Пролог

Вы когда-нибудь бывали в славном городишке Санкт-Петербурге? Нет, не в том, что прославил когда-то на весь мир некто Марк Твен, поселивший в захудалом американском поселке городского типа своего Тома Сойера. Речь о всамделишном Санкт-Петербурге, знаменитом своими белыми ночами и разводными мостами. Почему разводными? Нет-нет, вовсе не потому, что на мосту вас могут запросто развести на бабки местные гопники! В славном городе Санкт-Петербурге попросту нет гопников; случись вам встретиться с местной шпаной – вам культурно начистят лицо, возможно, в процессе даже цитируя Шекспира в подлиннике: «Be or not to be?» – что в переводе на русский язык звучит как «Бить или не бить?» – и в полной мере отображает все многовековые метания русской интеллигенции, чей несгибаемый дух все еще хранит славный город Санкт-Петербург, ибо с вывозом мусора дела здесь обстоят хуже некуда.

Так вот, если вам не удалось пока еще побывать в культурной столице государства российского, то для того, чтобы посетить этот город, обязательно выберите конец мая – начало июня, чтобы обязательно попасть на сезон белых ночей. Если вам это все же удастся – не премините совершить прогулку по ночному Санкт-Петербургу» только обязательно выберите для этого противоположную относительно вашей гостиницы сторону города.

И вот, когда в два часа ночи, после встречи с интеллигентной шпаной вы без копейки денег в кармане окажетесь перед мостами, вскинувшими ввысь свои многотонные пролеты, – только тогда вы в полной мере сможете насладиться противоречивостью красот Санкт-Петербурга и понять загадочную природу врожденной мрачности жителей города, которым эти самые красоты доставляют сплошные неприятности. Возможно, тогда вы сможете понять, наконец, этих сумасшедших, которые несутся по набережной, распихивая туристов, толкущихся возле мостов со своей фото – и видеоаппаратурой, и упрашивают людей в униформе, перегораживающих проезжую часть заборчиками, пропустить их на вожделенный мост:

– Какие в ж… белые ночи? Мне ДОМОЙ!!!! Меня жена убьет!!!

Майор милиции, заслуженный пожарный Поволжья и почетный народный дружинник, известный в определенных кругах под кличкой Пендальф, в молодости подрабатывал в ремонтно-эксплуатационном управлении Мостотреста г. Ленинграда и не одну ночь провел подле мостов, выставляя упомянутые уже заборчики, был весьма и весьма подкован в разговорах с теми, кому «ну очень надо на ту сторону». Поэтому именно он вызвался на роль комсомольца-добровольца, когда возникла необходимость прикрывать отход спецотряда, вытесненного к реке невесть откуда свалившимся на них призраком коммунизма, который по всем раскладам должен был находиться в турне по Европе.

Призрак, подозрительно напоминавший Диабло-второго, не слишком был склонен к церемониям – поливая округу из огнемета, он шустро нагонял партизанский отряд, состоявший из четверки карапузов во главе с Федором Сумкиным и ребят посерьезнее и построже – Агронома с Баралгином, да Лагаваса с гномом Гиви.

Краем глаза следя за тем, как вся эта братия перебирается на противоположный берег, Пендальф попытался было выиграть время, для начала решив взять монстра на понт. Сдвинув брови и размахивая наганом, он угрожающе двинулся навстречу Диабле:

– Всем стоять! Трамвай – прижаться вправо!

Монстр, не отличавшийся высоким интеллектом, действительно слегка притормозил и, крепко задумавшись над услышанным, случайно почесал у себя за ухом дулом огнемета. Заревев от резкой боли в обожженном органе слуха, он на корню зарубил мыслительный процесс в собственной черепушке и с еще большим воодушевлением бросился в погоню.

