Черная кошка - Сыч - птица ночная (Кровник - 4)

При плотном контакте выяснилось, что у нашего главбуха все на месте. Все, что положено, - трепетно и упруго, вполне приспособлено к непрерывному эксплуатационному циклу, темпераментом главбух не обижен, и давно не видел этот главбух мужика. А еще выяснилось, что главбух замечательно пахнет, способен ворковать хрипловатым шепотом, от которого мурашки по коже идут, и заводится так, что при вхождении в заключительную фазу производства начинает ругаться матом, царапать спину партнеру и подвывать наподобие уссурийского тигренка. Ну - это уже детали, это уже лишнее...
      В общем, стали мы с Ольгой Алексеевной тайно общаться. Толковая не пожелала придать огласке наши отношения, хотя причин тому я не видел: мы оба были холосты, независимы и не принадлежали к той категории граждан, которым необходимо скрывать от всего мира наличие секспартнера. В офисе Ольга делала вид, что едва меня терпит, и категорически пресекала любые поползновения к внеплановым ласкам на рабочем месте - даже если была стопроцентная гарантия, что никто этого не заметит. Как-то в обеденный перерыв я, будучи обуян нештатным приступом похоти, попытался на скорую руку подвергнуть главбуха интиму: тихо просочился в кабинет, закрыл дверь на щеколду, молодецки сграбастал хозяйку кабинета в охапку и водрузил на стол ее аппетитную попу-и уже пристроился было урчать, пуская слюни от вожделения, как вдруг... Нет, тот трехкилограммовый гроссбух оказался на столе не случайно - он там всегда лежал. Я просто не обратил на него внимания. Короче, получил гроссбухом по черепу, получил коленкой в промежность, предупреждение получил - последнее китайское, как водится, и на неделю лишен был секспайка. Отлучили от плоти нежной - без права на апелляцию.
      Вот так мы и жили: днем официальная физиономия, очки, презрительные взгляды, а вечером - украдкой, урывками, не системно, - розы и шампанское, интимный полумрак в наглухо зашторенной комнате и предвкушение экстатического восторга сопрягающихся тел и душ на фоне нахального полового разбойника Хулио Иглесиаса. Романтика! Позже, когда наши отношения приобрели более плавный характер, я оглянулся и в смущении почесал затылок. Интересная картина вырисовывалась. Получалось, что те немногочисленные дамы, которые в течение двух последних лет имели неосторожность связать со мной свою судьбу, в той или иной степени страдали шпиономанией. Всем им хотелось чего-то такого загадочного и таинственного - и чтобы непременно эксклюзивного плана, не как у всех. Одна француженка, например, на верхней фазе плотского восторга исступленно причитала, что обожает совокупляться со шпионом, - и, насколько я разбираюсь в таких вопросах, это было вполне искреннее проявление чувств, так сказать, истина в первой инстанции. И что характерно - я за ними не бегал, не лез из кожи вон, чтобы понравиться. У меня вообще определенные проблемы в отношениях с дамами - я страшно стеснительный в первой стадии ухаживания, когда потом разгоряченных тел и свежим эякулятом еще не пахнет, а необходимо подать себя. Проявить как всесторонне развитую личность, а не набор гормонов. Иными словами, эти дамы сами меня выбирали. Как будто женская интуиция подсказывала им, что я не просто средних кондиций мужичонка, в меру симпатичный и ничем внешне не примечательный, а патологический пес войны, негодный к мирному существованию и не способный долго жить среди нормальных людей...
      Со временем жизнь моя, как мне показалось, выровнялась и вошла в колею. К Вовке я относился, как к младшему брату - взбалмошному, одаренному и совершенно беспомощному ребенку своей эпохи, который не может обойтись без моего участия во всех своих делах. В коллективе "Егора" я быстро занял свою нишу - там работали неплохие ребята, по большей части молодые и мало испорченные нашей эпохой тотального хапужничества, индивида оценивали по степени симпатичности физиономии и деловым качествам, так что для меня не составило особого труда всем понравиться и приглянуться. На первых порах, правда, не обошлось без нюансов: секретарша Пошехонского Аленка, движимая противоречивыми чувствами, не совсем правильно определила мою сексориентацию и не преминула поделиться своими наблюдениями со всеми окружающими. Нет, злоязычие не являлось неотъемлемой чертой этого белобрысого симпатичного длинноногого создания двадцати четырех лет от роду, отягощенного великолепной косой, большущими синими глазами и красивыми пухлыми губками, вызывающими стабильный приступ эрекции у гетероориентированных посетителей головного офиса "Егора". Просто вышло маленькое недоразумение.
