— Я так не могу, — сказал штурман, когда капитан появился в рубке. — Я этого больше не вынесу. Вам придется высадить меня в ближайшем порту.
      — А в чем дело? — спросил капитан.
      — Я не могу больше работать с вашим шкибером, — сказал штурман.
      — Почему?
      — Он меня раздражает, — объяснил штурман. — Я не знаю, кто его так запрограммировал, но мне от этого не легче. Вы только послушайте.
      Он нажал кнопку переговорного устройства.
      — Летим косо, — послышалось из динамика. — Пустота. Мрак.
      — Это называется текущее донесение, — объяснил штурман. — И так целый день.
      Капитан улыбнулся.
      — По-моему, неплохо.
      — Возможно, — сказал штурман. — Но мне нужна информация.
      — По-моему, ее и так много, — сказал капитан.
      — Возможно, — сказал штурман. — Но мне от этого не легче. Это значит, что я должен брать секстант и выяснять, что там с курсом.
      — Вы так считаете? — сказал капитан.
      — Да, — сказал штурман. — Но скорее всего окажется, что с курсом все в порядке, и он сказал «косо» просто потому, что это слово не хуже других.
      — Ну, это невозможно, — сказал капитан. — Ложную информацию не пропустит контрольный блок.
      — Для вашего шкибера нет ничего невозможного, — сказал штурман. — Что для него какой-то там блок? Он всегда отыщет линию, относительно которой мы летим «косо».
      — Да? — сказал капитан. — Так вы думаете, что это линия?
      — Да, — сказал штурман. — Причем любая линия. Это может быть направление на Солнце, или направление на базу, или на центр Галактики, или еще куда-нибудь. А расхлебывать всю эту кашу придется мне. С помощью банальных навигационных инструментов.
      — Что делать, — сказал капитан. — Такова жизнь.
      Капитан вышел в коридор и открыл первую дверь налево. Там размещался пункт связи. Капитан склонился над столом и написал что-то на листке бумаги.
      — Сеанс скоро? — спросил он связиста. — Передай на базу вот это.
      Связист пробежал глазами написанное.
      — А почему? — сказал он. — По-моему, он ничего.
      — Возможно, — сказал капитан. — Но он сам этого хочет.
      — Да? — сказал связист. — Ему что, не нравится наш корабль?
      — Ему не нравится наш шкибер, — сказал капитан.
      — Понятно, — сказал связист. Он положил листок бумаги с написанным текстом под глаз шифратора. Капитан сел рядом. Связист включил шифратор. Шифратор тихо запел. Некоторое время они сидели молча.
      — Хорошая песня, — сказал потом капитан.
      — Еще бы, — отозвался связист.
      — А вот со штурманом нам не повезло.
      Они дослушали песню.
      — Я еще зайду, — сказал капитан. — Забегу, чтобы узнать о результатах.
      Связист молча кивнул. Капитан вышел в коридор, открыл дверь следующего помещения и сел напротив своего помощника.
      — Ты был прав, — сказал он, когда тот освободился. — Я уже послал рапорт.
      — А когда я был не прав?
      — Никогда, — сказал капитан. — Но все-таки.
      — Тебя самого надо списать в ближайшем порту, — сказал его помощник. — Не бойся, я шучу. И у нас будет хороший штурман.
      — Точно?
      — Мне так кажется, — сказал помощник. — А сейчас тебе лучше быть в рубке.
      — Зачем?
      — На всякий случай.
      — Что-нибудь случится?
      — Может быть.
      — А что случится? — спросил капитан.
      — Ты слишком многого от меня хочешь, — сказал его помощник. — Я и сам этого еще не знаю.
      — Смотри у меня, — сказал капитан.
      — Ничего, — сказал помощник. — Иди лучше в рубку. И захвати кого-нибудь из пилотов.
      — Это будет контакт?
      — Вряд ли. Но не огорчайся.
      — Хорошо, — сказал капитан. — Я пойду.
      — Еще увидимся.
