- Стоять! - отмахнулся Антон, не сбавляя темпа, и в знак приветствия покрутил указательным пальцем левой руки у виска - правой крепче сжал ремень оружия, взглядом вцепился в скандальную троицу, пытаясь решить для себя: обычные недоумки, прибывшие на смену, или кто похитрожопее - по его душу? Неплохо было бы определиться, пока не приблизился на расстояние, позволяющее бить из автомата навскидку, не целясь. Еще не поздно юркнуть за ближайший штабель и поработать по групповой цели: до семидесяти метров у карабина с оптикой - пусть и плохонькой - хорошее преимущество перед АКСМ. Рассыпанный штабель - плохая защита, Антон находится выше, перещелкает меж бревен, как утят. "Уазик" прошьет навылет, бронежилетов у них нет... А вдруг просто недоумки? Ах, как хочется определиться, черт задери! И не то чтобы погода скверная или лица у ребят неприветливые: просто для битого судьбой пса войны, за которым в свое время охотилась добрая половина суверенной Ичкерии и коего свои же братья-славяне совсем недавно продавали абрекам, аки белого барашка, определенность в данном аспекте - вопрос жизни и смерти.
      - Бросай оружие - стрелять буду! - зло крикнул "увесистый", опуская ствол автомата - двое соратников без особой уверенности последовали его примеру и с надеждой оглянулись на "уазик".
      - Совсем навернулся? - Антон опять покрутил пальцем у виска, но на всякий случай зашагал медленнее, почувствовав некоторое облегчение: товарищи "увесистого" вовсе не играли, вели себя вполне естественно, как подобает обычным законопослушным гражданам, впервые угодившим с асфальта на войну. Автоматы на предохранителях - нонсенс по военному времени! - встали коряво... Да, похоже, нормальные городские менты: вспомогательная команда медвытрезвителя, гроза футбольных фанатов, спецы по обкурившимся тинэйджерам и неорганизованным минетчицам. В первые дни трудно разобраться, кто здесь кто, кому положено оружие, кому нет, а уж при каких обстоятельствах следует стрелять в человека, который не проявляет признаков агрессии, вообще непонятно.
      Это уже лучше. Чтобы спеленать такого фрукта, как Антон, должны были направить профессионалов, которых объект пеленания определил бы за версту по целому ряду специфических признаков. Сам такой.
      - Ну, падла! - всхлипнул "увесистый", нервно щелкая предохранителем и досылая патрон в патронник. - Ну...
      - Батя! - предостерегающе крикнул сзади Сашко - зоркий сокол. А то батя сам не заметил!
      - Да ты ебанись, Колян! - из салона "уазика" вывалился некто грузный и краснорожий - тож в "снегу", но замусоленном донельзя, обросший, как шимпанзе, и до крайности раскованный. Притертый к местности, одним словом.
      "Притертый" с маху погасил настороженный ствол "увесистого", толкнул его в плечо и, авторитетно отрыгнув, вразумил:
      - Ты что творишь, Колян? Тебе тут полтора месяца жить, мля! Ну?
      - Да фуля - "ну"?! - возмущенно воскликнул "увесистый". - Почем мне знать - кто он такой? Со стволом...
      - Так ты меня спроси, - опять со вкусом отрыгнул "притертый". - Это же их начальник штаба, мля! Надо же - чуть энша не завалил! "Со стволом"! Они тут все со стволами. Ты помни: когда тебе "чехи" начнут пистон вставлять вечерком, кроме них, никто к тебе... эгррр-кхха! - тьфу, прости, господи, - никто на помощь не придет. Ты меня понял, нет? Если не понял, ты не стесняйся - завтра мы уедем, не с кем посоветоваться будет...
      - Да все он понял, братишка, - миролюбиво произнес приблизившийся под шумок Антон, уже безо всякой опаски протягивая "притертому" руку.
      Слава богу - это те самые "свои", которые просто свои! Этот волосатик в январе, в числе командования сводного отряда ОМОНа, размещавшегося в райцентре, приезжал в Литовскую на рекогносцировку. Только в тот раз он был в свежем камуфляже, чисто выбрит, трезв, пострижен и казенно напряжен. Что поделать война быстренько стряхивает с людишек шелуху цивилизации и заставляет иначе смотреть на окружающую действительность.