      Аленка, как и положено молодой очаровательной леди нашей эпохи, беззастенчиво спала со своим шефом - Пошехонским то бишь. При этом она понятия не имела о психологии внутриколлективных отношений, как, впрочем, и о психологии вообще - задача ее была проста и по-своему близка каждой женщине: как можно крепче привязать к себе объект обласкания, покорить его, а в конечном итоге - женить на себе. А Пошехонский, получивший европейское образование и имевший совершенно определенное понятие обо всех этих психологиях, свои отношения с Аленкой усистемил в своеобразный график цикличности.
      "... fucking passion..." - вот такую писульку я как-то в процессе своей деятельности обнаружил на листке Вовкиного перекидного календаря в числе нескольких других задач на день. Обнаружил и смутился. Это что ж получается выкормыш Альбиона настолько безнадежен, что наряду с профессиональной деятельностью планирует свои эротические забавы?!
      - Да ну, перестань! - счел нужным объясниться Вовка, заметивший, как у меня округлились глаза при прочтении его заметок. - Это несколько в ином контексте. Просто зарывается девчонка, дистанцию держать не умеет. Воображает себе черт знает что... Читай так: дистанцироваться, поправить, поставить на место, ну, как там еще у вас... оуэммм... то есть у нас говорят?
      - Об х...й треснуть, - компетентно предложил я. - Если речь идет о воспитательном процессе.
      - Вот, точно! - обрадовался Вовка. - Именно так - треснуть, да покрепче! Чтобы не думала, что уже все достигнуто, не воображала себе черт знает что. Чтобы искала расположения усердием и радением. Чтобы... в общем, чтобы в течение определенного периода больше проблем на этот счет не возникало...
      Получилось так, что на службу я поступил именно в тот период, когда Пошехонский планово дистанцировался от своей постоянной пассии: вел себя с ней показательно сухо и официально, обращался на "вы", избегал даже мимолетного уединения, а о каком-либо намеке на интим, сами понимаете, вообще не могло быть и речи. Данный период, как потом я вычислил, длился примерно две недели и периодически повторялся - примерно раз в квартал, по Вовкиному графику. Пошехонский в это время образцово пускался во все тяжкие: оттягивался в кабаках с первыми попавшимися девчатами, упивался вдрызг и необременительно для питейного заведения буянил. Аленка, не желая уступать начальнику ни в чем, предпринимала ответные акции, которые, впрочем, ограничивались ни к чему не обязывающим флиртом с сотрудниками фирмы.
      А тут - представьте себе - я! Возник из ниоткуда, аки рыцарь долгожданный во вспоможение заласканной драконом принцессе. Свеженький, незатасканный, ни о чем таком не подозревающий. Аленка, естественно, с ходу обрушила на меня все свои прелести. А у меня - период профессионального становления, необходимо максимально расположить к себе начальника и в зародыше заглушить все негативные факторы, препятствующие этому основному делу. Вот я и глушил: на Аленку - ноль внимания, дежурная улыбка, пустота в глазах, холодная галантность, не более. И все служебное время - с шефом.
      - Они любят друг друга, - по секрету сообщила уязвленная в лучших чувствах Аленка обиженным мною секьюрити. - Они нашли друг друга. Теперь я понимаю, я все понимаю! Понимаю, почему господин Шац не обращает внимания на симпатичных дам. Понимаю, отчего господин Пошехонский иногда так странно себя ведет...
