Усмехнувшись, Лукас медленно расстегнул пуговицы на ее платье.
– Сначала я раздену тебя, – прошептал он, распахнув расстегнутый лиф ее платья и увидев батистовую сорочку, отделанную кружевами. Она не прикрывала верхнюю часть груди Джесси. У Лукаса перехватило дыхание от восторга. – Ты так прекрасна, – пробормотал он, снимая с ее плеч лиф платья.
Джесси затаила дыхание, почувствовав прикосновение его рук к своей груди. Истома разлилась по всему телу Джесси, и она, запрокинув голову, закрыла глаза.
– Ты говоришь так только потому, что хочешь меня раздеть. Мама предупреждала меня о коварстве мужчин, – с улыбкой прошептала она.
– Я сомневаюсь, что твоя мать хорошо знает мужские повадки. – Лукас расстегнул пояс ее юбки. Справившись с крючками, он сунул руку под юбку и нащупал брюки для верховой езды. – Кроме того, мне не надо льстить, для того чтобы раздеть. Ведь ты сама просишь помочь тебе.
– Вот к чему приводят неопытность и наивность! – шутливо воскликнула Джесси и приподнялась, чтобы он смог стащить с нее юбку и брюки. – Надо было сначала заставить тебя сказать мне пару комплиментов, а потом уже разрешать расстегивать пуговицы на платье.
– Пуговицы, крючки, тесемки… – пробормотал он и начал осыпать ее шею и плечи поцелуями. Зарывшись лицом в волосы Джесси, он расшнуровал ее корсет и развязал тесемки сорочки. – Сколько на тебе слоев одежды! Считается, что одежда придает даме стройность и подчеркивает изящные очертания ее фигуры. Но на самом деле она только мешает мужчине насладиться телом женщины.
Джесси рассмеялась, но когда Лукас, сняв с нее сорочку и корсет, взял в рот тугой сосок, смех застыл на ее губах. Джесси вдруг оробела, ее сковал страх, к которому примешивалось возбуждение. Теперь она сидела перед Лукасом с обнаженной грудью, и он мог рассматривать ее фигуру.
– Ляг, – шепотом попросил Лукас, и она упала на ворох одежды.
На Джесси остались лишь панталоны, ее волосы растрепались, и их золотистые пряди рассыпались по плечам. Лукас склонился над ней, выражение его лица показалось Джесси мрачным, почти пугающим.
Джесси провела пальцем по его подбородку и щеке.
– Меня волнует твой взгляд, – пробормотала она. Лукас сбросил куртку и прилег рядом с Джесси. – Он такой жгучий и пугающий…
– Что же в нем такого притягательного?
Опершись на локоть, Лукас другой рукой обнял Джесси. Его загорелая крепкая мужская рука контрастировала с нежным гладким белоснежным телом Джесси.
– Он бросает меня в жар и трепет.
Лукас хотел развязать тесемки на ее панталонах, но Джесси вдруг судорожно вцепилась в его руку. Он внимательно посмотрел на нее и нахмурился.
– Ты хочешь остановить меня?
Она покачала головой. Джесси не понимала, что с ней происходит. Ей стало стыдно от того, что она сама попросила Лукаса заняться с ней любовью, а потом вдруг испугалась.
– Прости. Я не знаю, почему так поступила.
– Молчи, – прошептал он, целуя ее шею. – Я все понимаю. Ты просто не хочешь, чтобы я спешил.
Он покрыл поцелуями ее веки, шею, плечи. Джесси чувствовала на своей коже его теплое дыхание. Руки Лукаса нежно ласкали ее тело. Джесси вцепилась ему в плечи и выгнула спину, чтобы подставить грудь и ощутить прикосновение его жадных губ. Закрыв глаза, она погрузилась в волны наслаждения. Его влажный язык играл с ее соском, возбуждая в ней жгучее желание новых, более дерзких ласк. Когда Лукас припал к ее груди и начал посасывать ее, по телу Джесси пробежала судорога, и она почувствовала внизу живота тяжесть и жар. Волна страсти захлестнула ее.
