17

Через час они дошли до реки. Первой приметой была зеленая завеса впереди вместо отступившего лесного сумрака, который окружал их, завеса, которая вскоре стала настоящей стеной плотной береговой растительности, бурно процветающей растительной и животной жизни, тянущейся к свету. Тут были орхидеи и множество других цветов, огромные пчелы, бабочки, древесные лягушки, ящерицы и попугаи — желтые, как лютики, и фиолетовые, свесившие лазоревые перья хвостов. Выйти к краю было почти невозможно, и было трудно определить, где река и где берег, так заросло все переплетенными мангровыми корнями.

Паркер размахивал своим новеньким мачете и прорубил окно, в которое было видно реку — триста метров серой воды до другого берега под затянутым облаками небом.

— И нам никак туда не перебраться, — констатировал Гудалл.

— Здесь — нет. Но если мы пройдем немного по течению, мы придем к лодочной станции.

Было очень жарко и очень влажно, и постоянно капало сверху, хотя это еще не был настоящий дождь, и одежда прилипала к телу. Даже идя позади Диты, Гудалл понял, что она не носит бюстгальтера под футболкой, которая была достаточно свободной, но теперь облепила ее тело. Ниже и выше рюкзака, который она несла, движения ее плеч и ягодиц вызывали неясную боль у него в паху и дискомфорт слегка набухшего пениса.

Неожиданно она остановилась, и он почти налетел на нее. Она обернулась, и он смог увидеть ее коричневые соски и полушария полных грудей под футболкой, и голова у него закружилась.

— Простите, — сказала она. — Мне нужно отойти.

Она скинула рюкзак и пошла в сторону от берега в сумрак, из которого они вышли, достаточно далеко, чтобы огромные деревья закрыли ее от двух мужчин.

Они переглянулись. Губы Паркера искривила усмешка, Гудалл отвел взгляд.

— Это совсем не то, чего я хочу, — пробормотал он.

— Держись, десантник.

— Вы тоже, мистер Паркер.

Она вернулась, заправляя конец своего пояса, остановилась, посмотрела сначала на одного, потом на другого и нахмурилась.

— Даже не думайте об этом, — сказала она.

Паркер повернулся и театрально, как разведчик в вестерне или кавалерийский командир, поднял правую руку и простер ее перед собой.

— Вперед! — воскликнул он.

— И вверх, — добавил Гудалл себе под нос.

Теперь они увидели впереди небольшую поляну, на которой возле будки был выгорожен загон, а в нем похрюкивала пара черных свиней. Еще там были мостки, на которых пожилой человек в большой мягкой соломенной шляпе сидел с примитивной удочкой. Он уже поймал метрового тарпана, который лежал рядышком, завернутый в пальмовые листья.

Иногда рыбак поливал сверток водой, чтобы сохранить рыбу свежей и отпугнуть мух и муравьев.

— Скажи ему, что мы хотим перейти на ту сторону.

— Пожалуйста, — поправила его Дита, руки на поясе, темные глаза сузились.

— Пожалуйста.

— Всегда говори «пожалуйста», ладно?

— Пожалуйста, спроси его, может ли он помочь нам перейти на ту сторону.

— О'кей. Hola! Buenas tardes. Senor, por favor...

Она договорила и умолкла. Гудалл и Паркер переглянулись и выдохнули в пространство между собой:

— Пожалуйста...

Старик побрел в свою будку и вернулся, держа медный клаксон с большим пузырем на конце. Он яростно сжал его, и над неторопливо текущей рекой раздался квакающий звук. Ему ответили издалека таким же кваканьем с точно таких же мостков на другой стороне, и они увидели такого же старика в лодчонке с подвесным мотором. Пару раз чихнув, мотор завелся. Тут где-то вдали громыхнул гром, и внезапно налетел ветер, пронесся по верхушкам деревьев, сшибая птиц и распугивая стайки обезьян. Аллигатор, которого никто из них до сих пор не замечал, скользнул в воду в метре от мостков, на которых они стояли.