      Вот так: несколько фраз, высказанных не вовремя обиженной девчонкой, случайное наличие благодарных слушателей - и привет! На меня долго косились все кому не лень, а я пребывал в неведении - вплоть до того момента, пока любознательная Ольга Алексеевна в порядке эксперимента не пригласила меня в гости. Эксперимент, как вы уже знаете, не удался, и ошеломленная моим стремительным натиском главбух между делом сообщила мне, откуда ветер дует. Мы с Пошехонским после этого долго устраняли последствия легкомысленной Аленкиной болтовни:
      Вовка вынужден был проводить вдумчивую разъяснительную работу со своей взбалмошной пассией, а я изо всех сил доказывал, что страдаю преувеличенной тягой к прекрасному полу и вообще весь из себя мужик мужиком. При этом дело доходило до скандалов с Ольгой, которая упорно отказывалась обнародовать нашу "порочную" связь, и, утверждая, что ей наплевать на мои отношения с другими женщинами, тем не менее ревновала меня ко всем подряд особям, не отягощенным вторичными половыми признаками мужской направленности. В общем, черт-те что и сбоку бантик...
      Итак, показалось мне, что жизнь моя вошла в колею и приобрела новую направленность, отличную от прежней, военной эпохи, напоенной дикой экзотикой Приграничья и измеряемой в "акциях". Показалось мне, что появилась у меня семья: Ольга, Вовка, фирма... Да, показалось...
      В субботу вечером мы с Вовкой вне графика зависали в "Элефанте" - Аленка, категорически не желавшая признавать зарубежных методик дистанционного почитания шефа, раньше срока "забыковала" и устроила большущий семейный скандал в головном офисе. Скандал потребовал от Пошехонского изрядного напряжения моральных и физических сил и нашел свое отражение в поэтической форме:
      Как ядра органайзеры летали! Тетради, ручки брызгали шрапнелью!! И в панике клиенты удирали! Дивясь такому буйному веселью!!!
      P.S. Йо-хо-хо! Покажем вредным англичанам, где раки зимуют! (Это я сочинил, сидючи в приемной и прислушиваясь к разъяренным Аленкиным крикам и невнятным причитаниям Пошехонского, доносящимся из его кабинета.)
      - Убью гадину, - потерянно пробормотал раскрасневшийся Вовка по окончании сражения, когда его пассия стремительно покинула офис, забыв впопыхах шарфик и сумочку в шкафу. - Убью! Чего я ее терплю? Никак не пойму - ну что в ней такого?! Гадина! Мегера!
      - Лучше женись, - мудро посоветовал я. - И все образуется. У вас любовь я же вижу. Богатая и знатная невеста тебе без надобности - сам такой. А девчонка на все сто, с какой стороны не подойдешь.
      - Да понимаю я! - горестно махнул рукой Вовка. - Все понимаю. Мне больше никто не нужен, я чувствую. Но жениться? Нет, сначала я ее отдрессирую как следует, чтобы потом не мучиться. Я ее сначала это... как это будет более объектно?
      - Приведу к нормальному бою, - подсказал я. - Только тут, Вольдемар, процесс, чреватый обратной связью. Аленка - еще тот фрукт. Кто кого выдрессирует - бабушка надвое сказала...
      Итак, вечером мы сидели в "Элефанте". Пошехонский обееручь имел двух хорошеньких белоголовых особей младого возраста, чьи лобки едва прикрывали коротенькие юбчонки, был слегка взвинчен и жаждал психореабилитации.
      - А я ему, в натуре - э-нэ, блин! А он, мля, в натуре - ну че за дела, пасаны! Блин, кочумайте, пасаны - от винта! Ну, я секу - не-е-е, неконкретный пасан! Ну че - я ему: короче! Че ты тут, в натуре, понты гонишь?! А мы с Олежкой того...
      Я вполуха слушал традиционный треп Пошехонского, неспешно потягивал коньяк и настороженно наблюдал за кабинкой, расположенной напротив нас через зал. В "Элефанте" столы размещены вдоль стен и отделены друг от друга полутораметровыми деревянными барьерами, которые не затрудняют созерцание пирующего люда и в то же время создают иллюзию уединения. Это удобно и уменьшает вероятность возникновения конфликтной ситуации: соседи, сидящие за двумя близлежащими столиками, вас не видят и потому бросить бутылкой либо метнуть вилку не могут, а метать вышеупомянутые предметы через зал далековато.
