Не отвечая, Катя отшатнулась назад, закрыла дверь спиной и только услышав, как щелкнул замок, медленно сползла на пол. Подняв голову, она безумным взглядом уставилась на старика, не то не узнавая его, не то пытаясь понять происшедшее.

— Катя! — старик присел на корточки, взял ее голову в свои жесткие, суховатые ладони, всмотрелся в глаза. — Что случилось? Милая... Катя!

Она молча качнулась вперед, упав старику на плечо и только тогда расплакалась. Окинув ее более пристальным взглядом, старик увидел растерзанный вид внучки, обратил внимание на рубашку, так и не заправленную в джинсы, заметил, что и ремень застегнут небрежно, не на ту дырку, помада размазана по щеке, губы искусаны в кровь.

— Кто? — спросил он тихо.

— Вадим...

— Какой?!

— Из соседнего дома... Пашутин.

— Этот красномордый? — старик сверлил Катю своими маленькими синими глазками, прячущимися за густыми бровями с такой настойчивостью, будто заранее знал, что Катя всего не скажет, что ему придется вытаскивать чуть ли не силой каждое слово. Его седые всклокоченные волосы светились под лампочкой, создавая вокруг головы серебряный ореол. — У тебя же спрашиваю — красномордый? — напористо повторил старик.

— Он... С приятелями.

— Как?! Не один?!

— Трое...

— Где?

— В соседнем доме... Там дружок его живет...

— Торгаш?

— Да...

— А пошла к ним зачем?

— Заманили... — Катя впервые подняла голову и посмотрела старику в глаза. — Сказали, что день рождения... Я и зашла на минутку... Сосед все-таки... Я же рядом была, наше окно видела...

Старик смотрел на внучку остановившимся взглядом, не зная что сказать, о чем спросить и вообще как вести себя дальше. Его словно холодом обдало, он чувствовал, что в груди ворочается что-то злое, несуразное, угластое. Он начинал понимать, что отныне, вот с этой самой минуты, прежняя жизнь кончилась и пошла иная жизнь, с другими ценностями, с другими словами и поступками.

Горестная, недобрая, неожиданная. Что ждет его, что ждет Катю он не знал, не догадывался, но твердо и холодно осознавал — начался новый отсчет времени. Жизнь, когда они с Катей вместе ужинали, смотрели телевизор, перезванивались днем по телефону, когда он вечером выходил на балкон и высматривал ее, чтобы успеть вовремя вскипятить чайник, а она, показавшись в конце длинной дорожки, издали махала рукой, улыбалась и прибавляла шагу...

Все это кончилось.

И никогда уже не вернется.

Старик встал, помог Кате подняться, проводил ее в ванную, попридержал дверь, когда Катя попыталась закрыться.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Почти...

— Без глупостей?

— Не беспокойся, деда... Лишних хлопот я тебе не доставлю. Я уже дома.

— Тебя можно оставить одну? — хмуро спросил старик, глядя на Катю из-под нависших бровей.

— Конечно, деда...

— Ты в порядке? — повторил он.

Не отвечая. Катя похлопала его рукой по плечу, с неожиданной остротой ощутив сквозь рубашку суховатое, вздрагивающее тело старика.

— Не закрывайся... Поняла?

— Не буду...

— Чтобы ломиться не пришлось.

— Не придется... Иди, — и Катя закрыла за собой дверь.

Старик остался стоять у двери. Настороженно поводя маленькими острыми глазками, он напряженно прислушивался к каждому звуку, доносившемуся из ванной. Услышал, как упали на пол джинсы, царапнув пряжкой кафельный пол, с мягким шелестом упала рубашка. Потом вода, струя воды…

— Иди, деда, иди, — донеслось из ванной. — Я не закрываюсь...

