Андрей взял ее ладошку, остро ощутив и слабость, и обреченность ее напускной бравады. Как-то неожиданно для себя он понял, что вся ее раскованность заканчивается чаще всего слезами в ночную подушку. И продолжал стоять, держа в руке ее холодную ладошку.

— Ну? — спросила Вика. — В чем дело?

— Пошли, — сказал Андрей. — Провожать, так до конца.

— До чьего?

— Покажешь, как живешь, чайком угостишь, — он уже знал, что слова у нее иногда выскакивают довольно двусмысленные и был готов к этому. — Угостишь?

— Без сахара.

— Сойдет. Будем пить вприглядку.

— Чай грузинский, — предупредила Вика.

— Соседи снабжают?

— Держи карман шире! Они снабдят! Догонят и еще раз снабдят. Да и они, похоже, из других стран. Ладно, чего уж там... Пошли.

— Может, зайдем в магазин? Чего-нибудь к чаю купим? — предложил Андрей.

— Ни фига ты там не купишь! А в киосках разоришься до нитки. Прошли, Андрюша, те времена, когда можно было вот так запросто зайти в магазин "и чего-нибудь к чаю прихватить. И не жалей о них, — о тех временах. Мы и об этих будем вспоминать с восторгом — неужели было такое, неужели можно было вот так запросто зайти к человеку и выпить чаю?! Когда-нибудь через год угостит нас, к примеру, Павел Николаевич, морковным чаем, а мы и вспомним... Помнишь, Андрей, как зашли однажды ко мне домой, а у меня — грузинский чай! И так очаровательно, так потрясающе несло от него распаренным банным веником!

— Достану я тебе чаю, — пообещал Андрей. — Достану. Авось и веником вонять не будет.

— А что, бывает такой? — рассмеялась Вика.

— Все бывает... Пошли.

Скамейка у подъезда была сделана с небольшим пластмассовым навесом и, подойдя поближе, Андрей действительно увидел расположившихся на ней двух парней. Один был одет в черное, да и сам он выглядел смугловатым, смотрел неулыбчиво, исподлобья, будто давно уже поджидал Андрея с Викой и вот теперь дождался, чтобы получить с них какой-то долг. На втором был модный по нынешним временам спортивный костюм, расшитый лиловыми, зелеными, фиолетовыми клиньями. Костюм был легкий, вздувающийся, посверкивающий, вроде новогодней игрушки. Этот парень был заметно крупнее черного, волосы на затылке были собраны у него в пучок.

— Спокойно, Андрей, только спокойно, — прошептала Вика и Андрей почувствовал, как пальцы ее впились в его локоть.

— А я что... Я ничего, — ответил Андрей, присматриваясь к парням, прикидывая, какая опасность в них может таиться.

Оба они сидели расслабленно, в позах была ленца, будто после долгого застолья они вышли на свежий воздух подышать и сменить обстановку. Парни скучали и на приближающихся Андрея и Вику смотрели с поощряющим интересом, выжидающе.

— Молча проходим и сразу в подъезд, — прошептала Вика. — Не задерживаясь... Не вздумай что-нибудь выкинуть... Понял?

— Не все.

— Остальное поймешь позже... Я объясню.

— А сейчас не хочешь?

— Андрей... Я прошу... Молча и сразу в подъезд... И ни слова. Ни единого слова.

Расстояние между Андреем с Викой и сидящими на скамейке парнями сокращалось, вот уже осталось метров двадцать, десять, вот их разделяло всего несколько шагов. Парень в спортивном костюме сидел, вытянув руки и положив их на спинку скамейки, его приятель поставил локти на колени, подперев ладонями подбородок.

— А вот и наша соседка, — сказал он, раздвинув губы, но улыбки не получилось, просто шевельнулись губы и обнажились негустые, но крепкие зубы.

— Хахаля приволокла... Ничего хахаль, — добавил второй. — Трахаться пришли...

— Славная будет ночка, а. Вика? — спросил низкорослый в черной куртке. — Освободишься — загляни к нам... Мы тоже по палке бросим. На хлеб заработаешь...

— Приятное с полезным! — захохотал его приятель.