Дождь начался, когда они были уже на середине реки. Огромные капли лупили, как гвозди забивали, оставляя на поверхности воды тысячи серебристых отметин. Дита выгнулась назад, запрокинула голову и стала ловить капли ртом, держась за борта лодки, глаза ее были полуприкрыты. Дождевые струи стекали по ее волосам, намочили рубашку и джинсы, облепившие тело. Она села прямо, тряхнув головой, и усмехнулась.

— Это мне и было нужно, парни.

Но она наблюдала за ними. Ей нужен был союзник, и она изучала их, пытаясь решить, кто же из них им станет.

На другой стороне они обнаружили довольно большое пространство, обнесенное оградой, с четырьмя или пятью деревянными строениями и крошечный открытый ресторанчик под кровлей из бамбука и листьев. Его обслуживали четыре или пять человек, по большей части старики, мужчины и женщины, и один маленький мальчик. Дита отошла в сторонку со стариком, потом вернулась к ним.

— Они здесь ждут, когда снова начнут ходить речные суда из Гранады до большого озера. Они ходят по реке до Карибского моря и иногда останавливаются здесь. Если мы останемся здесь где-то на час, он нам приготовит еду, — с сожалением пояснила она.

Но Паркер уже разложил свою карту на одном из деревянных столиков.

— Вот что мы сделаем сначала. Здесь всего пять километров через поля.

— Ладно, я беру попить — у него есть холодильник. Oiga, tres colas. Мы будем возвращаться той же дорогой? Верно? Я скажу ему, чтобы он нам приготовил поесть к... — она взглянула на часы, — к пяти, ладно? Три часа нам хватит?

Паркер пожал плечами, свернул карту, сложил и ничего не сказал. Гудалл сдержал слишком явную усмешку.

— Это было бы куда лучше, чем цыпленок, зажаренный в этой микки-маусовской печи.

— Мы не вернемся в «финку», если остановимся здесь.

— Хорошо. У него здесь есть спальный домик. Я договорюсь и об этом.

На этот раз тайнсайдец рассмеялся. Маленький мальчик — Хуанито, как называл его старик, — принес три запотевшие бутылки никарагуанской колы — не настоящей, зато холодной.

Последняя стадия их пути заняла меньше времени, чем предполагал Паркер. Изгородь была на острове, который соединялся с северным берегом узким деревянным мостом. Сорванец перебежал по нему перед ними и исчез, собираясь, несомненно, заняться тем, чем занимаются мальчишки, которые могут на полчаса удрать от взрослых.

Оттуда грязная тропа вела через узкую полосу лесопосадок, едва доросших до кустов. Дождь периодически начинался снова, и часто очень сильный. Дита облачилась в полиэтиленовый плащ с капюшоном, вишнево-красного цвета с оранжевыми подсолнухами, Паркер развернул большой гринписовский зонтик. У Гудалла не было ничего, и он ругался, но идти под зонтиком не захотел. Дита предложила снять плащ и накинуть на плечи им двоим — самый соблазнительный вариант. Но он отказался, представив себе, как они будут ковылять по рытвинам, как он в конце концов останется под плащом, а она пойдет под зонтиком с Паркером.

На ходу Дита начала напевать «Рожденный в США» на манер марша. Гудалл, тоже поклонник Босса[1], стал подпевать. Паркер к ним не присоединился.

— Но ведь ты же не в США родилась, а?

— Откуда ты знаешь?

— Ты тико, — Гудалл гордился тем, что усвоил, как уроженцы Коста-Рики называют себя.

— Ты думаешь? Тика. Я полагаю, ты знаешь, в чем разница. И хотя я родилась не в США, но и не в Коста-Рике. Тем не менее это случилось меньше чем в трех сотнях миль от Майами, и именно там я получила эту работу — боссы «Буллбургера» бывают там.

— Так ты американка?

— Вроде того, — она пожала плечами. — Официально — да.

Немного позже они вышли из молодых лесопосадок.

— Боже! — воскликнул Паркер, велев им остановиться и увлекая их обратно за деревья.

