Ты молодец, - сообщил крест.
      Почему ты не вмешался?
      Ты и так хорошо справился.
      Я начал раздевать следователя. Если у меня и есть какой-то шанс покинуть это негостеприимное заведение, то только если я замаскируюсь под монаха. Хотя и в этом случае шансов практически нет. Но не идти же добровольно на дыбу!
      Монах-следователь был не только мертв, но и успел обгадиться перед смертью. Хорошо, что пострадало только нижнее белье.
      Плохо, что ряса мне мала размера на три по объему и на один по росту. А сапоги совсем не подходят.
      Хорошо, что ряса такая безразмерная одежда. И еще хорошо, что палачи здесь такие здоровые, сапоги того, кого я припечатал в колено, а потом в висок, оказались впору.
      Я мысленно перекрестился и вышел из комнаты.
      Длинный коридор. Вдоль одной стены одинаковые окованные двери, вдоль другой одинаковые зарешеченные окна под потолком. Окна темные, а это значит, что сейчас ночь. Плохо.
      Интересно, если я надвину на голову капюшон, я сразу привлеку внимание или монахи иногда ходят в таком виде внутри здания? Не знаю. У всех троих капюшоны были откинуты, значит, лучше не рисковать и идти так. Здание на вид большое, вряд ли тут все знают всех.
      Справа коридор заканчивается тупиком, слева - круто заворачивает куда-то в неизвестность. Выбора нет, надо идти налево.
      Я подошел к изгибу коридора, глубоко вдохнул, выдохнул и совершил маневр думера. То есть, повернулся лицом к стене и сделал плавный, но быстрый шаг в сторону.
      Коридор заканчивался мощной решеткой из чугунных прутьев в палец толщиной. А за решеткой стоял тощий и белобрысый паренек лет восемнадцати и с любопытством таращился на меня. Одет юноша был в коричневую рясу. За ним смутно угадывалась в полумраке вторая решетка, за которой... кажется, там начинается лестница.
      Я не смог скрыть удивление при виде этой картины, и брови юноши, на мгновение взлетевшие на лоб, сошлись на переносице.
      - Ты кто такой? - спросил он деланно строгим голосом.
      Крест!
      Нет. Ты справишься сам.
      - Задержанный, - сказал я.
      И доброжелательно уставился на часового. Он сделал сложную гримасу, как будто хотел помотать головой в растерянности, но в последний момент удержался.
      - Почему без охраны? - спросил он.
      - А от кого меня охранять? Нешто я епископ какой?
      Парень не нашелся, что ответить. Несколько томительных секунд он пытливо вглядывался в меня, а потом достал свисток, такой же, как у амбалов в красных рясах, и засвистел. Звонкая трель в гулких каменных коридорах действует оглушающе. Я непроизвольно вздрогнул.
      Я присел на корточки, прислонившись спиной к стене, и вежливо спросил парня:
      - Как дела?
      - В порядке, - машинально ответил тот и тут же резко спросил:
      - Откуда у тебя ряса?
      - Замерз.
      - Что с отцом Афанасием?
      - Ничего, - ответил я чистую правду. Смерть - это ничто, не так ли?
      Парнишка свистнул еще раз, откуда-то со стороны лестницы донеслась неразборчивая брань и снова все стихло.
      - Хорошо у вас служба поставлена, - констатировал я и достал крест из-за пазухи.
      Часовой тонко завизжал, бросился к противоположной решетке и стал трясти ее изо всех сил, не забывая оглушительно свистеть. Решетка не поднималась, не опускалась и не уезжала в стену, очевидно, она управляется дистанционно и часовой просто не может покинуть пост без разводящего. Оригинально.
      Лестница изрыгнула очередную порцию проклятий и где-то вдалеке гулко затопали сапоги. Кто-то спешил на помощь.
      - Чип и Дейл, - пробормотал я и засмеялся.
      А потом подумал "а что мне терять, собственно?" и запел.