— Времена тяжелые настали, — продолжал черный, — надо помогать друг другу.

Андрей остановился, ответил на улыбку черного. И Вика уже не тащила его к подъезду. Где-то парни перешли границу, и теперь пройти мимо, сделав вид, что ничего не произошло, уже было нельзя. И парни это знали, они эту грань перешли сознательно — хотелось потоптаться по самолюбию Вики и ее спутника, позабавиться хотелось.

— Вика, — проговорил Андрей, — ты ничего не хочешь сказать? Скажи им что-нибудь... А то неловко как-то... Они обращаются к тебе, а ты, вроде, и не слышишь...

— Козлы вонючие! — с силой сказала Вика.

— Совершенно с тобой согласен, — кивнул Андрей невозмутимо, будто речь шла об обезьянах, сидящих за прутьями решетки. — Самые настоящие козлы. И очень вонючие. Но, знаешь, — он пошел дальше к подъезду, продолжая говорить чуть громче, чем требовалось, чтобы те, на скамейке, слышали его, — невонючих козлов и не бывает. Они все вонючие. Некоторые, правда, воняют меньше, некоторые вообще нестерпимо, но воняют все, — он повторял и повторял это слово, прекрасно сознавая, как царапает оно самолюбие. Знал Андрей и то, что его слова тоже нельзя пропустить мимо ушей, они тоже требовали ответа — словом ли, действием, но без ответа остаться не могли.

Так и произошло.

— А ну подожди! — низкорослый легко поднялся, мягкими, быстрыми шагами догнал Андрея и схватив за рукав, резко развернул к себе. — Что ты сказал?

— Что я сказал? — Андрей высвободил рукав. — Ничего я не сказал.

— Кто козел? — низкорослый вплотную приблизился к Андрею, уставясь на него злыми глазками, которые посверкивали откуда-то из-под бровей.

— У тебя что, со слухом плохо? Девушка по-моему, ясно сказала... Я сразу догадался, кого она имела в виду.

— Кто козел? — от ненависти, распиравшей его, парень не мог говорить свободно и только повторял свой вопрос.

— Ты, — сказал Андрей с улыбкой.

— А ты знаешь кто? Знаешь кто ты?

— Кто?

— Труп. Ты труп, понял? Тебе не жить, понял?

— Понял, — Андрей похлопал парня по рукаву, улыбнулся и снова направился было к двери, но низкорослый снова схватил Андрея за рукав, развернув его к себе. Он стоял, согнувшись в поясе, как перед прыжком, с отведенными назад кулаками.

— Если ты не упадешь на колени, если ты не будешь ползать в этой грязи и лизать мои ноги... Если ты сейчас... — брызжа слюной, черный никак не мог закончить угрозу и без конца повторял одно и то же. — Ты труп, понял?

— Я все понял, — улыбнулся Андрей. — У меня со слухом порядок. Это с козлами случается... Уши шерстью зарастают, насекомые в ушах заводятся, колючки всякие, репейники...

— Пошли, Андрей! — стонала за его спиной Вика, понимая, что начинается что-то страшное, нечто такое, что не закончится ни сегодня, ни завтра.

— Никуда он не (пойдет, — сипловато, врастяжку проговорил низкорослый. — Уже пришел, — зубы его были сжаты, но губы приоткрыты, отчего он казался каким-то ощерившимся. Андрей даже не уловил молниеносного движения рукой, только вдруг увидел, что черный стоит с ножом, зажатым в руке. Оттеснив Вику к двери, он спиной втолкнул ее в подъезд и остался один на один с низкорослым парнем. Второй, в цветастом костюме, тоже поднялся со скамейки и, посмеиваясь, подошел ближе. Он, видимо, нисколько не сомневался в исходе предстоящей схватки и не спешил вмешиваться. Он знал, что черный в помощи не нуждается, его можно только сдерживать, но помогать ему в таких случаях нет никакой нужды. Такое примерно выражение было на его крупноватом лице.

