Данная книга не является попыткой полемики с христианством.
      Написанная убеждённым язычником, она, однако и не является попыткой проповеди (явления, язычеству совершенно чуждого) или доказательства правоты Русской Веры — такие вещи на словах не доказываются.
      Автор отлично понимает, что сам факт перенесённых гонений не может доказать ничью правоту.
      Те же христиане подвергались в различное время гонениям — от римских язычников, от мусульман, от коммунистов и нацистов, наконец — пожалуй, самым тяжёлым и страшным — друг от друга, точнее, от христиан же других церквей и направлений.
      Предлагаемый вашему, читатель, вниманию труд не религиозный, а исторический. Его цель — дать взгляд глазами язычника на восемь веков существования приверженцев исконной веры славян в крещёной стране, на историю Руси этого времени.
      Если автор опровергает какие-то сведения христианских источников — он делает это не только как язычник, но и как историк.
      Если кому-то написанное здесь покажется оскорблением его религиозных чувств — что ж делать, значит, чувства, которые он считал религиозными, связаны с ложью — с возвеличиванием недостойных, с клеветой на невинных.
      За это автор не несёт и не может нести никакой ответственности.
      Цель автора и как историка, и как язычника, восстановить, в меру данных ему Богами сил, правду о Предках.
 
Вам — погибшим геройски за Веру Отцов,
Вам — хранившим преданья седой старины,
Смертным — видевшим гибель бессмертных Богов,
Тем, что в Сваргу Златую за ними ушли, —
Вовек Слава!
Вам — воителям ярым минувших времён,
Вам — рахманов-волхвов синеглазым сынам,
Вам — носителям древних священных имён,
Ненавистных дорвавшимся к власти рабам, —
Вовек Слава!
Вам — позора не снёсшим родимой земли,
Когда глупое стадо погнали к реке,
Вам — бесстрашно пошедшим на смерть, на мечи,
Чужебесие кровью смывая своей, —
Вовек Слава!
Вовек Слава!
Вовек Слава!
 
Велеслав

      «Лучше нам помереть, чем отдать Богов наших на поругание!»
Угоняй, тысяцкий Новгородский, 989 г.

       «Тьма, пришедшая со стороны Средиземного моря...»
М.А. Булгаков

 
 
 

 
      Написано немало книг о том, как много языческого осталось в так называемом "русском православии".
      Эта книга не про такие явления, не про языческие по сути обряды, совершавшиеся людьми, искренне полагавшими себя христианами, не про то, как крещёные русичи, включая "попов и книжников", резали петухов Перуну и Хорсу и с лёгким сердцем величали православных мучеников Флора и Лавра "лошадиными Богами".
      Эта книга про тех, кто сознательно оставался верным Вере Предков в крещёной уже Руси. Тех, кто не испугался грозного предупреждения Владимира Отступника: "А кто не придёт (креститься), будь богат или нищ, или раб — будет мне враг". Тех, кто до последнего отказывался принять чужеземного бога.
      Иначе говоря, не про двоеверцев, а про язычников.
      Поэтому необходимо будет хорошо разобраться в крайне непростом вопросе: что такое язычество, что — двоеверие, а что — христианство. Как видим, это даже не один вопрос, а связка вопросов, более чем непростых. Но без ответа на них мы попросту запутаемся в теме.
      Строго говоря, вряд ли были на Руси люди, называвшие себя язычниками — по крайней мере, до конца XX века, когда, будто опята после слепого дождя, рассыпались по Русской земле общины людей, возрождающих Родную Веру.
      Сами предки не чувствовали необходимости как-то по особенному себя называть. Человек русского рода — и вера у него русская, какая ещё?
      В договоре Олега Вещего с Византией, что помещен в "Повести временных лет" под 912 годом, так и сказано — "русин или христианин". То есть, одно из двух.
      Впоследствии, во времена, про которые в основном пойдёт речь в этой книге, появилась необходимость как-то определять себя, отделять от крещёных соотечественников. Наверно, появилось и самоназвание, только какое — нам уже не узнать.
      Точно можно сказать, что христианское "поганые" почитатели русских Богов к себе не прилагали. "Погаными" они стали называть иноплеменников.
      Возможно, хотя и маловероятно, что позднее, уже в московские времена, появившееся слово "язычники" как раз и было этим самоназванием, но доказательств этому нет.
      Что же такое язычество?
      Уверен, что большинство читателей ответят на этот вопрос так: язычество — это поклонение множеству Богов вместо одного, единого.
      Но, во-первых, кто объяснит мне, чем город Ижевск, в котором из трёх больших церквей одна посвящена Богородице, другая — святому Александру Невскому и лишь одна — Троице, триединому богу христиан (тоже само по себе неплохо — не то он единый, не то трое их), так уж отличается от какого-нибудь античного захолустья с храмами, соответственно, Девы Афины, Геркулеса и Зевса Олимпийского?
      А во-вторых, есть достаточно свидетельств, что о едином Божестве язычники имели ясное представление ещё в те времена, когда Авраама, не говоря уж про Христа и Мухаммеда, не было даже в проекте.
      Например, в одном из гимнов Вед сказано — "есть лишь Оди'н, которого мудрые называют Индрой, Агни и многими другими именами".
      Между прочим, в комментарии к Ведам упоминается расположение созвездий, относимое точной наукой астрономией ко временам за десять тысяч лет до Рождества Иисуса. Излишне, наверно, напоминать, что в эти годы, по библейской хронологии, не был создан даже Адам!
      Другие читатели, а возможно и те же самые, могут заметить, что отличительным признаком язычества является поклонение идолам.
      Тут тоже всё непросто, при желании можно списать на идолопоклонство (и списывали ведь!) и Чёрный камень Каабы, святыню ислама и уж, тем более, бесчисленные кресты, иконы и мощи христианства.
      И не надо говорить, что язычники не делали разницы между изображением и предметом поклонения. Прекрасно они осознавали эту разницу, иначе каждый идол имел бы только своё имя и только свой круг поклонников.
      В то время, как те же греки отлично понимали, что статуя Афины в афинском Акрополе и, скажем, в Спарте изображает одно и то же Божество и вознесённые к ним молитвы дойдут по одному "адресу".
      Более того, греки уверенно писали, что египтяне поклоняются Аресу в виде сокола, а скифы — в образе меча, то есть, даже в иноплеменных кумирах опознавали своих Олимпийцев, полагая, что по небу границы не проходят.
      То же было и у скандинавов, видевших в финской стране Биармии "капища Тора". И у римлянина Цезаря, писавшего, что галлы поклоняются Юпитеру, Аполлону, Марсу, Меркурию и Венере, и римлянина Тацита, сообщающего, что германцы поклоняются Сатурну, Марсу и Геркулесу.
      Основное качество язычников, отличающее их от тех, кто, собственно и создал это определение, в том, что они почитают Природу, мир, не в корне отличной от "Творца" тварью, а Божьим проявлением, если можно так выразиться, телом Божьим.
      В науке это воззрение называется "манифестационизм", от латинского "манифестаций" — проявлять, показывать.
      Собственно, это мнение большинства населения земного шара, за исключением последователей трёх вер, гордо отгородивших от себя остальное человечество презрительным словцом "язычники".
      Эти религии — иудаизм, христианство, ислам — называют иногда авраамическими. Ибо все их последователи верят, что некогда единый бог, творец вселенной, поведал их (именно их) веру праотцу евреев и арабов Абрахаму — или, соответственно, Аврааму, Ибрагиму.
      Любопытно, кстати, что на санскрите, языке Вед, Абрахам означает безбожник, нечестивец.
      Эти религии утверждают, что Бог отделён от мира, что мир есть его, совершенно отличная и отдельная от него, "тварь", творение.
      Это представление называется "креационизмом", от латинского же "креацио" — творить.
      Понятно, отдельный от мира бог имеет полное право выделить в сотворённом мире своих любимчиков, как автор — любимого героя, и усиленно "помогать" им. Отсюда — тема избранного народа.
      А единственная, в принципе внеположная "тварному" миру истина требует строгой фиксации в "Священных Писаниях".
      Отсюда же, от отрицания языческого единства Бога и мира, отрицательное отношение к изображению Божества, "идолам", и отрицание более частных проявлений, "детей" и "внуков" Единого, младших Богов, т.е. "многобожия".
      Христианство стоит здесь несколько наособицу, позволяя своим недоброжелательным "родственникам", в особенности из числа иудеев, обвинять христиан в "язычестве".
      Христиане верят, что Бог воплощался и этим чудесным фактом освящена плоть, освящён тварный мир. Именно поэтому среди языческих народов христианство прижилось больше, чем ислам и, тем более, иудаизм.
      Но при всём том христианство есть авраамическая религия со всеми типичными её признаками.
      Не зря Христос говорил об учении своих иудейских предшественников (и предков, в своей земной, человеческой составляющей): "не нарушить пришёл я, но исполнить, ибо истинно говорю вам, доколе не прейдёт земля и небо, ни одна йота или ни одна черта не прейдёт из закона" (Мат. 5:17-18).
      Мир так и остаётся "тварью", Бог — "Творцом", многобожие и идолопоклонство — грехом.
      А вот определение того, что есть двоеверие — дело гораздо более сложное и не зря в последнее время многие исследователи пытаются отменить этот термин, подменить его каким-то "народным христианством", "народным православием".
      Честно говоря, пишущий эти строки совершенно не понимает, что такое "народное христианство".
      Язычники, как уже было сказано, чтят языческих Богов и творят Их волю, христиане живут или пытаются жить по заветам Христа (и у тех, и у других это не всегда получается, но тут уж другой разговор).
      Но вот о боге по имени "Народный Христос" автору ничего не известно.
      Очевидно, говорящие о "народном христианстве" воспринимают любую религию, как чисто "культурное явление", человеческую выдумку.
      Христианство для них — некая собственность исповедующих его людей, дополнять и изменять его на свой вкус — их полное право. Я, мол, христианин, мне и решать — что христианство, а что нет.
      "Крестьяне были христианами, а не двоеверцами — их сословное самоназвание… говорит само за себя", — каламбурит В.Я. Петрухин. Вот именно, "само за себя" и ни за что более.
      Тушинский вор говорил "сам за себя", что является царевичем Дмитрием, сыном Ивана Грозного. Такое у него было "самоназвание" или, как сейчас модно говорить, самоопределение.
      Если отнестись к христианству, к религии вообще, чуть посерьёзнее, то согласиться с такими доводами никак не возможно. Религия, religio — означает "связь". На одном конце "связи", понятно, человек, но вот важнейший вопрос — Кто на другом?
      И если религиозные правила, обряды, заповеди не "выдумка тунеядцев-попов", а воля именно Того (или Тех), Кто "на том конце" связи-религии, то принадлежность к язычеству или христианству дело не субъективное, а объективное.
      По Чьей воле, по Чьим заветам ты живёшь? Соответствуешь ли, имеешь ли право претендовать на имя представителя той или иной религии?
      Поэтому термин "двоеверие", введённый сердитыми монахами русского Средневековья для своих современников, нечем заменить.
      Потому, что, если верования и обычаи русской деревни до начала XX века включительно — христианство, значит, надо придумать какое-то другое название для того, чему учили и учат церковь, Библия и Христос.
      Христианство говорит: "Бог — один". Об этом твердят многочисленные пророки, первая заповедь Моисея ("не убий", кстати, шестая), первая строка символа веры православных — молитвы "Верую".
      Русский мужик простодушно называл Богами множество православных-святых: "Егорий — скотий Бог, Власий — коровий Бог, Василий Кесарийский — свиной Бог, Мамант — овечий Бог, Козьма да Демьян — куриные Боги, Зосима и Савватий — пчелиные Боги" (про "конских Богов" Флора и Лавра мы уже говорили), самым же чтимым из этих "Богов" был "мужицкий Бог, русский Бог" святой Никола.