      Когда капитан снова вошел в рубку, он увидел, что штурман сидит у секстанта, вращая рукоятки и вполголоса чертыхаясь.
      — Вы уже определили курс?
      — Нет, — сказал штурман. — Я незнаком с этой моделью. Вашему секстанту лет сто. Сейчас мне придется идти в библиотеку и целый день разбираться в его конструкции.
      — Библиотека не убежит. Что нового у шкибера?
      — Ничего, — сказал штурман. — Плюс шизофрения. Теперь он несет разную несвязную чушь про наш корабль, про одиночество, которое кончится, и еще про какие-то звездные тени.
      — Звездные тени? — спросил капитан. Он выдвинул кресло из-под пульта управления и сел. Прозрачная крышка послушно отодвинулась, обнажив многочисленные клавиши и тумблеры.
      — Да, — сказал штурман. — Этот образ кажется вашему шкиберу особенно удачным. Он вставляет его чуть ли не в каждую строку своих формалистических донесений.
      — Почему же образ? — сказал капитан. — Разве вы незнакомы с конструкцией пассивного локатора?
      — Нет, — сказал штурман. — Я не бортинженер. Я не обязан знать локатор.
      — Разве для этого обязательно быть бортинженером?
      — Я знаю современные локаторы, — сказал штурман. — А ваш локатор еще древнее вашего секстанта. Мне пришлось бы разобрать его, чтобы разобраться в его устройстве.
      — Не надо, — сказал капитан. — Лучше выведите сигнал сюда. — Он показал на пока еще темный центральный экран.
      — Сейчас, — сказал штурман. Он щелкнул тумблером. — Но зачем вам это понадобилось? Неужели из-за такого нелепого образа?
      — Почему же образа? — сказал капитан. — Это точный термин.
      На экране засветилась звездная пыль. Экран тихо запел.
      — Хорошая песня, — сказал капитан.
      — А что означает этот термин? — спросил штурман.
      Капитан посмотрел на него с сожалением.
      — Он означает, что нужно смотреть на экран, — сказал он.
      — Как много звезд, — сказал штурман. — Я не знал, что впереди скопление. Но я не вижу никаких теней.
      Капитан нажал три кнопки на радиофоне.
      — Жду тебя в рубке, — сказал он.
      Капитан смотрел на экран, на плотную россыпь мелких далеких звезд. Он увидел то, что хотел. Штурман смотрел в том же направлении, но он этого не видел.
      Сзади хлопнул входной люк.
      — Иди сюда, — сказал капитан. — Устраивайся.
      Пилот выдернул кресло из-под своего пульта.
      — Вижу, — сказал он, взглянув на экран. — Это корабль?
      — Да, — сказал капитан. Он повернулся к штурману. — Что он там говорил? Одиночество, которое кончится?
      — Кажется, — сказал штурман. — Это и еще какую-то чушь про тени далеких звезд. Но что вы там такое увидели?
      — Там не хватает звезды, — сказал пилот. — В самом центре экрана.
      — По-моему, там их слишком много, — сказал штурман.
      Пилот посмотрел, на него с сожалением. В отличие от штурмана он считал, что тому здорово повезло, когда он попал на их корабль. Впрочем, раньше штурман тоже так думал.
      Экран тихо пел. Пилот сказал:
      — Какая хорошая песня.
      — Да, — согласился капитан. — Вот она вспыхнула.
      — Кто?
      — Звезда, которой не хватало, — сказал пилот. Штурман смотрел на экран во все глаза, но ничего не видел. Звезды спокойно светили впереди, не мерцая. Звезд было очень много, они покрывали все поле экрана. Если бы какая-нибудь из них и исчезла, не в человеческих силах было бы это заметить. А пилот с капитаном переговаривались.
      — Пропала.
      — Да, погасла.
      — Сейчас вспыхнет.
      — Да.
      — Он близко.
      — Но почему он идет без огней?
      — Не знаю. Следующая погасла.
      — Вспыхнула.
      — Как быстро перемещается.
      — Необычная конструкция.
      — Не сказал бы.
