19

— Проблемы?

— Можно сказать и так. Не дают посадку.

Харви направил самолетик прочь от аэропорта, состоявшего из взлетной полосы с контрольной башенкой, трех ангаров и административного здания, стоявшего между главной южной дорогой и Атлантикой. Он сделал широкий разворот над лиловым морем и прошел к мысу на юг от порта и города, скользя над скалистым берегом, прежде чем начать вторую попытку.

Джефф, взглянув вниз, на город, неожиданно воскликнул:

— Господи Боже, да они стреляют по нам!

— Что?

— Вниз, вниз смотри.

Огромное облако белого дыма, похожее на скопище сотен клубков шерсти, внезапно расплылось под ними, закрывая обзор. В облаке загорались маленькие оранжевые вспышки.

Дита усмехнулась.

— Фейерверк, — сказала она.

— Фейерверк? Днем? В одиннадцать часов утра?

Ее улыбка стала еще шире, и она утвердительно кивнула.

Паркер развернулся к ней.

— Так что там за чертовщина?

Но прежде чем она смогла ответить, Харви сказал что-то по-испански и сдвинул один из наушников.

— Черт его возьми. Он пьян. Он говорит, что аэропорт закрыт, но мы можем сесть, если так хотим. Вот дерьмо. Какой сегодня день? Двенадцатое октября? Я должен был вспомнить.

— А что это значит — двенадцатое октября?

— El Dia de la Rasa. День Народа, Испанского Народа, день, когда Колумб открыл Новый Свет. Это большой праздник. Видите тот остров за мысом? Это Увита. Он там пристал в своем последнем плавании. Лимон претендует на всю славу, так что они раздувают из этого большое дело.

Самолет стукнулся колесами о землю и покатился по полосе. Когда он замер, в поле зрения оказались здания аэропорта и три или четыре других самолетика, более или менее потрепанных, стоявших неподалеку. Прибыли. Харви заглушил мотор, встал, протиснулся между пассажирами и хлопнул дверью кабины. Внутрь ворвался жаркий воздух — и тишина. Только вдали слышались хлопки выстрелов, когда взлетали в небо ракеты фейерверка в четырех километрах от них.

На выходе Харви подал руку Дите, но она этим не воспользовалась.

— О'кей, на сегодня все, — сказал он Паркеру. — «Буллбургер» позвонит мне, если они найдут камеру, которая, как я считаю, мне понадобится для вашей работы. На это, по моим расчетам, нужно десять дней. До тех пор — Hasta la vista!

Он поднял руку в издевательском салюте и полез назад. Винты закрутились, и поток горячего воздуха ударил по ногам. К тому времени, как они добрались до стеклянных дверей административного здания, самолет уже летел.

Двери были закрыты.

— Я не могу поверить, — воскликнул Паркер. — Здесь закрыто!

Джефф мрачно ухмыльнулся.

— Или нас закрыли, — сказал он. — Это как посмотреть.

«Закрыли» — это было точнее. Как большинство официальных аэропортов и взлетных полос в мире, этот был окружен сплошным забором с колючей проволокой поверху. Ворота были заперты на висячий замок, и внутри не было ни одной машины, только мопед. Горячий ветер дул с моря, жарко дышала земля. Наполовину оранжевый конус, указывающий направление ветра, рвался в безнадежных попытках освободиться.

— Но Харви же говорил с кем-то. Кто-то на наблюдательной вышке сказал, что он может сесть, — пожаловался Паркер.

Проржавевшая внешняя лестница вела к стеклянной двери. На крыше радар обшаривал небо, в котором не было самолетов, хотя огромные чайки без усилий одолевали ветер, скользя над волнами. За стеклом маячил высокий африканец в зелено-желто-черной футболке и красной бейсбольной шапочке, из-под которой виднелись наушники плейера, висевшего на поясе из змеиной кожи. Пульт перед ним был завален надкусанными тортильями, а в руке он держал бутылку белого рома.

Он не шелохнулся, когда Паркер и Джефф застучали в стекло запертой двери, но когда к ним присоединилась Дита, он увидел ее отражение в наклоненном стекле перед собой и повернулся к ним, оскалив белые зубы в усмешке. Возможно, он ждал именно ее.