      Я начал петь "Дальше действовать будем мы", но не успел еще допеть первый куплет, как за второй решеткой появилось подкрепление в лице двух монахов, на этот раз, видимо, для разнообразия, одетых в серые рясы. Скудное освещение не позволяло разглядеть их лица.
      - Семка, господи тебя накажи! Чего свистишь? - рыкнул один из монахов голосом терминатора.
      Семка выронил свисток и начал объяснять заплетающимся голосом:
      - Ваше преподобие... чернокнижник... не губите...
      При слове "чернокнижник" монах поднял голову и увидел меня. Коротким жестом он оборвал Семкино словоизвержение и воцарилась полная тишина. Несколько секунд я чувствовал на себе мрачный взгляд этого неподвижного серого изваяния, потом изваяние заговорило:
      - Ты действительно чернокнижник?
      - Никак нет, ваше преподобие, - ответил я и лучезарно улыбнулся.
      - Как ты здесь оказался?
      - Его отец Афанасий... - начал объяснять Семка, но серый силуэт цыкнул на него и Семка умолк.
      - Затрудняюсь сказать, - сообщил я и улыбнулся еще раз.
      - Ты мне глазки не строй! - рявкнул серый. - Отвечай быстро, внятно и по делу.
      Я состроил серьезное выражение лица, я представил себе, что передо мной стоит не загадочный серый монах, а подполковник Сухостоев, бывший мой замкомполка по строевой. Стоило мне только подумать об этом, как сработал рефлекс, вбитый двумя годами муштры, я выпрямился и застыл по стойке "смирно". Серый удовлетворенно крякнул.
      - То-то же, - пробурчал он. - Две недели по двести поклонов в день. И еще пять нарядов вне очереди. А когда протрезвеешь, зайдешь к отцу Иоанну на покаяние, я прослежу. И чтобы молитвы не орал больше! Здесь тебе не лавра какая-нибудь! Беда с этими учеными...
      - Ваше преподобие! - пискнул Семка. - Разрешите обратиться!
      - Не разрешаю, - отрезало ваше преподобие и серые силуэты стали таять в полумраке, удаляясь.
      - Но это же чернокнижник! - завопил Семка, проигнорировав запрет начальника. - Его красные братья в спячке принесли, а он ожил и на нем ряса отца Афанасия!
      Серая гора снова явилась из сумрака.
      - Это правда? - спросило преподобие.
      - Никак нет, - ответил я, - я не чернокнижник. Я только подозреваюсь в чернокнижничестве.
      - Издеваешься? - догадался серый. - Где ученый?
      - Там, - я показал рукой назад.
      - Отойди от решетки, - приказал серый.
      Я отошел.
      - Дальше!
      Я сделал еще шаг назад.
      Силуэт монаха совершил неясное шевеление, дальняя решетка поднялась и на освещенной части сцены появились два новых персонажа.
      Серый монах был воистину огромен, больше всего он был похож на Арнольда Шварцнеггера в роли Конана-варвара, только еще больше и страшнее. И еще, в отличие от Конана, его большие серые глаза светились какой-то неясной внутренней силой, напомнившей мне Коннора Макклауда. Наверное, таким же был взгляд Сталина.
      Второй монах выглядел сильно уменьшенным подобием Микки Рурка в фильме про ирландских террористов. Молодой, симпатичный, но какой-то совсем не мужественный, тем не менее, он выглядел опасным. Так опасна гремучая змея или мелкая собачка, натренированная по схеме "укуси и отскочи".
      Оба персонажа вошли в пространство между решетками, большой монах пошевелил губами и задняя решетка опустилась, острые пики, которыми увенчивались нижние концы вертикальных прутьев, вошли в углубления в полу и решетка снова стала несокрушимой стеной, отделяющей тамбур от остального здания. Похоже, что эта решетка управляется магией. А значит, чтобы выбраться отсюда, нужно подобрать заклинание... нет, мне отсюда точно не выбраться.
      Большой монах хмуро посмотрел на меня исподлобья и зашептал что-то неразборчивое. Крест отметил, что творимая волшба вредоносна и направлена на меня, но недостаточно сильна, чтобы крест не смог ее нейтрализовать. Я поинтересовался, что это за волшба, но крест сообщил, что этот вопрос выходит за рамки его компетенции.
