ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

НИКТО

За окном завыла сирена, и Тиль открыл глаза. На черном стекле вспыхивали отсветы мигалки — наполняли комнату фиолетовым, проворачивались по потолку бледными сполохами и таяли на стене, возле самой двери.

Сирена вновь заголосила, протяжно и тоскливо. В ее вой влились гудки клаксонов, стрекот мотороллера и рев громкоговорителя — кто-то командовал оцеплением.

Тиль осторожно вылез из-под одеяла. Сверху слышалось легкое дыхание кондиционера, на кровати так же легко дышала вчерашняя подружка. Почему вчерашняя?.. Потому, что сегодня будет не до женщин.

— Разойтись! Очистить улицу! — вопил полицейский. Не приближаясь к окну, Тиль собрал с пола вещи и торопливо оделся. К фиолетовым зарницам добавились оранжевые — фазы не совпали, и вспышки смешались в суматошное мелькание. Как вчера в баре. Да, как вчера...

Девушка во сне беззащитно улыбалась.

Тиль вышел из спальни, глянул в дверной “глазок” и, никого не увидев, вернулся. Прикусил губу, зачем-то проверил время — ох ты!.. три часа ночи!.. — и выстрелил.

Девушка не шелохнулась. Отверстие в одеяле промокло и расползлось красной кляксой.

— Прости, — шепнул Тиль.

В коридоре по-прежнему было пусто, все четыре лифта двигались вверх. Добежав до лестницы, Тиль прижался к стене и толкнул створки. Никого.

Двадцать семь этажей до крыши. Пятьдесят четыре марша, или шестьсот сорок восемь ступеней. Много...

Перед тем как выйти на смотровую площадку, Тиль спрятал пистолет и отдышался. Спокойное лицо, желательно с улыбочкой. Улыбка — слегка хмельная, здесь это считается хорошим тоном, особенно в ночь с субботы на воскресенье.

Вдоль поручней прогуливался народ — в костюмах и в вечерних платьях, с нерационально изогнутыми стаканами, с сигарами и снова вошедшими в моду веерами, от которых на этой высоте едва ли был прок. Двести метров до земли, на севере — такие же небоскребы, на юге — россыпь тусклых огней. Смотреть на них неинтересно, все города одинаковые, просто это возможность проветриться между коктейлями и заодно погладить по заднице чужую любовницу, в то время когда кто-то так же ненавязчиво лапает твою. Бомонд. Тиль знал его изнутри, но теперь он жил по другую сторону, и эти милые люди с антикварными “Ролексами” на бледных запястьях были для него просто толпой, мешающей добраться до вертолета.

“Улыбайся, — приказал он себе. — В своей плебейской куртке сойдешь за обкуренного арабского туриста. Два дня не брился, это кстати. Голубых глаз в темноте не разглядят”.

— Покиньте площадку, — процедил официант. — Сегодня площадка закрыта. Вы не видите?.. Вы не понимаете?..

Решив, что его действительно не понимают, он повторил требование на русском и английском.

Тиль счел за лучшее промолчать и, взяв с подноса последний бокал шампанского, направился к стоянке аэротакси. Выбора не было: вертолет на платформе оказался лишь один. Зато и свидетелей не было тоже. Единственный пилот, дремавший в пляжном шезлонге, вздрогнул и почти уже вскочил, но вовремя разглядел тертую кожаную куртку и сбитые носы ботинок.

— Я не нанимаю на работу, — отмахнулся он, вновь прикрывая лицо фуражкой. — Обращайся в офис, но вряд ли тебе...

— Три часа.

— Что “три часа”? А-а... Уже десять минут четвертого. Выброси свои...

— Арендую машину на три часа, — внятно произнес Тиль. — Тысяча евро устроит? Покататься. Без посадок.

— Э-э... — Пилот растерялся. — Конечно, устроит... Но три часа — это не с моим ресурсом. Лошадка-то уже не девочка, — пояснил он, торопливо обходя вертолет. — Жрет, как прорва. Два с половиной, это максимум. Потом заправимся, и еще два с половиной. И еще, если захотите. Пока вам не надоест.

— До Брянска долетим?

— До Брянска? Конечно! Нет проблем. Только, простите...

Тиль сунул руку в карман и вытащил наугад одну из карточек. Пилот на мгновение приложил ее к сканеру и, зафиксировав счет, распахнул пассажирскую дверцу.

— Прошу вас, господин Кучеренко. Простите, что я сразу не...

— Я сяду рядом.

— Э-э... слегка противоречит правилам...

Тиль усмехнулся. Что он особенно любил в Восточной Европе, так это формулировки. Чуть западнее говорят либо “Verboten”, либо “Sorry, it`s impossible”. А здесь — “слегка противоречит”.

— Чаевые будут наличными, — пообещал он, усаживаясь справа от штурвала.

На экране светился длинный идентификационный номер, под цифрами маячило: “Семен И. Кучеренко”. Возможно, Ильич. Возможно, Иванович.

Тиль обернулся на смотровую площадку. Отсюда, с высокой угловой платформы, люди сливались в бубнящую массу и напоминали кукол из набора “Barbie & Pat”. На земле, в ущелье между бетонными башнями, они и вовсе были как точки.

— Музыку? — осведомился пилот, запуская мотор.

— Новости.

Тиль провел пальцем по экрану, и две строки сменились ячейками тематических блоков. Он ткнул в квадрат “Криминальные” и в новом меню выбрал “Горячие репортажи”.

Винт залопотал и размылся в диск с желтой окантовкой. Оторвавшись от шасси, белый крест стоянки стремительно ушел вправо и назад. В нижней части стеклянной кабины, как по стенке мыльного пузыря, бежали радужные дорожки от красно-голубых огней города.

— Успешно завершилось спасение самоубийцы на улице адмирала Мартыненко, — объявила дикторша.

— Ого, это же прямо под нами, — заметил пилот. — Не интересуетесь? А то облетим...

— В Брянск, — отрезал Тиль.

— Мужчина пытался свести счеты с жизнью, — продолжала ведущая. — Жильцы из дома напротив заметили человека на карнизе и позвонили в Службу спасения. Высотная группа доставила на место страховочный бандаж, предназначенный для насильственной эвакуации. Всего было задействовано четыре наряда полиции, один пожарный расчет, две бригады “Скорой помощи” и уже названная высотная группа. В настоящее время с мужчиной работает кризисный психолог. Подробнее о происшествии — в утренних выпусках.

— Полиция тоже была, — пробормотал Тиль.

— Что? — встрепенулся пилот.

— Ничего.

“Целых четыре машины, — подумал он. — И все — не за мной. Снимали со стены какого-то придурка. А я... Это нервы, нервы...”

— Только что пришло новое сообщение с улицы Мартыненко, — запинаясь, проговорила дикторша. — Из того самого дома, жильцы которого недавно предотвратили самоубийство. К сожалению, второй трагедии избежать не удалось. В своей квартире убита двадцатилетняя Ирина Кравец. Сосед, разбуженный полицейской сиреной, услышал звук, похожий на выстрел...

— Да что ж такое?! — воскликнул пилот. — Никогда и ничего!.. Приличный район! И на тебе... Это там, где я вас посадил. В том же доме! В том самом... — он вдруг осекся.

— Я в курсе, — спокойно ответил Тиль.

На экране вращалось динамическое фото — не его, чужое, но некоторое сходство все-таки было: профиль, фас, профиль, затылок и снова профиль. Мимика и различные варианты грима — с усами, с бородой, в париках, бритый наголо... какие-то и вовсе нелепые сочетания.

— ...Уже располагаем портретом убийцы, — сказали за кадром. — Это давно разыскиваемый, крайне опасный преступник. Имеет десятки удостоверений, как фальшивых, так и подлинных. При обнаружении просьба немедленно...

Тиль вздохнул и выключил монитор.

— Ты меня убьешь?.. — тихо спросил пилот.

— Доставишь в Брянск и свободен.

— Не... не доставлю... — Пилот анемично дернул головой, вроде как кивнул.

Прямо по курсу, покачивая короткими плоскостями, завис полицейский перехватчик. Отбойным молотком прогрохотала предупредительная очередь.

— Борт тринадцать ноль семь, на посадку! — пролаяли в мегафон.

Из брюха вертолета выпал ярко-желтый конус. Он чиркнул по ближней крыше, зацепил спешно взлетающее такси и остановился на пустой платформе. Вокруг разбегались бойцы какого-то спецподразделения. Тиль повидал их много — “Альфа”, “Алеф”, “Азъ”, они все были разными, но одинаково стремились лишить его свободы.

— Тринадцать ноль семь, немедленно сесть!

— Я сяду, — обреченно произнес пилот. — Мы от них не уйдем. Тебе бы не в такси, а...

— Да, — сказал Тиль. — Это была ошибка. Потом прикусил губу, посмотрел на часы — уже три, надо же!.. — и медленно убрал пистолет.

Девушка в кровати опять улыбнулась и что-то пробормотала. Тревожный сон. Все из-за сирены.

Тиль сбросил куртку и подошел к окну. Дом напротив был освещен прожекторами, далеко внизу, на глянцевой мостовой, сверкали маячки “Скорой”. Двое альпинистов придерживали на карнизе очумевшего от страха самоубийцу, а с крыши уже спускали спасательную люльку, напоминавшую не то кресло с трусами, не то подгузник со спинкой. У подъезда бестолково расхаживали пожарные — телескопическая лестница не понадобилась.

Над кварталом барражировали, добавляя шума, два патрульных вертолета.

“Перестраховались, — отметил Тиль, — перехватчик запросили. Нас бы и патруль посадил. Значит, шансов у меня не было. С самого начала. Никаких”.

Девушка перевернулась на бок и кого-то пихнула во сне ногой. Ирина. А сказала, что зовут Аленой... Обычные фокусы. Ищут партнера на ночь, ведут себя как волчицы и при этом прячутся за хрупкую условность чужого имени.

Ирина... Ирина Кравец, так ее назвали в новостях. Вернее — назвали бы, если бы Тиль выстрелил. Впрочем, он давно перестал видеть разницу — “было”, “будет” и “может быть” смешались для него в одно непрерывное “есть”.

Три часа ночи... Он почти и не спал, не для того эта Алена-Ирина шлялась вчера по барам, чтобы просто предоставить ночлег одинокому, загнанному в угол мужику.

Раздевшись, Тиль прилег и забрал себе часть одеяла. Потом свесился, нашарил в куртке пистолет и положил его под подушку. Три часа. Кошмар. Во сколько она угомонилась?.. Где-то в половине второго... Эх-х-х... с..

Еще не было пяти — на улице только светало, — когда Тилю в лицо ударил свет. Одновременно два фонаря; тик-так, слева и справа, заранее уведомляя, что, мол, нас тут много, дергаться не надо, руки на затылок и все такое...

— Руки на затылок! — скомандовал невидимый из-за фонаря голос. — И не дергайся!.. Тиль Хаген? — спросил он после того, как на больших пальцах Тиля замкнули два кольца. — Хаген, ты арестован. У меня ордер Европейского Трибунала.

— У кого это “у тебя”?

— Лейтенант полиции Шевцов.

— Это другое дело. Сначала нужно представиться, потом сказать про ордер, потом объявить, что я арестован, а уж потом — кандалы. И еще мои права, — напомнил Тиль.

— В постановлении написано, что ты предельно опасен. Не вынуждай меня толковать это по-своему.

— Живым или мертвым, да? Знаю, знаю. Славянское Содружество, зона произвола.

Лейтенант промолчал.

— Но за живого тебе обещано больше, — угадал Тиль. — Кроме премии, еще и ромбик на погоны.

— У нас не ромбики, у нас звезды. Собирайся, Хаген. Один из фонарей отвернул в сторону и погас. Через секунду вспыхнули стенные плафоны. Кроме лейтенанта, в комнате оказалось еще шесть человек: матовые шлемы, тонированные забрала, выпуклые сегменты брони по всему телу, в руках — короткие автоматы.

