1-3 ноября

 
      …Ружин припарковал машину. Несколько минут не выключал двигатель, сидел, греясь. Автомобилей на стоянке мало, два-три, усыпанные стылой осенней росой, с порожков и бамперов лениво падают капли, как после дождя. Сонно вокруг, сыро. Раннее утро. Гостиница "Солнечная" поблекла, стекла не блестят, мутные. Ружин наконец выбрался из машины, с трудом, кряхтя; снимая "дворники", задел плащом крыло, измазался бурой грязью - машина неухоженная, потеряла цвет, вместо белой темно-серая - даже не заметил, поднял воротник, запахнул плащ, длинный, мятый, сутулясь, валко взбежал вверх по ступенькам, к набережной. На набережной скоро засеменил к решетчатой калитке открытого кафе, в котором они как-то летом были с Феленко. Сквозь решетку видно, что на открытой площадке столиков нет, но дальше крытый павильон. И из-за его двери доносится приглушенно музыка, над дверью надпись: "Кафе "Русалка". Ружин дернул на себя решетчатую калитку. Бесполезно. Замок на цепи, грузный, ржавый. Ружин потряс прутья, крикнул:
      – Эй!..- И еще: - Эй!..- И опять: - Эй!
      Из павильона вышел швейцар, старый знакомый, Ружину ручку жал, скалился тогда летом… Не спеша приблизился, спросил, равнодушно жуя:
      – Чего надо?
      Ружин приветливо заулыбался, проговорил бодренько:
      – Ты чего, Степаныч, не узнаешь?
      – Чего надо? - повторил швейцар, облизнул сальные губы, проглотил, что жевал.
      – Поесть бы,- Ружин приблизил лицо к решетке, заулыбался еще приветливей.В такую рань только у вас поесть-то и можно.
      Степаныч поморщился, когда Ружин дыхнул на него, сказал брезгливо:
      – Визитную карточку давай.
      – Степаныч, это же я, Ружин.
      – Вы пьяны,- сказал швейцар.
      – Это со вчерашнего,- сказал Ружин, хихикнув.- Набрался, как стервец, башка трещит. Войди в положение.
      – Нет,- швейцар повернулся, двинулся обратно. Ружин протянул руку, успел ухватить Степаныча за воротник, подтянул к себе, выцедил зло:
      – Обнаглел, толстомордый! Открывай! А то припомню кой-чего, посажу!
      Швейцар с неожиданной ловкостью крутанулся на месте, вырвался, ощерился:
      – Не посадишь, гад! -взвизгнул.- Кончилось твое время! Теперь ты дерьмо! Тьфу! - сплюнул, затопал к павильону.
      Ружин вцепился в решетку, тряхнул ее, зазвенела цепь, забухал замок, заорал, багровея:
      – Прибью, мерзавец! Ты меня не знаешь, жирный болван! Я тебя достану! Отбивные сделаю из твоей свинячьей задницы! И сам схаваю под водочку холодную! Открывай! - голос сорвался, Ружин всхрипнул, закашлялся, кашляя, все грозил кулаком. В дверях кафе показались два малых, краснолицые, с борцовскими шеями, ковыряя в зубах, скучно посмотрели на Ружина. Ружин сгорбился, держась за горло, кашель все еще бил его, махнул рукой, повернулся и побрел к стоянке, подрагивая плечами. Парни и швейцар посмеялись и скрылись в кафе.
      …Ружин опять гонял машину по пляжу, как тогда летом. Только теперь рядом ни Леры не было, которая так смешно жмурилась от страха и повизгивала тонко, как озябшая собачонка, и никого другого не было. Некому было сидеть на соседнем сиденье. Вот так вышло. Песок был смерзшийся, темный, как по асфальту неслась машина, с визгом завалилась на вираж, с жестким шипеньем взметала из-под колес влажные песчинки, крутилась волчком на месте и вдруг срывалась стремительно, присев на мгновение на задние колеса аж до самых бамперов.
      И на шоссе опять милицейский мотоцикл желтел, а возле него гаишник курил - но другой уже, не тот, который летом за Ружиным гонялся - постарше, позлее - и с тяжелой непримиримостью взирал на ружинские выкрутасы.