      "А ведь это выход", - подумал я и медленно опустился на четвереньки, состроив обиженное лицо. Далее я представил себе, что я - Рэмбо, которого пытают враги и скорчил несколько соответствующих гримас, после чего расслабленно улегся на пол.
      - Он притворяется, - сообщил маленький монах мягким и мелодичным тенором.
      Воцарилось напряженное молчание. Потом большой спросил:
      - Ты уверен?
      - Уверен.
      - Попробуй ты.
      Неразборчивый шепот. Голос маленького:
      - Нет, ничего не получается. На него не действует слово.
      - Темный святой? - саркастически усмехнулся большой.
      - Надеюсь, что нет. Может, у него амулет...
      - Тогда пойдем отсюда. Кто его знает, на что он способен. Думаю, владыка не рассердится, когда я ему доложу. Случай слишком серьезный.
      Снова шепот и я услышал, как дальняя решетка поднимается.
      - А ты куда собрался? - рявкнул серый.
      - Я... а... а что... - запищал Семка.
      - А то! Пока смена не кончилась, стой здесь! А потом...
      - Отец Амвросий, - вмешался маленький монах, - устав запрещает накладывать взыскания на часового.
      - ... после узнаешь, - закончил мысль большой.
      И они удалились. Я открыл глаза и сел. Семка стоял, прижавшись спиной к дальней решетке, он смотрел на меня расширенными от страха глазами и его нижняя челюсть заметно тряслась.
      13.
      Следующий час оказался не столь богат событиями. Я прогулялся по коридору, в котором был заперт, и заглянул во все комнаты, благо у одного из амбалов из кармана выпала связка ключей. Все комнаты оказались стандартными помещениями для допросов, в каждой имелся стол со стулом, скамьей и письменным прибором, обитая железом дверь, зарешеченное окно под потолком и больше ничего.
      Оба красных брата были живы. Тот, кого я уложил первым, чувствовал себя совсем плохо, похоже, я серьезно повредил ему череп, когда ударил его ногой, чтобы не дергался. У нас во взводе санитаром был парень, который на гражданке тоже работал санитаром в травматологическом отделении какой-то больницы, он рассказывал, что в таких случаях делают рентгеновский снимок мозга, определяют, где произошло кровоизлияние, а потом в нужном месте черепа просверливают дыру и откачивают кровь специальным устройством вроде большого шприца. А в особо запущенных случаях в черепе сверлят дырки по всей окружности, потом снимают скальп, срезают верхушку черепа циркулярной пилой и вправляют мозги в самом прямом смысле из всех возможных. Он еще рассказывал, как у них в больнице один пациент, хорошо приложившийся башкой по пьяни, потом, когда отошел от наркоза и протрезвел, решил, что находится в вытрезвителе, и поперся на пост к медсестрам качать права, вырвав при этом все капельницы, когда вставал с постели. Брр... Жутко, конечно, но, скорее всего, в этом мире медицина до такого уровня еще не доросла, а значит, этот монах - не жилец.
      Второй красный брат, судя по всему, отделался легким сотрясением мозга. Когда я зашел в комнату, где меня допрашивали, этот тип стрельнул глазами в сторону валяющейся на полу дубинки, но благоразумно решил не лезть на рожон. И правильно сделал.
      - Ну что, оклемался, болезный? - спросил я.
      - Оклемался, - мрачно проговорил болезный.
      - Как зовут-то тебя?
      - Степаном.
      - А меня - Сергеем. Будем знакомы, стало быть.
      На лице Степан явственно читалось, что новому знакомству он совершенно не рад. Я его понимаю.
      - Скажи мне, Степан, - начал я, - а где это мы находимся?
      - Нешто сам не знаешь? - удивился Степан.
      - Не знаю.
      - Матросская тишина это.
      - Надо же! - удивился я. - А я думал, Донской монастырь.
      Степан посмотрел на меня, как на идиота.