Пендальф перешел от слов к действию, запустив механизм, отвечающий за развод моста, и принялся пятиться по поднимающемуся пролету. Ловко уворачиваясь от языков пламени, он постреливал в надвигающегося на него «призрака» из нагана и, пытаясь сохранить видимость спокойствия, покрикивал на назойливого монстра:

– Команда была стоять!

Идти дальше было все труднее и труднее, поскольку пролет с каждой секундой задирался все выше и выше – откуда-то снизу щелкали вспышки восхищенных японских туристов, а Пендальф все старался улучить момент, когда можно будет перепрыгнуть на другую сторону. Ждать больше было нельзя – пролет расширялся стремительно, поэтому старикан запустил бесполезным теперь наганом прямо в мутанта и прыгнул, повиснув на руках, – разводящийся пролет «повез» его за собой.

Сообразив, как легко его провели, Диабло в три скачка добежал до края и тоже прыгнул – но при этом явно не рассчитал силу прыжка, да и расстояние уже было приличным. Все, что он успел, – так это вцепиться в ногу Пендальфа. Старик принялся отбиваться от неожиданного «подарка», пытаясь засветить монстру в глаз каблуком своего сапога, а тот в свою очередь выдернул свободной рукой брючный пояс, отчего штаны его рухнули вниз, и, перехватив толстый кожаный ремень поудобнее, принялся колошматить Пендальфа латунной пряжкой.

Бойцы благополучно спасшегося отряда наблюдали за происходящим с почтительного расстояния, не решаясь, да и не собираясь вмешиваться. Пендальф, краем глаза разглядевший их далеко внизу, улучил момент и скомандовал:

– Тикайте, хлопцы!

В этот момент изловчившийся монстр врезал-таки по интимному месту своему спарринг-партнеру, и заоравший от боли Пендальф разжал и без того ослабшие пальцы, вследствие чего две сцепившиеся фигурки ухнули вниз с высоты в несколько десятков метров.

Особо рьяно выполнявшие последнюю волю своего командира бойцы уже не видели, как, не разжимая могучих объятий, Диабло и Пендальф, гася друг друга чем попало, рухнули на проходящую под мостом баржу «Звезда Колумбии». Крепко стукнувшись о палубу, они разлетелись по углам, откуда ринулись навстречу друг другу.

Диабло раскрутил над головой ремень, грозя снести Пендальфу голову остро заточенным краем пряжки, а тот, в прыжке перекатившись через себя, успел-таки набрать пригоршню песку с палубы и засветить всем этим добром в глаза «призраку».

Пока мутант, оглашая окрестности диким ревом, прочищал зенки, подлый старикан засветил ему со всей дури между ног и едва успел отскочить, когда «призрак» завалился на спину, принявшись кататься по палубе.

Вскочив на борт, Пендальф аккуратно рассчитал силу прыжка и, пошире раскинув руки и ноги, свалился на распластанного противника, метя коленом в живот. От удара тот перевернулся на брюхо, заходясь в диком кашле, и старикан, не дожидаясь, пока мутант очухается, подскочил к поверженному сопернику, схватил того за волосы, приподнимая голову, и со всей дури засветил монстру коленом в лоб. Тот снова рухнул оземь, притворившись мертвым, а Пендальф, победно вскинув руки, двинулся по кругу, спиной к «убитому».

Сделав полный круг, победитель развернулся к бездыханному телу и, разбежавшись, попробовал засветить врагу между ног, но вместо этого попал в жесткий захват «внезапно» ожившего монстра. Опрокинув слишком рано запраздновавшего победу «рестлера» на палубу, Диабло принялся, намотав бороду Пендальфа на свою лапу, методично колошматить того мордой о палубу, а когда старик перестал подавать какие-либо признаки жизни, уселся на того сверху и, запрокинув голову, победно заревел.