      Ружин заметил его, усмехнулся, на полном ходу выскочил на шоссе, помчался, не сбавляя скорости. Гаишник прыгнул в седло, поспешно затарахтел следом, засвистел запоздало, прокричал что-то в рацию, замахал жезлом. Но куда там, Ружин уходил все дальше и дальше. Как и предшественник его, гаишник тоже наперерез помчался по выбоинам, по камням, по жухлой, мокрой траве. Грязи не было, и поэтому мотоцикл пробрался-таки; ревя и буксуя, выпрыгнул на шоссе, перегородил дорогу перед самым почти носом Ружина. Милиционер соскочил с седла, подбежал к машине, придерживая болтающуюся на боку рацию, постучал в закрытое окно. Ружин не реагировал, сонно смотрел в окно, недвижный. Гаишник дернул на себя дверцу, и Ружин вывалился наружу, прямо на асфальт, вяло перекатился на другой бок, забормотал что-то. Милиционер отпрянул опасливо.
      – Вот те на,- сказал, приглядевшись внимательней, нагнулся, принюхался, добавил удовлетворенно: - Вдрызг, скотина.
      Ружин зашевелился, подполз к дверце, держась за нее, поднялся, мутно глянул на милиционера, заговорил невнятно:
      – Перед заходом солнца… слалом очень полезен, когда трамваи не ходят, вот так, понял?.. Я за зубной щеткой еду, понял? Вот так…
      – Понятно, а как же,- сказал гаишник, кладя планшетку на капот.- Сейчас мы почистим тебе зубки и без зубной щетки. Давай документы.
      Ружин хитро хихикнул и достал из кармана двадцать пять рублей.
      – Во мои… эти документы. Проверяй. Сержант сузил глаза, нажал тангенс рации, проговорил в микрофон:
      – Сто второй, сто второй, докладываю, владелец автомобиля ноль, ноль, шестьдесят восемь предлагает мне взятку в количестве двадцати пяти рублей. Сильно пьян.
      Ружин с неожиданной резвостью прикрыл микрофон, заговорил, улыбаясь:
      – Ты чего, парень. Пошутил я. Я трезв, как стекло. Скучно просто, вот и веселюсь. Извини, если что…
      – Документы! - губы у сержанта задрожали от напряжения и злости.
      – Да брось, пошутил я,- Ружин отступил на шаг, занес ногу, чтобы забраться в кабину.- Поеду я… Гаишник крикнул угрожающе:
      – Стоять! - для пущей острастки схватил Ружина за плечо, рванул на себя, да так сильно, что тот едва устоял на ногах.
      – Что ж ты делаешь?! - проговорил Ружин и машинально, не отдавая себе отчета, коротко ткнул сержанта в живот, затем для надежности еще раз, так же стремительно и коротко. Сержант согнулся, выкатил глаза. Ружин оттолкнул его от машины. Милиционер не удержался, упал неуклюже. Ружин поморщился, сел в кабину и тут услышал ноющий голосок сирены, из-за поворота показалась милицейская "Волга".
      – Идиот,- сказал себе Ружин и устало откинулся на спинку сиденья…
      – Ружин,- окликнул его дежурный из-за барьера, капитан лет за сорок, тихий, раздумчивый, когда говорит, глядит в глаза, что-то ищет там, в глазах. Это редкость, когда за барьером и ищет. Ружину он понравился. Он вскочил, подошел поспешно, склонил голову выжидательно.
      – Ружин,- сказал капитан, почесав переносицу.- Мы вынуждены задержать вас до выяснения обстоятельств. Скоро приедет дознаватель, я уже позвонил. Сопротивление работнику милиции при исполнении - дело нехорошее, знаете ли.
      – Да пошутил я,- Ружин прижал ладони к груди.- Разыграть решил сержанта. Я сам бывший сотрудник, начальник отделения отдела уголовного розыска города. Вы должны знать меня.
      – Бывший,- вздохнул капитан.
      – Да что вы, ребята,- Ружин повернулся к трем суровым обветренным офицерам ГАИ, стоявшим неподалеку, заулыбался просительно.- Все же свои…
      Офицеры не дрогнули, не тронуло сочувствие их свекольные лица. Крепкие ребята, сто лет им жить.
      – Были свои,- грустно заявил капитан и опять вздохнул.- Было время. Была работа. Все по-другому теперь, все по-другому.
      Иные дуют ветры, никакого благодушия, никакого кумовства, все - строго по закону…- вытянул шею, сказал кому-то вбок: - Отведи его в третий кабинет, он пустой, пусть подождет.
      Откуда-то появился молоденький милиционер, строго указал Ружину, куда идти. Уже у порога капитан остановил его:
      – Если желаете, можете позвонить, сообщить, что вас задержали, а то искать будут.
      Ружин растерялся. Сообщить? Кому? Кто его будет искать? Даже смешно, и он усмехнулся.
      – Если некому,- сказал капитан,- тогда идите. Ружину показалось, что желторотый милиционер хмыкнул.
      – Как так некому? - он круто повернулся.- Это почему же некому? - он возвратился к барьеру, шаг быстрый, уверенный, кивнул капитану: - Спасибо,- набрал номер, подождал.- Феленко? Ружин. Здравствуй. Неподалеку я тут от тебя…
      В кабинете столы, стулья, грязно-желтые в трещинах, с нечищеными металлическими бляшками на боках "МВД 1964 г.", давно срок износа вышел, а все служат, бережливые люди у нас, экономные, есть чему иностранцам поучиться, холодный сейф в углу, стены голые, на окнах занавески, на занавесках чернильные пятна, застиранные, но не отмытые. Безлико здесь. Никак. В окно сигануть хочется. Ружин раздвинул занавески, прижался лбом к выстуженному осенью стеклу. Под окном на лавке сидел маленький пожилой милиционер и строгал перочинным ножом палочку. Выстругает одну до размера спички, бросит под ноги, другую возьмет… Заскользил Ружин лбом по стеклу, вниз, скрипуче, ткнулся головой в руки, покоящиеся на подоконнике…
      Колыхнулись занавески, вздрогнуло стекло, Ружин поднял голову, огляделся рассеянно, лицо сонное, хотя и не спал вовсе, и не дремал даже, мерещилось что-то зыбкое, причудливое. В проеме раскрытой двери увидел Феленко и за его плечом еще кого-то в милицейской фуражке. Знакомое лицо, тоже обветренное, огрубелое, как и у всех здесь. Ружин встал, растирая лоб, шагнул навстречу. Феленко протянул руку, сказал:
      – Все в порядке. Пошли,- плащ на нем короткий, штопаный, с желтыми пятнами от неумелой глажки.
      – Я приехал с трассы и услышал, как ваш приятель объясняется с дежурным,сказало знакомое лицо в милицейской фуражке.- Фамилию я вашу тогда летом хорошо запомнил, крепко,- и лицо криво усмехнулось.
      Ружин, узнавая, покачал головой - тот самый старший сержант-гаишник, который гонялся летом за ними с Лерой и которого он заставил явку с повинной на себя писать. Веселые были времена.
      – Я все уладил,- сказал сержант.- Считайте, что ничего не было.
      – Спасибо,- поблагодарил Ружин.- Хотя, наверное, не стоило беспокоиться. Я уже свыкся с мыслью, что я преступник, даже интересно. В жизни так мало интересного. Право, не стоило…
      – Не дури,- Феленко ухватил его за рукав, потянул за собой, повернувшись к сержанту, с виноватой улыбкой объяснил: - Он немного не в себе, перенервничал.
      – Я понимаю,- кивнул сержант.
      Дежурный встал, увидев Ружина, протянул руку через барьер, улыбаясь:
      – Рад, искренне рад, что все обошлось. Мы были не правы. Клеменко покаялся, что все сочинил, лицо ему ваше не понравилось. Мы его накажем… Друзья наших друзей - наши друзья.
      Ружин протянутой руки не заметил, погрозил пальцем.
      – Никакого благодушия,- сказал назидательно и важно зашагал к двери.
      – Перенервничал,- развел руками Феленко.
      Пока Ружин открывал машину, сержант топтался за его спиной.
      Ружин отворил дверцу, не спеша повернулся к нему.
      – Мы вроде теперь в расчете,- осторожно проговорил сержант.- Протокол задержания, рапорт Клеменко у меня. Можем обменяться.
      – Чудесный ты парень, сержант,- Ружин сел в машину привычно, с удовольствием.- Жить тебе при коммунизме. Позвони на днях, обменяемся.
      – Вот и все,- сказал Ружин, когда они отъехали.- Жалко.
      – Что все? - спросил Феленко.- Что жалко?
      – Теперь опять всем наплевать, в каком году я родился,- сказал Ружин,какое у меня образование и что я могу показать по существу заданных мне вопросов…- последние слова произнес жестко, по-прокурорски, как на суде.
      – Не понял,- Феленко с подозрением покосился на Ружина.
      – А показать я могу много, до черта я могу показать, только спросите Но теперь опять никто не спросит. Ты знаешь,- сказал он, глядя на дорогу, улыбнулся отрешенно,- это кайф, когда кому-то интересно знать, кто ты. Вроде как в детстве: играли в прятки, тебя не нашли, забыли, разбежались, а ты сидишь один и вроде как нет тебя, вроде как и не родился еще, а потом раз - нашли, случайно, и счастье…
      Какое-то время ехали молча.
      – Деловой сержантик,- Феленко решил сменить тему.- Пошушукался с дежурным, к начальству сбегал, вернулся, опять пошушукался и все путем. Приятель?
      – Почти родственник.
      Машина свернула под "кирпич", на узкую асфальтовую дорожку. По бокам деревца, черные, мокрые, асфальт тоже мокрый, испятнан лужами, и в обочинах вода, зеленая, томится, бродит. Вскоре за реденьким перелеском увиделись здания, сначала одно, белое, с серыми подтеками, буквой "П", типичное школьное строение, затем поодаль, правее, другое - одноэтажное, длинное, вроде казармы, вокруг голо, бурая трава, вместо деревьев - стенды с наглядной агитацией, длинная мачта с флагом, верхушка покачивается под ветром. Флаг, как только что выстиранная простыня, обвис, съеженный, не шелохнется.
      – Сурово,- заметил Ружин.
      – Обыкновенно,- отозвался Феленко.- Это не санаторий. Это место, где люди учатся жить,- помолчав, добавил негромко: - Где я их учу жить.
      Ружин поднял брови, но ничего не сказал.
      Обогнули школьное здание, въехали во двор. Во дворе около десятка ребятишек разных возрастов под командой чернявого крепыша занимались зарядкой. Лица истомленные, пот по щекам, голые ноги в грязи. Крепыш выкрикивает что-то коротко, как кнутом щелкает. Ружин заметил среди ребят двух девчонок. В глазах набухли слезы, но подчиняются.
      – Поздновато для зарядки.- Ружин посмотрел на часы.
      – Это не зарядка,- Феленко внимательно разглядывал детей.- Это наказание. Я не сторонник внушений и экзекуций. Только спорт. Здоровее будут.
      – Ив чем они провинились? Изнасиловали учительницу? Подожгли интернат?
      Феленко пожал плечами:
      – Кто за что. Кто болтал на уроке, кто без команды есть начал, кто девчонок лапал…
      – Ты шутишь? - тихо сказал Ружин.
      – Я никогда не шучу,- Феленко открыл дверцу и вышел из машины.
      – Три-четыре! - скомандовал крепыш.
      – Добрый вечер, товарищ директор! - проскандировали ребята. Феленко чуть качнул головой.
      – На сегодня хватит,- обронил он.
      – Директор? - удивился Ружин, тоже выходя из машины.
      – Пока исполняющий обязанности,- сказал Феленко.- Прежнего на пенсию отправили.- Он ухмыльнулся.- Я отправил.
      Они сидели в комнате Феленко за квадратным столом. Перед каждым стакан чая, печенье, варенье в розетках, алое, прозрачное, вкусное. За окном сумерки, небо серое, низкое, давит. Задернуть бы шторы и не видеть его. Ружин встал, задернул.
      – Что? - спросил Феленко, повернувшись резко.
      – Включи свет.
      – А-а,- Феленко включил. Абажур зелено засветился изнутри, старенький, мягкий, с бахромой, кое-где щербинки. Строго в комнате и скучно, будто временно здесь человек живет, хотя это его дом уже столько лет. Шкаф, кровать, тумбочка, стол, стулья. Все.
      – Останешься? - спросил Феленко.- На работу теперь тебе не спешить.
      – Останусь,- сказал Ружин.- А может, и вообще поживу.
      – Поживи,- согласился Феленко.- Полезно будет.
      – Кому? - спросил Ружин.
      Феленко задержал взгляд на Ружине, не ответил.
      – Встаю я рано. И тебя приучу,- он медленно лил кипяток из чайника в стакан, с рассеянной полуулыбкой наблюдал, как от жаркой влаги запотевают тонкие стеклянные стенки.- Рассвет встречаю на море. Каждый день.
      – Мазохист,- хмыкнул Ружин.
      – Жизнь катастрофически коротка. Сон - расточительство. И наши с тобой чаи - расточительство. И наша суета в ГАИ - расточительство… Немного сна, немного еды, и работа, познание, дальше, дальше, дальше…- он перевел дыхание.- Без перерыва я вколачиваю в их податливые головки знания, каждый час, каждую минуту, секунду. Не терять ни мгновения. Я выращу качественно новый отряд интеллектуалов, они перевернут страну. Они вышибут мерзавцев, лентяев, глупцов, они создадут…
      – А если,- прервал его Ружин,- а если кто-то не способен или кто-то просто хочет подурачиться, поиграть, побеситься или сбежать с уроков в конце концов…
      – Во двор! И приседать, приседать…- он оборвал себя, прикрыл глаза, потер их пальцами, сильно, до красноты, поднялся, сказал с легкой усмешкой: - Не радуйся, не поймал. Я не фанатик. Просто больно смотреть вокруг. Пойдем, я покажу тебе комнату.