Не сознавая, что делает, Джесси попыталась сорвать с Лукаса рубашку, ее пальцы путались в тесемках на вороте. Ей хотелось прикоснуться к обнаженному телу любимого.
– Разденься, – хриплым сдавленным голосом прошептала она, прижавшись лицом к его плечу.
Слегка отстранившись, Лукас снял рубашку через голову и отбросил ее в сторону. Его охватило сильное возбуждение. Сгорая от страсти, Лукас склонился над ней. Когда он снова попытался снять с нее панталоны, Джесси уже не сопротивлялась.
– Да, о да… – шептала она, чувствуя, как он возится с тесемками на ее поясе, и приподнимая бедра, чтобы помочь.
Лукас что-то пробормотал в нетерпении, но Джесси не разобрала слов. Наконец он снял вышитые, украшенные кружевами панталоны и отбросил их в сторону. Джесси почувствовала, что на ее обнаженные бедра падают лучи солнца. Лукас не мог налюбоваться своей возлюбленной. Затаив дыхание, он нежно провел ладонью по внутренней стороне ног Джесси, и она широко раскинула их. Лукас разместился между ее бедрами. Как ни странно, Джесси не ощущала ни малейшего стыда от своей откровенной позы. Единственное, что ее мучило, – неутоленное желание. У нее кружилась голова, и она не могла ясно мыслить. И вот наконец рука Лукаса проникла в ее лоно. Волна новых незнакомых ощущений захлестнула Джесси. Она судорожно вцепилась в спину Лукаса.
Его пальцы двинулись дальше, они творили чудеса, и тело Джесси отзывалось на каждое его прикосновение. Она и не подозревала, что обладает такой обостренной чувственностью и что ласки любимого могут так сильно воспламенять ее. Джесси прикрыла глаза и не видела, как Лукас склонил голову. Она не знала, что мужчина может целовать лоно женщины, и когда ощутила прикосновения его губ и языка к сокровенным уголкам своего тела, громко ахнула. Лукас оказался опытным и искусным любовником, знающим все секреты женского тела и умевшим довести женщину до экстаза. Почувствовав, в каком состоянии находится Джесси, Лукас лег на нее, припал к ее губам и, быстро вынув из брюк свой вставший затвердевший член, направил его в лоно Джесси. Она ощутила, как начинает входить в ее мягкую влажную плоть его копье, и вцепилась в его бедра. Охваченная неистовым желанием, Джесси чувствовала, как Лукас потихоньку вводит свой член в ее жаркое лоно. Она застонала. Боль смешивалась с наслаждением и восторгом.
Лукас сделал последний толчок, и из груди Джесси вырвался крик. Он привстал на руках и взглянул на нее. Его мускулистое красивое тело покрылось испариной.
– Лукас… – прошептала Джесси, вложив в его имя свою безграничную любовь.
Он снова склонился над ней и провел кончиком языка по ее губам, погрузив пальцы в ее пышные золотистые волосы. Его бедра ритмично задвигались, и Джесси тяжело задышала.
– Я влюбился в тебя с первого взгляда, – прошептал он. – О, как я мечтал о тебе!
Его горячее дыхание обжигало ей щеку. Она обняла его и ощутила под своими ладонями на его спине грубые шрамы.
– Я тоже все время хотела тебя.
Он провел языком по ее подбородку и шее.
– Но теперь ты счастлива, правда?
– Да, – прошептала она, крепче прижав его к себе, и Лукас при очередном толчке глубже вошел в нее.
Темп его движений нарастал. Джесси обвила ногами его талию. Чувство восторга захлестнуло ее, и через несколько мгновений экстаза, когда ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание, Джесси погрузилась в сладкое изнеможение. Истома разлилась по ее как будто невесомому телу. Она как во сне увидела перед собой напряженное, сведенное судорогой лицо Лукаса. Он сделал последний мощный толчок и вышел из ее лона. Джесси вскрикнула от разочарования и крепче обняла покрытые потом плечи Лукаса, пытаясь удержать его. Он задрожал, и на ее живот изверглась теплая струя.
