Глава вторая

Дом с гувернанткой

Начальница приоткрыла дверь и позвала Мадзю. Они вышли на улицу, взяли извозчика и через несколько минут уже были в бельэтаже роскошного особняка. Панна Малиновская дернула хрустальную ручку звонка, и лакей в синем фраке и красном жилете отворил дверь.

— Как прикажете доложить? — спросил он.

— Мы должны были приехать в пять часов, — входя в прихожую, ответила панна Малиновская.

Не успели они снять пальто, как из гостиной выбежала низенькая, толстая, подвижная дама, в шелковом платье с длинным шлейфом и кружевным воротничком, с кружевным платочком в одной руке и веером слоновой кости в другой. В ушах ее сверкали два крупных брильянта.

— Ах, пани начальница, вы сами побеспокоились, как я вам благодарна! — воскликнула дама, пожимая руку панне Малиновской. — Как я счастлива, что наконец познакомилась с вами! — обратилась она к Мадзе. — Прошу в гостиную! Ян, скажите барышням, чтобы они сейчас же шли сюда. Прошу, покорнейше прошу, садитесь! Вот на эти креслица!

И она пододвинула два золоченых креслица, крытых малиновым шелком.

— Когда же приезжают Сольские? — спросила дама, глядя на Мадзю. — У пана Сольского по соседству с нами имение, и какое имение! Леса, луга, а земля какая! Шесть тысяч моргов! Муж говорит, что там за гроши можно построить сахарный завод и получать огромные доходы. Вы переписываетесь с панной Сольской? — снова спросила она у Мадзи.

— Да, раза два я писала ей, — в замешательстве ответила Мадзя.

— Как два раза! — воскликнула дама. — Кому выпало счастье иметь подругу в таких сферах, тот должен поддерживать с ней постоянную переписку. Я влюблена в панну Сольскую. Какой ум, какая скромность и благовоспитанность!

— Вы знакомы с панной Сольской? — вмешалась в разговор панна Малиновская, со свойственным ей спокойствием глядя на толстуху.

— Лично нет, еще не имела чести познакомиться. Но пан Згерский столько мне о ней рассказывал, что я даже набралась смелости и попросила ее принять участие в сборе средств на строительство больницы в наших местах. И знаете, она прислала тысячу рублей и в самых учтивых выражениях ответила мне на письмо!

Пухлые щеки пани Коркович затряслись.

— Простите, сударыня, — продолжала она, моргая глазами, — но я без волнения не могу вспоминать об этом. Только панне Сольской, только семейству Сольских я первая нанесла бы визит, так я преклоняюсь перед ними… К тому же такое близкое соседство…

Лицо Мадзи сияло от восторга, когда она слушала разглагольствования пани Коркович. Какое счастье попасть в дом, где так любят твою подругу! И какая, наверно, благородная женщина сама пани Коркович, если она сумела оценить Аду по достоинству, даже не зная ее! Зато лицо панны Малиновской ничего не выражало, а может, выражало скуку или насмешку. Она сидела выпрямившись, и большие глаза ее смотрели так, что трудно было понять, что, собственно, привлекает ее внимание: пани ли Коркович, ее ли гостиная, заставленная пестрыми гарнитурами мебели, или два огромных ковра на полу, из которых один был темно-вишневый, а другой светло-желтый.

Когда хозяйка поднесла к губам кружевной платочек, словно давая понять, что она уже излила все свои восторги, панна Малиновская спросила:

— В чем будут заключаться обязанности панны Бжеской у вас?

Пухлая дама смешалась.

— Обязанности? Никаких! Быть компаньонкой моих дочерей, чтобы они приобрели хорошие манеры, и помогать им в ученье, собственно, следить за ними. Мои девочки берут уроки у лучших учителей и учительниц.

— А какое вы назначаете жалованье панне Бжеской? Насколько я помню…

— Триста рублей в год, — прервала ее дама.