— Рад видеть тебя, — закричал он, открывая дверь. — Ты, должно быть, воплощаешь мои пьяные мечтания.

Он говорил по-английски, произнося гласные чисто, почти по-уэльски. Он впустил Диту и захлопнул дверь у Паркера перед носом. Они смотрели, как она подошла к пульту, присела на уголок, засмеялась и откинула волосы назад. Парень плеснул ей в пластиковый стаканчик рома и кока-колы. Они поболтали еще, и она засмеялась снова, затем он протянул руку и пощупал белую ткань ее брюк, черная рука погладила ее бедра. Она встала с пульта, приблизила губы к его уху и что-то зашептала, поглядывая на двух мужчин снаружи. Он с энтузиазмом покивал, но остался у пульта, а она вернулась к двери и закричала через почти звуконепроницаемое стекло:

— Гасконь говорит, что выпустит меня отсюда и всех нас наружу, если я его взасос поцелую или если вы дадите ему двадцать долларов.

— Это несерьезно.

— Должна сказать, что серьезно. И поверьте мне, Газза не шутит.

Паркер посмотрел на Джеффа.

— Она шлюха, знаешь ли. Трахнула Тима прошлой ночью.

Джефф поджал тонкие губы и нахмурился. Он пошевелил большими руками, руками строителя, выпрямил сильные пальцы.

— Мистер Паркер, я думаю, вы должны заплатить, — сказал он.

Дита представила своего нового приятеля как Гасконь Амброзия Уатта, и они пошли за ним через продуваемую ветром взлетную полосу, вокруг закрытых зданий к большим стальным воротам. Газза шел, положив руку ей на плечо, а она обнимала его за талию. Он был высокого роста, и ей приходилось смотреть на него снизу вверх, когда она хотела ему что-нибудь сказать или посмеяться вместе с ним.

— Видишь, что я имел в виду? — проворчал Паркер.

Джефф воздержался от суждений — на самом деле ему всегда было нелегко осуждать кого-то, он предпочитал принимать людей такими, какие они есть.

Газза открыл замок, снял цепь и отворил ворота. Паркер отдал ему двадцатидолларовую бумажку, и он тут же стал целовать Диту — долго, с комическими ужимками, пока она не задохнулась от смеха.

— Он опустился до этого, — простонала она. — Он на самом деле снизошел.

Вся эта ужасная сцена завершилась тем, что Газза разорвал банкноту пополам и половинку отдал Дите.

— Видал, мужик? — сказал он, закрывая за ними ворота.

— Здесь есть такси или автобус?

— Автобус будет дня через три. Такси можете вызвать по телефону, — он указал на телефонную будку возле пустой автобусной остановки. — Но черт подери, мужик, тут всего-то полчаса ходьбы до города. И день чудесный... В город — направо, — добавил он без всякой необходимости.

Дорога была двухполосной, а покрытие такой ширины, что две машины едва могли разъехаться, и часто шла по самому краю обрыва. С другой стороны были хижины из самых разнообразных материалов — от контейнеров и ржавого железа до картона в бамбуковых рамах. Между ними росли пальмы, кукуруза, бананы и апельсины, паслись куры, ослы и пара коров. Весьма немногочисленные обитатели были по большей части черными. Вряд ли здесь было оживленное движение в сторону города, который раскинулся над полукруглой бухтой на километр в длину. Фейерверк продолжался, в небо летели ракеты.

Паркер пошел рядом с Дитой.

— Что он имел в виду — автобус через три дня?

— El Dia. Это очень долго. Все войдет в норму — хорошо, если к семнадцатому. И все сейчас на Карнавале — сегодня и завтра.

— Карнавал бывает перед великим постом, в феврале...

— Где-то бывает. Только не здесь. Здесь Карнавал в это время, из-за Колумба. Колумб был здесь. Килрой пришел позже.

Паркер отступил на шаг, машинально отбросив волосы направо, хотя ветер упорно сдувал их обратно. Он был сегодня в скверном настроении.

— Почему я не знал? Почему мне не сказали? — резко спросил он.

— Я не знала, что мы будем здесь, до вчерашнего вечера. И я забыла о Лимоне. El Dia празднуют везде, но не так широко, как здесь.

