Погуляв по кабинету минут пять под нахальные увещевания Шевчука, Ирина слегка остыла и собиралась было чистосердечно раскаяться в дрянном поведении. Надо будет Верку реабилитировать по приезде, какая, к черту, может быть творческая работа с клиентом, когда этак вот гоняют? Еще передаст свои недоброжелательные флюиды во время массажа — потом до следующего сеанса будет дурное настроение. Или вообще сглазит, тогда прыщ на носу вскочит в самый неподходящий момент. А с прыщом — нехорошо. Убого как-то — с прыщом. Мужики глазами не пожирают. Или пожирают, но с подтекстом: «Вдуть бы этой… прыщавой. По самое здрасьте, чтобы прыщ отскочил…» Брр!

— Все мы люди, Верунчик, — благостным голосом произнесла Ирина, остановившись перед огромным зеркалом в полстены, вделанным в бронзовую завитушечную раму, и репетируя покаянное выражение лица. — Да, все мы люди и подвержены вспышкам дурного настроения, обусловленного негативным воздействием среды. В смысле, не дня недели, а окружающей нас действительности. Не сердись на старую дуру за нервный срыв, — будешь в моем возрасте — сама поймешь, что к чему. А флакончик этот я тебе дарю — в компенсацию за моральный ущерб. А на будущее…

Однако закончить репетицию «старой дуре» не дали: тонким предателем заверещал вездесущий мобильник — непременный атрибут светской дамы нашего времени.

— Да чтоб вы все сдохли, жабы суринамские! — без перехода воскликнула Ирина, выдергивая телефон из брошенной на стол сумочки. — Я что — не имею права побыть одна?

Звонил заведующий районным филиалом фирмы «Ира». Президентом фирмы являлся муж Ирины Викторовны — Александр Евгеньевич Кочергин. Заведующий нижайше кланялся и просил повлиять на супруга, чтобы не увольнял некоего Салыкова. Да, безусловно, — скот, каких поискать, частенько манкирует и с запахом на совещание приперся… Но сейчас начало года, парень хоть непоследовательный и непредсказуемый, но — талантливый, очень талантливый, приносит огромную пользу… Короче, завал без этого Салыкова…

— Подготовь обоснование полезности этого самородка, — холодно бросила в трубку Ирина. — Анализ: справа плюсы, слева — минусы. И пришли ко мне через два часа — буду дома. Не самородка — анализ! Если минусов окажется больше — не обессудь. Если анализ будет необъективный, я тебя за то, что время отнял… накажу. Скажу Сашке, что ты на меня маслеными глазенками пялишься и давно хочешь мною обладать. Слюной капаешь от вожделения. Ты меня понял?

— Ап… оуэм… ээээ… — бедолага заведующий с разбегу угодил в техническую «вилку» — и так плохо, и этак дрянь. Зная характер Кочерги, легко предугадать последствия: начнешь уверять, что ничего такого и в мыслях не имел, тут же вскинется — ага, значит, ты меня считаешь ни на что такое негодной старухой и мымрой?! Я уже недостойна того, чтобы меня хотя бы мысленно поимели?! А согласиться, что хочешь обладать, — вообще провал. При очередном припадке меланхолии, чего доброго, действительно скажет мужу — вот будет потеха! А Александр Евгеньевич, между прочим, здоровенный мужик с темпераментом медведя-шатуна и рабоче-крестьянскими манерами — не постесняется самолично заявиться в офис и без предисловий начнет окучивать. Попробуй докажи тогда, что ты совсем не то имел в виду!

— Вот и подумай, стоит этот твой Салыков таких душевных трат или ну его к чертовой матери, — злорадно резюмировала Ирина, не дождавшись вразумительного ответа. — Подумай — время есть…

Да, Ирина Викторовна не ограничивалась ролью домовладелицы и повелительницы обожающего ее мужа, которого она вытащила из самых низов и благодаря своему положению в обществе вылепила из него матерого бизнес-хвата. В силу своей природной любознательности и въедливости она по мере сил вникала в суть функционирования фирмы, правильно видя в этом функционировании залог личного процветания и благополучия своей семьи. А потому подобные обращения со стороны сотрудников фирмы были не редкостью — все знали, что если Кочерга сочтет целесообразным, то обязательно убедит мужа принять правильное решение по тому или иному вопросу.

