Здесь вы най­де­те опи­са­ние не­сколь­ких лет жиз­ни Ку­ой­ла, ро­див­ше­го­ся в Брук­ли­не и вы­рос­ше­го в ат­мо­сфе­ре уны­лых сель­ских го­ро­дов.
      Он про­вел свое дет­ст­во в че­ло­ве­че­ском му­ра­вей­ни­ке, му­ча­ясь от ме­тео­риз­ма и су­до­рог. В го­су­дар­ст­вен­ном уни­вер­си­те­те, при­кры­вая ру­кой под­бо­ро­док, он мас­ки­ро­вал свои му­ки улыб­ка­ми и мол­ча­ни­ем. С тру­дом до­жив до два­дца­ти­ле­тия, он к три­дца­ти го­дам нау­чил­ся скры­вать свои чув­ст­ва и ни на что не рас­счи­ты­вать. Он очень мно­го ел, лю­бил сви­ную нож­ку и кар­тош­ку с мас­лом.
      В сво­ей жиз­ни он ра­бо­тал оп­то­вым тор­гов­цем ав­то­ма­тов с кон­фе­та­ми, ноч­ным де­жур­ным в ма­га­зин­чи­ке ря­дом с туа­ле­том, третье­раз­ряд­ным ре­пор­те­ром. В воз­рас­те три­дца­ти шес­ти, хо­ло­стой, пре­ис­пол­нен­ный пе­ча­ли и не­раз­де­лен­ной люб­ви, Ку­ойл пе­ре­ехал на Нью­фа­унд­ленд, зем­лю сво­их пред­ков. Он ни­ко­гда рань­ше там не бы­вал и не со­би­рал­ся ту­да ехать.
      Там кру­гом бы­ла во­да. Ку­ойл бо­ял­ся во­ды, он не умел пла­вать. Его отец раз за ра­зом рас­це­п­лял его су­до­рож­но сжа­тые паль­цы и бро­сал его в бас­сей­ны, ре­ки и озе­ра, в на­бе­гав­шую вол­ну. Ку­ойл знал, ка­ко­вы на вкус во­до­рос­ли и мор­ской пе­сок.
      В этой не­спо­соб­но­сти млад­ше­го сы­на нау­чить­ся пла­вать отец ви­дел ис­точ­ник дру­гих его не­дос­тат­ков, раз­рас­тав­ших­ся во­круг пер­во­ис­точ­ни­ка, как ра­ко­вые клет­ки: не­уме­ние внят­но раз­го­ва­ри­вать, ров­но си­деть и вста­вать по ут­рам, от­сут­ст­вие пра­виль­ной сис­те­мы цен­но­стей, чес­то­лю­бия и ка­ких-ли­бо спо­соб­но­стей. Он во­об­ще не был на что-ли­бо спо­со­бен. Отец вос­при­ни­мал сы­на как соб­ст­вен­ную не­уда­чу.
      Ку­ойл хо­дил, не­ук­лю­же шар­кая но­га­ми, на го­ло­ву воз­вы­ша­ясь над свои­ми свер­ст­ни­ка­ми, и об­ла­дал очень мяг­ким ха­рак­те­ром. Он знал об этом. «Эх ты, ду­би­на сто­еро­со­вая», — го­во­рил ему отец. Сам он то­же не был ми­ниа­тюр­ным. А брат Дик, лю­би­мец от­ца, де­лав­ший вид, что его сей­час вы­рвет, вся­кий раз, ко­гда Ку­ойл вхо­дил в ком­на­ту, ши­пел на не­го: «Сви­ная зад­ни­ца, со­п­ли­вая ро­жа, урод, бо­ро­да­воч­ник, ту­пи­ца, бом­ба-во­нюч­ка, жир­дяй». Он бил и пи­нал его до тех пор, по­ка Ку­ойл, всхли­пы­вая, не сво­ра­чи­вал­ся на ли­но­ле­уме, при­крыв го­ло­ву ру­ка­ми. И все­му ви­ной был глав­ный не­дос­та­ток Ку­ой­ла: он вы­гля­дел как-то не­пра­виль­но.
      Ог­ром­ная не­ук­лю­жая глы­ба те­ла. Уже в шесть лет Ку­ойл ве­сил три­дцать шесть ки­ло­грамм. В ше­ст­на­дцать он уже был по­хо­ро­нен под гру­дой пло­ти. Го­ло­ва бы­ла по­хо­жа на об­ру­бок, ни­ка­ких на­ме­ков на шею, ры­же­ва­тые во­ло­сы тор­ча­ли вверх и на­зад. Чер­ты ли­ца бы­ли ском­ка­ны и на­по­ми­на­ли дви­же­ние паль­цев в жес­те воз­душ­но­го по­це­луя. Гла­за цве­та пла­сти­ка. И чу­до­вищ­ный под­бо­ро­док, не­ле­пый утес, тор­ча­щий с ниж­ней час­ти ли­ца.
      В мо­мент его за­ча­тия ак­ти­ви­зи­ро­вал­ся ка­кой-то ано­маль­ный ген, как од­на-един­ст­вен­ная ис­кра ино­гда вспы­хи­ва­ет на при­сы­пан­ных пе­п­лом уг­лях, и на­гра­дил его ги­гант­ским под­бо­род­ком. Ре­бен­ком он при­бе­гал к раз­лич­ным хит­ро­стям, что­бы спря­тать­ся от лю­бо­пыт­ных взгля­дов: улыб­ка, по­ту­п­лен­ный взгляд и пра­вая ру­ка, взле­таю­щая, что­бы при­крыть под­бо­ро­док.
      Он на­чал осоз­на­вать се­бя как не­кую сто­рон­нюю фи­гу­ру: на пер­вом пла­не бы­ла его се­мья, а где-то вда­ли, на зад­нем пла­не, на­хо­дил­ся он сам. До че­тыр­на­дца­ти лет он те­шил се­бя мыс­лью о том, что слу­чай­но по­пал в чу­жую се­мью и что где-то жи­вет его род­ная се­мья, сбив­шая­ся с ног в по­ис­ках по­хи­щен­но­го Ку­ой­ла и меч­таю­щая о вос­со­еди­не­нии с ним. За­тем, пе­ре­би­рая ста­рые ве­щи, сло­жен­ные в ко­роб­ку, он на­шел фо­то­гра­фии от­ца, где тот сто­ял ря­дом со свои­ми брать­я­ми и се­ст­ра­ми воз­ле ка­нат­но­го ог­ра­ж­де­ния па­лу­бы. Там на фо­то­гра­фии бы­ла де­воч­ка, сто­яв­шая в сто­ро­не от всех и смот­рев­шая на мо­ре при­щу­рен­ным взгля­дом, буд­то ви­дев­шая ко­неч­ную цель их пу­те­ше­ст­вия, ле­жа­щую в ты­ся­че ки­ло­мет­ров к югу. Ку­ойл уз­на­вал свои чер­ты в этих во­ло­сах, но­гах и ру­ках. А этот тол­стя­чок с хит­рым ли­цом, в тес­ном сви­те­ре, дер­жа­щий ру­ку на про­меж­но­сти, был его от­цом. На об­рат­ной сто­ро­не фо­то­гра­фии бы­ло на­ца­ра­па­но си­ним ка­ран­да­шом: «На пу­ти до­мой, 1946».
      В уни­вер­си­те­те он хо­дил на кур­сы лек­ций, ко­то­рых не по­ни­мал, пе­ре­дви­гал­ся, сгор­бив­шись и ни с кем не раз­го­ва­ри­вая, и на вы­ход­ные воз­вра­щал­ся до­мой за но­вой пор­ци­ей уни­же­ний. В кон­це кон­цов он бро­сил уче­бу и стал ис­кать ра­бо­ту, при­кры­вая под­бо­ро­док ру­кой.
      В жиз­ни оди­но­ко­го Ку­ой­ла все бы­ло не­яс­но. Его мыс­ли бы­ли по­хо­жи на при­род­ное яв­ле­ние, ко­то­рое древ­ние мо­ря­ки, дрей­фую­щие по арк­ти­че­ским су­мер­кам, на­зы­ва­ли «мор­ским лег­ким» — ле­дя­ной крош­кой, пла­ваю­щей в ту­ма­не, где воз­дух сли­вал­ся со льдом, где жид­кость ста­но­ви­лась твер­дой, а твер­дые те­ла рас­тво­ря­лись, где не­бе­са за­мер­за­ли и свет сме­ши­вал­ся с те­нью.