— Мы рассчитывали быть здесь еще вчера. Но мы потратили два дня на прогулку до... до цели. Это твоя вина.

— Ну, началось! — сказала она с яростью и насмешкой и приотстала.

Он снова пристроился к ней.

— Ты была здесь раньше?

— Конечно.

— Где находится отель «Марибу-Кариб»?

— На другом конце города. На берегу.

— Франко нас ждет. Он ждет нас с двенадцати часов вчерашнего дня.

Строгая сетка кварталов конца девятнадцатого — начала двадцатого века была построена без учета горной местности. Несмотря на это, они могли бы быть привлекательны, но от небрежения вкупе с разрушениями от землетрясения 1991 года выглядели обветшавшими и разрушенными — кое-где они такими и были. Порт внизу выглядел покинутым и пустым: на двух пирсах брошенные краны стояли в позах богомолов на проржавевших рельсах, а склады девятнадцатого века за ними были пусты и закрыты. Только там, где разгружались рыболовные суда, все выглядело пригодным к работе. Когда Джефф, интересовавшийся подобными вещами, заметил это, Дита пояснила, что то, что он видит, было построено для вывоза бананов и кофе и ввоза мануфактуры, а теперь вместо этого построен новый порт в семи километрах отсюда.

На главной променаде выше порта, обсаженной великолепными пальмами и тропическими растениями перед домами и офисами торговцев и судовладельцев, царил дух Карнавала. Низкие платформы на колесах, не такие огромные, как в Рио, а просто небольшие тележки с шумовым оркестром или ансамблем с маримбами позади, покрытые целиком тропическими цветами, простаивали у лотков, торгующих мясом с приправами, сосисками и сэндвичами из четвертинки цыпленка между тортильями. Ветер разносил под облаками голубой дым, который струился между пальмами и кустами. Торговали пивом «Империал» и гуаро, очень дешевым ромом в небольшой пластиковой упаковке. Уличные торговцы с подносами предлагали нарезанные фрукты всех видов со льдом. Джефф набрал по карманам мелочи, чтобы купить чего-нибудь, чего он никогда раньше не видел — персиково-розовую мякоть звездообразной формы, — и предложил кусочек Дите.

— Ммм. Фантастика! — воскликнула она. — Что это?

— Я думал, что ты мне объяснишь.

— Никогда раньше не пробовала.

Запах напоминал яблоневый цвет, только был еще богаче. Дита облизнула губы и тронула за плечо Паркера, который пробивался через толпу перед ней.

— Хочешь чего-нибудь?

— Только добраться до «Марибу-Кариб».

Дита отступила назад и сказала Джеффу, приставив указательный палец к виску:

— Он чокнутый.

Ей пришлось кричать, потому что в воздух взлетела еще одна связка ракет.

Почти в конце улицы они обнаружили стоянку такси, на которой из очень старого, разбитого «мерседеса» высыпалось семейство с восемью детьми, все в праздничной одежде, они жевали сахарную вату. Они двинулись прочь, а Дита, Джефф и Паркер сели в машину, Дита — рядом с водителем.

— "Марибу-Кариб", por favor, — сказала Дита.

— Я думаю, что сам могу управиться с этим, — проговорил Паркер.

— Полагаю, можешь, — сказал водитель, черный и потому говоривший по-английски. Он посмотрел в зеркало на Паркера. — Я надеюсь, ты снимешь номер. Отели полны из-за Карнавала. Тикос приезжают сюда на праздники каждый год, понятно, о чем я говорю?

Он включил радио — сальса, — и машина тронулась. С одной стороны мелькали хижины, с другой — море, и через пять минут водитель свернул направо на короткую подъездную дорожку и развернулся перед аккуратным низким современным зданием, окруженным пальмами. Колибри лакомились сиропом из тюбикообразных контейнеров, прикрепленных к стене рядом с дверями. Над входом красовалась надпись «Марибу-Кариб».

— Это точно оно? Что-то непохоже на отель.

— Сэр, размещение — в привлекательных частных бунгало с кондиционерами, на террасах с видом на море. Сэр, — водитель обернулся к ним, и в улыбке его сверкнуло золото, — так в рекламе сказано. Я говорю: «Там два бассейна, ресторан и бар».

