- Перестаньте, шут! - прервал его Ницше. - Это запрещенный прием в полемике - всякие угрозы, запреты, переводы за четвертую стену и так далее. Конечно же настоятель нашей половины рая станет на вашу сторону, господа ученые, я знаю! Ибо и он, как человек с государственным мышлением, воспитанный у вас в городе-государстве Афинах, он, конечно, станет на вашу сторону против художников и святых. Но я повторяю, рай, откуда изгоняют художников, - это ад. И таким адом сделали его вы, Сократ, отдавая предпочтение разуму перед живыми чувствами, а разум породил химер. И,ничего вам брать под защиту господ фон Брауна и Теллера и компанию...
      - Господа, господа... - из-за деревьев послышался умоляющий голос настоятеля "духовной половины рая". Показался небольшого роста человек, шагающий вразвалку; с помятым котелком на голове, вертящий трость в левой руке, а в правой сжимающий кувшин, - сам Чарли Чаплин. - Сколько раз я просил вас, господа, не проводить время Ъ бесплодных спорах... вместо того чтобы трудиться на благо... Вот вы, господин Вольтер, сколько страниц из сорок пятого тома "Кандида" вы написали до обеда? Уверен, опять не выполнили норму, ходили к четвертой стене, чтобы поглядеть, что там делается, в "веселой половине рая"... Снова попросите часть недоделанной сегодня нормы оставить на завтра...
      Пока Чаплин говорил все это назидательным тоном, Вольтер пятился, пытаясь скрыться за спинами собравшихся.
      - И вы, господин Ницше, я уверен... хотя все ждут к сроку очередной том "Несвоевременных размышлений"... Ну, а о Сократе и говорить нечего, он любитель полениться, уклониться, пожаловаться на сухость в горле... хотя иной раз не отгонишь его от Платона, когда делается говорливым...
      Все слушали Чаплина, как провинившиеся дети, опустив головы и не смея возразить. А он подошел к источнику, зачерпнул в кувшин воды и подошел к Ницше:
      - Попейте еще из источника Сальбасил. Видно, мы рано отменили процедуру. В складках вашей души остались ненависть и зависть. Назначаю повторно тридцать промываний... Пейте, пейте прямо из горла... У меня на складе не осталось ни одной чашки. Солидные люди, а уносите куда-то копеечную дрянь...
      Ницше дрожащими руками взял кувшин и отпил глоток, и с лица его тут же сошло напряжение.
      - Вы не забыли, что после воды из Сальбасила надо с полчаса полежать, чтобы дошла она, промыв сердце и душу, до желудка и вышла с нечистотами?
      - Нет, не забыл, - с покорностью ответил Ницше и отошел, направляясь в сторону своего домика.
      - После Ницше я не буду пить, - запротестовал Сократ, отталкивая протянутый Чаплиным кувшин. - У него зараза на губах. Вы что, хотите, чтобы и я заразился СПИДом - болезнью, которой награждают красотки в лучших домах Берлина?! Никогда! Лучше я снова приму яд! Пусть пьет господин Вольтер они, поэты, очень любят заражать себя подобными болезнями, чтобы творить в экстазе, в эйфории, в безотчетном тумане и бреду. Нам, ученым, нужна ясность ума.
      - Перед тем как пустить господина Ницше в рай, мы удостоверились, что вода Сальбасила вылечит его от той болезни, о которой вы, Сократ, говорите. Так что пейте. Ницше уже физически здоров, хотя так же, как и вы, еще полностью не излечился духовно...
      - Ну, если вы гарантируете, - пожал плечами Сократ и, взяв кувшин, не прикоснулся к его горлу губами, а, подняв высоко, влил струю себе в рот.
      - Браво! - похвалил его Чаплин. - Жаль, что я не знал о вашей изобретательности раньше, иначе предложил бы вам роль метрдотеля или сутенера в фильме "Графиня из Гонконга"...
      Сократ сделал вид, что не понял, и отошел, передав кувшин Спинозе, а тот, в свою очередь, Нильсу Бору...