Старик остановился на пороге комнаты, оглянулся в полнейшей беспомощности. Жизнь навалилась на него столь злобной своей стороной, столь неожиданно и непоправимо, что он попросту не знал, как поступить. Вначале бросился на кухню и, схватив топорик для разделки мяса, выбежал на площадку. Но тут же остановился и, вернувшись в квартиру, прислушался к шуму воды в ванной. Вышел на балкон, все еще сжимая в руке топорик. Отсюда хорошо была видна квартира, откуда только что вернулась Катя. Окна освещены, за шторами мелькали тени, там продолжалась своя жизнь. Значит, насильники еще там, значит, они и не считали нужным прятаться, скрываться. Значит, по их понятию, не произошло ничего особенного.

Старик вернулся в комнату, сел за стол, прижал кулаки к вискам. С силой постучал ими по голове, словно хотел встряхнуть собственные мозги, понять, что же происходит на белом свете, где он оказался, в какой стране, как жить дальше...

— О, Боже, — простонал старик, горестно раскачиваясь из стороны в сторону. Взгляд его, скользя по комнате, наткнулся на телефон, прошел мимо, но тут же вернулся. Это была подсказка и старик, вскочив, подошел к аппарату, набрал по памяти номер.

Трубку долго не поднимали, старик тягостно слушал длинные безответные гудки, остро ощущая в них какую-то безнадежность. Но наконец, в трубке щелкнуло и он услышал человеческий голос.

— Да! — в голосе было и раздражение, и любопытство — кому-то стало даже интересно узнать, кто так настойчиво ломится поздним вечером в чужой дом.

— Леша? — спросил старик.

— Ну?

— Это я, Леша...

— А, Иван Федорович! Рад тебя слышать! Что это не спится тебе по ночам?

— Зайди, Леша...

— Сейчас? — Старик услышал не только удивление, но и огорчение, досаду, нежелание сниматься с места и куда-то нестись на ночь глядя. — Ну, хорошо, — неохотно протянул Леша. — Зайду, если настаиваешь... Оденусь вот только... Если настаиваешь...

— Я не настаиваю... Умоляю, — старик произнес непривычное для него слово, которое уже и не употребляется, потому что всем давно стало ясно — умолять бесполезно кого угодно о чем бы то ни было. Не откликаются люди на мольбы в наше время. Мольбы ближних только раздражают, вызывают досаду, в лучшем случае смешат.

— Хорошо, Иван Федорович... Иду, — и Леша положил трубку.

Он вошел через пять минут — участковый милиционер, сосед по подъезду, Алексей Николаевич, постоянный противник старика в домино и шахматах. Был участковый тощ, рыж, сутул и на человека смотрел пристально и требовательно, такая уж у него была работа.

— Иван Федорович, — начал он с порога, — ты меня напугал... Сижу, по телевизору Поле чудес показывают, какой-то хмырь отказался от миллиона рублей и выиграл яблоко... Да и то, как я успел заметить, надкушенное... Якубович его и надкусил...

— Тише, — старик приложил палец к губам и, уцепившись за рукав тренировочного костюма, в котором пришел сосед, потащил его в комнату, усадил в кресло, сам сел напротив.

— Слушаю, Иван Федорович, — растерянно пробормотал участковый. Он осторожно оглядывался по сторонам, пытаясь вонять причину стариковского беспокойства.

— Значит, так, Леша... Беда. Катю только что... Это... Ну, в общем... Изнасиловали.

— Что?! — вскочил участковый с кресла.

— Сядь, Леша... Я уж побегал по квартире с топориком... Да побоялся ее одну оставить... Мало ли...

— Кто? — Леша побледнел и его веснушки, обычно почти невидимые, проступили так ясно и четко, будто стали выступающими на лице.

— Знаешь этого торгаша, который в соседнем доме квартиру купил? На втором этаже...

— Чуханов?

— Может, он и Чуханов... И это... Два его приятеля...

— Втроем? — ужаснулся Леша.

— Они еще там, — мертвым голосом произнес старик. Праздник у них... Свет в окнах... Их еще можно прихватить... Они даже не разбегаются, представляешь? Вроде, ничего и не случилось. Леша... Это что, уже принято?

— Так, — сказал Леша и взгляд его остановился на окне. — Так, — повторил он, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Так... Где Катя?

— В ванной.