      — Все равно пора пощупать радаром.
      — Да.
      — Включите радар, — сказал капитан штурману.
      — Сейчас. — Штурман щелкнул тумблером. Он ничего не видел, и никто ему ничего не объяснял. Все равно он щелкнул тумблером.
      — Выведите сигнал на второй экран, — сказал ему капитан.
      Штурман нажал нужную клавишу. Вспомогательный экран был чист в противоположность главному.
      — Вам показалось, — сказал штурман. — Там ничего нет.
      Пилот не повернулся.
      — Десять секунд, — сказал он капитану. — Хочешь пари?
      Капитан не успел ответить, потому что на экран вернулось отраженное эхо. Это была просто светлая точка.
      — Вот он, — сказал капитан.
      — Послушайте, — сказал штурман. — Да, раньше я действительно не видел того, что видели вы. Но сейчас-то мы видим одинаково. Откуда вы знаете, что это корабль? Это ведь просто точка.
      Пилот посмотрел на него.
      — И что же это такое?
      Штурман замялся.
      — Не знаю. Возможно, метеорит.
      — А откуда ему здесь взяться? — сказал пилот.
      Капитан добавил:
      — И появление метеорита совсем не означает конец одиночеству.
      Штурман ничего не сказал. Он сидел в рубке перед экранами. На одном из них было очень много светлых неподвижных звезд, а на втором только одна маленькая светящаяся точка, и он не знал, что это такое, а пилот с капитаном переговаривались:
      — Это чужой корабль. Посмотри, как он гасит звезды.
      — Он гасит слабые звезды.
      — Все равно.
      — У него незнакомый корпус. Он с новых планет.
      — Какая необычная конструкция.
      — Но движется быстро.
      — Это мы движемся быстро.
      — Хорошо, когда корабль без огней.
      — Да. Так красивее.
      — Интересно, как он в эфире?
      — Вероятно, молчит.
      — Нужно спросить у связиста.
      Капитан набрал номер на радиофоне.
      — Это я, — сказал он. — Мы видим корабль.
      — Знаю.
      — Он идет без огней.
      — И без позывных.
      — Понятно, — сказал капитан.
      Он замолчал, и в рубке стало тихо. И так же тихо пели экраны.
      — Послушайте, — сказал штурман. — Может, мне пересчитать курс? Я быстро.
      — Зачем? — сказал капитан.
      — Чтобы подойти ближе.
      — Мы и так пройдем чересчур близко, — сказал пилот.
      — Послушайте, — сказал штурман. — Надо же что-то делать. Надо узнать, что там у них. Вдруг у них авария?
      — Нет, — сказал пилот. — Если бы у него была авария, мы бы об этом знали.
      — Каким образом?
      — Он давал бы SOS.
      — А вдруг у них неисправен передатчик?
      — И двигатель, и передатчик? — сказал капитан.
      Люк позади них открылся. Вошел помощник капитана и сел в свое кресло.
      — Это с новых планет, — сказал он. — У нас таких не делают.
      — Он не отвечает, — сказал пилот.
      — Как неудобно, — сказал помощник.
      — Что делать, — сказал капитан. — Не включать же нам двигатель.
      — Послушайте, — сказал штурман. — Объясните же наконец: о чем вы говорите? И почему они идут без огней?
      — А зачем ему огни? — сказал пилот.
      — Есть же определенные правила.
      Пилот пожал плечами.
      — Объясните же, — сказал штурман. — Я вижу там только точку. Но вы говорите, что это корабль. А если это корабль, мы должны что-нибудь делать.
      — Зачем? — сказал капитан.
      — Но ведь вы говорите, что это корабль. Вы говорите, что это чужой корабль. А если так, то мы должны что-то делать. Должны установить с ними контакт. Разве вы не хотите установить контакт?
      — Хотим, — сказал пилот.
      — В контакте участвуют двое, — сказал капитан. — И мы свое дело сделали.
      — Он уходит, — сказал помощник.
      — Почему? — сказал штурман. Он смотрел на экран. На экранах ничего не изменилось. — О чем вы говорите?