Ирина, уже одетая, стояла за порогом. Натягивая штаны, Тиль внимательно посмотрел ей в глаза. Девушка выдержала его взгляд, даже усмехнулась. Искательница приключений, совместила приятное с полезным. Теперь ей будет о чем рассказать подругам, таким же сытым, холеным самкам. Возможно, даст интервью паре-тройке частных каналов. Героиня... С ней будут носиться целую неделю. Потом про нее забудут. И ей снова станет невыносимо скучно, и она снова попрется на окраину за острыми ощущениями. Пока однажды не получит их в максимальном объеме: четырнадцать колотых ран — девять в спину и пять в лицо.

— Не ходи туда больше, — сказал Тиль. Лейтенант приподнял подушку и, обрадовавшись пистолету, уложил его в контейнер.

— Понятые у вас, вероятно, под кроватью, — процедил Тиль.

В ответ он ждал окрика, но не удара по затылку — во всяком случае, не при свидетелях. Затем вспомнил, что он находится в Славянском Содружестве, и, уже валясь на колени, выдавил:

— Ошибка...

И прикусил губу, и посмотрел на часы, и спрятал пистолет в куртку.

Ирина во сне почесывала нос и что-то ворковала про конспекты. Студентка?.. Тогда откуда эта квартира? Наверное, чья-то дочка. Сама не заработала ни цента, но потратила уже столько, что хватило бы на целый госпиталь в Африке... Тиль не был борцом за справедливость. Последнее время он боролся лишь за свою жизнь, но так уж складывалось, что нищим он был безразличен. Нищие занимались только собой. А эта... чего ей не хватало?

Тиль тихонько сел рядом. В начале пятого Ирина Кравец сдаст его полиции. И сейчас она, конечно, не спит.

Девушка, почувствовав его внимание, моргнула закрытыми глазами.

— Я ведь тебе ничего не сделал.

— О чем ты?.. — Ирина перестала притворяться, но только наполовину. Она думала, что если группа захвата еще не вломилась в квартиру, то ничего и не произошло. Возможно, в полицию она не обращалась — пока. Но если бы она знала, почему разыскивают Тиля, то не рискнула бы ему врать. Это было глупо.

Однако ничего такого Ирина не знала — в новостях правду о нем не говорили.

Убрав руки с красивой шеи, Тиль накрыл ей лицо одеялом и посмотрел в окно. Люльку со спасенным самоубийцей медленно тянули вверх.

По-прежнему не включая свет, он достал из кармана трубку персонального терминала и вызвал первое попавшееся транспортное агентство.

— Вас приветствует компания “Славтранзит”. — В маленьком мониторе возникла хорошенькая мордашка одной из тех девиц, что вряд ли попадут на обложки журналов, но без работы не останутся никогда.

— Брянск, ближайший рейс.

— Самолет?..

Тиль повернул трубку так, чтобы девушка видела не столько его, сколько постель. Совсем отключать видеоканал было бы неразумно.

— Самолет, поезд?.. — Она заметила, что в комнате спят, и понизила голос.

— Самолет. Место подешевле на имя Семена Кучеренко.

— Вылет в шесть утра, регистрация пассажиров заканчивается за двадцать минут. Благодарю, что выбрали...

— Да. — Тиль, не дослушав, набрал другой номер.

— “Юни-Аэро”, доброй ночи.

— Мне нужно в Киев. Срочно.

— К сожалению, раньше десяти утра мы вас отправить не сможем. Билеты на ближайшие рейсы проданы.

— Десять утра?..

— Да, и только в первом классе.

— Забронируйте для Вольфа Шнайдера.

— Принято, Герр Шнайдер, благодарим за выбор компании “Юни-Аэро”. Если у вас есть багаж, он будет...

— И вам спасибо, — буркнул Тиль, сбрасывая звонок.

— “Глобал-Транс”, здравствуйте, — кивнула ему очередная мордашка.

— Здрасте. Во сколько отходит первый поезд на Москву?

— Первый в пять утра, далее через каждые полчаса.

— Давайте на этот, пятичасовой.

— Ваше имя...

— Александр Юхневич.

— Господин Юхневич, ваш билет стоит двести сорок четыре евро девяносто пять центов плюс двенадцать евро за страховку. По прибытии в Москву не забудьте, пожалуйста, перевести часы. Мы ряды приветствовать вас...

Тиль выключил трубку и пасьянсом разложил идентификационные карточки. Свет зажигать не хотелось — в темноте Ирина выглядела спящей, и это успокаивало. Как будто все еще можно было изменить. Просто выбрать что-то иное и тем самым вернуть ей жизнь. Если бы Тиль мог, он бы сейчас так и поступил. Но выбор предполагаемый и выбор сделанный — это разное...

Вглядываясь в рельефный шрифт, он разыскал три ИД-карты: Кучеренко, Шнайдер, Юхневич. Три варианта — не дань традиции и не давление стереотипов. Москва, Киев и Брянск. Три разных варианта, элементарная мера предосторожности.

Тиль принялся гладить пластиковые прямоугольники, словно пытаясь различить их на ощупь. “Спасибо за ваш выбор...” Так ему говорили по терминалу те девицы. Странно. Очень странно звучит. Никто никогда не скажет: “Спасибо за то, что дышишь”. А за выбор — почему-то спасибо...

— Пожалуйста, — прошептал он, поднося к глазам карточку.

Александр Юхневич. Значит, Москва. Поезд в пять ноль-ноль.

Не то чтобы две другие дороги вели не туда. Тиль давно убедился: они все ведут в одну сторону. Но пути с названиями “Кучеренко” и “Шнайдер” слишком быстро заканчивались.

Собрав карточки, он распихал их по карманам и направился к выходу. В дверях Тиль задержался и поймал себя на том, что продолжает взвешивать какие-то варианты. Эта привычка была полезной, но сейчас он думал об Ирине Кравец, а то, что с ней случилось, он исправить не мог — ее смерть уже стала реальностью. Реальность Тилю Хагену не подчинялась.

— Лаур? Элен Лаур?..

— Что?.. — Женщина подалась к окну. — Что вы сказали?

— Ваша фамилия Лаур? — спросил инспектор, перекрикивая грохот ливня и рев горящей на обочине цистерны. К черному небу рвался оранжевый смерч, и все вокруг — колонны автомобилей, ребристые потоки воды на асфальте, даже плащи патрульных, — все было такое же оранжевое и недоброе.

Полиция проверяла каждую машину, но фонарями никто не пользовался — в три часа ночи на шоссе было светло, как днем.

— Ваша фамилия Лаур? — повторил инспектор, махнув ее ИД-картой.

Элен снова не расслышала, но, догадавшись, кивнула.

Он с профессиональным отвращением заглянул, к ней в салон и, поежившись, провел мокрой ладонью по мокрому лицу. Бессмысленный жест. По щекам вновь потекла вода, закручиваясь на подбородке в кривую китайскую косичку.

— Может, я поеду? — спросила Элен. — Ваш простатит — ваши проблемы. А у меня дела в городе.

— Покиньте автомобиль.

— Что?.. Вы шутите.

— Покиньте автомобиль! — проорал полицейский, хватаясь за терминал, висящий на поясе.

С его стороны это было свинством. Маленькой гадостью, на которую он имел право, — вытащить человека под ливень и продержать несколько минут, пока одежда не промокнет насквозь.

Элен тряхнула головой, скидывая длинную челку набок, и открыла дверь.

Инспектор зачем-то включил фонарь и направил свет ей в глаза. Она неохотно вылезала, чувствуя, как внимательный взгляд ощупывает ее губы, шею, цепляется за длинный смоляной “хвост”, скользит по куртке, застывает на уровне лопаток и вползает под широкий лацкан. Несмотря на дождь, ночью было душно, а кондиционер не работал, поэтому Элен позволила себе избавиться от свитера. Чужой взгляд холодной рукой шарил по телу и, кажется, не собирался останавливаться.

Она подняла воротник.

— Ну?..

— Дорогая машина, — со значением произнес инспектор. — По области таких больше ста штук в угоне.

Построение фразы предполагало полуинтим, но из-за шума пожара приходилось кричать изо всех сил. Так и вышло: полуинтим-полукрик. Доверительный вопль.

— Я не из вашей области, — ответила Элен.

— Проверим. Пошлю запрос в Центральную.

Она запахнула куртку плотнее. Без толку: вода лилась и сверху, и сбоку, и как будто даже снизу. Это было похоже на автомойку. Элен предпочитала ванну.

Мимо них, разрезая скатами лужи, прокатились уже три машины. Не такие дорогие, как ее “Лексус-Т2”. Она вздохнула и посмотрела на инспектора.

Триста евро он не возьмет, испугается. А двести — возьмет. Можно предложить сто, и он согласится на сто пятьдесят. Проклятая тачка... И еще он видел бриллиантовую серьгу в ее левом ухе. Отдать ее к черту? Нельзя, это подарок. Надоело... Как же все надоело...

— Руки на крышу, ноги врозь, — сказал полицейский громко, но ласково.

Двести. Всего-то двести евро. Заплатить и не мучиться. Иначе обыск. Ледяная ладонь под куртку. Грязная и шершавая — прямо на грудь. Конечно, куда же еще? Ни к чему ей такое удовольствие.

Элен поправила мокрую прядь и коснулась пальцами лба. Нет, это не то...

— Не то, не то, не то... — пробормотала она.

— Ваша фамилия Лаур?

Она кивнула и вытряхнула из пачки сигарету.

Инспектор облокотился на дверь и сунул голову внутрь. Ему хотелось хоть на секунду избавиться от дождя и от воя пламени.

— Воспаления легких не боитесь? — спросила Элен.

В машине было тепло и сухо, но, чтобы оценить эту роскошь, нужно хорошенько вымокнуть. Или попробовать вымокнуть.

Элен потрогала куртку. Ни капельки, разумеется. Полицейский продолжал мяться снаружи.

— Дорогая машина, — сказал он, фиксируя внимание на ее коленях. — По области больше ста штук...

Элен усмехнулась. Она почему-то думала, что его взбесило упоминание простатита, а он просто желал денег. И это, как говорил школьный учитель физики, объективная реальность. И значит, от этого никуда не деться.

— Да, морока... — Она проверила карманы. Наличные шелестели и в левом, и в правом, и в обоих внутренних. Проблема была в том, чтобы не вытащить слишком много.

Щелкнул прикуриватель, и Элен, вздрогнув, достала две сотни.

— Взяток я не беру, — сказал полицейский.

— Правильно.

Она протянула деньги, и он их не взял — просто банкноты исчезли под его широким манжетом. Элен с инспектором посмотрели друг на друга и синхронно моргнули, будто стали друзьями.

— Всего хорошего, мисс Лаур. Да!.. Я вижу, у вас спутниковый навигатор. Хотел предупредить, что в городе он работать не будет.

— Весьма любезно с вашей стороны. — Она прикурила и тронулась.

Двенадцатиполосное шоссе было перегорожено — напротив щита “МОСКВА —MOSKAU — MOSCOW” громоздились бетонные блоки. В роли шлагбаумов выступали чумазые, утомленного вида броневики. “Лексус-Т2”, созданный на базе старичка “Хаммера”, протиснулся между бортами и, выехав на простор, устремился вперед. По обеим сторонам дороги торчали жилые башни — горящих окон было немного, но стены до третьего этажа были покрыты светящимися граффити. Везде одно и то же...

Слева от “Лексуса” появился его прототип, натуральный “Хаммер”, не иначе — из последней партии, снятой с консервации. Какой-то хлыщ за рулем жестом позвал Элен к себе — не то в машину, не то замуж. Она отмахнулась и включила навигатор.

Инспектор не соврал, прибор не работал. Красная точка на карте помелькала — все время в разных местах — и погасла. Сама карта с монитора не исчезла, но после двух развязок Элен потеряла направление. “Хаммер” с плейбоем был уже далеко, от него осталась лишь мутная водяная взвесь, прибиваемая к дороге дождем. Элен свернула к висевшему вдали желтому зареву. В центре никогда не спят. “Кто видел Находку, тот знает Париж...” Элен не видела ни Парижа, ни тем более Находки, и вообще она считала, что все пословицы — мусор, но с этой сентенцией спорить было трудно.