— Да, триста рублей, — повторила панна Малиновская и, повернувшись к покрасневшей от изумления Мадзе, прибавила: — На протяжении года у вас будет одна свободная неделя на рождество, вторая на пасху и месяц летом, когда вы можете навестить родителей.

— Ну, разумеется! — подтвердила пани Коркович.

— И само собой разумеется, в доме пана и пани Коркович с вами будут обходиться как со старшей дочерью…

— Даже лучше: я ведь знаю, кого беру в дом!

— А теперь позвольте мне посмотреть комнату панны Бжеской, — продолжала начальница, поднимаясь с золоченого креслица с таким равнодушием, точно это был самый обыкновенный табурет.

— Комнату? — повторила пани Коркович. — Ах да, комнату панны Бжеской… Прошу!

Мадзя, как автомат, последовала за панной Малиновской. Под предводительством подвижной хозяйки дома они миновали длинную анфиладу гостиных и кабинетов и очутились в небольшой, но чистой комнате с окном, выходившим в сад.

— Кровать я сейчас велю принести, — говорила хозяйка дома. — Рядом живут мои девочки, а сын… на третьем этаже.

— Вот видите, у вас и пепельница есть на случай, если вы когда-нибудь научитесь курить папиросы, — сказала Мадзе панна Малиновская.

— Ах, это пепельница моего сына, он иногда любит здесь вздрем… почитать после обеда, — ответила смущенная хозяйка дома. — Но он больше сюда не заглянет.

— До свидания, сударыня, — сказала вдруг панна Малиновская, пожимая пани Коркович руку. — Благодарю вас за условия. Будьте здоровы, Мадзя, — прибавила она, — работайте так, как вы умеете, и помните, что мой дом всегда открыт для вас. Конечно, до тех пор… пока не приедут ваши друзья и покровители Сольские, которых я временно заменяю, — прибавила она с ударением.

— Ах! — вздохнула пани Коркович, глядя на Мадзю с выражением материнской любви. — Уверяю вас, Сольские останутся довольны!

Когда после осмотра дамы вернулись в гостиную, они застали там двух изящно одетых, вполне сформировавшихся барышень, пожалуй, слишком сильно затянутых в корсеты. Обе были блондинки с красивыми чертами лица, только у одной лоб был наморщен, точно она на кого-то сердилась, а у другой брови высоко подняты и рот полуоткрыт, точно она чего-то испугалась.

— Позвольте представить вам моих дочерей, — сказала хозяйка дома. — Паулина, Станислава!

Обе девочки сделали панне Малиновской реверанс по всем правилам, причем брови у Станиславы поднялись еще выше, а лоб у Паулинки избороздили еще более угрюмые морщины.

— Панна Бжеская, — сказала хозяйка дома.

— О, мы знакомы! — воскликнула Мадзя, целуя девочек, которые покраснели и мило улыбнулись ей, одна с некоторой горечью, другая — с выражением меланхолии.

— Всего хорошего, сударыня, — повторила панна Малиновская. — До скорого свидания, Мадзя! Будьте здоровы, дети!

Мадзя проводила начальницу до лестницы и, целуя ее в плечо, прошептала:

— Боже, как я боюсь!

— Не беспокойтесь, — ответила панна Малиновская. — Я таких господ знаю, мне уже ясно, чего им надо.

Когда Мадзя вернулась в гостиную, пани Коркович отошла от золоченого гарнитура и уселась в бархатное кресло, а Мадзе указала на стул.

— Вы, сударыня, давно имеете удовольствие знать Сольских? — спросила дама.

В эту минуту девочки схватили Мадзю за руки и в один голос крикнули:

— А что, Вентцель все еще учится в пансионе?

— А про пани Ляттер вы слыхали?

— Линка! Стася! — прикрикнула на них мать, хлопнув рукой по подлокотнику кресла. — Сколько раз я вам говорила, что воспитанные барышни не перебивают старших? Сейчас… Ну вот и забыла, о чем хотела спросить панну Бжескую!