Андрей оставался спокойным. Единственное, что он сделал, это отступил на шаг назад, поднявшись еще на одну ступеньку и этим увеличив разницу в росте. Но черного это нисколько не смутило — то ли злость помутила его рассудок, то ли слишком привык он к своему превосходству. Дернувшись в одну сторону, в другую, попытавшись сбить Андрея с толку, он вдруг вынырнул слева и быстрым, четким движением выбросил нож вперед. Но Андрей оказался готовым к этому выпаду. Перехватив руку черного, он легонько отвел ее в сторону, легонько уклонился от удара, вроде бы даже с удивлением посмотрел на нападавшего и тот вдруг взвизгнул от сильной, неожиданной боли. Нож со звоном упал на бетонные ступеньки крыльца. Согнувшись в поясе и зажав руку, черный сделал несколько шагов от Андрея, пытаясь прийти в себя.

Андрей поднял нож, повертел его перед глазами и, сунув лезвие между бетонными блоками фундамента, надломил его. Лезвие, хрустнув, упало на ступеньки. Это произвело на черного совершенно неожиданное впечатление — то, что вот так осквернили, уничтожили его нож, взбесило его куда больше, чем личное оскорбление. Забыв о боли, он снова бросился на Андрея, но неуловимо быстрый удар ногой под дых, отбросил его на несколько метров. Он приподнялся на четвереньки, и, стоя в луже, бормотал непонятные проклятия.

Видя такой поворот событий, на Андрея бросился парень в спортивном костюме, но с ним все произошло еще проще — Андрей неожиданно сделал шаг в сторону и подставил ногу. А когда здоровяк, споткнувшись о нее, полетел вперед, он добавил ему ускорение легким ударом по шее. Тот со всего размаха, всем весом врезался лицом в бетонный угол подъезда.

— Надо же, — озадаченно проговорил Андрей. — Такие вонючие козлы, да еще и бодливыми оказались...

— Ты труп, — продолжал бормотать страшную свою угрозу низкорослый парень — он все еще стоял на четвереньках в луже и то, что не мог подняться, не мог броситься на Андрея, наполняло его какой-то сочащейся злостью. — Никому такое не сходило... И тебе не сойдет, Андрей подошел к нему, постоял, как бы раздумывая — что с ним делать, потом приподнял, ухватив за шиворот, бросил на скамейку. Заметив, что тот еще пытается укусить его за руку, нанес, кажется, единственный удар за все это время. Да и был ли этот удар, неизвестно. Даже если бы вокруг стояла, толпа, вряд ли у всех было бы одно мнение — был удар, не было, куда, с какой силой, какой рукой... Однако, низкорослый, широкоплечий парень, одетый в черную куртку и черные штаны, весь как-то обмяк, по всему было видно, что ему стало плохо. Андрей наклонился, поправил его на скамейке, чтобы тому было удобнее сидеть.

— Если ты, козел вонючий, скажешь этой девушке хоть слово, если ты прикоснешься к ней, посмотришь косо... Понял, козел? Даже если ты в ее сторону косо посмотришь... То трупом будешь ты. Веришь?

Тот что-то промычал, не в силах ответить внятно.

— Повторяю... Веришь мне? — Андрей обернулся и нанес неожиданный удар ногой подкравшемуся сзади здоровяку и тот молча, даже с каким-то облегчением опустился на землю. В глазах его была пустота. Он попытался опереться руками об усыпанный листьями асфальт, но руки подгибались и он прекратил свои попытки, распластавшись на земле.

— Оставь его, — Вика потащила Андрея в подъезд. — Ну я прошу — оставь!

— Этого козла вонючего? Пусть вот так здесь и воняет?

— Сам же сказал — козлы не могут не вонять!

— Тоже верно.

— Что ты с ними сделал? — спросила Вика, опасливо оглядываясь на лежащих парней.

— Поговорили, — неопределенно ответил Андрей. — Какой-то хлипкий козел пошел последнее время... Вони много, а как до дела... Один понос.

Губы низкорослого медленно раздвинулись в какой-то нечеловеческий оскал, но глаза оставались закрытыми.

— Задал ты мне работы, — проговорил он отрывисто.

— Выздоравливай, — бросил Андрей и, пропустив Вику вперед, вошел в подъезд.