Голова Джесси лежала на плече Лукаса, солнце пригревало ее нагое тело.
– Я так до конца и не раздела тебя, – поглаживала она Лукаса по голой груди.
Он улыбнулся и дотронулся до ее ног, на которых остались чулки с подвязками и ботинки для верховой езды.
– Я тоже, – промолвил он.
Она взглянула на его освещенное солнцем лицо. Джесси впервые видела его в блаженном состоянии. Казалось, Лукас на время забыл о своей неизбывной боли, унижениях и несправедливости.
– Мы можем снова заняться любовью, – предложила она, и ее рука потянулась к ширинке на его брюках.
Засмеявшись, Лукас обнял ее и положил на себя, сжав в руках ягодицы.
– Какое чудесное предложение, мисс Корбетт!
Она почувствовала, как ей в живот снова уперся его затвердевший член, и засмеялась. Лукас взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.
– Что с тобой? – спросила она, заметив выражение тревоги в глубине его зеленых глаз.
– То, что мы делаем, очень опасно. Надеюсь, ты сознаешь это?
Она села.
– Ты боишься, что нас увидят?
– Да. Но больше всего меня тревожит, что ты можешь забеременеть.
И он положил ладонь на ее белый живот. Джесси бросила на него испуганный взгляд.
– Но ведь ты остановился.
– Да, но гарантия не стопроцентная.
– Так что же нам делать?
От веселья и беззаботности Лукаса не осталось и следа. На его лице застыло выражение беспокойства.
– Есть такие приспособления, которые мужчины надевают на свой член, – сообщил он ей. – Но у меня нет возможности раздобыть их. Кроме того, существуют разные уловки, о которых знают только женщины.
– Женевьева могла бы просветить меня.
Джесси приподняла голову, чтобы взглянуть на Лукаса, и длинная прядь ее золотистых волос упала ему на плечо. Он стал играть с ее локоном, наматывая его на палец.
– Но стоит ли спрашивать о таких вещах подругу?
– Почему бы нет? Она никогда не предаст меня, не беспокойся.
Лукас нахмурился.
– А что, если Женевьева решит, что для твоей же пользы она должна остановить тебя?
Джесси покачала головой:
– Нет, она считает, что человек сам должен делать свой выбор, и другие не вправе вмешиваться в его судьбу.
Лукас стал ласкать ладонями ее грудь, и Джесси почувствовала, как в ней вновь нарастает желание близости.
– Я завтра же навещу ее и расспрошу обо всем, – пробормотала Джесси, млея от его прикосновений.
– О Боже… – простонал Лукас, прижимая Джесси к своей груди. – Мне следовало бы поговорить с тобой не о предохранении от беременности, а о том, что мы оба сошли с ума и рискуем собственной жизнью, предаваясь страсти. Если мы будем продолжать наши отношения, то погибнем!
Джесси провела пальцем по его подбородку, щеке и виску. Ей хотелось, чтобы мгновение их свидания длилось целую вечность, но она понимала, что впереди их ждет разлука…
– Я не могу жить без тебя, – молвила она. – У меня нет больше сил сопротивляться страсти.
– У меня тоже.
И Лукас снова припал к ее губам.
Казалось, их поцелуй длился целую вечность, а когда он прервался, Джесси внимательно взглянула на Лукаса:
– Надеюсь, ты наконец снимешь свою одежду?
В тот же вечер Джесси, одевшись к ужину и отпустив служанку, встала перед зеркалом своего туалетного столика. В спальне мерцали свечи от налетевшего сквозь открытую дверь порыва ветра. В парке шелестела листва.
В мерцающем неверном свете Джесси увидела в зеркале отражение золотоволосой женщины, одетой в скромное платье, украшенное вышивкой и кружевами. На ее щеках горел более яркий, чем обычно, румянец, а глаза сияли от счастья. В остальном же она выглядела, как всегда. Однако несмотря на свой вид, Джесси чувствовала, что с ней произошли перемены, и она боялась, что они всем станут заметны. Ее смущали мысли, что совсем недавно она лежала обнаженная в объятиях мужчины и занималась с ним любовью под открытым небом.