      - Господа, - поторапливал их Чаплин, - ровно в восемь вечера приму у вас то, что вы сочинили за полный рабочий день. И строго, по весу исписанного, выдам чистую бумагу для завтрашней работы, ни листа больше. На складе у нас учет и строгая экономия...
      Уже перелетев третий сад и приближаясь к четвертой стене рая, где начиналась его "веселая половина", Джабраил пояснил сосредоточенно-задумчивому Мухаммеду:
      - Настоятель унесет потом сочиненное гениями за день на склад, положит листы под пресс и выдавит из бумаги всю воду и чернила. Из каждого труда получится маленький, размером с ноготь, кубик. И он бросит куда-нибудь на полку среди других кубиков и этот... А ночами - в этой части рая есть и день и ночь - сторожа играют, подбрасывая кубики вверх, чтобы попасть в лунку...
      - Сон гениев слушал... Ужели не знают они, что Бог знает и то, что утаивают они, и то, что открывают? Между ними есть невежды, которые знают не писание, а одни только вымыслы... Горе им за то, что приобретают они! прошептал Мухаммед непроизвольно, за что Джабраил тут же похвалил его:
      - О, ты уже цитируешь Коран наизусть! Истинно, Аллах в тебе не ошибся!
      Мухаммед не ответил, ибо в тот момент, когда он пролетал над третьей стеной, заметил в ней небольшую калитку, видно прорубленную самими обитателями рая, и возле нее фигуру Вольтера, толкающего плечом дверцу.
      От четвертой стены, сверкающей вкрапленными в нее драгоценными камнями, до седьмой, последней, в садах белели шатры, всюду играла музыка и слышалось пение. Здесь ощущалась иная, чем в "духовной половине рая", атмосфера легкости и веселья. Среди деревьев, в прозрачных нарядах, прохаживались девушки, в ожидании того часа, когда мужчины пригласят их к себе на пиршество в шатры.
      В разных углах сада развлекали их своим пением Элвис Пресли и Фрэнк Синатра. Слушательницы Элвиса.каждый вздох его голоса встречали криками восторга, повторяя в экстазе движения его тела, тогда как собравшиеся вокруг хитро прищурившегося Синатры словно обволакивали дурманом его пения, переходящего от шепота до однотонного укачивающего, летающего замирания...
      А поклонницы "Битлз", поющих на ярко освещенной поляне, у источника Кафур, после каждого возбуждающего аккорда старались что-то вырвать себе на память у битлов - галстук-бабочку, цилиндр, сурдинку саксофона или сандалию с ноги.
      Прошла где-то позади слушательниц Мэрилин Монро, переводя свой таинственный взгляд от одного шатра к другому. Мимо нее с понимающим видом легко прошагала Мэри Пикфорд, чуть лукаво улыбнувшись.
      За шестой стеной, где летела с победным видом неотразимая Джина Лолобриджида, из шатра вдруг донесся мужской крик:
      - Обман! Мне в раю была обещана непорочная дева! - И тут же из шатра выскочила вся взъерошенная, босая Брижит Бардо, и мужская рука, высунутая из шатра, бросила ей вслед сандалию...
      Тут же из-за кустов выглянул Вольтер. Простодушный Кандид, неискушенный, цыканьем позвал к себе Брижит. Чуть не плача от досады, Брижит бросилась к Вольтеру, и тот, схватив ее за руку, укоряюще прошептал:
      - Я ведь советовал тебе искупаться в воде источника Кафур - она сглаживает морщины... а уж потом, благоухающая, зашла бы к этому капризному старцу Казанове...
      - Нечего мораль читать! - с раздражением перебила Вольтера Брижит. Пусть принимает меня такой, какая я есть! Я не могу выдавать себя за орлеанскую девственницу!
      От слов этих горечью сжалось сердце Мухаммеда, ибо вспомнил он Ха-дичу, женщину, которая рядом с ним выглядела старухой и уже давно не привлекала, злясь и страдая от этого и укоряя совесть мужа.
      Заметив перемену в его настроении, предупредительный Джабраил сказал:
      - Я вижу, в тебе пропал интерес к райской жизни. Ты все увидел и понял, так что поворачиваем и летим обратно. Я провожу тебя к твоей пещере в горе Хира - нам все равно по пути... - И он дал знак, чтобы прочие ангелы отстали от них, разлетаясь по своим делам. И ангелы, приветственно помахивая крыльями Мухаммеду, улетели в разные стороны.