      Доходило до очень устойчивого и распространённого мнения, что "когда Бог умрёт (!!!), Никола Богом будет", до священников, не имевших понятия об Иисусе и полагавших, что Бога зовут Николой.
      Англичанин Дженкинсон писал в середине XVI века про русских людей: "Многие, большая часть бедняков, на вопрос "сколько Богов?" — ответила бы "очень много", так как они считают всякий имеющийся у них образ за Бога".
      Так и было, ибо в нарушение строжайших библейских запретов ("Не сотвори себе кумира!") и церковных поучений, русские крестьяне не относились к своим образам, как к "книге для неграмотных" (Иоанн Дамаскин), а видели в них волшебных живых существ, которых зачастую и впрямь называли Богами.
      Образа "кормили", им делали подарки, для них — а то и для стоявших на перепутье крестов — шили особую одежку в подарок, а при упорном неисполнении молитв могли и, наоборот, наказать кнутом.
      Наряду с этим продолжали чтить и настоящих идолов. В XVIII веке под Архангельском в лесу стоял почитавшийся крестьянами идол лешего, в 1920-е годы в курятнике одного из подмосковных (!) сёл этнографы нашли идол куриного Бога Боглаза, в северных деревнях на посиделках молились то глиняной "Масленице", то деревянной "тёте Ане", которой кланялись с приговором, целовали в губы и наряжали.
      Есть ещё один пример, самый, пожалуй, занимательный, но его я оставлю для послесловия.
      Вопреки христианскому учению, строжайшим образом разграничивающему "Творца" и "тварь", русские крестьяне никак не воспринимали учения о сотворении мира.
      Популярнейший духовный стих "Голубиная книга", бывший для "большинства бедняков" — и не только их — основным источником сведений о мироустройстве, не знает слов "создан, сотворён".
      Все явления мира и общества "взялись", "стали", "пошли", наконец, "зачались" от лица, груди, очей, дыхания и пр. Бога. Мир, Природа не "тварь Божья", но Его тело.
      Точно так же в записанном Глебом Успенским "Верую" в исполнении русского мужика бесследно выпадает всякий намёк на Сотворение: "Верую во Единого Бога Отца (…) и в небо и в землю. Видимо-невидимо, слышимо-неслышимо…", вместо "сотворившего небо и землю, видимым же всем творец и невидимым".
      У Достоевского монашенка — личность, отрёкшаяся от мира для Христа, "живой мертвец"! — заявляет, что Богородица — это земля, а в этнографических материалах есть суровый запрет на битьё земли палками: "Бьют саму Мать Пресвятую Богородицу!", так что Фёдор Михайлович, очевидно, ничего не выдумывал.
      В заговорах древнее именование Земли сливается с новой святыней в неразличимое единство: "Мать Сырая Богородица".
      Итак, Земля не мёртвая, бездушная "тварь" — но Тело Божества.
      Что было христианского в почитании крестьянами пророка Ильи или великомученицы Параскевы?
      Кого из их деревенских почитателей волновали земные дела древнееврейского фанатика единобожия и римской первохристианки, их служение "Богу Авраама, Исаака и Иакова"? Да никого.
      Иной мужичок из какого-нибудь Ильинского прихода ещё и обиделся бы смертно, скажи ему кто, что Илья-пророк был иудеем.
      Здесь и сейчас нёсся в огненной колеснице по небесам некто по имени Илья, гоня туда или сюда грозовые тучи, посылая дождь на поля, поражая громовыми стрелами нечисть или неправедных, а то и просто непочтительных к нему людей, и чтили его не за давние заслуги перед "богом Израиля", а за дождь, за защиту от тёмной силы — здесь и сейчас!
      Здесь и сейчас некто по имени Параскева пряла людские судьбы, отверзала источники, наказывала нерадивых хозяек, помогала при родах, следила за почитанием её дня — пятницы.
      Илью чтили забитым на Ильин день, в складчину откормленным бычком и буйной пляской — "попляшу святому Илье!".
      Параскеве ставили деревянные изваяния на распутьях, у колодцев и родников, жертвовали клочки пряжи, волосы, полотенца. И место этих святых в жизни русской деревни, и их почитание не были христианскими. Христианскими были только их имена.
      Но почитали и других — "Богу молись, а чёрта не гневи!". Я уже писал об идоле лешего. В XV веке лесного хозяина звали "лесным Богом", в XIX — возносили ему молитвы — именно молитвы, которые сами так и называли, отличая от заговоров!
      Молились и овиннику. Почитали по-язычески, жертвами (водяному — топили коня, или улей, или чёрного петуха, или конский череп; лешему — оставляли в лесу коня или хотя бы масляный блин или яйцо; домовому — оставляли в подпечке плошку с молоком, иногда обметали углы смоченным в петушиной крови веником и ставили горшочек каши на его "именины"; банному — душили и зарывали под порог бани чёрную курицу ).
      Но как святых чтили нехристианскими обрядами, так и на явно нехристианских существ распространяли обряды христианские.
      Домовой и леший охотно принимали освящённые в церкви пасхальные яйца, домовые на Пасху выходили христосоваться — картина, по чести сказать, поражающая воображение.
      Так и видишь, как навстречу возвращающимся с пасхальной заутрени по хрустящему снежку хозяевам вылезает из-за клети в синих вешних сумерках нечто мохнатенькое и радостно объявляет: "Христос воскресе!"
      И более того, существовал особый обряд христосования с одним из самых склочных, взбалмошных и опасных обитателей мужицкого подворья — овинником. Священник с образами подходил к овину и провозглашал: "Христос воскресе!"
      В это время владелец овина, лёжа в вывернутом мехом наружу тулупе в яме под овином, где разводили огонь для сушки снопов и которая, как подпечье в избе, считалась вотчиной Хозяина, ответствовал: "Воистину воскресе!"
      После чего полагал себя на весь год застрахованным от проказливых, а подчас и просто жестоких выходок овинного духа.
      Белорусы вообще выходили на Пасху к ближайшему бурелому и сообщали "благую весть" о Воскресении Христа Хозяевам полей, лесов, домов и вод, "с хозяюшкой, зь дзетками!" (о реакции Хозяев на это известие история… точнее, этнография умалчивает).
      Водяной оборудовал себе логово по возможности в том омуте, над которым возвышалась церковь Святого Ильи. Да что там омуты — в церкви, на колокольне, обитало загадочное и небезопасное существо "колокольный ман" (он же "колокольный мертвец")!
      Вообще русские крещёные люди всю тысячу лет не очень верили в способность церковных, христианских обрядов и символов защищать от "нечисти".
      Первые примеры такого подхода подаёт не какой-то полуграмотный мужик, а "святой преподобный" Нестор-летописец. Он пишет, как очевидец, что некий праведный монах видел, как по церкви Печерской обители во время службы гулял бес "в одежде ляха" и отвлекал монахов от богослужения.
      Только вдумайтесь — освящённая земля, монастырь, церковь, служба, кадится ладан, кругом иконы, кресты, непрерывно возглашается "имя Божие", присутствуют несколько святых — и посреди всего этого преспокойно гуляет и делает своё чёрное дело нечистый!
      И в той же летописи, несколькими строками ниже: бесы ночью рыскали по Полоцку, истребляя всех, кто осмеливался выйти из дома. Те же полочане, что не покинули домов, уцелели.
      То есть, церковь — не защита от бесов, а дом полочанина подданного князя-оборотня Всеслава с его языческими оберегами и "гарнизоном" домашних божков — защита!
      Так же было и впоследствии — у Гоголя ("Вий") нечистая сила беснуется в церкви, не обращая внимания на кресты и иконы и Хома Брут спасается от неё не столько молитвой и крестом, сколько языческим обережным кругом.
      Такой несклонный к язычеству человек, как диакон Кураев, свидетельствует: "выбирая между магией и церковью, герои русских сказок "предпочитают обращаться именно к магии. Молитва… считается недостаточной защитой. Например, в храмах (?! — Л.П.) от восставших покойников-колдунов защищаются начертанием круга, гвоздями и молотком, сковородкой, а не просто (?! — Л.П.) мольбой к Господу".
      В русских былинах Василий Буслаев безнаказанно кощунствует над христианскими святынями Новгорода, расправляется под глумливое "вот тебе яичко — Христос воскрес!" с крёстным отцом, монахом, разбивает колокол собора Святой Софии, голым купается в Иордан-реке, но гибнет, посягнув на святыни языческие — "бел-горюч камень" и мёртвую голову.
      Русские мужики верили, что от досаждающей или угрожающей нечисти, если крестное знамение и молитва не помогают (!!!), надо избавляться… матерной бранью (происходящей от языческих заклятий ).
      То есть, через тысячу лет проходит вера крещёных, искренне полагающих себя христианами русских людей в то, что языческие святыни, символы, обряды — сильнее!
      О языческом происхождении всех этих оберегов они, конечно, не задумывались, а зачастую и просто не знали, но явно предпочитали их кресту и молитве.
      И это ещё не всё — но и этого достаточно. Неужели всё это — христианство?
      Повторюсь — чтобы согласиться с этим, нужно утратить всякое уважение к учению Христа и церкви, или выдумать для него какое-то другое название.
      Но при том, назвать все это язычеством тоже трудно. При всей языческой сущности исповедуемых русским крестьянином — и не только крестьянином — воззрений и совершаемых им обрядов он-то искренне считал себя православным христианином.
      Именно эти люди, чтившие домовых пасхальными яичками, а святых — плясками и жертвенными быками, случалось, умирали за свою веру, которую, повторяю, искренне считали христианской.
      Так было с одним солдатом, во время покорения Хивинского ханства попавшим в плен и отказавшимся спасти себе жизнь ценой принятия ислама . История эта описана в "Дневниках" Достоевского.
      Двоюродная бабушка автора этих строк, помнящая и свято блюдущая десятки не имеющих отношения к христианству примет (деньги при купле-продаже из рук в руки не давать и не брать, ничего не давать и не брать через порог, продавая сыпучую снедь — крупу, муку — разбросать по пригоршне по углам — "чтоб в доме не переводилась" и так далее), молилась по бумажке.
      При этом, читала написанное не то второпях, не то не очень трезвым "батюшкой" совершенно не вдумываясь, озвучивая иной раз воистину жуткие словосочетания — "благословен будь плод червя твоего". Но при этом именно себя, а не, скажем, евангелистов из "Дела веры", считала верующей христианкой.
      "А у них и веры никакой нет, — разочарованно рассказывала она по возвращении с молитвенного собрания, куда её заманила родственница, — сидят в доме и поют". Вера без церкви-храма, без образов, без не очень понятного ритуала за веру не считается! А ведь это был конец XX века…
      Итак, назвать этих людей христианами — оказать неуважение христианству, язычниками — неуважение им.
      Иного определения, показывающего двойственную, двойную природу религии, которую исповедовала Русь несколько последних столетий, не подберешь — двоеверие!
      И современные радетели церковного, казённого православия совершенно напрасно тщатся записать себе "в актив" труды и подвиги русских "православных" двоеверцев — солдат, крестьян, зодчих, монахов, правителей, полководцев.
      Впоследствии мы подробно рассмотрим, что стало с православием и с Россией, когда церковь объявила и, на свою голову, выиграла войну "пережиткам язычества" в душе и жизни русского народа.
      Сейчас хочется поговорить о другом. Многие авторы — особенно из числа публицистов — видят в русском двоеверии нечто неповторимое, единственное в своём роде. "Неоязычники" похваляются — вот какое живучее наше, русское язычество, не чета иным-прочим.
      Православные — и в особенности православствуюЩие — видят в этом повод ещё раз похвалить русскую церковь — вот, мол, какая она добрая, терпимая, внимательная к национальным традициям и истокам, не то что злые-плохие католики.
      Наконец, западники-либералы нашли в этом очередной недостаток "отсталой" России, в который её можно в очередной раз, компенсируя собственную неполноценность, сладострастно ткнуть носом: "Какие дураки эти глуповские мужики!"