Если бы Лукас Галлахер не был каторжником, она не колеблясь с радостью заявила бы о своей любви к нему на весь мир. Но он преступник, ирландский мятежник, и потому их любовь обречена. Отчаяние наполнило сердце Джесси неизбывной болью.
Она прижала ладонь к губам, стараясь сдержаться и не расплакаться. Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она потушила свечи и направилась в комнату матери. Джесси необходимо поговорить с ней. Она хотела заявить о том, что решила расторгнуть помолвку с Харрисоном.
Глава 30
В комнату Беатрис можно было попасть, только пройдя через широкий центральный холл дома.
Беатрис занимала ту же спальню, что и при жизни мужа, Ансельма Корбетта. Сколько Джесси помнила себя, ее родители всегда спали в разных комнатах. Когда Джесси повзрослела и стала понимать, что такое супружеский долг, она решила, что ее родители – люди, предпочитающие уединение, или что они оба с годами разочаровались в браке. Теперь же она с удивлением спрашивала себя, неужели Уоррик прав и их родители никогда не любили друг друга? Джесси постучала в дверь комнаты.
– Войдите! – послышался энергичный голос Беатрис.
Она уже оделась к ужину и предстала перед Джесси в строгом платье из черного шелка. Беатрис сидела перед зеркалом спиной к входной двери на обтянутом бордовым атласом табурете. Вокруг нее суетилась служанка, тщательно укладывая седеющие волосы в прическу.
Джесси замялась на пороге. Ее сердце учащенно билось от волнения. Ей предстоял трудный разговор с матерью. Джесси с детства привыкла во всем следовать воле родителей, а они всегда мечтали о том, что она выйдет замуж за Харрисона Тейта. У Джесси стало тяжело на сердце. В прошлом она часто разочаровывала свою мать, и вот снова ей приходилось огорчать ее.
– Мама, мне надо поговорить с тобой.
Беатрис взглянула на дочь в зеркало и велела служанке удалиться.
– В чем дело, Джесмонд? – спросила она, когда дверь за горничной закрылась.
Джесси прошла к большому окну, на котором колыхались бордовые занавески. Комната матери всегда поражала Джесси мрачными тонами, обилием дорогих тканей и массивной мебели из красного дерева. Царившая здесь обстановка свидетельствовала о мужских чертах характера, присущих ее матери. Беатрис старательно скрывала их от своих близких.
– Мне нужно кое-что сообщить тебе, – собравшись с силами, продолжала Джесси. – Я решила не выходить замуж за Харрисона.
Казалось, Беатрис спокойно восприняла услышанное известие. Во всяком случае, выражение ее лица оставалось все таким же непроницаемым. Открыв шкатулку, в которой она хранила драгоценности, Беатрис выбрала перстень с большой жемчужиной и надела его на средний палец.
– Мне жаль, Джесмонд, но ты не можешь отказаться от брака с Харрисоном, – ровным голосом сообщила она. – Вы обручены, и уже назначена дата вашей свадьбы – она состоится в начале декабря. Подготовка к торжеству уже в самом разгаре.
Джесси подошла к матери и бросила на нее умоляющий взгляд.
– Прошу, выслушай меня, мама. Ты не можешь с таким пренебрежением относиться к моим словам! Я не люблю Харрисона так, как должна любить женщина мужчину, за которого хочет выйти замуж.
Беатрис нервным движением руки закрыла шкатулку с драгоценностями и, прищурившись, взглянула на дочь в зеркало. У Джесси упало сердце. Она снова почувствовала себя шестилетней девочкой, которую хотят сурово наказать, заперев в темной комнате.
– Ты говоришь сущий вздор! – с негодованием воскликнула Беатрис. – Решение о том, что ты станешь женой Харрисона, принято много лет назад, еще при жизни твоего отца. Ты никогда не возражала против этого брака.
