В
Индии
змеи такие огромные, что проглатывают оленей и переплывают даже океан.
В
Ганге
водится
червь
, который, подобно раку, имеет две клешни – ими он схватывает слона и ныряет с ним в воду».
Чудесами населена и Африка:
«
Мавританские эфиопы
– четыре глаза имеют, и это ради меткой стрельбы.
Живет в Африке —
василиск
, беда, единственная в мире. Змей – от полутора фута длины».
Апофеоз достоверности – надпись: «Рай – на крайнем Востоке. Есть там дерево познания добра и зла. Дерево сие действовало видимо и телесно, как и всякое другое дерево».
Знаменательная надпись, вскрывающая сокровенную суть. Религия – это она отбросила пытливую человеческую мысль назад на тысячелетия, она населила мир чудовищами, она запрещала учение о движении земли под страхом пытки и костра. Поддерживая свое владычество каленым железом, выжигала она все, что было больше чем оказано в книгах священного писания, что могло вселить малейшее сомнение в незыблемость церковного авторитета. Но все изменяется. Мир географических небылиц, созданных религией, начнут разрушать купцы, подгоняемые в поисках новых рынков жаждой наживы и грабежа – первые безбожники и маловеры.
Это разрушение началось, и одним из первых людей, поведавших европейскому миру правдивые истории о Китае, Японии и Индии, был Марко Поло. Рассказы его собраны и записаны в книге, именуемой «О разнообразии мира».
В предисловии к этой книге сказано:
«С тех пор, как господь бог собственными руками сотворил праотца Адама, и доныне не было такого христианина или язычника, или татарина, или индийца, или иного какого человека, из других народов, кто разузнавал бы и знал о частях мира и о великих диковинах так же точно, как Марко разузнавал и знает. И сказал он себе поэтому: нехорошо, если все те великие диковины, что он сам видел, или о которых слышал правду, не будут записаны для того, чтобы и другие люди, не видевшие и не слышавшие этого, могли научиться по такой книге. Скажу вам еще, двадцать шесть лет собирал он сведения в разных частях света и в 1298 г. от р. х., сидя в темнице, в Генуе, заставил он заключенного вместе с ним Рустикана Пизанского, записать все это».
Марко был сыном венецианца Поло, который с торговыми целями вместе с своим братом проник на Восток и пробыл 26 лет на службе у монголов. Молодой Марко провел вое путешествие с отцом и жил с ним у азиатских владык.
Но семья Поло – редчайшее исключение и действительное знакомство европейцев с далекими странами земного шара наступает только в эпоху великих географических открытий.
Твердой ногой стоит средневековье на западно-европейском материке и это его собственное, неотъемлемое, известное ему земное пространство имеет два полюса.
Один полюс расположен у Средиземного моря, где пышным цветком расцвел Рим, где на смену ему развилась богатая Византия, где два величайших торговых города: Венеция и Генуя ведут оживленный обмен с Востоком, легендарным, богатым Востоком – заветной мечтой рыцарей и крестьян, разбойников и монахов.
Другой полюс на севере – утверждается он много позднее. Здесь вырастают немецкая Ганза и фламандские города. Они торгуют с Лондоном, с городами Швеции, Норвегии и Дании, они проникают далее на северо-восток в Великий Новгород – преддверие бесконечной дикой русской равнины.
Около двух этих полюсов развивается хозяйственная и культурная жизнь. Здесь возникают мощные богатые города, отсюда отправляются в далекий путь многочисленные флотилии, сюда притекают люди различных племен и занятий.
Торгово-хозяйственные полюсы взаимно притягиваются, как полюсы магнита. Не важно, что между ними недели и месяцы трудного и опасного пути. Торговцы и монахи первые утвердят постоянные дороги между богатыми побережьями юга и севера – средневековая карта прорезается двумя линиями связей.
Караваны отважно пересекут материк, и многоводный Рейн сделается главной торговой магистралью.
Корабли двинутся вдоль побережья через Гибралтар и итальянские купцы сойдут с них на берегах Фламандии. – Но все же средней Германии, где родной город Гутенберга Майнц, впредь суждено быть лишь промежуточным пунктом между цветущими областями; а не так давно Майнц сам был центром, главным городом королевства, золотым величайшим городом. Развитие международных сношений, вовлечение стран и народов в круговорот торговли означало падение могущества Майнца.