***

      Он на­чал за­ни­мать­ся жур­на­ли­сти­кой от без­де­лья, си­дя за жир­ным saucission и кус­ком хле­ба. Хлеб был хо­рош: без дрож­жей, под­няв­ший­ся на соб­ст­вен­ной за­ква­ске и вы­пе­чен­ный на от­кры­том воз­ду­хе, в пе­чи Парт­рид­жа. Весь двор Парт­рид­жа про­пах жже­ной му­кой, стри­же­ной тра­вой и хле­бом.
      Там бы­ли sau­cis­sion, хлеб, ви­но и бе­се­ды с Парт­рид­жем. Ра­ди это­го он упус­тил шанс уст­ро­ить­ся на ра­бо­ту, ко­то­рая мог­ла по­зво­лить ему при­пасть к уп­ру­гой гру­ди бю­ро­кра­тии. Его отец, карь­ер­ным пи­ком ко­то­ро­го ста­ло ме­сто управ­ляю­ще­го то­вар­ным по­то­ком в се­ти су­пер­мар­ке­тов, лю­бил чи­тать про­по­ведь, ил­лю­ст­ри­руя ее при­ме­ром соб­ст­вен­ной жиз­ни: «Ко­гда я сю­да прие­хал, мне при­хо­ди­лось тас­кать пол­ные те­леж­ки с пес­ком из ка­ме­но­лом­ни!» И так да­лее. Отец по­кло­нял­ся та­ин­ст­ву биз­не­са: муж­чи­нам, под­пи­сы­ваю­щим бу­ма­ги, при­кры­вая их ле­вой ру­кой, де­ло­вым встре­чам за то­ни­ро­ван­ны­ми стек­ла­ми и кей­сам с ко­до­вы­ми зам­ка­ми.
      А Пат­рик, раз­брыз­ги­вая мас­ло, ска­зал: «Да по­шло оно все!» На­ре­зал лом­тя­ми пур­пур­ный по­ми­дор. И сме­нил те­му раз­го­во­ра, на­чав опи­сы­вать мес­та, в ко­то­рых по­бы­вал: Стра­бэйн, Юж­ный Эм­бой, Кларк Форк. В Кларк Фор­ке он иг­рал в биль­ярд с че­ло­ве­ком с ис­крив­лен­ной но­со­вой пе­ре­го­род­кой. В ва­реж­ках из шку­ры кен­гу­ру. Ку­ойл си­дел в крес­ле и слу­шал, при­кры­вая под­бо­ро­док ру­кой. На его кос­тю­ме для со­бе­се­до­ва­ния бы­ло олив­ко­вое мас­ло, а на гал­сту­ке с узо­ром «ада­мант» — се­меч­ко от по­ми­до­ра.
      Ку­ойл и Парт­ридж по­зна­ко­ми­лись в пра­чеч­ной в Мо­кин­бер­де, в Нью-Йор­ке. Ку­ойл сгор­бил­ся над га­зе­той и об­во­дил в ней объ­яв­ле­ния с пред­ло­же­ния­ми о ра­бо­те, по­ка его «бо­га­тыр­ские» ру­баш­ки вра­ща­лись в ба­ра­ба­не ма­ши­ны. Парт­ридж за­ме­тил, что ры­нок тру­да был ску­ден. Ку­ойл с ним со­гла­сил­ся. Парт­ридж вы­ска­зал свое мне­ние о за­су­хе. Ку­ойл кив­нул. Парт­ридж пе­ре­вел раз­го­вор на за­кры­тие фаб­ри­ки по про­из­вод­ст­ву ква­ше­ной ка­пус­ты. Ку­ойл вы­та­щил ру­баш­ки из су­шил­ки. Они вы­па­ли на пол вме­сте с до­ж­дем из го­ря­чих мо­нет и ша­ри­ко­вых ру­чек. На ру­баш­ках ос­та­лись длин­ные чер­ниль­ные пят­на.
      — Ис­пор­ти­лись, — ска­зал Ку­ойл.
      — Ерун­да, — ска­зал Парт­ридж. — На­три пят­на го­ря­чей со­лью и таль­ком. По­том сно­ва вы­сти­рай ру­баш­ки со ста­ка­ном от­бе­ли­ва­те­ля.
      Ку­ойл ска­зал, что по­про­бу­ет. У не­го дро­жал го­лос. Парт­ридж по­ра­зил­ся, уви­дев, как бес­цвет­ные гла­за здо­ро­вя­ка уве­ли­чи­лись из-за на­пол­нив­ших их слез. Ку­ойл ни­че­го не мог по­де­лать со сво­им оди­но­че­ст­вом и всем су­ще­ст­вом стре­мил­ся к об­ще­нию, меч­тая стать при­ят­ной ком­па­ни­ей для ок­ру­жаю­щих.
      Су­шил­ки за­ры­ча­ли.
      — Слу­шай, ты за­хо­ди как-ни­будь ве­че­ром, — ска­зал Парт­ридж, за­пи­сы­вая ко­сы­ми стро­ка­ми свой ад­рес и но­мер те­ле­фо­на на об­рат­ной сто­ро­не смя­то­го че­ка. У не­го то­же бы­ло не мно­го дру­зей.
      Ку­ойл прие­хал на сле­дую­щий день, сжи­мая в ру­ках бу­маж­ные па­ке­ты. Фа­сад до­ма Парт­рид­жа и пус­тая ули­ца ку­па­лись в ян­тар­ном све­те. Зо­ло­той час. В па­ке­тах бы­ли пач­ка им­порт­ных швед­ских кре­ке­ров, бу­тыл­ки крас­но­го, ро­зо­во­го и бе­ло­го ви­на и за­вер­ну­тые в фоль­гу тре­уголь­ни­ки им­порт­ных сы­ров. Ку­ойл был оча­ро­ван зву­ка­ми го­ря­чей, рит­мич­ной му­зы­ки, раз­да­вав­ши­ми­ся из-за две­ри Парт­рид­жа.