      Без свиты Мухаммед верхом на нетерпеливом Бураке и Джабраил спускались кругами и быстро, отчего пророк чувствовал легкое головокружение. Не успел он как следует осмыслить увиденные картины ада и рая, как раскрылся ему внизу город фемудян, площадь с капищем и толпами людей вокруг святилища. Мухаммед уже был здесь когда-то и даже молился каменным истуканам, стоящим в обнимку, чтобы не возбуждать к себе ненависть Бабасоля и послушных ему фемудян.
      Кто-то из толпы на площади заметил две летящие точки, которые, описывая круги, все увеличивались, излучая матовый свет. Фемудянин толкнул в бок своего соседа, показывая на него, и вскоре вся толпа уже следила за огненными шарами; наблюдали безо всякого напряжения и удивления, привыкшие почти каждый божий день видеть летящие огни, бороздящие небо в разных направлениях, кружащиеся над городом, а затем улетающие за горизонт. Лишь гадали они о происхождении странных огненных вспышек, ибо ни один из ангелов - ни Джабраил, ни Азраил, ловец душ, ни Исро-филь с длинной трубой - хранитель душ до Судного дня - не представал пред ними в своем обличье и всегда ходил невидимкой.
      Мухаммед, спустившийся еще на один круг, услышал гул, поднимающийся из-под земли. И земля под ногами фемудян вдруг дрогнула и заколебалась. Первый толчок землетрясения был не очень сильный - никто на площади не закричал в испуге, не бросился бежать, лишь побледнели, посмотрели друг на друга в страхе, в ожидании второго, ужасного толчка, о котором пророчествовал осмеянный ими Салих.
      - Идолы! - крикнул Мухаммед. - Надо сжечь капище с идолами - к дьяволу! И тогда они поверят в спасение и милосердие Аллаха...
      - Это ты хорошо придумал, - похвалил пророка Джабраил и, сжавшись в полете, вдруг направил в сторону капища такой луч света, который на глазах у изумленных фемудян тут же разрезал стены капища надвое и испепелил обнявшихся истуканов, превратив их в груду красной глины.
      - Я знаю, тебе не терпится обратиться к этим несчастным и напуганным со своей первой проповедью. Что же, момент выбран тобой удачно! - сказал Джабраил, повисая в воздухе, чтобы проследить, как Бурак опустится на землю. - Желаю удачи! Мне надо лететь дальше... До встречи, пророк! Когда Азраил прилетит за твоей душой... мы встретимся с тобой у моста Си-рат...
      - Что же, до встречи, - хриплым голосом проговорил Мухаммед, и все стоящие на площади, с лиц которых еще не сошло изумление, увидели, как из ослепляющего света, справа от капища, появилась фигура.
      Бабасоль сразу же узнал человека, который уже был однажды здесь и поклонялся фемудянским идолам. Сегодня он не был похож на того робкого погонщика верблюдов, везших товары через фемудянские земли. Решительный блеск в его глазах выдавал в нем человека, заранее настроенного против чьих бы то ни было возражений.
      - А, добро пожаловать, - ироническим тоном Бабасоль решил сбить с него спесь, - сегодня вы один, без верблюдов и своей компании помощников. Что-нибудь случилось по дороге? Вас ограбили?
      Мухаммед глянул на него в упор, и Бабасолю стало не по себе от стального блеска его глаз.