      - А вот еще что, - спросил я, - почему у вас, монахов, у всех рясы разноцветные? У тебя с товарищем рясы красные, у пацана, что на часах стоит коричневая, у этого, - я показал на раздетый труп, - серая была?
      - Коричневая раса - послушник или чернец, стало быть, - Степан говорил с крайне удивленным выражением, видимо, он объяснял мне азы, известные здесь каждому ребенку, - черная - монах-воин, серая - монах-келейник, фиолетовая - меч господень.
      - А красная?
      - Красная - плеть господня.
      - Палач, что ли? И много вас тут таких плетей?
      - Да почитай, что вся обслуга тюремная.
      - А серые - это следователи?
      - Следователи носят серое или черное.
      - Понятно...
      Второй палач резко сел и его обильно вытошнило.
      - Надо бы его вытащить отсюда, да к врачу, - сказал я, - жалко человека.
      - Разве ты умеешь решетку поднимать?
      - Нет. А ты?
      - Кто бы мне слово доверил... Нет, не вытащить нам его. Да и зачем? Все одно не жилец.
      - А если волшебством там или молитвой...
      - Кто же ради него бога просить станет? Нет, Андрюшка теперь не жилец, ты его славно приложил.
      - А что мне делать оставалось?
      - Не дергаться. Ты уж извини, добрый человек, но ты тоже уже не жилец. Знаешь, что за убийство келейника бывает?
      - Видел уже. Всю деревню вырезают.
      - Вот именно. Ты бы лучше поясок от рясы взял бы да и повесился бы. Чего тебе терять, душа все равно загублена, а так родных спасешь.
      - До моих родных им не добраться.
      - Зря ты так говоришь. Устроят тебе зеленый лист - сам все и расскажешь. Только не будет тебе зеленого листа, для тебя и дыбы хватит, ты уж поверь мне.
      - Добрый ты.
      - Какой есть.
      В конечном итоге мы со Степаном подтащили Андрюшку к решетке, что вызвало у Семки очередной приступ ужаса, но уже не столь впечатляющий. Привыкает парень. Я привалился к стене, палачи разместились напротив и мы принялись беседовать о всякой всячине, коротая время. Вначале я пытался что-нибудь выяснить о том, что представляет собой эта тюрьма и как отсюда выбраться, но палачи отвечали неохотно, да и сам я быстро уразумел, что выбраться отсюда можно только чудом. Интересно, почему мне совсем не страшно? Крест?
      Ага, подтвердил крест, я дал твоему страху пройти сквозь тебя. Зачем тебе страх?
      "И то верно", - подумал я, - "Зачем мне страх?" И рассказал палачам анекдот про влюбленную парочку, высококультурную маму девочки и вареный фаллоимитатор. История понравилась и повлекла за собой дискуссию о месте и роли фаллоимитаторов в жизни общества, и когда на лестнице зазвучали шаги, все, кроме несчастного Андрюшки, пребывали в замечательном расположении духа.
      14.
      На этот раз по мою душу явилась целая делегация аж из семи человек. Возглавлял ее неизвестный мне щуплый седобородый монах в черной рясе и с высоким клобуком на голове. Я уже знал, что такой клобук - признак высокого чина, вроде лампасов. Несмотря на астеническое телосложение, двигался монах удивительно плавно, он сразу напомнил мне Усмана и я подумал... много чего я подумал, целый хоровод неоформленных мыслей прокрутился в моей голове, но сейчас не время думать, потому что сейчас решится моя судьба.
      Черного монаха сопровождали двое предыдущих посетителей, а также целых четыре меча господних в фиолетовых рясах. Судя по тому, как Степан с Семкой вытаращили глаза при виде этой картины, ко мне начали относиться серьезно.