Вскочив на ноги, монстр отбежал в сторону и, подняв локоть, боком рухнул сверху на жертву, круша лежащему ребра. Не выдержавшие доски палубы проломились, и оба «рестлера» рухнули в трюм прямо в какой-то белый порошок навроде муки. Пендальф было дернулся выползти из-под навалившейся на него туши, но не тут-то было – монстр ухватил старика за ногу и принялся что было сил выкручивать ее. Увлекшись процессом, Диабло не заметил, как Пендальф тянется свободной рукой к валяющемуся неподалеку замечательному предмету корабельного имущества – обоюдоострому ломику.

Удар, пришедшийся в затылок, с одной стороны, достаточно убедительно сообщил монстру о вреде самолюбования, а с другой – дал Пендальфу несколько секунд передышки. Вскочив на ноги и оглядевшись, он заметил качающийся под потолком фонарь на длинном проводе. Подпрыгнув, старикан дернул его на себя, с корнем вырывая всю конструкцию. Оторвав бесполезный плафон, он вооружился оказавшимся у него в руках куском толстого кабеля и, запрыгнув на спину Диабле, принялся душить того, крепко затягивая удавку на широкой шее мутанта. Монстр подергался в конвульсиях несколько минут и откинулся…

Пендальф из последних сил поднялся на ноги, едва удерживая равновесие. Посмотрев на оставшийся у него в руках кусок провода, он отбросил его в сторону со словами:

– Электричество – страшная штука!!! – и, потеряв сознание, рухнул лицом в горку белого порошка…

Глава первая

РОЖИ ТЕ ЖЕ. ТОМ ВТОРОЙ

– Пендальф! – Федор вскочил на ноги, распахнутыми от ужаса глазами шаря в поисках того, что вырвало его из липких лап ночного кошмара. Пот тонкой струйкой лился по его щеке, неровной линией вычерчивая путь на трясущемся лице и стекая за шиворот.

– Колбасит, Федор Михалыч? – разбуженный этим истошным воплем, Сеня Ганджубас устало покачал головой, глядя на разбушевавшегося спутника. По всему было видно, что его порядком поддостали ночные выкрутасы приятеля.

Федор отер рукавом лицо и недовольно отмахнулся от назойливой внимательности друга:

– На ломах сижу, Сеня. Не догоняешь? Колбасит дерьмо в унитазе, а мне вообще башню рвет!

Он улегся обратно на котомку, заменявшую ему подушку, и, проморгав в едва занимавшийся рассвет остатки сна, тщетно пытаясь заснуть еще минут пятнадцать – двадцать, лягнул захрапевшего было Сеню и скомандовал:

– Подъем во всех частях Красной Армии!

Сеня, одномоментно придумавший с десяток новых фраз нецензурного содержания, тем не менее, счел наиболее безопасным для себя вариантом промолчать и, бормоча под нос наиболее удачные из изобретенных выражений, принялся собираться в дорогу.

Завтракать им было нечем, а в привычке умываться до сих пор не удалось уличить ни одного карапуза, поэтому, наскоро собрав свои пожитки, друзья двинулись в путь, всеми силами стараясь опровергнуть нехитрую истину: «Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет».

В качестве компенсации за собственную неразумность двое карапузов получали во время своего турпохода массу новых впечатлений. Живописные пейзажи вокруг словно сошли с открыток для жадных до сувениров туристов. Впрочем, Федор давно уже предпочел бы созерцать окрестные красоты исключительно в виде тех самых открыток, и только Сеня никак не мог угомониться, взяв на себя роль экскурсовода.

Они как раз карабкались по тропинке, когда из-за отдаленной вершины показалось едва выкатившееся на небо солнце. Карапуз прям присвистнул от удовольствия:

– Федор Михалыч, красотища-то какая! Даже матом ругаться не хочется… – Он оглянулся на приятеля. Судя по лицу Федора, все еще ковылявшего по тропинке, найти у того поддержку как раз в этом желании было сейчас практически невозможно, поэтому осторожный Сеня решил сменить тему: – Только зря мы пошли к Черным воротам.

Надо было идти к Белой скале. Говорят, у Черных ворот клева нет.

