Продал этот подлый выжига и корабль, и товар, и такелаж, и даже наших баб! Одну сам даже ссильничал. Хорошую такую, молодую камчадалку, девку безответную. Ох и дал я ему за это по харе! С такой свиньей не до дуэлей. Он стерпел тогда, а позже взял и спровадил меня обманом в крепость, в тюрьму к португальцам упек! В приказной бумаге написал: «За бунт против начальства». Это против его, жулика-то! Тоже мне, начальник… Первый в Европе пройдоха и жулик! Покуражился он, но потом освободил меня из неволи, ему в дальнейшем путешествии люди были нужны. Беньовский опять хитростью вернул себе «Святого Петра», обобрав до нитки доверчивого губернатора. Мы уплыли из порта, и где нас после этого только не носило. Были на большом острове, Мадагаскаром называется, затем плыли вокруг Африки и в Европу перебрались. За это время устали, поистрепались. Вот команда и разбрелась с галиота кто куда. Я в Лондоне лишь несколько месяцев пожил, а затем, чтобы избежать ареста, от греха подальше перебрался к французам, оттуда в Испанию, а через год подался к португалам и нанялся на судно в торговую экспедицию. Язык их я знал, морское дело уже понимал неплохо, а в ратном всегда смыслил. Но кораблик-то оказался не купеческим, а пиратским. Капитан Мигель Барбоза замыслил грабить купцов в океанах от берегов Индии и до Китая. Для того он и набирал многочисленные абордажные команды и экипажи на три военных корабля. Настоящий хитрый барбос был этот Барбоза. Подобралось народу две сотни, головорез к головорезу! Жуткая компания, и я среди них по недоразумению. Вечно попадаю впросак!
      Эскадра Барбозы обогнула Африку, и я опять побывал на острове Мадагаскаре. Позднее мы пересекли океан и месяц ходили у берегов Индии, но без особого успеха. Англичане вскоре прознали о коварных намерениях Барбозы и выслали целую эскадру на поиски пиратов. Мы едва ноги унесли, но один корабль потеряли в бою у берегов Индии. Капитан Барбоза тогда сумел увести из-под носа англичан свои основательно потрепанные корабли к островам вблизи Формозы на отдых и для поиска новой добычи. Там у него были старые приятели, местные пираты из китаезов. Наши португальцы их всех за хлеб-соль, в благодарность за гостеприимство на прощанье порубили на куски. Всему виной проклятое золото, жемчуга и рубины, человеческая алчность. Капитаны пиратских кораблей на тайном совете порешили: зачем воевать города, грабить торговые шхуны, брать с боем крепости, если вот она, добыча, только руку протяни. Сокровища, награбленные азиатами, лежат себе в тайниках и ждут, когда их заберут новые хозяева.
      Барбоза вступил в сговор с неким Ван Ли. Этот китайский морской разбойник был не менее коварным, чем сам португал. Ли предал своих друзей, потому что решил увеличить свою долю от награбленного. Сначала наши подпоили азиатов, а затем, как бы в знак дружбы, подарили им с пяток бочек мадеры. Китайцы напились до бесчувствия, а европейские пираты лишь притворились, что пьют.
      Когда китаезы почти все уже пьяными валялись, Мигель Барбоза дал сигнал к бою. Флибустьерские корабли из всех орудий внезапно бахнули по пьяным азиатским пиратам, а предатель Ли ударил с тыла по своим дружкам. Сразу подожгли и утопили четыре шхуны! Вот так внезапностью нападения и обеспечили победу. Оставшиеся на плаву два сампана попытались прорваться, но пока поставили паруса, пока вышли из гавани, мы их нагнали и тоже отправили на дно, а заодно и этого предателя Ли грохнули. Укрывшихся на берегу китайцев подручные Барбозы разыскали и всех зверски перебили. Но сначала жгли каленым железом, рвали ноздри, все выпытывали места сокрытия пиратской казны. Так под пытками европейские пираты выведали тайну местонахождения сокровищ. Богатая досталась добыча! Золото, серебро, каменья дорогие. На берегу лежали горы дорогих товаров, особенно много было пряностей. Целые сутки мешками их грузили на корабли. Мускатный орех, кардамон, перец, корица, куркума, шафран! Я весь пропах приправами и специями, таская их в трюм, как кусок хорошего мяса. Эти запахи въелись в меня намертво, целый год они меня преследовали, как будто я не человек, а ходячий мешок с пряностями. Давай выпьем за упокой души всех безвинных, которых я вынужден был погубить, чтобы самому выжить.