— А! — досадливо крякнул Леша, ударив себя кулаком по тощей коленке, обтянутой тренировочными штанами. — Напрасно... Это плохо.

— Что плохо? Почему? — забеспокоился старик.

— Она ведь следы смывает, Иван Федорович.

— Какие следы?

— Да эти вот самые... Ты что, не понимаешь? На экспертизу бы ее... Документ будет, доказательство... Другой разговор начнется...

— Что же ей так и таскать в себе эту бандитскую сперму? — вскричал старик, но тут же прижал ладонь к губам, опасливо оглянулся на ванную.

— Ладно... Разберемся, — острые, угластенькие желваки быстро-быстро забегали под кожей участкового. — Значит, так, Иван Федорович... Слушай меня внимательно.

— Слушаю.

— Никуда из дома не выходить. Катю не выпускать. Сидеть на месте и ждать.

— Чего ждать-то, Леша?

— Меня жди. Понял? И звонить никуда не надо.

— Не буду.

— Когда Катя выйдет из ванной, пусть сядет и напишет заявление. Подробнее, обстоятельнее, понял?

— Леша... Ты бы видел в каком виде она пришла... Она не сама пришла, ее Бог привел... Какие заявления, какие подробности... Выжила бы... — и вдруг неожиданно старик разрыдался, прижав негнущиеся пальцы к глазам.

— Ну, — Леша совсем растерялся. — Иван Федорович... Нельзя же так... Все обойдется...

— Леша, — старик глянул из-под бровей мокрыми синими глазами, — Леша... Они не только ее... Понимаешь? Они и меня изнасиловали. Вот сижу перед тобой, а у меня щеки горят... Я ведь изнасилованный, Леша, ты можешь это понять?!

— Понял, Иван Федорович, — Леша поднялся. — Все понял. Все, как есть. Ты только не сомневайся. Сиди дома и жди меня.

И, не добавив больше ни слова, участковый выбежал из квартиры.

Участковый знал Катю давно, выросли в одном подъезде. Он был лет на десять старше, но это не мешало им и поныне перемигиваться, пересмеиваться при встречах. И то, что произошло в этот вечер, потрясло Лешу ничуть не меньше, чем старика.

Он остро ощутил уязвленность, будто и ему нанесли смертельное оскорбление. В конце концов, он был участковым, и как бы ни относился к своим обязанностям, криминальных проявлений на своем участке допустить не мог.

Выбежав из квартиры Афониных, он некоторое время метался, не зная что предпринять — забежать ли домой и надеть форму, или сразу броситься в отделение? А может, к машине? Решение принял единственно правильное — забежал домой, но не для того, чтобы переодеться, а за ключами от машины. И не отвечая на недоуменные вопросы жены, бросился вниз, к жигуленку.

Отделение милиции было в двух кварталах и он входил в дежурную часть уже через пять минут. Его все тут хорошо знали, и разговор с ребятами не затянулся. Прошло совсем немного времени и его жигуленок, набитый милиционерами, уже мчался в обратную сторону. Руководство операцией по задержанию насильников взял на себя капитан Кошаев — невысокий светловолосый крепыш, у которого от постоянной готовности действовать, кажется, навсегда установилось какое-то стремительное выражение лица.

— Значит, так... Определимся, — капитан еще в машине начал давать указания. — Если эти мудаки окажутся на месте, тут же, не теряя ни секунды, разгоняем их по отдельным комнатам...

— Там столько комнат не будет, — вставил Леша.

— Будет! — твердо сказал капитан. Он, похоже, никогда не испытывал сомнений и колебаний. — Одного в ванную, второго в туалет, третьего на кухню, четвертого...

— Четвертого нет, — быстро сказал Леша.

— Тем лучше. Повторяю — по отдельным помещениям и тут же! Ясно? Тут же — вопросы, допросы, признания, протоколы... При малейшем сопротивлении, недоумении — по морде. Ясно? По морде. Не поможет — по яйцам. И еще — наручники. До всех вопросов. До! — Кошаев поднял указательный палец. — Человек в наручниках — это уже не совсем человек. Он сразу чувствует себя на скамье подсудимых.