Федор, не поднимая головы на приятеля, не дал тому ни единого шанса усомниться в правильности выбранного пути:

– Если я не ошибаюсь, клев будет такой… что ты забудешь обо всем на свете.

Он наконец-то нагнал Сеню и, уткнувшись тому в спину, отпихнул приятеля в сторону, вглядевшись в раскинувшиеся перед ним просторы. Не слишком производительный мозг карапуза не справился с объемом предоставленной информации, и Федора снова «накрыло», да так, что он чуть не потерял равновесие. Сеня дернулся было ему на выручку:

– Федор Михалыч, опять колбасит?

Тот знаком показал, что все в порядке, и, сунув руку за пазуху, нашарил висящее на груди кольцо. Поймав недоверчивый взгляд спутника, Федор сделал вид, что лезет за чем-то другим, вытянув из-под полы видавшую виды армейскую флягу:

– Изжога замучила, – он запрокинул голову и принялся жадно тянуть из фляги неведомое для Сени содержимое. Утерев рот, он покосился на внимательно следившего за ним приятеля и, пряча флягу, выдохнул:

– Боржомчик холодный, оттягивает.

Сеня понимающе кивнул и брякнулся на ближайший валун так, словно ждал этого момента всю свою жизнь:

– Давай порубаем! – Он привычным движением освободил горловину армейского сидора и запустил внутрь руку. Пошарив среди припасов и шмотья, карапуз выволок на свет Божий трофейные сухари, завернутые в грязную тряпицу, и некстати пошутил:

– Извини, бананьев нема. Только сухари остались. Поймав недоверчивый взгляд Федора, он принялся неуклюже оправдываться:

– Ты это, не смотри, они хорошие, кошерные, – и принялся торопливо жевать их сам, внимательно поглядывая на Федора. Тот все же решился вкусить предложенного черствого хлеба, и моментально успокоившийся Сеня принялся рассуждать с набитым ртом:

– Сейчас бы «галину бланку» в кипятке забодяжить. Пару кубиков…

Федор возразил приятелю, сделав это примерно так же вяло, как жевал свою пайку:

– Пару кубиков, конечно, неплохо… Но лучше «доширака», в нем химикалии нажористей.

Сеня, в очередной раз поразившись креативности мышления Федора, сразу же согласился:

– Это точно…

Федора тем временем продолжало плющить – ему явно не сиделось на месте, поэтому, еле-еле проглотив один сухарь, он вскочил на ноги и, даже не оглянувшись на жующего приятеля, пошагал вверх по тропинке. Сеня, поперхнувшись недоеденным, подхватил свой сидор и, на ходу заворачивая остатки «пиршества» все в ту же тряпку, ринулся за ополоумевшим другом…

Если от красоты можно сойти с ума, то горные красоты вполне справлялись с этой задачей своим тошнотворным однообразием – во всяком случае, здесь некому было поручиться за разум двух карапузов, устало карабкавшихся по склонам. Ни одной живой души – даже вшивой птички, и той не попалось им за многие и многие километры пути. В связи с этим им оставалось только сверяться друг по другу. Первым засомневался Федор:

– Меня терзают смутные сомненья… Мы здесь уже третий круг нарезаем!

Сеня, впрочем, уже давно смекнул, что дело нечисто, но в силу собственной трусости не решался пойти поперек начальственного мнения. Более того, он даже решил польстить самолюбию Федора и принялся изображать из себя дурачка:

– А ты как догадался?

Федор к тому моменту уже потерял первоначальную мысль, поэтому некоторое время он смотрел на Сеню немигающим взглядом, пытаясь «догнать», чего от него хотят. Так и не справившись с непосильной задачей, он пустил в ход проверенный боевой прием отморозков по борьбе с интеллектуалами – принялся «быковать»:

– Сдается мне, Сеня, сухари были не очень кошерные. Или с желудком у тебя что-то не так. Запашину чуешь?