Они вернулись в Тиколанд. Все, кроме уборщиков, посудомоек и прачек, были тикос. Дита переговорила с клерком за стойкой, затем повернулась.

— В гостинице нет мест, — сказала она.

— Скажи им, что мы заказывали. От «Буллбургера». От Франсиско Франко, который должен быть здесь.

Она заговорила снова, клерк ответил. Он жестикулировал, прижимал локти к бокам, разводил руками и отрицательно чиркал указательным пальцем поперек груди.

— Он говорит, что мы заказывали на прошлую ночь. Франко здесь был. Но когда мы не приехали к четырем часам дня и время шло к началу праздника, он уехал. Однако оставил послание. Он вернется во вторник, когда снова откроются доки — или если за это время получит известия о нас.

— А вторник завтра. Значит, мы останемся здесь. До четверга.

— Но я же сказала, что мест нет.

— Так что нам теперь делать? — это было почти шипение.

Паркер побледнел, и Дита содрогнулась. Она знала, что он вспыльчив, и ожидала, что, хотя запал может быть длинным, однако когда он догорит, взрыв может быть весьма разрушительным.

— Я могу попросить его позвонить. Увидим, сможет ли он найти что-нибудь еще.

— Давай.

— Мистер Паркер, есть кое-что, что вы должны знать.

— Да, Джефф?

— Эти ребятки, которые были в такси перед нами. Я думаю, один из них оставил кучку сахарной ваты на вашем сиденье, так сказать.

С видом крайнего недоверия Паркер провел правой рукой по заду. Рука вернулась с пучком тонких булавочных ворсинок между большим и указательным пальцем.

20

Даже прежде, чем маленький самолетик превратился в мошку и скрылся за низким юго-восточным горизонтом, Джек Глеу построил семерых, включая Гудалла, которые были готовы приступить к серии упражнений Королевских воздушных сил Канады, список четвертый, уровень Б.

— Так, ребята, нам нужно управиться с этим, пока не стало жарко. Ноги пошире, руки вверх, наклон влево, коснуться земли перед левой ногой, между ногами, нагнуться, перед правой ногой, выпрямиться, круг над головой, руки прямее, снова вправо, потом снова наклон... Раз... два... три... двадцать шесть... двадцать семь... двадцать восемь. На землю, лечь на спину. Плевать на муравьев, муравьи помогут вам двигаться, ноги прямо, ступни вместе, руки прямые над головой. Сесть, коснуться пяток, руки и ноги прямые... Раз... два... три... девятнадцать... двадцать... двадцать один... Перевернуться, лечь на живот.

— Эта хрень куда хуже, чем чертов Уэльс, — шепнул Билл Айнгер Колину.

— Я слышу. Двадцать пять отжиманий, пока остальные переводят дыхание. На костяшках, десантник, на костяшках. Следующее. На живот, руки вытянуть. Если кто попал лицом в навоз, может его убрать. Навоз, конечно, а не лицо.

Прошло пятнадцать минут.

— Перерыв пять минут. Принять таблетку соли и маленький, я сказал МАЛЕНЬКИЙ, глоток воды. Переходим к бегу.

Гудалл отделился от остальных. Невольно его взгляд возвращался к тому участку неба, где исчез самолет. Уже прошло тридцать шесть часов после того, что было. И за все это время она не прикоснулась к нему и только трижды одарила его улыбкой более личной, чем те, которые она расточала остальным. И он ненавидел то, как она общалась с испанцами на их языке и иногда смеялась, даже казалось, что она смеется вместе с ними над гринго. Это все было болезненно, но еще и заставляло его почувствовать себя живым. Он забыл, что когда влюблен, то страдания больше, чем удовольствия, но это не вредная боль, а просто боль желания. Шорох травы рядом оторвал его от мечтаний. Это подошел Глеу.

— Как ты их находишь, а?

— Что?

— Как ты находишь эту группу? — Глеу мотнул своей седеющей головой назад через плечо.

— Цветочные Горшки хороши. Билл Айнгер делает успехи. Уинтл кажется слегка угнетенным. А у толстого даго физиономия под конец была цвета черносмородинового сока. Еще один, тот темная лошадка. Или он чертовски хороший актер, или он идеально подходит. Он, кажется, не устал вообще.

