Нетвердо стоя на ногах и опираясь ладонями на орудие, пьяный Худойконь некоторое время громко матерился, пытаясь сосредоточиться и сфокусировать зрение. Затем, выговорившись, он словно немного протрезвел.
      — Молодой граф! Ну и где эти азиаты, в которых я должен попасть на спор? — усмехнулся Кузьма. — Ставлю вот этот мой любимый изумруд, что любого, кого укажешь, граф, уничтожу третьим выстрелом! А что ты поставишь на кон? Твою долю жемчуга! Идет?
      — Согласен! — легко согласился полковник и потянул за собой казака на «Кукарачу», пока тот не передумал стрелять.
      Сергей подкинул на ладони изумруд, посмотрел оценивающе на свет и положил его в шапку казака. Худойконь подошел к ближайшему носовому орудию, небрежно пнул его сапогом и гаркнул:
      — Граф, заряжай! Живо! Пока кураж не пропал. Строганов вздохнул, работа предстояла нелегкая, но делать нечего, уговор дороже денег! Серега забил в пушку пороховой заряд, ядро и весело отрапортовал:
      — Готово!
      Атаман запалил фитиль, припал к пушке, выбрал цель, выверил наводку и доложил:
      — Готов! Стреляю по одинокой лодочке, вон той, в которой гребут два раненых китаезы.
      Сергей кивнул в знак согласия и скомандовал, энергично махнув рукой:
      — Пли!
      Первый выстрел получился с большим недолетом. Азиаты поняли, что на корвете о них вспомнили и хотят утопить. Превозмогая боль, они налегли на весла и принялись грести изо всех сил. Кузьма крякнул от досады на столь явный промах и с неудовольствием прикрикнул на полковника:
      — Добавь заряд, раззява! Специально не доложил пороху? Желаешь заполучить мой изумруд? Признавайся!
      Серж искренне возмутился:
      — Зачем ты так говоришь? Обижаешь, я все делаю по-честному. Следи и говори: много, мало, еще доложить чуток или не надо.
      Атаман придирчиво, насколько позволяло его состояние, следил за процедурой заряжания, потом прицелился и приготовил фитиль.
      — Командуй, полковник!
      — Огонь!
      В этот раз получился небольшой перелет, и ядро упало правее обстреливаемого сампана.
      — Дьявол! Переборщил!
      — Сам виноват, — огрызнулся Строганов, войдя в азарт человека, заключившего пари.
      В мыслях он действительно уже видел себя обладателем редкого по красоте изумруда.
      Тогда Худойконь, сильно обозлившись на собственные промахи, самолично зарядил пушку порохом, вставил ядро, прицелился и без всякой команды полковника выстрелил. Оба спорщика напряженно следили за секундным полетом ядра, которое вспенило морскую воду метрах в пяти правее цели.
      — Проклятье! Каррамба! — рявкнул Худойконь почему-то по-испански, в ярости швырнул банник далеко в море. — Нет, вам это даром не пройдет, канальи! Сейчас я до вас доберусь!
      Казак решительно кинулся заряжать орудие и, действительно, следующим выстрелом попал точно в цель. Лодка со спасающимися бегством азиатами разлетелась в щепы, а Худойконь на радостях пустился в пляс.
      — Учись, граф! Мастерство не пропьешь!
      Да плясал атаман не просто так, а с шашкой в руке, в результате молодецкой, удалой половецкой пляски был перерублен шкот и распорото полотнище косого паруса.
      — Уймись! — попытался урезонить его Строганов, размышляя, как быть дальше.
      По поведению казака стало ясно, что он себя проигравшей стороной не считает. Как поступить дальше, чтобы скандал не возобновился? Серега крепко задумался.
      — Ну что, граф! Неси свой жемчуг. Гони монету! Буду кутить в портовых кабаках!
      Строганов, протестуя, замахал руками.
      — Погоди, атаман, погоди.
      — Что погодь? Или уговор забыл, твое сиятельство?
      — Ты каким выстрелом сампан утопил, а?
      — Третьим! — буркнул казак.