Сеня только виновато развел руками:

– Какой стол, такой и стул!

Федор наклонился к нему поближе – видимо, для лучшей усваиваемости преподносимого урока – и назидательно произнес:

– А что я тебе говорил? «Доширак» нежнее аромат дает.

Сеня так и остался в полном недоумении от того, каким образом сложилась беседа, но, как всегда, предпочел промолчать. Разговор и так не клеился, поскольку Федор обитал где-то в других мирах, и до самого ночлега они более не обменялись даже десятком слов.

За десятки дней пути карапузы постепенно привыкли к полному одиночеству среди горных вершин и неведомо кем проложенных тропинок, стекающих вниз по склонам и вновь взбирающихся к заоблачным кручам. Никто за эти дни не беспокоил их своим присутствием – ни люди, ни звери, ни даже птицы. Да будь и по-иному – и все равно им не пришло бы в голову озаботиться собственной безопасностью. Любой ночной шушере карапузы, расположившиеся на ночлег, достались бы легче, чем Пенкин Моисееву. Костров они не разжигали, часовых не выставляли, даже ножичка перочинного и того под рукой не держали.

Этой же ночью двое друзей не позаботились даже о том, чтобы сойти в сторону с тропинки или укрыться за надежной спиной какого-нибудь валуна, – Федор и Сеня уснули прямо там, где присели на землю, когда их застала темнота. Их пятки сверкали в лунном свете, представляя собой неплохой ориентир для пары голодных глаз, наблюдавших за карапузами из темноты.

Впрочем, этого ночного «гостя» собственная конспирация тоже не слишком заботила. Его сдавленное шипение давно привлекло бы чужое внимание, если бы не фантастическая беспечность карапузов. «Гость», зашедший на карапузов со стороны склона, подбирался к ним все ближе и ближе, не переставая сыпать проклятиями:

– Дети – цветы жизни… Ворье, блин, растет! – Он помахал тощим кулаком чуть не перед самым носом своих жертв.

– Спрячь под трусами колечко с цепями… выкраду вместе с трусами! Спят, ворюги мерзкие. Спите, спите, – он практически навис над двумя карапузами, сладостно перебирая в уме возможные варианты жестокой мести: – Щас узнаете, как чужие пещерки обносить! – В этот самый момент он оступился и, стараясь сохранить равновесие, неуклюже оперся рукой прямо на голову одного из карапузов.

Тот подскочил как ужаленный, попутно подняв на ноги и своего спутника. Кошмарная морда, глядевшая на них из темноты, возможно, и произвела бы впечатление на карапузов, случись эта встреча буквально парой месяцев раньше, но сейчас сладкая парочка принялась мутузить свалившегося им на головы хмыря с таким воодушевлением, что оставалось только удивляться их комсомольскому задору. Периодически налетчику удавалось от души врезать то одному, то другому карапузу, но постепенно силы покидали его. До поры до времени его спасала удивительная изворотливость, но постепенно молодость взяла верх над неправильным образом жизни – приперев ночного гостя к стенке, Сеня удовлетворенно хмыкнул:

– Это че, Федор, местные, что ли?

– Да не, Сень, ты же знаешь, местные по одному не ходят. Нет, брат, это совсем другой фрукт! Довелось нам, Сеня, поручкаться с самим Голым!

Он от всего сердца пнул неприятелю коленом промеж ног, а Сеня не преминул пожаловаться:

– Он меня трогал за всякое, гад такой! Федор только усмехнулся в ответ и, наклонившись к поверженному, посоветовал:

– Тебе, мил человек, в метро надо промышлять, в час пик! Там выбор больше, а риску меньше, поверь моему опыту!!!

Он еще раз «для острастки» пнул скорчившегося на земле хмыря и скомандовал Сене:

– Вяжи его, с собой потащим. За языка нынче хорошую награду дают!!!