– Да, но сейчас я хочу отказаться от брака с Харрисоном.
Джесси чувствовала себя виноватой перед матерью.
– Слишком поздно.
Джесси покачала головой. Она готова была расплакаться и изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
– Нет, еще не поздно. Поздно будет, когда мы дадим друг другу у алтаря клятвы верности.
Беатрис встала с табурета, сохраняя величественную осанку, и ее шелковое платье зашелестело. Подойдя к секретеру, она поставила шкатулку с драгоценностями в один из ящиков и заперла его на ключ. Повернувшись лицом к дочери, она окинула ее суровым взглядом. Джесси впервые осмелилась пойти против воли матери.
– Речь сейчас идет о долге, чести и позоре, Джесмонд, а также о правилах поведения в обществе. Леди не должна расторгать помолвку. Если я позволю тебе сейчас настоять на своем, твоя репутация будет навеки погублена. Ты опозоришь всю нашу семью, нам будет стыдно показаться людям на глаза. А ты подумала о том, что будет с твоим братом? Как расторжение твоей помолвки отразится на его положении в обществе? На его дружбе с Харрисоном? На его отношениях с Филиппой, будущей женой?
«А я? Обо мне ты подумала?» – хотела спросить Беатрис, но вместо этого сказала:
– Уоррик не хочет жениться на Филиппе, мама. И ты об этом прекрасно знаешь. Об их браке в свое время договорились папа и Малком Тейт. Может быть, для них тогда такой брак считался хорошей идеей, но теперь все вынуждены признать ее ошибкой. Нельзя растить вместе детей, а потом женить их друг на друге.
Беатрис презрительно фыркнула.
– Ты ничего не понимаешь! Мы должны всегда следовать своему долгу, и ты непременно выйдешь замуж за Харрисона Тейта!
Вскинув голову, Джесси направилась к двери. Ее била нервная дрожь.
– Прости, мама, но я отказываюсь подчиняться твоим требованиям! Я сообщу о своем решении Харрисону сразу же, как только он вернется из Хобарта.
Джесси уже взялась за дверную ручку и хотела выйти из комнаты, но ее остановил голос матери. Беатрис все еще имела власть над своей дочерью, и Джесси чувствовала себя в ее присутствии маленьким ребенком, у которого от страха перед наказанием трясутся поджилки.
– Ты всегда вела себя эгоистично и своевольно! Ты думаешь только о себе, о своих мелочных желаниях и интересах. Ты никогда не старалась стать хорошей дочерью, радовать свою мать и вести себя как положено!
Дрожа от гнева и душевной боли, Джесси резко повернулась к матери.
– Ты несправедлива ко мне! Я пыталась соответствовать твоим требованиям. С детства я старалась быть такой, какой ты хотела меня видеть. Но все равно ты всегда выражала недовольство, и я постоянно слышала одно и то же – что я разочаровываю и позорю тебя.
Беатрис смерила ее холодным взглядом.
– Значит, ты решила отомстить мне таким образом за обиды, причиненные в детстве?
– Вовсе нет. Я отказываюсь от брака по велению сердца.
– По велению сердца? – Беатрис рассмеялась. – Ты хочешь расторгнуть помолвку с Харрисоном. Но учти, все подумают, что он отказался от тебя. Люди решат, что ты – подпорченный товар, и поэтому от тебя ушел жених. Никто не захочет на тебе жениться.
Джесси покачала головой. Ей казалось, что перед ней стоит не женщина, которая подарила ей жизнь, а совсем чужой человек.
– Я не хочу жить с оглядкой на мнение других людей. Мне все равно, что обо мне подумают.
– Джесмонд… – Беатрис направилась к дочери, которая уже распахнула дверь. – Если ты поступишь по-своему, я никогда не прощу тебя.
Джесси бросила на мать взгляд через плечо. У нее щемило сердце от боли.
– Прости, мама… Но я уже все решила.
Они сидели на валунах у подножия скал, образовывавших мыс Последней Надежды. Женевьева болтала босыми ногами, которые омывали набегавшие волны. Джесмонд Корбетт сидела, подтянув колени к груди. Стояла тихая безветренная погода, над головами подруг раскинулось безоблачное синее небо.