      Так вот, напротив нас заседали какие-то буйные. Буйные наличествовали числом три, потребляли водку стаканами, громко галдели, кривлялись и напропалую крыли матом. Особенно старался один из них, загорелый худощавый черныш, разодетый как павлин - весь из себя такой пестрый и броский - с прической "амнистия" и золотой серьгой в правом ухе. Ранее эту троицу я в "Элефанте" не наблюдал, тот факт, что никто из персонала не удосужился поправить распоясавшихся посетителей, вызывал недоумение (в "Элефанте" отдыхает солидная публика), и потому я прогулялся в холл под предлогом посещения уборной и поинтересовался у мэтра - а кто, собственно, такие?
      - Ильяс Шайтуров с дружками, - недовольно буркнул мэтр. - Третий день зависают. В среду откинулся. За счет заведения отдыхают, соколики...
      - Шайтуров, Шайтуров... - я пожал плечами - столь исчерпывающая информация мне ничего не говорила.
      - Да ты что - не в курсе? - даже как-то обиделся мэтр. - Это же Марата братишка меньшой! Пять лет отсидел за убийство - в среду только вышел. Родной брат - вот и терпим. Пусть покуражится. Все равно долго не погуляет - скоро залетит. А залетит обязательно - конченый пацан. Если б не брат, давно бы его пришили, потому как отморозок. Желающих - хоть отбавляй...
      Получив информацию, я вернулся на свое место, допил коньяк и предложил Пошехонскому переместиться для продолжения культурного отдыха в более подходящее местечко.
      - Не понял - че такое? - театрально взвился Вовка. - Че за дела, братуха?
      - Сидим неудобно, - лаконично пояснил я, не желая вдаваться в подробности. - Поехали ко мне - по дороге объясню.
      - Ты че - из-за этих поцев? - понятливый Вовка потыкал растопыренной пятерней в сторону Ильяса со товарищи. - "Быкуют", типа, мешают, в натуре, а? Так щас я пойду скажу, чтобы заткнулись, в натуре! Меня в этом городе каждая собака...
      - Никуда ходить не надо, - не на шутку обеспокоился я. - Ты, Вова, в этом городе два года. А есть такие, которые пять лет здесь не были - так что знать ты их не можешь.
      - Это вот эти, что ли, не были? - презрительно оттопырил губу Пошехонский, опять тыкая картинно развееренными пальцами в сторону троицы. - Да я в гробу их видал! Мы с тобой уломаем их за десять секунд - я те отвечаю!
      - Не стоит с ними связываться, - неожиданно выдала зрелую мысль одна из белоголовых особей, сидевшая справа от Вовки. - Вы хоть и крутые, но против Марата вам не потянуть. А это его брат - Ильяс. Я знаю его, мы в одном дворе живем...
      - Девочка правильно говорит, Вовчик, - подхватил я. - Сидим мы неудобно поверь мне на слово. Ребятишки нас видят. Точнее, наших дам - мы им без надобности. За фазой насыщения следует фаза сладострастия - обычный кабацкий цикл. Сейчас пропустят еще пару рюмашек, потом попрутся знакомиться... - Тут я обреченно присвистнул и поспешил добавить: - Вова - не дури. Это - младший брат Марата, Ильяс. Отморозок еще тот, совершенно непредсказуем. Ссориться нам с ним нельзя, иначе придется воевать со всей ольховской братвой. Так что - надо миром...
      А Ильяс уже шлепал к нам через зал развинченной походкой бывалого зечары. То ли я что-то напутал с фазами из кабацкого цикла, то ли братишка Марата обратил внимание на два энергичных жеста Пошехонского, адресованных его компании, то ли по какой третьей причине - но так или иначе, он направлялся к нам.