      — Врешь, выжига! Четвертым! А уговор был — с трех раз. Выходит, что приз мой. Я законно выиграл это пари.
      — Все-то у вас, дворян, не по-нашему, не по-русски. Пари, понимаешь ли. Придумали название какое-то дурацкое! Спор у нас был с тобою, граф! Обыкновенный спор. Я должен был попасть в лодочку, утопить китаезов, и я в нее в итоге попал. Расколошматил как скорлупу с третьего выстрела!
      — Шалишь, брат, жульничаешь! — рассердился Строганов на этот беззастенчивый обман. — Ты счету обучен? В первый раз был недолет, потом перелет, это второй выстрел, а в третий раз ядро упало рядом с лодкой. Так?
      — Ну?
      — Что ну, сельпо! Лишь четвертым выстрелом ты поразил цель! Понятно?
      Казак тупо посмотрел на полковника, и его глаза постепенно начали наливаться кровью, как у быка во время корриды, когда его дразнят красной тряпкой.
 
      — Ты на что, графская морда, намекаешь? Что я, казак-пугачевец, вру? Здесь тебе не Россия! Тут, в море-океане мы все равны.
      — Я не сказал, что врешь, но ты слегка привираешь. Тогда поступим так: я предлагаю компромисс.
      — Чего-чего?
      — Компромисс.
      — Какую еще мисс? На кой ляд она мне сдалась, у меня своя туземная мамзель имеется. Не хуже благородных барышень, без всяких ломаний и кривляний!
      — Уф, с кем я говорю, он же туп, как дерево, — пробормотал Серж вполголоса, чтобы казак не расслышал, а потом громко продолжил: — Давай поступим так, чтобы ни тебе, ни мне не было обидно. Я отдаю свою долю жемчуга, а ты мне уступаешь изумруд. Никто не в накладе, и спор разрешится миром.
      Атаман Худойконь задумчиво почесал затылок. Он, все еще не протрезвевший, никак не мог взять в толк, обманывает его граф или нет. Выгодна ему эта сделка или разорительна? Он получит кучу больших и малых жемчужин, которые всегда можно легко продать, но отдаст редкий по красоте изумруд, равных которому мало. Но ведь и покупателя для такого дорогого товара надо еще поискать, да и риск тоже! Казак сморщил лоб и хитро прищурил глаз.
      — Ладно! Будь по-твоему, пойду на уступки. Твой жемчуг теперь мой, а мой камень — твой! Держи и владей!
      Кузьма разжал ладонь Строганова и со значением, почти торжественно вложил в нее редкий изумруд. Сергей с облегчением вздохнул и одобрительно хлопнул казака по плечу. Обоюдовыгодный обмен состоялся. Полковник все равно бы не смог таскаться с мешком жемчуга по таможням и пограничным службам, в случае чудесного возвращения домой, конечно. А то, что когда-нибудь он вернется, не вызывало у него никакого сомнения.
      Казак полез в трюм, чтобы пересыпать жемчуг полковника в свой мешок, а Строганов направился на переговоры с капитаном Уильямом Блаем, заранее готовясь к нелегкому и напряженному разговору.
      Все трупы погибших моряков к его возвращению на английскую шхуну уже покоились на дне моря, а сам капитан Уильям встретил Сергея с распростертыми объятиями и радостной улыбкой на лице. Впервые за время знакомства Строганов увидел по-доброму улыбающегося Блая.
      — Граф, я искренне рад, что такой мужественный и находчивый человек, как вы, оказался на русском корабле. Не будь вас, этот сумасшедший громила давно разнес бы мне череп из своего пистолета, и мои мозги валялись бы на палубе! Это же настоящий пьяный бандит!
      — Должен вам заметить, капитан, что этот громила меткий артиллерист, и именно он расстрелял половину лодок, которые плыли к вам не с визитом вежливости, а с целью взять на абордаж. Когда атаман трезв, ему цены нет, но когда он пьян, то, правда ваша, сэр, — свинья свиньей!