Минут через пять телефон затрезвонил вновь.

— А-а! Сговорились, что ли? — желчно буркнула Ирина, с отвращением глядя на трубку. — Чтоб вы все…

На этот раз беспокоил муж. Униженно извинялся, что не сможет присутствовать на сегодняшнем званом ужине у родителей. И не потому, что не хочет — напротив, горит желанием, стремится, но… Имеются, видите ли, объективные причины: коммерческий директор везет его знакомить с нужными людьми, которые могут поспособствовать в решении ряда вопросов по районному филиалу. Такие связи в нашем деле очень полезны, так что дома будет поздно…

— Да какие там у тебя могут быть нужные люди? — возмутилась было Ирина, собираясь сурово отчитать супруга и напомнить, что все «связи», способствующие процветанию фирмы, — это ее рук дело, результат многочасового корпения на этих самых идиотских соберунчиках старой номенклатуры и тщательного поддержания ровных отношений с приятелями родителей, чтоб им всем взорваться в одночасье.

— Ну, пожалуйста, мамочка, войди в мое положение! — отчаянно вскричал супруг. — Я уже неделю назад обещал, что буду… Ну и что ж я теперь — слово не сдержу?

— Мне не нравится твое поведение, радость моя, — без особого напора сообщила Ирина, прекрасно понимая, в чем дело. Никаких там нужных людей, естественно, не будет — поужинают в «Праге» и до ночи будут тасоваться у коммерческого в бильярдной. Александр Евгеньевич, талантливый администратор и работяга божьей милостью, был в душе непролазно дремуч, во многих общеобразовательных вопросах невежественен и даже в присутствии своей горячо любимой жены отчаянно робел перед ее потрясающей эрудицией и природной светскостью. А теперь представьте себе, что с ним творилось, когда целый вечер приходилось пребывать в скопище шпарящих на нескольких языках рафинированных особей, помеченных печатью фантастической стервозности и источавших тотальное презрение ко всем остальным слаборазвитым индивидам, не принадлежащим к их кругу! В общем, Александр Евгеньевич панически боялся таких вот раутов и под разными благовидными предлогами старался их избегать.

— Да, по мне, уж лучше неделю уголь разгружать, чем разок к твоим предкам наведаться, — как-то по простоте душевной признался он супруге, когда та спросила о впечатлениях. — Я там — как будто голый. Все смотрят и качают головами: обезьяна — не обезьяна, но осел — однозначно…

— Ладно, прощаю, — сжалилась Ирина. Она не то чтобы потворствовала этому маленькому недостатку супруга — просто заметила, что после таких званых вечеров он как минимум пару дней чувствует себя не в своей тарелке. Замыкается в себе, робеет, начинает отвечать невпопад, с сотрудниками стесняется разговаривать. Переживает свою мнимую ущербность. А для дела это вредно. Мужик — животная капризная и прихотливая, к ней особый подход нужен. Если его систематически и правильно приподнимать над собой, он обязательно взлетит и с распростертыми крыльями будет парить над своими владениями, подмечая орлиным взором каждую деталь и мелочь и с надеждой глядя за край горизонта. Тогда он не даст стервятникам с соседних участков утащить со своей земли ни одного барана и обгадить границу своей территории. А попробуй этого орла поставь в стойло, опусти в его нарочитом самомнении — намекни ему, что он неудачник и ни хрена у него в бизнесе без тебя не получается? Или, когда, распаленный звериной похотью, вышеозначенный орел полезет к тебе вечерком в трусики, брось ему, что у него изо рта пахнет? Вот тут он моментально крылья сложит, клюв на грудь свесит, сядет под кустик и начнет сомневаться в себе, искать причины своей несостоятельности. Потом, чтобы его реабилитировать, понадобится втрое больше времени и усилий — трудновато вновь воспарить на прежнюю высоту, будучи столь резко опущенным, да еще самым близким человеком!