      Особенно отличился этим некий Андрей Буровский в своей, в рекламном "соавторстве" с "королём русского боевика" А. Бушковым книжке "Россия, которой не было — 2. Русская Атлантида".
      Целая глава в этой книге называется "Московское православие" и живописует все "ужасы" погрязшего в двоеверии русского народа, противопоставляя его христианнейшим европейцам и, в частности, жителям Западной Руси.
      По чести сказать, по прочтении опуса Буровского мне стало — непривычное чувство! — обидно за русское православие. Придётся выступить в новом для себя качестве его защитника и расставить всё по своим местам. И не для того, чтобы спорить с Буровским. С Буровским спорить очень трудно.
      Трудно спорить с человеком, гордо подписывающимся "кандидат исторических наук" и заявляющим, что князья-мученики Борис Ростовский и Глеб Муромский "жили в Галиче" (с. 17), "задвигающим" Святослава Храброго из X века в IX, делая его современником Кирилла и Мефодия, да ещё и приписывая ему желание перенести столицу в сожжённый ещё его матерью Ольгой Искоростень, который к тому же отчего-то расположен не на своём законном месте — на впадающей к западу от Киева в Припять речке Уж, а "на Дунае" (с. 87).
      Трудно спорить с человеком, подписывающимся "доктор философских наук" и приписывающим христианам какую-то жуткую ересь в стиле "нью эйдж" о благодати, которая-де создавалась (!!!) "святыми людьми за тысячелетия и века" (с. 307).
      А я-то, нехристь, в простоте своей полагал, что благодать от Бога исходит…
      Или вот ещё удивительное открытие из религиозной области: "бесов видят как раз люди, упавшие ниже обычного человека; те, кто становится "достоин" лицезреть как раз тех, кого мы обычно не замечаем" (с. 295).
      Значит, многочисленные рассказы о явлениях нечисти святым — свидетельство того, что святые "ниже обычного человека"? Я уж не напоминаю такому, прости господи, христианину, Кому являлся сатана в Новом Завете.
      С человеком, именующим себя "безнадёжным клерикалом" (с. 385), т.е. сторонником церкви и духовенства, и буквально в той же фразе утверждающим, что бог (!) помог мастеру Аюдогощинского креста обойти церковный запрет и сделать "надпись на кресте, хулящую официальную церковь" (никакой хулы на церковь на Людогощинском кресте нет, ну, да оставим это на совести Буровского — вдруг она у него всё же есть!).
      Утверждающим, что Новгород — опровержение мысли, "что православие не может освятить демократию, противоречит ей" (с. 384), и через страницу простодушно радующимся, что "Новгород был рассадником ересей для всей Руси" (с. 386).
      Да уж, как "клерикал" Буровский и впрямь безнадёжен!
      Доктор философских наук мало, что не видит прекрасно известную полуграмотным крестьянам позапрошлого века разницу между юродивым и бесноватой кликушей (с. 299-300); он ещё и утверждает, что юродивый — это-де строго "московитское явление, лишь позже распространившееся на всю многострадальную Россию".
      Словно в знаменитой книге Костомарова о "севернорусских народоправствах" не посвящена целая глава новгородским и псковским юродивым; словно не выходила в 1994 году в Москве замечательная книга С. А. Иванова "Византийское юродство"; словно Михаил Афанасьевич Булгаков, которого Буровский постоянно цитирует в эпиграфах, из пальца высосал в "Кабале святош" католического юродивого времён "короля-солнца", "полоумного во Христе" Варфоломея.
      Не знаешь, что это — фундаментальное невежество или столь же потрясающее лицемерие; в книге Буровского хватает и того, и другого.
      Ну чего, например, стоит выдать такой пассаж: "довольно-таки опасно самим решать, какой способ исповедания христианства правильный, а какой — нет" (с. 156), а потом, на протяжении многих страниц этим и заниматься, попрекая "московитов" неправильностью их христианства.
      Более же всего невозможно спорить с Буровским из-за откровенной раздвоенности его стандартов.
      Когда "московиты" считают европейские страны "нечистыми" (с. 316-321) — это признак дикости и отсталости Московии, а когда европейцы называют Московию Тартарией, "Тартаром, страной чертей" (с. 121), — это признак дикости и отсталости… Московии.
      И мне, признаюсь, читатель, решительно не понять, почему нужно скорбно драматизировать судьбу прячущихся в леса от закованных в железо "крестителей" эстонских и латышских язычников (с. 156) и презрительно посмеиваться (с. 292) над язычниками русскими, загнанными в чащобы ровно теми же самыми обстоятельствами?
      Не для спора с Буровским и не ради в общем-то безразличного пишущему эти строки престижа православной церкви, но просто ради истины обязан возразить.
      И основанием для возражения являются книги в основном западных авторов — "История языческой Европы" Н. Пеннинка и П. Джонс, "Феномен ужаса в западной культуре" Жака Делюмо, изданный у нас под бульварным заголовком "Ужасы на Западе", знаменитая "Золотая ветвь" Джеймса Фрезера.
      Одним из признаков тотальной отсталости московской церкви Буровский отчего-то считает то, что "католический мир пережил ожидание конца света в 1000 году… Православные на Руси ожидали конца света в 1492 году — в 7000 году от сотворения мира…
      Вот вам пример, когда на Руси в 1492 году происходило то же самое, что в Европе в 1000-м. А ведь 1492 год — это время открытия Америки [это-то тут при чём? Ну, никак либералу не прожить без своей любимой страны. — О.В.]. Время, предшествующее Реформации" (с. 300-301).
      Уж и не понять, отчего ожидание конца света есть признак Средневековья и дикости? Может, тогда к таковым следует отнести веру в сам конец света? В Страшный суд? В бога, наконец?
      Но ведь Буровский, кажется, хочет казаться христианином и даже искренне считает себя таковым (ещё один случай "самоопределения").
      Дело, однако же, в фактической стороне вопроса. Умберто Эко, историк средневековой литературы, в своём знаменитом романе "Имя розы" щедро рассыпает по страницам приметы ежедневного ожидания конца света: "И вот наконец подходят антихристовы сроки… Какого зверя? А, Антихриста… Он скоро явится. Тысячелетие исполнилось, и мы ждём зверя".
      Действие романа происходит в богатом альпийском монастыре XIV века. Роман, пусть и написанный учёным-медиевистом (т.е. знатоком Средневековья), остаётся романом.
      Обратимся к научным данным. Вот, что пишет Ж. Делюмо:
      "Исторические исследования опровергают легенду об ужасах однотысячного года, которая была основана на немногочисленных текстах, причём составленных позже… Те страхи, которые испытывали европейцы в XIV-XVI вв., приписывались современникам Оттона II.
      Историки единодушны в том, что в Европе, начиная с XIV века, нарастает и распространяется страх конца света. В обстановке общего пессимизма, как физического, так и морального, в 1508 году в Страсбургском соборе проповедник Гейлер обратился к народу с призывом "спасайся, кто может"… никогда ещё не было так много верящих, что трубы Судного дня уже протрубили, как в период 1430-1530 годов.
      Некоторые представители духовенства дошли до того, что организовывали публичные дискуссии на тему Страшного суда и о признаках его приближения, например, в Кёльне в 1479 году".
      Точно так же несостоятельны любые другие обвинения "безнадёжных клерикалов" московской церкви в "отсталости".
      Нас здесь более всего занимает то, что Буровский связывает с ужасной терпимостью к языческой "бесовщине". Он хочет, некстати приплетая к делу "сугубо московитский" культ юродивых, убедить читателя, что "московиты" жили по принципу "была бы сила, а наше дело поклоняться" (с. 300).
      Но приверженцы такого взгляда обнаруживаются как раз в Европе! Делюмо пишет:
      "В 1566 г. одна добропорядочная женщина поставила одну свечу святому Михаилу за его благодеяния, а другую дьяволу, чтобы он не причинял зло. В 1575 г. один прихожанин из Оденбаха (в протестантской Германии), собрав отменный урожай, заявил, что это дело рук дьявола.
      (Сильно подозреваю, что немец не стал после этого выкидывать посланный лукавым урожай в выгребную яму! — Л.П.)
      В следующем веке грозный учёный П. де Ноблец обнаружил в Бретани культ пожертвований Лукавому… Дьявол располагался в одном ряду с божествами и его можно было умилостивить и сделать добрым. Ему делали подношения, а затем искупали содеянный грех в церкви.
      И в наши дни так ещё поступают горняки из Потози — они совершают культовый обряд Люциферу, подземному божеству, но периодически приносят покаяние в виде пышного крестного хода в честь Богородицы".
      При всех гримасах и странностях отечественного двоеверия, до культа Люцифера кажется никто в "Московии" не додумался.
      Наряду с культом доброго дьявола, на Западе существовал и культ… "злых святых".
      "Превосходным доказательством веры в злое могущество святых служит фонтан в Берри, посвящённый недоброму святому, которому поклоняются и у которого просят смерти для своего врага, любовного соперника или родственника с наследством…
      Начиная с XVI века в процессах над ведьмами, проповедях, катехизисах настойчиво подчёркивается различие между Богом и Сатаной, святыми и демонами, с тем чтобы укоренить его в менталитете сельских жителей" (Ж. Делюмо).
      То есть, до того в сознании "сельских жителей" — абсолютного большинства населения средневековой Европы! — такого различия не было!
      Такое "христианство" кажется, по меньшей мере, не менее странным, чем вышеописанное "христианство" русской деревни.
      Буровский возможно прав, говоря, что "даже на церковную атрибутику в русском православии переносятся представления язычников" (с. 296).
      Мы уже говорили о "странностях" в почитании икон и придорожных крестов на Руси. Но в том-то и дело, что ничего исключительно "московитского" в этом нет.
      Фаминцын указывает, что чехи-католики в XIX веке рубили у церквей головы петухам в честь святого Вита и сбрасывали с церковной колокольни козла (то есть, несчастную скотину перед этим заволакивали в церковь!) в честь святого Якова.
      Здесь хотя бы идёт речь о жертве христианскому святому, пусть и по языческому обряду. Но вот Пеннинк и Джонс пишут о Британии:
      "В 1589 году Джон Анстерс сообщает, что на церковном дворе в Клиноге, Ллейн, Уэльс, приносят в жертву волов — "одну половину Богу, другую — Бейно". Обычай этот умер лишь в XIX веке".
      Англичане принудили христианского бога делить жертву с кельтским Бейно и не где-нибудь, а на церковном дворе! и это при том, что Британия была крещена на полтысячи лет раньше Руси.
      Впрочем, британские церкви видали и не такое. Стаббс в 1583 году с негодованием описывал "языческую процессию", танцующую в церкви (!) во время проповеди (!!!).
      В аббатстве Бромм, Стаффордшир, поныне хранится атрибут тех плясок — оленьи рога (как не вспомнить Новгород, где ритуальные "Перуновы палицы" хранились… в церкви Бориса и Глеба).
      Да что Британия, если в сердце католического мира, в папском государстве, танцы ряженых в честь Вакха отменил, по словам Делюмо, лишь Бенедикт XIV в… 1748 году!!!
      По всей Европе христианство столь же причудливо сочеталось с древней верой.
      В Скандинавии бил источник "святого Тора", в городах средневековой Германии стояли колонны в честь Юпитера Христа (!), в Греции сельские священники в начале XX века не препятствовали почитанию прихожанами древних статуй, называя их "святой Дамитрой" — в святцах "отчего-то" не обозначенной.
      Иной раз и церковь, скрепя сердце, утверждала своим авторитетом такой "гибрид": миллионы христиан-католиков молятся древней кельтской Богине Бригитте, "превратившейся" в одноимённую святую.