      Блай крепко пожал руку полковнику, а затем пригласил его и Ипполита Степанова в кают-компанию, отужинать, чем Бог послал.
      На Гийома, ввиду его юного возраста, он даже и не взглянул, а о том, чтобы сидеть за одним столом вместе с буяном Кузьмой, и речи быть не могло. Строганов понимал, что такое пренебрежительное отношение к самолюбивому атаману может вновь вывести дебошира из себя, но он не решился предложить Блаю и Худомуконю заключить перемирие и побрататься. Эта затея могла обернуться конфузом и новой ссорой. Поэтому Степанов что-то шепнул на ухо казаку и услал прочь.
      Обстановка в кают-компании располагала к отдыху, была вполне уютной и достаточно респектабельной. Вазы, картины, посуда и мебель — все было подобрано с претензией на роскошь, как это было у Блая и на шхуне «Баунти». Что поделать, не мог плебей Уильям Блай, поднявшийся из самых бедных слоев общества, отказать себе в роскоши, такой, как он ее понимал.
      — Капитан, давайте отложим на потом наши прошлые мелкие ссоры и разногласия, — предложил Серж, устраиваясь удобнее в мягком кресле. — Забудем старые недоразумения.
      — Хороши недоразумения! Я, между прочим, по вашей милости, граф, ладони стер до костей и гребцов загонял, как каторжников на галерах. Мы шли на веслах от островов Санта-Круз, где вы вместе с этим негодяем и бунтовщиком Флэтчером подняли мятеж, проплыли мимо Новой Гвинеи и прибыли в Новый Южный Уэльс чуть живыми. Я думал, что мы все погибнем от голода и жажды! Этот путь составил без малого шесть тысяч миль! Верите?
      — Верю, — ответил Сергей, едва не ляпнув, что я, мол, про все ваши подвиги и без всяких жалостных рассказов знаю.
      Ну, откуда мог он об этом знать, находясь на далеких островах, а затем скитаясь по морям на корабле? Из газет? Так их тут нет совсем и не скоро появятся. Сорока на хвосте принесла? Поведать капитану о книге и кинофильме? Даже для такого бывалого человека, как Блай, это будет слишком фантастично. Поэтому Серж молча и терпеливо выслушал подробное описание злоключений, которые выпали на долю капитана и его людей.
 
      Ипполит слушал-слушал, а потом вдруг брякнул невпопад:
      — Мы про эти ваши невеселые похождения уже слышали, капитан.
      Уильям Блай искренне удивился:
      — Не может быть! От кого?
      — От пойманного нами английского шпиона. Как его звали, граф? Я запамятовал…
      — Нельсон. Это был наш общий с вами друг бедняга Нельсон. Ученый, ботаник и по совместительству шпион. Насколько я помню, вы и сами его терпеть не могли.
      — О Боже, граф! Серж! Вы его утопили? Вздернули? — ужаснулся Блай и в ужасе схватился за голову. — Тогда я вынужден буду вас объявить даже не государственным, а уже уголовным преступником! Ведь он член Королевского географического общества, ученый и формально лицо нейтральное.
      — Что вы, капитан. За кого вы меня принимаете? За душегуба? Конечно же, он жив, несмотря на мою неприязнь к его персоне. Мы его посадили в шлюпку вблизи Соломоновых островов. Хотя возможно, что те острова были частью Микронезии. Короче говоря, вблизи небольшого атолла без названия. Не печальтесь, отыщется ваш ботаник. Когда-нибудь да найдется этот ловкач и проныра, он ведь такой живучий! И вообще, кое-что в проруби не тонет, как говорят у нас в России.
      Блай, услышав, что ботаник жив, с облегчением выдохнул и нервно отхлебнул из кружки два глотка рома. Молодой флегматичный лейтенант неторопливо потягивал из своего бокала джин и не встревал в разговор старших по званию. Действительно, зачем вмешиваться, пусть сами разбираются в своих проблемах. Только один вопрос интересовал лейтенанта: откуда капитан знает русского графа? Но он и вида не подавал, не показывал, что на самом деле его мучает любопытство. Если Блай пожелает, то сам расскажет, а спросить первым нельзя, нарвешься на грубую отповедь.