      - А чо - издаля мы на нохчей запохаживаем? - показательно изобиделся Антон, старательно имитируя здешний прилипчивый диалект, влиянию которого он в течение последнего года стойко сопротивлялся сам - и казачат старался отвадить. - От так сразу и не видать?
      - Да я же им сказал! - досадливо вскликнул "притертый", бесцеремонно ткнув большим пальцем за спину-в сторону набычившегося Коляна, которому не дали как следует исполнить служебные обязанности. - Казаки, говорю, кому еще...
      - А проверить все равно обязаны, - непреклонно заявил "увесистый". - Вдруг "духи"? Пасмурно, с расстояния в сто метров лиц не рассмотреть. А у них, между прочим, каждый второй издали на славянина смахивает. Это же надо подойти да в глаза посмотреть, да пару вопросов задать - тогда ясно будет.
      - А чо, шаришь ты насчет нохчей, - решил грубо подольститься Антон, приветливо пожимая сверх меры влажную ладошку - понервничал парень, поволновался. Но это ничего, что, влажный и толстый, - это мелочи. Колян будет сидеть в райцентре полтора месяца, дружить надо. - Видать, бывал тута в перву войну?
      - Два раза, - солидно обронил Колян, защелкивая предохранитель и вешая автомат на плечо. - В первый - так себе, в начале 95-го фильтр обеспечивали в Ханкале. Кого там только не было! Сам Масхадов у меня там торчал - достал он меня своими приколами, пока сидел. А во второй - покруче получилось. В Гудермесе зачистки делали - так пришлось там валить направо и налево... А, долго рассказывать. Как на рекогносцировку приеду в станицу - посидим, покалякаем. Сейчас-то здесь более-менее нормально, можно сказать - тыл. А в тот раз... я этот Гудермес как вспомню - до сих пор мурашки по коже...
      "Ну и дурак, - мысленно похвалил Антон. - И врун к тому же. По пункту первому - полный провал. ОМОН "фильтры" не обеспечивает - этим занимается уиновский спецназ. И к Масхадову тебя, жиробас ты наш словоохотливый, на пушечный выстрел не подпустили бы. А про Гудермес приплел для чего? Те, кому доводилось участвовать в жестких зачистках", ни за что не станут трепаться первому встречному о том, как они там кого-то валили. Потому что прекрасно знают - такую информашку можно хорошо продать тем самым товарищам, из которых, как справедливо заметил Колян, каждый второй похож на славянина.
      - То любо, што бывалых отправляют, - счастливо улыбнулся Антон. - А то понашлют всяких ракалов - ратуй потома с ними. На смену?
      - Ага, - кивнул "притертый" - Антон так и не смог вспомнить, как его зовут, хотя полтора месяца назад провел с ним почти полдня и даже водочку пил за одним столом. - Повез мужиков места показать да присесть на пару стаканов, он хлопнул крепкой ладонью по тенту "уазика" со стороны багажника и весело подмигнул: - Полбарана бастурмы6 да пол-ящика прохладненского коньяка. Давай с нами? Ты не думай - там на всех хватит упиться и уесться...
      Антон неопределенно пожал плечами и замялся, подыскивая веский повод для отказа. Нет, он был отнюдь не дурак хорошо посидеть в теплой компании, даже и с прохладненским7 коньяком - если потреблять в меру, ничего страшного. Но в данном случае ситуация не располагала к тому, чтобы все бросить и сломя голову мчаться навстречу дружеским возлияниям на лоне природы. Кроме "притертого" парни незнакомые, с оружием, пойла много, как ведут себя под большим градусом черт его знает. Помимо того, смущал еще один вопрос. И где это они присесть собрались? Уж не у брода ли?
      - Давай, давай - не ломайся! - истолковал по-своему сомнения Антона "притертый". - Сади казаков в тачку и езжай за нами. Это у брода, где вы раньше дозор на ночь ставили. Казаки у тебя пьющие? - и весело хохотнул - самому понравилось, как "приколол". Непьющий казак, дорогие мои, это нечто вроде чечена-русофила или говорящего кота - чудо природы, артефакт, раритет.