— Ну конечно, все о тех же Сольских, имение которых по соседству с папиной пивоварней, — с сердитым видом ответила Паулинка.

— Линка! — погрозила ей мать. — Линка, ты своим поведением вгонишь меня в гроб! Помни, я недавно вернулась из Карлсбада!

— Но, мама, вы уже едите салат из огурцов, — вмешалась Стася.

— Маме можно все есть, мама знает, что делает, — ответила дама. — Но воспитанные барышни не должны… Линка, ты скоро усядешься на колени панне Бжеской!

— Точно я не сидела в пансионе!

— В пансионе это другое дело!

В прихожей раздался могучий бас:

— Говорил я тебе, шут гороховый, чтобы ты не смел рядиться, как обезьяна!

— Барыня велели, — ответил другой голос.

Дверь отворилась, и в гостиную вошел бородатый мужчина в шляпе.

— Что это сегодня за маскарад? — кричал господин в шляпе. — Какого черта…

Он умолк и снял шляпу, заметив Мадзю.

— Мой супруг, — поспешила представить его хозяйка дома. — Панна Бжеская.

Пан Коркович с минуту смотрел на Мадзю; на добром его лице изобразилось удивление.

— А! — сказал он протяжно.

— Задушевная приятельница Сольских.

— Э! — ответил он пренебрежительно, а затем, взяв руку Мадзи в свои огромные лапы, сказал: — Так это вы будете учить наших девочек? Будьте к ним снисходительны. Они у нас глупенькие, но старательные!

— Пётрусь! — остановила его супруга, торжественно поправляя кружевной воротничок.

— Милая Тоня, кого ты хочешь обмануть, учительницу? Да она мигом распознает твоих дочек, как сиделец молодое пиво. Ну как, этот болван уже вернулся?

— Я тебя не понимаю, Петр, — возмутилась дама.

— Папа спрашивает, вернулся ли Бронек! — объяснила Паулинка.

— Что подумает панна Бжеская о нашем доме! — взорвалась дама. — Не успел войти и уже зарекомендовал себя как грубиян!

— Но ведь я всегда такой, — ответил господин, с удивлением разводя руками. — Панна Бжезинская, или как ее там, не будет платить по моим векселям, если бы я даже за ней приударил. Вот негодяй! Не наказывал, не лупил его, покуда он был мал, так теперь сущее наказание с ним!

— Что ты болтаешь? Что с тобой? — кричала пани Коркович, видя, что Мадзя испугалась, а обе дочери смеются.

— Что я болтаю? Этот гуляка не заплатил вчера в банке по векселю, и если бы не Свитек, добрая душа, ко мне в контору явился бы нотариус. Ах разбойник!

— Но ведь Бронек не растратил этих денег, он только опоздал! — прервала мужа возмущенная пани Коркович.

— Хорошо ты его защищаешь, нечего сказать! Да если бы он хоть грошик истратил из этих денег, то был бы вором, а так просто болван! — кричал отец.

Супруга побагровела. Она вскочила с кресла и, задыхаясь, сказала Мадзе:

— Панна Бжеская, пройдите, пожалуйста, с девочками к ним в комнату. Ну, милый, такой скандал при особе, которая нас не знает…

Мадзя, бледная от волнения, вышла из гостиной. Но обе девочки были по-прежнему веселы; когда они очутились в своей комнате, Липка, глядя Мадзе в глаза, спросила:

— Панна Магдалена, вы, что, боитесь папы? Вы думаете, папочка в самом деле такой страшный? — прибавила она, склонив набок голову. — Да у нас никто его не боится, даже Стася!

— Знаете, панна Магдалена, папочка вот как делает, — вмешалась Стася. — Если он рассердится на маму, то ей самой ничего не скажет, только нам начинает на нее наговаривать. И если Бронек выкинет штуку, папочка ему тоже ничего не скажет, только нам или маме начинает грозиться, что расправится с ним.

