Слишком чужой, чтобы быть заметным.

Закончив курить, Крысолов аккуратно выколотил трубку, продул мундштук и уложил все обратно в мешок, затем достал дудочку, тоже довольно длинную. Внимательно осмотрев немудреный инструмент, Крысолов осторожно извлек несколько пробных нот. Рядом тотчас же остановился ребенок.

– Откуда вы всегда беретесь? – нахмурился Крысолов. – Как из-под земли вырос! Иди, я не стану играть для тебя.

Мальчик лет пяти, толстый, надутый, хотел, наверное, что-то возразить, но не успел собраться с мыслями. Вернулась потерявшая его на миг из поля зрения мать, крепко встряхнула и потащила за собой.

– Разве ты не видишь, что это плохой дядя?!

Малыш покорно переставлял ноги, однако упорно выворачивал голову, стараясь хорошенько рассмотреть плохого дядю. Глаза уже блестели от первых слез. Наконец пара скрылась за углом здания.

– Чувствуют… – проворчал Крысолов и дунул еще несколько раз. – Чувствуют лакомство, хотят.

Несмотря на яркое солнце, на высоком лбу не выступило ни капли пота. Звуки вылетали один за другим, поначалу никак не связанные между собой, но постепенно они сливались в единую мелодию с землей и огнем, водой и воздухом. Вышедший из подъезда пожилой мужчина вдруг поежился, словно от холода, глянул на небо и вернулся назад, громко хлопнув дверью.

– Счастье еще, что здесь мало детишек! – хмыкнул довольный собой Крысолов. Он быстро нашел необходимые созвучия. – Но где мало детей, мало и крыс, так уж заведено.

Он легко поднялся и уверенно зашагал по незнакомой земле. Навстречу попалась женщина, смуглая, высокая, с короткими волосами, в светлом комбинезоне. Крысолов на ходу приподнял шляпу – ровно настолько, чтобы из тени на миг показались светло-серые глаза. Женщина отчего-то вздрогнула, отшатнулась. Когда он прошел, она мельком оглянулась, поправляя прическу.

– Шляпа… Какая странная шляпа.

Да уж, в Москве давно не видели таких шляп. Остроконечная зеленая, с широкими мягкими полями. Тулью перехватывал тонкий коричневый ремешок, из-за которого торчал ослепительно зеленый цветок. Таких не бывает.

– Это Живец.

– Молодец, Живец… Знаю, что было весело.

– И сейчас нескучно. Что у тебя?

– Примерно так же. Встретимся как в позапрошлый раз, с поправкой на один и половину. Время восемь.

Дмитрий разорвал связь, аккуратно опустил трубку в приемное окошко автомата. Тот, за несколько секунд сняв плату, выплюнул личную карту. У обычных людей такая штука одна на всю жизнь, а вот у Дмитрия их целая пачка.

Отойдя от автомата, он стянул с головы сложенную из газеты шапочку, надежно прикрывшую лицо от видеокамеры. Вряд ли полиция обратит внимание на звонок, таких каждый день бывает полно. Наркоманы договариваются со своими дилерами, собираются на совещания сетевые пираты, хакеры. Впрочем, ищет его скорее всего вовсе не полиция, и этой картой лучше без необходимости больше не пользоваться.

В позапрошлый раз они со Снежинкой встречались на стоянке возле гипермаркета в Звенигороде, а теперь, значит, следует искать на пятьсот метров севернее. «Время восемь» настанет всего через час, пора отправляться.

По дороге, в Экспрессе, Дмитрий осторожно разглядывал попутчиков. Самые обычные люди, в основном пожилые, как и большинство населения города. Прежде никто не вызвал бы у Живца подозрений, но теперь следовало быть особенно осторожным. Вот совсем древняя старушка в темных очках, беседуя с кем-то по браслету, смотрит чуть левее Дмитрия, прямо на его толстого соседа. Тот нервничает, поправляет волосы, а старушка будто и не замечает. Куда же она смотрит на самом деле?