— Прощаю, радость моя, — Ирина вспомнила предыдущий звонок и решила на ходу урегулировать проблему:

— Ты приказ по Салыкову подписал уже?

— Вот он, на столе лежит, — с невыразимым облегчением выдохнул Александр Евгеньевич — что там какой-то приказ, когда имеют место такие выдающиеся достижения на личном фронте! — Сейчас подпишу. А что — уже стуканули?

— А ты не торопись пока, — посоветовала Ирина. — Ты разберись как следует.

— Да гад же! — без особой уверенности воскликнул Александр Евгеньевич. — Гад еще тот… Волосатик. Галстуки не носит. Опаздывает. Ну, слов нет — работник хороший, талантливый… А на совещание приперся с запахом. В девять утра! А я его предупреждал уже два раза…

— Не торопись, радость моя, — повторила Ирина. — Нельзя так сразу — с людьми. Это тебе не дрова рубить. Давай так: я разберусь, завтра тебе скажу свое мнение, тогда уже и решишь, как с ним поступить. Тебе же разницы нет, когда приказ подписать — сейчас или утром… Хорошо?

— Хорошо, — покорно согласился Александр Евгеньевич. — Ты знаешь — в таких вопросах я тебе полностью доверяю.

— Ну и прекрасно. — Ирина прибавила кокетливости в голосе:

— Смотри там, у Назаряна, не балуй. Будешь горничную за зад щипать — я тебе устрою. Потом специально у Анжелики поинтересуюсь. Ты меня понял?

— Да чтоб я сдох! — проникновенно воскликнул Александр Евгеньевич. — А потом — с чего ты взяла, что мы у Назаряна будем? Я же сказал, он меня везет к людям… Но в любом случае, кроме тебя…

— Тебе никто не нужен, — лениво закончила Ирина. — В курсе. Но все равно — смотри там…

Отпустив мужа, Ирина трубку не положила, а с нездоровым любопытством уставилась на циферблат массивных антикварных часов, величественно возвышавшихся в углу напротив аналогичной эпохи зеркала. Загадала: если на протяжении последующих пяти минут кто-нибудь еще позвонит, значит, вечер будет безнадежно испорчен и на этом тягомотном рауте ничего полезного сделать не удастся. Только время убьет.

По истечении сорока трех секунд с момента отключения телефона запиликал забытый пейджер, похороненный в недрах изящной косметички.

— Фатум, — печально кивнула в зеркало своему отражению Ирина Викторовна, принимая выражение лица Жанны д'Арк, которой неблагодарные англичане внезапно объявили о намерении подвергнуть ее термической обработке.

— Предопределение. Жизнь прожита напрасно, все усилия впустую. Можно идти топиться в джакузи…

Пейджер гневался: «У тебя два часа подряд все занято. Где ты ходишь? Вика…»

— Пять минут, дорогуша, — пробормотала Ирина, набирая знакомый номер. — Всего лишь пять минут. Что за плебейская склонность к преувеличениям?

— Смола? — раздался в трубке тонкий голосок, более приличествующий балованной нимфетке, нежели тридцатисемилетней даме весом немногим более центнера. — Ты с кем постоянно болтаешь? У тебя по графику вроде массаж! Алле, Смола, чего молчишь?

— Скорее — Кочерга, — ворчливо поправила Ирина. На этот раз ее побеспокоила лучшая подруга: одноклассница Вика Семина — тоже дочь знатных родителей, состоятельная, удачно пристроенная в свое время замуж, сластена, обжора, эротически озабоченная ласковая дура с широченной русской душой и неизбывной предрасположенностью к промискуитету, во многом обусловленной патологическим бездельем и большими возможностями. Впрочем, насчет промискуитета Вика была не в курсе: она в жизни ничего не читала помимо «Муму» и «Анны Карениной», и то, как говорит классик, до сих пор не могла понять, за что же Герасим свою собачку под паровоз пристроил. Куда Гринпис смотрел, блин? Однако, несмотря на непролазную дремучесть, Вика была любимым человеком Ирины — говорю же, душа у нее была широчайшая, в наше время тотального стяжательства и непрерывного поиска выгоды в знакомствах это своего рода раритет, беречь и ценить надобно.