Лифта долго не было, Вика нервничала, оглядывалась на входную дверь. Наконец, откуда-то сверху послышался нарастающий грохот и через минуту-вторую кабина, скрежеща и лязгая железными деталями, остановилась перед ними. Вика распахнула железную бронированную дверь, и первой вошла в кабину, провонявшую мочой.

— Я смотрю, вонючие козлы здесь уже побывали, — проговорил Андрей.

— Они везде уже побывали! Слушай, ты в самом деле такой спокойный?

— Притворяюсь.

— Зачем?!

— Характер. Не дергаться по каждому поводу.

— И давно ты такой смелый?

— Смелый я, наверно, всегда был... А вот такой...

С полгода.

— А тебе не кажется, что ты просто пижонишься? — Вика дерзила и не могла остановиться — слишком многое ей пришлось пережить за последние десять минут.

Но Андрей, кажется, не замечал ее взвинченности, раздраженности, он понимал только смысл вопроса, не желая вникать в его тон, в его оскорбительность.

— Я не пижонюсь, — сказал он, глядя в ряд прожженых сигаретами кнопок пульта. — Ты спрашиваешь — я отвечаю. Я могу бояться, опасаться, нервничать... Но это мое личное дело, или как сейчас говорят, личные проблемы. Это никого не касается. И тебя тоже, — последними словами Андрей все-таки дал понять Вике, что он понимает не только смысл вопроса, но и его тон.

— Извини, — сказала Вика. — Но все-таки, Андрей... Надо ведь как-то жить дальше?

— Авось.

— Хорошо, ты — авось. А я?

— Что ты? — Андрей оторвал, наконец, взгляд от изуродованных кнопок и посмотрел Вике в глаза. — Теперь ты отошла как бы в сторону. У них появился враг... Это я. И есть цель — врага уничтожить. И доказать тебе, что они сильнее, что слов на ветер не бросают. Самое страшное, что тебе грозит... Ну, принесут мою голову в авоське... Выдержишь?

— Авось, — нервно усмехнулась Вика и раскрыла дверь лифта. — Приехали, — сказала она и первой вышла на площадку.

С Викой произошло маленькое превращение — переступив порог собственной квартиры, она оробела. Ни в ее словах, ни в поведении ее не было вызова, игры слов, когда каждое замечание Андрея она легко превращала во что-то смешное, срамное, несуразное. Введя Андрея в свое жилище. Вика словно открылась в чем-то заветном, словно отдала себя на его суд. Все-таки квартира — это не зловонный лифт, не уличная скамейка, мокрая, холодная, разболтанная, не вытоптанный двор и не скрежещущий трамвай. Впустив гостя в квартиру, она в чем-то впустила его в самое себя, потому что квартира отражала ее отношение и к себе, и к людям.

Едва войдя, Вика на ходу бросила на вешалку сумку, не останавливаясь, повесила на крючок куртку, прошла на кухню, громыхнула чайником, щелкнула зажигалкой для плиты. Она все время пыталась найти себе какое-то занятие, чтобы не остановиться, не взглянуть Андрею в глаза и не увидеть его приговор. А он, как когда-то Пафнутьев стоял на пороге и внимательно осматривался.

— Ну что? — не выдержала Вика и, пробегая мимо, бросила на Андрея осторожный взгляд. — Что скажешь? — спросила уже из кухни.

После посещения Пафнутьева в прошлом году здесь мало что изменилось, разве что на окнах вместо простыней залитых вином, висели шторы — значит, она все-таки получила их из химчистки, значит, не лукавила тогда перед следователем. И скатерть уже не висела на окне, она лежала на столе, как ей и было положено. Громадная, семиспальная кровать, накрытая красным мохнатым ковром, занимала, как и прежде, центральное место во всей квартире.

— Потрясающе, — проговорил Андрей озадаченно.

— Ты о чем?

— Конечно, о кровати... Сколько вас на ней располагается?

— Не больше двух! — Вика выглянула из кухни, стрельнула глазами на Андрея и тут же скрылась снова.

— Ну, что ж... Пусть так. Наверно, кровать соответствует вкусам, наклонностям хозяйки.