      - Да то не казаки, - брякнул простецки Антон, ухватившись за первый подвернувшийся повод. - То ж мои сыны.
      - Сыновья? - удивился "притертый", повернув голову в сторону казачат. Ну, блин... А на вид - мужики мужиками.
      - Да не - то ж на вид только. Старшому шешнадцать, младшому - тринадцать малята совсем... - Антон почесал двухдневную щетину и обозвал себя идиотом. Повода не мог найти получше, недоумок? Если это твои сыновья, то сколько тогда тебе лет, казаче? Не сообщать же первым встречным, что женился по большой любви на казачке вдовой на пять лет старше да с двумя детьми готовыми! При тотальной приграничной амазонии (баб в два раза больше, чем мужиков) это - из ряда вон. Такие вещи запоминаются: вполне пригожий да здоровый казачина не смог найти себе девку из большущей кучи. Этак недолго и до закономерных выводов...
      - Не понял! - совсем правильно удивился не отошедший еще от асфальта Колян. - А сам-то с какого года?
      - С шесьдесятого, - не моргнув глазом, соврал Антон, махом прибавив себе десяток лет. - А чо?
      - Ну-у-у... - недоверчиво протянул Колян, прикладывая ладонь козырьком к бровям и с любопытством всматриваясь в сторону Антоновых приемышей. Того и гляди, все бросит и побежит проводить визуальную идентификацию. А результаты будут совсем неутешительными - пацаны на Антона совсем не похожи. Рослые, крупные, сероглазые, светло-русые, заметные, в общем - папина кровь. А Антон совсем наоборот. Среднего роста, телосложение среднее, глаза не поймешь зеленовато-карие какие-то, волосы темно-русые...
      - Ну так они здесь на свежем воздухе, мясо свое, овощи, яйко, млеко, - без всякой задней мысли пришел на помощь "притертый". - Не то что мы - выхлопными газами травимся да нитратами всякими... Так что - не составишь нам компанию?
      - Не, вы уж извиняйте, - сожалеюще развел руками Антон. - Надо дрова в хату тягать - мамка ждет.
      - Хорошо сохранился, - как-то неопределенно помотал башкой Колян - как показалось Антону, вполне даже недоверчиво. - Если у вас и мамки так молодо выглядят, я к вам жить перееду.
      - Да, казачки у них - кровь с молоком, - опять легкомысленно хохотнул "притертый". - Но, если что, как засветит промеж глаз - неделю будешь на больничном валяться. Как говорится, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет... Ну, раз не хочешь с нами, мы покатили. Может, уже и не встретимся, братуха, - давай с тобой на прощанье... - и шустро полез под тент, торопливо звеня стеклом.
      Пришлось-таки на скорую руку употребить сто грамм пресловутого прохладненского коньяка - в таких случаях не принято отказывать алколюбивым "боевым братьям", они это воспринимают как личное оскорбление. Обнялись, обстукались, распрощались. Омоновцы сели в "уазик" и укатили к броду, Антон возвратился к мальчишкам, пребывая в состоянии некоторой задумчивости.
      - Чо такое, батька? - озабоченно спросил Сашко.
      - Ничего, - буркнул "батька". - Оценка "неуд", тормоза вы мои ненаглядные! Оценка "неуд". Считайте себя "двухсотыми".
      - За чо так?! - в один голос вскричали "тормоза", а Сашко обиженно добавил: - Я ж предлагал - давай возьму на мушку того жирного! Но ты ж сам сказал: как "к бою" будет - лягать и понужать до штабеля. Сказал же?
      - А "к бою" - не было, - удрученно напомнил Серьга. - За чо "неуд", бать?
      - За то, что пиздоболили и на дрова взгромоздились, как две ростовые мишени на пригорке, - подавив раздражение, спокойно пояснил Антон. - В то время как была команда имитировать продолжение работы, нишкнуть и открыть уши пошире. А кто еще раз "чокнет" - тридцать отжиманий. Ну-ка, вместе: три-четыре!