Расцвет этого города начинается в IX–X веке и достигает своего апогея в XII. Немецкая торговля развивается к концу владычестве Каролингов, но пространственно она еще крайне ограничена. Товары текут вдоль важнейших речных артерий. Но и по рекам стоят заслоны, отделяющие Германию от богатых соседних торговых областей: путь в Византию прегражден венграми, путь на северо-восток oтрезан отсталыми славянами. На пути в Италию – трудно проходимые Альпы.
Рейн – средоточие германской торговли, около него возникает и множится хлопотливая и богатая жизнь.
Майнц расположен в узле важнейших речных артерий, около него в рейнское течение вливаются воды Майна, истоки которого сходятся с Дунаем, а по берегам растут молодые торговые города.
Крепнут связи с итальянским побережьем, и снова это льет воду на мельницу экономических успехов Майнца, крупнейшего города южной Германии. Особенно усиливается торговое благополучие немецкого юга в эпоху крестовых походов, когда здесь проходят армии крестоносцев и пилигримов и возрастает приток товаров с Востока.
Городу, основанному еще римлянами, выпадает завидная доля.
Арабский путешественник X века пишет о нем:
«Майнц – очень большой город, часть его заселена, а другая – засеяна. Лежит в стране франков на реке, называемой Рейн, и богат он пшеницей, ячменем, рожью, виноградниками и фруктами… Далее следует отметить, что есть там пряности, которые встречаются лишь на самом дальнем Востоке, хотя сам Майнц лежит на самом дальнем Западе. Есть, например, перец, инбирь, гвоздика, лаванда, кость, гилланга. Они привозятся из Индии где растут во множестве».
Пусть не смущает читателей известие о том, что часть города была засеяна – это обычно для средневековья, ибо город того времени мало похож на современный. Даже в XV веке в самом городе Майнце было еще много виноградников и посевов.
МАЙНЦ
Старинная гравюра
В годы подъема в Майнце возводятся великолепные постройки собора, ратуши, многих церквей, развиваются ремеслы и торговля, город богатеет.
Еще в начале XIV века Майнц был настолько богат, что мог ссудить императору Карлу IV – 71000 гульденов.
Расцвет города сочетался с усилением могущества майнцского архиепископа. Он один из первых князей королевства. В числе семи курфюрстов
архиепископ выбирает Немецкого короля и римского императора.
Если он друг императора, то нередко занимает первенствующее место при дворе и участвует в важнейших предприятиях империи. Таким был Христиан, один из величайших воинов и дипломатов Фридриха I Барбароссы. Он совершил вместе с императором поход на Рим.
После похода на Ломбардию Фридрих устроил в Майнце сказочно великолепный праздник. В мае 1184 г. здесь на берег Рейна съехались сорок тысяч рыцарей. Три дня длились церковные торжества, турниры и народные развлечения.
Долго странствующие труверы
Генрих Вембеке и Гюго Прованский рассказывали о неслыханном блеске этого торжества.
Если архиепископ майнцкий был врагом императора, то он был враг опасный и беспощадный.
После смерти императора Рудольфа курфюрсты вместо его сына избирают графа Адольфа Нассауского. Руководящую роль в этом избрании играет архиепископ майнцкий Гергарт. Подоплека избрания графа – новый император обязался сделать ряд уступок князьям и в частности уплатить долги майнцкого архиепископа.
Правление императора было недолгим. Адольф пришелся не по вкусу властолюбивому архиепископу. Гергарт организует заговор против императора и призывает на престол сына Рудольфа – Альбрехта Австрийского.
Через четыре года после избрания – 23 июня 1298 г. – в Майнце созывается незаконное совещание курфюрстов и «мудрых людей», принимающее решение о низложении императора, и майнцкий архиепископ издает об этом манифест.
В этом манифесте сказано:
«Вышеназванного господина Адольфа, который оказал себя столь недостойным королевской власти и который за свои злодейства и прочие дела отвергнут богом, мы лишаем царства – да не царствует более! – и открыто заявлям, что лишил его господь и тем самым согласно единодушно выраженному решению курфюрстов постановляем освободить от нерушимой присяги всех тех, кто связан с ним оной, накрепко запрещая кому-либо впредь повиноваться и служить ему как королю».