— Не всегда, — опять перебил капитана Леша.

— Я говорю не о нормальных людях, Леша. Я говорю о подонках, которые даже бабы себе найти не могут, которые скопом на девчонку готовы навалиться... Вот для них наручники — первое отрезвляющее средство.

— Приехали, — сказал Леша и, остановив машину, первым выскочил на тротуар. Не оглядываясь, он бросился к подъезду, за ним устремились остальные. Взбежав на второй этаж, все остановились у двери, обитой коричневым дерматином.

Капитан осмотрел свое воинство, вынул пистолет.

— Давай, — сказал он Леше.

И тот нажал кнопку звонка. Некоторое время за дверью стояла тишина, потом кто-то осторожно приблизился к дверному глазку. Леша снова нажал на кнопку звонка, хорошо представляя себе, как раздражающе громко звенит он там, в квартире.

— Кто? — раздался, наконец, вопрос.

— Свои, — ответил капитан.

— Свои все дома.

— Открывай! Милиция!

— Милиция после шести вечера не имеет права...

Капитан не стал дожидаться, пока глумливый голос закончит перечислять его права, и дважды выстрелил в замок. Но дверь не открывалась, хотя пулями начисто вывернуло замок из слабоватой клеёной двери.

В квартире раздались суматошные голоса, которые можно было истолковать, как согласие открыть дверь, но капитан, не раздумывая, двумя выстрелами выворотил из гнезда и второй замок. Когда дверь под напором нескольких человек рухнула внутрь, милиционеры в глубине квартиры увидели трех парней, которые, кажется, из последних сил старались сохранить невозмутимость.

Вадим попытался было что-то объяснить Леше о правах милиции в ночное время, но участковый, не слушая, стукнул кулаком в его красный подбородок. Голова Вадима дернулась, его отбросило к стене, а когда он выровнялся, на запястьях у него уже поблескивали наручники.

— Что происходит? Что случилось? — плачущим голосом, озираясь по сторонам, спрашивал Вадим. Он, видимо, хотел увидеть своих друзей, чтобы как-то определиться, получить поддержку, но никого из них рядом не оказалось.

— Отвечаю! — крикнул капитан Кошаев, с силой толкая Вадима на стул. — По поступившим сведениям в этой квартире совершено опасное преступление — изнасилована девушка. В данное время она дает показания, пишет заявление. Кто, кроме тебя, участвовал в изнасиловании? — спросил капитан напористо, так, словно преступление самого Вадима уже доказано.

Вадим начал пожимать плечами, попытался было развести руки в стороны, но наручники помешали сделать этот недоуменный жест. Да и капитан пресек все его попытки протянуть время.

— Отвечать! — гаркнул он в лицо Вадиму. — Кто организатор? Ты все затеял?

— Да нет, почему именно я...

— Кто? Тот длинный?

— Никакого насилия... Все по доброму согласию... Она сама не возражала...

— Ясно. Изнасилования не отрицаешь!

— Неужели вы думаете...

— Ты! Мудак! Мне нечего думать. Теперь уже ты думай. И советую — давай показания по доброму согласию. Алексей! Составляй протокол. Один уже сознался.

— Я не сознавался, я только сказал...

— Ну! Слушаю тебя! Что ты сказал? Что все было по доброму согласию? Одна невинная девушка с тремя такими битюгами по доброму согласию? Да тут корова взвоет!

— Видите ли, капитан, — рассудительно начал Вадим, но Кошаев не пожелал его слушать.

— Почему вешалка сорвана? Почему лампа в спальне разбита? Почему битая посуда в комнате на полу? Откуда кровь на кровати? Это доброе согласие? Все. Хватит трепаться. Факт установлен. Участники задержаны. Признания получены. Алексей, пиши протокол. Этот красномордый уже созрел. Подпишет.

— А если не подпишет? — нервно усмехнулся Вадим.