Рискуя опоздать, лейтенант все-таки вышел из вагона загодя, попетлял немного в переплетении мини-метро. Нет, никто за ним не шел… Нервы. Незаметно поправив под легкой «пузатой» курточкой пистолет, Дмитрий рискнул вернуться на линию Экспресса и тут же увидел ту самую старушку. Она чересчур быстро отвернулась, и Живец решился:

– Не подскажете, как мне побыстрее до Ярославля добраться?

– До Ярославля? – дребезжащим голосом переспросила она. – А вы по схемке посмотрите, молодой человек. Вон, на стене схемочка. Где мои таблетки?.. Ведь брала из дому, точно помню.

Она склонилась над сумочкой, но Дмитрий уже навис над ней:

– Я помогу.

Старушка сидела в самом углу зала, и остальные ожидающие вагона не видели, как рука лейтенанта стиснула тощую морщинистую шею.

– Вот так… – приговаривал Живец, запустив руку в сумку и уже там высвобождая из рукава нож. – Тише, не надо дергаться…

Она все-таки рванулась, попыталась нащупать пистолет, но лезвие уже проткнуло тонкую стенку сумочки, скользнуло между ребрами. Вскрикнуть умирающая не смогла, лишь дернулась несколько раз. Вроде бы никто ничего не заметил. Подошел вагон, в суете высадки и посадки он поудобнее пристроил тело, прикрыл медленно наполняющуюся кровью сумочку старушкиной кофтой. На несколько минут такой маскировки должно хватить… А оружие у нее оказалось что надо – все тот же «галкин». Последним вскочив в Экспресс, Дмитрий присел у выхода и тут же отвернулся к широкому окну.

Вот так: это не нервы, но чутье, то самое, что до сих пор позволяет оставаться в живых. Ничем нельзя объяснить эту способность Живца притягивать к себе благое расположение множества случайностей, умение безошибочно определять никак не выдающего себя врага, предчувствовать опасность. Чистая удача, вот как еще можно назвать это чутье, и только на него теперь можно рассчитывать. Старушка наверняка успела его отснять и передать изображение остальным охотникам. Правда, пока он, наверное, только подозреваемый, один из многих, но эту недоработку исправят, как только обнаружат труп. Может быть, не ездить на встречу со Снежинкой?

Тогда связь будет полностью разорвана, останется лишь окончательно выйти из игры, рвануть куда-нибудь за Урал или в Европу. Дмитрий не сомневался в своей способности спрятаться, но как жить дальше? Придется забыть все, стать нищим бродягой, больше всего опасающимся картотеки Интерпола. Возможно, другого выхода просто нет, но следует в этом убедиться, пусть даже это будет стоить жизни. В сущности, не так уж много он и потеряет. Игра важнее.

Пришлось пересесть еще один раз, но в Звенигород Дмитрий попал вовремя. Станция находилась на площади, со всех сторон окруженной рядами бутиков, ювелирных магазинов, сувенирных лотков и прочей ерунды, так привлекающей молодящихся горожан. Даже не пытаясь скрыться, лейтенант быстро прошел к жилому кварталу, дворами добрался до гипермаркета. К северу от него находился маленький парк аттракционов, повизгивали дети – их тут оказалось необычно много для Москвы. Скверное место для перестрелки.

Снежинка ждала его у фонтана, она сидела на лавочке, ничем не выделяясь из ряда усталых, разморенных на жаре мамаш. До уговоренного времени оставалось еще шесть минут, но Дмитрий не стал ждать, прямо направился к ней. Недовольно сморщившись, Снежинка встала навстречу. На ее коже, очень черной, поблескивали тысячи капелек пота.

– Заставляешь себя ждать! – громко заявила Снежинка, подставляя щеку, и тут же тихо добавила: – Живец, когда ты поймешь, что мелочей не бывает?

– Отстань.

– «Время восемь», Живец! Часы спешат?

– Отстань, говорю! За мной следили, пришлось приколоть к сиденью одну старуху.

– Где?

– На станции Экспресса, в Химках.

– О, Господи!

