И вновь последовала непродолжительная, но все же заметная пауза. А чего, казалось бы, раздумывать: вопрос-то совсем простенький.
      - Буду откровенней, чем вам хотелось бы, - с неожиданной резкостью сказал Острогин. - Вы внушили себе или кто-то вам внушил, что один субстант можно подменить другим. Подозреваете даже меня, я же чувствую. Так вот: пусть все будет строго по инструкции, буква в букву, без малейших отступлений, чтобы потом никаких вопросов.
      - Значит, все-таки могут возникнуть вопросы. Спасибо, Евгений Николаевич. Я только это и хотел узнать.
      Протокол заверяли по очереди. Последним подошел к столу помощник Острогина. Печатными буквами расшифровал в скобках и без того легко читаемую роспись: Стальгин. К фамилии никто тогда не присмотрелся. В памяти островитян он остался носатым Аркашей.
      8
      Гости отбыли утром следующего дня. А еще через день из Центра генетики сообщили, что исчезнувшая капсула нашлась. Ее подбросили, туда же, откуда взяли. В полной сохранности.
      - Выходит, зря мы петушились, - задним числом пожалел Владимиров, вспомнив протокольную эпопею. На что Семен глуповато улыбнулся, спросил с наивностью праздного балагура:
      - Вы не допускаете, Михаил Матвеевич, что нашлась другая, а та, пропавшая, сейчас здесь, у нас, вместо "девятки".
      Директор настороженно посмотрел на заместителя, но ничего, кроме неуместного зубоскальства, не высмотрел и рассердился:
      - Не надо так шутить, голубчик.
      Не в тот раз, много позднее, Попцов все же снимет с души тяжесть, расскажет директору, как столкнулся с острогинским помощником в здании биокомплекса.
      Было это часа за три до отлета гостей. Остров еще спал. В окнах едва брезжил рассвет. Измученный жестокой бессонницей, Семен вяло снялся с кровати, накинул на спину свитер, повязав рукава на шее, и полуодетый вышел на воздух. В минуту продрог, раззевался от предутренней свежести. Хотел сразу же вернуться в дом, но, бросив сонный взгляд на стоявший в полусотне шагов гостиничный коттедж, с удивлением обнаружил, что одно окно освещено. Свет горел в номере, где размещался помощник Острогина. "Тоже не спится", посочувствовал Семен и поплелся к гостинице в надежде встретить гостя, если тот, как и он, вышел проветриться.
      Входная дверь с крыльца была приоткрыта. Стараясь не шуметь, он проник в холл, прислушался. Гостиница, где только двое и жили, казалась необитаемой. Набравшись решимости, Семен прошел к нужному номеру, постучался. Впрочем, он уже знал, что в номере никого нет.
      Какое-то время он еще ждал, прохаживаясь перед коттеджем, и лишь вконец встревоженный обжигающей догадкой, побежал к биокомплексу.
      Он нашел его в центральной лаборатории. Тот стоял у гермошкафа, заложив руки в карманы плаща. Ничем не выдал ни растерянности, ни хотя бы смущения. Да и вряд ли сплошной нос вместо лица мог что-то выражать, кроме застывшего восклицательным знаком предостережения.
      На глазах у Семена он деловито подергал ручку запор, проверяя, хорошо ли закрыт гермошкаф. Затем прошел к никелированному ящику, в котором была доставлена капсула, неспешно собрал валявшиеся рядом упаковочные прокладки, аккуратно уложил их.
      - Это мы возьмем, - объяснил он и, подхвата ящик, направился к выходу.
      Все выглядело так, будто он для того только и приходил, чтобы проверить запоры и забрать ящик.
      9
      Взяв из рук заместителя телефонограмму, директор в который раз перечитал ее.
      Зачем едет рабочая группа, сомнений не вызывало: она повезет в Москву реставранта, а вот почему ее возглавляет Стальгин - вопрос. Можно, конечно, объяснить элементарно: поскольку он год назад вместе с Острогиным доставил "закваску", то и теперь, когда плод созрел, ему же поручили его сорвать. Правдоподобно, хотя и папино. Но сам Семен, высказав этот тощенький довод, тут же похоронил его: не та Стальгин птица для такой добычи, хоть и нос большой.
      - Аркаша-это только Аркаша, - согласился Владимиров. - Хотел бы я знать, кто за ним стоит.