— Тогда я с его яйцами сделаю то же, что и с дверными замками! Понял? — гаркнул капитан в лицо Вадиму с такой силой, что тот отшатнулся, ударившись затылком о стену.

— Между прочим, я могу и не отвечать на вопросы без адвоката, — неосторожно произнес Вадим, когда капитан уже направился к выходу из кухни.

— Что? — резко обернулся он и снова приблизился к Вадиму. — Алексей, ты слышал? Задержанный оказывает сопротивление. Ты видел, как яростно он сопротивляется? Видел?

— Видел, — кивнул Алексей. — Очень яростно. Он просто бросается на работников милиции с кухонным ножом. И только счастливая случайность и профессиональное мастерство позволило группе захвата избежать жертв.

Капитан с уважением посмотрел на Алексея, который так быстро сообразил, что нужно ответить, даже голову склонил к плечу слушая те слова, которые ему сейчас больше всего требовались.

— Ты слышал? — с улыбкой спросил он у Вадима. — Тебе только что зачитали строчки из протокола, который ты подпишешь. Ведь подпишешь?

— Ни за что! — выкрикнул Вадим. Он хотел еще что-то произнести, но мощный удар по лицу отбросил его к стене. А едва он выровнялся, капитан снова послал его в угол.

— Ишь какой свирепый! — проговорил Кошаев врастяжку. — Ишь, какой злобный! Да он просто псих какой-то... Это же тот самый сексуальный маньяк, которого мы так долго ловили... Алексей! Глянь в окно!

— А что там? — не понял Алексей.

— Полнолуние! С этими психами при полной луне происходят страшные превращения. Ты читал ориентировку про маньяка, который питается женскими грудями? Вот он! Перед тобой! — капитан выбросил вперед руку так, что его указательный палец уперся Вадиму в переносицу. — Они едят отрезанные груди сырыми, так что кровь течет по подбородку! Алексей! Ты посмотри на его подбородок! Он же весь в кровище!

— Это не я, — пробормотал Вадим. — Вы меня с кем-то путаете...

— А потом, когда луна скроется за горизонтом, они, видите ли, ничего не помнят.

— Катя сама ушла... Ничего мы у нее не откусывали...

— Только трахали?

— Да... да.

— Алексей! Пиши!

И, не задерживаясь больше на кухне, капитан решительными шагами вошел в комнату, где допрашивали Бориса. Этот держался крепче хныкающего Вадима, сидел насупившись, на милиционеров поглядывал настороженно, но без боязни.

— Так, — произнес капитан, подходя. — Один уже дал показания. Признался во всем и протокол подписал. А ты?

— А что я? — усмехнулся Борис. Его тяжелая налитая фигура, взгляд исподлобья, мощная выстриженная шея, выпирающий живот создавали впечатление непокорности.

— Ты признаешься?

— В чем?

— В изнасиловании, — капитан, отвечая на вопросы Бориса, начинал терять терпение.

— Не понимаю, о чем вы говорите...

В ответ капитан, не раздумывая, со всего размаха влепил такой мощный удар Борису в лицо, что того передернуло.

— Нарушаете, гражданин начальник, — Борис сплюнул кровавую жижицу на пол. — Нехорошо.

— А что хорошо?

— Всегда можно договориться по-человечески.

— Так, — протянул капитан. — Что же тебе мешает договариваться с людьми по-человечески?

— Ничто, в общем-то, не мешает...

— И ты показал, как это делается на практике, да?

— Ну, зачем так, капитан...

— Ха! — крякнул Кошаев. — Новые русские! Молодые, хваткие, решительные... Надежда и опора страны!

— А почему бы и нет? — спросил Борис. И в ответ получил еще один удар.

— Красномордый все на этого валит, — пояснил капитан милиционеру, который стоял рядом. — Он у них организатор, вдохновитель и главная ударная сексуальная сила. Вон хряк какой! Брюхо нажрал... Составляй протокол. Я вижу, он и в самом деле тянет на главаря.

— Ничего не буду говорить и ничего не подпишу, — сказал Борис.

— Совсем ничего не скажешь? — улыбнулся капитан.