      - Что-что-что-что... - послушно загалдели казачата, сочтя батькины доводы насчет своей виноватости достаточно убедительными.
      - А что насчет костра, бать? - отбубнив положенное, как ни в чем не бывало напомнил Сашко. - Ты ж сказал...
      - А что насчет костра? - Антон глянул на чеченский берег и пожал плечами: в принципе теперь нет необходимости перемещаться ближе к станице - в самом опасном месте торчит буфер из пятерых омоновцев, трое из которых страдают синдромом повышенной бдительности. Можно чувствовать себя в относительной безопасности. - Вы колите, я займусь. Как добьете последний чурбак - прошу к столу...
      Костер получился на славу. А иначе и быть не могло:
      Антон являлся большим специалистом по части сооружения костров в экстремальных условиях - специфика прежнего образа жизни обязывала. Было дело, приходилось обогреваться и готовить пищу в гораздо более мерзкой обстановке: на топком болоте, например, где в качестве топлива имелся лишь насквозь влажный мох да жир подбитого из рогатки косача. А тут в принципе условия вполне соответствовали: куча благородной щепы, полкружки дефицитного бензина (в Литовской по личным делам на транспорте катались лишь избранные, к числу коих принадлежал и наш парень - как же, атаманов зять, начальник штаба и вообще...), готовые дрова. Подумаешь, влажность - эка невидаль!
      Мальчишки за полдня успели проголодаться, как медведи после зимней спячки, - полноценных углей дожидаться не стали, вывалили полведра картошки прямо в жаркое пламя, взвив сноп искр и скандальные клубы дыма, видимого, наверно, за километр. Антон недовольно поморщился: высшее искусство как раз и состоит в том, чтобы соорудить костер с минимальным количеством дыма, дабы обеспечить маскировку и не выдать свое месторасположение врагу. Однако в настоящий момент маскироваться вроде бы не было необходимости, слева - омоновцы, справа станица, и суровый наставник ограничился советом:
      - На будущее: меньше дыма - больше шансов остаться в живых. Рекомендую принять к сведению.
      - Щас дрова опять возьмутся, и дым пройдет, - успокаивающе заверил Сашко. - Ты не журись, бать, - коли враг будет рядом, мы так костер палить не станем. А щас же врага нету!
      Антон хотел было сообщить юному балбесу, что настоящий враг тем и хорош, что никогда не знаешь, рядом он или где, а потому необходимо постоянно ждать его в самом неподходящем месте и держать уши торчком. Однако, взвесив все "за" и "против", не счел нужным вступать в полемику. Они впервые оказались с казачатами вне станицы, что называется, от общества отбились. Поэтому ребятишки, до сего момента покидавшие Литовскую лишь в составе многочисленных нарядов, не успели откорректировать модель поведения, их беспечность вполне оправданна. В этой связи чрезмерная забота "батьки" об их безопасности может быть истолкована не то чтобы необъективно, а вовсе даже превратно. Чего доброго, подумают, что "батька" трусит, поди потом разубеди. Ничего, пусть порезвятся - надо будет как-нибудь потом отдельно преподать им сокращенный курс выживания...
      Мальчишки трапезничали, как троглодиты: жадно хватали куски вареного мяса, соленые огурцы, сваренные вкрутую яйца, ломали испеченный накануне вечером хлеб, обжигаясь и пачкая рты, лупили полусырую картошку, запивая все это безобразие холодным молоком и оживленно галдя. Антон с удовольствием наблюдал за ними, не спеша пережевывая свою порцию и ожидая, когда пропекутся нижние картофелины, защищенные от разрушительного пламени.
      Костер создавал ощущение уюта и какого-то особого комфорта: казалось, промозглая сырость, смирившись с изобретательностью людей, отступила, вытесненная за пределы невидимого круга жарким дыханием умиравшего в огне благородного дерева. Хотелось блаженно жмуриться и сидеть вот так бесконечно, забыв обо всех проблемах этого несовершенного мира. Мальчишкам вон все нипочем - плевать, что граница под носом, супостат может в любой момент пожаловать непрошен. Эх, юность беззаботная, до чего же ты прекрасна!