      — За победу над пиратами! — произнес тост Уильям Блай и осушил кружку. Теперь, узнав, что ботаник не убит русскими, английский капитан успокоился и снова был готов пить с ними.
      — И все же я искренне рад, что вы живы, дорогой капитан! — произнес Серж и хлопнул по плечу Уильяма. — Молодчина вы, что сумели выжить в бурных водах океана!
      — Нам повезло, в море не было ни одного шторма. А вы, граф, попробуйте, рискните жизнью и повторите мой путь! Возможно, у вас этот заплыв тоже получится.
      — Нет уж, спасибо. С меня хватит четырех многодневных путешествий на тримаране.
      — Господа англичане, давайте решать, что нам делать дальше, — прервал их обмен любезностями Степанов. — У нас на корвете крайне мало людей, и у вас тоже недостаточно матросов. Может быть, объединим усилия?
      — Как это? — не понял Блай и переспросил гостя: — Вы предлагаете нам покинуть свой корабль?
      Степанов кивнул в знак того, что его верно поняли.
      — Нет, на это я пойти не могу. Даже если мы обречены на верную гибель, то все равно не покинем свое судно. Если я потеряю второй корабль, то моя карьера капитана будет окончательно погублена.
      Степанов нахмурился. Он весь вечер обдумывал, как тактичнее предложить англичанам перебраться на «Кукарачу». Ведь после смерти Шавэ количество его матросов стало критически малым. Худойконь для работы с парусами не годился, а граф все еще плохо разбирался в морском деле, да и не хотел осваивать его. Девицы, похоже на то, забеременели. Вот и думай, как выпутываться из сложившейся ситуации. А плыть предстоит еще не одну неделю.
      — Вижу, что мы не договоримся, — вздохнул Ипполит. — Но поймите, наш корвет лучше вооружен, он быстроходнее. Сможете ли вы отбиваться от пиратских шаек? Ваши моряки, оставшиеся в живых, не способны воевать. Кто станет к орудиям? А мне не хватает лишь марсовых матросов, зато абордажная команда — хоть куда! Рубаки! И мой канонир Худойконь, уверяю вас, лучший в мире артиллерист!
      — Нет! — отрезал Блай.
      — Вы упрямый кретин! — вышел из себя Степанов. Он не знал, насколько невыносимый характер у железного капитана Блая, поэтому все еще надеялся склонить его, приводя разумные доводы, в пользу своего предложения. Но никакие на свете аргументы не смогли бы изменить мнение этого своенравного человека. Раз сказал нет — значит, нет.
      — Они уничтожат наши корабли поодиночке, — привел последний аргумент Ипполит.
      — Не обязательно. Возможно, получив сегодня урок, азиаты отстанут от нас и уплывут прочь. Хищники обычно предпочитают охотиться на беззащитную дичь, а не драться с другими сильными хищниками. Сегодня они потерпели сокрушительное поражение и поняли, что мы не слабые противники. Азиаты должны действовать осторожнее. Пока к ним на помощь придут остальные отряды, пока они перегруппируют силы и подготовят новую засаду, пройдет много времени. А может, пираты и не отважатся напасть, ведь они не знают, сколько нас осталось в живых.
      Так Блай пытался успокоить и себя и своих новых союзников. Но русские не разделяли его оптимизма, Строганов и Степанов предполагали другой исход событий.
      — Уильям, мы-то прорвемся, а вот за жизнь ваших людей я в этом случае не дам и гроша.
      — И не надо, — ухмыльнулся Блай. — Я несу ответственность перед Богом и королем за британскую команду.