— Совсем.

— И не подпишешь?

— Ничего, — Борис зло глянул на капитана.

— Очень хорошо, — неожиданно согласился Кошаев. — Можешь оставить его в покое. Не надо ничего спрашивать. Никаких вопросов, никаких протоколов. Сунем на сутки в камеру к уголовникам, но им надо сказать, что, дескать, насильник, девочку изуродовал... Они его всю ночь трахать будут во все дырки, которые только смогут обнаружить. Я смотрю, жопа у него прямо бабья... Для уголовничков будет просто подарок. А наутро его передадут в соседнюю камеру, выменяют за пару бутылок водки...

— Вы что это, серьезно? — побледнел Борис.

— И главное — по закону, — с улыбкой ответил капитан. — И по справедливости. Ты должен знать, что чувствовала девочка, когда удовольствие получал. Все, с этим ясно. Пойду посмотрю, как там долговязый вертится на крючке у правосудия.

— Товарищ капитан, — жалобно протянул Борис, только сейчас, видимо, осознав опасность, которая нависла над ним.

— Слушаю, — обернулся Кошаев.

— Ну, разберитесь вы... Нельзя же вот так...

— Как? Ты решил заговорить? Может быть, и протокол подпишешь?

— Ну... Если он будет соответствовать действительности... Почему и не подписать...

— Сейчас сюда доставим девочку, проведем очную ставку, запишем ее показания, запишем твои возражения, если таковые будут, сопоставим с показаниями остальных членов банды...

— Да какой банды, товарищ капитан? — взмолился Борис. — Ну, собрались ребята, ну, шампанского выпили...

— Вот и я о том же! Сейчас шампанское пьют только бандиты и их любовницы.

— Ну, не так уж я и виноват...

— А как ты виноват?

— Посидели, поговорили...

— Девчонку трахали?

— Понимаете...

— Я задал вопрос! — заорал Кошаев. — А ты, мразь поганая, сучий потрох, обязан на него отвечать. Если отвечать не желаешь, то через полчаса будешь в камере. Там о твоей жирной заднице давно мечтают. Человек двадцать в камере... На всех нарах перебываешь.

— Я же не отказываюсь...

— А я задал вопрос. Было?

— Ну... было.

— Все трое?

— Да...

— Кто первый?

— Понимаете...

— Повторяю вопрос... Кто первый?

— Ну... Ребята сказали... Иди ты...

— Кому сказали? — бесконечно терпеливым голосом произнес капитан Кошаев.

— Мне...

— И ты пошел?

— Пришлось...

— Бедный... Как же он страдал! — Кошаев посмотрел по сторонам, призывая милиционеров в свидетели. — Я же сказал — главарь. Так и оказалось. — Ты сколько весишь? — неожиданно спросил он у Бориса.

— Что? — не понял тот.

— Повторяю вопрос для идиотов... Твой вес? В килограммах.

— Ну... Восемьдесят семь... Может быть, девяносто...

— Ясно. Центнер. Алексей! — крикнул Кошаев в сторону кухни. А когда из двери выглянул участковый, спросил, — Сколько весит, по-твоему, эта девочка... Потерпевшая?

— Да на сорок пять потянет... С сумкой.

— Представляете картину? — Кошаев снова всех обвел гневным взглядом. — Представляете, что делал на ребенке этот вонючий центнер с яйцами?

— Она, между прочим, была уже... — начал было Борис, но Кошаев не дал ему закончить.

— Заткнись, дерьмо! Там вся простынь в крови! Это что, твоя кровь? Отвечай на вопрос!

— Я же не гинеколог, капитан, — попытался свести все к шутке Борис, но капитан проявил твердость.

— Ты им станешь. Обещаю. Пишите протокол. А потом повезем всех на экспертизу. Они же еще члены не успели отмыть, хряки вонючие.

И Кошаев прошел в спальню, где с некоторой вольностью, забросив ногу на ногу, сидел в низком кресле Игорь и терпеливо, с явной снисходительностью, объяснял старшине, что он ни в чем не виноват, что только стечение странных обстоятельств вынудило его... Не говоря ни слова, Кошаев с силой поддал красивую загорелую ногу Игоря.