2 июля Альбрехт пал в битве с новым претендентом на королевский престол.
В майнцком соборе на надгробном памятнике Петра фон Аспельта изображена огромная фигура этого архиепископа в великолепном облачении. Перед ним три короля: Генрих VII, Людовиг Баварский и Иоган Богемский, коронованные Петрам. Они едва доходят до пояса архиепископа, властно простирающего над ними руку.
Камень, вопиющий о прошлой славе!
Майнцкий собор, построенный в 1181 г. – каменная книга этого ушедшего величия города, прекрасный образец романского стиля и прогресса средневековой архитектуры.
Дни расцвета ушли безвозвратно – в XIV–XV веке население в Майнце достигает всего 5 тыс. человек, а Страсбург, Нюренберг и Аугсбург насчитывают уже до 20 тысяч.
Торговое значение города подорвано перемещением внутренней германской торговли на Север, с возникновением Ганзы, и сокращением восточной торговли из-за борьбы с наступающими турками.
Успехи промышленности минуют Майнц и выдвигают на первый план хозяйственной и политической жизни другие города и области Геомании.
Город обременен долгами, постоянные внутренние смуты подтачивают его силы.
Но как уходящее море оставляет богатства вековых отложений, так и прошлый хозяйственный и культурный расцвет страны или города не исчезает бесследно.
Прошедшее Майнца воскреснет в Гутенберге и через него покроет город нувядаемой славой.
И все-таки, в этот город вновь потянуло Иогана Генсфлейша-Гутенберга, здесь он пытается завершить начатое им замечательное предприятие. Возвратился он в Майнц, вероятно, в конце 1444 или в начале 1445 года.
Ребенком он слышал рассказы о прошлом величии родного города и лучших днях своих предков.
Он помнил облик города долгие годы, перед глазами родной Майнц стоял таким, каким он видел его в юности.
Вокруг город, подобно широкому поясу, обнесен массивной городской стеной, (толщина ее 5? футов), с многочисленными сторожевыми башнями и фортами, выходящими к Рейну.
Над городом господствовал собор – гордость горожан и духовный центр средневекового бюргерского общежития. Политическим центром была ратуша готического стиля, расцвет которого совпадал с эпохой завоевания городских свобод. Суровое трехэтажное здание с четырьмя башенками по углам; расположенное в одной из наиболее высоких точек города, оно было как бы символом патрицианской власти. Вокруг вились нити многочисленных улиц: узких, кривых и грязных, как и во всех средневековых городах.
Со времени цеховой революции 1332 г. официальному светскому центру – ратуше – противостоял другой, не менее сильный политически. Он принадлежит цехам. Совет общины и цехи собирались в двух домах – Момпазилиер (это название происходило от фамилии их владельцев – Монпелье).
Два центра, две группы, борющиеся за власть. Все это памятно Иогану с детских лет.
Собор не одинок в этом море построек – много монастырей и церквей в городе Майнце. При них школы. По документам того времени школы были при церкви св. Виктора, св. Кристофа и других, в одной из них обучался сам Иоган. При монастыре кармелитов
– латинская школа, где преподавались философия и теология,
она положила начало возникновению университета, который основан в Майнце только в 1477 году.
Пусть при жизни изобретателя в городе нет университета, в других городах получают образование его обитатели. Насчитывают до семи граждан, современников Гутенберга, проходивших курс в знаменитом Болонском университете. Одним из них был доктор Конрад Гумери, с которым жизнь свела Гутенберга в его последние годы.
Не только в воспоминаниях молодости, но и вообще по представлениям того времени, город был велик, огромен. И внешность его богата и великолепна, – соперничала она с блеском других немецких городов.
Германия этой эпохи – страна зажиточных бюргеров, – внешний блеск их быта поражал иностранцев. Недаром кардинал Эней Сильвий Пикколомини (позднее папа Пий II), посетивший Германию в 1458 г., писал:
«Мы откровенно говорим, что никогда Германия не была богаче и никогда она не поражала так своим блеском, как в настоящее время. Трудно найти в Европе что-нибудь великолепнее и прекраснее Кельна с его удивительными церквами, городскими ратушами, башнями и дворцами, с его гордыми бюргерами, величественной рекой и плодоносными полями».