      - Прежде всего - Острогин.
      - Он тоже пешка. Тут крупная игра, с королями и ферзями. Я давно пытаюсь понять, почему вокруг нас такая возня. Что-то уж сильно попахивает большой политикой. В стране, видать, назревают какие-то события, и кое-кому именно сейчас очень нужен наш питомец. - Причем эти люди, в отличие от нас, прекрасно знают, какого джипа мы здесь выкормили.
      - Скоро и мы узнаем, осталось двое суток. Как-нибудь доживем до пятницы.
      - Не уверен. Группа-то прилетает сегодня. Не затем, наверное, чтобы нас повидать.
      Разговор вернулся на круги своя.
      - Но и нам не обязательно ждать, - не глядя на директора, произнес Семен.
      Кто-то из них должен был это сказать. Сподручней было ему: последнее слово не за ним и не с него первый спрос.
      Владимиров словно не расслышал или не понял. Долго расхаживал по кабинету, с чем-то рассуждал, спрашивал. И вдруг:
      - Придется рискнуть, другого выхода не сижу. Но надо все продумать.
      И тут выяснилось, что они, каждый порознь, уже давно многое продумали. Мучимый подозрениями Владимиров еще год назад, когда только заложили субстант в кювету и упрятали в сурдокамеру, решил для себя, что работать вслепую не будет. Жертвуя отпускными днями, помчался через всю страну к Морковину, умоляя вскрыть оставшиеся одиннадцать капсул и таким образом определить, чья плоть вызревает в чреве биокомплекса. Морковин на уговоры не поддался (мол, ничего это не даст, поскольку могли подложить субстант, изготовленный подпольно, помимо известной дюжины); потом он куда-то исчез-то ли его убрали, то ли сам ушел, и в Центре генетики не осталось человека, которому можно было бы довериться. Однако Владимиров не отступился от своей затеи. Им овладела шальная мысль: досрочно поднять на ноги реставранта и попробовать как-то войти с ним в контакт. Этот срок подошел.
      - Он уже способен соображать? - спросил Семен.
      - Нет. В лучшем случае, будет в сомнамбулическом состоянии. Лунатик.
      - Это уже что-то. Попробуем расшевелить. У меня есть идейка...
      Условились сойтись после двенадцати ночи. До этого Попцов встретит Стальгина, разместит в гостинице и будет ублажать, пока приезжие не улягутся спать. О делах стараться не говорить, все откладывать на завтра.
      10
      Первым из вертолета выбрался Стальгин. За ним, пренебрегая лесенкой, проворно повыскакивали четверо дюжих молодцов, при виде которых у Семена тревожно засосало под ложечкой. Не такой представлялась ему рабочая группа. В облике старого знакомца тоже было что-то новое - ах вот что: он сбрил усики.
      Вертолетчики заглушили мотор, не собираясь, видимо, сразу улетать, однако остались в кабине.
      - Они подождут нас здесь, - пояснил Стальгин. - За два-три часа, надеюсь, мы управимся.
      Он не сказал, на что нужны эти два-три часа, но Семену вдруг стало тоскливо. Всего ждал, только не этой напористости. Колесо событий раскручивалось не в ту сторону.
      - Может, сначала в гостиницу? - в слабой надежде предложил он.
      Стальгин не счел нужным ответить: какая, мол, гостиница - не видишь разве, что без вещей, совсем налегке. Коротким кивком головы он пригласил заскучавшую от простоя четверку следовать за ним и знакомой дорогой направился к институтскому городку. По пути раза два оглянулся - не отстал ли Попцов? Когда поравнялись с административным зданием, спросил:
      - Директор у себя?
      - Схожу узнаю, - предложил Семен, рассчитывая наедине обговорить с Владимировым, как им быть дальше.
      - Теперь уж я сам, - усмехнулся Стальгин и скрылся в подъезде.
      Он пропадал минут семь, вышел явно не в настроении.
      - Где он может быть?
      - Возможно, дома. Позвонить?
      - Уже обзвонились. Ни дома, ни в лабораториях. - Накрепко вцепившись в Семена крючками-глазками, он вскинул руку с часами, постучал пальцем по циферблату. - Хочу предупредить: если в ближайшие десять минут не объявится, мы вынуждены будем...
      Не договорил. В дверях подъезда показался Владимиров. Он выглядел бледнее обычного, но держался уверенней, чем когда-либо. Начальственный взгляд и насмешливо-ироничная улыбка априори давали понять, кто здесь хозяин и кому дано распоряжаться.
      - Семен Петрович, - обратился он к заместителю, - мы, кажется, договорились - нашим гостям надо отдохнуть с дороги.
      - Спасибо за заботу, - невольно поддался Стальгин директорскому тону. Но у нас другая программа.
      Взяв у одного из сопровождающих толстокожий портфель, он достал прошитый металлическими скрепками пакет, картинным жестом протянул директору: мол, ознакомься, потом будем разговаривать. Тот небрежно вспотрошил конверт, изорвав его в клочья, неторопливо стал просматривать бланочные листы, заверенные подписями, печатями. И пока читал-перечитывал, крутил так и этак, разглядывая грифы и штампы, из здания высыпали сотрудники, одни мужчины. Другая такая же группа подошла из соседней лаборатории. Приезжие всполошились, увидев себя в окружении зеленых халатов.
      Со второго этажа высунулась из окна взлохмаченная от возбуждения секретарь-машинистка, прокричала сорванным голосом:
      - Михаил Матвеевич, кого еще позвать?
      - Благодарствую. Зиночка. Пока достаточно.
      Еще раз перетасовав бумаги, Владимиров сунул их в боковой карман пиджака и весело посмотрел на посеревшего Стальгина.
      - Вы забыли запастись еще одной бумажкой - ордером на арест.
      - У нас достаточно полномочий! - с вызовом отозвался Стальгин, хотя и без прежней самонадеянности.
      - Это мы сейчас проверим, - многозначительно пообещал директор и обратился к своему зеленому воинству: - я попросил собрать вас, чтобы посоветоваться. Ситуация не из простых. Во всяком случае, у меня нет готового решения. Как вы знаете, событие должно состояться послезавтра, в пятницу. Но вот эти товарищи, - взгляд в сторону приезжих, - хотят забрать ЕГО сегодня.
      - Мы всего лишь исполнители! - выкрикнул Стальгин.
      - Все правильно, к вам никаких претензий, хоть вы и полномочные. Распоряжение, - директор похлопал себя по карману, где лежали документы, касается института и прежде всего меня. Велено сдать ЕГО с рук на руки. Так что будем делать?
      Окружение многоголосо взроптало, посыпались вопросы, смысл которых сводился к одному: как можно прерывать процесс, если ОН еще в летаргии? Пришлось доставать казенные бумаги, вычитывать места, где разъяснялось, что реставранта надлежит отправить в том состоянии, в каком он есть, и что реанимирован он будет в Центре. Далее следовали подробнейшие рекомендации, как организовать транспортировку.
      - Да пошлите вы их... - раздалось в толпе.
      - Это к вам не относится, - под взрывной хохот пояснил Владимиров вздрогнувшему Стальгину.
      Как же быстро линяет человек. И куда что девается. Только что рядился в личину чрезвычайного и полномочного посла - и вот уже в своем природном естестве, всего лишь носатый Аркаша. Да он никем другим и не мог быть в глазах тех, кто создал Чудо Века. При большом деле сами люди становятся большими. Что им бумаги, приказы, команды - мишура!
      ...Семен повел приезжих на ночлег в гостиницу. Шел, и все в нем горело от стыда и обиды. Не мог простить себе, что дрогнул, испугался, увидев выпрыгивающих, из вертолета ладно скроенных молодчиков. Духу не хватило хотя бы в мыслях крикнуть: а пошли вы!..
      11
      Теперь уже не нужно было играть в конспирацию, ждать полуночи. Едва спровадив Стальгина с его надежно вымуштрованной командой, директор собрал у себя дежурную группу, объяснил, кому что делать. На, всякий случай расставил охранные посты - на входе в биокомплекс и у гостиничного коттеджа: кто знает, как поведут себя полномочные гости. И когда все распоряжения были отданы и все дежурные разошлись по своим местам, он позвал Попцова.
      - Ну, так где ваша картинная галерея? Показывайте.
      Семен развязал тесемки папки, положил на просторный директорский стол две дюжины сильно увеличенных фотопортретов. Он сам их делал, переснимая из иллюстрированных журналов, книг, альбомов, с репродукций картин. А пришла ему в голову такая блажь давно, еще в пору визита Острогина, доставившего на остров капсулу с субстантом. Коль скоро, подумал он, изготовлено двенадцать "заквасок", то можно попытаться выявить всю дюжину кандидатов, намеченных для реставрации. Он заново переворошил гору скопившихся газетных вырезок и вскоре уже имел довольно четкое представление, кого из великих предшественников хотели бы люди вернуть к жизни. Желания, как ни странно, сходились на личностях не столь уж далекого времени - в пределах двух последних веков. Теперь ему оставалось только составить реестр знаменитостей и отобрать двенадцать из них, наиболее вероятных.
      - Вот это - прошлый век, - выложил он первый ряд.
      Владимиров медленно прошелся вдоль стола, всматриваясь в знакомые со школьной поры лица. Потом молча собрал снимки в стопку, отложил в сторону.
      Без комментариев Семен выстроил вторую дюжину портретов. Их не надо было представлять и говорить, из какого они времени: еще недавно многие из них не сходили ее страниц газет, смотрели с экранов телевизоров.
      Не без волнения обходил Владимиров неожиданный пантеон. Вот они, великие мужи нового века, его многоликий символ, гордость и проклятье людского рода. Было что-то противоестественное, кощунственное уже в том, что они оказались вместе, в одном нелепом собрании. Как может мир нести в себе столько и столь разных, несовместимых начал!
      - Так вы считаете, что один из них... Кто же? - спросил директор.
      - Зачем гадать? Покажем ЕМУ всех. Вот увидите: ОН узнает себя.
      Директор вновь двинулся вдоль портретного ряда... У одного снимка задержался. Из глянца фотографии на него ласково-прицельно смотрел человек в строгом, без регалий кителе. На уровне груди он держал на весу курительную трубку, сжимая головку короткими, толстыми пальцами.
      - Если нам кого-то подсунули в капсуле, то только его, - тихо, будто самому себе, сказал Владимиров. - Много, очень много сегодня таких, кто хотел бы его вернуть.
      Он взял карандаш и стал проставлять на обороте снимков порядковые номера. Человек с трубкой шел третьим.
      Замигала сигнальная лампочка. Вызывал биокомплекс.
      12
      Они расположились по краям пульта, чтобы не мешать оператору. Кивком головы Владимиров разрешил: начинай! Наружный экран бесшумно пополз вверх, обнажая в нише стены смотровое окно.
      Сквозь толщу стекла с трудом просматривалась внутренность сурдокамеры. Из потревоженной темноты проступали неясные очертания овальных емкостей, подводящих труб, шлангов. В центре угадывалась большая кювета, напоминающая каменный саркофаг. Там был он.
      Прежде чем что-либо предпринять, оператор испрашивающе посматривал на директора. Тот только кивал, словно не было сил разомкнуть спаянные от напряжения губы.
      Когда по команде с пульта от кюветы отделилась крышка, изнутри струями вырвалось молочное облако. Это было так неожиданно, что оператор вскочил с кресла, готовый включить аварийную систему. Владимиров ладонями обеих рук показал: спокойно, все идет как надо.
      Без крышки кювета и впрямь казалось саркофагом с лежащей в нем мумией.
      Все трое, невольно подавшись вперед, припали к стеклу, хотя прекрасно знали, что ничего определенного не увидят. Окутанный защитной пленкой реставрант выглядел скорее коконом, чем человеком.
      Они уже больше часа провели у пульта и не поверили, когда кокон подал признаки жизни, - решили, что померещилось: от напряжения, от ожидания могли начаться галлюцинации. А тем временем кокон, выпростав руки, положил их на борт кюветы и медленно, как бы нехотя, приподнялся. Какие еще могли быть сомнения: в ванной сидел человек! "Боже! - подумал Семен, никогда прежде не поминавший всевышнего. - Дай сил не сойти с ума".
      Подчиняясь каким-то внутренним импульсам, человек-кокон повел из стороны в сторону головой, покачал китайским болванчиком и, окончательно избавившись от оков неподвижности, довольно уверенно выбрался из кюветы, ступил на кафельный пол. Некоторое время он стоял, то ли раздумывая, то ли набираясь сил. потом сделал несколько шагов, вернулся, прошел в другой конец камеры и снова проделал тот же путь.