Они медленно шли по аллее, и Дмитрий почувствовал, как от Снежинки будто потянуло холодом. Ему всегда доставляло удовольствие досадить ей вот таким спокойным признанием. Да, опять убил. И еще вчера пять человек, один из которых виноват только в том, что решил куда-то поехать ночью и оказался на пути Дмитрия. Можно было даже оставить его в покое, все равно лицо Живца зафиксировали камеры в Башенке. Но вдруг записи испорчены при штурме?.. Старик просто вышел из дому не вовремя. Хотя, в сущности, все остальные тоже случайно оказались на пути бегущего хищника, другого объяснения нет.

– Что говорит пресса? – прервал Живец затянувшееся молчание.

– А тебе не наплевать, что она говорит? – мрачно поинтересовалась Снежинка. – На Ленинградском ночью была крупная полицейская операция по уничтожению банды оборотней-наркоторговцев, было оказано серьезное сопротивление, есть жертвы в правоохранительных органах. Есть жертвы?

– Целый отдел.

– Вот. А у нас была операция маленькая. Малюсенькая… Терехин получил приказ ликвидировать восемнадцать сотрудников, вот и все.

– Откуда знаешь?

– Сам сказал. Я его навестила сегодня утром, перед нашим сеансом связи.

– Он на нашей стороне? – удивился Дмитрий.

– А разве есть такая сторона? – Снежинка брезгливо покосилась на собеседника. – Я его убила. А перед этим мы немного поговорили… Баран, я всегда это знала. Приехал утром домой как ни в чем не бывало, даже без охраны. А ведь знал, что я ушла!

– Мне опять повезло, – сделал вывод лейтенант. – Больше я бы ни с кем связаться не рискнул.

– А и не с кем, все наши ликвидированы терехинской внешней охраной. Тела увезены куда-то, не знаю куда… Он сам ничего не знал, это точно. Слушай, Живец, а не сдаться ли нам? Вот тебе не стыдно старушек убивать?

– Не стыдно. Ей же не стыдно было за мной следить.

– Откуда она знала, кто ты такой? Наверняка пешка из добровольных сотрудников, ей сказали, что ищут наркодилеров… – Снежинка подвела Дмитрия к свободной лавке и первая тяжело плюхнулась на пластиковое сиденье. – Мне все надоело, Живец.

– Быстро! Суток не прошло. Об одном прошу: расскажи мне, что происходит. Ты обязана это сделать, пойми. Вчера я поехал в этот Седьмой Особый отдел и успел проговорить с их начальством всего полчаса. – Дмитрий присел рядом, взял Снежинку за руку. – Я просто хочу знать, за что меня хотят убить! И за что перебили весь этот несчастный отдел, конечно не говоря уже о наших.

– Как за что? – Снежинка высвободила руку, скучающим взглядом уставилась на стайку купающихся в песке воробьишек. – За то, что много знали. За что же еще убивают?! Я сегодня, когда ты позвонил, еще на что-то надеялась… Попробовала поговорить кое с кем из других отделов, но все сразу предлагают встретиться. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Дмитрий. Встреча стала бы последней.

– Я не знаю, какую для них придумали легенду, но Терехин уверен, что мы приторговывали дурью в международных масштабах. Был уверен… Нет никого на нашей стороне, Живец. И стороны нашей нет, а есть только ты и я. Пока.

Дмитрий вытянул ноги, закинул руки за голову. Они со Снежинкой плохо смотрелись рядом: он в спортивном костюме и бумажной курточке, она в нарядном сарафане, увешанная бижутерией, с высокой прической. Если здесь есть наблюдатели, то такая парочка пойдет у них первым номером.

– Расскажи, что знаешь, а потом простимся, – решил Живец. – И поступай как хочешь.

– А ты убьешь еще десяток человек? – хмыкнула Снежинка. – Знаешь, я вот сижу и думаю: а не пристукнуть ли мне тебя прямо сейчас? Всем будет лучше.

– Говори.

– Что тебе сказал Плещеев? – Снежинка вытащила из нагрудного кармашка какую-то конфетку, воздух наполнился мятным ароматом. – Вообще, почему именно ты поехал в эту Башенку, если ничего не знаешь?