С Викой можно было не церемониться — она понимала подругу с полуслова, спинным мозгом чувствовала все оттенки и нюансы ее умонастроения. А еще она упорно обзывала Ирину Смолой — в девичестве наша дама была Смоленской, согласитесь, куда как более благозвучная фамилия, нежели нонешняя пролетарская…

— Уже семнадцать лет — Кочерга… Чего названиваешь, жиртрест? Делать нечего? Сходи в зал, скинь пару кило!

— Пф-ффф!!! — вяло возмутилась Вика. — Разбежалась! Все бросила и пошла в зал. Хорошего человека должно быть много! Ты «Пышку» Мопассана читала?

— Что-о? — не на шутку удивилась Ирина. — Откуда ты про «Пышку» узнала, деревня? Где это тебя так угораздило?

— У меня теперь Роберт… Ты про Роберта в курсе?

— Это который грузчик из «Московского»? — Ирина никогда не задавалась целью серьезно вникать в очередные перемены на Викиных амурных фронтах. Дело неблагодарное и абсолютно бесперспективное, потому как на фронтах этих царили хаос, анархия и полнейшая разносортица — никакой системы. Единственная константа в этом плане, которой непреклонно придерживалась Викулечка-крохотулечка, — мужланы все, как один, были неимоверно здоровые, отчаянно тупые, невоспитанные и отличались удивительным трудолюбием в постели. Что удивительно — альфонсы Вике пока не попадались. Все ее садуны общались с нею исключительно в силу взаимной симпатии и неудержимой природной потребности — ни о каких вознаграждениях и речи не шло. Ну, разве что ужином накормит после трудовой вахты. Так что были все резоны упоминать хрестоматийную Пьццку — не ввиду схожести ситуации, а в связи с привлекательностью данного женского типа для определенной категории противоположного пола. Однако где Мопассан, а где полуграмотная сладкоежка Вика?!

— Ну ты вспомнила! — опять фыркнула Вика. — Тот Роберт уже давно — тю-тю. Скотина… А этот — танцор из «Айсберга». Красавчик! Стройненький, молоденький, сладенький…

— Нахальный, здоровенный, тупой как валенок и катастрофически переполненный гормонами, — нетерпеливо продолжила Ирина. — Это он тебе про Пышку рассказал? Странно…

— Он умный! — наступательно выпалила Вика. — Сама ты тупая! Он талантливый! Думаешь, я всю жизнь с этими, как ты их называешь… эммм…

— Сперматозаврами, — подсказала Ирина. — Яйценосами. Садунами. Не волнуйся — не всю жизнь ты с ними. У тебя муж — профессор права, доктор юрнаук, один из лучших адвокатов двух столиц. Светило, одним словом.

— В гробу я видала такое светило! — досадливо буркнула Вика и тотчас же сменила тон — будто после бутерброда с хреном отпробовала по ошибке зефира в шоколаде. — А этот Роберт… Он обожает французскую классику. Хочет стать режиссером, ставить эти… постановки какие-то там хореографические. Спектакли типа. Сейчас, правда, у него с деньжатами туговато — не до постановок. Но это временно, это ненадолго. Зато у него много таких же друзей. В смысле, таких же талантливых, этих… эмм… ну, надежды подающих, короче. Вот давеча он ко мне обедать приводил двоих — так они такого мне нарассказывали…

— Ой-е-е! — искренне озаботилась Ирина. — Это что-то новое! Вот это ты угодила, толстуха! Умный, красивый, без денег… И куча таких же друзей? Которых он водит к тебе обедать? 0-хо! А-ха! Ммм-да… Это уже серьезно. Ты напоролась на альфонса, свет очей моих. А это вовсе даже небезопасно — есть целая куча поучительных примеров…

— Педераст, что ли? — заволновалась Вика. — Ты что-нибудь про него знаешь? Так у него вроде все в норме — пашет, как трактор… Ты ничего не перепутала? Еще же «Айс» есть — это там пидармоты тусуются. Айс — это лед значит. По-английски. А это — «Айсберг»! Это же совсем другое, это по-русски — льдина большая…

— Ты у меня просто прелесть! — растроганная столь глубокими познаниями в лингвистике, сообщила Ирина. — Но альфонс — это не совсем то, что ты думаешь, свет очей моих. На этот счет можешь быть спокойна, судя по твоим отзывам, к геям он не имеет никакого отношения. А вот в остальном… Про Пышку, значит, рассказал?