— Ха! — Вика возникла в проходе и остановилась, уперев кулачки в бока. На ней уже был передник, на плече висело полотенце. — И что же за наклонности, позвольте поинтересоваться?

— Нормальные наклонности... Всласть поспать, причем... — Андрей замялся, снял куртку и отвернулся, разыскивая на вешалке свободный крючок.

— Да-да! Конечно! Ты прав! Всласть поспать, причем, не в одиночку. В одиночку на этой кровати можно заблудиться. Полностью с тобой согласна. — Она прошла на кухню и Андрею ничего не оставалось, как последовать за ней. — Ты в самом деле не боишься этих типов? — Вика кивнула в сторону окна.

— Как можно их не бояться... Боюсь. Они же дурные, не соразмеряют сказанное, сделанное... У них одна цель — доказать превосходство. Унизить, потоптаться по самолюбию. Если на них не обращают внимание, впадают в бешенство. А вот сойди с дороги в грязь, пропусти их — они счастливы. Дебилы.

— В каком смысле?

— В самом прямом. В медицинском.

— Не поняла?

— Они дебилы, — повторил Андрей. — Умственные способности ниже средних, духовно неразвиты, нет ничего, что бы они ценили, полное пренебрежение к окружающим, агрессивность... Жертвы времени. То ли их зачали по пьянке, то ли слабая нервная система не выдержала напора действительности... По статистике сегодня каждый третий — дебил. Они опасны, потому что уже не люди.

— Может, еще не люди? — обернулась Вика от кухонного столика.

— Нет, людьми они уже не станут... Ладно, как-нибудь образуется.

— А у меня водка есть... Хочешь?

— Водка? Знаешь, не надо... Лучше не надо. А то опьянею, впаду в неистовство, что-нибудь с собой сделаю, или с тобой...

— Для этого и предлагаю, — улыбнулась Вика.

— Да? — Андрею понадобилось какое-то время, чтобы в полной мере понять и оценить сказанное. — Ага, — пробормотал он смущенно. — Дошло.

— Слава Богу!

— А ты выпей, если есть настроение... А настроение у тебя, я вижу, есть, к тому же...

Андрей обернулся на резко прозвучавший звонок телефона. Вика хотела было поднять трубку, но он остановил ее.

— Это меня, — сказал он. — Слушаю.

— Ты! Пидор! — прошипел голос негромко, но столько в нем было злости, столько бешенства, что любой бы наверно на его месте дрогнул.

— Да, это я, — спокойно сказал Андрей. — Продолжай.

— Ты знаешь, сколько тебе жить осталось?

— А... Козел вонючий... Позвони позже. Мы сейчас заняты... Нам некогда слушать твое блеянье, — и Андрей положил трубку.

— Ты не перегибаешь палку? — спросила Вика.

— С ними можно и нужно только так. Все круче и круче. Если почувствуют малейшую слабинку... Все пропало. Спасение только в этом — все круче с каждым разом.

— По-моему, все началось так, что круче и не бывает.

Телефон зазвенел снова.

— У тебя вилка выдергивается? — спросил Андрей.

— Да, вон там, за телевизором.

Андрей нашел телефонную розетку и отключил аппарат. Звонки прекратились.

Вика продолжала молча возиться у столика — нарезала хлеб, колбасу, сыр. Поставила на железный поднос чашки, сахар. Вынула из холодильника початую бутылку водки.

— Куда? — спросил Андрей, беря поднос.

— В банкетный зал.

— Что?!

— Господи, ну что тут непонятного! Неси в комнату, неси в спальню, если тебе так больше нравится. Комната-то одна! Называй как угодно! Как только увидишь кровать, считай, что пришел.

— Дошло, — кивнул он.

Китаец Чан научил его не обижаться, китаец Чан научил его не бояться задавать глупых вопросов, признаваться в незнании, в оплошности, в невежестве. И убедил, что именно в этом истинное достоинство, истинная сила духа. Не юлить, не суетиться, не уходить ни от вопросов, ни от ответов. Быть самим собой и быть искренним перед самим собой. — Маленький журнальный столик был расположен так, что присесть к нему можно было только расположившись на кровати. Единственное кресло из-за полнейшей дряхлости было выставлено на балкон.