Сеня, который с детства не мог справиться даже со шнурками, весьма своеобразно представлял себе процесс «вязки языка». Руки пленного были перетянуты за спиной его собственными трусами, а самого хмыря Сеня тянул за собой, привязав поводок к причинному месту несчастного и не забывая время от времени поддергивать бечеву, отчего Голый принимался орать благим матом:

– Отдайте шмотки, волки! Хоть трусы верните, дайте срам прикрыть!

Сеня, внезапно выдвинувшийся в какие-никакие начальники, пребывал в прекрасном расположении духа и потому был особенно разговорчив:

– Заткнись! Ты и без трусов неплохо смотришься. Твоя фамилия Голый.

Он похлопал Федора по плечу, стараясь привлечь внимание приятеля к собственному красноречию:

– Здорово я его приколол, а?

Ковылявший позади Голый пытался не допустить натягивания бечевы, из последних сил стараясь выдерживать темп марша, заданный карапузами, но, поскольку Сеня давно смекнул, что к чему, то притормаживая, то переходя на бег, – удавалось это пленнику редко, поэтому он не прекращал верещать:

– Вы жалкие, ничтожные личности!

Не вытерпев, Сеня остановился и принялся шустро сматывать веревку – Голый потрусил ему навстречу, рухнув прямо у ног своего мучителя. Карапуз наклонился над ним и прошипел:

– Сейчас я тебя буду бить.

Смотревший на все это со стороны Федор задумчиво произнес:

– Возможно, даже ногами.

Однако, еще раз окинув взглядом жалкое тело пленного, он покачал головой:

– Нет, бить нельзя, Пендальф не велел. Моментально почувствовавший слабину Голый принялся верещать пуще прежнего:

– Я бывший депутат Государственной думы, верните кольцо. Я старый, больной человек. Я три года не был в бане. Меня девчонки не любят, отдайте кольцо!

Федор все еще пребывал в состоянии странной задумчивости – он снова покачал головой и произнес:

– С кольцом ты им тоже на фиг не нужен.

Голому было не до чувства собственного достоинства, поэтому он не стал спорить и решил немного сменить курс:

– Вы еще не знаете, кем был Голый до революции! Поезжайте в Мордовию и спросите.

Сеня презрительно сморщился в ответ:

– Ну и кем, интересно, был Голый до революции?

Голый, окончательно уверившись, что с ним ведут игру в «плохого-хорошего» полицейского, и, кроме того, давно врубившись, кто тут «главный», принялся лебезить перед Федором:

– Нет, вы поезжайте и спросите. Голый был интеллигентом.

Сеня тоже смекнул, что дело пахнет керосином, и попытался было вернуть утраченную инициативу, а заодно постарался не подпустить Голого близко к Федору, рванув веревку с такой силой, что пленник юлой завертелся от боли:

– Врешь, гад! Стоять, кому сказано!

Федор перехватил бечеву из рук приятеля, резко оттолкнув его самого:

– Убьешь! Сеня!

– Какой он интеллигент, Федор? Ты на руки его посмотри! У настоящих интеллигентов ногти крашеные! – все еще пытался сопротивляться Сеня, но Федор уже направился к лежащему в пыли Голому.

– Так ты, говоришь, коренной мордовец? – Да!

– Веревка не жмет?

В глазах Голого надежда переросла в уверенность – его ставка сыграла на все сто:

– Есть децл.

Федор бросил пленнику второй конец веревки и, выпрямившись, отчеканил:

– Значит, так, мордва, поведешь нас на свою малую родину.

Два раза повторять Голому не пришлось – взяв с места в карьер, освобожденный хмырь понесся по тропе так, словно всю жизнь водил пешие экскурсии в Мордовию.

В доброй сотне верст к югу пробирался через скалистое ущелье передовой отряд урок – тех самых, что неделю назад завалили Баралгина и захватили в плен Чука и Гека.