Вскоре на улице появились машины и мотоциклы, а количество светлых окон заметно выросло, как будто Элен пересекла часовой пояс.

Из больших размокших коробок выбирались сонные люди. Потревоженный картон тяжело шевелился, менял форму и разваливался на куски. Бродяги, еще толком не протрезвевшие, мучительно возвращались к реальности. Под дождем это происходило быстро.

Элен полистала на мониторе карту и выяснила, что ей нужно попасть к какому-то кольцу. Потом появится река — вероятно, такая же переплюйка, что и в Питере, — надо будет проехать по мосту между храмом и крепостью, и вот там, где-то за мостом, начнется...

Элен проверила записи.

Да, начнется Полянка. Почему-то Малая. Наверно, есть и Большая...

Она взглянула на карту.

Да, действительно, Большая тоже есть. Черт разберет... Мерить их, что ли?

Она остановилась у тротуара и посигналила. Старик, задумчиво обходивший мусорные баки, повернулся и замер.

— Чего? — спросил он после паузы.

На нем был блестящий полицейский плащ — почти новый, но зачем-то подвязанный пестрым поясом от домашнего халата. Короткие поля шляпы опустились, и с них, как с крыши, бежали частые струйки. И еще у него была борода — пегая, разлохмаченная, заметная даже сзади.

— Малая Полянка, — сказала Элен. — Подойди, дам тебе кой-чего.

Бородатый проворно шагнул к машине.

— Это возле “Ударника”, — сообщил он. Элен достала десятку, но до окна не дотянулась.

— Какой еще ударник?..

— Киноцентр “Ударник”, а там уже близко. Э, да ты первый раз в Москве? — Он покачал головой. — Сама не найдешь.

Элен побарабанила по рулю.

— Ладно, садись.

Старик без разговоров забрался в машину. Впрочем, теперь Элен видела: не такой уж он и старик. Лицо у бродяги было грязное, но относительно свежее. Он сверкнул глазами на купюру, потом, с вожделением, на короткую голубую куртку и на голые колени. Элен застегнула “молнию” до подбородка.

— Я с тобой деньгами расплачусь.

— Сейчас едем прямо, до самой площади. Там налево, — сказал мужчина. — И хорошо.

— Что “хорошо”? — не поняла Элен.

— Хорошо расплатишься — вот и хорошо.

Она наступила на педаль, и “Лексус” рванул по ночному проспекту.

Бородатый помалкивал, лишь косился на ее ноги и тревожно, как лось в зимнем лесу, потягивал носом воздух. Купюру с приборной панели он не забрал, и это было не очень здорово. Элен что-то предчувствовала, но пока — смутно.

Следуя указаниям бродяги, она несколько раз свернула, пока не уперлась бампером в кирпичную стену. То, что на въезде выглядело как тоннель, было каким-то подземным складом. На стальных воротах висел здоровенный ржавый замок. Элен растерянно посмотрела назад, и этой секунды мужчине оказалось достаточно, чтобы выдернуть ключ зажигания.

— Вот и приехали, — сказал он.

— Десятки тебе не хватит? Еще?..

— “Хватит” — это не про деньги, — изрек бородатый, встряхивая ладонью, ловя выскочивший из рукава нож и выщелкивая лезвие — все одним движением.

— Возьмешь наличные и карточки, — предположила Элен. — И тачку тоже?

— И тачку, — спокойно подтвердил он.

— И меня?

— Ну, так!..

Мужчина продолжал ее рассматривать, уже откровенно и деловито, как свою собственность.

— Один разик, — строго сказала она. Незнакомец нахмурился и поиграл ножом — на случай, если она вдруг не заметила.

— А чего ты ждал? Мне что, плакать, что ли? Давай, же двигайся, только по-быстрому.

Она решительно расстегнула “молнию”, сунула левую руку за пазуху и, приподняв правый локоть, выстрелила через куртку ему в живот. — Ты чего от меня ждал? — повторила Элен. — Слез?

Открыв дверь, она вытолкнула его из машины и вышла сама. Теперь ствол можно было и показать, иногда это полезно. Она носила пистолет во внутреннем кармане — страшно подумать, что сделал бы полицейский, нащупав рядом с грудью еще и рукоятку. Семимилли метровый “стейджер”, оружие профессиональных подонков: пуля на воздухе нейтральна, в крови разлагается. Если не убьет, то замучает до смерти.

— Ну что, угомонился? — Она откинула нож подальше и присела на корточки. — До Малой Полянки-то мы с тобой так и не доехали...

Собрав силы, бородатый махнул рукой куда-то в стык между стенами.

— Ты издеваешься? — возмутилась Элен. Он виновато кашлянул.

— “Ударник”... Или Кремль... Любой покажет.

— Какой еще Кремль?!

— Щас из трубы... направо... потом дальше... дальше, дальше... — мужчина снова помахал, уже слабее.

Элен выпрямилась и, прикрыв глаза, погладила лоб. Значит, направо и дальше... Километра три по прямой, затем поворот, еще один, там спросить у прохожего, опять поворот, и... Да, бродяга говорил правду: она попадет на мост между красным забором и большой белой церковью. Где-то в тех местах и будет Малая Полянка.

— Тебе сколько лет? — осведомилась Элен.

— Сорокх... сорок фосемь, — с натугой произнес бородатый.

— А мне — двадцать четыре. Ты ублюдок, ясно?

— Ясно... Вызови врача. У тебя же есть?.. терминал есть?..

Она достала трубку и посмотрела в потолок. На сей раз жмуриться ей не пришлось: варианты были очевидны, почти осязаемы. И было их на удивление мало, всего четыре.

Первый. Бродяга — кстати, Петр Николаевич Рыбкин — дохнет прямо здесь, у запертых ворот. Композитная пуля уже начала растворяться, через полтора часа его смогут спасти только в серьезной дорогой клинике. Еще через час его не спасет уже никто. Но умрет он нескоро, агония продлится до вечера.

Второй. Петр Николаевич успевает попасть на операционный стол. И продолжает жить с кривым рубцом во все пузо. Как долго — зависит от него самого, Элен это не касается.

Третий. Рыбкин выживает, и его треп о “смазливой суке со “стейджером” доходит до тех, кто ею, хм... такой смазливой, сильно интересуется. Находят ее или нет — неизвестно. Точнее, не важно. Просто этот вариант отпадает как слишком хлопотный.

Ну и четвертый, конечно. Четвертый вариант.

Элен подняла пистолет и сделала в полицейском плаще новую дырку, ближе к сердцу. Мужчина дернулся и уронил голову, как будто пуля перебила в нем арматурину.

Вернувшись к водительскому сиденью, Элен скинула куртку и надела свитер. Вода с улицы сюда не попадала, но под утро становилось свежо. У Элен задрожали руки. Нервы?.. Нет, вряд ли. Если бы она тратила на это много энергии, то давно бы не жила. Хотя, с другой стороны, — если бы не тратила, не жила бы точно.

Элен не представляла, как некоторые умудряются дотягивать до старости, не зная, что их ждет в следующую секунду. Не видя параллельных вариантов. Не имея возможности выбирать, поскольку каждый их выбор — единственный и каждый — навсегда. Для нее это было загадкой. А то, что делала она... вернее, то, как она жила... Иначе она не умела.

Врач говорил Инге Лаур, что дочка у нее родится с отклонениями. Предупреждал, что ребенку будет трудно в этом мире. Советовал что-нибудь предпринять.

Когда крошка Элен появилась на свет, того врача уже месяц как закопали в землю — выезжал из дома и не догадывался, что через перекресток несется трейлер с неисправными тормозами. Он даже не догадывался...

Элен не могла этого понять. Но все же ей было трудно. Очень трудно одной.

— Господин Юхневич?..

— Здесь что, неразборчиво написано?

— Нет, нормально. — Сержант снова посмотрел на Карточку.

— Или вы думаете, что это не мои документы? — начал закипать Тиль. — Думаете, утопил хозяина в речке и хожу теперь с его удостоверением?

— Нет господин Юхневич, ничего такого я не думаю. — Полицейский уже собрался отдать ИД-карту, но задержал руку. — В городе неспокойно, вот и проверяем. Служба. Всего хорошего, Александр... э-э...

На карточке было выбито “Александр В. Юхневич”, и Тиль мгновенно ответил:

— Васильевич.

— Добро пожаловать в Москву, Александр Васильевич, — сказал сержант, возвращая документы.

“Или Витальевич...” — добавил про себя Тиль. Искали не только его. Искали экстремистов — красных, зеленых, коричневых и, не исключено, каких-нибудь еще. Искали банду, ограбившую расчетно-кассовый центр, и банду, расстрелявшую грабителей. По ярким, но крайне субъективным описаниям искали мошенников, по смутным воспоминаниям — нечестных шлюх. Искали и одного залетного деятеля со “стейджером”, ухлопавшего ночью какого-то бродягу.

И Тиля Хагена в Москве искали тоже — на всякий случай, просто потому, что его искали везде. По двадцати образцам грима — от блондина с бакенбардами до седого латиноса. В одной из ориентировок был, вероятно, и настоящий портрет, но истинный облик Тиля затерялся среди вариантов маскировки.

Его не узнали, а он всего-то и сделал, что вставил контактные линзы, превратив голубые глаза в карие. Если бы сержант держал в голове его приметы, то удивился бы тому, насколько они совпадают: высокий лоб, короткие темные волосы, лицо — слегка скуластое, слегка одутловатое... Возраст — тридцать. Телосложение не впечатляющее, но в осанке что-то такое, заметное... вроде постоянной готовности шагнуть в сторону. Словно у пешехода, застигнутого светофором посреди дороги. И взгляд. То, от чего не помогли избавиться даже линзы. Взгляд человека, знающего дату своей смерти. Печальный, но не скорбный. Скорее, отстраненный.

Тиль перегнул карточку пополам и уронил ее в урну. Документы господина Юхневича больше всплывать не должны, поскольку Александр Васильевич... или все-таки Витальевич?.. вполне уже мог всплыть сам — километрах в пятнадцати ниже Гомеля.

Тиль редко обманывал, в этом не было нужды — его дар позволял обходиться одной правдой. Одной правдой из многих, самой удобной, которую он выбирал так же легко, как ИД-карту из пачки подлинных, но не принадлежащих ему удостоверений.

Поезд оглушительно затрубил и тронулся к посадочному перрону. Прибывшие вместе с Тилем пассажиры зачарованно наблюдали за вагонами — внизу вместо колес подрагивали, не касаясь полотна, сферические блоки магнитной подвески.

Столпившиеся в стороне носильщики, в основном жилистые азиаты, терпеливо ждали. Новою линию запустили всего неделю назад, но поездом без колес они уже налюбовались, поэтому на зевак поглядывали снисходительно, как на детей.

Тиль сунул руки в карманы и присоединился к толпе. Поток вынес его на крытую вокзальную площадь, окруженную мраморными пандусами и застекленными эскалаторами. Площадка такси работала в режиме конвейера: люди быстро проходили между турникетами и распределялись по машинам, как гидропонная клубника по пластиковым лукошкам. С той же скоростью двигалась и вереница ярко-желтых автомобилей — непрерывно пополнялась сзади и исчезала за никелированной аркой. В углу, на открытом участке, стояла очередь к вертолетам, но Тиль туда не пошел.

— Вы двести вторым рейсом приехали, — произнес таксист.

Ничего опасного в этой догадке, кажется, не было, но Тилю она не понравилась.

— Что, на самом деле без колес? — спросил водитель. — Я про поезд. Вот так прямо и висит в воздухе?

— Прямо так и висит, — буркнул Тиль, усаживаясь. — Улица Малая Полянка.

— Значит, не приехали, получается, а прилетели, — проговорил шофер, выворачивая руль. — Надо будет посмотреть. Все никак не успеваю...