— Прошу! — Вика приглашающе хлопнула ладошкой по кровати рядом с собой.

Андрей растерянно оглянулся в тщетной попытке найти хоть какой-нибудь стул, табуретку, подставку и, убедившись, что в комнате ничего такого нет и в помине, столкнулся с насмешливым взглядом Вики.

— Не ищи, Андрюша... Ничего нет. Только кровать.

— Да? — нескладно спросил он.

— Да, Андрюша. Кровати тебе сегодня не миновать.

— Ну, что ж... Чему быть, того не миновать, — и он сел рядом с Викой.

Андрей был гораздо тяжелее Вики и она невольно съехала в его сторону. Неожиданно остро он вдруг ощутил запах ее духов, свежий после дождя запах волос, не глядя, почувствовал, что в этот момент она улыбчиво косится в его сторону.

Пили чай, заедая сыром и колбасой.

И молчали.

Наконец Вика не выдержала.

— А знаешь, что я думаю? — спросила она.

— Знаю, — сказал Андрей.

— Что?

— Думаешь, что мне сегодня лучше остаться ночевать здесь.

— Ну, что ж... По сути правильно. Тебе просто нельзя выходить из дома. Тут уже ничего не зависит от твоей ловкости, смелости, или чего-то там еще... Просто нельзя выходить за эту дверь. Хотя ты все время думаешь, как бы все-таки уйти.

— Видишь, какие мы с тобой проницательные, — он повернулся к Вике и их лица оказались совсем рядом. Некоторое время оба в упор смотрели в глаза друг другу, но взгляд Вики оказался тверже — Андрей отвернулся к столику.

— Вот-вот, — удовлетворенно сказала она и плеснула себе в стакан глоток водки. Раскрутив водку в стакане. Вика полюбовалась па вращающуюся жидкость и выпила. Отставила стакан, повернулась к Андрею. — Поговорим?

— Давай, — сказал он, не глядя на нее.

— Скажи честно... Тебе паршиво?

— Паршиво? — удивился Андрей. — Как тебе объяснить... Паршиво может быть час, день, неделю... А когда дольше... Это уже что-то другое. Не знаю, как назвать... Сам становишься другим, когда тебе паршиво слишком долго. Меняешься, не зная в какую сторону. В это состояние входишь, привыкаешь к нему, начинаешь даже находить в нем какие-то радости, утешения...

— Ты нуждаешься в утешениях?

— Я этого не сказал.

— Ну, хорошо... Поняла. И ты вошел в это свое состояние, в состояние, когда тебе паршиво. Освоился, обжился в нем, начал даже находить в нем что-то утешительное... Подожди, не перебивай. Я могу говорить не очень точно, но, в конце концов, на прямую дорогу выйду... Дело в другом. Ты вошел. Ты уже там. В состоянии. А выходить собираешься?

— Пытался.

— Тебя там что-то держит?

— Не знаю держит ли и что именно... Но выйти пока не удается.

— Да и желания большого нет? — спросила Вика.

— В общем-то, да.

— И вот эта твоя угнетенность...

— Остановись, — Андрей положил руку Вике на колено, не заметив этого. Она осторожно скосила глаза, посмотрела на него, но колено не убрала. — Нет у меня никакой угнетенности. Нет подавленности, заторможенности или еще чего-то там... Не надо, Вика.

— А что есть?

— Дай сообразить... Мне, наверно, проще сказать, чего нет... Нет желания радоваться, гудеть в компаниях, куда-то нестись, с кем-то встречаться... Понимаешь, у меня был недавно учитель... Можно назвать его наставником... Он мне очень хорошо объяснил, что такое суета...

— И многое в жизни тебе сейчас кажется суетой?

— Да.

— Павел Николаевич рассказал мне твою историю... В общих чертах, конечно... Думаю, что понимаю тебя. Скажи... Она что, все время рядом?

— Да.

— И сейчас... Она здесь?

— Да, — кивнул Андрей со странно застывшим, напряженным лицом. — Вон в том углу стоит... Возле шторы... Держится за штору... На нас смотрит.