– Потому что подполковник Насырова потребовала срочной встречи. Но Плещеев подозревал что-то, решил, что лучше ему будет остаться в кабинете.

Мимо них прошли четверо молодых мужчин. Дмитрий почувствовал, как напряглось бедро Снежинки, но он-то знал, что опасности пока нет.

– Плещеев запретил мне вести запись и брать что-нибудь от Насыровой тоже. Надеялся, наверное, сойти за неосведомленного… Почему Насырова обратилась к нему, а не в НБ? Не в свое Управление хотя бы?

– Полиция погрязла в карьерных играх, они прессы боятся больше, чем преступности. Управление приказало ничего не предпринимать, ждать указаний, а в Седьмом отделе пропал сотрудник, капитан Данилова. Надо было попытаться ее спасти, вот Насырова и связалась с Плещеевым, они когда-то были дружны. Наша контора все-таки еще имеет прямые выходы и в мэрию, и даже на Кремль, она это знала… – Снежинка сняла с плеча сумку и отставила ее на край лавочки. – Все, я решила: не буду больше прятаться.

– Дальше, – потребовал Дмитрий.

– А что дальше? – Она безразлично пожала крупными плечами. – Дальше ты поехал в Башенку, а за нами вскоре пришли. Анзор успел мне крикнуть с улицы в окно, вот я и проскочила через подвал в основное здание министерства, ну а там просто вышла не скрываясь и даже уехала на своей машине. Случайность… Ведь Терехин случайно был таким идиотом, правда? – Снежинка немного посмеялась, и Дмитрий не стал ее торопить. – Ладно, слушай. Меня напрямую история с Даниловой не касалась, но… Ты ведь уже знаешь о тварях в старых тоннелях? Тебе успела рассказать Насырова?

– Таги-заде, – поправил Живец. – Ее заместитель. Да, кое-что известно, я и раньше слышал похожие страшилки.

– Сказки становятся былью, ты просто редко бываешь в Москве. Началось все гораздо раньше, года четыре назад, когда Плещеев еще только нащупал эту тему. Создал группу, доложил наверх…

– Что, действительно мутанты? – приподнял брови Дмитрий.

– Считай, что так. Несколько лет мы работали в этом направлении, группа постепенно расширялась. Гриф «совершенно секретно», само собой. Меня включили в тему месяца три назад… – Снежинка замолчала и выпрямилась будто ожидая пули.

Живец проследил за направлением ее взгляда. Две женщины сидели на лавке, рассматривая что-то в раскрытом гитарном футляре.

– Это еще не за нами.

– Что-то не верится…

– А ты мне верь, – улыбнулся Дмитрий. – Я тоже мутант.

– И правда, – согласилась Снежинка. – «Чиновник для особых поручений», мы тебя так называли. Ставки делали, когда тебя все-таки дилеры прикончат.

– Говори дальше, время идет, – попросил лейтенант. К тому же эта тема была ему неприятна: Снежинка не знала, чем занимался Живец в СПР на самом деле. – Значит, в городе появились мутанты. Седьмой Особый отдел полиция создала тоже для борьбы с ними, но не знала, с кем имеет дело. А мы знали. Теперь и они догадались и тогда всех убили. Глупо как-то получается, а?

– Плещеев считал, что мутанты угрожают существованию человечества, ни больше ни меньше. Убеждал в этом руководство, бывал в очень высоких кабинетах. Он был уверен, что мы с ними просто не справимся, ни полиция, ни НБ – никто.

Снежинка посмотрела на Дмитрия, но тот спокойно выдержал ее взгляд.

– Не веришь, да? А Плещеев был не паникер, просто знал больше других. Что именно – не скажу, я работала только на сборе общей информации. Честно говоря, ничего интересного… Ты сам знаешь, что бывает в последнее время на улицах после наступления темноты. Растерзанные трупы, часто без конечностей… Или вообще одни пятна крови. Руководство решило послать Плещеева подальше и направило к Отилю.

– Это такой длиннобородый? – уточнил Дмитрий. – Чудной.

– Да, совсем ненормальный. У него свой отдел, давно из одного полковника Отиля состоящий. Оккультизм какой-то…

– Приехали!