      Знаменитый Ричард Львиное Сердце, ссорясь с саксонскими баронами, бросил им в сердцах: мол, многие из вас не обратились к Христу, а те, что обращены, сделали это недавно и неискренне.
      Язычники, чтящие Богиню Диану, существовали в Бельгии до XVII века.
      Оставалась языческой Сардиния, ещё в XI веке посылавшая миссионеров на христианский континент и воинские дружины — на исламскую Испанию.
      На плане итальянского городка Ассизи, родины знаменитого святого Франциска, составленном в его время, указан, как ни в чём не бывало, храм Минервы.
      На юге Италии ещё в XVII веке крестьяне верили кто в сто, а кто в тысячу Богов.
      В XII веке в триста лет как крещёной Болгарии, на горе Афон, в нескольких шагах от знаменитого монастыря, "болгары, именуемые славяне", чтили каменное изваяние своей Богини, а столетие спустя в столице царства, Великом Тырново, их соотечественник нацарапал на стенке глиняной корчаги имя Сварога.
      В житиях византийских святых тема диспута с язычниками остаётся актуальной вплоть до VIII века.
      Последний оплот античного язычества — город Майна с округой на полуострове Пелопоннес — пал в конце IX века и отнюдь не перед проповедниками Христа, но перед византийской армией.
      Так было по всей Европе. Я не собираюсь переписывать здесь конспект трудов Делюмо и Пеннинка с Джонс. Те, кому приведённых сведений недостаточно, благоволят обратиться к их книгам.
      Тем более не стоит видеть что-то неповторимо "московитское" в заселённости русской усадьбы всевозможными домовыми, дворовыми, амбарными, обдерихами, кикиморами, шишками и прочими существами того же рода, как то делает Буровский.
      "С отношением западного христианина к нечисти очень легко ознакомиться, взяв в руки любую западную "фэнтези"; лучше всего Р. (? — Л.П.) Толкиена или Пола Андерсона. Из этих книг легко выяснить, что чем дальше от жилья людей, тем больше вероятность встретиться с нечистой силой.
      Мысль же, что можно лежать в собственной кровати, а под тобой возится один… над тобой, на чердаке, второй… по огороду ступает мягкими лапами третий… такая мысль европейцу непонятна, да, пожалуй и неприятна" (с. 296).
      Об "отношении западного христианина к нечисти", причём, не банникам и дворовым, а собственно дьяволу, Люциферу, мы уже говорили.
      Что же до попытки Буровского привлечь в качестве свидетельств романы Толкиена — отнюдь не "Р.", а Дж., Джона — и Андерсона, то она самоубийственно неудачна. Поневоле задумаешься — а сам-то Буровский их читал?
      Главными героями эпопеи "Властелин колец" Толкиена выступают вообще не люди, а хоббиты.
      И вот, что об этих существах пишет "сестра по разуму" Буровского, некая Е. Богушева, в своей книге "Чем бы дитя ни тешилось":
      "Герои Толкиена — очередная нелюдь, гномы, хоббиты. Как будто бы гномы — добрые существа. Как будто бы им присуще стремление к добру, как будто бы они могут ненавидеть то, что их породило ".
      А вот, в какую компанию помещает хоббитов средневековый британский автор Майкл Дэнхем: "боуги (буки, детские пугала. — Л.П.), портуны (амбарные. — Л.П.), гранты (оборотни. — Л.П.), хоббиты, хобгоблины (домовые, просто домовые, вопреки стараниям иных позднейших авторов книг-фэнтези и ролевых игр сделать из них страшных чудищ. — Л.П.)".
      Не более удачна попытка опереться на Пола Андерсона. В его романе "Буря в летнюю ночь" в альтернативной Англии рыцарям короля помогают выстоять против козней пуританского диктатора Кромвеля король эльфов Оберон со своей свитой.
      В решающем сражении против пуритан на стороне короля, наряду с призрачными монахами из католического аббатства, выступают "духи древних язычников", Дикая Охота кельтского Бога Гвина маб Нуда и выскакивающий из-за печи — в доме! в доме западного христианина! — домовой-гоблин.
      Так что, ни "двоеверие", ни очаги настоящего язычества, сохранявшиеся веками после крещения (о которых пойдёт речь в этой книге), не являются какой-то исключительно русской диковиной.
      Не надо объяснять её какими-то не очень внятными преимуществами русского язычества перед античным или западным.
      Не стоит и православной церкви приписывать какую-то особую терпимость к пережиткам язычества, по сравнению с нетерпимым-де католичеством, ни хвалить православие за это не стоит, ни бранить.
      Единственно — русское православие было на полтысячи лет моложе франкского или бриттского христианства, да и никогда не имело собственной мощной управленческой и карательной системы, полагаясь на мощь христианского (а иной раз, как мы увидим, и нехристианского) государства.
      Не в терпимости тут дело. Это положение прекрасно отображено русским присловьем про бодливую корову…
      Итак, во-первых, двоеверие было. Во-вторых, всю историю русского христианства, русской церкви крещёные русские люди были скорее двоеверцами.
      Ситуацию X-XV, а кое-где и XVI-XVIII веков следует воспринимать не как "христиане против язычников" и уж, тем более, не как "христиане против двоеверцев", но исключительно, как "двоеверцы против язычников", в лучшем для церкви и христианства случае — "христиане во главе двоеверцев против язычников".
      Это уже много позже, через полтысячи лет после "крещения Руси" двоеверие, а не откровенное язычество, стало не союзником, а проблемой церкви. Она обрушилась на него и, к своему несчастью, выиграла.
      Но об этом поговорим в послесловии.
      Нас сейчас интересует другая схватка — восьмивековая борьба христиан и союзных им двоеверцев против русского язычества, против тех, кто сознательно и последовательно исповедовал веру Пращуров, отказываясь склоняться перед чужеземным богом.

 

Языческая держава. Несколько слов о русской вере. Христиане некрещёной Руси. Предавший Родных Богов.

      Дохристианскую Русь — как, впрочем, едва ли не всякое историческое явление — окружает немало мифов. Один из них, самый любимый православствующей нашей публикой, гласит, что никакой Руси, собственно, до крещения и не было.
      Недаром, когда в 1988 году доживающий последнее Советский Союз решил отпраздновать тысячелетие крещения, вчерашние глашатаи "научного атеизма" заблажили со всех трибун, экранов, подмостков: "тысячелетие русской культуры", "тысячелетие русского искусства", "тысячелетие русской живописи", "тысячелетие русской архитектуры"…
      Последнее особенно умиляет. Язычники, надо полагать, на поле спали, другой накрывались. Благо что никто не додумался возопить про "тысячелетие русского костюма", скажем; хотя, может, и вопили, просто мимо ушей и глаз проскользнуло — тогда было много слоганов в этом духе, ничуть не более осмысленных.
      Ещё раз повторяю — речь не о православных, речь о православствующих. Для православного неинтересна роль православия в культуре (скорее — роль культуры в православии), государственности и т.д., и т. п.
      Тем паче не волнуют его взаимоотношения его веры со сказочным зверем прогрессом (а может, и не зверем, до сих пор никто из верующих в эту диковину не объяснил мне, тёмному, что он такое).
      Как сказал один неглупый православный — "христианство ценно не тем, что помогло построить империю, а тем, что оно истинно". В последнем я, нехристь, оставлю за собой право усомниться, но и спорить здесь не стану.
      А вот, когда православствующие начинают оскорблять мою языческую святыню, моих Предков — тут уж извините. Тут я не просто могу или стану, тут я просто обязан возразить.
      Говорят — и тут я с прискорбием должен отнести к малопочтенному сонму православствующих не только мирянина-публициста со звучной фамилией Штильмарк, но и людей церковных, в частности, того же диакона Кураева и иеромонаха Виталия Уткина — будто до крещения Русь не была государством.
      Так, какие-то вечно грызущиеся между собой племена, с которых брали дань то хазары, то чуть менее дикие норманны.
      Насчёт государства — в последние годы историки вообще не могут выработать какого-то общеприемлемого определения государства. Поэтому некоторые из них сделали очень мудрый и верный шаг — заинтересовались тем, что считали государством сами люди прошлого — Средних веков, Древности…
      Посмотрим и мы — как смотрели на языческую Русь современники. Чем считали её — скопищем "племён" или всё-таки государством?
      В средневековой Европе очень серьёзно относились к титулам. Серьёзней там относились только к Христу и Христовой вере. За неправильно употребленный титул могли вызвать на поединок, отправить на плаху, объявить войну.
      Так вот, правителей Руси с 839 года, когда, по Вертинским хроникам, к правителю восточных франков, Людовику Благочестивому, пришли послы "народа Рос", зовут королями.
      Позднее, в "Хронике продолжателя Регинона", княгиню Ольгу, в крещении Елену, величают "Еленой, королевой ругов" (германцы называли русов ругами). И так далее, вплоть до "короля Полоцкого" и "короля Суздальского" у Генриха Латвийского.
      Заведомых правителей государств, христиан-католиков из Польши и Чехии, и то их единоверцы именовали всего лишь герцогами или князьями-"дюками".
      В западных хрониках XI века говорится о том, как польский "герцог" Болеслав помогал киевскому "королю" Святополку в войне с его братьями.
      Тем паче, не называли королями вождей племён. Забавно бывает читать в хрониках про "сеньора ливов" или "половецких баронов" — впрочем, если вдуматься, эти словосочетания не забавней привычного "цыганский барон".
      На Востоке правителей языческой Руси называли даже не царями, а хаканами, "хакан-Рус". Хакан — императорский титул! "Ар-Рус, так же, как аль-Хазар и ас-Серир — это название государства, а не народа и не города", пишет арабский автор.
      Серир — это севернокавказское княжество, а "аль-Хазар" — хазарский каганат, разрушенный язычником Святославом. То есть, речь о временах до крещения.
      Не признавала за правителями Руси царского достоинства одна надменная Византия — но она не признавала его и за православными царями Болгарии, и за христианским императором Священной Римской империи германской нации Оттоном, и за эмиром мусульманского Египта.
      Жители Восточного Рима знали только одного царя — своего императора, а за границами империи могли быть только "вожди".
      Впрочем, в "записке топарха" византийский чиновник, губернатор крымских владений-климатов, величает язычника-руса "царствующим на север от Дуная".
      А митрополит Иларион пишет о язычниках Игоре и Святославе — "не в худой и не в неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима всеми четырьмя концами земли". О "племенах" так не пишут.
      По устройству Русь времён Игоря не очень отличалась от франкской державы времён того же Людовика Благочестивого. Так же правили в своих владениях "племенные герцоги" (а у нас — "всякое княжье", что "под рукою великого князя").
      Так же полгода колесил по стране король со всем двором, как наш князь на полюдье. Только у нас в полюдье уезжали на зиму, а короли кочевали по стране летом. По римским дорогам как раз летом лучше всего путешествовать; а у нас и ныне в иные края иначе, чем по речному льду, не доедешь.
      Точно так же собирались на законодательные собрания "все франки" (а у нас подписывалась под договорами "вся русь").
      Наконец, саксы бунтовали против франков, как наши древляне и вятичи против русов, даже успешнее. Саксам всё же удалось усадить на престол восточных франков свою, Саксонскую династию. Древляне с вятичами ничего подобного не добились.
      Собственно, сами рассуждения про "племена" — плод некоторого недоразумения.
      В летописи такого слова нет. Древлянские послы говорят Ольге: "Послала нас к тебе Деревская земля" — отнюдь не "племя"!
      Сами древляне — а также вятичи, дулебы и прочие первонасельники земель, на которых возведено было Русское государство, ставятся летописью в ряд с литвой, немцами, свеями-шведами, лютичами, поморянами.
      Литва, немцы и шведы — вообще народы. Лютичи и поморяне — тоже не племена, а, выражаясь суконным языком этнографической науки, "союзы племён".
      В состав лютичей входили, например, ратари, хижане, чрезпняне, доленчане и с полдюжины племён помельче. Так же, надо думать, обстояло и на Руси.