      — Слушайте, — сказал помощник капитана.
      Штурман прислушался, но ничего не услышал. Зато он увидел, как вспыхнула яркая звезда на центральном экране, на фоне далеких, слабых, красивых звезд, и как светлая точка на боковом экране двинулась и пошла — сначала почти незаметно для глаза, а потом все быстрее и быстрее, пошла прочь, за край экрана.
      — Объясните же наконец, — сказал штурман, — что происходит?
      — Выключайте локатор. Уже ничего. — Капитан был спокоен.
      Штурман обиженно потянулся к тумблеру.
      — Погодите, — сказал помощник. Экраны тихо пели дуэтом. — Какая хорошая песня!

      — Не успеем, — сказал Егоров.
      — Вы все-таки пристегнитесь, — сказал Бутов. — Скорость большая, мало ли что. Потом — темнеет.
      Егоров послушно затянул ремень безопасности. Солнце уже зашло, и, хотя небо на западе еще играло красным, впереди сгущалась ночь. Глайдер мчался над зеленой стрелой шоссе, пронизывающей тайгу. Деревья подходили к самой дороге, но сейчас слились в высокие стены, лес потерял глубину, и осталось только шоссе — бесконечный коридор с искаженной от скорости перспективой.
      — А насчет остального не беспокойтесь, — продолжал Бутов. — Будем вовремя, я гарантирую. Мне сегодня еще домой нужно попасть.
      Бутов полулежал в водительском кресле, повернув загорелое лицо к Егорову. На дорогу он не смотрел — машина сама их везла. На вид Бутов был настоящий сибиряк, и познакомились они всего два часа назад — Егоров расспрашивал всех на автовокзале, как побыстрее добраться до Станции, никто не мог посоветовать ничего путного, но тут появился Бутов, потащил его к стоянке, втолкнул в глайдер, запер снаружи и удалился, сказав: «Ждите. Я скоро».
      И ушел. И не появлялся целый час, и это стоило Егорову много нервов, потому что времени оставалось в обрез, и Егоров по инерции нервничал до сих пор.
      — А хоть бы и не успели, — продолжал Бутов. — Подумаешь, пуск новой электростанции. Каждый день появляются новые объекты.
      — Это не какой-нибудь объект, — объяснил Егоров. — Это Станция, Станция с большой буквы. Станция, которая даст энергии больше, чем остальные электроцентрали мира, вместе взятые.
      — Каждый день тоже не какие-нибудь пускают, — возразил Бутов. — Каждый раз что-то новое, что-нибудь «самое». Зачем куда-то спешить? События сами происходят вокруг.
      Егоров усмехнулся. Спокойствие Бутова постепенно передавалось ему, и он уже верил, что они успеют вовремя, хотя до пуска оставалось менее получаса, а впереди лежала еще сотня километров с лишним. Но мысленно он был уже на месте. Он знал — что-то произойдет, и хотел при этом присутствовать, и теперь уже верил, что это ему удастся.
      — Потом, что вы хотите увидеть? — продолжал Бутов. — Обычная, банальная церемония. Станция заработает — толпа закричит «ура!». Когда «Томь» выигрывает у «Спартака», ликования куда больше.
      — Для физика Станция — это уникальный объект с очень высокой пространственно-временной концентрацией энергии, — объяснил Егоров. — Особенно в самом начале, сразу же после пуска, еще до выхода на режим, Здесь может наблюдаться ряд побочных эффектов — новых, совершенно неизученных.
      — Почему — неизученных?
      — Физики не занимались Станцией, — объяснил Егоров. — Ее строили инженеры, и никто не знает, что произойдет, когда эта энергия начнет выделяться в фиксированной точке пространства.
      — Взорвется, что ли? — усмехнулся Бутов.
      — Нет, пуск Станции безопасен. Этим как раз занимались, и это доказано. Но освобождение такой колоссальной энергии исказит геометрию мира. Может быть, это будет длиться мгновение, но так будет.