— Увидим. Санчес, толстячок, не так уж плох. Считай, он проходит, если сможет сбросить килограмма три.

— Не особенно похоже, что сбросит. Когда явится шеф-повар, мы все будем есть больше, чем надо бы.

— Может быть, — смеясь, ответил Глеу. — Сейчас будет кросс, тебе нет необходимости напрягаться.

— Спасибо, Джек. Говоря по правде, местность немного необычная.

Джек взмахнул правой рукой и отошел.

— Эй, парни, — позвал он.

«Это Джек для себя делает, — подумал Гудалл. — Заботливый. Знает, что эти молодые ребята обгонят его и что это не добавит ему авторитета. Дисциплина дается нелегко, и большинство отряда не поможет ему, если будет знать, что может его обогнать. — Его взгляд вернулся к горизонту. — Она — они будут отсутствовать одну ночь, так они сказали. Переспит ли она с Паркером? Не с Джеффом же Эриксоном. Джефф был однолюбом, преданным старой склочнице, с которой он жил, — художнице, которая годилась ему в матери. — Гудалл тряхнул головой. — Странные люди, это нельзя отрицать. А что, если она?.. Трахнется ли она с Паркером? Возможно. Это нужно допустить... возможно». — Он яростно потряс головой, отогнал поднимающуюся злобу, спазм безнадежного желания, приправленный теперь завистью и злостью.

— ...Затем вы пробегаете перед зданием на вершине, но не сворачиваете с холма вниз, пока не достигнете угла ограды. Вдоль забора до той большой пальмы, и только потом рвете напрямую обратно сюда. На бычков не обращайте внимания, но если они приблизятся к вам, то просто бегите чуть быстрее. Я считаю, что здесь полторы мили, так что жду самых быстрых здесь десять минут, и никого — после двенадцати.

— Считай меня тоже, Джек.

Глеу смотрел на Гудалла секунд пять.

— Пусть будет пятнадцать, — поправился он. — Пять, четыре, три, два, один... Старт!

Они стартовали ровной рысью, держась вместе, через плоскую поляну на север от старой «финки». Длинная мокрая трава хлестала по их обтянутым тренировочными штанами бедрам, кроссовки хлюпали и хлопали по мокрой земле. Кузнечики, похожие на бипланы, разлетались при их приближении, как самолеты от Кинг-Конга в старом фильме, блескучие мухи поднимались тучами. После первых четырехсот метров они свернули налево, следуя инструкции Глеу, и начали подъем. Гудалл почувствовал, что обливается потом, сердце начало колотиться. Цветочные Горшки, маленькие, стройные, темные, пошли в отрыв, хотя Монтальбан держался вместе со всеми.

Склон стал круче, и бегуны растянулись — впереди Билл Айнгер, за ним Сан-чес, Колин Уинтл и Гудалл замыкающими. Тут, к своему удивлению, Гудалл услышал легкие шаги позади. Он взглянул назад и увидел у себя за спиной Джека Глеу. Невысокий Джек бежал хорошо, работая локтями, подняв голову так, что видны были жилистая шея и адамово яблоко.

— Джек, какого черта?

— Увидишь. Давай беги, — он посмотрел на секундомер на правой руке. — Взглянуть на тебя поближе, что я должен сделать, чтобы ты не навернулся?

Они бежали перед новой «финкой». Все это время они двигались вдоль простой двухпроволочной электрической ограды, вполне достаточной для того, чтобы удержать бычков от прогулок в лес. На большей части пути их отделяла от деревьев заросшая просека, но теперь, когда они были почти на вершине, большие альмендры, джакаранды, увешанные лианами и эпифитами, с гроздьями цветов, пурпурных и белых, приблизились, и иногда их ветви, распростертые широко в стороны, поскольку росли они на краю леса, укрывали их тенью. Перед бегущими вспархивали птицы — алые, желтые и голубые, каркающие, как вороны, или взвизгивающие, как павлины, с длинными золотыми перьями в хвостах. Уинтл удивился и явно хотел остановиться и посмотреть, но поймал взгляд Глеу и заработал ногами.