      Вятичи, например, по данным археологии, включали в себя шесть племён. Только на Востоке Европы об отдельных племенах сведений не сохранилось.
      Трудно сказать, что тому виною — меньшая ли дотошность наших летописцев по сравнению с немецкими хронистами или то, что наши "земли" — союзы племён — сложились раньше западнославянских и ко временам написания летописи отдельные племена успели в них бесследно раствориться.
      Между тем, союз племён — это уже качественно новая ступень объединения людей, не родовая, а территориально-политическая.
      Говоря попросту, племя объединяло людей по происхождению, "земля" — по общему месту проживания (собственно земле) и политическим интересам — совместной обороне от чужаков, контролю над торговыми путями и так далее.
      А это уже маленькое государство, недаром "Повесть временных лет" упоминает в этих союзах племён и "княжение свое" и законы (именно законы, а не обычаи, тут же упомянутые особо) "отцов своих".
      А византийский император Константин Рождённый в Пурпуре — чаще его несколько невнятно зовут Багрянородным — говоря о славянских данниках русов, древлянах-"дервианах", дреговичах-"друтувитах", кривичах-"кривитеинах" и прочих, называет их "Славиниями".
      Это слово исследовал на известиях о балканских славянах Г.Г. Литаврин. И пришёл к вполне ясному выводу, что обозначался им не народ, не племя — тогда бы просто писали "славины", — а маленькая держава.
      Никто не называл, скажем, племена печенегов-"пацинаков" "Пацинакиями". Окончание "ия" появлялось, когда говорили о земле, о государстве — Шранкия, Болгария, Хазария.
      И отношения между маленькими державами Восточной Европы — впрочем, такими ли уж маленькими? те же самые древляне занимали территорию, не уступавшую королевству англов тех времён — не сводились к пресловутой "вражде" не только до крещения, но и до Рюрика: "жили мирно поляне, древляне, северяне, радимичи, вятичи и хорваты".
      Это слова не из "Велесовой книги", не из сочинений "неоязыческих идеологов", а из "Повести временных лет" "святого преподобного" Нестора.
      Так что историки очень неудачно применили к летописным "землям" этнографический штамп "племена", что многие из них, кстати, и признают, но уже — сложилось, устоялось, стало привычным.
      Историки, даже лучшие из них, склонны иногда забывать о том, что за пределами их кафедр и аудиторий живет ещё пара-другая миллиардов человек, лишённая специального исторического образования.
      Безобидный этнографический термин может отозваться в их ушах совсем не безобидным образом.
      Вот пример — когда И.Я. Фроянов доказывал, что Киевская Русь не была феодальным государством, он применял термины "общинный строй" и "варварское общество".
      При этом Игорь Яковлевич, увы, не учёл, что в глазах многих и многих эти слова были не описанием, а оценкой; "общинный" воспринималось, как "первобытно-общинный" и вызывало в памяти картинки из школьных учебников с изображениями охоты на мамонта. Про "варварский" можно и вовсе не упоминать.
      У неспециалистов — а многие из них, при всей своей простоте, сидели в весьма высоких кабинетах — сложилось впечатление, что Фроянов "принижает" Русь, чем не замедлили воспользоваться противники Игоря Яковлевича; в результате теория Фроянова, весьма обоснованная, была жестоко раскритикована в научной печати и тем более не дошла до просто любящих свою историю людей.
      Я намеренно упомянул здесь Игоря Яковлевича Фроянова, чей патриотизм вне сомнений — он поплатился за него положением главы факультета в престижнейшем ВУЗе "культурной столицы России" и, увы, верностью многих своих учеников.
      К сожалению, сегодня такие люди в среде академических учёных скорее исключение, нежели правило.
      И сейчас, после отставки И.Я. Фроянова, смерти его оппонента Б.А. Рыбакова и других учёных-патриотов, В.В. Седова, И.П. Русановой, О.М. Рапова и А.Г. Кузьмина, тон в науке о Древней Руси задают совсем другие люди. От них ещё меньше можно ожидать внимательного отношения к словам.
      И эту невнимательность охотно используют, причём, не только православствующие публицисты, но и откровенные недоброжелатели русского народа, вообще славянства.
      "Племена" — значит, дикари, значит, шкуры и каменные топоры. Так показаны славяне-"вендели" в голливудском фильме "Тринадцатый воин", славяне-"кубраты" в романе "Возвышение Криспа" американского фантаста, историка по профессии Гарри Тертлдава.
      Но мы вспомним слова великого русского историка и патриота С.А. Гедеонова: "из… дикарей никакое призвание (варягов; добавим — и никакое крещение. — Л.П.) не сделает Руси времён Ярослава Мудрого".
      И скажем спасибо православным летописцам, при всей неприязни к язычеству, честно донёсшим до нас правду о языческой Державе.
      В этой державе отношения между малыми державами-"землями" и покорившей их "русью" строились отнюдь не на голой военной силе, грабеже и принуждении, как пытаются сейчас показать некоторые авторы.
      Призывая Рюрика, князя ругов-русов с острова Рюген, славяне обращались к нему: "судить и володеть нами по праву".
      Русы X века, захватившие закавказский (да-да, закавказский… вот так далеко простирались походы некрещёных "дикарей", тогда как князь-христианин XII века Игорь Святославич чувствовал себя "далече залетевшим" в донских степях!) городок Бердаа, обратились, по словам арабского автора Ибн Мискавейха, к его жителям со следующими словами:
      "На вас лежит обязанность хорошо повиноваться нам, а на нас — хорошо относиться к вам".
      Многие современные "демократические" правители не имеют столь ясного понятия об обязанностях правителя по отношению к подданным, как "захватчики"-русы!
      Ибн Мискавейх свидетельствует, что обещание своё русы держали, хотя в городе продолжались бунты одержимой исламским фанатизмом черни.
      И даже после убийства нескольких русов толпою фанатиков, язычники всего лишь захватили жителей в плен и предложили выкупать себя, причем уплатившему выкуп выдавалась печать (!) на глине, дабы никто не потребовал с него этого выкупа вторично.
      Константин Багрянородный называет подчинённых "россам" славян "пактиотами", то есть заключившими с ними "пакт", "ряд" по-древнерусски (любопытно, не отсюда ли пошло слово "рядович" из "Русской Правды", чей смысл для учёных не до конца ясен).
      Летопись, византийский топарх — так же отмечавший "величайшее человеколюбие и справедливость" варваров — и Лев Диакон единодушно указывают, что многие "земли" отдавались под власть-защиту русов добровольно.
      В X веке, когда язычник Святослав захватил христианскую Болгарию, он оставил в живых и на свободе царя Бориса II, не тронул царскую казну (её потом разграбило войско православных "освободителей" — византийцев), и многие болгары бок о бок с "завоевателями"-русами бились до конца с армией Второго Рима.
      Несколько слов об уровне культуры в Державе русов-язычников. Во-первых, там были города. Об этом свидетельствует не только скандинавское название Руси — Гарды, буквально — города.
      В конце концов полудиким скандинавам позволительно и не различать города в собственном смысле от спрятавшегося за тыном селеньица.
      Нет и араб Ибн Русте пишет, что у русов "много городов" (притом, его соплеменник и современник, Ибн-Хордадбег, утверждает, что в самой Византии есть только пять городов, остальные же — "укреплённые деревни"), и географ Баварский исчисляет города в землях восточных славян сотнями.
      Оба автора — люди безусловно цивилизованные для раннего Средневековья и что такое город, безусловно, понимали.
      Ещё занимательней, что ещё персидский аноним и тот же Ибн Хордадбег, таможенник по профессии, свидетельствуют, что русы производят "отличные мечи" и ввозят их в земли халифов.
      Вдумайтесь — речь идёт не только о высоком качестве работы русских оружейников.
      Это-то вне сомнений — стоит только почитать у Льва Диакона, как мародёры-византийцы собирали на полях битв русские мечи, а у Ибн Мискавейха — как жители окрестностей Бердаа лазили за мечами в могилы русов, умерших от морового поветрия (!).
      Нет, речь о том, что русы продавали не только всевозможное "сырьё" — меха, мёд, воск, но и изделия своих ремесленников. И те находили спрос даже в краю булатных клинков!
      Другим предметом экспорта были кольчуги — Ибн Русте называет кольчуги славян "прекрасными", а средневековая поэма "Рене де Монтабан" — "отличными".
      Заглавный герой поэмы, рыцарь Карла Великого, купил одну и стал пользоваться славой неуязвимого бойца. Технологии, таким образом, в языческой Руси были не ниже мирового уровня. Некоторые клинки той эпохи сохранились до наших дней. На них имена кузнецов-русов — "Людота" и "Славимир".
      На это тоже обратим внимание, читатель, — русы-кузнецы, представители профессии, дольше прочих державшейся за древних Богов (не зря молитва святого Патрика защищает христианина "fri brichta goband ocus druad" — "от чар кузнецов и друидов"), оказывается, грамотны.
      И не они одни — в одном из курганов могильника Гнездово на кувшине красуется надпись, которую учёные читают то как "горушна" (горчица), то как "Горух пса" (то есть, "Горух писал").
      Честно признаться, мне больше по душе последняя расшифровка: большинство древних надписей — вот такие "автографы", а представить, зачем северным славянам в X веке могла понадобиться огромная амфора с горчицей, мне как-то не по силам.
      Наконец, самая, на мой взгляд, занимательная надпись той эпохи найдена в Новгороде, в слоях середины X века. Это бирка-пломба от мешка с данью. На ней изображён символ княжьего рода — сокол, вилкой раскинувший крылья, и надпись: "Мечнич мех в тех метах. Полтвец" ("Этим помечен мешок мечника. Полтвец".)
      Мечник — служилый княжеский человек, которому, очевидно, принадлежал мешок. Рядом со своим званием" он для неграмотных вырезал меч. А Полтвец — имя этого поэта на княжьей службе.
      Оцените игру созвучий в оригинальной надписи! Эта короткая надпись очень похожа на "висы" — короткие, иной раз — из одной строчки, стихи скандинавских поэтов, скальдов.
      Между прочим, идея, что письменность на Русь принесло лишь крещение или, по крайней мере, Кирилл с Мефодием, — "заслуга" опять-таки православствующих, а не православных.
      В православном "Паннонском житии св. Кирилла" чёрным по белому написано, что будущий святой, посетив Корсунь-Херсонес, древний город неподалёку от нынешнего Севастополя, видел там книги, написанные "русьскими письмены".
      Именно "русьскими" — так написано в 26 (прописью — двадцати шести) известных нам списках жития, так что попытки переделать их на "сурские" (сирийские), "готские" и т.д., ни что иное, как проявление какого-то странного страха иных исследователей при мысли о грамотности далёких предков .
      И скорее всего это были те письмена, которые сегодня неправомерно называются кириллицей. Именно их, как пишет палеограф С.В. Высоцкий, в Средние века называли "русским письмом", а "славянским" — глаголицу.
      "Солунских братьев", как известно, считают изобретателями именно славянской письменности. И первые памятники глаголицы — это церковные надписи и богослужебные книги, именно то, на что могли направить свои усилия братья-миссионеры.
      А вот "кириллица" встречается впервые в местах совершенно "неподобающих" — на глиняном кувшине, на клинках мечей, на бирке, в надписях совершенно мирских по смыслу и содержанию, не упоминающих даже имён христианских.
      А, по единодушному мнению русских летописцев, византийских хронистов и арабских географов, торговцами, сборщиками дани, воинами и кователями мечей в Восточной Европе X века были именно русы — вот и "русское письмо".
      Так что, любители порассуждать о том, сколь многим-де мы обязаны "Солунским братьям", очевидно, пишут глаголицей. Я же пишу эту книгу знаками, восходящими к "русьским письменам" язычников Людоты, Славимира, Полтвеца и Горуха.