Перед ними лежало открытое, плавно понижающееся к центру пространство диаметром примерно в километр, которое когда-то, возможно, было озером или болотом. Теперь его занимали девять делянок кукурузы, которые они видели на спутниковых фотографиях, каждая площадью в сто квадратных метров, с кучкой небольших строений на дальней стороне. Но заставило Паркера вскрикнуть то, что вся эта площадь была теперь огорожена сетчатым забором в два с половиной метра в высоту, с колючей проволокой поверху, со сторожевыми вышками на всех пяти углах. Вокруг все было вырублено или занято рисовыми полями.

Паркер навел бинокль.

— Прошу прощения, — сказал он. — Дело сорвано.

Он уловил реакцию Гудалла.

— Нет, ты идиот. Не все, а только эта вылазка. Мы не можем подойти ближе, чтобы нас не заметили. Они могут выслать патруль, задержать нас и допросить. Мы перешли не через официальный погранпост и можем оказаться в крайней опасности. Простите, но мы вернемся назад.

И он повел их подальше от сторожевых вышек.

Вопросы забурлили в мозгу Гудалла.

— Мы не можем обойтись без положенной разведки, — сказал он.

— Нет. Я вернусь сюда, пока вы будете тренироваться, все сделаю совершенно скрытно, без всяких попыток прикинуться птицеловом или чем еще — они даже не увидят меня. Устрою хороший НП, разузнаю их распорядок за сорок восемь часов, — он немного подумал. — И я еще проведу воздушную разведку. Пусть этот австралиец приложит руку.

— Мы видели те фотографии. На них все правильно.

— На момент их продажи.

— Ну и неряшливый парень там на вышке. С длинным хвостом. Я так думаю, революционер. Че Гевара и прочее дерьмо.

Он не вспомнил о том, что в те давние времена плакат с портретом Че висел над его кроватью шесть месяцев, пока его отец не увидел и не выкинул его.

— Да.

И если тон Паркера был чуть более сухим, чем обычно, Гудалл не спросил себя почему.

— И что же растет за этим забором? Выглядит как кукуруза.

На этот раз ответила Дита:

— Она и есть.

Через двадцать минут Эстер Сомерс, негритянка, которая говорила с Гудаллом за столиком на веранде гранд-отеля в Сан-Хосе два дня назад, потрепала волосы Зены, своей дочери, сняла с шеи русский бинокль и отдала его команданте.

— Да, — сказала она, — Это они, о'кей. Мы проделали хорошую работу, проследив их на всем пути от Сан-Хосе. Особенно ты.

Она взъерошила волосы Хуанито, мальчишки из ресторана.

— Если бы не ты, все было бы впустую.

Она говорила по-испански, но это был язык улиц центральноамериканских столиц, так что в нем не было английского ритма, хотя она слышала его мысленно и улыбалась при этом.

— Англичанин Гудалл. И девочка из «Буллбургера». Это они. Еще один? Босс, я полагаю. Он быстро дернул их назад, но недостаточно быстро.

Команданте сняла свой черный берет, позволив черным волосам упасть ей на плечи, затем закурила. Ее лицо было в морщинах, с индейскими чертами, но губы были тронуты помадой, а глаза, видевшие слишком много страданий, были подведены. Этим она подчеркивала свою женственность.

— Так это что? Передовой отряд?

Она оглядела маленькое круглое помещение — стены из сухих стеблей кукурузы, переплетающих деревянные колья, крыша из пальмовых листьев. Вопрос был не столько к Эстер, сколько к трем мужчинам и двум женщинам — все в полевой форме, на поясе у каждого кобура с «Макаровым», — которые стояли вокруг нее.

— Да, — сказал один. — И возможно, старшие офицеры, проводящие эту операцию. Мы могли задержать их сегодня. К примеру, пограничная стража арестовывает их за нелегальное проникновение...

— Они расскажут какую-нибудь историю. Турист. Шел напрямик...

— Это будет их прикрытие, — вмешался другой, — и будет трудно задержать их более чем на день-другой. Быть тактичным с туристами — вот чего хочет правительство Чаморро. И кроме того, мы покажем им, что знаем о них...