— Сидеть прилично! — гаркнул он сознательно громко, сразу ломая тихую задушевную беседу.

— Не понял, — улыбнулся Игорь, но ногу все-таки подтянул поближе к сиденью кресла.

— Сидеть прилично! — снова заорал капитан и изо всей силы поддал вторую ногу Игоря.

— Мне кажется, капитан, — начал Игорь с некоторым вызовом, — что ведете вы себя несколько...

— Что?! — Кошаев приблизился к самому лицу Игоря. — Что тебе кажется, мудак недоделанный? А ну повтори!

— Прежде чем так говорить...

— Ну? Ну? — поощряюще прошипел Кошаев. — Ну?

— Надо разобраться... Дело в том, что...

— Дело в том, что твои сраные подельники уже дали показания. И подписали протоколы. Из них следует, что главный преступник ты, пидор позорный! Ты заволок девчонку в квартиру! Ты затеял все это дело! Ты! — и, схватив Игоря за нос, капитан с такой силой сжал его, что из глаз парня потекли слезы.

— Вы ответите! — сумел выкрикнуть Игорь, но мощная пощечина, которую влепил Кошаев, не дала ему возможности продолжить предупреждения.

— Пока отвечать будешь ты. Кто затащил девчонку в квартиру? Отвечать!

— Вы взялись, капитан, так круто, что право же я затрудняюсь...

— Затрудняешься? — ласково улыбнулся Кошаев. — Помогу. Сейчас твои мозги обретут необходимую ясность. Только что я пообещал твоему толстожопому приятелю отправить вас на ночь в камеру к уголовникам.

— Ну и что?

— Не возражаешь?

— Если у вас есть такие права... Пожалуйста.

— А ты знаешь, что делают уголовники с такими красавчиками, как ты? С такими вот красавчиками, которые попадаются на изнасилованиях? Знаешь? Сначала они их полотенцем попридушат, чтоб не очень сопротивлялись, чтоб тело приобрело нужную мягкость, податливость, женственность... А потом трахают. По очереди. Вся камера человек из двадцати. Отказываться у них не принято. А когда все насытятся вами, сволочами, то передадут в другую камеру... А там тоже несколько десятков крутых ребят, истосковавшихся по женской ласке. Ты даже не представляешь, каким станешь любвеобильным к концу первой недели... И это уже на всю жизнь, красавчик. Это уже навсегда.

— Вы этого не сделаете, — в полной растерянности пробормотал Игорь. — Вы этого не сделаете...

— Почему? — поинтересовался капитан.

— Это жестоко.

— Да? В самом деле? Тогда скажи мне, пожалуйста, ответь будь добр, сучий ты потрох... Откуда взялись эти кровавые пятна на простыне? Как они появились?

— Я здесь не хозяин... Это квартира Бориса...

— Так, начинаем валить друг на друга. Не переживай, — перебил Кошаев, заметив, что Игорь опять хочет возмутиться. — Ты не первый. Твои подельники уже успели все на тебя свалить. Говорят, если бы ты не затащил девчонку в квартиру, то вообще ничего бы не было... Старшина, — повернулся капитан, — созвонись с ребятами... Пусть приготовят камеру... Чтоб она была достаточно населена, чтоб там уже ждали любовных ласк и готовились...

— Вы этого не сделаете...

— Только так! — отрезал Кошаев. — Только так. А дальше мне уже будет совершенно неинтересно, сколько вам дадут, будет ли суд, отпустят ли вас на свободу, может быть даже президентские награды выдадут, с некоторыми это случается... Вы свое уже получите. Паскуда, — прошипел капитан самое страшное ругательство, которое только подвернулось в этот момент. — По скольку раз трахнули девчонку?

— По одному...

— Ты первый?

— Нет... Борис.

— Ты второй?

— Да.