      В коридоре полумрак, тихо, бледные проемы окон, вздрагивающие тени на стенах, на полу. Возле одного из окон Феленко задержался, замер.
      – Дрянь,- выцедил.
      – Ружин тоже посмотрел в окно, увидел вдалеке, у перелеска тонкую девичью фигурку в светлом длинном плащике.
      – Ну и что? - спросил.
      – Левее,- подсказал Феленко.
      Ружин посмотрел левее. Различил высокий силуэт. Парень. Он приближался к девушке.
      – Колесов,- сказал Феленко.- Она, сучка, к нему ковыляет.
      – Ух ты,- отозвался Ружин, вгляделся внимательней.- Откуда он?
      – Из города,- Феленко повысил голос.- Я же сказал ему, ни ногой сюда, бандит! И ее предупредил, увижу еще раз - выгоню! Сдохнет ведь под забором, проститутка!-Он круто развернулся, двинулся в обратную сторону, к выходу из школы, махнул Ружи-ну.- Пошли!
      Шли быстро, шумно, с хрустом давили гравий, потом шагали по траве, она скрипела под подошвами, мокрая. Ружин поскользнулся, упал на руки тренированно, отряхиваясь, чертыхался, грязными ладонями еще больше испачкал джинсы, свитер. Ветер резкий, впивается в глаза, холодно, тревожно.
      Девушка толкала Колесова: беги, мол, чего ждешь, дурачок. Но тот стоял недвижно, только кулаки сжал, то ли от холода, то ли от злости или чтоб смелости прибавить; прищурившись, смотрел неотрывно на приближающихся.
      – Когда ты пришла ко мне, голодная, в слезах, без копейки за душой,Феленко вытянул длинный палец в сторону девушки,- я сказал тебе: живи, работай. Я помогу. Я сделаю тебя чистой, светлой, настоящей!.. Ты станешь человеком будущего! Только надо этого очень хотеть!
      – Я не хочу,- тихо сказала девушка. Ружин едва расслышал ее голос.
      – Что?! - Феленко отпустил палец.
      – Она сказала, что не хочет,- медленно, отчетливо проговорил Колесов, он разжал кулаки, обтер ладошки о куртку и снова сжал пальцы.
      – Вон,- спокойно сказал Феленко.- Немедленно.- Он дернул плечами, пробормотал что-то, повернулся, зашагал к школе, сутулый, сникший, казалось, он вымок и с него капает вода, с волос, с пальцев, с плаща. Ружин догнал его.
      – Послушай,- попытался остановить за руку.- Так нельзя. Куда им сейчас идти? Поздно. Не сходи с ума. Они же дети…
      Феленко вырвал руку, неприязненно, брезгливо, смотрел перед собой отрешенно.
      – Грязь, грязь, везде грязь,- говорил невнятно под нос.- Она сильнее, пока сильнее, но кто-то должен начать,- остановился вдруг, повернулся к Колесову и девушке, закричал, не сдерживась: - Чего стоишь?! Убирайся! Собирай барахло и убирайся!
      Чай в стаканах еще дымился, и варенье по-прежнему светилось рубиново. Тепло, хочется спать.
      Ружин надел плащ, завязал пояс. Феленко некоторое время молча смотрел на него, потом спросил:
      – Вернешься?
      Ружин не ответил, потянулся к столу, взял пачку сигарет, сунул в карман.
      – Ты ничего не понял,- сказал Феленко. Он сел на кровать. Строго, по-солдатски выправленное одеяло встопорщилось.
      – Может быть,- Ружин пожал плечами.
      – Я от многого отрекся ради них,- с горечью проговорил Феленко.- И еще от большего отрекусь.
      – Наверное,- сказал Ружин, он внимательно оглядел комнату, не забыл ли чего.
      – Чистота помыслов и взглядов не дается просто так,- Феленко безуспешно пытался поймать взгляд Ружина.- За них нужно бороться, иной раз жестоко.
      – Тебе видней,- Ружин был уже у двери.