— Итак?

— Следить за ними. И если сможем, прицепим им радиомаячок. А на ранчо есть по крайней мере один человек, который поможет нам, если мы попросим...

Вернувшись в ресторан, Дита, Паркер и Гудалл обсушились, как смогли, и приняли очень сильный «Куба либре», подозвав старика, который обещал им еду, если они подождут.

Дита предложила:

— Дайте ему цыпленка, которого мы купили. Он обжарит его лучше, чем вы.

Паркер так и сделал. Старик развернул тяжелую жиронепроницаемую бумагу, потянул носом и пожал плечами.

Следующий час был посвящен рому и кока-коле вместе с обжаренной мелкой рыбешкой, салатом, приправленным кориандром и чили, тортильям с начинкой из свинины со специями и особенно кусочкам цыпленка, обжаренным до золотисто-коричневого цвета с чесноком.

— Что я вам говорила? Вку-усно.

Тем временем дождь продолжал стучать по соломенной крыше и свет стал меркнуть, когда приплыла лодочка, которая должна была перевезти их на другую сторону. И тут на их столике появились два огромных тарпана, похожих на гигантских размеров селедку, запеченные a la brasa, в окружении сладкого картофеля. Тарелок не было — только вилки. Старик повесил шипящую лампочку над их столиком и спросил, не хотят ли они остаться на ночь: они могут получить отдельные комнаты, прямо как в отеле.

Паркер, как заметила Дита, пил хуже, чем Гудалл. Он потчевал тайнсайдца сменяющимися историями, главной целью которых было продемонстрировать, что все, что делал Гудалл в армии и особенно на службе в САС, Паркер делал лучше. И более жестоко.

— Смотри, Дита, твой локоть упирается ему в подмышку, что дает тебе выигрыш в силе, предплечье и кисть обхватывают ему шею сзади, и если ты можешь, хватаешь его за оба уха — вот что ты делаешь. Это оставляет твою правую руку свободной. Обе руки тогда делают хороший рывок по часовой стрелке, и — раз! — ты ломаешь ему шею. Делал так когда-нибудь, Гудалл?

— Нет, мистер Паркер. Только на занятиях.

— Лживый ублюдок! Я хочу, чтобы ты называл меня Ник. Делить, так делить поровну. А? Все, что есть. Разве нет?

Они пили пиво и ели рыбу, и вскоре Гудалл объявил, что ему нужно облегчиться.

— Что? — спросила Дита.

— Писать. В горшок.

Она решила, что пришло время ей сделать свой выбор.

— Мне тоже. Я помогу тебе найти, — сказала она.

Старик нес лампу впереди, через мокрую площадку с пальмами, показал им две будки с маленькими пластиковыми картинками на дверях — шляпа и веер. Он открыл обе будки, зажег там свечки и показал, что они потом должны погасить их. Дита вошла в дверь с веером, обнаружила там сухой деревянный настил с дыркой посередине. Под дыркой была яма, не такая уж, по ее мнению, глубокая. Куча в нескольких дюймах от дыры кишела насекомыми. Запах был сильный, но не ужасающий. Она расстегнула штаны, встала на настил, присела и стала мочиться в дыру.

За другой дверью Гудалл, при всем своем опыте обходиться без привычных удобств, решил, что это не для него. Может быть, мужские экскременты пахнут сильнее женских — больше животных протеинов, наверное, — он вышел наружу и облегчился под ближайшей джакарандой.

Когда он застегнулся и развернулся, она коснулась его руки и повела кратчайшим путем к забору, окружавшему дворик, прислонилась к нему, обхватила обеими руками его лицо, и ее губы соприкоснулись с его.

Он думал об Англии. Без преувеличения. О Мэри и Джеке. О парне, которого он чуть не убил, и о жене, которую он бил — не много, не часто, но достаточно. О том, будет ли то, что он сейчас делает, изменой. О том, хочет ли он выжить, вернуться в Тайнсайд, которому, как обычно говорили Мэри и его друзья, он принадлежит. «Но сейчас, наверно, — подумал он, когда его напряженный член поднялся и уперся в ее обнаженный живот, — в эту минуту я принадлежу этому месту».