Они миновали дом американца. Форд был на террасе со стаканом чего-то, выглядевшего как молоко, в жирной лапе. Он поднял стакан в издевательском салюте и потянул ледяную жидкость через соломинку. В нескольких ярдах была группа его ковбоев, которые свистели и орали, махая своими бейсбольными кепками. У одного рука была еще в повязке, и Гудалл почувствовал тревожную дрожь. Они жаждали отмщения, те двое, которых они с Паркером унизили. Они еще не отомстили, но должны были.

— О'кей, — сказал Глеу. — Здесь мы их покидаем. Кроме всего прочего, кто-то должен быть на финише.

И он свернул под острым утлом снова вниз с холма к старой «финке» и тому месту за коралями и сараем, где они делали разминку. Здесь склон был не такой крутой, как с внешней стороны холма. Бег не так вымотал Гудалла, чтобы он не мог теперь получать удовольствие от того, что ему легче, чем другим, на вершине холма.

Остановившись и припомнив старые привычные и с прохладцей выполняемые упражнения — попрыгать на месте, руки вытянуты, руки вниз, руки поднять, — они переговаривались, глядя, как Цветочные Горшки появились из-за пальмы, которая избавила Гудалла и Глеу от необходимости бежать через поляну. Монтальбан был в двадцати метрах позади них, Билл Айнгер отставал от него на пятьдесят, а Уинтл и Санчес трусили кое-как в ста метрах сзади.

— Как ты считаешь? — спросил Глеу.

— Я полагаю, Бен и Билл выиграют, — отозвался Гудалл.

— Спорим?

— Могу поспорить, если ты делаешь ставки, — сказал, смеясь, тайнсайдец.

И тут, вполне уверенно, когда оставалось триста метров, Монтальбан вырвался вперед, обходя гуркхов. Внезапно они поняли, что, хотя и сохраняли ровный темп, у них не хватает сил на финишный рывок. Седеющий тощий испанец почти не запыхался.

— Черт, — сказал Гудалл. — Ты мог слупить с меня денежки. И ты знал это.

— Ага. Монтальбан бежал полтора километра за Испанию на Олимпиаде в Токио. Пришел четвертым в финале. Я там был.

«Конечно, был, — припомнил Гудалл. — Полусредний вес. Дошел до четвертьфинала».

21

Управляющий отеля «Марибу-Кариб» многословно извинялся.

— Я найду для вас комнату. Нет проблем. Мапапа, наверное, сегодня это невозможно.

— Мы хотим комнату сегодня. Мы были уверены, что номер заказан. Если здесь у вас нет комнаты для нас, так найдите ее где-нибудь.

В голосе Паркера было достаточно стали, чтобы управляющий побледнел, как если бы он был провидцем и узрел свой отель подожженным.

— Да-да. Я сделаю все возможное.

Он потянулся к телефону. Через двадцать минут он что-то нашел.

— Это в старом городе, знаете ли. Калле Сиете, между авенидас Дос и Трес. Очень приятное место, но с самообслуживанием. Да. Апартаменты с самообслуживанием. Пятьдесят американских долларов за ночь, о'кей? Я знаю, что это очень много, но... — он пожал плечами. — Фиеста, понимаете? Я вызову такси? Заплатите conserje, когда приедете туда.

— Выглядит неплохо, — сказал вечный оптимист Джефф, когда Дита расплатилась с водителем.

Перед ними был фасад со старой штукатуркой, кое-где осыпавшейся, и проржавевшими балконными перилами. Ползучая герань и другие, более экзотические, растения росли кругом. На верхнем, четвертом, этаже ставни были закрыты и завешены транспарантом с надписью «Se Aquila» и номером телефона.

— Это здесь, — сказала Дита.

Она надавила на кнопку, возле которой было написано «conserje», и тут же большая потрескавшаяся дверь открылась, ужасно проскрежетав по мраморным плиткам. Дита поговорила со старой седой леди в черном платье и домашних тапочках, и та, позвякивая ключами, повела их по винтовой лестнице вверх. Воняло гниющими фруктами, старым подгоревшим маслом, кошачьей мочой — хотя они и не видели еще ни одного кота.

Сначала старая леди отказывалась дать ключи и даже открыть дверь, пока не будут уплачены деньги — сто долларов за две ночи. Она спрятала банкноты в рукав, вручила Дите ключи и почти скатилась вниз по лестнице, решив, что лучше оказаться как можно дальше от них, прежде чем они увидят, за что же они заплатили.