      И если признание иноземцами титула государей за русскими правителями и имени государства за самой Русью говорит об уровне общественного развития языческой Руси, если высокая оценка иноземцами изделий русских мастеров — это уровень цивилизации, то грамотность русов-язычников, не жрецов или князей, а простых людей — кузнецов, купцов, княжьего служилого люда — это уровень культуры.
      Уровень, надо сказать, весьма высокий — ещё несколько веков спустя в ином рыцарском романе христианской Европы можно было прочесть: "жил благородный рыцарь. Он был таким учёным, что даже умел читать".
      Конечно, неверно говорить, что страна грамотных кузнецов стояла "выше" стран с уже возникавшими университетами. Просто надо признать, что нет и не может быть никакого "выше" и "ниже", что особенности языческой Руси — или Запада — это именно особенности, а не признаки загадочной "отсталости" (чтобы говорить об отставших, нужно быть твёрдо убеждённым, что все идут в одном направлении ), или не менее загадочного "прогресса".
      Поскольку речь в нашей книге о язычниках, то надо сказать несколько слов и о язычестве Древней Руси, дать хотя бы самое общее, естественно, чудовищно схематичное представление о Вере, ради которой герои нашей книги будут жить, сражаться и погибать.
      Для начала: — славяне и русы знали единого Бога. Об этом свидетельствует Прокопий Кесарийский, византийский автор VI века и немец Гельмольд полтысячи лет спустя.
      В договоре руси с греками в 945 году сказано: "…а те из них (русов. — Л.П.), кто не крещен, да не имеют помощи от Бога и Перуна", а в 971 году воинствующие язычники Святослава клянутся "от Бога, в него же веруем, в Перуна, и в Волоса, скотья Бога".
      В насквозь, как увидим, языческом "Слове о полку…" — "суда Божия не минута" в цитате из оборотня и колдуна Бояна, Велесова внука, обращённой к князю-оборотню Всеславу Полоцкому.
      Второй раз Бог упоминается в "Слове…", когда в ответ на молитву Ярославны Солнцу, Ветру и Дону: "Игорю князю Бог путь кажет из земли Половецкой на землю Русскую". Вряд ли на языческую молитву отозвался Христос!
      Князь ещё некрещёных болгар Пресиян писал в своей так называемой Филиписийской надписи: "Когда кто-то говорит правду — Бог видит. И когда кто-то лжёт — Бог видит. Болгары сделали много хорошего христианам, а христиане забыли об этом — но Бог видит!"
      Сам болгарский правитель, кстати, величал себя "От Бога князь" — притом, что от христиан он себя, как мы с вами, читатель, только что видели, чётко отличал.
      Язычники не часто называли это Божество собственным именем. Да и понятно. Да простится мне такое сравнение, но есть звери — лисы, лоси, барсуки, кабаны, а есть — Зверь, которого по имени лишний раз лучше не поминать, а то ведь, о нём речь, а он — навстречь.
      У поморов были рыбы — сельдь, треска, навага — и была Рыба, которую лучше не поминать всуе (обидится, уйдёт), спасение поморских посёлков от голода и цинги — сёмга. Её я рискнул назвать, ибо она читателям неочевидна, да и я не помор.
      Для, простите, наркомана есть всякие там осока, пырей, лебеда, а есть — Трава, основа его страшного и жалкого существования.
      Самое главное мы подчас называем не собственным именем, а родовым. Отсюда и этот Бог у славян-язычников для обозначения Бога над Богами, Бога Богов.
      Между прочим, не одни русы пользовались такой логикой. Скандинавы очень часто называли своего верховного Бога Одина просто "Ас" — "Бог". Тюрки называли "Богом" Тенгри — повелителя Богов, небесного хана. Эллины звали Зевса Олимпийского " Богом" — Днём.
      Верховного Бога балтов звали Диевс — опять-таки попросту "Бог". Мать Богов индусов именуется до сих пор Дэви — Богиня.
      Но мы знаем Его имя, имя, под которым славили Его наши пращуры-русы. Это заслуга покойного академика Бориса Александровича Рыбакова. Его открытия не опровергнет никакая злопыхательская "критика".
      Впрочем, мы не будем здесь подробно её рассматривать и опровергать. За открытие Рыбакова говорят источники — единственный надежный фундамент любой исторической мысли.
      В одной из древнерусских книг сказано — "Всему бо есть творец Бог, а не Род" — следовательно, кто-то утверждал обратное! В "Слове Исайи пророка о Роде и Рожаницах" культ Рода противопоставляется на равных "праведной" вере в "истинного" бога Библии.
      Есть и иные доказательства, но здесь хватит этих. Как говорили древние римляне, sapienti sat — разумному достаточно, желающих же спора ради спора не утолишь и множеством томов.
      Именно Род скорее всего изначально порождал из Себя мир в "Голубиной книге". Для существования этого мира Род принёс Себя в жертву.
      Так мы получаем культ жертвенности и Жертвы, Бога, принёсшего Себя в жертву за мир. И отношение к миру — телу Бога, жертвенному дару Его.

      Солнце красное от лица Божья,
      Млад ясен месяц от грудей Божьих,
      Утренняя заря, заря вечерняя
      От очей Божьих…

      На Жертве Божества зиждился миропорядок — Рота (слово, родственное древнеиндийскому "рита" с тем же значением). Рота так же и клятва. Языческая присяга, тесно связывающая слово человека с мирозданием. Русы клялись — "пока мир стоит, пока Солнце светит".
      Хранителями роты в обоих её смыслах были следующие за Родом Боги русов. Это Перун — Бог гроз и битв, покровитель воинов.
      В его честь знатные славянские воины выбривали себе бороды и головы, оставляя лишь усы и длинные пряди на макушке — именно так изображает Перуна текст "Повести временных лет" и миниатюры Радзивилловской летописи.
      Это Волос, Бог зверей, мертвецов и колдунов, покровитель волхвов. Само его имя означало "волосатый, косматый". В его честь на сжатом поле оставляли последний сноп — "Волосу на бородку".
      Его люди — волхвы и жрецы — согласно летописям и западным хроникам, носили длинные бороды и волосы.
      В договоре заклятого язычника Вещего Олега — том самом, где "русин или христианин" — русы клянутся Перуном и Волосом.
      Игорь, у которого в дружине появляются христиане, клянется только Перуном.
      В договоре воинствующего язычника Святослава вновь появляется нетерпимый к христианам Бог волхвов.
      Подчеркну — эти Божества упоминаются в договорах вместе. Теория об их "вражде" не имеет никаких оснований.
      Сейчас она, хоть и продолжает неоправданно занимать место в популярной и справочной литературе, в книгах, в общем, замечательных — таких, как "Мы — славяне" Марии Семёновой и "Дорогами Богов" Юрия Петухова (во всяком случае, первые издания "Дорогами…" были неплохи), энциклопедии "Мифы народов мира" и многих других, — встречает достаточно серьёзный критический отпор.
      А.А. Панченко критикует её в своём "Народном православии", М.А. Серяков в труде "Голубиная книга" — священное предание русского народа".
      Со временем может быть кто-нибудь и вспомнит, что первую и, собственно, последнюю необходимую критику этой теории дал ещё покойный Борис Александрович Рыбаков во времена, когда она находилась на пике популярности.
      Он обратил против неё единственное серьёзное возражение — возражение, которое не вправе оставлять без внимания ни один человек, желающий считаться разумным и здравомыслящим. Он показал, что она откровенно противоречит источникам, она — просто безосновательна.
      Правомерней предположить в Божествах, которыми одновременно клялись русы, не соперников, а соратников, правую и левую руки Всеотца Рода.
      Возможно, именно они скрывались на варяжских берегах под прозвищами Белобога и Чернобога, как Род скрывался под прозвищем Святовита. В честь Чернобога и Белобога, что почему-то часто забывают, пили, славя их, одну круговую чашу.
      Разумеется, этими тремя Богами мир руса-язычника не исчерпывался, но здесь нет места для рассказа обо всём многоцветье древней Веры.
      Ведь только о пяти Богах, чьи изваяния стояли на киевском холме — Перуне, Дажбоге-Хорее, Стрибоге, Семарьгле и Макоши — можно написать целую книгу. Что автор этих строк, собственно и сделал.
      Пока же перейдём к некоторым вопросам отношения русов-язычников к себе и к миру.
      Во-первых, это, конечно, культ предков. Про это так часто говорят, что уже совершенно не понимают, что же оно всё-таки означает.
      Охотно поясню: культ предков это не вопль "Слава предкам!" над "братиной" с покупным пивом чеченской фирмы в замусоренном, затоптанном и заплёванном пригородном леске, у костерка из разломанных ящиков.
      Это даже не посещение в Родительскую субботу могилок на кладбищах — травку прополоть, оградку поправить, гвоздички положить. Культ — это прежде всего отношение. Такое отношение, при котором объект находится вне критики.
      Если человек, допустим, исповедует культ личности Вождя (как мои дедушки, работник Народного комиссариата внутренних дел ежовского призыва, Игнатий Адрианович Прозоров и подполковник Великой Отечественной Сидор Петрович Горбушин), он не может допустить в сознание мысль о том, что Вождь не прав.
      Если он не понимает действий Вождя, он просто принимает эти действия не раздумывая (достойные противники моего деда по материнской линии говорили в таких случаях: "Фюрер думает за тебя"). Или пытается понять, где сам — именно он сам, а не Вождь! — допустил ошибку.
      Там, где возникает иное отношение, кончается культ — даже если памятники ещё стоят на всех перекрестках и цветы у пьедесталов не успевают завянуть.
      А теперь попытайтесь понять, читатель, чем же был культ предков? По свидетельству выдающегося русского лингвиста И.И. Срезневского, "старый" в древнерусском означало "почитаемый", "разумный", "опытный", "лучший".
      Древний миф об убийстве неспособных участвовать в прокормлении племени стариков первобытными людьми оказался именно мифом.
      Справедливости ради надо сказать, что народные рассказы на эту тему всегда рисовали подобное изуверство временным, частным случаем, возникшим когда-то в силу чрезвычайных обстоятельств.
      Только "учёные" современной западной цивилизации додумались до того, чтоб приписать предкам истребление физически беспомощных старцев, как норму.
      В 1960 году в иранской пещере Шанидар было обнаружено погребение сорокалетнего мужчины-неандертальца (!), невзирая на врождённый дефект, лишивший его возможности пользоваться правой рукой, он всё же дожил до этого весьма почтенного по меркам той суровой эпохи возраста.
      При этом, у человека из Шанидара были почти начисто стёрты передние зубы — как видно, он пытался ими помогать себе, возмещая беспомощность правой руки. Однако, он жил и без зубов и погиб под обвалом свода пещеры.
      Другой престарелый неандерталец из пещеры Шапель-о-Сен потерял все зубы, кроме двух, был буквально скрючен артритом — но прожил долгую жизнь после этого.
      Так отчего же земледельцы-славяне должны были быть суровее к своим старикам, чем пещерные охотники раннего каменного века?
      Все источники как раз говорят о почтении славян к своим старцам. Хотя, конечно, "старая чадь" и "градские старцы" русских летописей обозначали скорее всего отнюдь не возраст обозначаемых этим понятием людей, а принадлежность их к "старым", раньше остальных поселившимся в каком-либо месте родам.
      Такие порядки на Русском Севере сохранялись до начала XX века. Однако основной принцип был тот же: старый — значит "лучший". От ПРАщуров завещанное было ПРАвильным — только так и никак иначе.
      Слово же "новь", "новый" прозрачно намекало на "Навь", "навий" — мир тьмы и нежити и его исчадье. Русская поговорка гласила, что "Были люди божики (или — велеты, великаны), теперь — пыжики, а будут — тужики; эти петуха впятером резать будут ".