— До Полянки далеко?

— Минут десять, не больше.

Тиль посмотрел на выключенный навигатор. Квадратный монитор на приборной панели был покрыт черной городской пылью.

— Бесполезно, — отозвался водитель. — “Юни” глушит “Глобал”, а “Глобал”...

— Глушит “Юни”?

— Конкуренция. Спасибо, пока хоть за терминалы не взялись. А то будешь ходить по улице с кабелем и думать, куда бы свой штекер воткнуть. Кстати!..

— Малая Полянка, — оборвал Тиль, догадавшись, какие ассоциации связаны у таксиста со втыканием штекера. — Долго еще?

— Да не! Минут пятнадцать, не больше.

В половине первого Москва продолжала просыпаться — поэтапно, как многоголовый змей. Работяги уже готовились отобедать консервированным супом, мелкие служащие заглатывали на ленч булочки из трансгенной пшеницы и теплый эрзац-кофе, служащие покрупней примеривались к ростбифам, таким же бескалорийным, как и булочки, а некоторые еще только продирали глаза и нашаривали банки с недопитым коктейлем.

Тиль зевнул и покосился на обогнавший их угловатый “Хаммер”. Пижон за рулем, судя по туманному взгляду, воспринимал “сегодня” как затянувшееся “вчера”. Он закинул в рот большую таблетку и вяло разжевал.

Тилю отчего-то стало тревожно. Он собрался с мыслями — вроде ничего страшного. Через полчаса он будет на Малой Полянке, доберется без приключений, и там... Ладно, нормально. Доедет. Нельзя каждую секунду жизни превращать в форвертс, тогда и от самой жизни ничего не останется. Один большой, решенный до последней буквы кроссворд. А в общем...

Тиль прикрыл глаза ладонью.

В общем, так и есть. Не жизнь — сплошной форвертс. Клеточки, заполненные и пустые. Пустых — все меньше. Тиль всегда знал, на какую из них ступить можно, а на какую — нет. Всегда чувствовал опасность — она просто не позволяла себя игнорировать, и чем ближе она была, тем яростнее билось в мозгу... что?..

Алекс Насич использовал неудобный термин “фронт-сайтинг”, Федор Полушин называл это по-немецки скупо: “форвертс”. И то и другое казалось правильным, но Насич уже погиб... Иногда Тиль специально старался не прислушиваться — открыть глаза шире и не видеть, но эта уловка помогала редко. Тиль потому и не боялся, что был уверен — не в себе, так в своем форвертс. Он и к студенточке той поперся — как ее?.. а, Ирина Кравец... — поперся, потому что знал заранее: ничего с ним не случится. Звенели в башке колокольчики, было дело. Возможно, и не сирена его разбудила, а этот проклятый звон... Но он тем не менее пошел к ней, и улегся, и даже расслабился. Он не сомневался: форвертс не подведет.

И форвертс, как всегда, не подвел.

— Что?.. — Тиль оторвал ладонь ото лба и повернулся к водителю. — Вы что-то сказали?

— Я не вам. — Тот кивнул на удаляющийся “Хаммер”. — Дряни всякой нажрался, герой! Ему-то что, он весь железный, а мы бы сейчас без морды остались...

“Хаммер” действительно их подрезал, но таксист драматизировал: вероятность аварии была нулевой. Однако об этом Тиль ему не сказал. Люди не любят тех, кто знает больше, чем они.

Машин было много — несмотря на обилие эстакад и разъездов, пробки возникали повсюду. Юркие “Фольксвагены” и “Самсунги”, скапливаясь, наполняли атмосферу отработанной углекислотой. Газонная трава была в этих местах похожа на щетку, а из асфальта пробивался сорняк толщиной с юное деревце. Проблема всех городов, неизбежная и привычная, как эпидемии среди бродяг или охламоны на коллекционных “Роллсах” и “Хаммерах”.

Тиль засмотрелся на рекламный щит и отвлекся, лишь когда такси проехало дальше. В ролик явно ввели запрещенные элементы неировизуального программирования, но этого нарушения как будто никто не замечал.

Пару минут Тиль маялся от невозможности отведать колбасы “Мутер Шульц”, потом это прошло. Плакат забила другая колбаса, другое пиво и другие сигареты. Подкорка быстро переварила местную гамму скриптов и перестала на них реагировать. Тиль уже врос в этот город — как и все, кто прибыл с ним на поезде без колес.

Дорога после ночного ливня высохла не везде — по календарю лето еще не закончилось, но по погоде в Москву уже входила осень. В черных лужах висели прямоугольные дома, такие же черные и глянцевые. Технология бесшовного остекления превратила города в скопища отражающих друг друга зеркал. Птицы, попадавшие в лабиринты плотной застройки, метались между корпусами до тех пор, пока не догадывались опуститься на землю.

Это было везде. Куда бы Тиль ни подался, везде были одинаковые дома: на окраинах — расписанные, ближе к центру — полированные. Везде была реклама новых, но, в сущности, все тех же продуктов, везде были идеальные развязки, и на каждой — затор из дешевых пластиковых “Самсунгов”.

Как только мир стал единым, все сразу изменилось и с тех пор уже не менялось никогда. Так об этом говорили старики. Города сохраняли исконные названия, которые выглядели чистой условностью — как разные этикетки на банках с одними и теми же сосисками.

— Это и есть ваш Кремль? — осведомился Тиль, увидев слева кирпичную ограду.

— Почему наш? — с обидой произнес водитель. — Он и ваш тоже. Он общий.

— Значит, ничей. А церковь?

Таксист повернул голову, будто засомневался, о том ли его спрашивают.

— Это не церковь. Храм.

— Действующий?

— Да вроде. Надо посмотреть как-нибудь... Не успеваю.

Расплатившись, Тиль вышел у одинокой жилой башни. Дом был самый обыкновенный: сплошное стекло и около восьмидесяти этажей — точнее из-за отсутствия стыков сказать было нельзя. Брусок черного льда, поставленный на торец.

В скоростном лифте, компенсируя перепад давления, пшикнул компрессор. Уши все равно заложило, и Тиль подумал, что тратить средства на новое устройство не имело смысла. Прогресс ради прогресса, железки ради самих железок... Проходя по коридору, он успел подумать еще о чем-то, таком же бессмысленном и очевидном, потом ему открыли дверь. И раньше, чем Тиль прочитал на жетоне...

“Московская городская прокуратура. Старший следователь Ефимов Н.В.”.

...раньше, чем он заметил двоих криминалистов...

— След хороший, но это явная обманка.

— Фиксируйте все.

— Конечно, фиксируем.

...раньше, чем ему задали первый вопрос...

— Вы договаривались о встрече?

...Тиль уже знал: Федора Полушина больше нет. Следователь открыл дверь шире и, дружески взяв его за локоть, увлек в комнату.

— Вы договаривались о встрече? — спросил он. — Или пострадавший ждал не вас? Мог он сегодня кого-то ждать, как вы считаете?

— Не знаю... не знаю... — бубнил Тиль, мотаясь между стенным монитором и огромным аквариумом. Полушин любил рыбок. Федя Полушин маниакально любил своих рыбок. Теперь они сдохнут. Попросить фараона, чтобы пристроил их куда-нибудь в школу? Там сдохнут тоже...

— Кого сегодня мог ждать господин Полушин? — настойчиво твердил следователь.

— Не знаю. Никого. Он и меня не ждал. Мы никогда созванивались. Я просто брал билет и приезжал в Москву...

— Как часто?

— Раз в год примерно. — Тиль не обманывал, так и было. По разным документам и из разных мест, но приезжал. Иногда прилетал. Кстати... он приготовил в кармане ИД-карту.

— Представьтесь, пожалуйста, — будто бы спохватился Ефимов.

— Рихард Мэйн. Вот... — Тиль протянул документы. — О, это не обязательно, — отозвался следователь, принимая карточку. — Расскажите, герр Мэйн, как давно вы знакомы с Полушиным, когда в последний раз виделись...

Тиль отклеился от аквариума и, опустившись в кресло, начал рассказывать. Он сидел, проговаривая их общую с Федей легенду, и пытался подобрать фразу, способную расколоть служаку из прокуратуры. Бесконечное количество вариантов, и лишь часть из них — верные. Малая часть от бесконечности — это тоже много, но вот найти бы... Нельзя интересоваться напрямик. К этому они все готовы еще с университета, и у всех стандартный ответ: “Пока продолжается следствие, я не вправе...” Нельзя начинать с отвлеченной темы, это подозрительно. Да какие еще темы?! Федю убили...

Убить его могла либо абсолютно безвыходная ситуация, в которой любое действие — гибель... но в это Тиль не очень-то верил... Либо... Полушина убил такой же, как он сам. Это сделал тот, кому он не смог противостоять. Форвард, фронтсайтер. Как Алекса. Да, Насич называл их всех фронтсайтерами. Полушин называл иначе, и его тоже...

Пистолет. “Стейджер”. Вы что-нибудь о них слышали? Неудивительно, ведь они бесшумные. Простите, на этой работе быстро черствеешь... Композитная пуля. Вы в курсе, да? Нет, не беспокойтесь, его пощадили, второй выстрел был в сердце. Он не мучился. Когда?.. Совсем недавно, под утро. Вот только что увезли тело, мы еще даже осмотр не закончили. Так были у него враги или нет? Сосредоточьтесь, герр Мэйн, прошу вас.

Тиль и так был предельно сосредоточен. Ах да, просили-то его не здесь и не сейчас. Следователь произнес бы эту фразу, если бы Тиль попал в точку. И в одном из вариантов он попадает. Так что же он ему?.. Простая история: познакомились с женщиной и оба в нее влюбились. И Полушин благородно отошел в сторону — не желал мешать другу. Хотя сейчас, после стольких лет, Тиль понимает, что Федор любил гораздо сильней...

Вот на это он господина Ефимова и подцепил. Вернее, подцепил бы. Если бы выдал всю эту чушь. Вероятно, следователь побывал в похожем переплете, и... ну конечно! Ему мечталось, что друг уступит. О таком друге мечтают все. И никому не придет в голову, что уступить должен он сам.

Тиль продолжал что-то плести — про горнолыжный курорт, про то, как ребенок сломал ногу и они с Федей несли его до базы, — и продолжал перебирать варианты. Лично ему пока ничто не угрожало, поэтому форвертс и не проснулся, а специально смотреть вперед по пути к Федору Тиль считал бестактным. Полушин был слабым форвардом и со временем становился все слабее.

Федору было под пятьдесят, он появился первым. Когда ему исполнилось семь лет, он вдруг начал ощущать в себе чье-то присутствие. Родители целый год таскали его по психологам, пока Федя сам не понял, что с ним случилось. Он был уже не один, а вместе с Алексом Насичем — карапузом, гукающим где-то в Ирландии и знающим заранее, чем и во сколько его покормят.

Федя сказал, что у него все прошло, и стал нормальным ребенком — иногда случайно отвечавшим на вопросы, которые ему еще только собирались задать. Он чувствовал: в скором времени родятся и другие. Рано или поздно о них станет известно, и их начнут искать. И обязательно найдут, всех до последнего. Это было ясно и без форвертс.

Больше всего Полушин хотел быть обычным. Он ненавидел свой дар и глушил его транквилизаторами, пока не превратил себя в инвалида, а форвертс — в банальную интуицию. Он и так почти убил себя. Но почему-то сейчас, когда он стал настолько же безопасен, насколько и бесполезен, кому-то понадобилась его физическая смерть.

Это все-таки сделал форвард. Не местный. Местные могли застрелить Полушина гораздо раньше — было бы желание. Кто-то специально приехала Москву. Кто-то новый, из незнакомых. Чужой форвард.

— Ну, если вам больше нечего добавить... — Следователь развел руками. — Или что-то еще?..

— Нет. — Тиль медленно подошел к аквариуму и постучал ногтем по стеклу.