— Книжку дал почитать, — засмущалась Вика. — Прочитала. Очень душевная книжка…

— Да, это серьезно! — оценила Ирина. — Это большое светлое чувство. Если тебя кто-то заставил читать Мопассана… Так-так… А что-то мне этот стройный не того. Мне бы встретиться с этим твоим стройным. Посмотреть на него, в глаза взглянуть. Как бы нам это устроить?

— Так а чего я тебе названиваю? — воодушевилась Вика. — У меня мой плешивый три дня в отъезде. В Питере у них какая-то конференция. Твой красавчик сегодня — как? Никуда-никуда?

— Красавчик в норме, — Ирина пожала плечами — что может случиться с ее супернадежным супругом? Вопрос совершенно неуместный. — Красавчик всегда на месте, при мне. Сегодня я — никак. Сборище у предков. Явка обязательна, опоздавших забивают насмерть французскими булками. А что — сегодня этот у тебя будет?

— Будет с друзьями, — интригующе сообщила Вика. — С теми двумя. Ночевать останутся. Вот я и подумала — может, тебе… А? Парни — улет! Эти, как ты говоришь… Ну, стройные, жгучие, волосатые, глаза горят, могут всю ночь напролет — того…

— Мачо, одним словом, — резюмировала Ирина. — И ты будешь со всеми тремя сразу? Ну и аппетиты у вас, синьорина!

— Я ж тебе предлагаю, — Вика изобразила сострадательный причмок. — Мне не жалко, я о тебе думаю. Думаю — чего она там прозябает? Муж да муж — никакого разнообразия… Твоя массажистка куда умелась?

— За маслом поехала, — Ирина несколько удивилась. — А ты откуда знаешь про массажистку? Ты не на Арбате?

— Делать нечего! — буркнула Вика. — Я дома. А ты ровно дышишь — значит, тебя не мнут. Ты уж из меня совсем дуру-то не делай! Короче — если ты одна, подойди к зеркалу и посмотри на себя. Только не спрашивай — зачем. Просто подойди и посмотри.

— Что за блажь… — растерянно пробормотала Ирина, подходя к зеркалу и внимательно рассматривая свою идеальную фигуру. Никаких неожиданностей — зеркало всегда было верным другом и до сих пор не давало поводов для размышлений. Дожить до тридцати семи, вырастить красавца-сына, поднять мужа до того положения, которое он сейчас занимает, неустанно, вроде бы исподволь, заботиться о делах фирмы — и при всем при этом сохранить внешность, которой позавидовала бы любая студентка, — это, извините, своего рода подвиг. Памятник надо ставить — из бронзы, с обнаженной натуры, в назидание нерадивым молодым мамашам, расплывшимся после первых родов наподобие Вики. Вика, кстати, несмотря на свой обжорный оптимизм и наплевательское отношение к физическим упражнениям, люто завидовала подружке — когда им случалось совместно посещать сауну, чуть не плакала, глядя на Ирину. Правда, зависть эта была неоднозначного свойства — не о красоте и изяществе линий тосковала полнотелая гренадерша, а о недостаточной востребованности этого прекрасного тела.

— Вот, твою мать, какая досада! Такая… такая… и все это — одному! — возмущалась Вика, беззастенчиво рассматривая подругу. — Да ну как же так, а? Да я б на твоем месте всех мужиков сгребла в кучу, на кого глаз бы положила! Они бы у меня в ногах валялись и кругами писяли от страсти…

— Посмотрела?

— Посмотрела. И что?

— Хороша?