      Старик внезапно взгрустнул. Собутыльники опустошили еще по кружке.
      — Итак, после учиненной расправы и разграбления Мигель Барбоза, набив трюмы богатой добычей, двинулся в обратный путь. Во время того похода я из простых матросов дослужился до фейерверкера и под конец стал канониром, при двенадцатидюймовой мортире на втором корабле эскадры — «Фиесте». На большом совете зашел разговор о дележе приза, и я понял, что честно делиться никто и не собирался. Все друг на друга косились с большим подозрением, не доверяли один другому. Добыча хранилась в каютах у португальских капитанов, особенно самая дорогая — каменья и золото. И наш капитан Гаспар, и проклятый Барбоза обещали не обидеть экипажи, а жемчуга поделить по приходе в Лиссабон. Говорить-то говорили, а в глаза при этом не глядели никому.
      Тут я и смекнул, что, как пить дать, нас, рекрутированных иноземных наемников, до конца плаванья обязательно порешат. Нет человека — его доля к другим переходит. Главари-то наши были людьми не только отчаянными, но и без стыда и совести. И никто против них не выступал. У всех на памяти жуткая расправа с китайскими морскими разбойничками. Да и довериться особо некому было. Православных только я, хитрый грек, спасенный из турецкого полона, да болгарин, выживший при захвате торгового корабля персов. Ах да, еще был казак-бунтарь, но тот служил не со мной, а на корабле Барбозы. Начали мы трое толковать о побеге, сговорились на подходе к Сиаму вместе удрать, прихватив свою долю добычи. Но трусливый грек, подлая душа, перепугался и всех предал. Пошел к боцману и донес о наших тайных замыслах. Боцман тут же кинулся к капитану Гаспару. Схватили нас и сильно били плетьми. Грека тоже били, и не меньше нашего. От смерти меня спасла внезапно налетевшая буря. Не успели подлые пираты выполнить приказ одноглазого капитана — повесить смутьянов на рее. Заперли нас в клетку и спустили ее в трюм, чтобы, когда кончится шторм, развлечься и покуражиться над пленниками. Наше счастье, налетел ураганный ветер невиданной силы. Он сломал мачту, оборвал паруса, шхуна накренилась, зачерпнула бортом волну и начала тонуть. Мы были в отчаянии. Но перед тем как покинуть шхуну, нас освободил мавр, которого я когда-то спас в бою.
      Мы выскочили на палубу, а корабль уже под воду кормой уходит, на борту нет ни одной живой души. Уцелевшие пираты бежали на шлюпках к флагманской шхуне «адмирала» Барбозы, так он приказал себя величать после избиения китаезов. Глядим, бывшие наши товарищи торопятся, гребут изо всех сил, хотят спастись. Но Бог был не на их стороне. Все четыре лодки перевернулись и пошли ко дну. Мы прокричали «ура», радуясь гибели наших палачей, но особо торжествовать было некогда, у самих-то дела шли не лучшим образом — тоже тонули! Мачты окончательно сломались, шхуна стала медленно переворачиваться кверху килем. Такелаж не выдержал — порвался. Ну, думаю, пришел конец моим странствиям, и вдруг вижу, что мимо по волнам плывет огромный обломок мачты. Я, не будь дурак, кинулся в воду, схватился за обрывки паруса и вскарабкался на эту часть бизани, а мои товарищи по несчастью замешкались от страха и ушли на дно вместе со злополучным кораблем.
      Обвязался я канатом, зацепился за рею, чтоб не смыло волной, плыву, хлебаю морскую воду, отплевываюсь. Долго носило меня по морю почти в беспамятстве и вынесло наконец к этому благословенному острову. Теперь остров Петропавловск — это моя земля, моя вотчина! Сызнова я стал помещиком, только без холопов. Был у меня в работниках сначала один арап-кораблекрушенец, но умер. Еще полгода двое китаез трудились, тоже бедолаги с утопшего сампана, да работать не захотели, черти узкоглазые, убежали. Я их прикормил, обул, одел, да выходит, что зря. Из обломка моей мачты ночью плот соорудили и уплыли. Надобно было их пороть да в железо заковать, а я не в меру добр. Теперь крестьянствую тут один.