***

      Ка­кое-то вре­мя они дру­жи­ли, Ку­ойл, Парт­ридж и Мер­ка­лия. Они бы­ли раз­ны­ми: Парт­ридж — чер­но­ко­жий, ма­лень­кий, не­уто­ми­мый пу­те­ше­ст­вен­ник по жиз­ни, лю­би­тель раз­го­во­ров на всю ночь. Мер­ка­лия, вто­рая же­на Парт­рид­жа, об­ла­да­ла ко­жей цве­та ко­рич­не­во­го пе­ра на тем­ной во­де и го­ря­чим, ост­рым умом. Ку­ойл был боль­шим и бе­лым и с тру­дом ша­гал по сво­ему пу­ти, ве­ду­ще­му в ни­ку­да.
      Парт­ридж мог лег­ко пре­ду­га­ды­вать гря­ду­щие со­бы­тия, буд­то его мозг был ка­ким-то об­ра­зом под­сое­ди­нен к бу­ду­ще­му. Он ро­дил­ся с лиш­ней мем­бра­ной в го­лов­ном моз­ге, в три го­да стал сви­де­те­лем то­го, как ша­ро­вая мол­ния от­ско­чи­ла от по­жар­ной ле­ст­ни­цы, и ви­дел во сне огур­цы на­ка­ну­не дня, ко­гда бра­та его же­ны по­ку­са­ли шерш­ни. Он был уве­рен в сво­ей уда­че. Он умел пус­кать из ды­ма коль­ца со­вер­шен­ной фор­мы. Сви­ри­сте­ли все­гда ос­та­нав­ли­ва­лись у не­го во дво­ре на от­дых во вре­мя ми­гра­ци­он­ных пе­ре­ле­тов.

***

      Сей­час во дво­ре, гля­дя на Ку­ой­ла, ко­то­рый на­по­ми­нал в сво­ем кос­тю­ме пса, на­ря­жен­но­го для фо­то­сес­сий, Парт­ридж пой­мал се­бя на од­ной мыс­ли.
      — Эд Панч, ис­пол­ни­тель­ный ре­дак­тор га­зе­ты, в ко­то­рой я ра­бо­таю, ищет де­ше­во­го ре­пор­те­ра. Ле­то за­кон­чи­лось, и все его сту­ден­тиш­ки раз­бе­жа­лись по сво­им но­рам. Га­зе­тен­ка бро­со­вая, но там мож­но по­ра­бо­тать па­ру ме­ся­цев, по­ка не най­дешь что-ни­будь по­лу­чше. А что, вдруг те­бе по­нра­вит­ся быть ре­пор­те­ром!
      Ку­ойл кив­нул, при­кры­вая ру­кой под­бо­ро­док. Ес­ли бы Парт­ридж пред­ло­жил ему спрыг­нуть с мос­та, то он, по мень­шей ме­ре, све­сил­ся бы с пе­рил. Это же со­вет дру­га!
      — Мер­ка­лия! Я ос­та­вил те­бе ко­роч­ку, ра­дость моя! Это са­мое вкус­ное. Иди-ка сю­да.
      Мер­ка­лия за­кры­ла руч­ку кол­пач­ком. Ус­та­ла от опи­са­ния мо­ло­дых да­ро­ва­ний, ку­саю­щих ног­ти, нерв­но хо­дя­щих во­круг стуль­ев в гос­ти­ной, фон­та­ни­рую­щих не­мыс­ли­мы­ми идея­ми и под­ни­маю­щих пыль с рос­кош­ных ков­ров.