Не меньше похвалы растачал он также Майнцу, Вормсу, Шпейеру, Базелю и Берну. «Некоторые из домов страсбургских граждан так величественны и богаты, что ни один король не счел бы унизительным для себя жить в них. Нет сомнения, что шотландские короли были бы рады иметь такие же удобные жилища, какими пользуются нюренбергские бюргеры средней руки. Ни один город в мире не превзойдет богатством Аугсбурга; в Вене имеется несколько дворцов и церквей, которым могла бы позавидовать сама Италия».
И вот теперь, когда после ряда лет скитаний и борьбы, умудренный опытом виденного и пережитого. Гутенберг возвращается в Майнц, конечно, город кажется ему иным – не таким, как в детстве, – «гигантским и великолепным».
Резче, выступают перед глазами контрасты между великолепием и нищетой между отдельными величественными зданиями и рядом с ними расположенными лачугами. Заметнее жалкий вид грязных улиц, о неприглядности которых не мог умолчать и любезный кардинал Эней Сильвий.
Иоган научился понимать, что за кажущимся благополучием и богатством скрывается тяжкое экономическое положение города и обостренные общественные противоречия.
Внешне все знакомо ему в этом городе: здания, улицы, мощное течение Рейна, шумные толпы на рынке и извечный звон церковных колоколов, но в этой знакомой оболочке за долгие годы его отсутствия выросла новая жизнь новых людей.
VI. ВОПЛОЩЕНИЕ ИДЕИ
ЦЕХОВАЯ революция 1428—29 г. только на краткий срок дала ремесленникам перевес в городском управлении.
Вскоре патриции оправляются от нанесенного им поражения и к 1437 г., занимают половину мест в магистрате, фактически они снова правят городом.
Жалкое правление, которое оканчивается полным банкротством. Оно доказало неспособность верхушки городской знати политически и экономически руководить Майнцем в изменившихся условиях и поправить расшатанное городское хозяйство. Новая революция наносит смертельный удар майнцкой патрицианской олигархии.
Начало этой революции было положено конституционным актом: осенью 1444 г. магистрат по требованию цехов выделил комиссию четырех (двое от патрициев и двое от цеховых) для проверки финансового положения города. Ремесленники и торговцы – эти рассчетливые и скупые хозяева, – требовали отчета в расходовании средств, которые город отрывал от их накоплений, они добивались твердых гарантий в том, что, наконец, их промыслы получат твердую почву.
Несмотря на все старания магистрата, нельзя было скрыть полного провала его хозяйственной политики: выплата ренты возросла с 3? до 5 %, городской долг увеличился почти вдвое, кредит Майнца упал. Бесхозяйственность управления была вопиющей.
В ноябре последовал роспуск магистрата, и новый его состав был сформирован исключительно из представителей цехов. В декабре законодательный акт возвестил о том, что впредь членами Совета могут быть ремесленники.
Против свергнутого патрицианского магистрата в начале 1445 г. начался судебный процесс. Карающему мечу правосудия надлежало довершить торжество ремесленников над их исконными врагами.
Двадцать лет назад цеховая революция заставила Гутенберга покинуть Майнц, теперь, после того как сословие, к которому он принадлежал, терпит окончательное поражение в борьбе с цехами, он возвращается обратно. Какое странное противоречие! Не другой ли Гутенберг появился в Майнце?
Разрешают это противоречие годы скитаний и жизни Иогана в Страсбурге.
Иоган Гансфлейш-Гутенберг оставил Майнц молодым бездельником, гордым отпрыском знатного рода, претендентом на привилегированное общественное положение. Пестрый юнкерский костюм его быстро пообносился, претензии на власть, привелегии и богатство лопнули, как мыльный пузырь.
В Страсбурге родился другой Гутенберг.
Прошедшие годы борьбы и труда не только превратили юношу в зрелого мужа, развернули грудь, отяжелили стан, перерезали морщинами лоб и вооружили опытом его незаурядный ум, – нет, изменения были гораздо более глубокими.