      Дальняя решетка подпрыгнула и взлетела вверх, как будто под ней взорвали маленький пороховой заряд. Монах в черном шагнул в освещенное пространство, Семка мгновенно вытянулся в струнку, сложил руки по швам и начал рапортовать:
      - Владыка! За время моего дежурства случились следующие происшествия. По приказу и в сопровождении отца Афанасия из следственного отдела брат Андрей и брат Степан, - он указал на палачей, которые тоже стояли по стойке смирно, точнее, брат Степан стоял, а брат Андрей пытался, - доставили в камеру для допросов вот этого чернокнижника. Потом отец Афанасий позвал братьев, был слышен шум драки, а потом сюда вышел чернокнижник в рясе отца Афанасия. Я поднял тревогу и сюда явились отец Амвросий и отец Авраам...
      - Я докладывал дальнейшее, - перебил Семку отец Амвросий.
      - Ничего-ничего, - отмахнулся владыка, - я послушаю еще раз. Продолжай, отрок.
      - Отец Амвросий и отец Авраам, стало быть, - продолжил отрок, - так вот, они явились и хотели сомлеть чернокнижника, и он вроде как сомлел, но отец Авраам сказал, что он притворяется. И тогда они ушли. А чернокнижник встал, и получилось, что он и вправду притворялся. А потом он ушел и вернулся с братьями, сидел здесь и рассказывал похабные байки.
      - Что с Афанасием? - спросил владыка.
      Семка перевел взгляд на Степана и тот ответил:
      - Убит. Кулаком в нос.
      Владыка задумчиво посмотрел на меня.
      - А ты, чернокнижник, силен драться, - сказал он.
      - Я не чернокнижник, - возразил я.
      - А кто же ты? Может, у тебя духовное звание есть?
      - Нет.
      - Может, ты и словом не владеешь?
      - Не владею.
      - Может, и клятву принесешь?
      - Может, и принесу.
      - Принеси.
      Я глубоко вздохнул и размеренно проговорил:
      - Клянусь отцом и сыном и святым духом, что не владею словом.
      - Божьим словом, - поправил владыка.
      - Божьим словом, - согласился я. - А если я сейчас солгал, пускай умру на месте.
      Я не умер. Владыка удивился.
      - А почему на тебя слово не действует? - спросил он. - Неужто амулет?
      - Амулет, - согласился я и продемонстрировал крест.
      Владыка так и впился глазами в мой крест, он даже чуть не подпрыгнул на месте от возбуждения.
      - Святой крест, - выдохнул он. - Ребята, - он оглянулся назад, на фиолетовых, - вперед.
      Фиолетовые монахи выступили вперед. Двое вытащили откуда-то из-под ряс увесистые булавы, третий - кистень, четвертый - нунчаки.
      Кажется, это конец, сообщил я кресту.
      Посмотрим, напряженно ответил крест. И добавил после едва уловимой паузы: Попробуй открыть в себе внутреннюю силу. Почувствуй ее и она пребудет с тобой... чего ты ржешь?
      Я не ржу... я просто вспомнил ... неважно.
      Это важно! Соберись!
      Решетка прыгнула вверх и Степан отступил назад, явно не желая лезть в драку. Фиолетовый монах с нунчаками выступил вперед и встал в стойку, вроде бы совершенно не опасную, но как раз этим и опасную, потому что я никак не мог понять, откуда может последовать удар. А если даже я угадаю движение... всегда есть шанс прорваться на ближнюю дистанцию, где оружие не играет большой роли... если у этого типа не спрятан нож где-нибудь в потайном кармане рясы... а что тогда делать? Сдаваться? Этот фокус второй раз не пройдет, они уже знают, на что я способен. Тогда что? Сила? Попробуем ее почувствовать...
      - Стоп! - крикнул владыка и монах с нунчаками послушно отступил. - Ты! Ты владеешь словом! Почему ты жив?
      Я сделал глупое лицо и пожал плечами.
      - Вам виднее, владыка, - сказал я.
      Владыка сделал задумчивое лицо и стоял так несколько секунд.
      Он атакует. Я накапливаю энергию, сообщил крест, чувствуешь?
      Нет.
      Владыка сложил руки в молитвенном жесте и что-то зашептал.
      А теперь?
      Нет.
      В воздухе из ниоткуда сформировалась шаровая молния. Запахло озоном. Я что-то почувствовал и немедленно толкнул это что-то в сторону врага. Молния взорвалась с негромким хлопком, запах озона стал нестерпим, но больше ничего страшного не произошло.
      - Почему ты не атакуешь? - спросил владыка.
      Я ответил вопросом на вопрос:
      - Разве у меня есть шансы?
      Теперь настала очередь владыки пожимать плечами.
      - Если ты поклянешься никому не причинять вред в этом здании, и не пытаться покинуть его, я позволю тебе выйти из этого коридора, - сказал он.
      - Даже если меня будут пытать? - уточнил я.
      - А ты, что, хочешь гарантий?
      - Конечно.
      Владыка состроил зверское лицо и уставился на брата Андрея, беззвучно шевеля губами и делая руками странные жесты. Брат Андрей перестал стонать и встал на ноги, тупо озираясь по сторонам. Его движения замедлились, лицо стало неподвижным, взгляд остановился, а потом я заметил, что его тело становится полупрозрачным.
      За секунду до конца молитвы - бей! - предупредил меня крест.
      Кого? Андрюшку?
      А кого же еще? И ни в коем случае не пропусти удар! Приготовься... три... два... один...
      Я совершил эффектный разворот на одной ноге и влепил второй ногой звонкую затрещину в голову того, что раньше было Андрюшкой. Голова лопнула, как мыльный пузырь. Владыка тяжело перевел дыхание.
      - Ты уже дрался с призраками? - спросил он.
      - Нет.
      - Тогда откуда ты узнал, что... ну-ка, покажи мне свой крест!
      Крест хихикнул и вложил в мое сознание забавный мыслеобраз.
      - Сначала принеси клятву, - сказал я, - что не причинишь мне вреда и не будешь ограничивать мою свободу.
      - Ты не оставляешь выбора, - вздохнул владыка.
      Он что-то прошептал и резко взмахнул руками. Двое фиолетовых бойцов, вооруженных булавами, качнулись, взмыли в воздух и поплыли ко мне, как будто вокруг них чудесным образом установилась невесомость. Впрочем, почему "как будто"?
      Стихия воздуха, констатировал крест, ну что ж, подобное лечится подобным.
      И сообщил мне мое первое слово.
      Я не делал никаких движений и не произносил никаких слов, все необходимое свершилось в моем мозгу или душе или как там оно называется. Что-то злое и безумное в мгновение ока сформировалось внутри меня и передалось по невидимому каналу одному из летящих монахов. Он взревел, взмахнул булавой и ринулся на своего собрата, тот увернулся, и жертва моего заклинания со всего размаху впечаталась головой в каменную стену и рухнула на пол. Что-то много сегодня черепно-мозговых травм.
      - Я готов принести клятву, которую ты просишь, но только с ограниченным сроком действия, - заявил владыка, вытерев пот со лба, - только до полуночи.
      - До завтрашней. В смысле, сутки и еще сколько-то времени.
      - Хорошо. Я не буду ограничивать твою свободу и не буду причинять тебе вреда до тех пор, пока ты не причиняешь никому вреда и не покидаешь это здание, либо до следующей полуночи, смотря что наступит быстрее. Такая формулировка устраивает?
      - Устраивает.
      - Теперь твоя очередь.
      - Я не буду никому причинять вреда в этом здании до тех пор, пока никто не причиняет вред мне и не ограничивает мою свободу, либо до завтрашней полуночи, смотря что наступит быстрее.
      - Заканчивай.
      - Сначала ты.
      Владыка глубоко вздохнул и произнес:
      - Если я нарушу свою последнюю клятву, пусть я умру на месте.
      Я повторил его слова слово в слово.
      - Вот и хорошо, - сказал владыка. Ближняя ко мне решетка взлетела в потолок. - Пойдем, нам нужно многое обсудить.
      И мы пошли.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ХРАМ ИЗНУТРИ. 1.
      Владыку звали Дмитрием, его чин назывался "архимандрит второго ранга" и примерно соответствовал епископу. Судя по всему, я сейчас разговаривал с одним из чинов местного КГБ. Кабинет, в котором мы расположились, скорее всего, принадлежал если не начальнику тюрьмы, то какому-то из его заместителей, уж очень роскошно он был обставлен.
      Владыка Дмитрий распорядился, и роскошный лакированный стол красного дерева временно превратился из письменного в обеденный. Оказывается, я очень хочу есть, то ли сыграла роль использованная магия, то ли нервное потрясение, то ли я просто проголодался.
      Тюремный ужин включал в себя четверть жареной курицы с картофельным пюре, большую краюху хлеба, пару луковиц и крепкий чай. Вряд ли такую пищу получают все заключенные, скорее, я угощаюсь от кухни тюремного начальства, особенно если учесть, что Дмитрию принесли то же самое.
      Когда смазливая монашка лет восемнадцати в короткой рясе, едва прикрывающей коленки, унесла пустые подносы, владыка перекрестил пищу и немедленно приступил к ее поглощению. Никакой предобеденной молитвы не последовало.
      Я ожидал, что трапеза будет проходить в молчании, но владыка, едва прожевав первый кусок, обратился ко мне:
      - А ты молодец, парень. Как зовут-то тебя?
      - Сергей.
      - Ты молодец, Сергей, грамотно себя повел. И не только здесь. Знаешь, Сергей, я даже не буду тебя спрашивать, какое отношение ты имеешь к Аркашке Серпуховскому и к Подольским беспорядкам. Меня это не волнует. Да-да, не волнует. Управление охраны веры подобной ерундой не занимается, эти вещи мы оставляем разбойному приказу. Вот когда тебя эти ребята поймают, вот тогда ты и будешь отвечать по всей строгости, а меня твои подвиги не интересуют. Только не думай, что я тебя сразу сдам, нет, Сергей, слишком много чести этим козлам будет, если сам владыка Дмитрий преподнесет им чернокнижника на блюдечке. Пусть сами ловят. Ты ведь к митрополиту шел?
      Я кивнул.
      - Считай, что пришел. Нет, я не митрополит, а всего лишь начальник управления охраны веры. Но, если бы ты каким-то чудом добрался до митрополита и остался жив, твое дело все равно бы пришло ко мне. Так что считай, тебе повезло, ты просто добрался до цели быстрее, чем рассчитывал.
      Я пожал плечами.
      - Все это здорово, - сказал я, - только зачем было дубинкой по голове бить?
      - Пока ты в сознании, слово на тебя не действует, вот и пришлось дубинкой. А что, шишку плохо залечили?
      - А она разве была?
      - Сам-то как думаешь? Если сознание потерял, то уж наверняка была. А раз ничего не заметил, значит, хорошо залечили. Так зачем ты к митрополиту шел?
      - А куда мне еще идти? Не в разбойники же!
      - Похвально. Пренебрегаешь грешным промыслом - это похвально. Сказано в писании - если получил талант, не зарывай его в землю. А что за талант у тебя, кстати?
      - Да нету у меня никакого таланта. Крест вот нашел.
      - Где?
      - Бабка одна дала. Я ведь только два месяца назад демобилизовался, а до этого в Чечне был, зачищали мы один аул, там одна бабка была, русская. Она и дала.
      - Зачем?
      - Откуда я знаю? Она сказала, возьми, он спасет твою жизнь. И день назвала.
      - Угадала?
      - Хрен ее поймет. В тот день бой был, так меня оглушило в самом начале и весь бой я в канаве провалялся. А потом все подумали, что я трус, и на сверхсрочную не взяли. А потом, когда...
      В общем, я кратко рассказал историю про свое перемещение в этот мир. Владыка внимательно слушал, кивал, поддакивал, изредка задавал наводящие вопросы. Почему-то он совершенно не заинтересовался описанием огнестрельного оружия XX века, я пытался было объяснить в двух словах, чем автомат отличается от пищали, но владыка прервал меня:
      - Я все понял, автомат - это пищаль, которая стреляет много раз без перезарядки. Продолжай.