      Заинтересованный взгляд бывшего крепостника-помещика упал на юнгу, но Сергей упредил развитие его мысли в этом направлении, сказав жестко:
      — Эге! Дядя! Не балуй! Даже думать не моги об этом молодце. Гийом Маню — мой друг. Или ты на нас обоих глаз положил? За такие мысли я тебя сам розгами сечь буду!
      — Помилуй Бог, я лишь о французе помышляю. Мне смерть как свинопас нужен. Парнишечка для этой должности очень даже годится! Харчи-то как он отрабатывать будет? Здесь, на острове, все равны, и кто не работает, тот не кушает! Дворянские регалии остались на материке, а тут выжить надо! Я и плотник, и огородник, и садовод, и пастух. Сам выращиваю скотину, сам забиваю, сам еду готовлю. Слуг нет.
      — Понятно. И к какому делу думаешь определить меня, полковника Строганова? — поинтересовался Сергей.
      — Дело для военного привычное. Стоять на часах, караулить остров, оглядывать море, замечать налетчиков и людоедов, помочь мне по строительству крепости. Правая стена ведь совсем заваливается. Недавно камень с горы скатился и сдвинул ее, совсем стала живая, шевелится, того и гляди упадет. Еще ров не худо было бы выкопать. Дел много. Если хотим хорошо есть и в покое жить, то надо укрепления содержать в порядке. Без работы умрем с голодухи, остров нас не прокормит, одними бананами сыт не будешь! Да и их запасы не вечны.
      Юнга проснулся из-за того, что монотонная, усыпляющая речь старика прекратилась. Сергей перевел Гийому смысл высказываний хозяина острова, и тот ответил, что согласен совместно трудиться.
      На том и порешили. Ипполит этому очень обрадовался:
      — Вот и славно, ребята! Не надо будет ссоры разводить, понуждать к работе. Вы люди понятливые, это хорошо. Тогда выпьем за мир и согласие!
      Старик вынул из потаенного погребка новый кожаный мех, наполненный брагой, и начал потчевать гостей.
      Сергей пил с оглядкой, он был не склонен доверять до конца старому пирату и, как видно, большому пройдохе. Взгляд Ипполита порой становился тяжелым, нахмуренным, несмотря на согласие, только что достигнутое между жителями и губернатором. Интересно, какие мысли при этом шевелились под черепной коробкой старика? А ну как опоит, веревками опутает, в колодки оденет, в железо закует и заставит работать на себя? Этот ротмистр — личность темная, мало ли что он сейчас в своей истории наврал. Возможно, он и сам душегуб отъявленный!
      Гийом, видимо, об этом не заботился и ни о чем плохом не думал, он просто полностью положился на старшего товарища, смело пил, подставляя кружку за очередной порцией дармовой выпивки. Француз осушал ее и сызнова хлебал, не переставая, мутную брагу.
      Еда была скудной, Ипполит пояснил убогость угощения тем, что сейчас идет Великий пост. Какой может быть пост на острове, да еще в это время года? Видно, он запутался в календарных датах, не иначе.
      — Дорогой Ипполит, не ошибся ли ты с началом поста? На дворе сейчас конец декабря, — усмехнулся Строганов.
      — Возможно, на вашем дворе и декабрь, а у меня на острове весна в разгаре! Я к Пасхе готовлюсь, скоро яйца красить буду! У меня свой календарь, будем жить по нему.
      — Не возражаю, нам все едино, жалко только, что блюда будут постными, — сказал Серега, атеист по убеждениям.
      — Не переживай, рыбкой будем питаться.
      Особых яств действительно не было — как говорится, без разносолов. Да и с самой солью на острове тоже не сложилось, не успевал хозяин ее выпаривать, вот пища и казалась Строганову безвкусной. Ипполит потчевал гостей печеной рыбой, кашей-размазней, сваренной из чего-то вроде пшена, и бананами. Но наши путники были и этому рады. Работой старик обещал в первый день не утруждать, понимал, что несчастным путешественникам нужно хоть чуток отдохнуть, чтобы восстановить силы.
      — Вы, уважаемые, не обижайтесь на отсутствие мяса, я на следующей неделе поросенка забью, отъедитесь! А фрукты и ягоды ешьте сколько влезет, без спросу и ограничения! — порадовал старик измученных голодом гостей.
      — Дядя Ипполит, может, все-таки надо чем подсобить? Мы мигом, — предложил свои услуги Строганов. — Что сделать по хозяйству?