— Ничего, как обычно, — пожала плечами Ирина. — Могу рецептом поделиться. Немедленно прекратить валяться на диване и смотреть видак подряд по двенадцать часов. Прекратить жрать жирное, мучное и сладкое, в меню иметь преимущественно фрукты и овощи, ежедневно 30 км на велотренажере, сорок минут специальная гимнастика, растяжка, циркулярный душ, джакузи. Три раза в неделю — бодибилдинг под присмотром хорошего инструктора, два раза в неделю — массаж, в субботу четыре часа подряд — волейбол в профессиональной команде, каждое воскресенье — сауна. Знаешь — ничего сложного, все предельно просто и, поверь на слово, приятно, когда втянешься. Полгода назад, ты помнишь, ногу вывихнула на волейболе — так за неделю чуть с ума не сошла от вынужденной неподвижности. Это как наркотик, привыкнешь, потом за уши не оттянешь. Ну как рецепт — принимается?

— В гробу я видала твои рецепты! — воскликнула Вика. — Я тебя зачем к зеркалу погнала — ты на себя посмотри! Ты думаешь, оно всю жизнь так будет? Такое упругое, приятненькое, стройненькое, завлекательное для мужиков?

— Мне недавно сообщили страшную тайну, — заговорщицки понизила голос Ирина — она уже поняла, к чему клонит Викуша: тема старая, избитая и в какой-то степени даже болезненная. — Я тебя прошу — ты только никому, ладно? Ни-ко-му-шеньки! Так вот — оказывается… ой, даже и не знаю, как тебе сказать… оказывается, оказывается… оказывается, мы все умрем… Представляешь?! И упругие, эластичные, сексуально-дразнящие, суперпривлекательные, из кожи вон лезущие, чтобы соответствовать, и обжоры-жиробасихи, пятитонки, что живут в свое удовольствие, спят да жрут. Все-все! Состаримся и умрем — паритетно, независимо от толщины слоя целлюлита…

— Ой-й — и дура же ты, Смола! — застонала Вика. — Я ей серьезно, а она все хиханьки да хаханьки… Не жалко?

— Себя?

— Тебя-тебя — красоты твоей! — гаркнула Вика. — Надо же, за семнадцать лет ни разу на сторону — все время с мужем! Нет, я тебя как-нибудь проучу — расскажу всем. А то у нас все думают, что ты у нас эта… секс-бомба, короче, мужиками крутишь как хочешь, меняешь на неделе по паре… Мужики вьются вокруг, кругами писяют, думают — краля еще та, а она…

— Достала, — не выдержала Ирина. — Говори, чего хочешь, и отваливай — надоела.

— Роберт с друзьями, — без обиняков приступила к делу Вика. — Я им фотки наши показывала. На пляже и в бассейне тоже, ты там есть…

— Совсем с ума сдурела? — всполошилась Ирина. — Ты что, не в курсе, что именно с этого начинаются всякие грязные шашни, фотомонтажи-шантажи?! Я тебя убью, если будешь кому попало показывать мои снимки!

— Да ты же там не голая! — успокоила Вика. — Ну и что — в бассейне? Брось ты, не бойся — ничего такого! Мальчишки славненькие, сладенькие такие, юненькие — какие там грязные шашни? Им бы сейчас потрахаться всласть да пожрать как следует — возраст такой.

— Они меня хотят, эти твои танцоры? — лениво зевнула Ирина, укладываясь на массажный стол и прикрываясь простыней, — надоело, что вездесущее зеркало, пристроенное неким хитрым образом, шпионит за каждым ее шагом. — Заочно, по фотографии, не нюхав, не видев вживую ни разу… Да?

— Так хотят, так хотят — кругами писяют! — заверила Викуша. — Слюнями брызгают, глазенки светятся! Говорят: «Ух-ххх, мы бы ее с ног до головы облизали! Мы бы ее… Ух-ххх!!!» Я тебе что хочу сказать… Ну если они со мной скачут добрых часа полтора… Ты представляешь, что они с тобой вытворять будут? Нет, ты представляешь?

— Все, я отключаюсь, — буркнула Ирина. — Старая толстая потаскуха — у тебя одно на уме. Звони, когда будешь пребывать в состоянии сексуальной пассивности. Сейчас с тобой невозможно общаться.