— Стоит и смотрит? — спросила Вика шепотом.

— Да, — кивнул Андрей, стараясь отвернуться от окна. — Стоит и смотрит.

— На тебя или на меня?

— На обоих... Попеременно. Улыбается. Вика плеснула себе в стакан еще немного водки, тут же выпила, закусила кусочком хлеба. На Андрея она изредка взглядывала с некоторой опаской. Но потом, словно отбросив сомнения, заговорила негромко, медленно, но твердо.

— Это не она, — сказала Вика. — Она здесь ни причем. Это ты повсюду таскаешь ее за собой. Это ты не отпускаешь ее от себя ни на минуту. Да, Андрюша, да. Ты заставляешь ее маяться, улыбаться тебе из-за шторы, из окна трамвая, из темноты, из света... Отпусти ее, наконец! Прояви милосердие и к ней, и к себе.

Андрей с удивлением посмотрел на Вику — он не ожидал этих слов. И был явно озадачен, не зная, что ответить. Была, все-таки была в ее словах какая-то правда, или может быть, правота. Во всяком случае, он, привыкший быть искренним перед самим собой, не торопился с ответом. Андрей не знал наверняка, годилась ли правота Вики именно для него, примет ли он ее, смирится ли с ней. Он внимательно посмотрел на нее — светлые волосы, пахнущие дождем, тонкий серый свитер, чуть хмельные глаза...

— То, что с тобой происходит, — Вика помолчала, подбирая слова, — это не верность, не доблесть... Это слабость.

— Слабость? — Андрей так резко повернулся, что с каким-то неприличным шумом скрипнула кровать. — Это слабость?

— Конечно. Ты боишься новой жизни. Но тебе от нее никуда не уйти. Она вокруг. А ты опасаешься новых привязанностей, новых знакомств... И, прости... Мне кажется, что ты еще и немного любуешься собой в этот момент, ты нравишься себе в этой печальной роли, Андрюша.

— Почему ты так решила?

— Умная потому что.

— Я подозревал, что ты умная, но чтобы настолько... Мне и в голову не приходило.

— Знаешь, как говорят картежники в подобных положениях? Карту надо ломать.

— Не понял?

— Тебе все последнее время идет плохая карта... Нет козырей, навалом шестерок... А ты уныло и покорно сдаешь снова и снова, пасуешь, уходишь от игры, а карта все хуже и хуже... А ты попробуй, возьми на себя игру при плохой карте! Закажи крупную игру, когда нет ни одного приличного козыря! Ты проиграешь, ты наверняка проиграешь, но сломаешь карту. Нарушишь беспросветный ряд...

— И она уйдет?

— Вот трахнешь меня этой ночью и уйдет, — сказала Вика почти неслышно, но в ее голосе прозвучала такая твердость, что Андрей не решился ни возразить, ни возмутиться, ни обидеться. Он посмотрел Вике в глаза и не увидел там ни вызова, ни решимости. В глазах была печаль и ничего больше. Смысл сказанного дошел до него не сразу, вначале он осознал только одно слово, которое нельзя было не услышать, и только спустя какое-то время в полной мере понял остальное.

— Ну ты даешь, — пробормотал он растерянно.

— Да! — сказала Вика. — Иногда. Это мы с тобой уже выяснили, — она легонько повернула его к себе. — Надо смотреть друг другу в глаза. Чтобы не было недоразумений. Согласен?

— Конечно.

— Я знаю, ты не пьешь... И правильно делаешь... Но я бы все-таки предложила тебе глоточек... Выпей. Сегодня ты уже никуда не уйдешь. — Не пущу. Выпей и увидишь, что карта твоя, привычная бездарная карта слегка нарушилась... Появится первый козырь, маленькая, хиленькая шестерка бубен...

— Почему бубен?

— А потому, что бубен так похож вот на эту подушку, — она хлопнула ладошкой по цветастой наволочке. — Идти тебе нельзя, эти звери тебя пришибут, зарежут, застрелят... Они же в бешенстве. А спать здесь можно только на этой кровати. Другого места нет. Не в ванне же! Правда, у кровати такой размер, что можно всю ночь искать друг друга и не найти... Но я тебя найду.