      Старикан хитро усмехнулся и ответил:
      — А как же! Конечно! Баловать не дам, не позволю! Повторяю, у меня на острове хоть князь, хоть граф, хоть сам император работать будут! Иначе не прожить! Помрем с голоду! Сегодня отдых, а завтра понемножку начнете работать, делу время, а потехе и минуты нет!
 
      Ночь прошла без сна. Полчища москитов до утра куражились над несчастными путешественниками. Еще бы! Свежая кровь! До самой зари Сергей вертелся, чесался, чертыхался, проклиная все на свете, особенно природу, создавшую не только человека, но и этих наглых кровососов, а Степанов и Гийом, упившись брагой, дружно храпели в две глотки, не обращая ни малейшего внимания на местных вампиров.
      «Не заболеть бы мне малярией или тропической лихорадкой! Сколько тут всякой заразы витает в воздухе и копошится в пище! — размышлял Строганов, мучительно пытаясь уснуть. — Надо было пить наравне с ними. Сейчас бы спал и не чувствовал укусов, не слышал бы жужжания этих проклятых насекомых».
      Но едва сон сморил усталый организм, как наступило утро и проснувшийся хозяин острова объявил побудку и начало работ.
      «Какая к черту работа с похмелья!» — рассердился Сергей.
      — Ипполит! Ты бы чарку поднес для поправки здоровья! — упрекнул Сергей. — Это бесчеловечно, нельзя так издеваться над больными головой людьми! Что мы должны делать?
      Старик ухмыльнулся, разгладил усы и сказал:
      — Труд невелик. Надо почистить загон молодняка и вынести навоз у скота, что в потухшем кратере. Понимаю, это работа не графская, поэтому ею займется французский парнишка. Мы с вами, полковник, пойдем на охоту и будем бить акулу, если повезет. Дело опасное, ловля на живца…
      — Кто наживка? Случаем не я? — съехидничал Сергей.
      — Точно, угадал! Вы, граф, и есть наживка, вернее, приманка!
      Строганов оторопел, а затем схватил старого бунтовщика за ворот ветхого камзола:
      — Да ты никак белены объелся! Или хмель не прошел? Я что, червяком на крючке буду болтаться?
      Ипполит рассмеялся и отстранил от себя Сергея.
      — Полноте, граф! Я не собираюсь нанизывать вас на крючок. Вы будете купаться в заливе, прохлаждаться, а я — сидеть на плоту, на солнцепеке, ожидать появления акулы.
      — Значит, я буду заманивать хищниц, а ты — мучиться от жары и зноя? — усмехнулся Строганов. — Может, поменяемся местами? Ты плавай и плескайся, а я буду ловить большую рыбку.
      — Боюсь, вы, граф, промахнетесь, и я стану пищей для акулы! Вам эта охота в новинку, а я на такой рыбалке собаку съел!
      — Стоп! — опешил полковник. — Какую собаку? Ты мне зубы не заговаривай! Признавайся, на кого раньше акул ловил? На китайцев или папуасов?
      — Скажу честно, был у меня после бегства китаезов еще один пленный дикарь, который давно умер. Но не думай плохого, не акулы его растерзали, малярия скосила. Вот этот туземец и был постоянным живцом и приманкой. Очень хорошо работал, до чего же быстро плавал при приближении хищниц!
      Оба россиянина постоянно сбивались и путались, как обратиться друг к другу, переходя то на свойское «ты», то обратно на официальное «вы».
      — А как этот дикарь попал на остров?
      — Я разве не рассказывал про набег шайки туземцев? Обыкновенное дело, шляются они бесцельно по морю, вот на меня и набрели. Приплыл мой туземец с дружками на пироге, думали меня съесть, а я их всех перестрелял и порубил саблей. Одного арапа для работы пленил, и правильно сделал, что живым оставил. Хороший оказался работник, но болезненный. Когда он преставился, очень жалко было. Пятый год, как помер басурманин. Я его даже окрестить успел, получил этот арап имя новое, христианское — Петр. В честь ученика Христова, который тоже рыбаком был.
      — Ладно, — оборвал Серж поток старческой болтовни. — Объясняй, что надо делать, как не оказаться добычей акулы.
      Сергей смирился с участью наживки, уж очень хотелось отведать вкусного акульего мяса. Бананами и подгорелыми лепешками сыт не будешь.
      Ипполит улыбнулся, тряхнул бородой и ласково потрепал полковника по плечу.