Они не виделись уже несколько недель. Впрочем, их дружба всегда состояла из редких встреч. Подруг связывало не столько постоянное общение, сколько общие взгляды на мир и глубокое взаимопонимание. За годы знакомства Женевьева, которая не имела своих детей, полюбила Джесси как дочь. Она внимательно выслушала рассказ подруги о ссоре с матерью и о решении расторгнуть помолвку с Харрисоном. Но Женевьева чувствовала, что Джесси чего-то недоговаривает.
– Где граница, отделяющая то, что женщина должна другим, от того, что является ее долгом перед собой? – задумчиво хмуря брови, спросила Джесси.
Женевьева тяжело вздохнула, глядя на лазурные волны моря.
– Мне кажется, каждый понимает долг по-своему. И в соответствии с этим делает свой выбор. И если выбор сделан неправильно, человек чувствует в душе, что совершил ошибку.
– Но если человек эгоистичен…
Женевьева остановила подругу, тронув за руку.
– Ты вовсе не эгоистка…
Джесси склонила голову. Она чувствовала, как легкий ветерок играет с завитками на ее затылке.
– Моя мама думает иначе.
– Твоя мать, наверное, хочет оправдаться перед собой в тех неправильных решениях, которые она принимала на протяжении всей жизни.
Джесси внимательно посмотрела на подругу.
– Ты имеешь в виду прежде всего ее брак с моим отцом?
– Да.
Джесси сидела, понурив голову, и рассматривала колыхавшиеся под напором набегавших волн морские водоросли, зацепившиеся за камень.
– Мои родители никогда не любили друг друга, – с горечью поведала Джесси.
Женевьева с сочувствием посмотрела на подругу.
– Тут нет их вины. Беатрис и Ансельм вступили в брак по расчету по приказу своих родителей. При таких обстоятельствах разве могла в их душах зародиться любовь? Беатрис всегда считала, что Ансельм ниже ее по своему происхождению. Ведь ее семья принадлежала к старинному английскому роду, пусть и обедневшему.
– Ты права, Корбетты в ее глазах выскочки, – сокрушенно качая головой, заметила Джесси.
Женевьева улыбнулась.
– Вообще-то меня удивляет, что твоя мать так пренебрежительно отзывается о семье твоего отца, – заметила она.
– Нет, она так прямо не называет его родственников выскочками. Но к такому разряду она относит состоятельных людей незнатного происхождения. Каждый раз, давая кому-то подобную оценку, мама выразительно смотрела на отца. Нетрудно догадаться, что означал ее взгляд.
Над их головами с криком пролетел ястреб. Оперение на его раскинутых крыльях поблескивало на солнце.
– Твоя мать совсем не меняется с годами.
– Ты так говоришь о ней, как будто когда-то хорошо ее знала.
Джесси поменяла позу и свесила ноги с камня.
– Да, я когда-то хорошо ее знала, – подтвердила Женевьева.
Джесси бросила на подругу удивленный взгляд.
– Как интересно! Расскажи, пожалуйста.
Налетевший ветерок донес до них запах морской воды, мокрых скал и эвкалиптов, росших на вершине мыса. Женевьева закрыла глаза, наслаждаясь знакомыми ароматами.
– Я обещала твоей матери никогда не рассказывать о ней, – сообщила она с тяжелым сердцем.
Женевьева опасалась, что Джесси будет настаивать на своем, но она промолчала. Некоторое время подруги слушали шум прибоя и крики чаек над волнами, погрузившись в задумчивость.
– Скажи, моя мама любила кого-то? – неожиданно спросила Джесси. – Я говорю о том времени, когда родители собрались выдавать ее замуж за моего будущего отца.
Лицо девушки опечалилось. Женевьева с жалостью посмотрела на нее. «Неужели твоя собственная судьба так ничему и не научила тебя, Беатрис?» – с горечью подумала она.