      — Фантазия какая-то. Вы где про это читали?
      — Я это считал. Вчера вечером, на клочке бумаги. И сегодня утром, на ЭВМ. Результат, по-моему, любопытен. Как я и думал, пока Станция выходит на режим, возможны ограниченные, строго локализованные нарушения причинно-следственных связей. Как это будет выглядеть, я не знаю. Но это будет.
      — А я фантазий не уважаю, — заявил Бутов. — Все помешаны на фантазиях. А что в них такого?..
      — Говорят, фантазия будит мысль.
      — По-моему, она ее усыпляет, — сказал Бутов. — Если вам надо проснуться, сделайте глубокий выдох. Вберите в легкие лучший воздух Земли и посмотрите вокруг. Вы увидите только лес, тайгу на тысячи километров. И вы можете блуждать по этим лесам целый год, питаться грибами и ягодами, которых здесь уйма, и не догадываться, сколько тонн руды перерабатывается ежесекундно у вас под ногами.
      — Да, это хорошо придумано, — согласился Егоров. — Двухэтажный мир. Промышленность в подземелье — остальное снаружи. Мы получаем необходимое сырье, и природа остается нетронутой. Когда-то делали по-другому.
      — Когда-то автомагистрали строили из асфальта, — сказал Бутов.
      Егоров ничего не сказал, глядя вперед, на дорогу, Наступили сумерки, и травяное покрытие наполовину потеряло свой неповторимый изумрудный оттенок. Гордость сибирских селекционеров — вечное покрытие, мечта дорогостроителей. Когда ее создавали, эта трава предназначалась для футбольных полей. Но оказалась незаменимым дорожным материалом, не имеющим соперников. Конечно, когда над шоссе проносится глайдер на воздушной подушке, все равно — трава или бетон, и то и другое не пострадает. Но если проходит тяжелый трактор или, допустим, танк — плохо придется бетону. А трава примнется, и встанет снова, и ничего с ней не случится.
      — Просто счастье, что освоение Сибири чуть-чуть запоздало, — сказал Бутов. — Прежде наступление на новые территории проводилось стихийно, без оглядки на будущее. Результаты вы знаете. А здесь все идет по правилам, по науке, и иначе нельзя. Современная техника — она любую природу в состоянии искалечить. Потом уже не исправишь.
      Егоров молчал, глядя вперед. Прямой участок шоссе закончился, дорога плавно вильнула вправо и по широкой дуге вылетела на берег реки. Плотный многотонный поток с трудом угадывался под невысоким обрывом, было уже темно, и только кое-где на черной воде лежали двойные огоньки бакенов.
      — Выходит, вы у нас отдыхаете, — сказал вдруг Бутов. Не спросил — сказал утвердительно. Егоров усмехнулся.
      — В командировке.
      — А то у нас многие отдыхают, — сказал Бутов. — Почти из всех стран мира. И нельзя сказать, чтобы я этого не понимал.
      Дорога взлетела вверх, темная лента реки осталась позади, и шоссе вновь превратилось в прямой коридор с отвесными стенами на фоне почти черного неба. Бутов включил дальний свет, по шоссе побежали тени, и вне двух световых цилиндров стало совсем темно.
      — Что вы собираетесь делать после пуска? — спросил Бутов.
      — Еще не знаю.
      — Хотите, заглянем ко мне. В моем хозяйстве много интересного. Все время иностранцев возят, в порядке обмена опытом. Только никакого опыта они не перенимают, восхищаются и грустно вздыхают. У нас, говорят, так уже не получится. Слишком поздно спохватились, говорят.
      — А это далеко? Впрочем, вам незнаком этот термин. Для вас тысячи километров — по соседству.
      — Нет, действительно близко. Недавно поворот был. 150 километров, полчаса ходу. Собственно, все эти леса мои.
      — Наверное, здесь и родились? Вы, сибиряки, оседлый народ. Живете на одном месте. Или это наше предвзятое, неверное представление?..