      Переговоры зашли в тупик. На этом разговор о соединении двух экипажей завершился, и господа офицеры приступили к трапезе. Чудом выживший кок постарался на славу, желая отблагодарить своих спасителей. Робкие в абордажном бою стюард и баталер в кают-компании были на высоте, они показали настоящую выучку, прислуживали за столом, как в Букингемском дворце, и совместный обед прошел очень торжественно. Но надо честно признать, что ассортимент блюд был дрянным. Англичане подали овощной салат, затем традиционную овсянку и тушеную солонину. Блай и лейтенант с аппетитом уплетали привычную пищу, Строганову по вкусу пришлись только сыр и маринованные морепродукты, а Ипполит Степанов вообще почти ничего не ел. Зато выбор спиртного был неплохой, поэтому русские гости ели мало, зато пили много и со вкусом.
      Пока руководители вели переговоры на банкете, попросту говоря, пьянствовали, Гийом и протрезвевший Худойконь откровенно грабили англичан. Они без зазрения совести пополняли боезапас своего корвета, погреба которого остались практически без пороха и ядер. Юнга проник в арсенал к англичанам и вытаскивал наверх мешки, бомбы, пули. Атаман быстро передавал эти бесценные во время опасного плаванья сокровища на свой корабль, женщинам, ставшим в цепочку, а те, в свою очередь, заполняли конфискованными боеприпасами основной и резервный пороховые погреба.
      Со стороны было забавно наблюдать за осторожными действиями Кузьмы. Он перемещался на цыпочках, с грациозностью старого лося. Эти нелепые балетные па Серж оценил по достоинству, когда вышел из-за стола, чтобы облегчиться.
      — Я на минутку, не сопровождайте меня, капитан, — произнес Сергей, предупреждая попытку Блая составить ему компанию. — С этим делом я вполне справлюсь сам.
      «Старина Уильям решил мне помочь?» — усмехнулся полковник.
      В душе он смеялся, замечая потуги капитана вновь подружиться с ним. На самом деле Блай хотел попытаться уговорить Строганова сдаться английским колониальным властям. В сущности, Уильям Блай был человеком недалеким. Он выбился в капитаны из самых низов только благодаря энергичному характеру, крутому нраву и умению подчинять себе других. Жестокий, коварный и честолюбивый Блай имел прямолинейный и ограниченный ум, поэтому придумать тонкий план обольщения русского графа он был не в состоянии. Старый служака был не способен на дипломатические хитрости. «Опоить и силком увезти в Лондон», — это единственное, что приходило ему в голову. Он мечтал привезти в Англию свидетеля его позора, который мог бы дать показания военно-морскому трибуналу.
      «Ладно, пусть выпьет побольше, тогда станет сговорчивее, — подумал Блай и грузно опустился обратно на стул. — Заодно с ним и этот русский капитан нажрется и не сможет оказать сопротивления. А их казаку и подливать не нужно, свинья сама грязь найдет».
      Как уже было выше сказано, полковник Строганов, выйдя на воздух, едва не загубил все дело, потому что расхохотался, завидев неповоротливого босого атамана, цокающего по палубе длинными неостриженными ногтями, такими же твердыми и мощными, какими бывают когти у старого горного орла. Услышав внезапный посторонний смешок, Худойконь чуть не выронил от неожиданности из рук тяжелые ядра прямо на палубу. Он скорчил такую страшную физиономию, что Серж счел за благо быстро удалиться по нужде. Казак пробурчал что-то нецензурное вслед аристократишке. Материть графов в восемнадцатом веке было не принято, особенно простым смертным, но Худойконь в данных обстоятельствах считал себя равным этому полковнику.
      — Не гони волну! Аккуратнее с бомбой! — прохрипел в ответ Серж и приветливо помахал ему рукой.
      Заходить в вонючий английский гальюн полковник не захотел, проще постоять у борта. Сделав все свои дела, Серега огляделся. Легкий бриз освежал лицо и прогонял хмель. Хорошо! Ночь была темной и безлунной. Но вот набежавшие на небо тучи чуть раздвинулись, и рассеянный лунный свет упал на море, осветив пространство вокруг кораблей. Строганов сильно, до хруста в суставах, потянулся, широко зевнул и уже собрался возвращаться в кают-компанию, но тут заметил что-то в воде. Что именно? А черт его знает. Но это почудившееся в море движение его сильно насторожило. Полковник уже привык к тому, что жизнь постоянно преподносит ему неприятные сюрпризы.