Раньше они просто жили — несколько человек, связанных одним даром. Теперь они разделились на своих и чужих. Кому это нужно? Кому угодно, только не им самим.

Следователь снова что-то спросил — Тиль, не отвлекаясь от рыбок, снова ответил. Он пытался рассмотреть, к чему все это приведет, но вокруг плыла какая-то дымка, обманчиво прозрачная. То, что он разглядел, ему не понравилось.

Тиль так и не понял, что же сегодня началось. Но он уже знал, что закончится это быстро.

Выйдя из ванной, Элен с сомнением посмотрела на аквариум — кому-то приспичило заводить в гостинице рыбок. И кто их тут кормит?.. Может, они думают, что она собирается?..

Элен побродила по комнате в поисках сигарет. На кремовом ковролине оставались темные разводы — она еще не вытиралась.

Прикурив, она встала у окна. Внизу по улице ползла разноцветная людская каша, на углу содрогался от ветра гигантский плакат “Глобал-Медиа”, рядом, тоже покачиваясь, переливалась вывеска “Юни-Лайн”. В офисном Здании напротив сгорбленные клерки нюхали свои пыльные клавиатуры. Один из них разогнулся и застыл с каким-то нелепым выражением. Нет, окна в ее номере непроницаемы снаружи. Хотя если бы... а, черт с ними со всеми — и с окнами, и с клерками...

Элен стряхнула пепел в аквариум и, поддев ногой уже ненужное полотенце, начала одеваться. Она не торопилась, и вызов застал ее за осмотром юбки.

— День добрый, — произнесли в терминале. Видеоканал был перекрыт.

— Это кому как, — буркнула Элен, откладывая юбку в сторону и разгребая на кровати кучу мятой одежды. — у?..

— У вас осложнения, мисс Лаур, — печально проинформировал невидимый абонент.

— У меня?.. — Она повертела в руках другую юбку, покороче, и швырнула ее за спину.

— Осложнения у нас, — уступил голос, — но мы-то здесь, а вы...

— Это я — здесь. А вы — там.

— Совершенно справедливо. Мы здесь, а вы там. И проблемы — там, — подчеркнул собеседник. — У вас проблемы, у вас.

—Ну?.. — Она помотала головой и, бросив брюки, направилась в ванную.

— Ваших соплеменников в Москве оказалось несколько больше, чем мы рассчитывали.

Фен лежал в мокрой раковине. На зеркале сквозь испарину проступили оранжевые строчки:

“Внимание! Опасная небрежность! По статистике, один фен из двенадцати тысяч...”

Элен вздохнула. Что ее точно не касалось, так это фратистика.

— “Несколько” — это насколько? — спросила она.

— Это несколько, — мягко ответил абонент. — Ваша задача...

Она включила фен и принялась сушить волосы. Трубка немного поворковала, затем умолкла.

— Что вы говорите?.. — крикнула Элен, передвигая рычажок на “Но1”.

— Будьте добры!.. — рявкнул голос и тут же добавил: — Пережжете. Придется стричь.

— Ладно, я слушаю.

Элен кинула фен обратно в раковину и вернулась к вещам. Пока ей объясняли, в чем заключаются ее проблемы, она заново осмотрела одежду и все-таки выбрала брюки. Черные, эластичные, обтягивающие, как чулки. Хорошие брючки для ее недурных ножек...

— Вы нас поняли? — осведомились в трубке.

— Чего ж не понять. Это все? До свидания.

Она положила терминал рядом с аквариумом и, увидев пачку сигарет, машинально закурила.

Чем больше она делала, тем больше от нее требовали. Правильно, так и бывает. Последнее время совсем сели на шею, а она ведь не железная...

Элен задумывалась об этом не впервые. Поменять Компанию было несложно, ведь она так... что?.. красива? Ну, само собой. Только красивых, спасибо хирургии, сейчас как собак. Умна? Да, лицевая реконструкция тут не поможет, но и ум — не дефицит. А она — одна.

— Одна, одна и всем нужна, — пропела Элен рыбкам. — Вашу мать...

Она не просто редкость, она уникальна. Да! Ее способности всегда были при деле, но использовать их по-крупному Элен не удавалось ни разу.

В школе ей было легко. Еще бы! Ей и после школы было нетрудно: выучить к экзамену один билет из сорока — работа не большая. Но все же работа. А что дальше? Повесить диплом на стену. Или носить на нем булочки для шефа...

Элен покрутилась перед зеркалом. Нет, булочками, пожалуй, не обошлось бы...

Ей было скучно. С самого детства — скучно. Она знала, что ее место на вершине, но растрачивала себя на чистку казино. От алкоголя ее клонило в сон. Наркотики?.. Наркотики — это здорово, но за каждой таблеткой маячила черная дыра, такая холодная, что у Элен начинали трястись руки. Она объездила полмира по выигранным в лотерею турам, но лишь убедилась, что ей одинаково скучно и на Западе, и на Востоке. Игральные автоматы везде были те же самые. И мужчины. Женщины — тем более.

Элен была способна на многое, но на что конкретно — она не представляла. На что-то глобальное, вселенское... хотя все глобальное, как правило, жутко тоскливо. В итоге вселенское оборачивалось очередным наскоком на казино... пока ее не позвали в Компанию. Теперь Элен платили столько, что ей стало лень подходить к рулетке. Они отняли у нее даже это. Она могла бы от них уйти, но скрыться ей уже не позволят. Она попадет в другую Компанию, с большой буквы или с маленькой — не важно. Ей снова дадут фантастически много денег и снова будут эксплуатировать. Они будут пахать на ее даре, как на тракторе. Пока она не состарится и не умрет.

Элен с двенадцати лет не покидало ощущение, что вот сейчас, в крайнем случае завтра, ей откроется смысл всего этого бардака под названием “жизнь”. Смысл не открывался, а она все ждала и ждала. И каждый день как будто что-то предчувствовала. Но это, к сожалению, был не форвертс. Это была обыкновенная надежда, которая сбывается далеко не всегда. А форвертс молчал.

Форвертс?.. Элен затушила окурок о стекло и начала одеваться. Форвертс. Вот же дурацкое слово. Говорят, его придумал какой-то старый хмырь. То ли Двушкин, то ли Трёшкин... Потому и слово такое получилось — для хмырей. В Компании его произносили часто, но вряд ли они представляли, как это работает. Элен и сама не представляла. Однако слово ей не нравилось.

Горловина свитера зацепилась за серьгу в левом ухе, и в этот момент раздался сигнал. Пока Элен освобождала лицо, терминал успел чирикнуть раз пять или шесть. Она тоже успела кое-что озвучить — в адрес ювелира, трикотажной фабрики и драгоценной Компании. Звонили, разумеется, оттуда.

— Да, что еще? — бросила Элен.

— Мисс Лаур, вам необходимо сменить оружие, — сказал знакомый голос.

— А мое чем плохо?

— Тем, что ночью из такого же пистолета... Полушин, конечно... Какой, к черту, Двушкин? Полушин, старый пень. Кому он мешал?..

— ...убили Федора Полушина, — закончил абонент.

— Того самого, — утвердительно произнесла Элен.

— О других мы бы сообщать не стали. Вы его вчера не видели?

— Никого не видела.

— А вас кто-нибудь?..

— Что за идиотские вопросы!

— Нас очень смущает это совпадение.

— Тоже “стейджер”?

— Да. Вы должны срочно от него избавиться.

— Понятно. — Элен снова подошла к окну и щелкнула зажигалкой. — Я выберу что-нибудь другое. Найду местное представительство.

— Какое представительство?..

— У вас же есть в Москве филиал? — Она выпустила дым, и улица на секунду погрузилась в туман. Замученный клерк и оба плаката стали едва различимы. — У вас повсюду филиалы.

— Мисс Лаур, вы когда-нибудь расписывались в нашей платежной ведомости?

— Не припомню что-то.

— И не припомните. Вы у нас работаете... на общественных началах. Не нужно никуда ходить, вас там не примут.

— Угум. Короче, новый ствол — моя забота.

— Ведь вы это можете...

— Я могу все. Но однажды мне надоест!

— Желаю удачи, мисс Лаур...

Элен выругалась, наконец-то отцепила серьгу и взяла трезвонящий терминал. Пока она боролась со свитером, трубка успела чирикнуть раз пять или шесть, и Элен тоже кое-что успела.

— От “стейджера” избавлюсь, Полушина не видела! — выпалила она.

Абонент кашлянул.

— Желаю удачи, мисс Лаур...

— И вам того... — начала Элен, но терминал уже пропиликал “отбой”. — Я от вас уйду, — прошептала она.

Отделаться от Компании. Месяц пошляться по Европе, потом... устроиться в новую Компанию. Потом УЙТИ и оттуда, а потом...

— Потом я умру, — сказала она рыбкам. — Но вы сдохнете раньше.

— ...продолжаются поиски опасного преступника...

Тиль убавил громкость и дальше озвучил за диктора сам:

“...ордер на его арест выдан Европейским Трибуналом полтора года назад. На счету Тиля Хагена разбойные нападения, захваты заложников и убийства. Ввиду особой опасности, которую Хаген представляет для общества, Евротрибунал вынес приговор заочно. Спец-Службы предпринимают беспрецедентные меры, но результатов они пока не дали, и Тиль Хаген по-прежнему остается на свободе”.

— Истинная правда, — сказал он вслух.

На экране появилось несколько анимированных фото: престарелый трансвестит, губастый негроид и патлатый бродяга в засаленном рубище.

“Преступник владеет искусством маскировки”, — мысленно пояснил Тиль.

— А еще я мог бы прикинуться обезьяной... — пробормотал он, переключая программу.

— Забавный случай в Московском зоопарке. Годовалый шимпанзе, сбежавший вчера из вольера...

Тиль крякнул и пошел за кофе. Автомат в номере был паршивый, под стать отелю. В бункер выпала чашка, сверху в нее полилась коричневая бурда.

— Уважаемый пользователь, десять процентов от стоимости этого напитка за вас оплатила компания “Глобал-Фудс”, — донеслось из крохотного динамика.

— Я не пользователь. Я сегодня Рихард Мэйн.

Тиль вдруг щелкнул пальцами и, вернувшись к монитору, набрал адрес своего студенческого блога. Сайт не обновлялся бог знает сколько времени, и его могли уже снять, но... могли ведь и оставить.

Страница загрузилась мгновенно — когда Тиль ее создавал, не было еще ни эхозвука, ни безумной квадрографики, да и скорость связи лишь называлась скоростью. Сейчас этот сайт выглядел убого, но он был: с его биографией — до третьего курса, — с его контактными адресами в студенческом городке, с его избранными — тогда, десять лет назад, — ссылками и... с чужим портретом.

Тиль прищурился. Не узнать самого себя вряд ли возможно, но это лицо он не узнавал. Были какие-то общие черты, не более того.

Одежда... Да, он вполне мог так одеваться: рубашка на “молнии”, под ней — красная майка анархиста. Прическа... тоже что-то в этом духе. Неровная челка, закрытые уши, с макушки спускаются несколько отдельных, по-разному выкрашенных прядей. Но морда определенно чужая.

Тиль перешел в галерею и присвистнул. Все было родное: пьянки-гулянки, студенческие марши какого-то-там-протеста, лодки и велосипеды, друзья и подруги, и везде — тот самый парень с титула. Владелец заброшенного блога. Тиль Хаген, значит...

Страницы на экране были кем-то сделаны, и сделаны профессионально. Почему он раньше сюда не заглядывал? Потому, что лишь сейчас, после этого случайного — действительно случайного — совпадения про обезьяну его вдруг посетила простая мысль.

Форвертс не всесилен, и его давно должны были выловить. Его искали на материках и на островах, в городах и поселках — везде, где живут хоть какие-то люди. Загоняли в угол, посылали за ним спецназ, прочесывали целые кварталы. Тратили средства, отрывали от работы специалистов... И при этом заменили в сети его фотки — чтобы кто-нибудь случайно не опознал.