      — Быстро делись секретами рыбалки, — отстранился Строганов. — Сегодня ловим на меня, а после будем на тебя!
      Старик громко рассмеялся и принялся разъяснять принцип охоты на акулу. У него имелся широкий плот, на который он становился с двумя пистолетами в руках, а в одно из бревен втыкал тесак и копье. На руке «приманки» делался легкий надрез, чтобы заманить акулу на запах крови. Плот дрейфовал на мелководье, а «наживка» плескалась поближе к бережку. Акула проплывала под плотиком, старик в нее стрелял из пистолета и добивал копьем или ножом.
      — А разве нельзя пустить в воду свиную кровь? — Удивился Сергей.
      — Что, ради каждой акулы я буду свинью резать? — рассердился Ипполит. — Вдруг поросенок от потери крови заболеет и умрет! А на людях раны заживают быстро.
      — То-то у тебя гвинейский арап и помер! Видимо, не выдержал и зачах от твоего нежного с ним обхождения! — прорычал Серега. — Ты прямо граф Дракула! Изувер! А если акула не станет подплывать ко мне с твоей стороны, а зайдет с другого боку? Тогда что делать будем?
      — Да там такое место, что не подобраться такой огромной рыбине, минуя меня. Ну, а если что — спасайся! Греби изо всех сил.
      — Понятно, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Нет, мы сделаем по-другому. Дай мне еще одно копье, я им буду отбиваться. Я же тебе не дикарь какой-нибудь, мне, русскому полковнику, ведь оружие можно доверить!
      Старый бунтарь скрепя сердце вынес из шалаша вторую острогу и торжественно вручил ее мнимому графу.
      — Послушайте, Ипполит! Если вас сюда выбросило штормом на обломке мачты, откуда у вас огнестрельное оружие, утварь и инструменты?
      Степанов удивленно поднял брови:
      — Разве я не рассказал? Тонущий корабль зацепился за подводную скалу, неподалеку от этого острова, и меня долго кружило вокруг рифа. Трупы моих бывших товарищей, пиратов, уплывших на лодках и впоследствии утопших в пучине, море выносило к берегу в течение месяца. Один был с пистолетом за поясом, другой с саблей, третий со шпагой на перевязи. Я все подбирал, а позже связал плот из прибившихся к берегу обломков мачты да поваленных бурей стволов пальм, дождался штиля и добрался до места крушения. Хотел нырнуть, но больно много акул сновало среди останков и трупов. А со временем подводное течение помогло, подтолкнуло корпус корабля ближе, на мелководье, даже одна уцелевшая мачта над водой неделю торчала. Когда пища для хищниц закончилась, они уплыли, можно стало нырять. Вот тогда я и начал уже без особой опаски доставать имущество из затопленного трюма и перевозить на берег самое необходимое. Добыл два бочонка пороха, три ружья, ножи, посуду, специи, пять мешков сухарей, бочку солонины. Я даже две пушки, большую и маленькую, обвязал веревкой и по дну притащил их волоком за плотом. Рискованное это было занятие, того и гляди, течением унесет в открытый океан, или ветер поднимется и волны перевернут плот с грузом. Сколько успел, столько поднял и вывез. Но однажды началась страшная буря, гигантские волны обрушились на нашу пиратскую посудину и разбили ее в щепки. Но, как говорится, не бывает худа без добра. Столько досок и бревен прибило к берегу! Множество мешков со всякой всячиной подарило мне море! В них была посуда, одежда, разная утварь…
      У Строганова мелькнула мысль, а не спросить ли про судьбу пиратского золота, но он осекся и благоразумно промолчал. Такой вопрос во все времена мог стоить жизни. Зачем преждевременно вызывать подозрение в алчности и коварстве. Хозяин острова покусывал губы в минутном замешательстве, мучительно размышляя, открывать ли свою тайну этому русскому графу. Он словно угадал, о чем подумал Сергей. Наконец, отбросив последние сомнения, ротмистр произнес:
      — Милейший граф, вас, конечно, интересует, где покоится золото, драгоценные камешки, жемчуга? Должен сильно разочаровать, душа моя, — нет ничего! Вернее сказать, остались лишь жалкие крохи от той знатной добычи. Был большой приз, да весь вышел.
      Сергей, желая успокоить рассказчика, замахал руками. Мол, не надо безосновательных подозрений, не мое это дело, но Ипполит взял Строганова за рукав и увлек за собою.