В Майнц вернулся Гутенберг – изобретатель книгопечатания. Человек, который лучшую творческую часть своей жизни отдал труду, первый работник до сих пор неведомого искусства – его создатель. Пусть преимущества его принадлежности к патрицианскому сословию сегодня призрачны, и невесомы, пусть он беден, взамен этого Гутенберг владеет секретом нового искусства и опытом в неизвестном ремесле – неотъемлемо принадлежащим ему товаром, который он сумел реализовать по хорошей цене.
Победа цехов не могла пугать Иогана, наоборот, она позволяла ему надеяться на экономический подъем родного города, где он рассчитывал теперь найти благоприятные условия для основанного им книжного производства.
Так разрешается вопрос о двух Гутенбергах, о тайне перевоплощения и эта «тайна» не скрывала ни магии, ни колдовства, в которые свято верило средневековье.
Счастье Гутенберга, что эта вера в колдовство не встала поперек его изобретательского пути.
Книгопечатание лишало заработка в первую очередь монахов-переписчиков, рассеянных по бесчисленным монастырям. Им ничего не стоило, обороняясь от нового искусства, объявить его творением дьявола, а изобретателя – прислужником сатаны, как это ни покажется невероятным человеку двадцатого века.
Германское законодательство средних веков не раз официально упоминает о чародействе. В «Саксонском зеркале» чародейство было поставлено рядом с ересью и отравлением, как преступление, за которое полагается костер. Церковь сама поддерживала веру в колдовство. Руанский собор в 1445 г. говорил о колдунах, а собор в Лизье 1448 г. приказывал священникам в праздничные и воскресные дни объявлять отлученными от церкви всех ростовщиков, колдунов и гадателей.
Хроника Фульдского монастыря рассказывает следующий эпизод из области борьбы с темной силой, который имеет непосредственное отношение к Майнцу:
«Есть некая деревня недалеко от города Бингена… где нечистый явно обнаружил свои козни. Сперва он проявил свою вражду к местным людям, бросая камни и сотрясая стены домов точно молотом; затем враг прямо говорит, выдавая кое-кому других за воров; и сея вражду между обитателями деревни; наконец, он возбудил всех против одного человека, из-за грехов которого якобы приходилось всем терпеть… И вот тот человек, чтобы умилостивить своих односельчан, хотевших убить его, очистился раскаленным железом от всех преступлений, какие ему приписывались. Тогда посланы были из города Майнца пресвитеры и дьяконы с мощами и крестами, чтобы изгнать нечистого из этих мест. И когда те в одном из домов, где он свирепствовал более всего, справляли службу и кропили святою водою, древний враг, бросая камни, окровянил не мало жителей той деревни, собравшихся сюда, тем не менее он угомонился на изрядное время».
Вера в колдовство на многие столетия пережила XV век.
Что такая опасность была для Гутенберга вполне реальной, доказывает сожжение в Кельне первых экземпляров печатной библии, как дела рук сатаны. Сведения эти не документальны, но они характерны для Кельна, германского центра ортодоксального
католичества и места активной деятельности инквизиции.
Кельнский университет в 1487 г. определил, что всякий, кто будет оспаривать действительность искусства ведьм должен преследоваться, как мешающий деятельности инквизиции. Не даром в начале XVI века именно кельнское духовенство стояло во главе преследования Иогана Рейхлина,
и этот город являлся одним из центров борьбы с гуманизмом и штабом «темных лютей», гениально осмеянных Ульрихом Гуттеном.
В марта 1444 г. Гутенберг еще находился в Страсбурге. Мы видим, что ничто не могло удержать его от появления в Майнце, но остается неясным, почему он оставил Страсбург.
Выселение его, очевидно, связано с арманьякской войной.
Арманьяки были наемными французскими дружинами, названными так по имени своего предводителя графа д'Арманьяк. Народ дал им беззлобно-шутливое прозвище «арме гакен» (бедное дурачье), которое мало соответствовало мрачным подвигам этих разбойничьих банд.
Роковое появление арманьяков в Эльзасе, повлекшее за собой разоренье богатого края, было вызвано неосмотрительной просьбой императора Фридриха III к королю французскому Карлу VII о помощи для борьбы с непокорной Швейцарией.