 
      Серж еще раз внимательно осмотрел окрестности. Кажется, ничего подозрительного. Но на душе было неспокойно. Он постоял еще минуту и увидел целую флотилию гребных и парусных пиратских суденышек. На их парусники, мирно покачивающиеся на морской зыби, большим темным пятном надвигалась целая армада лодок. Это была почти катастрофа, потому что корвет к бою был совершенно не готов, пушки после сражения не почищены и не заряжены, потому как боеприпасы только-только были тайно перенесены на «Кукарачу» с корабля временных союзников.
      — Эй, Худойконь! — позвал Сергей атамана. — Ты к новому бою готов?
      — Что? — не понял Худойконь. — К какому бою?
      Ситуация, несмотря ни на что, показалась Строганову комичной, потому что Худойконь замер, тихо разговаривая с полковником, стоя на цыпочках в неловкой позе. Как он, будучи в крепком подпитии, умудрялся твердо стоять без пуантов на пальцах ног, словно балерун, было загадкой для Сергея. Но ситуация сложилась опасная, и юморить было не время. Пришла пора снова воевать. Вечер смеха пришлось отложить на потом.
      — Казак, ты совсем ослеп? — возмутился Серж и широким жестом указал на прилегающую акваторию. — Оглянись вокруг!
      Худойконь быстро передал ядра в руки одной из туземок, прильнул к борту и долго вглядывался во мрак тропической ночи. Потом он, наконец, оглянулся и произнес:
      — Плохо. Лодок слишком много! Я насчитал тридцать одну штуку и сбился.
      — Врешь! Ты ведь не умеешь считать до тридцати. Как доходишь до двадцати девяти, то сбиваешься со счета, — вновь не удержался от легкой иронии Серж.
      — Граф, не выделывайся! Вокруг нас точно больше тридцати лодок. Бьем склянки? Трубим сбор по тревоге?
      — Нет, заряжаем пушки и стреляем.
      Худойконь кивнул в знак согласия. Приятели перемахнули через борт шхуны на «Кукарачу» и дружно взялись за дело.

      Строганов, несмотря на то что был довольно сильно пьян, работал быстро и слаженно. Худойконь прочищал стволы орудий, Сергей следом за ним забивал в жерла пороховые заряды и ядра.
      — Сколько вы с Гийомом перенесли ядер? — спросил он.
      — Успели натырить около сотни или чуть более того, — ответил Кузьма, смутившись, как человек, не привычный воровать втихушку.
      Грабить, разбойничать — это да, случалось частенько! А незаметно тырить было как-то не в его правилах и казалось неприличным даже для такого молодца.
      — Да и пороха теперь в погребе много, вполне хватит для хорошего боя.
      Сергей, удовлетворенный ответом казака, кивнул и принялся работать еще быстрее. Лодки противника медленно и почти бесшумно приближались. Пираты были абсолютно уверены в том, что застанут противника врасплох. Как им удавалось грести совсем без всплесков, без нечаянного хлюпанья веслами по воде — загадка. На этих суденышках явно царила железная дисциплина, а обычной вольницы, присущей российским и европейским шайкам, не было и в помине. Известное дело — деспотичная азиатчина, рабская преданность хозяину, впитанная с молоком матери!
      — Готов? — спросил свистящим шепотом Кузя, наклонившись к самому уху Строганова.
      — Готов. Чего шепчешь? — удивился Сергей. — До китайцев далеко, не услышат.
      — Э-э, брат! Тебе так кажется. Ночью на море далеко слыхать! А до этих китаезов не более трехсот саженей. Спугнем, пропадет вся внезапность первого удара. Сейчас еще чуток, и я вдарю!
      Гийом, не дождавшись прихода казака за очередной партией пороха, выбрался из трюма английского судна и взобрался по сходням на «Кукарачу». Узнав от товарищей о грозящей опасности, он быстро собрал у грот-мачты стрелковое вооружение и занялся подготовкой его к бою.
      — Ну, с Богом! — неожиданно громко произнес Худойконь.