В плотном строю марширующих с трудом можно было различить двух карапузов, болтающихся за спинами бойцов, – от идеи заставить двух малахольных друзей идти свои ходом слишком быстро пришлось отказаться – те не выдерживали заданного темпа на марше. Поэтому, весьма комфортно расположившись на закорках у своих «извозчиков», двое карапузов очень быстро потеряли нюх, как в прямом (вонь, исходившая от взмыленных урок, была просто запредельной), так и в переносном смысле – одуревший от жары и тряски по бездорожью, Гек принялся издеваться над урками:

– Шире шаг! Жми, залетные!

В этот момент колонна резко остановилась, и Гек, по инерции ткнувшийся в спину своему носильщику, пребольно ударился лбом об его каску. Где-то впереди шло короткое совещание командного состава. Чук прислушался – кажется, разговаривали на «великом и могучем „командирском"», с которым он был немного знаком – правда, исключительно по словарику:

– Старшой, «женщина легкого поведения», в натуре! Пацаны говорят – «устали совершать действия сексуального плана» в корень, передохнуть надо, «действия сексуального плана в повелительном наклонении» мой лысый череп!

– В морге, «женщина легкого поведения», передохнете!!!

Дуболом, обращавшийся к командиру, не слишком разбирался в юморе, поэтому принял все за чистую монету:

– Понятно! Следующий привал в морге!

Гек тоже ненадолго задумался, а потом шепнул Чуку:

– В морг нас несут…

– Надо как-то предупредить наших, – задумался Чук. – Слушай, а давай скинем им знак какой? Вот, например, значок твой, – он кивнул на болтавшуюся на плаще Гека заколку в виде листика непонятного растения.

– Да щаззз, – встрепенулся Гек. – Ты втыкаешь, на что замахнулся? Это, между прочим, флаер на двадцатипроцентную скидку у любого дилера – достался мне как лучшему покупателю прошлого года!!!!

– Гек, ты, что, тупой? Все правильно – они подумают, что, раз ты скинул такую мегафичу, – значит, все, кранты тебе!!!

Гек задумался – по всему было видно, что ему до чертиков жаль расставаться с личным имуществом, но все же карапуз решился:

– Ладно, все равно, я думаю, в морге ниче не взять, – он зубами отодрал значок с плаща и выплюнул его на дорогу…

В десятке километров позади урочьего отряда преследовавшие его Гиви, Лагавас и Агроном тоже остановились для небольшого отдыха. Вернее, остановились Лагавас и Агроном – Гиви до привала оставалась еще добрая сотня метров, на которую он отстал от своих товарищей по партии.

Агроном посмотрел на пылящего по тропе гнома, потом обернулся туда, где далеко впереди клубилась пыль, поднятая сотнями урочных башмаков, и поделился своими соображениями с Лагавасом:

– В Мордовию ломятся, демоны. Надо спешить. Бегом!

В этот момент их нагнал запыхавшийся недомерок, и Лагавас еще успел скомандовать бедняге, уходя на трассу с «низкого старта»:

– Давай, Гиви.

Ошалевший гном, так надеявшийся на отдых, только и смог протянуть вслед удаляющимся спутникам:

– Гиви и так уже три дня дает без пэрэдыху. Сколки можьна! Хоть бы раз сказали: «Ара, давай ужэ пэрэкурым».

Часом позже их небольшой отряд выглядел все так же привычно – несущегося впереди Агронома подпирал быстроногий Лагавас, а в сотне метров позади, извергая страшнейшие проклятия всему сущему на свете, ковылял запыхавшийся недомерок.

Внезапно Агроном опустился на колено и поднял вверх руку, обозначив тем самым короткую передышку. Подняв что-то из дорожной пыли, он протер находку перчаткой и бросил через плечо склонившемуся позади Лагавасу:

– Так-так… Карапузская фенька в виде листа ганджубаса.