***

      Эд Панч го­во­рил от­ку­да-то из глу­бин сво­его рта. Во вре­мя раз­го­во­ра он рас­смат­ри­вал Ку­ой­ла и за­ме­тил его де­ше­вый тви­до­вый пид­жак раз­ме­ром с на­кид­ку для ло­ша­ди, и ног­ти, ко­то­рые вы­гля­де­ли так, буд­то их по­сто­ян­но при­кла­ды­ва­ли к то­чиль­но­му кам­ню. Он по­чу­ял в Ку­ой­ле по­кор­ность и до­га­дал­ся, что пе­ред ним че­ло­век с ха­рак­те­ром не твер­же мяг­ко­го мас­ла.
      Гла­за Ку­ой­ла за­це­пи­лись за кар­тин­ку на сте­не, по­кры­той пят­на­ми от сы­ро­сти. Он раз­гля­дел ше­ро­хо­ва­тое ли­цо, гла­за, как стек­лян­ные ша­ри­ки, ба­хро­му из во­лос, вы­би­ваю­щих­ся из-под во­рот­ни­ка и кас­ка­дом спус­каю­щих­ся по­верх его на­крах­ма­лен­но­го края. Кто там, в оби­той рам­ке, де­душ­ка Пан­ча? Он стал ду­мать о пред­ках.
      — Это се­мей­ная га­зе­та. Мы пе­ча­та­ем оп­ти­ми­сти­че­ские ис­то­рии с упо­ром на об­ще­ст­вен­ные цен­но­сти.
      «Мо­кин­гберд Ре­кордз» спе­циа­ли­зи­ро­ва­лись на ра­бо­леп­ных анек­до­тах о ме­ст­ных биз­нес­ме­нах и очер­ках о на­род­ных лю­бим­цах. На ее то­нень­ких стра­ни­цах пе­ча­та­лась мас­са го­ло­во­ло­мок и кон­кур­сов, ав­тор­ских ко­ло­нок, очер­ков и ко­мик­сов. Там все­гда бы­ла ан­ке­та, что­бы по­мочь чи­та­те­лю от­ве­тить на во­прос: «Яв­ляе­тесь ли вы скры­тым ал­ко­го­ли­ком?»
      Панч вздох­нул, сде­лав вид, что при­ни­ма­ет труд­ное ре­ше­ние.
      — Я по­став­лю те­бя в раз­дел му­ни­ци­паль­ных но­во­стей, бу­дешь по­мо­гать Элу Ка­та­ло­гу. Он вве­дет те­бя в курс де­ла. Он же бу­дет да­вать те­бе за­да­ния.
      Зар­пла­та бы­ла жал­кой, но Ку­ойл об этом не знал.

***

      Эл Ка­та­лог с ли­цом, по­хо­жим на пу­чок стер­ни, с бле­стя­щим ртом, от­ме­тил что-то ног­тем в спи­ске за­да­ний. Его взгляд от­ско­чил от под­бо­род­ка Ку­ой­ла, как мо­ло­ток от гвоз­дя.
      — Так, со­б­ра­ние со­ве­та по пла­ни­ро­ва­нию бу­дет для те­бя хо­ро­шим на­ча­лом. В на­чаль­ной шко­ле. По­че­му бы те­бе не схо­дить ту­да се­го­дня ве­че­ром? По­си­дишь на ма­лень­ких стуль­чи­ках. За­пи­шешь все, что ус­лы­шишь, на­пе­ча­та­ешь. Мак­си­мум пять­сот слов. Возь­ми с со­бой дик­то­фон, ес­ли хо­чешь. По­ка­жешь мне свою ра­бо­ту до по­луд­ня. Сна­ча­ла дашь мне и толь­ко по­том от­не­сешь то­му чер­но­ма­зо­му су­ки­ну сы­ну за сто­лом.
      Этим чер­но­ма­зым су­ки­ным сы­ном был Парт­ридж.
      Ку­ойл си­дел на со­б­ра­нии на зад­них ря­дах и пи­сал в блок­но­те. При­дя до­мой, пе­ча­тал и пе­ре­пе­ча­ты­вал за ку­хон­ным сто­лом всю ночь. Ут­ром, с кру­га­ми во­круг глаз и нерв­ный от вы­пи­то­го ко­фе, он от­пра­вил­ся в ком­на­ту но­во­стей. И ждал Эла Ка­та­ло­га.
      Эд Панч, все­гда при­хо­див­ший пер­вым, про­скольз­нул в свой ка­би­нет, как угорь в ка­мен­ную щель. На­чал­ся ут­рен­ний па­рад. Че­ло­век, от­ве­чаю­щий за стра­ни­цу с ос­нов­ны­ми стать­я­ми, раз­ма­хи­вал па­ке­том с ко­ко­со­вы­ми пон­чи­ка­ми; вы­со­кая ки­та­ян­ка с глян­це­вы­ми во­ло­са­ми, по­жи­лой ти­ра­жист с ру­ка­ми, по­хо­жи­ми на сталь­ные тро­сы, две жен­щи­ны-ма­кет­чи­цы, фо­то­ре­дак­тор во вче­раш­ней ру­баш­ке с пят­на­ми под мыш­ка­ми. Ку­ойл си­дел за сво­им сто­лом и щи­пал под­бо­ро­док, опус­тив го­ло­ву вниз и де­лая вид, что пра­вит свою ста­тью. Она бы­ла на один­на­дцать стра­ниц.
      В де­сять ча­сов поя­вил­ся Парт­ридж. Крас­ные под­тяж­ки, льня­ная ру­баш­ка. Он кив­нул и про­то­пал че­рез всю ком­на­ту но­во­стей, су­нул го­ло­ву в угол Пан­ча, под­миг­нул Ку­ой­лу и уст­ро­ил­ся за сво­им пись­мен­ным сто­лом.
      Парт­ридж ужас­но мно­го знал: что мок­рые ве­рев­ки вы­дер­жи­ва­ют боль­ший груз и по­че­му ва­ре­ные яй­ца вра­ща­ют­ся бы­ст­рее, чем сы­рые. С на­по­ло­ви­ну за­кры­ты­ми гла­за­ми и чуть за­ки­ну­той на­зад го­ло­вой, в лег­ком тран­се, он мог ци­ти­ро­вать ста­ти­сти­ку бейс­бо­ла так, как древ­ние чи­та­ли «Илиа­ду». Он пе­ре­де­лы­вал ба­наль­ную про­зу, стря­хи­вал пыль с ими­та­ций Джим­ми Брес­ли­на.
      — Где эти ре­пор­те­ры про­шлых лет? — бор­мо­тал он. — Ку­саю­щие ног­ти, рез­кие, мно­го пью­щие ноч­ные яс­т­ре­бы, ко­то­рые дей­ст­ви­тель­но уме­ют пи­сать?
      Ку­ойл при­нес ему свою ста­тью.
      — Это еще не все, — ска­зал он, ак­ку­рат­но скла­ды­вая стра­ни­цы, — по­это­му я ре­шил по­ка­зать это те­бе.
      Его друг не улыб­нул­ся. Он был на ра­бо­те. Не­сколь­ко се­кунд он чи­тал, по­том под­нял ли­цо к флюо­рес­цент­но­му све­ту.
      — Ес­ли бы Эд­на бы­ла здесь, то про­сто по­рва­ла бы это. Ес­ли бы это уви­дел Эл, то по­со­ве­то­вал бы Пан­чу из­ба­вить­ся от те­бя. Ты дол­жен все пе­ре­пи­сать. Вот, са­дись. Я по­ка­жу, что здесь не так. Го­во­рят, что ре­пор­те­ра мож­но сде­лать из ко­го угод­но. Вот на те­бе и по­про­бу­ем.
      Имен­но это­го ожи­дал Ку­ойл.
      — Твой те­зис, — ска­зал Парт­ридж, — Гос­по­ди Ии­су­се! — Он стал чи­тать вслух вы­со­ким го­ло­сом, на­рас­пев.
      — «Вче­ра ве­че­ром Со­вет по пла­ни­ро­ва­нию Пайн-Ай боль­шин­ст­вом го­ло­сов при­нял ре­ше­ние о вне­се­нии по­пра­вок в ра­нее пред­ло­жен­ные ре­ко­мен­да­ции к По­прав­ке к Му­ни­ци­паль­но­му за­ко­но­про­ек­ту. Это уве­ли­чит ми­ни­маль­ный раз­мер на­де­лов ча­ст­ной соб­ст­вен­но­сти во всех рай­онах за ис­клю­че­ни­ем цен­тра го­ро­да до се­ми ак­ров». Как буд­то чи­та­ешь це­мент. Слиш­ком длин­но. Не­во­об­ра­зи­мо длин­но. Пу­та­но. Ни­ка­ких че­ло­ве­че­ских ин­те­ре­сов. Ни­ка­ких ци­тат. Скуч­но. — Его ка­ран­даш ле­тал над пред­ло­же­ния­ми Ку­ой­ла, пе­ре­ме­ши­вая и пе­ре­ме­щая. — Ко­рот­кие сло­ва. Ко­рот­кие пред­ло­же­ния. Раз­бей это. По­смот­ри на это, по­смот­ри на это. Вот здесь твоя точ­ка зре­ния. Это но­во­сти. Пе­ре­мес­ти это на­верх.
      Он вы­хва­ты­вал сло­ва от­ту­да, где они стоя­ли. Ку­ойл на­кло­нил­ся по­бли­же и смот­рел, вол­ну­ясь и ни­че­го не по­ни­мая.
      — Так, лад­но. По­про­буй вот так. «Во втор­ник во вре­мя на­пря­жен­но­го ве­чер­не­го со­б­ра­ния член Со­ве­та по пла­ни­ро­ва­нию Дже­нис Фокс­ли от­ка­за­лась от сво­их пол­но­мо­чий. «Я не со­би­ра­юсь здесь си­деть и на­блю­дать за тем, как вы­жи­ва­ют и рас­про­да­ют бед­ных лю­дей это­го го­ро­да», — ска­за­ла Фокс­ли. За не­сколь­ко ми­нут до от­став­ки Фокс­ли Со­вет при­нял но­вый за­ко­но­про­ект боль­шин­ст­вом го­ло­сов: 9 к 1. Но­вый за­кон по­зво­ля­ет уве­ли­чить ми­ни­маль­ный раз­мер зем­ли, на­хо­дя­щей­ся в ча­ст­ной соб­ст­вен­но­сти, до се­ми ак­ров». Не слиш­ком ост­ро­ум­но, ни­ка­ко­го сти­ля, и по-преж­не­му слиш­ком длин­но, — ска­зал Парт­ридж, — но это уже бу­дет бли­же к де­лу. По­нял? По­чув­ст­во­вал, что та­кое но­во­сти? Что ты дол­жен ста­вить на пер­вое ме­сто в из­ло­же­нии со­дер­жа­ния ста­тьи? Вот, смот­ри, что ты мо­жешь сде­лать. По­про­буй за­кру­тить сю­жет.
      Огонь Парт­рид­жа не за­жег ис­кры в Ку­ой­ле. Спус­тя шесть ме­ся­цев Ку­ойл по-преж­не­му не по­ни­мал, что та­кое но­во­сти, и не умел схва­ты­вать де­та­ли. Он бо­ял­ся все­го, за ис­клю­че­ни­ем две­на­дца­ти или пят­на­дца­ти гла­го­лов. Имел па­губ­ную склон­ность к лож­но­му стра­да­тель­но­му за­ло­гу. «Гу­бер­на­то­ру Мер­чи был вру­чен бу­кет пер­во­класс­ни­цей Ким­бер­ли Плад», — на­пи­сал он. Эд­на, рез­кий на язык ли­те­ра­тур­ный об­ра­бот­чик, вста­ла и за­ора­ла на Ку­ой­ла: «Ты, ло­бо­то­ми­ро­ван­ный иди­от! Как мож­но вру­чить бу­кет пер­во­класс­ни­цей?» Ку­ойл стал еще од­ним при­ме­ром со­вре­мен­но­го на­по­ло­ви­ну об­ра­зо­ван­но­го че­ло­ве­ка, ре­шив­ше­го за­нять­ся жур­на­ли­сти­кой. Вы­стро­ить бы их всех вдоль сте­ны!
      Ку­ойл си­дел на со­б­ра­ни­ях, бы­ст­ро стро­ча в блок­но­те. Ка­за­лось, он был ча­стью про­ис­хо­дя­ще­го. Рык Эд­ны и кол­кие за­ме­ча­ния Парт­рид­жа его не оби­жа­ли. Он с дет­ст­ва при­вык к жес­то­ко­сти бра­та и не­пре­кра­щаю­щей­ся кри­ти­ке от­ца. Он при­шел в вос­торг, уви­дев свое имя в ка­че­ст­ве ав­то­ра ста­тьи. Не­нор­ми­ро­ван­ный ра­бо­чий день по­зво­лял ему во­об­ра­жать, что он хо­зя­ин сво­его вре­ме­ни. Воз­вра­ща­ясь до­мой за пол­ночь по­сле де­ба­тов о том, как опи­сать му­ни­ци­паль­ный рег­ла­мент ути­ли­за­ции бу­ты­лок, он чув­ст­во­вал се­бя вин­ти­ком в ме­ха­низ­ме вла­сти. Ви­дел в при­выч­ных яв­ле­ни­ях жиз­ни га­зет­ные за­го­лов­ки. «Че­ло­век не спе­ша идет по пар­ко­воч­ной зо­не». «Жен­щи­ны раз­го­ва­ри­ва­ют под до­ж­дем». «Те­ле­фон зво­нит в пус­той ком­на­те».
      Парт­ридж изо всех сил ста­рал­ся его под­тя­нуть.
      — Ес­ли ни­че­го не про­ис­хо­дит — это то­же но­во­сти, Ку­ойл.
      — По­нят­но. — Де­ла­ет вид, что по­ни­ма­ет. Ру­ки в кар­ма­нах.
      — Пом­нишь ис­то­рию о со­б­ра­нии Ок­руж­но­го ко­ми­те­та по во­про­сам транс­пор­та? Ме­сяц на­зад они бы­ли го­то­вы на­чать об­слу­жи­вать мик­ро­ав­то­бу­са­ми че­ты­ре го­ро­да, при ус­ло­вии, что к ним при­сое­ди­нит­ся Багл Хол­лоу. Здесь ты го­во­ришь, что вче­ра ве­че­ром они встре­ча­лись, и в са­мом кон­це, в ка­че­ст­ве ма­ло­зна­чи­тель­ной де­та­ли упо­ми­на­ешь, что Багл Хол­лоу ре­шил не всту­пать с ни­ми в де­ло. Ты зна­ешь, сколь­ко ста­ри­ков, у ко­то­рых нет ма­шин, по­то­му что они не мо­гут по­зво­лить се­бе иметь вто­рой или да­же един­ст­вен­ный ав­то­мо­биль, поль­зу­ют­ся об­ще­ст­вен­ным транс­пор­том? Как они ждут, ко­гда же при­дет этот чер­тов мик­ро­ав­то­бус? А те­перь это­го не бу­дет. Но­во­сти, Ку­ойл, но­во­сти. Да­вай-ка, под­ви­гай шес­те­рен­ка­ми.
      Ми­ну­ту спус­тя он до­ба­вил уже со­всем дру­гим то­ном, что в пят­ни­цу ве­че­ром ма­ри­ну­ет ры­бу по-гре­че­ски и го­то­вит крас­ные пер­цы на вер­те­ле. Не хо­чет ли Ку­ойл зай­ти?
      Он хо­тел, толь­ко ни­как не мог по­нять, о ка­ких шес­те­рен­ках шла речь.

***

      В кон­це вес­ны Эд Панч вы­звал Ку­ой­ла к се­бе и ска­зал, что тот уво­лен. Его гла­за смот­ре­ли ку­да-то ми­мо уха Ку­ой­ла.
      — Это вро­де вре­мен­но­го уволь­не­ния, из-за спа­да спро­са. Ес­ли по­том все на­ла­дит­ся…
      Ку­ойл уст­ро­ил­ся на пол­став­ки во­ди­те­лем так­си.
      Парт­ридж знал, по­че­му это про­изош­ло. Он уго­во­рил Ку­ой­ла на­деть ог­ром­ный пе­ред­ник, дал ему лож­ку и бан­ку.
      — Его де­ти вер­ну­лись по­сле кол­лед­жа. За­ня­ли твое ме­сто. Тут не о чем го­ре­вать. Все пра­виль­но, раз­ма­зы­вай эту гор­чи­цу по мя­су. Пусть про­пи­та­ет­ся.
      В ав­гу­сте, по­сы­пая ук­ро­пом ра­гу по-рус­ски, с го­вя­ди­ной и со­ле­ны­ми огур­ца­ми, Парт­ридж ска­зал:
      — Панч хо­чет, что­бы ты вер­нул­ся. Го­во­рит, ес­ли ты все еще за­ин­те­ре­со­ван, при­хо­ди ут­ром, в по­не­дель­ник.
      Панч изо­бра­зил со­мне­ние. Раз­вер­нул це­лое шоу, что, дес­кать, сно­ва бе­рет Ку­ой­ла, но в ка­че­ст­ве осо­бо­го одол­же­ния. Вре­мен­но.
      Де­ло бы­ло в том, что Панч за­ме­тил, как Ку­ойл, сам по се­бе не­раз­го­вор­чи­вый, рас­по­ла­гал дру­гих к вы­ска­зы­ва­ни­ям. Это бы­ла его един­ст­вен­ная по­лез­ная спо­соб­ность. Его вни­ма­тель­ная по­за, его ле­ст­ные кив­ки вы­зы­ва­ли у лю­дей на­стоя­щий по­ток вос­по­ми­на­ний, раз­мыш­ле­ний вслух, тео­ре­ти­зи­ро­ва­ний, до­га­док, опи­са­ний, крат­ких об­зо­ров и по­яс­не­ний, кра­соч­ных ис­то­рий из жиз­ни и же­ла­ние рас­ска­зать все это со­вер­шен­но не­зна­ко­мо­му че­ло­ве­ку.
      Так и по­ве­лось. Уво­лен, при­нят на ра­бо­ту в ка­че­ст­ве по­мощ­ни­ка на мой­ке ма­шин, сно­ва при­нят на ста­рую ра­бо­ту.
      Уво­лен, взят на долж­ность так­си­ста, сно­ва при­нят на ра­бо­ту.
      Так он и пры­гал ту­да-сю­да по все­му ок­ру­гу, вы­слу­ши­вая спо­ры в ко­ми­те­тах по ка­на­ли­за­ци­он­ным и до­рож­ным ра­бо­там, пе­ча­тал ис­то­рии о со­став­ле­нии смет на вос­ста­нов­ле­ние мос­тов. Лю­бое ре­ше­ние ме­ст­ных вла­стей ка­за­лось ему судь­бо­нос­ным. В про­фес­сии, ко­то­рая учи­ла сво­их адеп­тов поль­зо­вать­ся низ­ки­ми свой­ст­ва­ми че­ло­ве­че­ской на­ту­ры, что­бы от­кры­вать лю­дям гла­за на изъ­е­ден­ный ржав­чи­ной ме­талл ци­ви­ли­за­ции, Ку­ой­лу уда­ва­лось со­хра­нить ил­лю­зию по­сто­ян­но­го про­грес­са. В ат­мо­сфе­ре раз­ру­ше­ния, ды­мя­щей­ся за­вис­ти и рев­но­сти он ис­кал ра­цио­наль­ный ком­про­мисс.

***

      Ку­ойл и Парт­ридж ели фар­ши­ро­ван­ную фо­рель и кре­вет­ки с чес­но­ком. Мер­ка­лии не бы­ло. Ку­ойл ото­дви­нул в сто­ро­ну са­лат из слад­ко­го ук­ро­па. На­кло­нил­ся, что­бы под­нять упав­шую кре­вет­ку, ко­гда Парт­ридж по­сту­чал но­жом по бу­тыл­ке с ви­ном.
      — Объ­яв­ле­ние. О нас с Мер­ка­ли­ей.
      Ку­ойл улы­бал­ся. Он ду­мал, что у них бу­дет ре­бе­нок. Уже вы­брал се­бя в кре­ст­ные.
      — Пе­ре­ез­жа­ем в Ка­ли­фор­нию. Отъ­езд в пят­ни­цу ве­че­ром.
      — Что? — ска­зал Ку­ойл.
      — За чем мы едем? За све­жи­ми про­дук­та­ми, — ска­зал Парт­ридж. — За ви­ном, спе­лы­ми по­ми­до­ра­ми, ог­ром­ны­ми гру­ша­ми. — Он на­лил fume blanc, а по­том ска­зал Ку­ой­лу, что на са­мом де­ле он едет ту­да не ра­ди ово­щей, а ра­ди люб­ви.
      — Все са­мое зна­чи­тель­ное про­ис­хо­дит ра­ди люб­ви, Ку­ойл. Она — дви­га­тель жиз­ни.
      Он ска­зал, что Мер­ка­лия бро­си­ла свою дис­сер­та­цию и уст­рои­лась на «си­не­во­рот­нич­ко­вую» ра­бо­ту. Пу­те­ше­ст­вия, ков­бой­ские са­по­ги, день­ги, ши­пе­ние воз­душ­ных тор­мо­зов, че­ты­ре ди­на­ми­ка в ка­би­не и за­пи­си струн­но­го квар­те­та в фо­но­те­ке. За­пи­са­лась в шко­лу во­ж­де­ния для даль­но­бой­щи­ков. За­кон­чи­ла ее. «Овер­ланд-Экс­пресс» в Сау­са­ли­то при­гла­си­ла ее на ра­бо­ту.
      — Она пер­вая в Аме­ри­ке чер­но­ко­жая жен­щи­на — даль­но­бой­щик, — ска­зал Парт­ридж, мор­гая, что­бы скрыть сле­зы. — Мы уже на­шли квар­ти­ру. Она вы­бра­ла тре­тью из тех, что ей по­ка­за­ли. — Парт­ридж ска­зал, что в этой квар­ти­ре есть кух­ня с фран­цуз­ски­ми две­ря­ми, рай­ский на­вес из бам­бу­ка во внут­рен­нем дво­ре. Са­дик раз­ме­ром с ков­рик для мо­лит­вы. В ко­то­ром он бу­дет пре­кло­нять ко­ле­на.
      — У нее поя­ви­лась нью-ор­ле­ан­ская ли­хо­рад­ка. И я по­еду ту­да. Бу­ду де­лать сэн­дви­чи с коп­че­ной утя­ти­ной, ох­ла­ж­ден­ную ку­ри­ную груд­ку с эс­т­ра­го­ном, что­бы она бра­ла с со­бой в до­ро­гу и ей не при­хо­ди­лось ис­кать, где по­обе­дать. Я не хо­чу, что­бы Мер­ка­лия за­хо­ди­ла в те мес­та, где со­би­ра­ют­ся эти во­ди­те­ли гру­зо­ви­ков. Бу­ду вы­ра­щи­вать эс­т­ра­гон. Мо­гу уст­ро­ить­ся на ра­бо­ту. Ли­те­ра­тур­ных ре­дак­то­ров все­гда не хва­та­ет. Мо­гу най­ти ра­бо­ту где угод­но.
      Ку­ойл по­пы­тал­ся их по­здра­вить, но ко­гда он бес­ко­неч­но дол­го тряс ру­ку Парт­рид­жа, у не­го ни­как не по­лу­ча­лось ее от­пус­тить.
      — Слу­шай, при­ез­жай нас на­вес­тить, — ска­зал Парт­ридж. — Не про­па­дай.
      И они сно­ва по­жа­ли ру­ки, со­тря­сая воз­дух так, буд­то под­ни­ма­ли во­ду из глу­бо­ко­го ко­лод­ца.

***

      Ку­ойл ос­тал­ся в гряз­ном Мо­кин­гбер­де. Это ме­сто пе­ре­жи­ва­ло свою тре­тью смерть. За две сот­ни лет оно с тру­дом пе­ре­шло от ди­ких ча­щоб и лес­ных пле­мен к фер­мер­ско­му хо­зяй­ст­ву, пре­вра­тив­шись в го­род ра­бо­чих, ме­ха­низ­мов и за­во­дов по про­из­вод­ст­ву по­кры­шек. Лю­ди дав­но ста­ли от­ту­да уез­жать по­это­му центр го­ро­да опус­тел, а круп­ные ма­га­зи­ны умер­ли. За­во­ды бы­ли вы­став­ле­ны на про­да­жу. Об­вет­шав­шие ули­цы, мо­ло­дежь с ору­жи­ем в кар­ма­нах, дли­тель­ные сло­вес­ные ду­эли по­ли­ти­ков, мо­зо­ли на язы­ках и от­верг­ну­тые идеи. Кто зна­ет, ку­да уш­ли лю­ди? На­вер­ное, в Ка­ли­фор­нию.
      Ку­ойл по­ку­пал про­дук­ты в гас­тро­но­ме А&В, за­прав­лял­ся на стан­ции D&G и ста­вил ма­ши­ну на стан­цию R&R — ес­ли ему нуж­ны бы­ли но­вые рем­ни или что-ни­будь дру­гое. Он пи­сал свои ста­тьи, жил в арен­до­ван­ном трей­ле­ре и смот­рел те­ле­ви­зор. Ино­гда меч­тал о люб­ви. По­че­му бы и нет? И о сво­бод­ной стра­не. Ко­гда Эд Панч уво­лил его, он уст­ро­ил пир­ше­ст­во с виш­не­вым мо­ро­же­ным и кон­сер­ви­ро­ван­ны­ми ра­вио­ли.
      Он от­де­лил свою жизнь от вре­ме­ни. Он счи­тал се­бя га­зет­ным ре­пор­те­ром, но не чи­тал ни­че­го, кро­ме «Мо­кин­гберд Ре­кордз». По­это­му ему уда­ва­лось иг­но­ри­ро­вать тер­ро­ризм, из­ме­не­ния в кли­ма­те, ру­ша­щие­ся пра­ви­тель­ст­ва, за­гряз­не­ние ок­ру­жаю­щей сре­ды, бо­лез­ни, бан­ков­ские кри­зи­сы, оби­лие строи­тель­но­го му­со­ра и раз­ру­шаю­щий­ся озо­но­вый слой. Вул­ка­ны, зем­ле­тря­се­ния и ура­га­ны, мо­шен­ни­че­ст­во на ре­ли­ги­оз­ной поч­ве, не­ис­прав­ные ма­ши­ны и уче­ные-шар­ла­та­ны, мас­со­вые и се­рий­ные убий­цы, вол­но­об­раз­ная за­бо­ле­вае­мость ра­ком и СПИ­Дом, ис­треб­ле­ние ле­сов и взры­ваю­щие­ся са­мо­ле­ты бы­ли так же да­ле­ки от не­го, как ис­кус­ст­во пле­те­ния ко­си­чек, рю­ши и вы­ши­тые ро­зоч­ка­ми под­вяз­ки. На­уч­ные еже­днев­ни­ки за­хле­бы­ва­лись ре­пор­та­жа­ми о му­ти­ро­вав­ших ви­ру­сах, о ма­ши­нах, да­ря­щих жизнь по­лу­мерт­вым лю­дям, о на­шу­мев­шем от­кры­тии, что все га­лак­ти­ки об­ре­чен­но и с ро­ко­вой ско­ро­стью стре­мят­ся к не­ви­ди­мо­му Ве­ли­ко­му При­тя­же­нию, как му­хи к со­плу пы­ле­со­са. Все это ка­са­лось ко­го-то дру­го­го, чу­жих жиз­ней. Он ждал, ко­гда нач­нет­ся его соб­ст­вен­ная.
      У не­го поя­ви­лась при­выч­ка хо­дить во­круг трей­ле­ра и спра­ши­вать вслух: «Кто зна­ет?» Он го­во­рил: «Кто зна­ет?», по­то­му что на са­мом де­ле ни­кто ни­че­го не знал. Этим он хо­тел ска­зать, что мог­ло про­изой­ти все что угод­но.
      Мо­не­та, вра­щаю­щая­ся на кром­ке, мо­жет упасть в лю­бую сто­ро­ну.

      По­том на со­б­ра­нии он встре­тил Пе­тал Беа. Она бы­ла тон­кая, влаж­ная и жар­кая. Она ему под­миг­ну­ла. У Ку­ой­ла, как у всех боль­ших муж­чин, бы­ла сла­бость к ма­лень­ким жен­щи­нам. Он сто­ял ря­дом с ней воз­ле сто­ла с за­кус­ка­ми. Се­рые, близ­ко по­са­жен­ные гла­за, вью­щие­ся во­ло­сы цве­та ду­бо­вой ко­ры. Под ис­кус­ст­вен­ным ос­ве­ще­ни­ем ее ко­жа вы­гля­де­ла блед­ной, как свеч­ной воск. Ве­ки све­ти­лись ка­ким-то не­яс­ным гус­тым све­том. В ро­зо­вом сви­те­ре по­бле­ски­ва­ла ме­тал­ли­че­ская нить. Этот лег­кий блеск соз­да­вал во­круг нее ка­кое-то мер­ца­ние, буд­то оку­ты­вал све­том. Она улыб­ну­лась пер­ла­мут­ро­вы­ми, влаж­ны­ми от сид­ра гу­ба­ми. Его ру­ка мет­ну­лась к под­бо­род­ку. Она вы­бра­ла пе­че­нье с глаз­ка­ми, вы­ло­жен­ны­ми гла­зу­рью, и мин­даль­ным ореш­ком вме­сто рта и смот­ре­ла на не­го, по­ка ее зу­бы де­ла­ли из пе­че­нья мо­ло­дой ме­сяц. Не­ви­ди­мая ру­ка сви­ва­ла внут­рен­но­сти Ку­ой­ла в кру­тые зиг­за­ги и пет­ли. Из-под его ру­баш­ки раз­дал­ся ут­роб­ный рык.
      — Ну что, — ска­за­ла она. У нее ока­зал­ся жи­вой го­лос. Она ска­за­ла то, что го­во­ри­ла все­гда. — Хо­чешь на мне же­нить­ся? — Она по­до­ж­да­ла шут­ли­во­го и ост­ро­ум­но­го от­ве­та. За­го­во­рив, она не­уло­ви­мо из­ме­ни­лась и ста­ла про­во­ци­рую­щей. Эро­тизм по­кры­вал ее, как ров­ный слой во­ды на ка­кую-то се­кун­ду по­кры­ва­ет ны­ряль­щи­ка, по­яв­ляю­ще­го­ся на по­верх­но­сти.