— Теперь он на всех будет вам жаловаться, — вмешалась Линка. — О, я знаю! Вы очень папочке понравились!

— И маме, — прибавила Стася. — Мама вчера говорила, что если бы вы были умнее и поторговались, то могли бы получать у нас пятьсот рублей в год.

— Милая Стася, панна Магдалена и так получит пятьсот, — прервала ее Линка.

— Что вы выдумываете, дети? — со смехом воскликнула Мадзя. — Где это видано, выдавать семейные тайны?

— А разве вы не член нашей семьи? — бросилась Стася Мадзе на шею. — Вы у нас и часу не пробыли, а мне кажется, уже целый век!

— Я вижу, вы эту подлизу будете больше любить, чем меня. А я вас просто обожаю, хоть и не обрываю на вас платье, — надулась Линка, прижимаясь к плечу Мадзи.

— Я вас обеих буду любить одинаково, скажите только мне, что вы теперь учите? — сказала Мадзя, целуя по очереди обеих девочек. Сперва Стасю и Линку, потом Линку и Стасю.

— Я скажу, панна Магдалена! — воскликнула Стася. — С тех пор как мы ушли из пансиона, мы все учили: словесность, историю, алгебру, французский…

— А как начались каникулы, ничего не делаем, — подхватила Линка.

— Нет уж, извини, я учусь играть на фортепьяно, — прервала ее Стася.

— Ты влюблена в пана Стукальского, а он бранится, говорит, что с твоими лапами тебе только картошку чистить.

— Милая Линка, у тебя самой роман с паном Зацеральским, вот ты и думаешь, что все так уж сразу и должны влюбляться, — покраснела Стася.

— Тише, дети! — успокоила их Мадзя. — Что это за пан Зацеральский?

— Художник, он учит Линку рисовать, а папа все спрашивает, когда же они начнут натирать у нас полы, а то полотеры дорого стоят.

— А Стасю пан Стукальский учит играть на фортепьяно и пол-урока только и делает, что пальцы ей распяливает на клавишах. Ты не думай, мама уже заметила, что во время занятий у вас музыку мало слышно. Клянусь богом, если бы твой Коць получал за урок не два рубля, а только рубль, кончились бы все эти нежности.

— Может, скажешь, что твой Зацеруша стал бы учить тебя даром? — съязвила Стася.

— Меня-то он бы учил даром, — ответила обиженная Линка, — я чувствую натуру…

— Ну конечно! Когда он задал тебе нарисовать корзину вишен, ты вишни съела, листья выбросила за окно, а потом сказала, что у тебя голова разболелась.

— Ах боже мой, дети! — успокаивала девочек Мадзя. — Скажите мне лучше, где вы занимаетесь?

— Стася на фортепьяно играет наверху, я рисую в оранжерее, а другими предметами мы занимаемся, то есть будем заниматься в учебном зале, — объяснила Линка.

— Я вас туда провожу, — вызвалась Стася.

— И я.

Девочки подхватили Мадзю под руки и, выйдя из своей комнаты, через анфиладу кабинетов, коридоры и переходы проводили ее в большой зал.

Было уже темно, и Линка, найдя спички, зажгла четыре газовых рожка.

— Вот наш учебный зал, — сказала она, — на каникулах здесь гладили белье.

— Нет, уж извини, здесь стояли сундуки с шубами, — поправила ее Стася.

Мадзя с удивлением осматривала зал. Перед изящными столиками стояло несколько мягких скамей, классная доска была большая, как в пансионе, а главное, один шкаф был заставлен чучелами зверей, а другой физическими приборами.

— Зачем же столько скамей? — спросила Мадзя.

— Да… мама хочет, чтобы у нас занималась группа девочек и преподавали лучшие учителя, — ответила Линка.

— А к чему эти приборы? Вы учите физику?