– Да, вот так. Но Отиль утверждал, что нашел способы связаться с инопланетным разумом или с Господом Богом, что-то такое. Правда, это коридорная информация… В общем, Плещеев впал в тоску и сказал как-то недавно, что положение аховое, шансов выжить у нас – он имел в виду все человечество – никаких. И что впору обращаться за помощью к самому дьяволу, не то что к Богу. Они с Отилем много совещались, а на работу нашей группы Плещеев вообще перестал внимание обращать. Поэтому и тебя послал к Насыровой, ему было все равно.

– Интересно. Вот только не понимаю, почему всех решили ликвидировать.

– А кто понимает?! – вскинулась Снежинка. – Ты думаешь, я понимаю? Прослеживаю связь, и только. Может, это мутанты приказали нас перебить. Может, у них свои люди в НБ или в министерстве. Может, завтра конец света.

Они замолчали, ожидая, пока мимо проковыляет старик с массивной тростью. Подул ветерок, взметнув краешек сарафана Снежинки.

– Данилова пропала два дня назад, – медленно проговорил Дмитрий. – Таги-заде в ходе несанкционированной операции отправил ее в старые тоннели с какими-то своими людьми. Утверждал, что ни цыган, ни бомжей там больше нет. Вообще никого нет, кроме мутантов; они всех истребили. Связь оборвалась, и тогда Насырова, которая была в курсе всего, запретила ему продолжать, обратилась за помощью в Управление, потребовала устроить облаву в подземельях. Но Управление не помогло, тогда они вызвали всех своих сотрудников, приготовились действовать самостоятельно. Насырова все же попробовала найти помощь через Плещеева, но тот не захотел с ней говорить, послал меня. Что происходит, Снежинка?

– Мы встали у кого-то на пути. Теперь… теперь нам нет места, Живец. От НБ не уйдешь даже ты.

На этот счет Дмитрий имел свое мнение, но промолчал. В версию причастности к делу НБ ему не верилось. Надо было продолжать борьбу за выживание, и Снежинка уже не была его союзником.

– Значит, больше этого знают только в верхах?

– Да, но туда ты не подберешься. Насколько я понимаю, удивительно много руководителей всяческих структур покидают Москву. Отправляются отдыхать… Это неспроста, просочились, наверное, слухи… Усилена охрана.

– Отиль тоже вчера убит?

– Нет.

Дмитрий едва не подпрыгнул:

– Продолжает работать?!

– Он исчез несколько дней назад. Просто исчез, и все. Это Терехин сказал.

Небо постепенно затягивало облаками, на скамью упала тень. Живец поднялся, поправил куртку.

– Мне пора. Ты остаешься?

– Да. – Снежинка опять полезла за конфетками. – Всю жизнь работала на правительство и общество и теперь не собираюсь от них бегать. Терехина прикончила, вот и хватит. Знаешь, если они захотят со мной поговорить, я все расскажу о нашем разговоре.

– Ладно… – Дмитрий на миг задумался, но не нашел причин что-либо скрывать. Пусть живет. – Прощай.

Она не ответила.

Они встретились на остановке Экспресса и пешком дошли до моста. Здесь дул ветер, разговаривать мешали проносившиеся машины. Плещеев все хотел спросить, точно ли это то самое место, но Отиль дважды не расслышал вопроса, и полковник махнул с досады рукой. Наконец дошагали до обзорной площадки, где толпились какие-то туристы, спустились вниз на пролет, и Отиль остановился.

Плещеев облокотился о железные, с облупившейся краской перила и посмотрел вниз, на реку. Отчего все время хочется плюнуть с высоты?.. Какой-то инстинкт из разряда лишних, позорных. Полковник сглотнул, повернулся к спутнику. У Отиля залихватски развевалась борода, в спокойном состоянии доходившая до пояса и в нижней трети раздваивающаяся. Широкое лицо, большой лоб с просторными залысинами, узкие глаза.

– Это то самое место?

– Примерно… Он найдет, не волнуйся.

– Я не волнуюсь… Чего уж теперь волноваться? Раньше надо было.

Внизу проплывала баржа – ресторан, толпой отплясывали какие-то старики в узких штанах и ботинках с высоким каблуком. Получалось не слишком лихо, мало кто успевал за музыкантами, рвущими струны.

– Блюз, – высказался Плещеев.

– Нет, рок-н-ролл. Клуб какой-то. Можно только позавидовать: сплошь мои ровесники, но я бы рассыпался.

– И везде так, – задумчиво проговорил Плещеев, провожая глазами баржу.

– Что именно?

– Твои ровесники. Мне иногда кажется, что я молодею, а ведь уже за пятьдесят. Город старится быстрее меня.

– Молодежь отправилась в теплые края, там веселее. Побережья, любовь-морковь… – В разговоре Отиль имел манеру смотреть на собеседника в упор, что обычно раздражало. Плещеев улыбнулся, но старик, видимо, и не думал шутить. – В Москве и работы-то теперь немного, всюду сидят вот такие пердуны и на пенсию не торопятся. Чем заняться молодым? Разве что самым старым задницы подмывать.

– Сейчас многие через Сети работают, вообще никуда не выходят месяцами, – заспорил Плещеев. – Нежирно, конечно, но…

– Разве это работа для молодежи? Платят гроши, а никуда не выходить – это что же за жизнь для них? Это больше для стариков.

– Да так, на глаз-то не скажешь… – Полковник опять посмотрел в сторону уплывшего к Серебряному Бору ресторана. – По всей стране так, я недавно листал статистику… Стареем. Закон о рождаемости не работает, а ужесточать меры наказания никто не решается.

– Не пройдет на референдуме, – убежденно сказал Отиль.

– Да ты оглянись! – возмутился Плещеев. – Половина населения на пенсии! Конечно, они проголосуют за, им-то не рожать! Просто никто не хочет брать на себя ответственность, вот и все. Каждое правительство у нас – временное, отсюда и разложение.

– Да ты монархист? – впервые улыбнулся Отиль. – Не ожидал от полковника СПР!

– От полковника и слышу.

– Монархист, надо же! – не переставал радоваться старик. – Вот дела! Совсем, значит, плохо дело!

– Отстань.

Плещеев опять отвернулся к реке. Глупо все. Глупо, потому что бессмысленно. Тридцать лет существовала Служба перспективного развития и медленно угасала практически с первого же дня своего существования. Все вокруг считали эту организацию совершенно лишней, возникшей из-за глупости властей предержащих, но каждый раз, когда вставал вопрос о ее ликвидации, наверху находился хоть один да умный человек и брал ее под крыло. И все, быть может, ради этого дня, когда надо спасти то, что еще осталось от загибающегося мира. В результате на мосту стоят два забывших, когда надевали форму, полковника и ведут дурацкие разговоры.

– Ты уверен, что мы не зря здесь торчим? – бросил Плещеев через плечо.

– Уверен. И ты будь уверен, ждать недолго. Лучше подумай последний раз, правильно ли поступаешь.

– Выхода нет, даже Милош с этим согласился.

– Милош хитер… – опять заулыбался Отиль. – Милош согласился, потому что я хорошо составил договорчик. И если ты его внимательно читал, то должен понимать, что…

– Что?.. – безразлично переспросил Плещеев.

– Что выполнить его условия невозможно. Смешные условия. Нельзя и нарушить, ибо я никому не советую нарушать договоры с… нашим партнером. И я много говорил об этом хитрецу Милошу, он даже устал от меня. Но ведь не поверил. Да, не поверил! – Старик, казалось, был очень доволен этим фактом. – Я по глазам видел, что он не поверил!

– Мэр тебе вообще не поверил, – устало вздохнул Плещеев. – Надо потерять надежду, как я, чтобы быть готовым поверить в любую чушь. А Милош и мне-то до конца не верит.

– Поверил, если подписал договор! – Отиль погладил себя по пиджаку. – Вот он в кармане, даже печать имеется. А подписал потому, что не собирается его выполнять. Думает, обойдется! Нет, и я его предупредил, что именно произойдет. Не верит, по глазам вижу.