– Да, – промолвила Женевьева, выдержав паузу. – Его звали Питер Флетчер – лейтенант, происходивший из знатной, но очень бедной семьи.
– Он любил мою мать?
– Всем сердцем. Когда он узнал о планах родителей Беатрис выдать ее замуж за Ансельма, он предложил ей бежать.
– Но она, конечно, не согласилась.
– Нет. Твоя мать никогда не нарушала правил приличия, принятых в обществе.
У входа в бухту появилось судно под белоснежными парусами. Оно держало курс на юг.
– Я ничего не знала, – задумчиво пробормотала Джесси, пристально глядя на проплывавший на горизонте корабль.
– Должно быть, Беатрис уже забыла о прошедшем. А вернее, заставила себя забыть.
Женевьева прикрыла глаза ладонью от яркого слепящего солнца. Она узнала судно. Фрегат «Отпор» спешил назад в порт Блэкхейвен-Бей.
– Твоя мать до сих пор не догадывается о том, какие чувства ты испытываешь к ирландцу?
Джесси покачала головой:
– Нет. Кстати, Женевьева, как ты узнала о том, что я влюблена в него?
– Я догадалась по выражению твоего лица в ту памятную штормовую ночь. Ты смотрела на него влюбленными глазами.
– Мне, наверное, следует носить шляпки с густыми вуалями, – пошутила Джесси. Но на самом деле она испугалась слов подруги. Ведь о ее чувствах могли догадаться посторонние. – Если бы моя мать узнала… – Джесси помолчала, качая головой. – Я даже не знаю, что бы она в таком случае сделала. В одном я твердо уверена – она заставила бы Лукаса страдать. Она посчитала бы его виновным в том, что я решила расторгнуть помолвку.
– Когда истекает срок его наказания?
Джесси, понурив голову, тяжело вздохнула.
– Никогда. Он обречен до конца своих дней гнить на каторге, Женевьева.
Фрегат находился теперь так близко, что женщины слышали шум полощущихся на ветру парусов и плеск воды о корпус. Женевьева сжала руку подруги.
– Бедняжка Джесси…
– Он мне сказал… – нерешительно произнесла Джесси. – Он сказал, что существуют способы, с помощью которых женщины предохраняются от беременности или в случае необходимости прерывают ее. Ты что-нибудь знаешь о них?
Женевьева испытующе посмотрела на подругу. Она поняла, что в жизни Джесси произошли крупные перемены.
– Да, я помогу тебе.
Джесси кивком поблагодарила ее. В ее глазах блестели слезы. Она всегда выглядела уверенной, сильной и очень требовательной к себе. Даже в детстве Джесси редко плакала.
– Ты, наверное, хочешь предупредить меня о подстерегающей нас опасности. – Джесси старалась сдержать слезы.
Женевьева крепче сжала руку подруги.
– Да, вам грозит опасность, но ведь ты сама все знаешь.
Сердце Женевьевы разрывалось от боли. Она знала, что ее подругу впереди ждут страдания и беды, но ничем не могла помочь ей.
– Помни, дорогая моя Джесси, что бы ни случилось, ты всегда найдешь у меня поддержку и участие.
Мальчик сидел на земле, прислонившись спиной к стене дома из неотесанных камней. Его голову покрывала надвинутая на глаза старая шляпа.
– Она сейчас на лугу за домом пасет овец, – сообщил он, не глядя на въехавшего во двор Уоррика и не дожидаясь его вопроса.
– Спасибо, Диккен, – поблагодарил его всадник и хотел поворотить коня, но снова взглянул на мальчика.
Странный парнишка! Он казался Уоррику далеким от цивилизации дикарем. В последнее время Уоррик часто наведывался в домик на побережье и наблюдал за Диккеном. Мальчик так ловко управлялся с рогаткой, что без труда добывал с ее помощью дичь и даже кенгуру. Убивая птиц и животных, он всегда радостно улыбался. Уоррик подозревал, что именно Диккен заколол ножом Паркера Джоунса.
– Признайся, ты убил того чернокожего каторжника, которого я разыскивал? – неожиданно спросил он.