– А говорили, что не курят. – Лагавас выглядел слегка удивленным, но Агроном только поиздевался над наивностью товарища:

– Ага! При этом хихикали, как идиоты… Эльф в свою очередь повернулся назад, чтобы поиздеваться над гномом:

– Гиви, давай еще!

Практически невменяемый уже гном рухнул на колени возле своих соратников и просипел:

– Вай, ну кто так гаварит! Ты скажи: «Гиви Зурабович, дарагой, давай еще, пажаласта!» Вот тагда Гиви даст. И вообще – вернемся домой, сяду на Гербалайф.

Лагавас ласково улыбнулся гному:

– Гиви, хочешь похудеть, спроси меня, как.

Думавший о чем-то своем, Агроном еще несколько минут продолжал пялиться в раскинувшуюся перед ними холмистую равнину, покуда неожиданно не обратился к спутникам:

– Незалежная Рохляндия. Я вот че тут подумал, братва! На фиг они карапузов сперли? Наверно, это и есть банда педофилов из первой книги!!!

Ему никто не ответил, но он, казалось, и не ждал ответа, вглядываясь куда-то за горизонт, словно мог видеть нечто большее, чем позволяло его зрение…

Впрочем, увидеть то, что в этот момент происходило на знакомой уже конспиративной даче Сарумяна, он, конечно же, не мог. Хозяин же дачки знал куда больше Агронома и видел то, что узреть даже самому острому глазу было не под силу, – вот и сейчас Сарумян водил мышкой по коврику, вышаривая в Интернете нужную информацию:

– Так-так, что у нас тут? – Он открыл почтовую программу, пробежал глазами по заголовкам. – Донесения со спутников-шпионов? Посмотрим!

Он выбрал в закладках ссылку на сервис I-friends, ввел пароль и принялся разглядывать апартаменты Саурона.

Высоченные башни вздымались одна подле другой, соединенные гигантскими мостами, от края до края забитыми марширующими войсками. Сарумян аж крякнул от удовольствия:

– Добровольная народная дружина имени Саурона… Неплохо, неплохо!

Камера скользнула вверх, забирая все выше и выше, к вершине самой высоченной башни:

– Хм, а хата у него определенно выше моей. Похоже, компенсирует недостаток размера в другом месте…

Словно в подтверждение его мысли на рабочем столе всплыло новое письмо, настойчиво предлагающее приобрести «уникальный вакуумный увеличитель пениса – результат уже до первого применения». Злорадно усмехнувшись, Сарумян отфорвардил его на sauron: – Тоже мне, блин… клиника Святослава Федорова!!! Хорошо хоть не гинекологический центр!!!

В голове его завертелась-запиликала дурацкая песенка: «Эти глаза напротив…»

Он с досадой плюнул себе под ноги и выключил компьютер – по давно заведенному распорядку дня ему предстояло совершить привычный обход собственного приусадебного хозяйства.

Впрочем, и без дополнительного «пригляда» работы на дачном участке не останавливались ни на секунду – ни днем, ни ночью. Урки занимались привычным делом – валили лес бензопилами и обычными «двуручками». Повсюду полыхали огромные костры, сталелитейные цеха будто сами собой выдавали на гора месячные нормы выплавки за несколько дней. И все же педантичный Сарумян не оставлял процесс без личного присмотра и мудрого слова ни на минуту. То тут, то там толкал он пламенные речи:

– Кто норму выполняет, тому талоны на усиленное питание. Арбайтен по-стахановски. Строжайшее соблюдение дисциплины труда и правил техники безопасности должно стать нормой жизни! План – закон, выполнение – долг, перевыполнение – честь!

Он остановился у огромного чрева, из которого один за другим вываливались заключенные в кокон новые солдаты для его несокрушимой армии. Вылупляясь, словно цыплята из яйца, бойцы представали его взору…

Сморщив нос, Сарумян скомандовал провожатому:

– Которые из дерьма вылупились – помыть, переодеть и в отряд. Или помойте прямо так, в шмотках!

Его потянули за рукав: