— А что для тебя “приличное”? Ты ногти когда стриг? Или ты ими закусываешь? Ничего приличней мусорного бачка тебе и не доверят.

— И ты... — сокрушенно произнес Сергей. — Учишь, ага... — Он наконец понял, что его намеки пропускают мимо ушей, и не выдержал: — Денег-то дай?.. У тебя же полно. Помянем. Федю-то. А?..

— Лечиться не пробовал?

— А чего мне лечиться? Я не болею. За водкой схожу? — добавил он невпопад. — Пять евро. Лучше пятнадцать. Давай, а?.. Давай, не тяни. Давай, козел нерусский!

Этого Тиль простить не мог. Максимов вместе со стулом отлетел к стене и зарылся в пустой посуде.

— Не надо, Серж, — тихо сказал он. — Мы все из одного корня, ты знаешь. А козел нерусский ничем не хуже козла русского.

— Ко-орня... — проныл Максимов, размазывая под носом скользкую кровь. — Того корня в тебе полпроцента. Все дойчи да люксы разбавили. Гамлет сраный...

— Ты зато не разбавлял! Гордость нации... Что впереди видишь?! — повторил он.

— Тебе жалко пятерку... Ради Феди Полушина, ради светлой па...

Тиль ударил его еще раз, и Сергей, снеся спиной стол, вернулся к бутылкам.

На карточке Шнайдера было тысяч двадцать. Тиль утопил ее в луже и не жалел. А горсть мелочи на флакон для Сержа... Да, ему было жалко.

— Что с тобой делать... — Гиль расстегнул куртку и достал пятьдесят евро. — Держи. Хватит?

—Да ты... Ти-и-иль!.. Ну, ты челове-ек! Я верил... Я чувствовал! У меня ведь тоже... не дремлет фор-вертс, не дремлет, о-о-ох!.. Я мигом!

— Стой. Сначала я тебе в морду плюну. Есть у меня такое желание.

— Че-его?..

— Я серьезно. За это еще сотня будет.

— Ну-у... Ну я даже... Но если это так... если у тебя такие... хы!.. желания...

— Что с тобой делать... — Тиль расстегнул куртку и, достав пистолет, выстрелил ему в лоб. — Не могу я в тебя плюнуть, Серж...

Он вытащил из бумажника все, что там было, и, положив на подоконник, прижал сверху пустой фляжкой. Не на похороны. Максимова кремируют за счет муниципальной конторы, и к урне с его прахом никто никогда не придет. Деньги, до последнего цента, будут переведены в литры. Какой-то дедок с фиолетовым носом поднимет залапанный стакан и скажет:

—Упокой его душу, господи... Прими таким, каков есть, и прости...

Вот на это Тиль и оставлял.

— Прими и прости... — пробормотал он, выходя из комнаты.

“Ангус” весил, как пара лайковых перчаток, но дамским пистолетом назвать его было нельзя. Целлюлозная гильза, сгорая, вылетала из ствола струей пепла, и — ни маркировки, ни оттиска бойка, ни царапин. Сама пуля была обыкновенная, как пояснил гандилер в баре — “трехдюймовочка ”.

— Три дюйма?! — не поверила Элен.

— Три десятых. — Торговец оглядел ее с головы до ног, будто она что-то ему предлагала. — Зачем такой несообразительной девушке такое сложное оружие? Есть шокеры, есть шумовики и просто пугачи. Есть хорошая дубинка. Много ею не намашешь, но когда тебе одиноко...

У Элен возникло желание прострелить ему ногу или врезать в пах — так, чтобы расстроить личную жизнь недели на две, но ничего подобного она делать не стала. Через полчаса дилер ждал другого покупателя, от которого должен был получить все и сразу.

— Я беру, — сказала она.

— Я заметил, ты левша?

— Универсал.

— Может, возьмешь второй? С парой “ангусов” будешь совсем красивая. В общем, решай. Завтра я снова тут.

“Ошибаешься”.

Элен расплатилась и покинула бар.

Улочка лежала между проспектами, как мост. Через минуту она словно перестала существовать: сырые стены, забитые помойки, провисший козырек над дверью клуба — с перекрестка все это казалось декорацией. Люди проходили мимо, не думая о том, что в пяти шагах отсюда можно найти и дешевое оружие, и запрещенные стимуляторы, и быструю смерть. Люди шли не сворачивая.

Элен двигалась в толпе к парковке у развлекательного центра “Зюйд-Вест-Айс”, где она приткнула свой “Лексус”. Ближе оставить машину не удалось — тротуары перед офисными зданиями были заняты. Над высокими крышами, в очереди на посадку, лопотал винтами рой желтеньких аэротакси. Здесь было тесно даже им.

Пройдя еще квартал, Элен споткнулась: впереди — через две с половиной минуты — из-за угла выруливал темно-зеленый “Хаммер”. Довольно редкая машина. И цвет — какая-никакая, а все же примета...

Элен скользнула взглядом, по витрине и, толком не разобравшись, что это за магазин, поднялась на мраморную ступеньку.

Меховой салон, хуже не придумаешь. Для распродажи слишком поздно, для новых коллекций рановато. Менеджеры, три однотипные куклы, без особого рвения обхаживали единственного клиента.

Элен тронула шубу на манекене и вспомнила про свой “стейджер”. Давно пора избавиться. Примерить вон то, черное и короткое, непринужденно сунуть руки в карманы, и...

“О... А вот у вас еще пальтишко! — Это он, Мужчина. — Черненькое. Что же я его сразу-то?.. И сидит великолепно. У жены фигура точь-в-точь... — добавит он слегка игриво, как и полагается. — Вы не против, если я его тоже посмотрю? Или вы покупаете?”

Купить можно. Но тогда ствол останется при ней. И надо же этому уроду было обратить внимание... Ясно: черное и короткое не годится. Пожалуй, рыжее, подлинней...

“О!.. А вот у вас еще пальтишко! Рыженькое. Что же я его сразу-то?.. И сидит великолепно. У жены фигура...”

Может, он фетишист? Потискать в ручищах нагретую чужим телом тряпку... Что за радость? Особенно когда в кармане нащупается пистолет...

Значит, полосатую, под тигра. В моде классика, и этот полупанк будет смешон. Ладно, не носить же его в самом деле...

“А вот у вас еще полосатенькое!.. Какое забавное. А у моей жены...”

Элен занервничала. Похоже, сейчас скинуть “стейджер” не удастся. А надо бы... Она все отчетливей сознавала, что из магазина нужно выйти налегке. Хорошо бы и “ангус” где-нибудь пристроить, а то не ровен час... Однако Элен чувствовала, что проклятый эротоман обладает все, к чему бы она ни прикоснулась.

Она с ненавистью посмотрела на мужчину — тот стоял к ней спиной и как будто не подозревал о ее присутствии. Одна из менеджеров извинилась и двинулась к Элен. Еще мгновение, и он обернется. И если Элен не успеет что-нибудь напялить, он просто сверкнет полицейским жетоном.

Ему безразлично, какой вариант она выберет. У него есть инструкции на все случаи. А также мягкий броник и “з-мерш”, дежурная игрушка славянских сыскарей.

Элен покачала девушке головой и шагнула назад.

Он не будет возражать. Как ни странно... Если она уберется, он за ней не пойдет. Еще немного попудрит мозги продавщицам и откланяется.

Элен не могла поверить и не поверила бы, но сомневаться в форвертс она не привыкла.

Это кем-то просчитано. Хорошо спланировано и хорошо сработано, начиная с появления “Хаммера” — смутившего, но не напугавшего, — и заканчивая тем, что... он уже притормаживает у магазина. Сзади к нему подкатывает полицейский минивэн. Не пустой, разумеется. Десять человек, все в “тяжелом”. А сколько их сейчас набивается в служебные помещения... Фактически ее уже взяли. Вопрос пары секунд и пары выстрелов — если она спровоцирует. Ехать почему-то придется в цивильном “Хаммере”. Неопасно. Им нужен только разговор. Но разговор будет серьезный.

О чем — Элен даже не представляла.

“Покупатель” завершил оборот и потянулся к пиджаку. За жетоном.

“Не надо, — сказала она одними губами: — Я иду”.

Элен послала водителю минивэна воздушный поцелуй и, протиснувшись между припаркованными машинами, подошла к “Хаммеру”.

— Сдаюсь, — мурлыкнула она. — Неужели я тебе так понравилась?

— Ты, Леночка, не можешь не нравиться.

— Элен, — ответила она, помедлив.

— А я Альберт. Залезай, Леночка.

“Хаммер” был тот самый, и Альберт — тоже. Это он встречал ее на въезде в город, он махал рукой. Только рубашку сменил — ночью была с пальмами, а теперь с павлинами. Невыносимо разноцветно.

Альберту было лет двадцать семь, не больше. Перед начальством ему хотелось выглядеть посолидней, перед девушками — помоложе, и он, не утруждая себя отбором, валил все это в кучу. Кричащая рубаха — и серая послушная мордочка. Короткие скупые усы — и взорванная прическа. На правом предплечье у него распласталась огромная татуировка — огненный дракон, — но возле запястья дракошин хвостик благоразумно изгибался, чтобы при необходимости исчезнуть под крахмальным манжетом.

Элен попробовала оценить варианты, но не смогла. Впереди был широченный веер, и каждая спица сама расщеплялась на такой же веер. Вероятности плодились в геометрической прогрессии, спрогнозировать их дальше второй реплики было невозможно. Им с Альбертом оставалось, как двум шулерам, либо играть честно, с выключенным форвертс, либо не играть вовсе.

— Давай уж лучше честно... — проронил Альберт, отъезжая.

Он не читал ее мысли, он всего лишь опередил ее фразу. Особенно Элен умилило то, что приглашение к честности было нагло и примитивно украдено у нее же.

А он, оказывается, дешевка.

— Послушай... Ты, Альберт, может, и не в курсе, но когда встречаются два форварда...

— А кто здесь второй? — Он с театральным недоумением оглядел салон. — Второго я не вижу.

Точно, точно. Дешевка.

— Ты не форвард, Леночка, ты преступница. В левом кармане — “ангус”, в правом — “стейджер”. С одной стороны, полгода за хранение, с другой — пожизненное за два убийства.

Элен прикурила.

— За одно.

— Если я захочу, будет четыре,—сказал Альберт. — Веришь мне?

— Верю, что тебе это не нужно. Ты и с фараонами затеял... выступление показательное... не для того, чтобы меня сдавать.

— Почему же? Сдам, и очень легко... — Он демонстративно покосился на зеркало: машина с преющей в броне группой захвата ехала, как личная охрана, бампер к бамперу. Элен не спорила: форвертс плюс десяток стрелков лучше, чем просто форвертс. — Сдам, если не проигнорируешь поручение, — добавил Альберт, решив, что пауза длится уже достаточно долго.

— Поручение? — удивилась Элен. — Какое поруче...

— От твоей Компании, не от меня же. Моих поручений как раз игнорировать не надо бы. Тебе особенно... — Он опять посмотрел в зеркало, для выразительности еще и вздернув брови.

Элен снова отметила несоответствие между тем, как этот Альберт себя ведет, и тем, кто он есть на самом деле. Бобик при боссе. Вероятно, бобик любимый. А босс, вероятно, серьезный.

— Да, — коротко произнес Альберт.

— Что?..

— Ты собиралась меня о чем-то спросить.

— Ну хватит уже концертов! — не выдержала Элен. — Чего тебе надо?

Ее много раз пытались переманить — еще и поэтому она знала, что без работы не останется никогда. Спрос был большой. А способы были разные. Но не такие дурацкие, хотя запугивать ее тоже пытались. Элен не боялась. Она поступила так, как поступил бы на ее месте любой, — выбрала самое крупное. Компанию с большой буквы. Компания в обиду не даст, она своих не бросает — во всяком случае, пока они ей нужны.

— Нет, нанимать я тебя не собираюсь, — отозвался Альберт. — И вербовать. И даже...

— Тут у тебя вообще никаких шансов! — бросила Элен, не позволяя его мерзкому ротику высказать это вслух.

— Шансы... — хмыкнул он. — Шансы — у тебя, а у меня парадигма. Никаких случайностей, никаких “авось”. Этим я от вас и отличаюсь, от... всех прочих.

Элен скрипнула зубами. Альберт услышал и рассмеялся:

— Вы и своим-то Компаниям становитесь не нужны. Все изменилось, Леночка. Форвертс превращается в промышленные отходы, которые легче отправить на Луну, чем переработать. А еще легче... — Он сложил пальцы пистолетиком и поднес к ее виску. — Пуф-ф... Сегодня у нас какой-то день отстрела — одного, другого... скоро и третьего... Неизвестно, сколько форвардов проснутся завтра живыми. Откровенно говоря, чем меньше, тем лучше. Но твоей смерти я бы не хотел. Бабы не для войны.

— Ты сам-то не баба, что ли?

— Хамство — признак неуверенности. Сомневаешься. Правильно, Леночка, сомневайся. Чем меньше вас остается, тем труднее вам жить.

— И тем лучше... — повторила за ним Элен, — ...для тебя?

— Нас и в начале-то было немного. Неполных три десятка.

— Как это ты посчитал?..

— Что значит “как”?! — Теперь удивился Альберт. — Ты разве не в курсе? Да-а-а, Леночка...

— Элен, — буркнула она.

— Маугли — вот ты кто. Полушин до тебя не добрался, а больше просветить некому... Хочешь историю? С элементами притчи, эротики и откровенной шизы. Хочешь, нет?

Элен, скривившись, отвернулась к окну. “Хаммер” сделал круг и снова проезжал мимо мехового магазина. Полицейский минивэн катился сзади.

— Без эротики, по возможности, — сказала она.

— Ее там не особенно много. В общем, нашу прапрабабку трахнул какой-то псих. Трахнул, не спросив, как бывает, согласия. На этом чувственная составляющая заканчивается. И начинается генетика. И немножко математики для младших классов...

— “Нашу”?! — опомнилась Элен. — Нашу... прапрабабушку? Ты имеешь в виду...

— Имею. Мы все родственники, да. Псих оказался плодовитым, но прапрабабуля... гм... плоды его страсти... полагаю, недолгой, минуты на полторы, а то и меньше... зачем-то оставила в себе.

— Послушай!.. — Элен нетерпеливо постучала кулаком по двери. — От тебя воняет, ты сам не замечаешь? От твоих слов воняет!

— Как в сказке, — невозмутимо продолжал Альберт, — родила трех богатырей. Тройняшек, — пояснил он. — Государство пеклось о демографии: социальные программы, то-се... И чего бы ей не родить? Да плюс еще страховка... Подросли прадеды наши и разбрелись кто куда. Потом тоже детей наделали. А от тех уже наши родители появились. Такое у нас древо...

— Так мы с тобой... брат и сестра...

— Четвероюродные. Но обниматься не будем, правда?

— И все наше поколение...

— Форварды, — кивнул Альберт.

— Сколько нас?

— Точно неизвестно. Двадцать с чем-то. Элен затушила окурок.

— Бабушка... то есть прапрабабушка... Она была русская?

— Поэтому нас сюда и тянет. Я тоже не здесь родился. Местными были только Полушин и некто Серж Максимов. Но сейчас форвардов в Москве гораздо больше.

— Это ты нас собрал?

— Я? Очень надо...

Он не способен. Кроме того, что Альберт фигляр и, видимо, трус, он просто не способен.

— Сами собрались, — сказал, поразмыслив, Альберт. — В силу исторической необходимости, наверное...

Он заехал на стоянку и подрулил к ее “Лексусу”.

Разговор окончен.

Элен так и не поняла, чего он от нее добивался, но задерживаться не стала. Едва она вылезла из “Хаммера”, как у нее в кармане пискнул терминал.

— Мисс Лаур, почему вы не отвечали?

— Я? Не отвечала?..