      Он перекрестился, прицелился и, запалив фитиль, выстрелил, тут же перебежал к другой пушке, потом к третьей.
      Правильно говорят — мастерство не пропьешь! Атаман вторым выстрелом попал точнехонько в цель. Лодка рассыпалась на куски и затонула. Китайцы, осознав, что их коварный замысел разоблачен, уже не скрываясь, завопили и, подбадривая друг друга боевым кличем, устремились к корвету. Теперь, когда морские разбойники перестали таиться, они гребли быстро и сильно, громко шлепая веслами по воде. Скорость сближения неминуемо увеличилась. Однако все эти действия противника никак не повлияли на точность стрельбы казака. Он нисколько не испугался, а продолжал уверенно стрелять, будто это был не человек, а хорошо отлаженный механизм. Строй нарушился, лодки сбились в кучу, и поэтому практически каждое второе ядро попадало в цель.
      Заслышав шум орудийной канонады, из кают-компании выскочили оставшиеся там участники трапезы. Не разобравшись, что к чему, Ипполит накинулся на атамана:
      — Кузьма, прекрати озорничать! Не трать попусту порох, вражина, его и так мало! Охолонись! — обрушился с бранью ротмистр. — К чему устроил этот фейерверк?
      Худойконь не повел единственным своим ухом. Атаман был целиком и полностью увлечен боем, тщательно прицеливался, что-то нашептывал пушке, словно уговаривая ее не промахнуться, при этом поглаживая ствол и похлопывая по лафету. Вместо казака ротмистру ответил Гийом, и старик, разобравшийся, наконец, в чем дело, в мгновение ока очутился на палубе своей «Кукарачи». Следом за ним туда же перебрались все уцелевшие в дневном бою англичане, за исключением тяжело раненного боцмана, который вполне мог умереть в любую минуту.
      — Почему меня не позвали? — по-прежнему сердился ротмистр. — Кузя, кто на корабле старший, я или ты? Я не допущу смуты! Тут вам не казацкая вольница!
      — Уймись, дядя Ипполит! — успокоил его Строганов. — После выясним, кто главный на корабле. Не было у нас времени за вами бежать. К черту субординацию, когда вопрос стоит о жизни или смерти!
      Старик, все еще продолжая бурчать, заметно присмирел, схватился за ружье и занял боевую позицию на корме. Среди англичан царило некоторое замешательство, они никак не могли решить, что им делать: помогать русским или поднять паруса и бежать?
      — Вернитесь на шхуну и приготовьте орудия к бою! — крикнул Строганов растерявшемуся Уильяму Блаю. — Возможно, это отвлекающий маневр, а с вашего фланга идет еще одна армада!
      Англичан будто ветром сдуло с палубы корвета. Они перескочили через сочлененные борта к себе на шхуну и тоже начали готовить орудия к стрельбе. Однако артиллеристов среди них не было, только лейтенант мог считаться приличным канониром, остальные даже зарядить пушки толком не умели. Как некстати ранили боцмана, который сейчас валялся без сознания, вот он-то являлся мастером на все руки. С грехом пополам перепуганные насмерть тыловые крысы привели орудия к бою, и Блай припал к подзорной трубе, обозревая ночное море.
      Морское сражение тем временем разгоралось и становилось все жарче. Кузьма как метеор метался между трех орудий, потный, разгоряченный, со сверкающими шальными глазами, со звериным оскалом на грязном лице. Он покрикивал на нерасторопных женщин, медленно подносивших порох, на полковника, не успевающего заряжать пушки, на юнгу и Степанова, которые, с его точки зрения, слишком долго целились и перезаряжали ружья.
      Азиаты рвались вперед, на абордаж, теряя по ходу движения свои суденышки одно за другим, но неотвратимо сближаясь с корветом. Худойконь утопил уже дюжину лодок, но противник давил численностью и не собирался отворачивать в сторону, казалось, пиратов гонит в бой какая-то злая сила. На носу трех крупных лодок стояли пушечки малого калибра, и пираты открыли ими ответный огонь. В ход пошли ружья.