      - Ты хочешь смутить меня, но Аллах уже смутил тебя еще большим смущением, - холодно сказал Мухаммед и показал на груду пепла, остав-Ёиегося от капища. - Вот дела его, великого и славного! - И, повернувшись к растерянным фемудянам, произнес: - Вы осыпали оскорблениями божьего посланника Салиха. Он хотел передать вам то, с чем послал его Господь! Ън хотел быть для вас советником, но вы не любили советующих! И тогда он, старейшина ваш, - показал Мухаммед на усмехающегося Бабасоля, смеясь сказал - и вы это слышали: "Салих, наведи на нас то, чем грозишь нам, если ты из посланников..." Тот первый толчок, который нагнал на вас страх, был предупреждением. Вы только что ощутили, как задрожала под вами земля... Но Аллах милосерден, он ясно сказал: может быть, мы лишь предупредим их сейчас, чтобы они поверили в нашу силу. Но если и после первого предупреждения они не поверят в единого Бога, то под утро все они будут лежать в своих жилищах поверженными ниц лицом... Истинно, я передаю вам то, с чем послал меня Господь мой! Теперь вы видите, во что превратились ваши божества - истуканы? В груду пепла, а пепел развеется по ветру, и не останется о нем памяти ни на земле, ни в воздухе! Они не спасли вас от первого землетрясения, как не спасли бы от последнего, если бы не милосердие Аллаха, давшего вам отсрочку, чтобы вы изгнали из своих сердец грязь и ложь, обман и ростовщичество...
      - Странно, - возразил Мухаммеду Бабасоль, видя, как фемудяне внимательно слушают его речи. - Ты ведь сам еще недавно поклонялся нашим божествам - Манат и Хубул, прося у них защиты и покровительства... Что случилось?
      - Пришла истина, и исчезла ложь; поистине ложь - преходяща, - ответил Мухаммед, ощущая вдохновение от покорных взглядов фемудян, обращенных к нему. - Ибо теперь, когда я видел рай и ад, я раб Аллаха великого!
      - Ты видел рай и ад? - послышались голоса в толпе. - Расскажи о них...
      Мухаммед поднял руку, и толпа, повинуясь его жесту, прекратила гул.
      - О, нет ничего страшнее ада! - воскликнул пророк. - Если бы кто из вас увидел ад, он бы сказал: лучше мне ослепнуть, чем увидеть такое. Весь ад, куда аллах направит поклоняющихся идолам, объят пламенем, и в этом адском огне грешники будут гореть вечно, без отдыха и перерыва... Признавайте Аллаха единого и неделимого, следуйте его законам и правилам, и вы попадете в рай. О, как прекрасен рай! Увидевший его воскликнет: я хочу видеть его вечно, и глаз мой не устанет радоваться! Рай - это сад, в котором журчат источники и поют птицы не умолкая... У райских ворот вас будут ждать гурии с прекрасными лицами. Самая желанная обнимет вас со словами: "Милый, ты мне нравишься! Входи же со мной в райское жилище, я твоя!" - Мухаммед все более возбуждался, видя, как у рядом стоящего мужчины разгораются глаза и щеки наливаются кровью. - И когда каждый верующий в Аллаха войдет в свое райское жилище, он увидит семьдесят лож и на каждом по семьдесят подушек. Каждая дева будет иметь на себе семьдесят одежд, ткань которых до того тонкая, что через них видны очертания всех ее прелестей... Знайте же, каждый в раю будет есть и пить за сотню молодцов и мужской силой будет равен их сотне. И каждый раз, когда он приблизится к своей подруге, найдет в ней девственницу. Каждый день он найдет ее чистой девой сто раз, и подруга его никогда ему не надоест... - Глядя на тех, кто был одет победнее, кто был изможден от недоедания, пророк продолжал: - Когда верующие в раю наедятся досыта и подумают они о другой пище, Аллах прикажет: "Приготовьте им другую пищу, повкуснее!" И тогда появятся семьдесят тысяч прислужниц, неся семьдесят тысяч столов из жемчугов и гиацинтов, играющих всеми цветами. Поднесут правоверным золотые блюда и кубки, на которых будет положено и разлито все, что пожелает ваша душа. В таком блаженстве вы будете пребывать вечно - вечно сыты и ублажены. А над головами верующих в Аллаха единого будут летать райские птицы и щебетать: "Друзья божий, я напилась из райских источников Самбасиль и Кафур и поклевала в райских садах". И если захочется верующим полакомиться мясом птиц, Аллах прикажет приготовить им самые нежные блюда... Свидетельствую, фемудяне, от которых Аллах сейчас отвел беду, не разрушив миг их дома, а самих не повернув ниц лицами... свидетельствую, что это правда истинная об аде и рае! Я - посол божий - сказал правду, ибо Аллах открыл мне истину и повелел донести до вас... Аминь!