— Нет еще, — ответила Стася. — Но, видите ли, панна Магдалена, дело было так: мама узнала, что у панны Сольской есть все эти приборы, и тотчас купила и нам.

— И все они стоят без употребления?

— Конечно, — сказала Линка, — в пневмоническом, или как там его называют, насосе Бронек мышей давил, ну, папа разбил колокол, накричал на Бронека и запер шкаф на ключ. Но вам он ключ отдаст.

С полчаса осматривала Мадзя учебный зал, пока наконец лакей, одетый уже в сюртук, не доложил, что чай подан.

— Мне бы хотелось помыть руки, — сказала Мадзя.

— Так пойдемте в вашу комнату, — предложила Стася. — Линка, выключи газ, а я возьму спички.

Они снова прошли через сени, гардеробную, освещенный коридор и остановились перед одной дверью. Стася зажгла спички, Линка толкнула дверь, и Мадзя… почувствовала вдруг крепкий запах табаку и в то же самое время услышала мужской голос:

— Вон отсюда! Вам чего надо?

Раздался скрип, стук, и с шезлонга вскочил жирный молодой человек, в одном жилете. К счастью, спичка погасла.

— Вам чего надо, козы? — спрашивал заспанный молодой человек.

— Что ты здесь делаешь? Это комната панны Бжеской! — кричали обе девочки.

— Пошли прочь! — проворчал молодой человек, силясь запереть дверь, которую держала Линка.

Но тут в глубине коридора распахнулась другая дверь, и из нее выбежали пани Коркович, пан Коркович, а за ними лакей с канделябром.

— Что ты здесь делаешь, Бронек? — с беспокойством спросила пани Коркович у молодого человека, который, спрятавшись за шкафом, натягивал сюртук. — А где кровать? — обратилась она к лакею, когда осветилась внутренность комнаты. — Ян, где кровать для панны Бжеской?

— Да наверху, в комнате молодого барина.

— Ты с ума сошел? — ахнула дама.

— Вы же, барыня, велели поставить кровать в ту комнату, где спит молодой барин.

— Где спит после обеда, дурень ты этакий! — говорила рассерженная дама.

— Так ведь пан Бронислав там и спит после обеда, а здесь только под вечер, — оправдывался лакей.

— Отвори окно, принеси оттуда кровать. Ах негодяй!

— Эх, вижу, давно я на этом заводе машин не смазывал! — произнес пан Коркович. Вырвав канделябр из рук у лакея, он схватил его за шиворот и вывел в гардеробную. Через минуту раздался крик и тупой звук ударов.

— Пойдемте в столовую, — вздохнула хозяйка. — Это ужас, что сейчас делается с прислугой!

Когда все уселись за стол, она обратилась к Мадзе:

— Мой сын Бронислав… Извинись же перед панной Магдаленой за свой бестактный поступок.

Толстый молодой человек проворчал с низким поклоном.

— Про… прошу прощенья, сударыня. Хотя, право, не знаю, за что?

— За то, что осмелился спать в комнате панны Магдалены.

— Все меня попрекают, говорят, соня! Но ведь должен же человек спать!

Вошел Коркович-старший.

— Ну! — крикнул он сыну. — Расскажи-ка мне, что вчера произошло в банке?

— А вы, папаша, уже поднимаете шум! — ответил сын. — Честное слово, я уйду от вас!

— Прошу тебя, Пётрусь, оставь его в покое, — вмешалась мать. — Стася, позвони.

Вошел Ян, закрывая платком нос.

— Ты почему не прислуживаешь за чаем? — спросил хозяин.

— Позвольте, барин, поблагодарить вас за службу.

— Что это значит? — грозно крикнул хозяин.

— Да так! — ответил слуга. — Вы, барин, только и знаете, что оскорблять человека, а потом удивляетесь…

— Ну-ну! Не болтай пустого! Ничего с тобой не случилось!

— Легче вам, барин, бить, чем мне принимать побои! — пробормотал Ян.