– Было бы странно, если бы он верил…

Сам Плещеев действительно был готов поверить во что угодно. За годы наблюдений он достаточно много узнал о мутантах, быстро заполняющих старые тоннели, чтобы впасть в состояние, близкое к истерике. Этим тварям никто не сможет противостоять. Еще полгода, может быть, год, и они перестанут ограничиваться ночными вылазками за пищей, а потом вырвутся за пределы Москвы и никакой кордон их не удержит. И тогда конец, не поможет даже ядерное оружие. Но применить его все равно никто не решится, ведь никто не готов брать на себя ответственность. Каждый думает, что на его век хватит.

… Мэр, один из тех самых умных людей, не брезговавших добываемой СПР информацией, так и сказал: невозможно. Нельзя сказать людям, что они должны в двадцать четыре часа покинуть столицу, нельзя бомбить город. И самый первый человек, которому про это нельзя сказать, – президент. Вот предложить бросить в тоннели дивизию с огнеметами – это можно. Хочешь? И Плещеев сказал: нет, не хочу.

Это все равно что тушить пожар бензином. Мутанты очень быстро поймут, как опасны огнеметы в замкнутом пространстве, и тогда просто выйдут наверх. Город захлебнется в собственной крови, и побегут отсюда миллионы жителей не в двадцать четыре, а в два часа, и их будут гнать не ведающие жалости, но зато очень голодные твари, только внешне похожие на людей.

– Тогда не знаю, что тебе и сказать, – пожал плечами Милош и демонстративно вернул диск с докладом полковнику. – Все это очень страшно, но делать с этим знанием пока нечего.

– Но ведь надо, надо что-то делать! Нельзя просто сидеть и ждать.

– Ты уверен, что все так серьезно? – Мэр сложил руки на животе, посмотрел Плещееву в глаза. – Знаешь ведь, что это не в моей компетенции… Строго говоря, и ты не в моей компетенции, и вся ваша Служба. Но не замечать происходящего уже невозможно, есть кое-какая информация и по другим каналам. Я посодействую, чтобы наша полиция озаботилась этим вопросом, создадим специальное подразделение, еще один отдел.

Вот поэтому Плещеев и стоял тогда перед мэром, а не мыкался в кремлевских приемных. Милош не глуп, деятелен, он может сделать хоть что-то, оставаясь, конечно же, в тени.

– Это хорошо. Только быстрее бы… У меня пропали три человека.

– Из «обоймы»? – нахмурился Милош. – Ты бы поберег их, что ли… Через пять лет снова выборы, и, говоря откровенно, я на твоих людей очень рассчитывал.

Одна из главных причин, по которым мэр держал СПР под своим крылом, – «обойма». Люди-патроны, которых Милош время от времени выпускал в своих врагов. Плещеев старался не думать об этом, все равно ведь политика – грязное дело. Какая разница, кто тебя убьет, если так или иначе суждено умереть? Доживший до маразма, генерал начальствовал над СПР, месяцами не выбираясь с дачи. Пять полковников возглавляли отделы, не зная толком, кто чем занимается, – секретность в Службе была на высоком уровне.

– Давай говорить откровенно, – будто прочел мысли Плещеева Милош. – Фонды на вас выделяет на семьдесят процентов город, а он это делает, пока в этом кресле сижу я. Случись что – Служба просто перестанет существовать, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул полковник.

До какой же все-таки степени дошло всеобщее разложение! Люди полностью заняты сами собой, их совершенно не волнует происходящее в высших эшелонах власти, а уж про низшие и говорить нечего. В результате мэрия финансирует собственную, весьма странную спецслужбу, а всем наплевать. И Плещееву – тоже, потому что новый президент будет ничем не хуже и не лучше нынешнего.

Ему захотелось спросить, зачем все это нужно Милошу. Однако в ответ польется хорошо отрепетированный на пресс-конференциях бред, а правда куда проще. Мэру просто нравится власть, так же как Плещееву нравится копаться в различных вариантах развития общества, так же как соседу полковника нравится сутками пропадать в Сетях. Просто нравится, вот и все. У каждого свои игры.