      - Ай, Света, Светочка, Светулечка, Светуля!!! Ты лучик света в темной уркиной судьбе!!! - жизнерадостно
      проорал Ильяс, приближаясь к нашему столу и выдергивая из-за него белоголовую особь намба один - ту самую, что предупреждала о нежелательности связи с дурной компанией. - Ай, красючка - выросла-то как! А сикуха была - ни сиськи, ни письки. Ну ты, бля, даешь! Ну ты... Не, смотри - жопа, дойки - ну я торчу! - Тут Ильяс по-хозяйски запустил руку под юбку дамочке и неловко начал оттягивать резинку колготок - сопротивления, как и следовало ожидать, не последовало. - Пойдем, Светк, - я те по-соседски прям щас вдую! Ух, бля, я те вдую! Давай - ты тоже к нам, погудим, бля, малехо. - Данная фраза была адресована второй белоголовой особи, восседавшей слева от Вовки. Особь безропотно вскочила и начала выбираться из-за стола.
      - Я не понял, братуха, - че за дела?! - ошарашенно проблеял Пошехонский, неловко вскинув пальцы. - Ты че, в натуре, творишь...
      - Слышь, шелупонь, - я тебя знаю? - соизволил, наконец снизойти до Вовки Ильяс. - Ты че там пальцовку гнул, понужал в нашу сторону? Ты кто такой ваще?
      - Я... я... я это... - тут Вовка смешался - в городе действительно все более менее значимые людишки друг друга знали, дурные вопросы вот такого типа никто не задавал, так что модель адекватной реакции в арсенале дитяти туманного Альбиона начисто отсутствовала. - Я это... ну, фирма "Егор"... Я...
      - Головка от х...я, - ласково осклабившись, пробурчал Ильяс, неожиданно перегибаясь через стол и с размаху проводя по лицу Пошехонского растопыренными пальцами. У определенной категории незаконопослушных граждан сие деяние именуется "штифты загасить" и используется в качестве ритуального акта постановки на место зарвавшегося индивида, не совсем объективно оценивающего свою роль в мужском коллективе. На Пошехонского, однако, данный жест произвел обратный эффект. Владелец "Егора" выпал из состояния прострации и с ходу вломился в боевой транс. На совместных тренировках я сумел преподать жадному до любого рода обучения отроку ряд типичных моделей поведения в экстремальных ситуациях и довольно сносно поставить несколько основных ударов - и вот сейчас он поспешил продемонстрировать, что бьш хорошим учеником.
      - Страшная ошибка, - замороженным голосом саперного робота проскрипел Пошехонский, хватая Ильяса за плечо и разворачивая его к себе. - Не следовало тебе этого делать, малыш...
      Бац! Размашистый свинг в челюсть справа был просто великолепным: Ильяс вспорхнул спиной вперед, подбросив пятки, тяжело шлепнулся на ковровую дорожку. Особи белоголовые синхронно взвизгнули, зал замер на несколько секунд, в ужасе затаив дыхание - даже оркестр умолк, оборвав песню на половине такта. Пошехонский, не останавливаясь, приставными шажками двинулся к распростертому на полу Ильясу - добивать, как я учил. Да, есть такой грех, учил я этого оболтуса - не оставлять упавшего противника, как на ринге, когда рефери фиксирует результат, а бить до тех пор, пока не перестанет подавать признаков жизни.
      Несколько секунд всеобщего замешательства прошли - и все вокруг пришло в движение. Медленно двинулись в нашем направлении сгрудившиеся у входа в зал секьюрити "Элефанта" - то ли разнимать, то ли помогать кому. Бац! Неугомонный Пошехонский, приблизившийся к Ильясу, неудачно пнул его ногой в бок. Удивительно быстро оправившийся от весьма приличного удара урка поймал денди лондонского за ногу, повалил, они сцепились в партере, принялись возится, рыча что-то нечленораздельное.
      - Замочу, падла!!! - взревел, опомнившись, один из дружков Ильяса, выбираясь из-за стола и валкой трусцой припуская к дерущимся; второй не замедлил присоединиться к нему, доставая на ходу из кармана какой-то предмет.
      - Ну спасибо, Вовчик, - удружил! - горестно буркнул я, растопыриваясь в боевой стойке на пути сотоварищей Ильяса и разминая кисти рук. - Этого я тебе никогда не забуду!