— Старшина! Пиши протокол. И этот хряк зловонный готов дать чистосердечные показания. А я пошел за соседями. Такие важные для суда показания лучше закрепить понятыми. Там уже вся площадка забита народом, есть из кого выбрать.

Когда капитан вышел на площадку, люди, собравшиеся из соседних квартир, расступились, и он увидел, что по лестнице поднимается полковник милиции. Кошаев озадаченно крутанул головой, удивился, но самообладания не потерял.

— Что происходит? — негромко спросил полковник. Его пухловатое лицо было румяным, гладко выбритым, надушенным. Капитан явственно уловил запах сильного одеколона, который распространялся от полковника.

— Задержали насильников.

— Сколько их?

— Трое.

— Трезвые?

— Почти.

— Пройдемте, — сказал полковник и первым шагнул в квартиру. Когда капитан вошел следом, он поставил на место искореженную выстрелами дверь, отгородившись от толпы на площадке.

— Кто эти трое? — спросил полковник негромко.

— Хозяин квартиры Борис Чуханов, Игорь Зворыгин... Не то студент, не то спортсмен... И Вадим Пашутин, сосед. Где-то рядом живет.

— Так, — озадаченно проговорил полковник и протянул капитану руку. — Познакомимся... Пашутин. Николай Петрович.

— Очень приятно, — напряженно ответил капитан, пожимая большую, плотную, надушенную руку. — Капитан Кошаев.

— Так, — полковник не знал, видимо, с чего начать. — И что же они... Сознались?

— Да, — охотно ответил капитан, и в его голосе прозвучало удовлетворение, хотя он сразу понял, что означает совпадение фамилий у полковника и одного из насильников. — Составлены протоколы, — он заговорил громче, привлекая внимание мелькнувшего в дверях старшины. — Все протоколы преступники подписали. И понятые тоже заверили, — капитан яростно подмигнул старшине — не теряй времени, поторопись.

Старшина тут же исчез.

И через минуту-вторую протоколы, до этого момента еще не законченные, были задержанными подписаны. А понятые... Понятым можно потом все объяснить и они подтвердят показания насильников. Насильников нигде не любят.

— Быстро работаете, — проговорил полковник с легкой досадой.

— Стараемся, — капитан расчетливо стал в проходе так, что полностью перегородил выход в комнату и полковник не только не мог пройти мимо, он даже не видел того, что происходит в квартире. А капитан не торопился освобождать проход, вроде бы для того, чтобы иметь возможность поговорить с гостем без свидетелей. Капитан сразу догадался, что полковнику свидетели не нужны.

Кошаев понимал, что не зря появился здесь полковник Пашутин, но не выдержав затянувшейся паузы все-таки спросил:

— А вы-то как узнали о происшествии? Догадались? — Капитан улыбнулся, пытаясь смягчить последнее, неосторожно сорвавшееся словцо.

— Соседи позвонили, — холодно ответил полковник. — Они знают моего кретина... И позвонили... Вы тут такую стрельбу устроили, — полковник кивнул в сторону изуродованной двери, — что они просто в ужас пришли.

— Не хотели открывать, — пояснил капитан. — Были подозрения, что у них там еще жертвы оставались...

— И что же? Нашлись?

— Нет, — капитану не понравился вопрос полковника, какая-то в нем издевка прозвучала, снисходительная усмешка. — Были только эти трое. Полупьяные, достаточно наглые, очевидно уверены в безнаказанности, — нашел и капитан возможность уколоть нежданного гостя.

Полковник понял намек, усмехнулся.

— Дерзите, капитан.

— Виноват, — капитан покорно вытянул руки вдоль тела, склонил голову.

— Да ладно... — полковник махнул рукой. — Что намерены делать? — Он явно тянул время, не зная, как поступить, капитан это видел. Задача полковника была для него ясна — освободить, забрать домой сына. Но насильников трое, а настаивать на освобождении всех полковник не мог. Слишком громким оказалось задержание — у подъезда собралось не менее полусотни жителей окрестных домов, возбужденных, нетерпеливых, готовых на скорую расправу. И вот так просто выйти с сыном и увести его...