Через экран протянулась красная полоса, и Тиль без особого удивления прочел:

“ВНИМАНИЕ! Если Вам известно местонахождение Тиля Хагена, Вы обязаны немедленно сообщить об этом по любому из анонимных каналов. В противном случае Вы понесете ответственность за укрывательство”.

Текст полз в четыре строки, на четырех языках. Перестраховались, хватило бы и двух — человеку, не владеющему ни русским, ни немецким, в Европе делать нечего.

У Тиля возникла дикая идея отбить свой адрес в отеле, вплоть до этажа и номера. Он попробовал угадать, к чему это привело бы, но на пустые фантазии форвертс отаывался редко.

Покинув гостиницу, он остановил такси и сразу показал водителю новенькую сотню.

— Видно, не на Арбат поедем... — предположил тот.

— Мытищи.

— Так это...

— Это — сверху счетчика, — сказал Тиль, припечатывая банкноту к приборной панели.

Жизнь в Славянском Содружестве научила его разговаривать кратко, но конструктивно. Порой ему становилось муторно, но он любил и эту страну, и этих людей. Причина была простая, как яблоко, однако вспоминать о ней не хотелось.

Машина затормозила у трехэтажного кирпичного барака. Тиль расплатился карточкой Вольфа Шнайдера и, когда такси отъехало, бросил ее в лужу. Прямо на дороге оказалась шикарная лужища, целое болото — мутное и, судя по амбре, регулярно пополняемое из канализации.

Сергея Максимова он застал дома. Полушин давно предупреждал, что с Максимовым не все в порядке, но Тиль и не думал, что непорядок может быть столь глубоким и необратимым.

Серж спился. Спился совсем.

Дверь была незаперта, из-под клеенчатой обивки торчала подпаленная вата. Тиль прошел по темному коридору, ударился — несмотря на форвертс — головой обо что-то висящее и вот так, потирая макушку, заглянул в комнату.

Сергей сидел за пустым столом, вероятно — по привычке. Голый пластиковый прямоугольник на шатких ножках был грязен, как и все вокруг. На полу что-то хрустело, под пыльным окном стояла шеренга пинто-вых фляжек, по стене брел, не ведая страха, рыжий таракан. Максимов не контрастировал: на нем были только ветхие штаны и прорванные шлепанцы. Тонкие складки живота напоминали грустную улыбку, а груди, как у старой кормилицы, превратились в два кожаных треугольника. Ему было всего тридцать пять.

— Серж... — выдавил Тиль.

Максимов узнал его сразу. Как ни странно.

— О-о!.. Тили-Тили! Какие гости!..

— Здравствуй Серж, — сдержанно ответил Хаген.

— Привет-привет! — Максимов резво поднялся и придвинул ему стул. Руку он почему-то не протянул. Тиль не настаивал.

— Федора убили...

— Федю? Да-а.!. Эх, Федя, Федя!.. — Сергей поскреб спину. — Да-а...

Этот разговор можно не продолжать. Максимова заботило лишь одно. И ничего больше. Вообще ничего...

— Да-а... — Сергей бестолково помыкался по комнате. — Ты это... при деньгах? А то бы... Федя-то... Как же, а?..

— Садись, — велел Тиль.

Тот послушно опустился рядом.

— С кем из наших поддерживаешь... Бесполезно. Он уже самого себя не поддерживает.

— ...отношения, — все же договорил Тиль.

— Из ваших? — озаботился Максимов. — А, из на-аших!.. Да как тебе сказать...

— Ясно. — Хаген встал и посмотрелся в мутное стекло монитора. — Как живешь, Серж? Хотя... это то-лце ясно.

— Нормально живу, а что? Просто сейчас... то есть в данный момент... Полушин-то!.. — вспомнил он. — Нехорошо ведь. Надо бы... а?.. По-человечески надо.

— Конечно... — проронил Тиль. — Что впереди видишь?.. Могила. И очень скоро.

Серж видел два варианта. Целых два, для него это было много. Либо он сегодня выпьет, либо... все равно выпьет. Иначе нельзя.

— Работать пошел бы, если крупье обыграть уже не можешь.

— Работать?! — взвился Максимов. — Да где ж мне работать-то? Нету вакансий. Все приличное давно занято.

— А что для тебя “приличное”? Ты ногти когда стриг? Или ты ими закусываешь? Ничего приличней мусорного бачка тебе и не доверят.

— И ты... — сокрушенно произнес Сергей. — Учишь, ага... — Он наконец понял, что его намеки пропускают мимо ушей, и не выдержал: — Денег-то дай?.. У тебя же полно. Помянем. Федю-то. А?..

— Лечиться не пробовал?

— А чего мне лечиться? Я не болею. За водкой схожу? — добавил он невпопад. — Пять евро. Лучше пятнадцать. Давай, а?.. Давай, не тяни. Давай, козел нерусский!

Этого Тиль простить не мог. Максимов вместе со стулом отлетел к стене и зарылся в пустой посуде.

— Не надо, Серж, — тихо сказал он. — Мы все из одного корня, ты знаешь. А козел нерусский ничем не хуже козла русского.

— Ко-орня... — проныл Максимов, размазывая под носом скользкую кровь. — Того корня в тебе полпроцента. Все дойчи да люксы разбавили. Гамлет сраный...

— Ты зато не разбавлял! Гордость нации... Что впереди видишь?! — повторил он.

— Тебе жалко пятерку... Ради Феди Полушина, ради светлой па...

Тиль ударил его еще раз, и Сергей, снеся спиной стол, вернулся к бутылкам.

На карточке Шнайдера было тысяч двадцать. Тиль утопил ее в луже и не жалел. А горсть мелочи на флакон для Сержа... Да, ему было жалко.

— Что с тобой делать... — Гиль расстегнул куртку и достал пятьдесят евро. — Держи. Хватит?

—Да ты... Ти-и-иль!.. Ну, ты челове-ек! Я верил... Я чувствовал! У меня ведь тоже... не дремлет фор-вертс, не дремлет, о-о-ох!.. Я мигом!

— Стой. Сначала я тебе в морду плюну. Есть у меня такое желание.

— Че-его?..

— Я серьезно. За это еще сотня будет.

— Ну-у... Ну я даже... Но если это так... если у тебя такие... хы!.. желания...

— Что с тобой делать... — Тиль расстегнул куртку и, достав пистолет, выстрелил ему в лоб. — Не могу я в тебя плюнуть, Серж...

Он вытащил из бумажника все, что там было, и, положив на подоконник, прижал сверху пустой фляжкой. Не на похороны. Максимова кремируют за счет муниципальной конторы, и к урне с его прахом никто никогда не придет. Деньги, до последнего цента, будут переведены в литры. Какой-то дедок с фиолетовым носом поднимет залапанный стакан и скажет:

—Упокой его душу, господи... Прими таким, каков есть, и прости...

Вот на это Тиль и оставлял.

— Прими и прости... — пробормотал он, выходя из комнаты.

“Ангус” весил, как пара лайковых перчаток, но дамским пистолетом назвать его было нельзя. Целлюлозная гильза, сгорая, вылетала из ствола струей пепла, и — ни маркировки, ни оттиска бойка, ни царапин. Сама пуля была обыкновенная, как пояснил гандилер в баре — “трехдюймовочка ”.

— Три дюйма?! — не поверила Элен.

— Три десятых. — Торговец оглядел ее с головы до ног, будто она что-то ему предлагала. — Зачем такой несообразительной девушке такое сложное оружие? Есть шокеры, есть шумовики и просто пугачи. Есть хорошая дубинка. Много ею не намашешь, но когда тебе одиноко...

У Элен возникло желание прострелить ему ногу или врезать в пах — так, чтобы расстроить личную жизнь недели на две, но ничего подобного она делать не стала. Через полчаса дилер ждал другого покупателя, от которого должен был получить все и сразу.

— Я беру, — сказала она.

— Я заметил, ты левша?

— Универсал.

— Может, возьмешь второй? С парой “ангусов” будешь совсем красивая. В общем, решай. Завтра я снова тут.

“Ошибаешься”.

Элен расплатилась и покинула бар.

Улочка лежала между проспектами, как мост. Через минуту она словно перестала существовать: сырые стены, забитые помойки, провисший козырек над дверью клуба — с перекрестка все это казалось декорацией. Люди проходили мимо, не думая о том, что в пяти шагах отсюда можно найти и дешевое оружие, и запрещенные стимуляторы, и быструю смерть. Люди шли не сворачивая.

Элен двигалась в толпе к парковке у развлекательного центра “Зюйд-Вест-Айс”, где она приткнула свой “Лексус”. Ближе оставить машину не удалось — тротуары перед офисными зданиями были заняты. Над высокими крышами, в очереди на посадку, лопотал винтами рой желтеньких аэротакси. Здесь было тесно даже им.

Пройдя еще квартал, Элен споткнулась: впереди — через две с половиной минуты — из-за угла выруливал темно-зеленый “Хаммер”. Довольно редкая машина. И цвет — какая-никакая, а все же примета...

Элен скользнула взглядом, по витрине и, толком не разобравшись, что это за магазин, поднялась на мраморную ступеньку.

Меховой салон, хуже не придумаешь. Для распродажи слишком поздно, для новых коллекций рановато. Менеджеры, три однотипные куклы, без особого рвения обхаживали единственного клиента.

Элен тронула шубу на манекене и вспомнила про свой “стейджер”. Давно пора избавиться. Примерить вон то, черное и короткое, непринужденно сунуть руки в карманы, и...

“О... А вот у вас еще пальтишко! — Это он, Мужчина. — Черненькое. Что же я его сразу-то?.. И сидит великолепно. У жены фигура точь-в-точь... — добавит он слегка игриво, как и полагается. — Вы не против, если я его тоже посмотрю? Или вы покупаете?”

Купить можно. Но тогда ствол останется при ней. И надо же этому уроду было обратить внимание... Ясно: черное и короткое не годится. Пожалуй, рыжее, подлинней...

“О!.. А вот у вас еще пальтишко! Рыженькое. Что же я его сразу-то?.. И сидит великолепно. У жены фигура...”

Может, он фетишист? Потискать в ручищах нагретую чужим телом тряпку... Что за радость? Особенно когда в кармане нащупается пистолет...

Значит, полосатую, под тигра. В моде классика, и этот полупанк будет смешон. Ладно, не носить же его в самом деле...

“А вот у вас еще полосатенькое!.. Какое забавное. А у моей жены...”

Элен занервничала. Похоже, сейчас скинуть “стейджер” не удастся. А надо бы... Она все отчетливей сознавала, что из магазина нужно выйти налегке. Хорошо бы и “ангус” где-нибудь пристроить, а то не ровен час... Однако Элен чувствовала, что проклятый эротоман обладает все, к чему бы она ни прикоснулась.

Она с ненавистью посмотрела на мужчину — тот стоял к ней спиной и как будто не подозревал о ее присутствии. Одна из менеджеров извинилась и двинулась к Элен. Еще мгновение, и он обернется. И если Элен не успеет что-нибудь напялить, он просто сверкнет полицейским жетоном.

Ему безразлично, какой вариант она выберет. У него есть инструкции на все случаи. А также мягкий броник и “з-мерш”, дежурная игрушка славянских сыскарей.

Элен покачала девушке головой и шагнула назад.

Он не будет возражать. Как ни странно... Если она уберется, он за ней не пойдет. Еще немного попудрит мозги продавщицам и откланяется.

Элен не могла поверить и не поверила бы, но сомневаться в форвертс она не привыкла.

Это кем-то просчитано. Хорошо спланировано и хорошо сработано, начиная с появления “Хаммера” — смутившего, но не напугавшего, — и заканчивая тем, что... он уже притормаживает у магазина. Сзади к нему подкатывает полицейский минивэн. Не пустой, разумеется. Десять человек, все в “тяжелом”. А сколько их сейчас набивается в служебные помещения... Фактически ее уже взяли. Вопрос пары секунд и пары выстрелов — если она спровоцирует. Ехать почему-то придется в цивильном “Хаммере”. Неопасно. Им нужен только разговор. Но разговор будет серьезный.