      — Не знаю, — сказал Бутов. — Мне до настоящего сибиряка далеко. Приезжий я. Москвич, если вам интересно. Окончил лесной институт, направили сюда по распределению. Жена была недовольна. Глушь, говорит. Три года, говорит, жить в этой глуши. И было это 15 лет назад.
      В кабине было еще темнее, чем снаружи, темноту подчеркивали зеленые огоньки на приборной панели, и лица Бутова Егоров не видел. А впереди он видел только прямоугольный вырез звездного неба в отвесных стенах тайги и вдруг понял, что небо подсвечено снизу, будто за горизонтом прячется большой город, к которому они приближаются.
      — Посудите сами, какая же здесь глушь? — продолжал Бутов. — Глушь — значит глухое место, тупик, и деться некуда. А если здесь глушь, где же тогда простор?..
      Егоров не ответил. Сначала ему показалось, что в голосе Бутова мелькнуло сожаление, но потом это ощущение исчезло. Бутов говорил искренне, и иначе быть не могло.
      — И еще дети, — сказал Бутов. — Детишкам здесь больно уж хорошо. Поймите меня правильно. Я никого не осуждаю. Центр есть Центр, и природу там сейчас охраняют. Охраняют и лечат, если можно так выразиться. Но во многих местах лечить-то нечего. Ведь лес — он как лошадь или собака, хорошее обращение любит. А если с кнутом — остается бесплодная земля, прикрытая слоем мусора. Культурный слой, как говорят археологи.
      Он надолго замолчал. Егоров тоже молчал, глядя вперед, на слабое зарево в узком проеме дороги. Свечение не усиливалось — скорее наоборот, потому что глайдер вместе с дорогой поднимался сейчас по склону плоского холма, и невидимый источник свечения из-за этого опускался глубже за горизонт. Но через несколько минут глайдер вынес пассажиров на вершину, дорога отсюда полого стремилась вниз, и, если бы был день, перед ними открылась бы вся панорама мира. Но равнина пряталась в темноте, и только громадное здание парило на горизонте, квадратное, белое, озаренное светом прожекторов. Здание, которым кончалась дорога.
      Станция.
      Дорога стремительно неслась вниз. Здание Станции стояло над горизонтом, выхваченное светом из темноты. Оно плавало над невидимым лесом — белое, как теплоход, громадное, как пирамида, хотя его главные этажи, как подводные части айсберга, уходили далеко в землю. Станция была уже совсем близко, не выдвигалась из-за горизонта, а увеличивалась только за счет приближения. Как стремительный призрак, глайдер мчался вниз над стрелой шоссе, распарывая тьму ножами прожекторов. Стены леса уносились назад, потом впереди под прожекторами сверкнул рыжий комочек, дорога куда-то исчезла, ремни перерезали грудь, а сбоку уже вновь надвигалось шоссе — медленно, страшно. Удар — скрежет металла — мрак.
      — Жив?
      Егоров открыл глаза. Он лежал на мягкой траве на обочине, по лицу разгуливал ветер, неярко светили звезды. Бутов стоял перед ним на коленях, уже улыбаясь.
      — Обошлось, слава богу.
      Да, обошлось. Ныло плечо, мысли метались. Рядом на дороге угадывалась темная груда глайдера. Он лежал днищем вверх, распахнув пасть кабины. В кронах невидимых деревьев шелестел ветер.
      — Лисица, — сказал Бутов. — Выскочила на дорогу, машина пошла в прыжок, но…
      Бутов махнул рукой. Егоров помнил. Мрак — скрежет металла — удар. Опрокинутое шоссе, рыжее пятно под ножами прожекторов. Но что-то было и раньше.
      Он приподнял голову и посмотрел вниз вдоль шоссе. Белый освещенный квадрат отгораживал половину неба. Раньше, из кабины глайдера, Станция казалась ближе. Там, где дорога упиралась в ее основание, все было усеяно разноцветными точками. Люди.
      — Потеряла устойчивость, — сказал Бутов. — Скорость, вы понимаете?..