Джефф и Паркер скинули свои рюкзаки на единственную огромную старую кровать и огляделись. Они увидели комнату с высоким потолком, которая некогда была роскошной, но теперь потолок был в темных пятнах, обои вздулись и кое-где висели треугольными лоскутами. Кровать была железной, грязно-желтое лоскутное одеяло валялось кучей на голом матрасе, испачканном и тонком. Еще там был небольшой деревянный стол с ободранным углом и загнутой вверх фанерой, два старых деревянных кресла и большой гардероб. В нише, отгороженной пластиковой занавеской, которая была покрыта темными крошками — при ближайшем рассмотрении они оказались мертвыми насекомыми, — была раковина, маленький кухонный стол, плита с двумя газовыми горелками, все нечищеное.

В комнате было три окна, выходящих на улицу, по которой они пришли. Среднее было больше двух других, с двойными деревянными ставнями. Паркер распахнул ставни и открыл стеклянную дверь на узенький балкон. Жаркий солнечный свет ворвался внутрь, немного разогнав вонючий стоялый воздух.

— Господи, — сказал он. — Где здесь сортир?

— Снаружи, — отозвалась Дита.

— О Боже! Пойдем чего-нибудь поедим.

— Лучшие рестораны всегда возле рынка, — сказала Дита, и они быстро нашли хороший китайский ресторанчик «Чонг Конг». Поскольку еще не было двух часов дня, они легко смогли занять столик без ожидания.

— Наши спальные апартаменты могут быть интересны, — заявил Паркер, когда они поели. — Ясно, что двое спят на кровати и один в креслах, как это обычно делается. Точно так же ясно — я надеюсь, Эриксон, что мы оба джентльмены, — что мы должны просить Диту спать на креслах... Понятно, что я имею в виду?

И его темные глаза блеснули, когда он откинул волосы со лба, на котором поблескивала испарина — но не от жары, потому что в ресторане работал кондиционер, — а от еды и выпивки.

Владелец вертелся вокруг них, раздумывая, как бы выпроводить их, надеясь использовать этот столик не менее трех раз за послеполуденное время. Но когда Паркер попытался вручить ему карточку «Америкэн экспресс», Дита объявила:

— Ладно, парни. Сегодня Карнавал, и я приглашена на вечеринку. Так что сейчас я возвращаюсь в апартаменты, — она покачала ключами у них перед носом. — На сиесту. В кровати. Моей собственной.

И она ушла прежде, чем кто-либо из них смог ее остановить. А поскольку ресторатор куда-то унес кредитную карточку Паркера, они никак не могли ни преследовать ее, ни вернуться в комнату раньше ее.

Девушка отсутствовала до середины дня четверга. Мужчины без интереса слонялись по набережным. Прошел небольшой дождь, но они не нашли, где бы укрыться. Пустые ракеты, мертвая рыба и живые медузы колыхались в пропахшей бензином воде под грубо обтесанными камнями.

С двух и до самого вечера город, во время их прибытия гудевший как сумасшедший, словно вымирал, особенно во второй половине дня, ближе к вечеру, когда рестораны и закусочные опустели и гуляющие возвращались в отели или по домам, чтобы отдохнуть перед главной частью Карнавала.

Паркер сожалел, что выбрал Джеффа Эриксона, хотя выбор на самом деле определялся его знанием вооружения. В отряде были ребята, которые могли бы более жестко повести себя с Дитой, посмеяться над ней, заткнуть ее несколькими репликами, остановить, но не Джефф. Вот если бы это был молодой Смит... он мог очаровать любую девку, на которую положил глаз.

По предложению Джеффа они поднялись от набережных к Парк-Варгас. Пока они шли среди пальм и цветов, Джефф говорил о Джине, и Паркер почувствовал какую-то обделенность. Ему самому было некому позвонить или написать. Его мать жила в украшенной цветами квартире на Хэмптон-корт, где целыми днями пила джин с тоником. Его отец, некогда королевский конюший — вот откуда у его матери появилась ее квартира, — был теперь, в возрасте за шестьдесят, пляжным бездельником в Байя-Калифорнии. Адрес неизвестен.