– Это хорошо, что ты меня понимаешь. Так что побереги людей, особенно того, которому лейтенанта недавно дали. Как его…

– Живец, – напомнил полковник. – А имен не нужно, у меня такого рода сотрудники сами друг друга не знают.

– За то и люблю СПР! – улыбнулся Милош. – Так, мне пора на совещание… Вот что, не грусти так. Что-нибудь придумается!

– Не верю, – честно признался Плещеев. – Вы не видите, но я вижу. Грядет катастрофа, а мы беспомощны как дети. Или, скорее, как старики.

– Не хочешь поговорить с Отилем?

– О чем?

– Да все о том же! – Мэр собрал какие-то листки в папочку и пошел к дверям, увлекая за собой полковника. – Если ты утверждаешь, что мы столкнулись с некой совершенно непосильной проблемой, то не грех и к старику заглянуть. Не зря же он оклад получает! Зайди, я даю добро. Вреда не будет, а в некоторых вопросах он не такой уж и сумасшедший…

И вот спустя почти три года они с Отилем стоят на мосту и рассматривают реку, ожидая некоего гостя. Плещеев удрученно покачал головой, усмехнулся невеселым мыслям:

– Как ты думаешь, они действительно могут это сделать?

– Он, – уточнил Отиль. – Он придет один. И я уверен, что он это сделает. Город будет избавлен… От крыс. Правда, так теперь бомжей называют, но ведь и я не про грызунов! – Старик захихикал над своей непонятной шуткой.

– Просто крысолов какой-то.

– Не какой-то, а гаммельнский. Все ведь оттуда и тянется, еще в работах Звягинцева можно прочесть… А знаешь, Плещеев, чем кончил Звягинцев?

– Во-первых, я не знаю, кто он такой.

– Профессор. В своих исследованиях докатился до оккультизма, а оттуда обычно две дороги: или в сумасшедший дом, или в монастырь. Звягинцев предпочел второе, умер лет десять назад.

Плещеев про себя подумал, что Отиль явно склоняется к сумасшедшему дому. И если крысолов не появится в самое ближайшее время, он, Плещеев, постарается сократить для коллеги этот путь. Впрочем, какая тогда разница… Полковник посмотрел на часы.

– Еще две минуты, – тут же сказал Отиль. – Я думаю, он будет точен.

Плещеева вдруг охватила дрожь. Он огляделся – вокруг ходили, смеялись самые обычные люди, москвичи и туристы.

– Отиль, ты ведь норовишь заключить договор с дьяволом, так?

– Да нет же! – Старик теперь не просто хихикал, он зашелся хохотом, испугав чью-то маленькую, но визгливую собачонку. – Дьяволу договор кровью подписывают, да и просит он немного – душу-другую. А тут все иначе, ты сам читал договор… Нет, дружище, на этот счет можешь быть спокоен. А не веришь – перекрести его.

Полковник открыл было рот, чтобы еще что-то сказать, но застыл, не в силах даже вздохнуть. Рядом оказалась долговязая фигура в зеленой остроконечной шляпе, и невозможно было понять, появилась она только что или находилась здесь с начала разговора. Отиль опомнился раньше:

– Тот ли вы, кого мы ожидаем?

– Тот, – легко согласился незнакомец. – Я пришел подрядиться на одну работу. Но мне нужен договор.

– У нас есть для вас работа. – Отиль храбрился, даже постарался улыбнуться, но вышло довольно кисло. – Может быть, пройдем куда-нибудь в более…

– Здесь хорошо. Я готов выполнить свою работу, но мне нужен договор. Ведь все имеет свою цену.

– Ну что ж… – Старик посмотрел на Плещеева, будто в поисках одобрения, и полез в карман пиджака.

– Постой! – попросил полковник.

Он никак не мог разобраться в прибывшем. Казалось, на нем невозможно как следует сфокусировать взгляд.

Высокие сапоги, зеленая одежда, шляпа, мешок через плечо – все это еще удавалось рассмотреть уголком глаза, глядя чуть в сторону. Но лица Плещеев не видел вовсе.