      Егоров смотрел вдоль дороги. Что-то произошло. Кажется, свечение вокруг Станции неуловимо изменилось. Нет, там все осталось как было. Что-то произошло, но не там.
      Егоров по-прежнему лежал на земле, но одновременно ощущал, как сильный восходящий поток как бы приподнимает его в воздух и уносит высоко вверх — вверх в пространстве и времени, вверх над эпохами и просторами, над людьми, событиями и судьбами — вверх, помогая окинуть взглядом мир, над которым он поднимался. Он поднимался все выше, и все менялось, становясь неоднозначным, туманным, таинственным, и многоликая жизнь текла в каждой клеточке пространства, раскинувшегося вокруг на тысячи километров.
      В лесах горели костры. И лес изменился, стал совершенно другим. Вернее, он оставался прежним, но одновременно был первобытным дремучим лесом, древней тайгой, по которой бродили саблезубые тигры и мамонты трубным гласом сотрясали предутренний воздух. И там горели костры.
      У костров сидели люди. Одетые в тяжелые шкуры, с каменными топорами на коленях. Красные блики пламени лежали на их волосатых лицах, обращенных туда, где высоко над землей поднималось белое здание Станции. В их глазах была не тревога. Другое, новое чувство.
      А немного поодаль по вольной бурливой воде плыли на север казацкие струги под белыми парусами в манящую неизвестность. Казаки гребли, пели песни и одобрительно усмехались, глядя туда, где в ночи вдруг вспыхнуло невиданное доселе сияние.
      И уже совсем в другом месте геологи XX века устало смотрели на странный свет, разлитый над горизонтом. А по чистому небу полуночи проносились диковинные летательные аппараты, и прекрасные дети грядущего невесомыми мотыльками стремились к призрачному сиянию, исходившему от работающей Станции.
      Так было всюду, по всей территории необъятного края. Станция заработала, и концентрированный поток энергии изменил свойства пространства, сломал время, соединил будущее и прошлое. И люди этой земли — нефтяники и лесорубы, сплавщики и золотоискатели, водители поездов и автомобилей, землепроходцы, охотники, строители — со всех сторон и из всех эпох одобрительно смотрели на дело рук своих потомков, предков и современников.
      Потом видение померкло, растаяло, растворилось. Егоров снова лежал на земле, рядом стоял «На коленях Бутов, их окружали ночь и тайга, а издалека несся многоголосый ликующий крик.
      — Все, пустили вашу Станцию, — сказал Бутов.
      Вверху шелестел ветер.

      Десятикратная перегрузка все так же вдавливала испытателя Юрия Воронцова в окаменевшее кресло, а небо впереди оставалось холодным и черным, лишенным звезд, слабый свет которых терялся в лучах маленького отсюда Солнца, вмороженного в экран курсового телевизора.
      Да, оно так и висело там, неподвижное, неприближающееся, хотя, если бы все шло как следует, корабль на своей скорости давно вонзился бы в него или прошел рядом, скользнув по краю хромосферы, и находился бы уже на противоположной границе системы. Нет, уже оставив систему, шел бы сейчас в холодном пустом пространстве, направляя свой бег в ставшее звездным небо, а Солнце превратилось бы в обыкновенную звезду позади.
      Однако Солнце не приближалось. Несмотря на то, что Юрий Воронцов вел корабль на немыслимой скорости, расстояние между ним и Солнцем оставалось неизменным, будто оно само обрело фотонный двигатель и удирало вместе со своими планетами, двигаясь по той же программе, что и корабль Юрия Воронцова. Не только Солнце, не только Солнечная система — и звезды, даже ближайшие, оставались на своих местах, а это означало, что вся Вселенная уходит от Юрия Воронцова на десятикратном ускорении, проваливаясь в какую-то гиперпространственную дыру. И угнаться за ней он не мог, не мог увеличивать и без того предельное ускорение, потому что существовал барьер, переступать который было опасно.
      А начиналось не так, все началось как следует, и, когда испытатель Юрий Воронцов, выйдя из внешнего кометного пояса, положил корабль на обратный курс, он не ждал никаких неожиданностей, потому что полет заканчивался — программа была выполнена полностью.