      Сотоварищи баловать публику трюками не сочли целесообразным: заметив препятствие на своем пути, они сомкнулись плечом к плечу и попытались с ходу вынести меня с поля боя.
      Оп-па! Чуть сместившись вправо, я подхватил одного под локоток и сильно толкнул на бежавшего рядом партнера, меняя вектор перемещения. Ребятишки смешно покатились по полу, однако быстро сориентировались, вскочили и бросились: один ко мне, второй - к сцепившимся на полу ратоборцам. При ближайшем рассмотрении предмет, ранее извлеченный из-за пазухи одним из уголовников, оказался выкидным ножом, который не замедлил зловеще щелкнуть, выбрасывая тускло сверкнувшее смертоносное жало.
      - Замочу, сука!!! - прохрипел приятель Ильяса, подскакивая к Пошехонскому сзади и замахиваясь ножом. Нырнув под руку пытавшемуся ударить меня бандиту, я мощно метнулся вперед, в прыжке бия ногами в спину поножовщика. Удар получился сильным: поножовщик ут-робно хекнул, с разбегу влетел башкой в деревянную перегородку между столиками и без движения рухнул на пол. Зафиксировав аут, я вернулся ко второму приятелю Ильяса и от всей души хлобыстнул его в репу - а репа оказалась матерая, необъезженная, с ходу входить в контакт с полом не пожелала и опять мотанулась ко мне. Я примерился, включил бедро и хлобыстнул еще разок - в лоб. На тренировке таким ударом я ломаю сосновую плашку толщиной в шесть сантиметров. Репа пала - без каких-либо поползновений к реконструкции первоначальной конфигурации.
      - Не фуй тут прыгать, полы марать, - пробормотал я, разворачиваясь к основным устроителям всего этого занятного времяпрепровождения.
      Устроителей к тому моменту совокупными усилиями пытались разъединить: секьюрити с переменным успехом оттаскивали Вовку от скрючившегося на полу Ильяса. Вовка победно вопил:
      - Заколбасил, бля! Заколбасил! А-а-а! Я его заколба-сил!!! - и бесновался в их руках, норовя пнуть Ильяса в бок.
      Брат Марата что-то хрипел, потерянно мотал головой, держась одной рукой за затылок, второй слепо шарил вокруг себя. Присмотревшись, я обнаружил то, что он искал: неподалеку валялся револьвер, тускло поблескивавший вороненой сталью, выпал в пылу борьбы из плечевой кобуры, которая виднелась из-под пиджака Ильяса. Метнувшись вперед, я подхватил револьвер, сунул его маячившему рядом с кучей малой мэтру и посоветовал:
      - Отдашь, как в себя придет и успокоится. Смотри - раньше отдашь, пальбу откроет. Спрячь пока. Ты все видел - Ильяс первым начал. Это на тот случай, если Марат спросит. Ты понял, нет?
      Мэтр, держа револьвер за ствол, плачущим голосом попросил:
      - Сваливали бы вы, а?! А то сейчас очухается, звякнет Марату - такое начнется! Сваливали бы вы, а?!
      - А мы уже, - согласился я, подхватывая Вовку под локоть и выдергивая его из кучи секьюрити, как морковку из свежеполитой грядки. - Мы уже. Рассчитаемся потом, как цунами утихнет, - и скоренько поволок своего воинственно покрикивающего хозяина к выходу.
      - Я его уделал! Я его уделал! - возбужденно бормотал Пошехонский, когда я тащил его по улице к машине, стараясь оттеснить от ярко освещенных витрин ресторанного холла. Разгоряченный баталией Вовка оттесняться не желал - с любопытством глазел на скопление народа в холле и отказывался натягивать пальто, хотя к вечеру слегка подморозило, в одном пиджачке было весьма неуютно, а идти до стоянки довольно далеко - мы выскользнули через черный вход и теперь огибали ресторан по периметру. - Я его уделал, ты понимаешь? Это поворотный момент в моем становлении как личности на родной земле. Понимаешь? Тут важно то, что я, выпускник престижного британского вуза, не спасовал перед бандитом. Тут важно, что я показал себя этим... ну, как его - кем я там себя показал?