— Мы два раза пытались с вами связаться. Вероятно, у “Хаммера” экранированный салон. Альберт в машине широко улыбнулся.

— Впредь, мисс Лаур, вы не должны...

— Хорошо, не буду. Что у вас?

— У нас... поручение.

Элен посмотрела на Альберта. Тот подмигнул, снова показал ей “пистолетик” и, включив заднюю передачу, укатил.

— Ну? — бросила Элен.

— Адрес мы уже переслали. Ничего сверхъестественного от вас не требуется. То же, что и с Полушиным.

— И вы опять не назовете его фамилию?

— Назовем, конечно.

— Но уже после... — мрачно произнесла Элен.

— Ваши намеки, мисс Лаур, непозволительны. Хорошо: Ульрих Козас.

Элен сложила терминал и, сунув его в карман, наткнулась на новенький “ангус”. У нее появились дурные предчувствия.

Ульрих Козас жил в Москве давно. Приехал в этот город и без всякой видимой причины остался, говорил — Просто так. Причина, конечно, была, и Тиль о ней знал, да и сам Козас знал не хуже. Но признавать не хотел. Он вообще не любил заниматься какими-либо копаниями — старался меньше анализировать, меньше думать, меньше волноваться. Ульрих берег свои нервы.

Носилки загрузили в кузов, и следователь махнул рукой, разрешая ехать.

— Вот так, — печально произнес он. — Вы снова опоздали, герр Мэйн...

Повторно представляться он не счел нужным, и Тиль не сразу вспомнил, что зовут его “Ефимов Н.В.”. Если так можно называть живого человека.

— Сегодня вы расстроены гораздо меньше, герр Мэйн, не правда ли? — сказал Ефимов, закладывая руки за спину и как бы приглашая отойти от подъезда.

— Мы с Козасом не были друзьями. — Тиль поймал на себе внимательный взгляд и неохотно пояснил: — Мы с ним враги. Были...

— Зачем же вы к нему приехали? Надеюсь, не для мести?

— Мне не за что мстить Ульриху. У нас... идейные расхождения.

— М-м-м... — Следователь, развернувшись, направился обратно. — Идейные расхождения... Звучит интригующе и в то же время трогательно. Как будто мы с вами беседуем о подпольной организации... Нет, герр Мэйн, речь идет об уголовном преступлении. О циничном, — он поднял указательный палец, — убийстве. Из пистолета марки “ангус”. Пулю мы извлечем и исследуем, но... основную информацию мы получаем от гильзы. “Ангус” гильз не оставляет. Вам, полагаю, это известно.

Ефимов явно говорил лишнее, и Тиль уже понял, почему. Полицейский наряд, оттеснявший зевак, незаметно блокировал площадку возле дома. В маленьком садике появилось подкрепление в штатском. Все было сделано быстро и культурно.

— Рихард Мэйн погиб в автокатастрофе, — рассеянно промолвил Ефимов. — Еще в начале весны. Для полугодовалого трупа вы на удивление свежи, герр... э-э...

Тиль оставил его “э-э” без ответа, лишь сказал:

— Я не убивал Козаса.

— Я тоже так думаю. И Полушина убили не вы. Но вы с этим как-то связаны. Хочу разобраться... И у меня будет такая возможность. Чужие документы — достаточный повод для ареста. Надеюсь, вы проявите благоразумие и...

— Мне не стоило сюда приезжать.

— Да, это была ваша ошибка.

— Ошибка, — согласился Тиль. — То самое слово... Карточка Рихарда Мэйна догорела и рассыпалась в пепельнице черным прахом.

Ошибка. К Ульриху Козасу ходить нельзя: во-первых, без толку, во-вторых, там снова будет вертеться Ефимов.

Тиль и не собирался. Вернее, не рассматривал этот вариант всерьез. Просто представил. И неожиданно для себя выудил из теоретической проработки нечто важное.

Следователь шутил про какую-то тайную организацию... Нет, все гораздо проще: Ульрих был неприятен Тилю как человек.