Фридрих III занимал императорский престол с 1440 по 1486 г. Все царствование его было цепью неудач и дальнейшего падения и без того дискредитированной императорской власти. Это был император-землевладелец, главной заботой его было округление владений Габсбургского дома, представителем которого он являлся.
Не империя а интересы своего княжества направляли его политику, и в этой области, надо отдать ему справедливость, он сумел добиться ряда успехов.
Сжатую и яркую характеристику этого императора дал один кардинал в письме к своему другу: «Фридрих – человек нерешительный, скрытный, не имеющий понятия о чем-либо общем и сводящий все на свою личную выгоду».
В начале своего царствования император потребовал от Швейцарии, с которой у Габсбургов была многолетняя вражда, возвращения всего отнятого у его дома, взамен чего Фридрих соглашался подтвердить ее льготы. Швейцарцы отказали императору, зная призрачность его реальной власти.
Тогда-то Фридрих и обратился за помощью к французскому королю. Карл был рад отделаться от арманьяков, и их войско, насчитывающее от 20 до 40 тыс. человек, пришло под начальством дофина, чтобы в союзе с Габсбургом разгромить Швейцарию.
Фридрих, очевидно, и сам не ожидал появления столь многочисленных арманьякских орд в своих землях.
Швейцарцы оказали геройское сопротивление союзникам, и после сражения на реке Бирс у часовни святого Иакова, арманьяки отступили и вторглись в Эльзас, предпочитая грабеж мирного немецкого населения тяжелой борьбе с воинственным швейцарским ополчением.
Доведенные до отчаяния эльзасцы заставили арманьякские банды уйти из своей страны только в 1445 году.
Разграбление Эльзаса французскими наемниками не могло не отразиться на экономическом положении Страсбурга. Больше того, есть сведения, что в 1444 г. шайки арманьяков напали на Страсбург и разграбили монастырь св. Арбогаста и примыкающие к нему дома. Возможно, что пострадал дом, в котором жил Гутенберг. В эти именно дни Гуттенберг направляется в Майнц, сопутствуемый неизменным слугой Бейльдеком. Надо думать, что Гутенберг перевозит с собой орудия и приспособления своего искусства, ибо вскоре появляются первые в истории человечества печатные произведения.
Из под печатного станка Гутенберга около 1445 г. вышел фрагмент
страшного суда, а через два года астрономический календарь на 1448 г. Оба эти произведения впервые отпечатаны металлическими подвижными литерами.
Астрономический календарь найден в 1901 г. Готфридом Цедлером в Висбаденской библиотеке. Напечатан он наиболее старым известным шрифтом. Так как этот календарь относится к 1448 г. т. е. все основания полагать, что отпечатан он не позднее конца 1447 года.
Техника печати календаря, относительно, настолько несовершенна, что он не мог быть первым опытом Гутенберга. Сравнение его с некоторыми другими мелкими печатными произведениями позволяет отнести их к предшественникам этого календаря.
Майнцкий фрагмент страшного суда, хранящийся в Гутенберговском музее в Майнце, напечатан сходными с календарем, но все же несколько более несовершенными литерами. Появление этого фрагмента приурочивают к более раннему периоду и относят к 1445 году.
Если Гутенберг, возвратившись в Майнц, мог вызвать удивление сограждан своим новым обликом, то его новое искусство должно было удивить все человечество, – столь потрясающе велика разница между тем, чем была печать до того, как Гутенберг посвятил ей свой талант и труд, – и книгопечатанием, изобретенным доселе безвестными майнцким горожанином.
Наиболее совершенными образцами европейского печатного ремесла до Гутенберга были народные картины, нередко с несколькими строками текста, который пояснял их содержание. Техника изготовления этих картин такова: писцы-рисовальщики делали на деревянной доске, обычно грушевой, рисунок и подписи. Все части доски, свободные от рисунка, углублялись вырезыванием и рисунок делался выпуклым.
Доску покрывали краскою, налагали на нее лист бумаги и притирали последний деревяшкой или костяшкой. Таким образом получался оттиск.
С такими техническими средствами и так организованным процессом печатания нечего было и думать о воспроизведении книг с обширным текстом, ибо труд вырезывания и печатания был бы страшно длителен и дорог. Кроме того, деревянный шрифт быстро снашивался при многократном тиснении. После изготовления немногих экземпляров необходимо было начинать вновь тяжкий труд вырезывания текста на досках.