      - Аминь! - откликнулись сначала несколько робких голосов, но по знаку какого-то человека в лохмотьях восклицание вырвалось из многих уст.
      Мухаммед всмотрелся, и лицо бродяги в лохмотьях показалось ему знакомым. Но не успел он подойти к нему и спросить его имя, как Бабасоль, стоящий все это время с невозмутимым видом, вдруг усмехнулся и сделал шаг вперед:
      - Что нового увидел ты в раю? Что привлекательного? Многие из нас, поклоняясь своим божествам, уже давно живут в раю здесь, на земле. И зачем нам обещать что-то в будущей жизни, на небе, к чему надо идти, осквернив наши храмы, зачеркнуть наши законы и традиции, все, что помогает нам жить в раю сейчас, изо дня в день? Мы едим и пьем досыта, целуем красавиц - чем это не рай земной? Неужели ты не мог придумать о небесном рае что-нибудь поновее, чем рассказы об этих девственницах и мужской силе, которая не убывает?
      Состоятельные фемудяне тоже стали усмехаться - им понравилась отповедь старейшины самозваному пророку.
      - Рай земной дан вам для того, чтобы испытать вас и послать в ад небесный, - проговорил Мухаммед, воодушевленный взглядом бродяги, которого он вдруг узнал. - Те, кто ест и пьет досыта в этой жизни и целует красавиц, - в них цветет алчность и презрение к нищим и сиротам. Им не будет доступа в рай Аллаха! Туда первыми войдут бедные и сироты, не сделавшие никому зла, голодные и обиженные. Аллах иссушит их слезы! В раю все равны. Богатый, если раздаст нищим свое богатство и придет в рай нищим, будет пребывать в вечном богатстве, наравне с теми, кто в этой сирой жизни так ни разу и не наелся досыта, но был честен и почитал аллаха милосердного...
      - Где доказательства твои? - спросил Бабасоль, заметив, как снова загорелись надеждой глаза нищих в толпе. - Почему твои слова должны быть приняты на веру? Кто ты такой? Лицемер! Вчера ты поклонялся Манат и Хубул, а сегодня призываешь поклоняться Аллаху!
      Мухаммед снова показал на груду пепла, оставшегося от капища:
      - Ты хочешь доказательств?! Этого зрелища тебе мало?! Вы так же смеялись над Салихом, которого Аллах послал к вам с предупреждением! Если к утру все дома здесь рухнут и все неверующие будут повержены лицами ниц, тогда ты поверишь, Бабасоль?! О, боюсь, Бабасоль, тогда ни у тебя, ни у фемудян не будет ни глаз, ни ушей, чтобы увидеть и услышать! Ждите утра! Мухаммед повернулся, будто собираясь уходить, но был остановлен криками из толпы:
      - Нет! Мы не хотим, чтобы случилось предсказанное Салихом! Спаси нас! Спаси нас, если ты пророк! И мы прогоним Бабасоля! Он будет лизать соль на тропах...
      Холодные глаза Мухаммеда заблестели, и он сделал выразительный жест рукой в сторону толпы, крикнув:
      - На колени! Все на колени!
      Фемудяне послушно опустились на колени. Мухаммед повелел:
      - Повторяйте за мной... Субхан-обло, помоги нам, грешным, отведи беду...
      - Субхан-обло, помоги нам, грешным, - повторяла толпа, - отведи беду, не посылай нам землетрясение...
      - Всякий раз, когда вы почувствуете гул земли, готовой разверзнуться, взывайте к Субхану-обло, и он поможет тем из вас, кто поверит в Аллаха...
      Мухаммед подозвал к себе бродягу - это был тот самый нищий, который на ярмарке в Ятрибе шел к нему с протянутой рукой, прося милостыню, а Мухаммед с раздражением отвернулся от него. Сейчас пророк смотрел на него приветливо.
      - Как тебя зовут? - спросил он.
      - Мухайма, - ответил бродяга, помаргивая глазами, словно свет резал ему глаза.