Козас открыл букмекерскую контору. Принимал ставки на все, вплоть до погоды и статистики по бытовому травматизму. Сам Козас никогда не играл, достаточно было того, что он корректировал проценты по ставкам — с учетом реальных прогнозов. В этом и заключалась его игра. Все форварды нарушали какие-то правила, но большинство делало это по необходимости, а Ульрих превратил свой дар в бизнес.

Тиль, не глядя, протянул руку и открыл вторую бутылку. Вернувшись от Максимова, он заперся в номере, сел перед монитором и... до вечера так и не поднимался. Не было необходимости: водка и тоник стояли двумя шеренгами возле кресла. Тоник пился значительно медленней.

Взяв пульт, Тиль подержал его в ладони и бросил обратно. Ничего интересного. В целом мире — ничего... кроме того, что кто-то начал истреблять форвардов. Но миру это... Правильно: неинтересно.

Тиль глотнул из низкого стакана и, скривившись, потер лоб. Надо же, он ведь этого и в мыслях не держал. Ульрих Козас был последним человеком на Земле, к которому он мог бы обратиться.

Когда-то свое дело было и у Тиля. Два года назад, совсем недавно. Все шло нормально, даже более чем, но ему хватало мужества не вырываться слишком далеко.

Он выбрал средний уровень — торговал дешевой сборной мебелью — и периодически подводил свою фирму под убытки, чтобы годовая прибыль не превышала разумных пределов.

Возможно, и это диктовал ему форвертс. Тиль не сопротивлялся. Он с детства знал, что афишировать такие способности опасно. Самолюбие не болело. Ему достаточно было собственного понимания, а доказывать что-то посторонним людям... Ради чего?

Время от времени окружающие начинали подозревать его в ясновидении, но он научился ошибаться — сам, задолго до встречи с Полушиным. И все-таки он опасался, что однажды сорвется — именно благодаря форвертс. Так и вышло. Форвертс опять не подвел, но это было...

Это было в позапрошлом году, в августе.

Рабочий день заканчивался, Тиль попивал кофеек и собирался домой, когда в мозгу вдруг что-то заскреблось — слабенькое, но невыносимо тоскливое. Он прислушался и почувствовал тревогу. Смутное что-то выросло в подлинный ужас, но так и осталось неопределенным. Тиль смотрел в окно и силился увидеть. А, увидев, дал охране “экстренный вызов”.

В кабинет ввалился белобрысый новичок Гундарс. Остальные телохранители, свыкшиеся с отсутствием какой-либо угрозы, бродили по этажам и любезничали с девушками.

Собирать их не было времени, форвертс проявился слишком поздно. Тиль приказал Гундарсу мчаться вниз и разгонять детей. Охранник выглянул в окно, но никаких детей там не было. То есть в принципе они были — кто с отцом, кто с матерью, но как их разогнать и, главное, зачем... Вот этими сомнениями Гундарс и поделился, за что немедленно получил под дых — вряд ли больно, однако обидно — и отправился к лифтам.

Пока он спускался, подоспели и дети — целая группа, человек пятьдесят, экскурсия откуда-то из Центральной Африки. Если б они были вооружены, Гундарс мог бы следовать инструкции. Но они просто шли по тротуару — полсотни гомонящих детишек. Воспитатели остановили их у светофора, и тот мгновенно переключился на “зеленый”.

Тиль схватил терминал и вызвал Гундарса. Охранник задал тривиальный вопрос: “Что делать?” — и он ответил:

— Все, что угодно! Раздевайся! Бей стекла в машинах! Я все оплачу. Все, что угодно!!!

Форвертс под черепной коробкой бесился и рвался наружу — Тиль думал, что сойдет с ума. Он столько раз проклял себя и свой дар, что хватило бы на весь род. Гундарс был бессилен. И он тоже. Они не успевали.

— Стреляй, — сказал Тиль.

— В кого?..

— В воздух, идиот!

— Но, шеф... Простите, но...

— Восемь секунд!!! — заорал Тиль. — Стреляй, колода! Выгони их с дороги!!!

Сирена в голове тут же умолкла.

Теперь все будет иначе. Совсем не так, как раньше.