      У проема смотрового окна, откуда сочился слабый свет, он повернулся лицом к невидимым изнутри наблюдателям и на секунду замер. Казалось, на них настороженно смотрел человек, натянувший на голову чулок-маску.
      - Он реагирует на свет, - прошептал Владимиров. - Можно показывать.
      Первая фотография, подхваченная манипулятором, ушла в камеру.
      Понять что-либо в поведении реставранта было невозможно. Он действовал сам по себе, никак не сообразуясь с окружением. Ни к чему не притрагивался, ничто его не заинтересовывало, не привлекало внимания, будто ничего вокруг и не было - одна пустота. Удивительно, как он не наскакивал на стены, не спотыкался о трубы и шланги, во множестве устилавшие пол.
      Фотография висела на уровне его глаз, подсвеченная направленным лучом. Он подходил к ней почти вплотную - и раз, и два, но никакой реакции, разве что слегка поднимал голову. Впрочем, это могло и показаться.
      Разуверившись в успехе, Владимиров после первой попытки предложил выставить сразу два портрета, включая и тот, который он пометил третьим номером. Все то же, Реставрант, дойдя до стенки, повернул назад. Но потом что-то его остановило. После короткого замешательства вернулся, застыл у портретов. Вне всякого сомнения, он разглядывал один из них, но какой именно, понять отсюда, из смотрового окна, было невозможно.
      - Себя, он узнал себя! - выпалил Семен. И как бы подтверждая его догадку, реставрант слепым движением сомнамбулы протянул руку к изображению человека с трубкой, словно хотел коснуться его лица.
      - Все, кончили! Уложи его досыпать, - распорядился директор и рывком откатил кресло от пульта.
      13
      В кромешной тьме безлунной ночи они шли к морю. Посплетничать, пошуршать галькой. Шли напрямую, по бездорожью. О черт! - спотыкались. Ну и ну! - говорили. Спотыкались и говорили. Мысли их скакали, ноги заплетались. Им было все равно о чем говорить, лишь бы выговориться; все равно куда идти, лишь бы двигаться. Теперь убедились? - голос директора. А я что, я тоже! - голос Попцова. Прохвосты! - директор. Чуть не провели нас, Попцов. Потом дуэтом: Дудки! Мы тоже не лыком шиты. Одни: А этот, носатый, каков, а? Другой Носатый остался с носом, ха-ха! Тискали друг другу руки: И все же можем поздравить себя - получилось, свершилось! Не верится, Михаил Матвеевич, как сон. Сон и есть, голубчик, мы сотворили большее, чем сон, такое никому и не снилось.
      У моря было светлей. Ни луны, ни звезд, а все же светлей. Они стали различать друг друга,
      - Куда же вы? Простудитесь.
      - Костер разведем, обсохнем.
      Владимиров по пояс влез в студеную воду. Семен не отважился мочить ноги.
      - Выходите, Михаил Матвеевич, не рискуйте, - кричал он с берега.
      - Теперь можно и поболеть, - неслось с моря. - Я даже с удовольствием повалялся бы на больничной койке... Бр-р, и впрямь ледяная, икры сводит.
      Потешными прыжками, высоко вскидывая ноги, директор выскочил из воды и бегом - к едва-едва занявшемуся костру. Ботинки - прочь, брюки - прочь, заплясал голым шаманом.
      Попцов не ожидал от него такого мальчишества. Озорничал директор, шалил. И если бы только это безрассудное купание. Покидая биокомплекс, он снял охрану, отправил всех спать, оставив лишь двух операторов, да и тем наказал исчезнуть, если нагрянут полномочные гости.
      - Нагрянут, непременно нагрянут! - пророчил он, держа руки над пламенем. - Ворвутся, а там никого нет; кинутся нас искать, а нас тоже нет.
      - Так им это только на руку. Снимут кювету и увезут.
      - Пусть везут на здоровье.
      - Но там же Он.
      - Он да не он. Ему не хватило двух суток, чтобы стать самим собой. Сейчас он дебил, дебильным и останется... Что вы на меня так смотрите? Да, да, они получили идиота.
      У огня они не заметили, как занялось утро. А когда совсем рассвело, из глубины острова донесся шум мотора. Вскоре показался и прошел стороной, удаляясь, саранчовый силуэт вертолета.