      Другое предание гласило, что Боги утвердили Мать-Землю на четырёх огромных рыбах над водами мрака и смерти. Одна за другой рыбы уплывали или погибали и ныне мир держит одна рыба; он же с каждым разом всё больше погружается в хляби тьмы, всё более пропитывается ею.
      Миру предстоит, верили русы, в ближайшие времена погибнуть и возродиться вновь. Представления русов о посмертии, слишком сложные, чтобы о них здесь рассказывать, включали и представления о перевоплощении.
      А теперь попытайтесь представить, как подобное мировоззрение сочетается с представлением о "прогрессе".
      "Первобытный", "примитивный" — в устах наших современников эти определения говорят о неполноценности. В устах древних людей это была величайшая хвала.
      Представление о том, что мир, люди, жизнь улучшаются с ходом времён, было не просто чуждо языческому мировидению русов, а прямо противоположно ему.
      Впрочем, что уж говорить о славянах, если даже в иных торговых городах-государствах Эллады, несравненно более открытой всевозможной новизне, человек, вздумавший предложить новый закон, обязан был являться в собрание с верёвкой, скользящим узлом завязанной на шее — чтоб согражданам не пришлось долго искать этот предмет, буде нововведение придётся им не по нраву.
      Кстати, как ни относись к понятиям традиционного общества о старом и новом, именно этот обычай прародины демократии я бы горячо рекомендовал современным парламентам. Жизнь стала бы много спокойнее!
      Либо ты веришь в прогресс — либо исповедуешь культ предков. Тут уж одно из двух. Прогрессизм и язычество — несовместимы. Тот, кто утверждает, что совмещает их, лжёт или заблуждается.
      Вот только не надо, читатель, в духе как раз современных представлений о "примитивном", "старом" и "прогрессивном", "новом" видеть в предках дикарей, кланявшихся дурно обтёсанным брёвнам, вкривь и вкось (это, кстати, просто поветрие какое-то — на десяток картинок с изображением славянских капищ не насчитаешь и трёх, где бы "идолы" стояли прямо) понавтыканным в огороженную щелястым тыном полянку, как это любят рисовать на иллюстрациях к художественным и популярным книгам про язычников-славян.
      На Руси, по единодушному свидетельству таких предельно незаинтересованных в воспевании русского язычества источников, как "Сага об Олафе, сыне Трюггвы" и "Похвале и памяти князю русскому Владимиру" мниха (монаха) Иакова, были храмы.
      В первом упоминается, что "конунг Гардов Вальдемар" (Владимир Святославич, будущий креститель Руси) в годы своего правления в "Хольмгарде"-Новгороде посещал храм языческих Богов.
      Второй источник утверждает, что этот же Владимир после крещения "храмы идольские раскопа и по-сече".
      Сейчас несколько таких храмов найдены даже археологами — от Ладоги, где этот храм, полностью повторяющий архитектуру храма балтийских славян в Гроссен-Радене, стоял на улице Варяжской — до Прикамья.
      Об их внешнем облике мы можем судить, разве что, по сравнению с описанными западными авторами храмами балтийских славян — как я уже сказал, устройство храмов на Варяжском Поморье и в северно-русских землях полностью совпадают.
      Саксон Грамматик — о храмах Рюге-на-Руяна: "Посреди города (Арконы. — О.В.) была площадь, на которой стоял храм из дерева, изящнейшей работы (…), внешняя стена здания выделялась аккуратной резьбой, включавшей формы разных вещей…
      Отличием этого города (Коренице. — О.В.) были три храма, заметные блеском превосходного мастерства".
      Гельмольд говорит, что Святовит имел в Арконе "величайшей пышности храм", а в Рерике вокруг священных дубов Перуна стояла "искусно сделанная ограда".
      "Житие Оттона" о храмах Триглава в Волыни: "С большим старанием и искусством сооруженные".
      Герборд о кумирне того же Триглава в Щецини: "Была сооружена с удивительным старанием и мастерством. Внутри и снаружи она имела скульптуры, выступавшие из стен изображения Людей, птиц и зверей, столь соответственно своему виду переданных, что казались дышащими и живущими (…) Краски внешних "изображений никакая непогода, снег или дождь не могли затемнить или смыть, таково было мастерство художников".
      Титмар Мезербургский о городе Радигощ и святилище Сварожича: "В нём нет ничего, кроме храма из дерева, искусно сооружённого, который, как основы, поддерживают рога разных зверей. Его стены снаружи украшают изображения Богов и Богинь, удивительно вырезанные, как видно рассматривающим".
      Были, конечно — в деревнях, по окраинам — и те кумиры под открытым небом, которые обычно рисуют нам современные художники. Как в православной культуре наряду с Софией Новгородской или Кижами существовали одинокие кресты с иконой под кровелькой-голбцом на распутьях.
      О сути обряда жертвоприношений у славян я уже говорил. Это было не кормлением взрослыми детьми деревянных кукол. И не торговлей с Богами по принципу "Ты мне — я Тебе".
      Даже общая трапеза с Бессмертными, обновлявшая связь (помните — "ре лигио"?) не исчерпывала сути жертвоприношения. Это было повторением Первожертвы — жертвы Рода, актом обновления, пересоздания мира, в котором жертва мистически уподоблялась Самому Богу Богов, Всеотцу.
      Голова жертвы, например, надевалась на шест или вывешивалась на дерево не из эстетических соображений, а в подражание тому, как в начале времён младшие Боги утвердили небо — череп Всеотца — на мировой Оси или мировом Древе.
      Именно так, кстати, поступают с побеждённым врагом "россы" великого князя Святослава у Льва Диакона (кричащие, что уподобили убитого "жертвенному животному"), ободриты на Варяжском Поморье, и… богатыри русских былин Илья Муромец, посмертно произведённый в христиане и даже в святые, а также Алёша Попович.
      Война, как видим, приравнивалась к жертвоприношению — не потому ли столь почётной была гибель воина?
      Естественно, абы кого из людей Роду Всеотцу наши предки уподобить не могли. На алтари шли во всём индоевропейском мире, от Индии до гладиаторских арен Рима, три категории людей: пленники (по описанным выше соображениям), преступники (законы общества были продолжением законов Вселенной, "доколе мир стоит, доколе Солнце светит", и посягавший нарушить их как бы уподоблял себя установившему эти законы Роду, а стало быть, напрашивался и на ритуальное уподобление Всеотцу-Первожертве), и добровольцы.
      Последних было не так мало, как может показаться — ведь участь жертвы была более чем почётна.
      В Индии верили, что жертва поселяется в райском мире того Божества, которому была принесена и становится сопричастной Его силе.
      В Древней Греции верили, что принесённая в жертву своим отцом царевна Ифигения стала Богиней, покровительницей Крыма, а у римлян бык, принесённый в жертву Митрой, стал Богом плодородия Сильваном.
      У славян, как считается, отзвук подобных представлений сохранился в превращении "не своей смертью умерших" людей (изначально — жертв) в существ на грани местных полубогов и нечистой силы — русалок, водяных и пр.
      Если же вам, читатель, не даёт покоя мысль о высшей ценности человеческой жизни, на которую покушались злодеи-язычники, найдите своему негодованию более достойный объект.
      Например, аборты — за день в России, по данным Минздрава, гаснет тринадцать тысяч "высших ценностей", уничтоженных с согласия собственных "мам".
      По сути — самое примитивное жертвоприношение: убей малыша, получи выгоду (экономию материальных средств, личного времени и пр.), только вот такого размаха ритуальное детоубийство никогда не достигало не то, что у славян, но даже у карфагенян или ацтеков, этих образцовых изуверов древности.
      По подсчётам русского демографа В.А. Башлачева, аборты за XX век нанесли в два с половиной раза больший ущерб нашей нации, чем все войны! Это при том, что именно на русский народ пришлась основная тяжесть жертв в двух самых страшных, мировых войнах.
      Современники принесения детских жизней в жертву идолам комфорта и карьеры в промышленных масштабах не имеют ни малейшего права на чувство морального превосходства перед предками, изредка отправлявшими к Богам пленных (которых, впрочем, при современном оружии может и не быть), преступников (которых сейчас как раз лелеют и кормят до конца их дней) и добровольцев (каковых в наше шкурное время скорее всего не нашлось бы).
      Вот что, более или менее точно, мы в основных чертах знаем о древнерусском язычестве. Но среди русов, самое раннее с IX века, упоминаются и христиане.
      Православствующие публицисты любят утверждать, что-де о русском язычестве мы почти ничего достоверно не знаем. Надо, однако, отметить, что и начальная эпоха христианства на Руси не может не вызвать вопросов.
      Начать с того, что едва ли не все самые главные слова и названия русского православия имеют западное, романо-германское происхождение.
      "Крест" — немецкое "крейц" от латинского "Кристос".
      "Алтарь" от латинского "алтариа".
      "Поп" — верхненемецкое "паппе" от латинского "папа".
      "Пастырь" от "пастер".
      "Церковь", по-древнерусски "церкы" — немецкое "кирка", от латинского "циркус"… и так далее, вплоть до "еретика" и "поганого".
      До XX века полку под иконы в красном углу кое-где величали "тяблом", от отлично всем известного "табло, табула" — попросту доска.
      Да что там, если сам народ, от которого русы приняли-де христианство, русы звали не его самоназванием "ромеи", а обидной латинской кличкой "греки", "радовавшей" подданных Второго Рима не больше, чем гражданина современного Израиля порадует обращение "жид".
      Православные знакомые ничего внятного мне по этому поводу объяснить не смогли, робко бормоча что-то про "единство церквей" до великой схизмы-раскола 1054 года, когда римский папа и константинопольский патриарх взаимно прокляли и отлучили друг дружку.
      Ну и что? Византийская церковь также была "единой" с западной, что не мешало византийцам называть крест ставросом, алтарь — бомосом, попа — иереем, церковь — экклезией (или наосом), еретика — гетеродоксом , а поганого — этникоем.
      Византийская церковь не знала колокольного звона — этой "визитной карточки" православной Руси, зато его знал и знает католический Запад (вспомните только колокола собора Парижской Богоматери из романа Гюго). Точно так же дело обстояло с церковным пением.
      Вплоть до начала XIII века русские князья спокойно роднились с западными правителями. Русские княжны выходили замуж за французов (знаменитая Анна Ярославна, привёзшая в Париж будущие коронационные регалии французских государей — славянское евангелие, написанное глаголицей и саблю киевской работы, невесть с чего провозглашённую французами "мечом Карла Великого"), датчан, поляков.
      В свой черёд русские князья (которых, напомню, на Западе называли "королями") венчались с западными принцессами — скажем, женой Владимира Мономаха была англичанка Гита, дочь последнего англосаксонского короля Британии.
      Есть сообщения, что и в походах крестовых участвовали и даже городок Русь (Россиа, Ругия, Руйя и т.д.) в Сирии основали.
      Но, пожалуй, занимательней всего истовое почитание русскими православными мужичками праздника Николы Вешнего. Праздник сей русские люди иной раз, как отмечали встревоженные церковнослужители, чтили выше Пасхи, Воскресения Христова.
      А учреждён он был во времена крестовых походов, когда несколько ушлых католиков умыкнули мощи угодника Николая из его родных Мир Ликийских в итальянский и, естественно, католический город Бари.
      Столь же естественно, что византийская церковь этого праздника не отмечает. Что ж тут, в самом-то деле, отмечать?! Мощи угодника божьего украли! А русские простолюдины, как уже сказано, чтили дату этого преступного деяния зачастую выше главного православного праздника.
      В русских былинах и духовных стихах угодника так иной раз и звали — Микола Барградский. Вот Мирликийским в русском фольклоре Николая, кажется, не называют.
      Далее, в том же фольклоре был такой жанр "обмирания" — рассказы о благочестивых людях, почему-то чаще женщинах, которые в состоянии "обмирания", говоря языком современной медицины, клинической смерти, путешествовали душой по тому свету.