— Пожалуйста, — шепнул он ей в ухо. — Пожалуйста.

— Помоги мне снять... все это. Пожалуйста.

Кое-как они стащили ее штаны, ботинки и носки и развесили их на дереве. Ее ноги захлюпали по грязи, и, отряхивая пятки, она предположила, что это ей нравится.

Она вздохнула, и на этот раз он вошел в нее, и над ними теплое небо, с которого падал дождь, и проблеск луны в облаках, и запахи тропиков, смешанные с дымом кухни старика. «Я думаю, — сказала она себе, — что выбрала правильно». И тут она увидела над плечом Гудалла лицо Паркера, который вышел искать их.

Паркер докурил «данхилл» до самого фильтра, отшвырнул прочь и решил, что их нет за столом дольше, чем нужно.

Он нашел их. В слабом свете Паркер мог видеть, что штаны Гудалла были спущены до колен и его большой белый зад раскачивается над ней. Она стояла на одной голой ноге, обхватив его другой, а ее ногти вонзались в его ягодицы. Паркер удивился, что она сделала со своими штанами, ботинками и носками. Покачивание ускорилось, и затем она неожиданно вскрикнула, и тогда он тоже крикнул, негромко — но это был крик.

— Джеронимо!

Ее голова наклонилась вперед, и подбородок коснулся его плеча.

Она посмотрела на Паркера и хихикнула.

— Он сказал «пожалуйста» именно так, как был должен сказать.

— Врунья, — сказал Гудалл, не поворачивая головы. — Это ты сказала «пожалуйста».

Она снова хихикнула.

— Ну ладно, мы оба это сказали.

Паркер развернулся и пошел назад, злой и униженный.

18

— Хай, Джек.

— Хай, Тим. Рад тебя видеть.

Джек Глеу протолкался сквозь толпу и похлопал Гудалла по плечу. Вокруг них не мгновение закрутилась толчея — туристы, в основном американцы, и крестьянки, одетые в черное, одна даже с живой белой курицей, которую она несла в коричневой руке за связанные желтые лапы. Толпа постепенно расползлась по пыльной главной улице Лос-Чилоса.

— Встречай банду. По крайней мере, мою часть.

Гудалл разглядывал их одного за другим. Первый — высокий, похожий на испанца парень, очень смуглый от загара, а не от природы, тонкий, с костлявыми руками и ногами.

— Тони Монтальбан. Бывший Испанский Иностранный Легион.

Тонкое лицо Монтальбана, с длинным острым носом, имело меланхолическое выражение. «Ему бы еще эспаньолку, — подумал Гудалл, — и будет выглядеть как тот сумасшедший рыцарь, Дон-Как-его-там». Рукопожатие испанца было долгим и выразительным и сопровождалось похлопыванием по плечу Гудалла. В какой-то миг Гудалл даже подумал, уж не собирается ли тот еще и поцеловаться.

— Билл Айнгер и Колин Уинтл. Я знаю, что они выглядят как родные братья, но они двоюродные. Беннет взял их из центра малолетних правонарушителей у Гарета в Уэльсе. Пытался уговорить Гарета присоединиться к нам, но тот не захотел.

— Так вы не солдаты?

Колин усмехнулся ему.

— Нет еще, мистер Гудалл. Но собираемся.

Короткое, но твердое рукопожатие.

— Увидим. Только называйте меня сержант или Тим.

«Тощие, голодные и крепкие, — подумал он, — отлично. Но, Господи Боже мой, слишком уж молодые».

— О'кей. Берите свои вещи. Надеюсь, вы едете налегке, поскольку багажника у наших колес нет.

Он показал через широкую жаркую замусоренную улицу на джип. Автобус рычал, испуская дизельные пары. Он уже разворачивался и должен был пересечь улицу и подъехать туда, где уже собралась очередь крестьян и туристов, направляющихся назад в Сан-Хосе. Гудалл и Глеу отделились от остальных.