— Да я же о тебе забочусь, идиотина! — с жаром воскликнула Вика. — Какие мальчики! Ты представляешь, что они будут с тобой вытворять? Хоть что вспомнить-то будет — а то будешь сидеть на завалинке через десяток лет и тосковать: эх, и дура же я была, такие возможности упускала… А? А еще — на старости лет, как узнаешь, что твой красавчик тебе рога ставил направо и налево, вот тебе обидно-то будет! Они, когда помирают, об этом рассказывают. На этом, как его, на смертном одре. Или одере…

— Это из личного опыта? — холодно осведомилась Ирина.

— В кино видела, — нимало не смутившись, заявила Вика. — Да какая разница! Вот, вроде весь правильный, хороший, а потом ка-а-ак выдаст все! И секретарши, и массажистки, и… и… короче — ужас! Вот обидно-то будет!

— Это ты про моего?!

— Да ну не про своего же! Мой уже на ладан дышит. А твой — ого-го мужчинка, такой любую бабу…

— Никогда, — Ирина даже не сочла нужным возмутиться — вопрос решенный, чего с дурочкой спорить? — Мой — никогда в жизни. Он меня боготворит. И не без основания, сама понимаешь…

— Да так-то оно так, но… они же, мужики, все на одну колодку, — компетентно заверила Вика. — Как юбку увидит — все дыбом встает, даже галстук, про все забывает. Не обидно будет, что он — ага, а ты — ни-ни?

— Дура-дура, в лес подула, сено ела, одурела, — скороговоркой выпалила Ирина. — Правильно, они все кобели… Но что касается моего — никогда. Ты поняла? Ни-ког-да! Представишь доказательства — я тебе свою дачу подарю. Это не шутка. Еще какие аргументы?

— Ну какие тут могут быть аргументы? — Вика вдруг взмолилась:

— Голубушка! Ласточка моя! Да ты не говори сразу «нет» — ты подумай хотя бы с минуту. Представь себе, как это будет…

Ирина закатила глаза и ради приличия умолкла на минуту, прислушиваясь к шуму мотора за окном — прибыла несносная Верка на ее машине. Интересно, каков результат — с маслом или как?

— Мне бы твои проблемы, Викуша, — пробормотала Ирина, удаляя телефон от головы. — Мачо, говоришь… Хм!

Да, как это ни покажется странным, Ирина Викторовна — красавица, умница, светская стервоза, каких поискать, — на протяжении всей совместной жизни с супругом ни разу ему не изменила. Хотя условий для амуров было — хоть отбавляй. И средства позволяли, и возможности все имелись, и — абсолютно точно подметила ласковая толстуха Викуша — мужики штабелями падали к ногам, вились вокруг, справедливо полагая, что дамочка с такой внешностью непременно должна пользоваться ею в полном объеме…

Нет-нет, не подумайте плохого — Ирина во всех аспектах совершенно нормальная женщина, и ничто человеческое ей не чуждо. При виде любого здорового симпатичного мужика, который отвечает определенному своду специфических требований (хорошо пахнет, уверен в себе, уважает женщину, умеет говорить, еще больше умеет слушать, наделен юмором и самоиронией, независим, . горд и великодушен) и смотрит с красноречивой нежностью, у нашей красавицы сладко обмирает сердечко, начинают блестеть глаза, горячая волна дисциплинированно разливается в низу живота, а губы слегка набухают от прилива крови. Но!

Во-первых, Ирина обладает изощренным воображением. Она мгновенно прокручивает в мыслях то «кино», которое могло бы у нее получиться с тем или иным представителем противоположного пола. Представляет в мельчайших подробностях и красках, парит на крыльях, от осязаемого чувственного всплеска, мысленно взрывается сконструированным ярким оргазмом… и все в тех же красках и деталях медленно планирует на уставших крыльях воображения обратно в исходную точку. А в этой точке — сами знаете, когда отсутствует крайнее возбуждение, улетучившееся с разрядкой, остаются только обычные бытовые последствия. Шутливые намеки, полные скрытого смысла, нервозное состояние, обусловленное зависимостью от степени болтливости и порядочности поиметого накануне субъекта, чувство вины, озабоченность по поводу дальнейшего поведения вышеупомянутого субъекта в плане притязаний на твою независимость и тем паче финансы… А коли вдруг субъект окажется закамуфлированным маньяком и что-нибудь такое непотребное выкинет? Брр… Да здравствует полет воображения! Если его как следует отрегулировать да развить, он избавляет от многочисленных неприятностей и катастроф нравственного порядка.