      Я продолжил, я рассказал про первую встречу со стрельцами, про то, как убил монаха, и про то, что повлек за собой этот неосмотрительный, но неизбежный поступок. Только когда я закончил, я сообразил, что рассказал и то, что не хотел рассказывать.
      - Чего-то подобного я и ожидал, - подытожил мой монолог владыка и спросил: Крест посмотреть можно?
      Я пожал плечами, запустил руку под рясу и вытащил крест наружу, не снимая его с шеи.
      - Смотрите.
      Владыка обошел вокруг стола, склонился над моим плечом и стал внимательно разглядывать крест, предварительно вытащив откуда-то из-под рясы пенсне в тонкой металлической оправе, и водрузив его на нос.
      - Мифрил, - пробормотал он. - Даже не алюминий.
      - Как это не алюминий? - не понял я.
      - А вот так.
      Владыка сжал крест тонкими, но сильными пальцами и попытался согнуть. Если бы это был алюминий, крест сложился бы пополам, но сейчас он даже не изогнулся.
      - Мифрил, - констатировал владыка. - Как выглядела эта старуха?
      Я заглянул в собственную память и с удивлением обнаружил, что совершенно не помню ни лица, ни голоса этой бабки, как будто эти воспоминания кто-то аккуратно вычистил из моей головы.
      - Не помнишь? - спросил владыка, ничуть не удивившись странному выражению моего лица. - Я так и думал. Хотел бы я знать, кто она такая и чего хочет... Кстати, ты чего хочешь? Изменить мир к лучшему?
      - Ну... - протянул я, - а вы, что, считаете, что ваш мир идеален?
      - Нет, - честно признался владыка, - наш мир неидеален. Государь, прости господи, мудило, митрополит - мужик толковый, но сексуальный маньяк, на фронтах третий год позиционная война, силы уже на исходе, инфляция приближается к десяти процентам, немцы, по слухам, наслали на Францию чумную заразу, преступность растет, духовенство ворует, дворянство груши околачивает, крестьяне тупы и аморальны, рабочие спиваются, страна катится черт знает куда... я ничего не забыл?
      - Духовенство еще и развратничает.
      - А, так ты из моногамного мира? Тогда можешь добавить, что развратничает не только духовенство, развратничают все.
      - Так что, - до меня наконец дошло, - я не первый? Бывали и до меня пришельцы из параллельных миров?
      - Каждый год приходят один-два, но до меня добрался ты первый. Все предыдущие либо погибли в глупых схватках со стражей, либо исчезли неизвестно куда. Насколько я знаю, ты первый из пришельцев, кто сам пошел на сотрудничество с властью. Почему, кстати?
      - Но это же очевидное решение! Одному против системы все равно ничего не светит, значит, надо сотрудничать. А сотрудничать надо не с рядовыми монахами, которые все равно ничего не поймут, а с верхушкой.
      - Все правильно. Только пришельцы почему-то думают по-другому. В девяносто девятом один чудик ушел в лес, построил себе скит, жил там два года, терзал набегами местных крестьян, они думали, что к ним леший повадился. Потом набрела на него монастырская стража, хотели арестовать, да не тут-то было. Устроил он им волшебную схватку по полной программе, до сих пор на том месте в лесу проплешина, только деревья почему-то повалены вершинами внутрь. А крестьяне клянутся, что видели, как он потом в деревянном корыте на самое небо поднялся. В семьдесят втором другой отшельник, остроухий... как-то чудно его звали, не помню, на букву У, кажется... в общем, тоже в лесу поселился, колдовал что-то все время. И наколдовал такое, что никто и самую малость понять не может. Сам исчез бесследно, записи, что после него остались, на тарабарском языке написаны, букв там всего шестнадцать, а знаков препинания вообще нет. И чудеса всякие: свеча, что до сих пор горит, не сгорая, ящик золотой, в который, что ни положишь, все в золото обращается, колун мифриловый... это ж надо было придумать - колун и мифриловый! Ладно бы хоть топор был...
      - Вроде топоры мифриловые у гномов из Средиземья, - вспомнил я знаменитый фильм.