Андрей улыбнулся, провел рукой по ее щеке, запустил пальцы в волосы, привлек к себе. Вика освободилась, шало посмотрела на него.

— Ну? Попробуем? Рискнем?

Андрей, не отвечая, медленно налил себе половину рюмки, долго принюхивался к ней, несколько раз бросил опасливый взгляд в сторону окна и Вика, поняв эти его взгляды сама подошла к окну и поправила штору, а, вернувшись, села на ковер у его ног.

— Знаешь... Боюсь, — сказал Андрей, выпив глоток водки.

— Я тоже, — быстро ответила Вика.

— Знакомый разговор...

— На эту тему все разговоры знакомые! — она вскочила, подошла к шкафу, распахнула дверцу. — Вот пижама...

— Твоя?

— Нет. Твоя. Вот полотенце... Бери и дуй в ванную. А я здесь сделаю остальное. Как говорят картежники... Карта — не лошадь, к утру повезет.

— Ну, ты даешь, — пробормотал Андрей, поднимаясь.

Вернувшись из ванны, Андрей увидел, что верхний свет выключен, что комната освещена лишь сумеречным светом экрана телевизора, а Вика лежит в кровати под одеялом, и, заложив руки за голову, смотрит передачу.

— Представляешь, какой кошмар! — воскликнула она, увидев Андрея. — Оказывается предсказатель Нострадамус пятьсот лет назад сказал, что большевики продержатся семьдесят три года и семь месяцев!

— При Нострадамусе не было большевиков.

— Но он условно сказал... Назвал их безбожниками, варварами, еще как-то... Разрушители церквей...

— Он не сказал, когда они вернутся?

— А вернутся?

— Я бы не возражал.

— Садись, — она уже знакомым Андрею жестом похлопала узкой ладошкой по одеялу.

— Давай его выключим, этот телевизор, — предложил Андрей. — Без Астродамуса разберемся.

— Давай, — легко согласилась Вика и, выпростав ногу из-под одеяла, быстро нашла нужную кнопку. Экран погас и комната погрузилась в темноту. — Найдешь меня?

— Буду идти на голос.

— Главное, иди все время прямо, все время прямо... И рано или поздно ты наткнешься на меня.

— Уже наткнулся. Это ты?

— В нашем лесу больше никого нет.

— Да, действительно, это ты, — прошептал Андрей и вздрогнул, ощутив ладонью ее небольшую грудь. От неожиданности он отдернул руку, но тут же протянул снова.

— А узнал как?

— Наощупь.

— Видишь, какая я узнаваемая...

— Ты молодец... Какая же ты молодец! Даже не представляешь!

— Почему... Очень хорошо представляю. Я иногда себя в зеркале вижу.

— Ничего ты в зеркале не увидишь, — прошептал Андрей и сделав глубокий вздох, откинулся на подушку. Пришло ощущение, будто он вернулся откуда-то издалека, вернулся к себе. Его бил легкий озноб — то ли после душа, то ли совсем по другой причине.

— Меня немного колотит, — сказал он.

— Пройдет, — прошептала Вика, прижимаясь к нему всем телом. — Рядом с такой женщиной, кого угодно будет колотить... Я тоже маленько не в себе.

— Привыкнем... У нас есть время... Ты пахнешь сеном... Откуда?

— Волосы... И немного водкой. Это ничего?

— Это прекрасно, — сказал Андрей.

— А ты меня поцелуешь?

— Я тебя уже целую... Я давно уже целую тебя и оторваться не могу.

— Надо же... Я и не заметила...

— Темно потому что...

Андрей проснулся от странных звуков, раздававшихся где-то совсем рядом. Не открывая глаз прислушался. Вспомнил, где он находится. Звуки не прекращались. Так, это квартира Вики, это кровать Вики. Так... И рядом лежит, конечно. Вика. И плачет. Он открыл глаза, осторожно повернул голову. Так и есть — в слабом лунном свете он увидел тонкий профиль, рассыпавшиеся по подушке волосы, поблескивающий на щеке ручеек слезинки.