      - Нет, отныне твое имя Субхан. - Мухаммед положил руку бродяге на голову, разъеденную плешью. - Иди день и ночь по дорогам. И те, кто будет напуган землетрясением, позовут тебя: Субхан! Субхан! И ты смотри и слушай, откуда идет беда...
      Мухаммед обратился к толпе, все еще стоящей на коленях:
      - Вы слышали наш разговор?! Смотрите на Субхана и запоминайте его. И когда вы в предчувствии беды станете звать, облик его явится к вам из-за горизонта... Иди, Субхан!
      Бродяга, кланяясь, стал уходить к дороге, которая начиналась за площадью, направился туда, где растворился в дымке Салих и откуда принесли на руках спящего, но всхлипывающего во сне Руслана...
      - Субхан! Субхан! - протягивали в его сторону руки фемудяне, прося не покидать их город. Глядя на их лица, Мухаммед почувствовал усталость и умиротворение.
      - Браво, пророк! Все проделано мастерски! - услышал он над головой знакомый голос Джабраила. - А теперь на минуту закрой глаза. Следом за мной летит Азраил. В душах, которые он уносит с собой, еще не потух свет, ты можешь ослепнуть...
      Но Мухаммед не успел заслонить рукой глаза. Несколько длинных нитей, перевитых между собой паутиной, ярко-красных и зеленых, накрутили шар... и наступила полная темнота...
      Очнувшись, Мухаммед не сразу понял, где он и что с ним было. Тоска сжала сердце. Мухаммед попытался повернуться в постели, но не мог, разбитый слабостью. Услышал, как вода вытекает из опрокинутого кувшина, длинной струйкой уходя в темный, сырой угол пещеры. Странно... Но тут он вспомнил, как нечаянно задел рукой кувшин с водой, стоящий возле его ложа, пытаясь встать...
      "Странно, - подумал Мухаммед сквозь туман в голове, - сколько же я летел, если все увидел и пережил, а вода из кувшина еще не вытекла вся?"
      XX
      Снова, хотя и с большим опозданием, появились на экранах телевизоров физиономии сейсмоакадемиков, скучные и унылые. Уныние заложников Шахграда можно легко понять. Наговоривших все о своей науке в прошлых бодрых передачах и разрушивших ее до основания - их властным жестом загнал в телестудию Адамбаев. Слишком-долго оставалось без ответа очередное послание ОСС. Шахградцы недоумевали из-за молчания академических оппонентов, но потом, занятые на свой страх и риск спасением, и вовсе забыли о популярной телепередаче. Решили, что академики, слишком долго злоупотреблявшие их гостеприимством, не дождавшись последнего, тридцатого дня, разъехались по своим городам.
      Все надежды шахградцев были обращены теперь к Субхану, объявившемуся в их городе, - верили, что он обязательно отведет беду.
      Вера эта замешена на множестве утверждений, догадок и предчувствий, одно из которых было связано с убийством Мелисом бродяги. Возмущаясь следователем Лютфи, шахградцы смутно догадывались, что за всем этим кроется необычное дело и что между бродягой и защитником народа Субха-ном есть связь, всякая другая умопомрачительная история покажется бледной и банальной перед их историей и что не зря именно в ту ночь, когда на лесопилке был принесен в жертву спокойствию шахграда бродяга по имени Музайма (терпеливый Лютфи извлек из вороха не учтенных паспортным управлением Шахграда имен и это имя), в город ступил, перейдя кольцевую дорогу, Субхан, шагавший с тех давних пор, как нарекли его этим именем, по пыльным тропам, пока судьба наконец не занесла его в наш Шах-град...
      Впрочем, я отвлекся, отворотив свой взгляд от мелькающего экрана телевизора, а меж тем ведущий уже объявил, представив зрителям все тех же лиц, среди которых был и фемудянский Бабасоль, и Златоуст, таинственно связанный с Бюро гуманных услуг. Отвлекся без особого сожаления, ибо был уверен, что из всего миллионного Шахграда только я один, закоренелый педант, в объявленное время занял место в своем кресле. Но, как выяснилось позже, не только я один. Мирабов, задержавшийся на собрании у себя в больнице, тоже не успел к началу передачи в палаточный табор и пригласил на городскую квартиру все тех же - Давлятова, Анну Ермиловну, в обществе которых любил смотреть телевизор.