      И вообще все было бы совсем хорошо, если бы не бдительный Колян. Товарищ, конечно, местами свой, но тем не менее принадлежность имеет к органам правоохраны, с которыми отношения у Антона как-то не сложились. В этом аспекте коляновская бдительность совсем неуместна, а где-то даже чревата. "Притертый", например - черт, как же его зовут-то? - на такие нюансы внимания не обращал. Казак - друг, надежда и опора. Постулат выверен суровой обстановкой и временем, обсуждению не подлежит. Какие могут быть нюансы? Как он, этот казачина, организует свою личную жизнь, никого не волнует, лишь бы в трудный час оказался в нужном месте и подставил крепкое плечо с вечным синяком от приклада.
      А Колян вот озаботился. Кто его знает, что у этого типка на уме? Из райцентра рукой подать до штаба Объединенной группировки, куда Колян как начальство обязан еженедельно наведываться на совещания. А в штабе, между прочим, имеются все необходимые средства коммуникации с внешним миром - вплоть до локальной сети МВД и ФСБ. Если Колян окажется дотошным сверх меры и начнет наводить справки, вполне может получиться некоторая неудобственность. Это ведь пара пустяков: воссоздать по свежей памяти фоторобот, снабдить его указанием примет и запулить по сети в центр. А времени-то прошло с момента известных событий не так уж и много - вряд ли вымарали из анналов соответствующую информацию. То-то удивится Колян, когда узнает через недельку, что литовский энша вовсе не казачина природный - потомственный, а бывший офицер спецназа Внутренних войск - боевая кличка Сыч, который в свое время был взят под стражу как военный преступник, бежал из следственного изолятора и определенный период числился во всероссийском розыске.
      "Не подвело чутье старого волка! - вот так, наверно, он воскликнет, получив ответ на свой запрос. И при этом оживленно потрет влажные ладошки, почмокает радостно толстыми губами. - С ходу вычислил бандюгу, влет, что называется! Только глянул, и - нате! А ну - медальку мне какую-никакую, а то и орденок сразу..."
      Но еще больше, пожалуй, потрясет Коляна тот факт, что Сыч этот пресловутый, как ни странно, непреднамеренно сдвинул лыжи еще аж в 1996 году. Иными словами, погиб при невыясненных обстоятельствах, чему имеются исчерпывающие доказательства. А это, согласитесь, уже нонсенс, это совсем из рук вон: у покойников как-то не принято заготавливать дрова и работать на полставки энша у казаков. Такие вещи запоминаются. Люди вообще долго помнят встречи с призраками, коль скоро таковые вообще случаются в природе...
      Сашко, утолив первый голод, решил воздать должное разбирающему его любопытству: вскарабкался на штабель, у которого горел костер, залег и принялся наблюдать за расположившимися возле брода омоновцами. Поерзав с минуту, он покинул свой наблюдательный пункт, ловко ухватил из-под носа мечтательно таращившегося в огонь Серьги кусок мяса и деловито попросил Антона:
      - Бать, разреши карабин твой? Гляну, чо там они.
      - И чего ты там собираешься рассмотреть? - хмыкнул Антон. - Коньяк с шашлыком да пьяные рожи?
      - Ну чо те - жалко? - вскинулся Сашко. - Ты не боись - я руки вытру, - и тотчас же, запихав в рот кусок мяса, принялся вытирать руки о штаны.
      - Ладно, - смилостивился Антон. - Только прицел не крути - настроен.
      Сашко сграбастал карабин вместе с фуфайкой, опять залез на штабель и принялся елозить, прикладываясь к прицелу.
      - Ты бы накинул фуфайку, - бросил Антрн. - Студено, поди, в душегрее, - и, спохватившись, уточнил: - Бленда?
      - А чо - бленда? - не понял Сашко.
      - Через плечо! - буркнул наставник. - Три "чо" за последние пять минут! А ну, сдвинь бленду, и - "что".
      - Что-что-что... - без эмоций забубнил Сашко, сдвигая бленду и вновь приникая к окуляру.