Изумленная и перепуганная Мадзя подумала, что в доме Корковичей есть много странностей.

Глава третья

Каково учить чужих детей

Пани Коркович пользовалась в доме неограниченной властью. Только ее боялись слуги, только ей уступал муж, только ее приказания выполняли девочки и даже обожаемый сын, который не очень-то слушался папаши.

Она подчинила себе домашних лишь после того, как они оказали ей большее или меньшее сопротивление. Каково же было ее удивление, когда через некоторое время она обнаружила, что в доме рядом с нею вырастает новая фигура — Мадзя.

Веселая, вежливая даже с прислугой, Мадзя с каждым днем приобретала в доме все больший вес, хотя сама никогда не противоречила хозяйке и была гораздо послушней, чем Линка и Стася. Все чувствовали ее присутствие, и прежде всего сама хозяйка, хотя она никак не могла постигнуть, как же это получается.

Через несколько дней после приезда Мадзи пани Коркович торжественно вызвала гувернантку в гостиную, чтобы дать ей указания, в каком направлении должны вестись занятия с барышнями.

— Панна… панна Бжеская, — начала пани Коркович, рассаживаясь на диване, — вам надо съездить к панне Малиновской и спросить у нее, каких учителей она могла бы порекомендовать для моих девочек. Так или иначе, я полагаю, что мужу придется пригласить пана Романовича, он ведь читал в апреле лекцию в ратуше и осенью тоже будет читать. Кроме пана Романовича, мы пригласим еще кое-кого…

— Сударыня, — сказала Мадзя, — а зачем нашим девочкам учителя?

Пани Коркович вздрогнула.

— Что? Как зачем?

— Трудно сказать, что дадут девочкам уроки, — продолжала Мадзя, — а меж тем расходы предстоят большие. Если даже считать, что в день у них будет два урока по два рубля, и то в месяц составится около ста рублей. Мое жалованье, уроки музыки и рисования стоят девяносто рублей, всего получится около двухсот рублей.

— Двести! — в замешательстве повторила пани Коркович. — Я об этом не подумала. Но у нас будет группа, человек десять, так что на каждую ученицу придется каких-нибудь двадцать рублей, а то и того меньше…

— А вы уже набрали эту группу?

— Я как раз этим занимаюсь. Но сейчас у меня еще никого нет, — с беспокойством ответила пани Коркович.

— Давайте, сударыня, сделаем так. Когда вы наберете группу, тогда мы и обратимся к учителям, а пока я буду повторять с девочками то, что они проходили в пансионе и успели уже подзабыть.

— Двести рублей в месяц! — шептала дама, вытирая платком лицо. — Ясное дело, придется подождать. — Минутку передохнув, она прибавила: — Итак, решено. Я займусь подбором группы, а вы спросите у панны Малиновской, каких она может рекомендовать учителей. А пока повторяйте с девочками то, что они прошли в пансионе.

— Хорошо, сударыня.

Пани Коркович была довольна, что окончательный приказ исходил от нее и что Мадзя без возражений согласилась его выполнить. Она была довольна, но в душе у нее осталось смутное чувство тревоги.

«Двести рублей! — думала она. — Как это мне сразу не пришло в голову? Что ж, на то она и гувернантка».

Это было только начало.

В жаркие дни пан Коркович-старший с незапамятных времен привык являться к обеду без сюртука. Однажды в конце августа выдался такой знойный день, что пан Коркович уселся за стол без жилета. Мало того, он расстегнул манишку, откровенно обнажив красную грудь, покрытую густой растительностью.

Рядом с матерью развалился пан Бронислав, лакей побежал звать барышень, и вскоре в столовой появились Линка, Стася и, наконец, Мадзя.

— Мое почтение, панна Магдалена! — крикнул хозяин, наклонясь, отчего грудь еще больше раскрылась.

— Ax! — вскрикнула Мадзя и бросилась за дверь.

Пан Бронислав вскочил с места, а пан Коркович спросил удивленно: