Форпост

— Так они, что же, удирают отсюда? — спросил Гроховский.

— Э-э-э… Они бы тут до скончания века сидели, да Слимак не захотел продать свою землю и спутал все их расчеты. Они и обанкротились…

Гроховский размышлял.

— Ну, ничего не поделаешь, Юзек, женись, — вдруг сказал он Слимаку. — Будет у тебя двадцать пять моргов земли, да и женка хоть куда.

— Фью!.. — присвистнул Гжиб. — Дородная баба.

— И достатки у нее немалые, — прибавил Гроховский.

— И еще народит душ шесть ребятишек, — подхватил Гжиб.

— Барином заживешь, — заключил Гроховский.

Слимак вздохнул.

— Эх! — сказал он. — Одно жалко, что моя Ягна этого не увидит…

— А кабы она видела, не было бы у тебя двадцати пяти моргов, — вразумлял его Гроховский.

— Ну, так по рукам? — спросил Гжиб.

— Воля божья! — снова вздохнул Слимак.

— Жалко, нечем вспрыснуть, — подосадовал Гроховский.

— Осталось у меня чуток меду, что привез благодетель, — сказал Слимак и медленно, повесив голову, пошел в конюшню.

Через минуту он принес бутылку и зеленоватую рюмку, наполнил ее и обратился к Гжибу.

— Ну, кум, — поклонился он, — ну, кум, пью за ваше здоровье и за то, чтоб никогда больше у нас с вами не было ссор. А еще прошу вас, как брата или как отца, замолвить за меня словечко перед вашей сестрицей, стало быть Гавендиной, ибо имею я охоту на ней жениться — с вашего дозволения и благословения господня.

Он выпил, поклонился Гжибу в ноги и подал ему полную рюмку.

— А я тебе говорю, брат Слимак, — отвечал Гжиб, — что дражайшая моя сестрица уже вчера, когда был у нас ксендз, подумала о тебе. А нынче прислала тебе самый большой кулек крупы, пшеничную булку и кусок масла, да еще наказывала, чтобы ты перешел к ней жить, покуда сызнова не отстроишь свою хату. И я, то же самое, от души тебе рад, как родному брату, потому что ты один изо всей деревни не поддался этим вероотступникам и немало потерпел в войне с ними, за что тебя наградит господь.

Гжиб выпил и подал рюмку Гроховскому.

— Очень я доволен, — сказал староста, когда ему налили меду, — очень я доволен, что все так хорошо обернулось. А потому желаю тебе, брат Слимак, радости от новой жены и от Ендрека, благо его нынче выпустят из каталажки. А вам, брат Гжиб, желаю радости от нового зятюшки и от вашего непутевого Ясека да еще — чтоб этот негодяй наконец остепенился. А тебе, Ясек, желаю на новом месте хозяйничать лучше немцев и в чужие конюшни не заглядывать, а то против тебя мужики уже сговариваются и раскроят тебе башку при первой оказии, аминь.

— На той неделе куплю у Хаммера ферму, а после праздников сыграем сразу две свадьбы! — крикнул повеселевший Гжиб.

После этих слов все четверо принялись обниматься и лобызать друг друга, а Слимак, заметив, что мед уже выпили, послал батрака Гроховского в деревню к Иоселю за бутылкой водки и бутылкой арака.

— Мало будет, брат! — вмешался Гроховский. — Накажи Иоселю прислать штофа три водки да бочонок пива: увидишь, нынче на похороны покойницы привалит тьма народу.

Слимак послушался разумного совета старосты и правильно сделал.

Под вечер, когда привезли гроб из местечка, проводить Слимакову пришло столько народу, что и старожилы не помнили таких похорон.

Договор свой мужики выполнили в точности. Гжиб в течение недели приобрел у Хаммеров ферму и еще до великого поста справил обе свадьбы — Ясека с Ожеховской и Слимака с Гавендиной.

Как раз к началу весны в деревню приехал землемер и произвел обмен земель между Гжибом и Слимаком. А в тот самый час, когда забили в землю первый колышек, из колонии выехали фургоны, увозившие имущество Хаммеров.

Осенью Ясек Гжиб с женой перебрался на ферму, а у Слимака к тому времени уже была хата и все основания надеяться на прибавление семейства. Пользуясь этим обстоятельством, вторая жена Слимака частенько отравляла ему жизнь, обзывала нищим и кричала, что ей он обязан всем своим богатством. Расстроившись, Слимак удирал из хаты на холм и там, лежа под сосной, размышлял о той удивительной борьбе, в которой немцы потеряли землю, а он четырех близких ему людей.

В деревне давно позабыли Слимакову, Стасека, Овчажа и сиротку, но Слимак помнил даже околевшего Бурека и корову, которую из-за нехватки кормов отдали мясникам на убой!..

Из других лиц, причастных к борьбе Слимака с немцами, дурочка Зоська умерла в тюрьме, а старуха Собесская — в корчме Иоселя. Остальные, в том числе и Иойна Недопеж и поныне живы и здоровы.

Примечания

Повесть впервые опубликована в 1885 году в журнале «Вендровец» («Путешественник»), пропагандировавшем в то время обращение к народной тематике. Во главе журнала стояли польские писатели Ст.Виткевич, А.Сыгетинский и А.Дыгасинский.