      Сегодняшний "круглый стол" сейсмосветил был несколько необычен - без вопросов рядовых шахградцев, потерявших интерес к передаче. Телефонистки тщетно ждали в своих стеклянных кабинах, ведущий напряженно смотрел то на них, то на экран, как бы умоляя звонить и задавать вопросы. Затем камера убрала его куда-то в сторону по воле догадливого режиссера, и ведущий где-то там, в укромном углу студии, сочинил вопрос, как потом выяснилось, довольно каверзный, вызвавший большие споры академиков.
      Камера снова перенесла ведущего на его место. Лист бумаги с вопросом он лихорадочно сжимал в руке.
      - Гражданин Бухаров спрашивает: если известно, что под городом накапливается энергия сильного землетрясения, можно ли как-то заранее, без ущерба для людей и зданий, освободить эту энергию? - бодро, пытаясь скрыть свое смущение, прочитал ведущий, думая уже и об очередном вопросе, который ему наверняка опять придется сочинять; хотя у ведущего, как и у других шахградцев, знаний о тектонике прибавилось за эти тревожные дни, но все же не настолько, чтобы не ударить лицом в грязь перед своими уважаемыми собеседниками. - Прошу вас... может быть, вы ответите, академик Златоуст?..
      - Вопрос очень грамотный и по существу, - решил поддержать растерянного ведущего академик. - Спасибо вам, гражданин Бухаров, кажется, даже перестарался Златоуст, делая ударение на слове "вам" и глядя на ведущего, как бы давая ему понять, что у вас - у вас, у нас - у нас... все будет в порядке, не волнуйтесь. - Есть, дорогие друзья, несколько методов и способов высвободить из-под земли накопившуюся там энергию, готовую вот-вот вырваться наружу и наделать такого... Лично я сторонник, так сказать, водного метода. Он самый дешевый и удобный. Если в нескольких местах, близко к краю разлома, лучше в семи, а еще лучше в двенадцати мес
      тах, пробурить скважины и накачать туда воду... По мере накачивания из плавающей породы будет выходить наружу энергия... и так - пока все не выйдет и земля не вздохнет свободно... простите за образность...
      - Любопытно, - прошептал загадочно Давлятов, почему-то отодвигая свой стул подальше от Анны Ермиловны. - Сначалаученые мужи категорически отвергали... теперь, кажется, и они поверили в неминуемое и всерьез обсуждают, как спастись...
      Мирабов скептически пожал плечами и глянул на Хури, сидевшую с отсутствующим видом.
      А тем временем режиссер, уверенный, что ведущий не сочинит второго такого внятного вопроса, замахал за кадром руками и прошептал в сторону академиков: "Спор... пятьдесят минут спорьте..."
      Волнение режиссера было понято, и академик Ноев бросился с ходу в полемику:
      - При всем моем уважении к академику Златоусту, я должен возразить - и вот почему... Водный метод с его явными положительными сторонами еще нуждается в проверке... Надо с точностью знать заранее, сколько энергии накоплено под этими семью или двенадцатью скважинами. Под одними породами ее может быть значительно больше, а под другими неизмеримо меньше. Где гарантия, что там, где ее накоплено больше, энергия не сдвинет плиту и не вырвется с такой силой, что наделает бед... И еще: надо хорошо знать состав породы, которая в разных местах под городом разной твердости... И третий вопрос - почему семь или двенадцать, а не три или даже две скважины? Это же намного дешевле... Не так ли? ~ обратился Ноев к сидящему рядом академику Гирляндскому.
      - Три! - уверенно сказал Гирляндский и даже хлопнул ребром ладони по столу. - Три, и ни на одну больше! И вот по какой методе... Каждая из скважин бурится на расстоянии пяти километров от другой. Из двух крайних вода откачивается из подземных озер или водоемов. Два насоса тянут воду наверх, чтобы подавать ее к другому насосу, который будет накачивать воду обратно под землю через среднюю скважину... Вот самая простая, удобная и дешевая система... самопитающихся сосудов...