Изобретение Гутенберга произвело коренной переворот потому, что оно разрешало проблему изготовления книг любого объема, во много раз ускоряло процесс их печатания; оно обеспечивало приемлемые цены на книги и рентабельность работы.
Это изобретение совершенно изменило технику печати и перестроило структуру печатного процесса.
Гутенберг рассек ремесленное единство простейшей печати на отдельные специализированные виды работы: изготовление шрифта, набор и печать. На его долю может быть выпала честь предвосхитить мануфактурные формы организации производства, которые с XVII века должны были победить ремесло, чтобы потом породить капиталистическое производство и пасть под его могучим натиском.
Основу изобретения составляет создание того, что теперь называют
шрифтом
, т. е. металлических брусочков (литер) с выпуклостью на одном конце, дающей отпечаток буквы.
Литера настолько проста, что мы воспринимаем ее как нечто само собой разумеющееся, и странной кажется длительная, кропотливая работа, которую должен был проделать Гутенберг, чтобы создать литеру. А между тем без преувеличения можно сказать, что Гутенберг на деле доказал свою гениальность, разрешив вопрос об изготовлении шрифта, и именно этим создал новое искусство.
Начал он, видимо, с простого разделения деревянной доски на подвижные деревянные литеры. Однако этот материал, вследствие своей ломкости, изменения формы от саги и неудобства закрепления в (печатной форме, быстро доказал свою непригодность для разрешения задач, стоявших перед изобретателем.
Возникновение идеи металлического шрифта еще не предрешало достижения необходимых результатов. Вероятнее всего Гутенберг начал с вырезывания букв непосредственно на металлических пластинках и только позднее освоил мысль об огромном преимуществе отливки совершенно однотипных букв в раз созданной форме.
Но была еще одна деталь, над которой пришлось немало потрудиться изобретателю – это создание
пунсона
.
Можно, конечно, в металле вырезать вглубь форму буквы или слова и потом, вливая в приготовленные таким образом формы легкоплавкий металл, получить литеры с выпуклым очком буквы.
Однако возможно значительно упростить задачу, если сделать одну модель выпуклой буквы на твердом металле – пунсон. Пунсоном оттискивают в более мягком металле ряд обратных углубленных изображений нужной буквы, получают матрицы и после этого организуют быструю отливку любого количества литер.
Следующий этап – нахождение сплава, который обеспечивает одновременно легкость изготовления (литья) и достаточную прочность шрифта, выдерживающего многократное печатание.
Только изобретение пунсона, необходимого сплава и организация словолитни знаменовали решительный и бесповоротный успех.
Весь этот путь исканий был крайне долог и труден, и неудивительно, что Гутенберг мог употребить на прохождение его почти весь пятнадцатилетний период страсбургской жизни.
Гутенбергу, очевидно, принадлежит введение первой наборной кассы и крупные новшество в печатании – создание печатного станка.
Печатный станок Гутенберга крайне несложен – это простой деревянный винтовой пресс.
ОБЩИЙ ВИД ТИПОГРАФИИ XVI ВЕКА
Забудем на несколько минут современность, ряды линотипов и монотипов, бешеный бег ротационных машин, современную механизацию новейших могучих типографий. Мы вернулись назад к первым годам печатного искусства.
Разборные формы, заключающие углубленное очко отливаемой буквы, уже изготовлены.
В котелке, вмазанном в небольшую печь, расплавляется металл. По книге расходов монастырской печати во Флоренции с 1447 по 1483 г. мы знаем состав сплава: металл (вероятно сурьма), медь и олово.
У кассы со шрифтом, поставленной наклонно, работает наборщик, держа верстатку в левой руке. Верстатка деревянная, вмещает немного строк и приспособлена только для одного формата. В первое время наборщики часто набирали не непосредственно по рукописи, а под диктовку. Верстка набора (приведение первоначально набранных полос к одинаковым по длине страницам книги) уже в XVI веке производилась специальным рабочим – метранпажем.
Краска для печати изготовлена заблаговременно, состав ее: вареное льняное масло, щелок, смола, кошениль и сажа. Варка масла из боязни пожара производилась обычно за городом и часто являлась родом празднества типографов.