То, что он принял за облегчение, оказалось пустотой, и в этой пустоте зазвучал второй голос, чистый и ясный.

Эту историю замять не удастся. Тиль Хаген станет героем. Ненадолго. Потом его возьмут в оборот.

Да, для Тиля Хагена, свободного человека, это конец...

Еще не поздно отменить. Сказать охраннику, что это розыгрыш, выплатить премию, отправить в отпуск и тихонько уволить.

Да, пожалуй...

Если он все же начнет трепаться, можно подставить его под несчастный случай. Это пара пустяков.

Да, это легко. Неплохой вариант.

Пока Гундарс не достал пистолет, это всего лишь чудачество.

Гундарс достал пистолет и задрал голову к непроницаемым окнам офиса.

И даже сейчас еще не поздно. Можно отменить. И спокойно жить дальше. Как все нормальные люди.

— Да... — прошептал Тиль. — Жить, как все. Спокойно.

Перед глазами запрыгали ломаные линии. Вот о чем предупреждал форвертс. С самого начала он твердил только об этом: о крупной ошибке. Возможно, о самой крупной из всех, которые Тилю приходилось совершать.

Он стиснул в руке терминал.

— Гундарс, я приказываю. Стреляй.

Ты погубил себя.

— Стреляй, — повторил он.

Охранник отчаянно выругался и нажал на спуск. Мощная “беретта ПП” грохнула так, что в радиусе ста метров оцепенели все. Гундарс выстрелил еще раз, и народ бросился врассыпную — подальше от психа с пистолетом, прочь с перекрестка, на который спустя мгновение рухнуло спикировавшее из-за дома аэротакси.

Тиль с печалью смотрел на улицу. Внизу мелькали вспышки — в каждом кадре оставались обломки вертолета, перепуганные дети и белобрысый мужик с черной “береттой”, завороженно глядящий на окна своего шефа.

Что ж, выбор сделан. Теперь — уходить. Быстро.

— Заткнись! — крикнул Тиль.

В кабинет влетела ошарашенная секретарша.

— Герр Хаген, вы видели?.. Там, снаружи. Это кошмар!.. И наш Гундарс, он... мне показалось, у него...

— Прощальный поцелуй, — выдавил Тиль.

— Что?..

— Прощальный поцелуй, так они называют эту модель “беретты”. Ступай, ты мне пока не нужна. Да!.. — Он распахнул дверцы бара и пригладил затылок. — Если кто-нибудь спросит... Несколько дней меня не будет, я собираюсь в Дюссельдорф.

Ее, конечно, спросят. В два часа ночи поднимут с постели и спросят — когда убедятся, что Гундарс действовал не сам. А завтра в мэрии Дюссельдорфа зафиксируют рекордный наплыв туристов. Вскоре охотники за сенсациями остынут и разъедутся. Но в Дюссельдорфе окажутся и те, кому сенсации как раз не нужны. Они будут его искать. Всегда и везде.

И когда-нибудь обязательно найдут.

Выпроводив секретаршу, он открыл бутылку коллекционного армянского коньяка и налил до краев. Проглотил махом, как это делали в Восточной Европе, и налил еще.

Домой он не поехал. Гнал машину, пока не сели батареи. Рядом была станция зарядки, но автомат принимал только карточки, и дальше Тиль шел пешком. Потом ему попалось такси, потом вертолет, потом снова автомобиль. Платил наличными. А потом... наличные кончились, да и с документами надо было как-то выкручиваться. Свою ИД-карту он сунул в кузов случайного грузовика. Удостоверение выпало лишь на окраине Гамбурга, но эта хитрость помогла ненадолго.

В Варшаву Тиль прибыл уже с пустыми карманами. Он мог бы сдаться — например, снять номер в отеле на свое имя. Максимум через сутки к нему постучался бы незнакомец и сделал бы такое предложение, от которого здравомыслящие люди не отказываются. Тем более что на нем пока ничего не висело...