      - А ты говорил, что бленда нужна, чтобы солнце на прицеле не бликовало, рассудительно заметил Серьга. - А сейчас солнца нету. Зачем тогда бленда?
      - Чтобы навык вырабатывался, - пояснил Антон. - Чтобы закреплялся механизм поведения. Хочешь скрытно наблюдать за кем-то, обеспечь себе маскировку. Конечно, тучи заволокли небо, солнцем и не пахнет. Но представь себе, вдруг среди туч на краткий миг мелькнет лучик - и по странной случайности отразится от твоей линзы и выдаст тебя врагу. Или даже не лучик, а какой-нибудь некстати образовавшийся просвет - тоже вполне достаточно для блика. Нужно учитывать буквально все!
      - Как складно сказал! - бесхитростно восхитился Серьга, переварив услышанное. - Мне бы так научиться...
      - А вона еще кто-то прется, - доложил со штабеля Сашко. - "Санитарка" с крестом.
      - Из райцентра? - уточнил Антон.
      - Не-а, по чеченской стороне, - Сашко осуждающе хмыкнул. - От каличные! Никак через брод хотят ломить?
      - Ну-ка, ну-ка... - Антон взобрался на штабель, прилег рядом со старшим приемышем, на правах сильного потеснив его на фуфайке. Действительно, по-над обрывом в сторону брода перемещался "УАЗ-452" защитного цвета, в армейской среде именуемый "таблеткой". Невооруженным взглядом можно было различить яркий крест на борту - как будто специально подкрасили для пущей убедительности.
      - В райцентр везут когось, - предположил Сашко. - Больной, видать.
      - Или "духи" едут в рейд, - в тон подхватил Антон. - Как раз в такой "таблетке" с десяток поместится. Двое в кабине, восемь в салоне.
      - Да ну! - в один голос воскликнули казачата.
      - А ну, заткнитесь на минутку, - попросил Антон. - Дайте батьке подумать...
      Глава 2 КРИЗИС СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА
      Никогда не говори "никогда"... Пресловутая джешчсбондовщина, о которой постоянно забывают именно те, кого это касается...
      ... - Фак ю, факин чет! Факин беч! А-ха, а-ха... Нет, неискренне. Лживо как-то. Насквозь лживо. Ё...ная тетя, чтоб вы все сдохли в один присест! Чтоб вас разорвало, мыши саблезубые! А-ха... Да, саблезубые мыши - в этом что-то есть. Определенно... В общем, е...ные мыши саблезубые, отродья крысячьи, чтоб вам всем провалиться в п...ду подальше!!! А Верке-сучке - персонально - ногу в люке сломать. Но не сейчас - так сразу не надо. А попозже. После массажа. Пусть перед больничным отработает, неандерпадла злое...учая...
      Итак, очень даже привлекательная фемина разгуливала нагишом по пустынному массажному кабинету, сторонне наблюдала через огромное панорамное окно за потрясающе ясным зимним закатом и вяло ругалась. "Филипс", затаившийся в углу, задорно выдавал "Глазищи" хулиганистым голосом Шевчука - отсюда и ассоциативный крен в сторону не совсем обычных мышей.
      - Давай, Юрик, еще разок выдадим этим саблезубым, - желчно пробормотала женщина, щелчком пульта возвращая песню на начальную позицию и прибавляя сразу пять делений громкости. - А то окопались тут, значит, Вивальди, Моцартов им подавай, бляди рафинированные! А-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а!!! Ре-лак-са-ция-яа-ааа!!! Какая, в п...ду, тут может быть релаксация?! Уф-ф-ф, ненавижу...
      Вот за таким славным времяубиением мы и застали с вами прекрасную даму. Только, дорогие мои, прошу вас - ради бога, не судите скоропалительно! Дама не имеет даже какого бы то ни было косвенного отношения к той известной категории воспетых нашим братом обольстительных хищниц, которые опаивают мужиков клофелином, промышляют в отелях и занимаются прочими непотребствами на эротико-криминогенном фронте.