Прус работал над повестью несколько лет. В 1890 году, отвечая на упрек польского писателя Александра Свентоховского, обвинившего его в том, что он якобы недостаточно обдумывает свои произведения, Прус пишет: «В каждом произведении, которое я до сих пор издал, я использую едва третью или четвертую часть собранного мною материала, обдумываю произведение в течение нескольких лет, и когда начинаю его писать, то материал и план бывают уже обработаны.

«Форпост» я начал писать около 1880 года под названием «Наш форпост». Когда это начало я прочитал моему товарищу Д.X., он посоветовал мне назвать повесть «Форпост» и сказал, что начало плохое. Это замечание заставило меня еще глубже исследовать теорию композиции и предпринять новые исследования жизни крестьян, в результате чего повесть появилась на несколько лет позже».

Прус так формулирует основную идею повести: «Не продавай землю немцам, хотя бы тебя соблазняло много +С и принуждало много —С». (В сокращениях Пруса «+С» значит счастье, «-С» — несчастье).

Публицистика Пруса свидетельствует о том, что его беспокоила немецкая колонизация в Польше. «Немцы слишком близко от нас, — пишет он в 1883 году. — Слишком близкий сосед часто забывает о том, что он гость и во имя пограничных отношений любит добираться до шевелюры хозяина».

Наблюдая борьбу с немецкими колонистами, Прус видит, что по-настоящему противостоят натиску прусского юнкерства только крестьяне. «Около 1880 года, — рассказывает он, — вышел „Дневник варшавской губернии“, где представлена почти столетняя история немецкой колонизации в этой губернии. Посмотрите только, из скольких деревень колонисты изгоняли наших крестьян, а из скольких наши крестьяне изгоняли колонистов, и вы убедитесь, что между этими двумя стихиями происходила и происходит борьба за каждый кусок земли. Это не идеология, это факты.

А кто же приводил немецких колонистов в страну — может быть, крестьянин? И кто заставляет колонистов уходить из Царства Польского? Может быть, не крестьянин?»

Прус неоднократно писал о необходимости для писателя обратиться к жизни крестьянства, он считал, что человек из народа — интересный объект для художника. Полемизируя с А.Свентоховским, который, признавая талант Пруса в описании психологии крестьянина, высказал мысль о том, что Прус никогда не сможет нарисовать титана мысли, какого-нибудь Цезаря, Наполеона или Колумба, Прус пишет: «Пан Свентоховский, критик, не понимает даже того, что психология крестьянина ничем не отличается в принципе от психологии Наполеона, и что бесконечно легче описать Наполеона, чем крестьянина. Ибо крестьянина нужно наблюдать лично, а Наполеона уже описало множество его поклонников и врагов. Ибо действия Наполеона так поражают воображение читателя, что рядом с ним кажутся незаметными ошибки в описании, в то время как вся ценность характеристики крестьянина заключена в тщательно продуманном определении».

«Форпост» был по-разному принят критикой.

В консервативном лагере «Форпост» вызвал недовольство тем, что Прус именно крестьянина, а не помещика показал защитником родины. В защиту шляхты выступил в своей полемике с Прусом писатель и критик реакционного лагеря Теодор Еске-Хоинский. Он стремился доказать, что шляхта всегда дорожила землей, что помещик всегда был не только хозяином, но и защитником земли. Для Еске-Хоинского Слимак и крестьянин вообще — «это зверь, животное, со всеми присущими ему инстинктами, подлое, глупое, лишенное каких-либо благородных идей».

Прогрессивная польская критика приветствовала появление повести «Форпост». Так, Владислав Богуславский, подчеркивая хорошее знание Прусом жизни деревни и реалистическое ее отражение в повести, пишет: «Крестьянин у него — настоящий крестьянин, хата — крестьянская хата, корчма — крестьянская корчма, недостатки и достоинства — недостатки и достоинства крестьянской натуры, вся жизнь — крестьянская жизнь; есть во всем этом убедительная правда».

Другой критик называет «Форпост» «крестьянской эпопеей» и отмечает, что Прус в ней «затронул самые основные проблемы крестьянской жизни в связи с общественными судьбами всего общества». «Это настоящая жемчужина нашей литературной прозы, золото высокой пробы», — пишет он в заключение.

Восторженно отзывался о «Форпосте» Стефан Жеромский. 15 июня 1887 года он пишет в своем дневнике: «Читали с Ясем „Форпост“ Пруса. Самого Пруса встречаем по нескольку раз в день на улице. Такой нескладный, похожий на Гоголя, в сером сюртуке, с двумя парами очков — и пишет такие чудесные вещи! „Форпост“ я читал уже третий раз».

1

Limасоn — по-французски «улитка», slimak (слимак) — по-польски значит то же самое.

2

Фигуры в танце: rond — круг, corbeille — корзинка (франц.)

3

Влука — польская мера земельной площади, около 16,5 га.

4

Вперед! (франц.)

5

Повернитесь!.. (франц.)

6

Цепочка! (франц.)

7

Разделитесь! (франц.)

8

Господи Иисусе! (нем.)

9

Мишурес — слуга в корчме.

10

Тихо! (нем.)

11

Проклятый!.. (нем.)

12

Первая строчка молитвы «Отче наш» (нем.)

13

Да благословит тебя всемогущий бог (лат.)