      — Постой, старик, а как же рыбалка?
      — Куда они денутся, твари зубастые, дождутся своей участи.
      — Или моей погибели.
      Путники быстро прошли по тропе сквозь заросли, поднялись к жерлу вулкана, спустились в кратер и двинулись к загонам для скота. Войдя в свинарник, Степанов отогнал ногами повизгивающих кабанчиков и свинок, проваливаясь по щиколотку в навозную жижу, пересек загон и подошел к дальней монолитной стене. Наклонившись, ротмистр, громко пыхтя и кряхтя — все-таки возраст давал о себе знать, — отодвинул валун, за которым оказалась небольшая дыра. Засунув руку внутрь по плечо, Ипполит вынул из тайника мешочек.
      Хозяин острова прошлепал обратно к Сергею, развязал тесемки и протянул ему то, что вынул из схрона. Строганов бросил взгляд на содержимое мешка и тут же оторопел. Ничего себе! И это называется крохи?! В торбе лежали крупные жемчужины числом более сотни, а еще там была дюжина рубинов, изумрудов и каких-то других не известных ему драгоценных камней. Вот это да! Несметные сокровища! Эта «мелочь» тянет на годовой бюджет большого современного города или целой области!
      У Сергея от волнения лоб покрылся испариной, задрожали руки, сбилось дыхание, а глаза загорелись, как у хищника. Степанов заметил это его волнение и блеск в глазах и заметно загрустил. Конечно, эти драгоценности бесполезны в нынешних обстоятельствах, но человек все равно поддается искушению завладеть ими. Люди есть люди, и человеческая сущность одинакова в любой ситуации.
      — Не беспокойся, дядя Ипполит, — конечно, дядя, как же к нему обращаться, ему ведь больше шестидесяти лет. — Это волнение от неожиданности. У меня нет никаких видов на твои сокровища, мне они сейчас ни к чему. Я все богатства мира отдал бы за осуществление одного лишь желания — вернуться обратно домой!
      Бывший пират и старый бунтовщик подбросил на ладони мешочек, точно оценивая вес сокровищ, и, прищурив один глаз, сказал:
      — Да и я, пожалуй, тоже! Верни мне государыня вольную жизнь в моем имении, швырнул бы, не задумываясь, к ее ножкам все эти жемчуга и каменья! Эх, за что страдаю — сам не ведаю! За дурь!
      Сергей обнял старика за плечи, похлопал дружески по спине, пожал руку.
      — Аида рыбачить, ротмистр! — сказал он и, развернувшись, пошел прочь из загона.
      Степанов вернулся к тайнику, спрятал добро, привалил обратно камень и догнал Строганова.
      — Мил человек! Ты парень наш, православный, тебе я доверяю, а парнишке этому французскому пока ничего не сказывай. Так будет спокойнее и ему, и нам!
      — Зря вы, он надежный человек! Я Гийому, можно сказать, жизнью обязан! В принципе, как и он мне. Только нам и удалось вырваться из лап дикарей.
 
      Сергей поведал старику историю своего появления на острове, где нашли свою смерть соратники командора Лаперуза, рассказал о том, как пали последние защитники форта, как они вместе отбивались и гибли, отступая из крепости.
      — Угу, значит, и вы немало пережили! Не только я намучался и настрадался, — подвел итог Ипполит, задумчиво качая головой. — Ладно, верю твоему рассказу, граф, питаю надежу, что он честный малый, твой юнга, но лучше все же о кладе ни слова при нем. Кто меньше знает, тот крепче спит!
      Сергей кивнул в знак согласия и больше не стал убеждать старика в честности юнги, к тому же сколько раз Строганов жестоко разочаровывался в людях. Так что сомнения пока что оставались. Ладно, пусть француз остается в неведении, это даже лучше.
      Охота прошла удачно. Общими усилиями они довольно быстро загарпунили акулу средних размеров, вытянули ее на берег, разделали, зажарили мясо, сварили суп из плавников.
      — Вот теперь можно покушать и винца испить, — радостно мурлыкал Ипполит.
      Юнга тем временем выполнил работу по хозяйству и после сытной еды и обильных возлияний вновь улегся спать, а Сергею не терпелось обследовать остров. Он уговорил ротмистра провести экскурсию и показать ему местные достопримечательности.

Глава 3
МИРНАЯ ЖИЗНЬ НА ОСТРОВЕ СОКРОВИЩ