      Ирина Викторовна Кочергина - красавица, умница, знатная дама. МГИМО "арабистка", два языка, состояние, муж - преуспевающий бизнесмен, сын подающий большие надежды шестнадцатилетний эрудит. Родители - высшей пробы номенклатура старорежимной закваски, огромные горизонтальные связи в умирающем, но сохранившем определенные позиции доельцинском ареопаге, который некоторое время назад вершил историю, да и сейчас порой не без успеха влияет на новую формацию.
      О вышеупомянутых хищницах Ирина Викторовна знала лишь из литературы да салонных сплетен: "...а муж такой-то - тот самый, влиятельный да сильный, большой баловник оказался! В баньке застукали с двумя шлюшками, сняли на камеру и жене показали. А что шлюшки? Вроде бы эта... ммм... как ее? А - солнцевская братва! Точно. Вот эта самая братва и подложила - явно желая скомпрометировать..."
      Ирина Викторовна в силу своего положения имела обыкновение бывать в таких местах, где пахнущие нафталином бывшие "первые леди" с нездоровым упоением слушали Вивальди и Моцарта и при этом с удручающе умным видом могли часами рассуждать о том, например, что Моцарт-де, шустрый мальчик, ловко скомпилировал у Вивальди адажио и обозвал его "La crimosa", а наказать его за то некому было, поскольку славный парень Антонио преставился за пятнадцать лет до рождения ветреного гения, а все предки именитого итальянца оказались кончеными ублюдками, и им было как-то недосуг пойти и предъявить копирайт кому следует. А номенклатурные дочери этих бывших "первых леди" с не менее умным видом вздыхали над преемственностью нонешних мужикантов: Филя, мол, такой славненький мальчишечка, такой обаяшка - а вот надо же, перепевает Тараканьи хиты и тем самым как бы обесценивает свой талант...
      - А-а-а-а!!! - вот так кричала Ирина Викторовна, придя домой после очередного такого номенклатурного соберунчика, отказаться от участия в котором было невозможно по ряду объективных причин.
      - А-а-а-а, леди-бляди!!! Чтоб вы все сдохли, хронопадлы!!! Чтоб вам все ваши табельные катафалки повзрывали в одночасье!
      Да, уважаемые, как вы уже поняли, Ирина Викторовна патологически не переносила номенклатурно насущных Вивальди и Моцарта - и не потому вовсе, что совсем уж плохие парни, а ввиду насильственной пихаемости свыше. И, мягко говоря, особой симпатии к кругу лиц, с которыми вынуждена была общаться, также не испытывала. Представляете, что за удовольствие: как минимум пару вечеров в неделю с выражением цитировать "Лузумийят" аль-Маарри, Хамада и Авиценну (хотя по-арабски ни одна идиотка не понимает, зато лестно - как же, сопричастность!), болтать по-английски о модах восьмидесятых годов с выжившими из ума неврастеничками, всю жизнь проторчавшими в Европе ввиду специфического положения вельможных мужей! Или мило улыбаться их дочкам, у которых одна извилина - и то не в силу ошибки матери-природы, а в связи с частым использованием тесноватой теннисной шапочки. Но увы, такова участь знатной дамы, достойной дочери своих родителей, которая вынуждена постоянно подчеркивать принадлежность к особому кругу избранных и заботиться о своем реноме. Хочешь жить, как живешь, - соответствуй.
      Для себя же, для души, так сказать, Ирина Викторовна - то ли в пику суровым обстоятельствам, то ли искренне, всерьез, что называется, перлась от Шевчука. А еще ей нравилось грязно ругаться - разумеется, когда никто не слышит и повод есть. А сейчас повод как раз был. Да какой веский!
      Повод имел две составляющие. Первая: дурное настроение по причине неизбежности очередного светского раута в папо-мамином загородном доме, который (раут, а не дом - дом Ирина надеялась со временем заполучить в наследство как единственная дочь) заблаговременно навевал на деятельную статс-даму смертную тоску. Соберутся старперы и их благоверные с дауноориентированными чадами, всем угодливо улыбайся и шути респектабельно. Паноптикум социалистических ошибок и заблуждений, посмертный слепок тоталитарного режима, затхлый дух несостоявшихся ленинских идей, псевдоблеск фундаментального образования... Жуть!!!