      Так вот, эти обмирания зачастую описывают место, куда попадают люди, недостаточно нагрешившие для вечной погибели, но и не настолько праведные, чтоб попасть в рай. В этом образе легко опознать католическое Чистилище.
      А как крестятся русские люди, замечали когда-нибудь? Понаблюдайте — и обнаружите, что большинство не дотягивают нижнюю часть креста ниже груди.
      Получается перевёрнутый крест — символ отнюдь не сатаны, как полагают малограмотные подростки, насмотревшиеся американских ужастиков, но апостола Петра, считающегося (в католической традиции, разумеется) первым папой и основателем римско-католической церкви.
      Западные хроники сообщают, что Ольга — помните, "Елена, королева ругов"? — посылала за проповедниками и епископом в Священную Римскую империю Германской нации, а византийский император Константин Рождённый в Пурпуре сообщал, что в момент прибытия в Константинополь Ольгу уже сопровождал её духовник, отец Григорий.
      О крещении Ольги в Византии Константин молчит. Младший современник крещения Руси, Адемар Шабанский, сообщает, что Владимира и его людей крестил святой Бруно-Бонифаций Кверфуртский, а уж позднее "некоторый греческий епископ" ввёл у наших предков "обычай греческий".
      Наконец, знаменитая Анна Ярославна, королева Франции, мало что вышла за католического владыку, но ещё и привезла на свою новую родину евангелие, написанное хорватской глаголицей.
      Хорваты, как известно, католики, тем и отличаются от своих вроде бы братьев по культуре и языку сербов. Их угловатая глаголица резко отличается по начертанию от округлых глаголических букв болгар.
      При всём этом, надо заметить — сохранилось немало свидетельств, что Русь приняла христианство всё-таки от греков.
      Многие из этих свидетельств вполне непредвзяты: так, та же хроника, что говорит о просьбе Ольги прислать ей епископа и вероучителей с Запада, сообщает, что "королева ругов" была крещена в Константинополе.
      Чего византийские источники, с величайшей помпой фиксировавшие крещение любой ватаги грозных "россов", отчего-то не заметили.
      Соблазнительно, конечно представить такую картину — сперва крестили по западному обряду знать, а потом, после схизмы-раскола между западной и восточной церквями, знать и церковь приняли сторону Константинополя и окрестили простонародье на греческий лад (Адемар Шабанский примерно так события и излагает).
      Только вот предания о чистилище, культ Николы Вешнего Барградского и манера креститься крестом святого Петра сохранились в самой что ни на есть простонародной среде.
      И боюсь, учитывая всю сумму источников, ничего однозначного про крещение Руси сказать просто невозможно (поэтому авторы учебников и популярных книжек и выкидывают или, скажем деликатнее, стараются не обращать внимания на пласт информации, связанный с западным христианством на Руси — хотя усилие для этого нужно просто титаническое, у нас ведь даже названия месяцев латинские!).
      Тем паче, что кроме западного, римского варианта христианства, в русском Средневековье "отметился" ещё один вариант этой религии, пусть и не так внушительно, как "латинство". Я говорю про, так называемую, ересь Ария.
      Этот церковнослужитель III века утверждал, что Христос не единосущен богу-отцу, а всего лишь подобосущен, благо в греческом эти слова отличала одна буква — соответственно "омойусиос" и "омоу-сиос".
      Ариане или омии, как их ещё называли, в своё время подчинили половину умирающей Римской империи, такие могучие варварские народы, как готы и вандалы.
      Именно для борьбы с их учением враги готов, франкские короли, ввели в символ веры знаменитое "филиокве" (принцип равного исхождения духа святого и от бога-отца, и от бога-сына).
      Если читатель не вполне понимает, о чём идёт речь, то ничем не могу ему помочь — я и сам не очень понимаю.
      Могу только отметить, что арианство понималось и врагами, и, наверно, иными приверженцами, как уступка и языческому многобожию (троица разделялась, превращаясь в трёх по сути различных божеств), и языческому рационализму (не надо было ломать голову над логически необъяснимой нераздельностью и неслиянностью триединства).
      С огромнейшим трудом церкви удалось победить эту ересь — но не уничтожить. И вот в летописи, в рассказе о крещении Владимира, христианский проповедник говорит русскому князю, что бог-отец — "старейший" в троице (арианский принцип!), что бог-сын подобосущен отцу своему (прямое арианство!) и "забывает" прибавить обязательный тезис о единосущное лиц Святой Троицы (специально против ариан сочинённый).
      Ладно бы дело ограничивалось только этим, хотя и тут появление арианства (в символе веры! в рассказе о крещении страны!) удивляет.
      Но как быть с тем, что уже в первые века после крещения у нас переведены сочинения византийца Василия Великого против арианина Евномия?
      Тогда же переводят "Слова" против ариан их главного противника Афанасия. И отечественные мыслители — Феодосии Печерский, Кирилл Туровский — уже сами творят в антиарианском ключе.
      Раз с арианством воевали, значит, оно было! Так же, как, скажем, присяжные атеисты 1970-1980-х воевали не с "новыми друидами" или уиккои, "религией ведьм", не проникавшими в Советский Союз, а с баптистами, иеговистами, кришнаитами — с сектами, существовавшими в нашей стране.
      И тут поневоле вспоминаешь один из апокрифов русской истории — так называемое, "письмо Иоанна Смеры". Суть этого "письма" такова: Владимир отправил в Византию, как говорит и летопись, своих людей для того, чтоб получше ознакомиться с верой греков.
      Однако, один из них, автор "письма", "половец" Иоанн Смера, сошёлся с арианами и на Русь возвращаться отказался, а князю насулил множество неприятностей, буде тот примет византийский вариант христианства. Обычно это "письмо" считают подделкой белорусских протестантов XVI столетия.
      Но в свете арианства летописного символа веры и антиарианских поучений древнерусских святителей становится любопытно, а не был ли первый невозвращенец Смера (Иоанном он, конечно, мог стать лишь после крещения) реальной личностью, а его письмо — реальным документом, в списках дошедшим до времён Реформации и использованным её приверженцами?
      Учёных очень смущает национальность Смеры — половцы у русских границ появились через век без малого после крещения Руси.
      Но ни эфиопы, ни шотландцы с Русью не граничили вообще, что не помешало Абраму Ганнибалу и Филиппу Лермонту оказаться на службе русских царей и стать предками великих русских поэтов. Впрочем, это лишь моё личное подозрение…
      Так, в какую же веру крестил Русь Владимир? Кем были первые русские христиане?
      Однозначно ответить на этот вопрос невозможно. О первых веках христианства на Руси мы знаем так же мало, как и о русском язычестве.
      Напоследок стоит заметить, что в летописях немало упоминаний, как тот или иной храм освящается века спустя после его создания.
      Старейшина Союза славянских общин, Вадим Станиславович Казаков, полагает, что многие из этих храмов первоначально были языческими святынями.
      Такого, конечно, никак нельзя отрицать. Достаточно только вспомнить, что в Вильно, нынешнем Вильнюсе, литовские князья воздвигли каменный храм верховного Бога Литвы — Перкуна-Громовержца, который, правда, после крещения Литвы в XV веке, разрушили, заменив деревянным костёлом.
      Но не менее вероятно, что эти храмы — по крайности, некоторые из них — были первоначально святынями инославных христиан — ариан-омиев или католиков, позднее присвоенных и вторично освящённых священниками византийской церкви.
      Откуда же взялись на Руси ариане?
      Из многочисленных гипотез исследователей о происхождении народа русов, наиболее обоснованной источниками и здравым смыслом представляется версия о тождестве их с ругами — народом с южных берегов Балтики, в III-IХ веках основавшими на Среднем Дунае небольшое государство-княжество, которое германские соседи называли то Рутиландом, то Русарамаркой.
      Сами руги, отметим, германцами не были, что чётко прописано в источниках. Впоследствии ругами упорно именовали в Европе киевских русов (напомню — "королева ругов Елена", она же киевская княгиня Ольга-Елена).
      В свою очередь, славянское население прародины ругов, острова Рюген, в житии, скажем, Оттона Бамбергского именуется русинами.
      Впрочем, я уже немало места посвятил этому вопросу в других книгах ("Святослав", "Кавказский рубеж", "Времена русских богатырей"), ему, в основном, думаю посвятить следующую книгу (рабочее название — "Варяги: славянская Атлантида").
      Как и другому вопросу, смежному — о любимой нашей академической публикой "версии" про то, как не отмеченный ни в каких источниках (!) глагол "ротс", означавший-де в скандинавских языках не то "крутить", не то "грести", лёг-де в основу финского названия шведов, Руотси.
      Подчёркиваю, именно глагол — не "страна гребцов" , а "страна Грести"! Затем это слово финны передают славянам — совершенно неясно, каким образом.
      Если, как в рассуждениях, создавших этот "последний писк" научной моды учёных XVIII века, полагать, что славяне шли к Ильменю и балтийским берегам с юга, то они должны были бы заимствовать это слово не у финнов, а у карел или эстонцев.
      Но эстонцы называли "руот-си" не шведов, а… ливов. А карелы вообще… финнов. Так что, "русью", в таком случае, должны бы звать эстонцев или ливов — но их зовут чудью и ливью, никаких следов именования их русью в поздних источниках нет. Как, впрочем, нет таких следов и в отношении шведов.
      Ну, а если, как это всё определённее выясняется в последнее время, ильменские славяне пришли к Ильменю не с юга, а с "Поморья Варяжского за Гданьском" (само слово Ильмень, скорее всего, перенесено на озеро у Новгорода с мекленбургской речки Ильменау), тогда всё окончательно запутывается — ибо эти-то славянские мореходы встретились с первым шведом у родных берегов за много вёрст от ближайшего финна.
      Надобность заимствовать у "убогого чухонца" наименование для ближайших соседей он испытывал такую же, как, скажем, украинский крестьянин — в заимствовании удмуртского слова "бигер" для татар-крымчаков.
      Кстати, про слово "бигер" — оно за последние несколько веков поменяло значение: сперва оно обозначало волжских болгар, потом перешло на татар, уничтоживших Волжскую Болгарию.
      А, где гарантия, что финское слово "руотси" за девять столетий от времён Рюрика до его записи не поменяло значения? Да нет такой гарантии и быть не может!
      Точно так же, как нет и быть не может быть вероятности, чтоб образование из шведской элиты и славянской массы взяло за самоназвание финское слово (а непосредственно из мифического "ротс" славянское "русь" не выведешь).
      И вот эту чехарду невероятностей — неведомый глагол, повелительное наклонение которого стало-де основой для названия народа, записанного в XVIII веке, от которого произошло название народа, жившего в IX и не имевшего отношения ни к тому народу, из языка которого вышел (напрочь вышел, без остатка) неведомый глагол, ни к тем умникам, которые этот глагол сделали названием народа, — вот этот парад абсурда сейчас многие именуют наиболее серьёзной версией происхождения названия "Русь"!
      Нет уж, читатель, увольте. Остатки уважения к себе — и к вам, впрочем, тоже — не позволят мне присоединиться к подобным развлечениям. Лучше обращу внимание на систематическое и постоянное отождествление ругов и русов в реальных документах.
      Так вот, Ругиланд, он же Русарамарка, он же Дунайская Русь — сами себя, судя по всему, наши предки именно русами именовали, в "ругов" их превратил двойной "испорченный телефон" германцев и латинян.
      VI век. В земле русов живёт и проповедует святой Северин. И в житии этого святого сообщается, что те немногие из "ругов"-русов, что приняли христианство, исповедуют арианскую ересь. Она в те века вообще была популярна, как я уже говорил, среди варваров, обитавших на границах рассыпающегося Рима.
      Арианская версия христианства была понятнее и доступнее варварам, вчерашним язычникам. "У них есть большой Бог и маленький Бог", — возмущались противники арианства, не понимая, что это-то и облегчало варварам переход к арианству от родных капищ.