      Все было подтверждено — все предварительные теоретические и экспериментальные результаты. Испытания показали, что системы управления и жизнеобеспечения нового звездолета безупречны, энергетические ресурсы неисчерпаемы, что метеоритная защита обеспечивает безопасность субсветового полета даже в таких тяжелых районах, как пояс астероидов и внешняя кометная зона, что тяга легко регулируется, двигатели быстро выходят на нужный режим, а вся система очень перспективна и корабль уже в теперешнем виде вполне пригоден для полета к звездам.
      К сожалению, об этом знал пока только один человек — испытатель Юрий Воронцов, и, выходя из внешней кометной зоны, он рассчитывал доставить вскоре на Землю впечатанную в магнитные ленты бортовых ЗУ информацию, чтобы конструкторы корабля смогли порадоваться за свое творение.
      Да и сам он с удовольствием отдохнул бы на Земле, вдали от небесных пространств, потому что не такое уж большое удовольствие носиться на субсвете по границам Солнечной системы, где ничего особенного произойти не может. Перемены обстановки нет, все, вплоть до самого ничтожного маневра, идет строго по программе, а если уж случается что-нибудь неожиданное, то это всегда ЧП.
      Потому что вот она, неожиданность, — когда до финиша остаются считанные часы, цель вдруг начинает удирать. И ты помимо своей воли оказываешься вовлеченным в дикую игру в пятнашки и понимаешь в происходящем только то, что оно совершенно бессмысленно.
      И смысла в этом ты не найдешь, как ни ломай себе голову, и нельзя искать причину даже в возможной поломке телевизионных систем, потому что случай, когда испорченный телевизор начинает показывать то, чего нет и чего никогда не было, еще менее вероятен, чем внезапное бегство Вселенной куда-то в тартарары.
      И остается лишь мысль, что все это просто галлюцинация.
      — Теперь вы можете выключить двигатель, — произнес голос из-за спины Юрия Воронцова. — Двигатель больше не нужен. Он поработал достаточно.
      Вот так подтверждаются гипотезы. Можно только пожалеть докторов, не слишком тщательно обследовавших Юрия Воронцова перед ответственным рейсом.
      — Этого делать нельзя, — спокойно сказал Юрий Воронцов. — Солнце уйдет еще дальше, и тогда я его точно не догоню.
      — Нет, — возразил голос. — Никуда оно не денется.
      Голос был безусловной реальностью, он звучал откуда-то из-за спинки кресла, но Юрий Воронцов не оглянулся. На него давил пресс десятикратного ускорения, и даже шевелить языком было нелегко. Кроме того, Юрий Воронцов был скован сложной системой привязных ремней, на распутывание которых даже в невесомости полагалось не менее часа. Но даже если бы ничего этого не было, оборачиваться не стоило. Свободное место за креслом отсутствовало. Его спинка смыкалась с задней стенкой кабины, образуя сплошной монолит.
      — Прошу вас, не волнуйтесь, — мягко произнес голос. — Ничему не удивляйтесь и не стройте необдуманных предположений. Это сбережет вас от тяжелого нервного потрясения.
      Голос был хорошо поставлен, он звучал вежливо и корректно. Когда-то Юрий Воронцов неоднократно слышал похожие голоса, оставалось только вспомнить, где он их слышал. И все перевернулось, и его наполнило сознание горькой обиды.
      Юрия Воронцова просто обманули. Он никуда не летал, не испытывал никакого звездолета и не играл с Солнцем в пятнашки. Вместо этого несколько месяцев он сидел в обыкновенном тренажере на обыкновенной космической станции, а весь этот полет был подделка, фальшивка, обман. Просто кому-то захотелось исследовать влияние фактора неожиданности на человеческую психику. Кому-то это понадобилось. Вот этому самому товарищу с хорошо поставленным голосом. Теперь эксперимент закончен, товарищ собрал материал. Правда, испытателю Юрию Воронцову от этого вовсе не легче.