— Я знаю, о чем ты думаешь, Тим.

— И правильно делаешь.

— За нами идут несколько хороших ребят.

— Если они не окажутся лучше этих, мы будем в дерьме по уши. Даже глубже, чем я думал.

Он подхватил спутника под локоть и почти повел его через улицу.

— Так или иначе, Джек, что тебя-то привело? Я понял, ты оставил такие дела.

— Так и есть, Тим. Но ты знаешь, как это бывает. Я не могу принять то, во что превратилась эта хренова Англия.

Это касалось не только скошенных георгинов. Это касалось правительства, которое грабит тебя не глядя, а потом повышает налоги после того, как поклялось этого не делать, футбольной команды, которая стала на треть черной, но по-прежнему проигрывала, и холодной мокрой погоды. Не в последнюю очередь это касалось толстой сквернословящей комедиантки с телевидения, которая ввела его в долги, и того, что жена не давала ему развода. К этому добавлялась перспектива захиреть, как замерзшая роза, и никакой весны впереди.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, дружище.

Айнгер и Уинтл уже сидели в джипе на заднем сиденье с ломтями дыни в руках, и их перемазанные соком лица расплывались в широких улыбках. Монтальбан купил дыню на остановке и теперь со знанием дела учил их как надо выбирать.

«Хорошо», — подумал Гудалл. Он уселся на водительское место, Джек рядом с ним.

— Когда-то и я был таким, — сказал он.

Гудалл повернулся, глянул через плечо, поймал взгляд одного из улыбающихся бирмингемцев. Он так и не был уверен, кто из них кто.

— Если вам после дыни захочется кое-куда, я не виноват, — сказал он.

Он объехал тяжело нагруженного осла и посигналил оборванцу, который ехал на нем, приставив указательные пальцы к макушке.

Вторая группа, состоявшая из Джеффа Эриксона, гуркхов Билла и Бена и Хулиана Санчеса, прибыла ближе к вечеру. Ночь опустилась над верандой старой «финки», прежде чем они принялись за свою свинину, фасоль и тортильи. Когда Дита, на сей раз с минимальной помощью, убрала со стола, Паркер собрал их вместе. Теперь у них было электричество, провод шел от генератора на холме, и еще были гамаки. Всю вторую половину дня Айнгер и Уинтл развешивали их как следует.

— Парни, я думаю, что могу сказать вам, какого рода предприятие ждет нас в ближайшие два дня...

Паркер оглядел их. Они сидели тихо и внимательно слушали. Два испанца стояли позади и курили сигареты с черным табаком.

Все будет совсем не так, когда суровая команда вернется завтра или послезавтра — Смит и Стрэханы, даже эти дураки, должны следовать казарменным традициям САС. Но те, кто был перед ним сейчас, были или слишком стары для таких детских штучек, или слишком юны, или не понимали жаргона. «Господи», — подумал он, и что-то, что он назвал бы отчаянием, коснулось его. Он подобрался. Где-то позади него Дита мыла тарелки — злобный звук. Он все еще чувствовал злобу при мысли о ней.

— Тим, вместе с Джеком в качестве второго командира будешь распоряжаться здесь три дня. Ваши обязанности делятся на три части. Вы прокрутите программу тренировок, приемлемую в том климате и условиях, где мы будем действовать. У Тима есть отличная идея насчет всего этого. Второе. На другом склоне холма, за тем современным зданием, которое вы можете увидеть на вершине, растет лес и есть лесопосадки. Это будет наша главная тренировочная территория в ближайшие три недели до начала. Я хочу, чтобы Тим и Джек все выяснили завтра или послезавтра, оценили наши возможности, особенно в свете того, что уже известно Тиму. Третье. В нашем отряде есть шесть человек, у которых нет опыта службы в специальных частях и они не знакомы с традициями тех полков, в которых мы служили. Вы познакомите их с основами: как три патруля из четырех человек каждый с четвертым патрулем в прикрытии проникнут на вражескую территорию и, действуя самостоятельно, но согласованно, достигают поставленной цели... Так, Джек?