Тиль все-таки поселился в гостинице, предъявив документы Михаила Ташкова — тридцатилетнего туриста из Воронежа, умершего от инфаркта прямо на улице. Чтобы установить его личность, полиции потребовался целый день — Тиль успел отоспаться и снова тронулся в путь с карточкой Вацлава Шайновски.

С тех пор он не останавливался. И часто задавал себе один и тот же вопрос...

Тиль долил в стакан тоника и посмотрел на монитор. У него возникло желание снова зайти на свою страничку и проверить, не вернулись ли туда старые фотографии.

Тили, прекрати смешивать, ты же генетически русский. Умение пить у тебя в крови.

Нет, Федя, в крови у меня сейчас только водка и тоник.

Утром Полушин, а теперь и Козас. Когда?.. Неизвестно. Возможно, в эту секунду его уже нет. А еще ведь и Максимов...

Тиль нахмурился и отставил стакан. Он как будто поймал какую-то важную мысль, но не мог сосредоточиться. Водка... И что они в ней находят? Наверно, то же, что он искал в водке с тоником, — забвение. А вместо этого вспомнил — как всегда, вспомнил тот день и тех детей. И снова задал себе проклятый вопрос...

Не слишком ли дорого он платит за чужую жизнь? Узнав, что он и есть тот самый Тиль Хаген, каждый из них без колебаний вызовет полицию. Сколько им сейчас? Лет по семь или по восемь. С терминалом они уже справятся.

Но они не узнают, возразил себе Тиль. И никто не узнает, потому что его фотки в блоге заменили на чужие, а портреты в сети показывают какие угодно, только не реальные. Кто-то не хочет, чтобы Тиля Хагена схватили прямо на улице. А чего же он хочет, этот кто-то?..

Тиль суеверно обернулся — не блестит ли в стене бусинка объектива.

Не надо, не расшатывай себе нервы. У тебя их и так не осталось.

— Федя, что бы ты сделал на моем месте?

Это зависит от того, к чему ты стремишься.

— Как любой нормальный человек. Выжить.

Ты — нормальный?! Не смеши, Тили. А выжить и остаться живым — это не всегда совпадает.

— Я собирался уехать. Заскочить к тебе на пару часов и сразу уехать. Теперь не могу...

Думай сам, Тили.

— А?! — Он дернулся и выронил бутылку. Кое-как поднявшись, Тиль пошел в ванную, но по дороге свернул к дивану.

И чем он лучше Сергея Максимова? И почему он взял на себя право выбирать за него, как жить?

— Завтра я буду трезвый, — заявил он куда-то в потолок.

Тиль накрыл ухо подушкой, но от этого сделалось еще паршивей. Сквозь тошноту пробилась ненужная, крайне несвоевременная догадка: кто-то знал, что он убьет Максимова, и кто-то позволил ему убить. Потому что смерть еще одного форварда как нельзя кстати укладывается в чей-то план.

— Хватит параноить, — пробормотал он. — Или блевать, или спать. Третьего не дано.

Через минуту он уснул, и его старый вопрос в который раз остался без ответа.

Ты не жалеешь, что заплатил самим собой? Если все вернуть назад, ты уверен, что и сейчас поступил бы так же?

Некоторые задачи не имеют хорошего решения. Беда в том, что их все равно надо решать.

Элен сдвинула панель подвесного потолка, и сверху посыпалась тяжелая пыль.

— Вот же черт... Так хорошо, нет?.. — прошептала она.

— Левее, мисс Лаур, — ответили в динамике.

— Почему левее? Только что было “правее”.

— А теперь левее, — невозмутимо произнес абонент. — Фикус нас не интересует.

Элен обернулась в конец коридора — там маячила кадка с каким-то невнятным растением. В мертвой зоне под тремя погасшими плафонами. И как они разглядели? ..

Она снова приподняла панель и шевельнула камеру.

— Так лучше?

— Превосходно. Чуть правее. Элен тихо рассмеялась.

— Давайте я исполню стриптиз, и вы от меня отвяжетесь...

— Продолжайте работать, пожалуйста.

— Почему бы вам не кинуть картинку на мой терминал? Я сама все настрою, без ваших “лево-право”.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.