      - Полным идиотом, - не стал угодничать я. - Тут важно, Вольдемар, не то, что ты там показал, а то, что завтра нас с тобой потянут на "стрелку". И на этой самой "стрелке" будут сильно унижать и оскорблять физически. А потом выставят счет - за моральный вред. Это в лучшем случае. В худшем - завалят сразу, без базара. Ты, бандитик мой стилизованный, - ты имеешь понятие, что такое "стрелка"? Не книжная, вычитанная из современных детективов, а всамделишная?
      - А какая разница? - пробормотал Вовка, внезапно останавливаясь - увидел через витрину нечто интересное в длиннющем застекленном переходе из ресторанного холла в зал "VIP", от которого до стоянки было рукой подать. Я на миг выпустил его из вида и по инерции протопал несколько шагов, а когда обернулся, чтобы ответить, какая, собственно, разница между этими пресловутыми "стрелками", было уже поздно.
      - А-а-а... - проблеял Вовка, отступая, и, запнувшись, плюхнулся на задницу.
      По коридору к нам бежал Ильяс. В руке у него был револьвер - мэтр, сволочь, не внял моему совету. На почтительном удалении следовали секьюрити "Элефанта" - видимо, для очистки совести, вряд ли кто из них попытался бы голыми руками обезоружить разъяренного бандита.
      "Интересно, кто стуканул ему, что мы поперлись в обход?" - мелькнула в голове совершенно неуместная мыслишка. Как в качественном американском боевике, Ильяс на бегу срезал угол и всей тяжестью своего тела обрушился на витрину, пригнув голову к груди. Витринное стекло брызнуло во все стороны фонтаном осколков, окровавленный брат Марата вывалился наружу между мной и Вовкой и, с похвальной быстротой оправившись от падения, направил ствол в Пошехонского, сидевшего буквально в двух метрах.
      - А-а-а... - вторично проблеял Вовка, закрывая лицо руками.
      Я щучкой прыгнул с места, целясь скрюченными руками в шею врага. Как обычно получается впопыхах, расчет оказался неточным: руки мои скользнули по плечам Ильяса, лицом я больно ударился об его костистую спину, и мы вместе рухнули в застывшую грязь - одновременно с грохотом резанувшего по ушам выстрела.
      Вовка не пострадал - я успел вовремя. Ильяс ужом вывернулся из-под меня и, яростно рыча, рванулся к Пошехонскому, вытягивая руку с пистолетом в его сторону.
      - На!!! - выдохнул я, подаваясь вперед, и, вложив в импульс всю мощь, на какую был способен, обрушил на затылок Ильяса удар сцепленных рук. Шейные позвонки противно хрустнули - бандит выбил ногами конвульсивную дробь и затих.
      - Вот теперь, Вольдемар, мы с вами попрыгаем, - убитым голосом пробормотал я, щупая артерии на шее Ильяса и тщетно пытаясь обнаружить хотя бы какое-то подобие пульса. - Свидетелей - куча, отпереться не получится. - Я с тоской посмотрел на столпившихся у разбитой витрины секьюрити, которые, разинув рты, наблюдали за нашей возней. - Теперь нам дадут просраться по первое число. Давай-ка убираться отсюда, пока не началось...
      Следующие трое суток я прятался у Ольги - сидел в квартире и носа не высовывал. Поскольку о наших отношениях никто не знал, я мог считать себя в относительной безопасности. Ольга приходила вечером домой и рассказывала новости.
      Марат меня хотел - как и следовало ожидать. До того хотел, что от страсти аж зубами лязгал. В доме моем сидела засада - ждали, красавчики, что я все брошу и припрусь за каким-нибудь чертом, чтобы угодить в ловушку. В "Егоре" произвели обыск - все перевернули вверх дном, допросили всех сотрудников, обещали пристрелить, затем обещали деньги за информацию о моем местонахождении. Вовку сильно помяли - как лицо, непосредственно участвовавшее в неправом деянии. Увы, ничего хорошего из этого не вышло: господин Пошехонский, несмотря на мое глубокое уважение и трепетное участие в его судьбе, проинформирован о моем местопребывании не был - на всякий пожарный. Били-били, колотили, морду в жопу превратили, допрашивали с пристрастием, а потом дали неделю сроку. Если, дескать, за это время гнусный убийца не обнаружится - фирму пустят с молотка, а Вовку утопят в Ольховке.