О чем — Элен даже не представляла.

“Покупатель” завершил оборот и потянулся к пиджаку. За жетоном.

“Не надо, — сказала она одними губами: — Я иду”.

Элен послала водителю минивэна воздушный поцелуй и, протиснувшись между припаркованными машинами, подошла к “Хаммеру”.

— Сдаюсь, — мурлыкнула она. — Неужели я тебе так понравилась?

— Ты, Леночка, не можешь не нравиться.

— Элен, — ответила она, помедлив.

— А я Альберт. Залезай, Леночка.

“Хаммер” был тот самый, и Альберт — тоже. Это он встречал ее на въезде в город, он махал рукой. Только рубашку сменил — ночью была с пальмами, а теперь с павлинами. Невыносимо разноцветно.

Альберту было лет двадцать семь, не больше. Перед начальством ему хотелось выглядеть посолидней, перед девушками — помоложе, и он, не утруждая себя отбором, валил все это в кучу. Кричащая рубаха — и серая послушная мордочка. Короткие скупые усы — и взорванная прическа. На правом предплечье у него распласталась огромная татуировка — огненный дракон, — но возле запястья дракошин хвостик благоразумно изгибался, чтобы при необходимости исчезнуть под крахмальным манжетом.

Элен попробовала оценить варианты, но не смогла. Впереди был широченный веер, и каждая спица сама расщеплялась на такой же веер. Вероятности плодились в геометрической прогрессии, спрогнозировать их дальше второй реплики было невозможно. Им с Альбертом оставалось, как двум шулерам, либо играть честно, с выключенным форвертс, либо не играть вовсе.

— Давай уж лучше честно... — проронил Альберт, отъезжая.

Он не читал ее мысли, он всего лишь опередил ее фразу. Особенно Элен умилило то, что приглашение к честности было нагло и примитивно украдено у нее же.

А он, оказывается, дешевка.

— Послушай... Ты, Альберт, может, и не в курсе, но когда встречаются два форварда...

— А кто здесь второй? — Он с театральным недоумением оглядел салон. — Второго я не вижу.

Точно, точно. Дешевка.

— Ты не форвард, Леночка, ты преступница. В левом кармане — “ангус”, в правом — “стейджер”. С одной стороны, полгода за хранение, с другой — пожизненное за два убийства.

Элен прикурила.

— За одно.

— Если я захочу, будет четыре,—сказал Альберт. — Веришь мне?

— Верю, что тебе это не нужно. Ты и с фараонами затеял... выступление показательное... не для того, чтобы меня сдавать.

— Почему же? Сдам, и очень легко... — Он демонстративно покосился на зеркало: машина с преющей в броне группой захвата ехала, как личная охрана, бампер к бамперу. Элен не спорила: форвертс плюс десяток стрелков лучше, чем просто форвертс. — Сдам, если не проигнорируешь поручение, — добавил Альберт, решив, что пауза длится уже достаточно долго.

— Поручение? — удивилась Элен. — Какое поруче...

— От твоей Компании, не от меня же. Моих поручений как раз игнорировать не надо бы. Тебе особенно... — Он опять посмотрел в зеркало, для выразительности еще и вздернув брови.

Элен снова отметила несоответствие между тем, как этот Альберт себя ведет, и тем, кто он есть на самом деле. Бобик при боссе. Вероятно, бобик любимый. А босс, вероятно, серьезный.

— Да, — коротко произнес Альберт.

— Что?..

— Ты собиралась меня о чем-то спросить.

— Ну хватит уже концертов! — не выдержала Элен. — Чего тебе надо?

Ее много раз пытались переманить — еще и поэтому она знала, что без работы не останется никогда. Спрос был большой. А способы были разные. Но не такие дурацкие, хотя запугивать ее тоже пытались. Элен не боялась. Она поступила так, как поступил бы на ее месте любой, — выбрала самое крупное. Компанию с большой буквы. Компания в обиду не даст, она своих не бросает — во всяком случае, пока они ей нужны.

— Нет, нанимать я тебя не собираюсь, — отозвался Альберт. — И вербовать. И даже...

— Тут у тебя вообще никаких шансов! — бросила Элен, не позволяя его мерзкому ротику высказать это вслух.

— Шансы... — хмыкнул он. — Шансы — у тебя, а у меня парадигма. Никаких случайностей, никаких “авось”. Этим я от вас и отличаюсь, от... всех прочих.

Элен скрипнула зубами. Альберт услышал и рассмеялся:

— Вы и своим-то Компаниям становитесь не нужны. Все изменилось, Леночка. Форвертс превращается в промышленные отходы, которые легче отправить на Луну, чем переработать. А еще легче... — Он сложил пальцы пистолетиком и поднес к ее виску. — Пуф-ф... Сегодня у нас какой-то день отстрела — одного, другого... скоро и третьего... Неизвестно, сколько форвардов проснутся завтра живыми. Откровенно говоря, чем меньше, тем лучше. Но твоей смерти я бы не хотел. Бабы не для войны.

— Ты сам-то не баба, что ли?

— Хамство — признак неуверенности. Сомневаешься. Правильно, Леночка, сомневайся. Чем меньше вас остается, тем труднее вам жить.

— И тем лучше... — повторила за ним Элен, — ...для тебя?

— Нас и в начале-то было немного. Неполных три десятка.

— Как это ты посчитал?..

— Что значит “как”?! — Теперь удивился Альберт. — Ты разве не в курсе? Да-а-а, Леночка...

— Элен, — буркнула она.

— Маугли — вот ты кто. Полушин до тебя не добрался, а больше просветить некому... Хочешь историю? С элементами притчи, эротики и откровенной шизы. Хочешь, нет?

Элен, скривившись, отвернулась к окну. “Хаммер” сделал круг и снова проезжал мимо мехового магазина. Полицейский минивэн катился сзади.

— Без эротики, по возможности, — сказала она.

— Ее там не особенно много. В общем, нашу прапрабабку трахнул какой-то псих. Трахнул, не спросив, как бывает, согласия. На этом чувственная составляющая заканчивается. И начинается генетика. И немножко математики для младших классов...

— “Нашу”?! — опомнилась Элен. — Нашу... прапрабабушку? Ты имеешь в виду...

— Имею. Мы все родственники, да. Псих оказался плодовитым, но прапрабабуля... гм... плоды его страсти... полагаю, недолгой, минуты на полторы, а то и меньше... зачем-то оставила в себе.

— Послушай!.. — Элен нетерпеливо постучала кулаком по двери. — От тебя воняет, ты сам не замечаешь? От твоих слов воняет!

— Как в сказке, — невозмутимо продолжал Альберт, — родила трех богатырей. Тройняшек, — пояснил он. — Государство пеклось о демографии: социальные программы, то-се... И чего бы ей не родить? Да плюс еще страховка... Подросли прадеды наши и разбрелись кто куда. Потом тоже детей наделали. А от тех уже наши родители появились. Такое у нас древо...

— Так мы с тобой... брат и сестра...

— Четвероюродные. Но обниматься не будем, правда?

— И все наше поколение...

— Форварды, — кивнул Альберт.

— Сколько нас?

— Точно неизвестно. Двадцать с чем-то. Элен затушила окурок.

— Бабушка... то есть прапрабабушка... Она была русская?

— Поэтому нас сюда и тянет. Я тоже не здесь родился. Местными были только Полушин и некто Серж Максимов. Но сейчас форвардов в Москве гораздо больше.

— Это ты нас собрал?

— Я? Очень надо...

Он не способен. Кроме того, что Альберт фигляр и, видимо, трус, он просто не способен.

— Сами собрались, — сказал, поразмыслив, Альберт. — В силу исторической необходимости, наверное...

Он заехал на стоянку и подрулил к ее “Лексусу”.

Разговор окончен.

Элен так и не поняла, чего он от нее добивался, но задерживаться не стала. Едва она вылезла из “Хаммера”, как у нее в кармане пискнул терминал.

— Мисс Лаур, почему вы не отвечали?

— Я? Не отвечала?..

— Мы два раза пытались с вами связаться. Вероятно, у “Хаммера” экранированный салон. Альберт в машине широко улыбнулся.

— Впредь, мисс Лаур, вы не должны...

— Хорошо, не буду. Что у вас?

— У нас... поручение.

Элен посмотрела на Альберта. Тот подмигнул, снова показал ей “пистолетик” и, включив заднюю передачу, укатил.

— Ну? — бросила Элен.

— Адрес мы уже переслали. Ничего сверхъестественного от вас не требуется. То же, что и с Полушиным.

— И вы опять не назовете его фамилию?

— Назовем, конечно.

— Но уже после... — мрачно произнесла Элен.

— Ваши намеки, мисс Лаур, непозволительны. Хорошо: Ульрих Козас.

Элен сложила терминал и, сунув его в карман, наткнулась на новенький “ангус”. У нее появились дурные предчувствия.

Ульрих Козас жил в Москве давно. Приехал в этот город и без всякой видимой причины остался, говорил — Просто так. Причина, конечно, была, и Тиль о ней знал, да и сам Козас знал не хуже. Но признавать не хотел. Он вообще не любил заниматься какими-либо копаниями — старался меньше анализировать, меньше думать, меньше волноваться. Ульрих берег свои нервы.

Носилки загрузили в кузов, и следователь махнул рукой, разрешая ехать.

— Вот так, — печально произнес он. — Вы снова опоздали, герр Мэйн...

Повторно представляться он не счел нужным, и Тиль не сразу вспомнил, что зовут его “Ефимов Н.В.”. Если так можно называть живого человека.

— Сегодня вы расстроены гораздо меньше, герр Мэйн, не правда ли? — сказал Ефимов, закладывая руки за спину и как бы приглашая отойти от подъезда.

— Мы с Козасом не были друзьями. — Тиль поймал на себе внимательный взгляд и неохотно пояснил: — Мы с ним враги. Были...

— Зачем же вы к нему приехали? Надеюсь, не для мести?

— Мне не за что мстить Ульриху. У нас... идейные расхождения.

— М-м-м... — Следователь, развернувшись, направился обратно. — Идейные расхождения... Звучит интригующе и в то же время трогательно. Как будто мы с вами беседуем о подпольной организации... Нет, герр Мэйн, речь идет об уголовном преступлении. О циничном, — он поднял указательный палец, — убийстве. Из пистолета марки “ангус”. Пулю мы извлечем и исследуем, но... основную информацию мы получаем от гильзы. “Ангус” гильз не оставляет. Вам, полагаю, это известно.

Ефимов явно говорил лишнее, и Тиль уже понял, почему. Полицейский наряд, оттеснявший зевак, незаметно блокировал площадку возле дома. В маленьком садике появилось подкрепление в штатском. Все было сделано быстро и культурно.

— Рихард Мэйн погиб в автокатастрофе, — рассеянно промолвил Ефимов. — Еще в начале весны. Для полугодовалого трупа вы на удивление свежи, герр... э-э...

Тиль оставил его “э-э” без ответа, лишь сказал:

— Я не убивал Козаса.

— Я тоже так думаю. И Полушина убили не вы. Но вы с этим как-то связаны. Хочу разобраться... И у меня будет такая возможность. Чужие документы — достаточный повод для ареста. Надеюсь, вы проявите благоразумие и...

— Мне не стоило сюда приезжать.

— Да, это была ваша ошибка.

— Ошибка, — согласился Тиль. — То самое слово... Карточка Рихарда Мэйна догорела и рассыпалась в пепельнице черным прахом.

Ошибка. К Ульриху Козасу ходить нельзя: во-первых, без толку, во-вторых, там снова будет вертеться Ефимов.

Тиль и не собирался. Вернее, не рассматривал этот вариант всерьез. Просто представил. И неожиданно для себя выудил из теоретической проработки нечто важное.

Следователь шутил про какую-то тайную организацию... Нет, все гораздо проще: Ульрих был неприятен Тилю как человек.