Во-вторых, у Ирины Викторовны имеется хорошо отлаженный и надежный инструмент, позволяющий во всех аспектах воплощать порывы этого самого изощренного воображения на практике. Да, тут вот такой маленький нюансик: воображение — это, конечно, хорошо, но если оно ничем не подкреплено в практическом плане, это просто душевные терзания и чистой воды мысленное самоудовлетворение вручную, простите за грубость.

Итак, инструмент имеется — это муж. Тот самый типаж, который так нравится Викуше. Тот самый Александр Евгеньевич, здоровенный волосатый сибиряк с темпераментом медведя-шатуна, недюжинными мужскими способностями и рабски послушный любому волеизъявлению обожаемой супруги. Повращается наша дама в свете, нахватается впечатлений, затем — шасть! К мужу в койку. И вертит его как ей заблагорассудится: сделай так да сделай этак — а сама при этом мчится вдаль на волне своего прихотливого воображения. Очень удобно — дешево и безопасно, никаких последствий. А порой, когда совсем уж чувства нежные душат, Ирина Викторовна снимает дорогой номер в приличном отеле, тащит своего) благоверного туда, одевает как ей заблагорассудится, опрыскивает приличествующим случаю парфюмом, добавляет необходимые аксессуары: свечи, шампанское, музыку, острые закуски и занимается этим вне ложа. На столе, на спинке кресла, на подоконнике — и так далее. Единственное требование к мужу: «Ты только молчи, ради бога, родной мой, рот свой сибирский неотесанный мужланский не разевай…»

— Мачо — это хорошо, — задумчиво произнесла Ирина, возвращая телефон на исходную позицию и с интересом глядя на вошедшую в кабинет Верку с пакетиком — слегка запыхавшуюся, но вполне удовлетворенную результатом поездки. — Но, извини, Викуля, — сегодня никак. Я тебя очень люблю, пышка ты моя сдобная, но… развлекайся одна. Это ведь твой рогатый укатил на три дня, а мой безрогий, увы, постоянно при мне. И все время требует исполнения непосредственных обязанностей — как стемнеет, а то и раньше. Как штык. Так что — целую, радость моя…

— Я нашла его, Ирина Викторовна, — доложила Верка, разоблачаясь и готовясь к процедуре. — За счет клуба записать?

— Запиши иа мой, — смилостивилась Ирина. — И — я тебе дарю его. За моральный ущерб. Мни давай — мне скоро ехать…

…Пообщавшись с супругой, президент фирмы «Ира» Александр Евгеньевич не стал задорно кричать «О-е!» и изображать характерный жест выставленным вперед локтем, подражая американским киногероям. Несмотря на внешнюю столичность и светскость, он так и остался до мозга костей дремучим сибирским мужиком, имел свои специфические понятия о патриотизме и за два десятка лет проживания в большом городе таежных привычек насовсем не утратил. А потому, аккуратно нажав на мобильнике кнопку отбоя, ласково отложил телефончик в сторону, с хрустом потянулся и, улыбнувшись во весь рот своему некачественному отражению в полированной столешнице, счастливо прошептал нараспев:

— За-е-би-ись!!!

Затем двумя рывками избавился от галстука, глянул на часы и, нажав кнопку селекторной связи, отдал распоряжение секретарше:

— А ну, сделай мне заведующего районным филиалом. И — свободна.

— Заведующий на проводе, — доложила спустя несколько секунд секретарша. — Я пошла?

— Пошла, пошла, — разрешил президент и буркнул:

— Ну?

— Александр Евгеньевич? — настороженно осведомился динамик селекторной связи голосом заведующего районным филиалом.