      - Замучаются! - успокоил я Ольгу. - Облезут, неровно обрастать начнут! С молотка... Пффф... Я эту публику знаю. Марат в трауре, потому так зол. По всем "понятиям" его братишка был не прав - спустя некоторое время он сам это признает. Но - не сейчас. Сейчас лучше не перечить. Ну а мне надо убираться из вашего гостеприимного города. Мне тут, кроме пули в лоб, ничего не светит - при любом раскладе...
      В среду я прогулялся пару кварталов до первой рабочей телефонной будки и звякнул Пошехонскому на мобильный.
      - Я слушаю, - голос хозяина "Егора" был безнадежно мрачным.
      - Ухожу я от вас, - без предисловий сообщил я. - Злые вы все.
      - Минутку, - оживился Вовка и через несколько секунд продолжил: - Ты где? Ты куда пропал?
      - Вот я так прямо тебе все и сказал, - неодобрительно буркнул я. - О конспирации читал?
      - Я проверял - мой мобильный не прослушивается, - авторитетно заявил Пошехонский. - Ты знаешь - у меня тут заточено все. Они подсели на две наши пары через щит, а неподалеку от офиса круглосуточно дежурит их машина. Сканирование через стекла исключено - я в туалет вышел.
      - Умница, - похвалил я. - Там и живи. Но! В этом деле дополнительная предосторожность не помешает - сам понимаешь.
      - Ты мне не доверяешь?! - удивился Пошехонский. - После всего, что мы вместе пережили?! Ну ты...
      - Я покидаю вас, Вольдемар, - напомнил я. - Думаю, так будет лучше для всех. Не спеши горестно рыдать - как только Марат падет смертью храбрых при обострении производственных отношений, я к вам вернусь. Ты последний пункт контракта помнишь?
      - Какого контракта? Ты чего в загадки играешь - я же сказал тебе, что у нас на линии чисто! - недовольно пробубнил Вовка.
      Я озадаченно почесал переносицу и хмыкнул. Нехорошо получается! Последний пункт нашего трудового договора предусматривал - с моей подачи, естественно комплекс мероприятий, которые владелец фирмы должен осуществить в отношении сотрудника (меня то бишь) в случае возникновения критической ситуации. Иными словами, физическая и правовая защита, экстренная эвакуация в регион, выбранный сотрудником, и выплата солидного денежного вознаграждения. А вот сейчас как раз случилась такая критическая ситуация. Эвакуация и защита мне без надобности - я сам кого хочешь обороню и депортирую в любую точку земного шара. Но вы что - и денежки зажали?!
      - Вовчик, не дури, - ласково попросил я. - Это ты, а не я заварил всю кашу. Я тебя предупреждал - ты не послушался. Это я спас тебе жизнь. Если бы я чуть помедлил, тебя сейчас препарировали бы на кафедре судебной медицины. Знаешь, как у них там плохо? Холодные секционные столы, тупые резаки, патологически нетрезвые патологоанатомы. Представляешь?! Вольдемар - следи за руками. Это меня, а не тебя ищет вся ольховская братва. Эвакуация и защита мне не нужны. Ты мне дай немного денег - и я тихо исчезну из твоей жизни. Ну?
      - Так вот ты о чем! - облегченно выдохнул Пошехонский и тут же обиделся: Ну ты даешь! Ты что - мог предположить, что я брошу тебя на произвол судьбы? После всего, что ты для меня сделал?! Ну ты...
      - Был не прав, вспылил, - мгновенно раскаялся я. - Ну извини...
      - Это ты извини, - ответно покаялся Пошехонский. - Это я тебя подставил, я скотина, и нет мне прощения...
      - Хватит самобичеванием заниматься, - я решил вернуть разговор в деловое русло. - Ты сможешь с "хвоста" соскочить?