      Гирляндский замолк и почему-то слегка смутился, хотя начал так уверенно. И режиссер снова, на сей раз умоляюще, прошептал: "Спор... еще двадцать пять минут продержаться..." Мольба его подстегнула фемудянского академика Бабасоля, хотя он сегодня и не думал вмешиваться в спор, подавленный какой-то смутной тревогой.
      - Водный метод, - начал он, кашлянув, - представляется не только ненадежным, но и опасным. Нет ничего проще использовать для разрядки нечто вроде обыкновенной атомной бомбы... Посудите сами, - с наигранной страстью обратился Бабасоль к своим коллегам, - что лучше и безопаснее? Взорвать одну небольшую бомбу, чтобы заранее выпустить в атмосферу подземную энергию, или обреченно ждать удара землетрясения?.. В момент катастрофического землетрясения, которое нам предсказывают горе-пророки из пресловутого ОСС, силой, скажем, в восемь баллов, высвобождается энергия, равная по силе энергии одной тысячи двухсот пятидесяти атомных бомб, сброшенных на Хиросиму... Что же, спрашивается, безопаснее - одна бомба или более тысячи двухсот? Ответ ясен, друзья мои...
      Естественно, прежде чем взорвать бомбу, опущенную в разлом, необходимо эвакуировать население Шахграда... Здания остаются на месте и ждут возвращения людей обратно... Могут спросить: что это за бомба, которую нужно опустить в разлом? Откуда ее взять? Отвечу: она рядом, буквально под нашими ногами. - Бабасоль невидимым движением открыл свою папку и стал листать бумаги. - Я назову сейчас дом, под которым преспокойно лежит нужная нам бомба. - Прищурившись, Бабасоль глянул на экран. - Это дом по улице Староверовской, где проживает гражданин Давлятов Руслан Ахметович... - Он вынул из папки и показал фотографию: - Вот он, дом, справа... а вот он сверху - квадрат двора... снято из-за угла соседнего дома, - повернул он к зрителям фотографию, на которой была запечатлена корреспондентка Патриция Буффони, берущая интервью у Шаршарова. - Простите... - спохватился вовремя Бабасоль, - не то... хотя это тоже имеет отношение к хозяину дома... Обратите внимание на кривую энергии, идущую от бомбы под домом. - На телеэкране крупно прочертилась схема с рядом математических формул. - А это результаты проб почвы на рыхлость и крепость, - повернул он матовой стороной перфокарту. - Интересна, на мой взгляд, и эта фотография, где показано вздутие земли на месте рождения бомбы. - И в спешке снова извлек из папки фотографию, где был запечатлен мост Сират с одиноким путником, и, заметив оплошность, академик поспешил пояснить: - Простите, то, что я вам показал, - часть космоса, снятого кораблем "Союз-Икс-Аполлон-Игрек" по пути к Сатурну... имеет прямое отношение к нашей теме, но об этом в следующей передаче... Словом, все документировано. И под каждой фотографией или перфокартой может поставить свою подпись и мой местный друг инспектор Байбутаев, с которым мы случайно прогуливались мимо дома Давлятова, и чуткий прибор Байбутаева показал наличие такой радиации, что - ой! ой! вдруг совсем по-детски закатил глаза и воскликнул Бабасоль.
      Тут уж Давлятов не выдержал, вскочил с криком: "Подонок! Провокатор!" - и бросился к телефону, чтобы звонить на студию, но линия оказалась занятой, хотя, как было сказано, никто из шахградцев не тревожил звонками телефонисток.
      - Успокойся, - попыталась усмирить сына Анна Ермиловна. - Бабасоль и тогда преследовал нашу семью... Лично я не принимаю его всерьез...
      Похоже, сообщение Бабасоля о бомбе под домом Давлятова никого не задело, кроме самого хозяина дома, посему режиссеру опять пришлось вмешаться: "Спор... умоляю..."
      - Откуда же гражданин Давлятов взял бомбу и закопал под своим домом? спросил академик Зиеев. - С какой целью? Разве не думал он, что даже при слабом толчке дом его поднимется в воздух? Это опасно не только для него, но и для соседей...