      Вторая составляющая: Верка-массажистка. Дипломированный специалист, незаменимая деталь клубного интерьера, задавала, вредная девчонка... Достала, дрянь такая! Сначала принялась поучать, когда Ирина велела воткнуть в "Филипс" два диска Шевчука. Этаким менторским тоном, сучка, будто барышню-институтку!
      - Релаксация никудышная, Ирина Викторовна, - сколько раз я вам говорила! Вы под Шевчука не расслабляетесь окончательно - он вас будоражит, излишняя алертность, знаете ли... Давайте оставим ваши диски - вы же знаете, у меня тут прекрасная подборка трансцендентальных композиций. А если желаете, я вам классику поставлю - есть очень неплохой сборничек: Гайдн, Моцарт, Вивальди...
      - Чтобы я по своей воле полтора часа эту дрянь слушала?! - взвилась Ирина, в принципе привыкшая к назойливым сетованиям Верки по поводу использования "неправильной" музыки. - Ставь, к чертям, Шевчука, а то разнесу тебе тут все к чертовой матери!
      Этот раунд Ирина с легкостью выиграла: разумеется, Верка подчинилась и поставила что велели - хотя и поджала губки и всем своим видом показала, сколь она не одобряет такого вот неприличного поведения. Но второй ее проступок был просто возмутительным - то ли сердясь на капризную клиентессу, то ли пребывая не в духе, массажистка вроде бы ненароком смахнула на пол хрустальный флакон с фиалковым маслом, принадлежавший Ирине. Вот тут наша дама вспучилась со всей неистовостью уязвленной фурии.
      - Да это просто геноцид какой-то!!! - завопила Ирина, не слушая робких увещеваний массажистки, умолявшей воспользоваться другим маслом, которое имелось в избытке и представлено было полутора десятками вполне приличных номинаций. - Диски мои слушать не дают, какую-то дрянь! Масло мое злодейски разбили, а теперь суют-предлагают какую-то дрянь! Эту дрянь, которой всяких жирных Сергеевых да Саркисяних всяких терли! Терли-терли, к черту, этих жирных, отвратительных бабищ, а потом, значит, на мою бархатную кожу намазывать куски их омертвевшего эпидермиса, да?! Покрывать меня их жирными, смердящими бациллами, да?! Да что же это такое?!
      - Господи, да не может там быть никаких кусков, Ирина Викторовна! - чуть не плача, защищалась Верка. - Ну откуда там куски? Вы обратите внимание, здесь же клапанная система: давим, капаем на ладонь, обратно уже ничего попасть не может! Да и руки я дезинфицирую после каждого клиента...
      - Не знаю! - противным голосом заявила Ирина. - Ничего не знаю! Мотай! Двадцать минут тебе. Драндулет под окнами - бери, так и быть. Через двадцать минут ты должна вернуться с точно таким же флаконом. Не успеешь - ищи себе работу в Сандунах. Будешь там всяких хачиков за стольник массировать, а они тебя будут лапать за жопу: "...Ай, какой красивый дэвущк!!! Давай чибуращка пагладыть будим мал-мал, нага раздвыгать будим, тудым-сюдым..." Давай-давай мотай, чего уставилась? На мне татуировки нет! Я вам тут плачу такие деньги, чтобы всякие растяпы мое масло разбивали и всяко разно мною тут помыкали? Давай - я время засекла!
      Вот такая вредина. И знаете, побежала Верка как миленькая. Сейчас мчится на Арбат в Иринином "драндулете" - "Мицубиси-галант" и умоляет шофера Славика, чтобы поторопился. Не дай бог не успеть! Хотя могла бы и поспорить. "Такие деньги" - шесть тысяч баксов в год за членство в клубе - не бог весть какая сумма для такой состоятельной дамы, как Ирина Викторовна. И специалист такой квалификации, как Верка, отнюдь не курьер, чтобы по прихоти клиентессы мотаться за маслом. И в Сандуны, естественно, она наниматься не пойдет, коль скоро выпрут из клуба - найдет себе местечко получше, с руками оторвут такую мастерицу.