Козас открыл букмекерскую контору. Принимал ставки на все, вплоть до погоды и статистики по бытовому травматизму. Сам Козас никогда не играл, достаточно было того, что он корректировал проценты по ставкам — с учетом реальных прогнозов. В этом и заключалась его игра. Все форварды нарушали какие-то правила, но большинство делало это по необходимости, а Ульрих превратил свой дар в бизнес.

Тиль, не глядя, протянул руку и открыл вторую бутылку. Вернувшись от Максимова, он заперся в номере, сел перед монитором и... до вечера так и не поднимался. Не было необходимости: водка и тоник стояли двумя шеренгами возле кресла. Тоник пился значительно медленней.

Взяв пульт, Тиль подержал его в ладони и бросил обратно. Ничего интересного. В целом мире — ничего... кроме того, что кто-то начал истреблять форвардов. Но миру это... Правильно: неинтересно.

Тиль глотнул из низкого стакана и, скривившись, потер лоб. Надо же, он ведь этого и в мыслях не держал. Ульрих Козас был последним человеком на Земле, к которому он мог бы обратиться.

Когда-то свое дело было и у Тиля. Два года назад, совсем недавно. Все шло нормально, даже более чем, но ему хватало мужества не вырываться слишком далеко.

Он выбрал средний уровень — торговал дешевой сборной мебелью — и периодически подводил свою фирму под убытки, чтобы годовая прибыль не превышала разумных пределов.

Возможно, и это диктовал ему форвертс. Тиль не сопротивлялся. Он с детства знал, что афишировать такие способности опасно. Самолюбие не болело. Ему достаточно было собственного понимания, а доказывать что-то посторонним людям... Ради чего?

Время от времени окружающие начинали подозревать его в ясновидении, но он научился ошибаться — сам, задолго до встречи с Полушиным. И все-таки он опасался, что однажды сорвется — именно благодаря форвертс. Так и вышло. Форвертс опять не подвел, но это было...

Это было в позапрошлом году, в августе.

Рабочий день заканчивался, Тиль попивал кофеек и собирался домой, когда в мозгу вдруг что-то заскреблось — слабенькое, но невыносимо тоскливое. Он прислушался и почувствовал тревогу. Смутное что-то выросло в подлинный ужас, но так и осталось неопределенным. Тиль смотрел в окно и силился увидеть. А, увидев, дал охране “экстренный вызов”.

В кабинет ввалился белобрысый новичок Гундарс. Остальные телохранители, свыкшиеся с отсутствием какой-либо угрозы, бродили по этажам и любезничали с девушками.

Собирать их не было времени, форвертс проявился слишком поздно. Тиль приказал Гундарсу мчаться вниз и разгонять детей. Охранник выглянул в окно, но никаких детей там не было. То есть в принципе они были — кто с отцом, кто с матерью, но как их разогнать и, главное, зачем... Вот этими сомнениями Гундарс и поделился, за что немедленно получил под дых — вряд ли больно, однако обидно — и отправился к лифтам.

Пока он спускался, подоспели и дети — целая группа, человек пятьдесят, экскурсия откуда-то из Центральной Африки. Если б они были вооружены, Гундарс мог бы следовать инструкции. Но они просто шли по тротуару — полсотни гомонящих детишек. Воспитатели остановили их у светофора, и тот мгновенно переключился на “зеленый”.

Тиль схватил терминал и вызвал Гундарса. Охранник задал тривиальный вопрос: “Что делать?” — и он ответил:

— Все, что угодно! Раздевайся! Бей стекла в машинах! Я все оплачу. Все, что угодно!!!

Форвертс под черепной коробкой бесился и рвался наружу — Тиль думал, что сойдет с ума. Он столько раз проклял себя и свой дар, что хватило бы на весь род. Гундарс был бессилен. И он тоже. Они не успевали.

— Стреляй, — сказал Тиль.

— В кого?..

— В воздух, идиот!

— Но, шеф... Простите, но...

— Восемь секунд!!! — заорал Тиль. — Стреляй, колода! Выгони их с дороги!!!

Сирена в голове тут же умолкла.

Теперь все будет иначе. Совсем не так, как раньше.

То, что он принял за облегчение, оказалось пустотой, и в этой пустоте зазвучал второй голос, чистый и ясный.

Эту историю замять не удастся. Тиль Хаген станет героем. Ненадолго. Потом его возьмут в оборот.

Да, для Тиля Хагена, свободного человека, это конец...

Еще не поздно отменить. Сказать охраннику, что это розыгрыш, выплатить премию, отправить в отпуск и тихонько уволить.

Да, пожалуй...

Если он все же начнет трепаться, можно подставить его под несчастный случай. Это пара пустяков.

Да, это легко. Неплохой вариант.

Пока Гундарс не достал пистолет, это всего лишь чудачество.

Гундарс достал пистолет и задрал голову к непроницаемым окнам офиса.

И даже сейчас еще не поздно. Можно отменить. И спокойно жить дальше. Как все нормальные люди.

— Да... — прошептал Тиль. — Жить, как все. Спокойно.

Перед глазами запрыгали ломаные линии. Вот о чем предупреждал форвертс. С самого начала он твердил только об этом: о крупной ошибке. Возможно, о самой крупной из всех, которые Тилю приходилось совершать.

Он стиснул в руке терминал.

— Гундарс, я приказываю. Стреляй.

Ты погубил себя.

— Стреляй, — повторил он.

Охранник отчаянно выругался и нажал на спуск. Мощная “беретта ПП” грохнула так, что в радиусе ста метров оцепенели все. Гундарс выстрелил еще раз, и народ бросился врассыпную — подальше от психа с пистолетом, прочь с перекрестка, на который спустя мгновение рухнуло спикировавшее из-за дома аэротакси.

Тиль с печалью смотрел на улицу. Внизу мелькали вспышки — в каждом кадре оставались обломки вертолета, перепуганные дети и белобрысый мужик с черной “береттой”, завороженно глядящий на окна своего шефа.

Что ж, выбор сделан. Теперь — уходить. Быстро.

— Заткнись! — крикнул Тиль.

В кабинет влетела ошарашенная секретарша.

— Герр Хаген, вы видели?.. Там, снаружи. Это кошмар!.. И наш Гундарс, он... мне показалось, у него...

— Прощальный поцелуй, — выдавил Тиль.

— Что?..

— Прощальный поцелуй, так они называют эту модель “беретты”. Ступай, ты мне пока не нужна. Да!.. — Он распахнул дверцы бара и пригладил затылок. — Если кто-нибудь спросит... Несколько дней меня не будет, я собираюсь в Дюссельдорф.

Ее, конечно, спросят. В два часа ночи поднимут с постели и спросят — когда убедятся, что Гундарс действовал не сам. А завтра в мэрии Дюссельдорфа зафиксируют рекордный наплыв туристов. Вскоре охотники за сенсациями остынут и разъедутся. Но в Дюссельдорфе окажутся и те, кому сенсации как раз не нужны. Они будут его искать. Всегда и везде.

И когда-нибудь обязательно найдут.

Выпроводив секретаршу, он открыл бутылку коллекционного армянского коньяка и налил до краев. Проглотил махом, как это делали в Восточной Европе, и налил еще.

Домой он не поехал. Гнал машину, пока не сели батареи. Рядом была станция зарядки, но автомат принимал только карточки, и дальше Тиль шел пешком. Потом ему попалось такси, потом вертолет, потом снова автомобиль. Платил наличными. А потом... наличные кончились, да и с документами надо было как-то выкручиваться. Свою ИД-карту он сунул в кузов случайного грузовика. Удостоверение выпало лишь на окраине Гамбурга, но эта хитрость помогла ненадолго.

В Варшаву Тиль прибыл уже с пустыми карманами. Он мог бы сдаться — например, снять номер в отеле на свое имя. Максимум через сутки к нему постучался бы незнакомец и сделал бы такое предложение, от которого здравомыслящие люди не отказываются. Тем более что на нем пока ничего не висело...

Тиль все-таки поселился в гостинице, предъявив документы Михаила Ташкова — тридцатилетнего туриста из Воронежа, умершего от инфаркта прямо на улице. Чтобы установить его личность, полиции потребовался целый день — Тиль успел отоспаться и снова тронулся в путь с карточкой Вацлава Шайновски.

С тех пор он не останавливался. И часто задавал себе один и тот же вопрос...

Тиль долил в стакан тоника и посмотрел на монитор. У него возникло желание снова зайти на свою страничку и проверить, не вернулись ли туда старые фотографии.

Тили, прекрати смешивать, ты же генетически русский. Умение пить у тебя в крови.

Нет, Федя, в крови у меня сейчас только водка и тоник.

Утром Полушин, а теперь и Козас. Когда?.. Неизвестно. Возможно, в эту секунду его уже нет. А еще ведь и Максимов...

Тиль нахмурился и отставил стакан. Он как будто поймал какую-то важную мысль, но не мог сосредоточиться. Водка... И что они в ней находят? Наверно, то же, что он искал в водке с тоником, — забвение. А вместо этого вспомнил — как всегда, вспомнил тот день и тех детей. И снова задал себе проклятый вопрос...

Не слишком ли дорого он платит за чужую жизнь? Узнав, что он и есть тот самый Тиль Хаген, каждый из них без колебаний вызовет полицию. Сколько им сейчас? Лет по семь или по восемь. С терминалом они уже справятся.

Но они не узнают, возразил себе Тиль. И никто не узнает, потому что его фотки в блоге заменили на чужие, а портреты в сети показывают какие угодно, только не реальные. Кто-то не хочет, чтобы Тиля Хагена схватили прямо на улице. А чего же он хочет, этот кто-то?..

Тиль суеверно обернулся — не блестит ли в стене бусинка объектива.

Не надо, не расшатывай себе нервы. У тебя их и так не осталось.

— Федя, что бы ты сделал на моем месте?

Это зависит от того, к чему ты стремишься.

— Как любой нормальный человек. Выжить.

Ты — нормальный?! Не смеши, Тили. А выжить и остаться живым — это не всегда совпадает.

— Я собирался уехать. Заскочить к тебе на пару часов и сразу уехать. Теперь не могу...

Думай сам, Тили.

— А?! — Он дернулся и выронил бутылку. Кое-как поднявшись, Тиль пошел в ванную, но по дороге свернул к дивану.

И чем он лучше Сергея Максимова? И почему он взял на себя право выбирать за него, как жить?

— Завтра я буду трезвый, — заявил он куда-то в потолок.

Тиль накрыл ухо подушкой, но от этого сделалось еще паршивей. Сквозь тошноту пробилась ненужная, крайне несвоевременная догадка: кто-то знал, что он убьет Максимова, и кто-то позволил ему убить. Потому что смерть еще одного форварда как нельзя кстати укладывается в чей-то план.

— Хватит параноить, — пробормотал он. — Или блевать, или спать. Третьего не дано.

Через минуту он уснул, и его старый вопрос в который раз остался без ответа.

Ты не жалеешь, что заплатил самим собой? Если все вернуть назад, ты уверен, что и сейчас поступил бы так же?

Некоторые задачи не имеют хорошего решения. Беда в том, что их все равно надо решать.

Элен сдвинула панель подвесного потолка, и сверху посыпалась тяжелая пыль.

— Вот же черт... Так хорошо, нет?.. — прошептала она.

— Левее, мисс Лаур, — ответили в динамике.

— Почему левее? Только что было “правее”.

— А теперь левее, — невозмутимо произнес абонент. — Фикус нас не интересует.

Элен обернулась в конец коридора — там маячила кадка с каким-то невнятным растением. В мертвой зоне под тремя погасшими плафонами. И как они разглядели? ..

Она снова приподняла панель и шевельнула камеру.

— Так лучше?

— Превосходно. Чуть правее. Элен тихо рассмеялась.

— Давайте я исполню стриптиз, и вы от меня отвяжетесь...

— Продолжайте работать, пожалуйста.

— Почему бы вам не кинуть картинку на мой терминал? Я сама все настрою, без ваших “лево-право”.