      – Ничего ты не понял,- Феленко тряхнул головой - Постой,- он выдвинул ящик тумбочки, вынул деньги.- Здесь восемьдесят рублей Это зарплата Светы. Она провалилась в институт, и я взял ее уборщицей.
      Ружин взял пачку, пересчитал.
      Повертел бумажки в руках, положил на стол. Феленко усмехнулся.
      Ружин вышел. Через какое-то время за окном послышался его голос: "Забирайтесь, ребята",- потом заработал двигатель, зашуршали шины по гравию, и все стихло. Феленко встал, аккуратно поправил постель, гладко, без морщинок, снял плащ, сел за стол, сделал глоток из стакана…
      – Здесь? - спросил Ружин, притормаживая.
      – Здесь,- сказала Света.- Останавливайтесь, ну что же вы? Теперь чуть назад сдайте, вон к той кадке.
      – К какой кадке? - Ружин переключил скорость, повернулся назад.- Я ни черта не вижу.
      Вокруг вязкая темнота, южная, хотя, если пообвыкнуть, приглядеться, можно угадать силуэты заборов, деревьев за ними, кубики домов Кое-где справа, слева в окошках свет, тусклый, в двух-трех домах, остальные безжизненны, слепы. Свет и в доме, который они искали. Он далеко, в сотне метров впереди, левее, там много света и не только в окнах, но и во дворе, яркие лампы отливают серебром и на деревьях в саду, и слышится музыка со двора, и плавная и мощная одновременно, знакомая - вальс.
      – Только бы сигнал она услышала,- сказала Света.
      – Какой сигнал? - не понял Ружин.
      Света приложила ко рту две сложенные горстками ладони и дунула в них. Вытек странный ноющий звук, отдаленно напоминающий сирену.
      Ружин покрутил головой.
      – Как в фильме про разведчиков,- сказал он.
      – А мы и есть разведчики,- серьезно ответила девушка. Она выдохнула решительно и открыла дверь. Ружин глядел ей вслед, пока она не исчезла в темноте.
      – Симпатичная девушка,- сказал он.
      – Красивая,- не сразу отозвался Колесов.
      – Послушай,- произнес Ружин, не поворачиваясь.- А ты почему тогда под пули бросился? Нас защищал? Совесть проснулась?
      – Себя защищал,- хмыкнул Колесов.- Если бы он вас тогда подстрелил, и мне бы срок навесили. Наверное.
      – Ну, по крайней мере, честно,- кивнул Ружин. Некоторое время сидели молча, а потом Ружин сказал: - Пойду пройдусь.
      – Не надо, увидят,- возразил Колесов.
      – Я осторожно,- сказал Ружин, щелкнув замком.
      – Те два грузина, на квартире,- проговорил Колесов,- раздели меня донага, проворно, веселясь, и я веселился, хорошую дозу себе вкатил. Но когда один сзади пристроился и пыхтеть начал, вот тут кайф соскочил, не весь, но мне страшно стало, заледенел, закричал, вывернулся, одежду в охапку, и тут вы… Я с тех пор на порошок смотреть не могу. Лицо мерзнет.
      Ружин ничего не ответил, кивнул, вылез из машины.
      Он пошел вдоль заборов, грязь чмокала под ногами, дотронулся до досок, они холодные, осклизлые, расставив руки, балансируя, как на канате, двинулся по оставшейся полоске увядающей травы. Вальс приближался, щедрые звуки его вселяли спокойствие, радость, Ружин умиротворенно заулыбался. И вот совсем уже он близко, он шагнул к забору… На утрамбованной, круглой, просторной площадке, сбоку от дома, под светом двух белых ламп кружилась пара, умело, гибко, легко, он во фраке, стройный, с пышной шевелюрой, сосредоточенным длинным лицом, она в бальном платье, открытом (Ружин поежился), большеглазая, улыбчивая…
      Ружин уловил движение сбоку, напружинился и расслабился тут же, спросил вполголоса:
      – Машину закрыл? Колесов протянул ключи.
      – Красиво,- сказал он, не отрывая глаз от пары.- Как в театре.
      – Ветер сильный,- заметил Ружин.- Как бы не простудились, глянь, какая шейка-то у ней тоненькая…
      – Это Светкина мать.
      – Мать ее! - Ружин покачал головой.
      Тут они услышали знакомый звук, ноющий, тонкий. Переглянулись, замерли. Звук повторился, еще, еще… Ружин заметил, что женщина тоже различила сигнал, она сузила глаза, приподняла подбородок, прислушиваясь. Партнер еще не услышал ничего.