– Я?! – сдвинув шляпу на затылок и открыв один глаз, переспросил Диккен. – Нет, я предпочитаю пользоваться рогаткой. А ножи любит моя сестра Фиона.
Уоррик натянул поводья так, что его гнедой мерин запрокинул голову и жалобно заржал. Уоррик тут же успокоил коня, потрепав по холке, а потом направился туда, где паслись овцы.
– Почему ты скрыла от меня правду? – спросил он Фиону, когда они, насытившись ласками, лежали в объятиях друг друга на расстеленном под цветущей ивой плаще. – Почему ты не сказала мне, что убила чернокожего каторжника, которого я разыскивал?
Фиона повела худеньким плечом.
– Я же не знала, как ты отреагируешь на такое известие. – Она взглянула в лицо Уоррика. – И уж во всяком случае, тебе бы мое сообщение не понравилось, правда? Я убила его, потому что он беглый каторжник, разбойник да к тому же еще и негр.
– Не говори глупости. – Уоррик погладил девушку по щеке. – Ты убила его, потому что защищалась. Он, наверное, напал на тебя и попытался изнасиловать.
– Нет, все произошло иначе. Он не пытался меня изнасиловать. Чернокожий хотел забрать у нас ослика.
Уоррик оцепенел.
– Значит, ты убила человека из-за ослика? Ты вонзила Паркеру нож в спину?
Фиона легла на бок и подперла голову рукой.
– Ты не понимаешь меня. Ты понятия не имеешь, что такое бедность. Ты, наверное, думаешь, что мы целыми днями валяемся в траве, а по ночам занимаемся любовью под открытым небом, любуясь звездами, что мы беспечны и веселы, потому что нам нечего терять. Но видишь ли, ослик очень важен для нас. Я не могла позволить увести его со двора.
Уоррик внимательно посмотрел на Фиону. Он никогда не задумывался над тем, какая пропасть их разделяет. И теперь он впервые увидел существующие между ними различия. Да, Уоррик никогда не жил в бедности. Может быть, отличительной чертой бедных людей действительно является черствость и пренебрежение чужой жизнью?
– И ты ничего не чувствуешь сейчас? – спросил он, сдвинув брови на переносице. – Никакого раскаяния? Никакого сожаления? Ведь человек мертв…
Фиона тряхнула рыжими кудрями.
– Не надо красть нашего ослика!
Она встала и направилась к журчавшему между камнями ручью, вода в котором текла чистой и прозрачной. Опустившись на колени, Фиона зачерпнула пригоршней воду. Уоррик залюбовался ее обнаженным, покрытым загаром стройным телом. Она так очаровательна в своей непосредственности.
Уоррик, часто навещая девушку, занимался с ней любовью и делился своими планами и мечтами. Но он даже не пытался разобраться в ней, проникнуть в душу, понять, что она за человек. Фиона оставалась для него загадкой. И теперь он думал, что ему вряд ли когда-нибудь удастся разгадать ее.
– Почему ты занимаешься со мной любовью? – спросил он. – Ведь ты говоришь, что не любишь меня.
Выпрямившись в полный рост, она повернулась лицом к нему и лукаво улыбнулась.
– Ты красив словно ангел. И потом, ты пришел ко мне из другого мира. Мне приятно иметь с тобой дело.
– Значит, ты действительно совсем не любишь меня?
Склонив голову, Фиона задумчиво посмотрела на него. Казалось, она силилась понять Уоррика, но не могла. Зачем он спрашивает ее о любви? Мужчины, с которыми она спала до него, ничего не требовали. Они интересовались только ее телом.
– Ты мне очень нравишься, – осторожно заверила она. – Но я не могу полюбить тебя, ведь я тебя совсем не знаю.
– Разве я не стал тебе ближе за то время, что мы встречаемся?
– Да, я немного лучше узнала тебя, но недостаточно. Мы с тобой такие разные.
Уоррик встал и подошел к ней. В отличие от Фионы он еще стеснялся своей наготы.
