Джесси стояла на церковном кладбище возле трех вырытых могил и смотрела на воды залива. До ее слуха доносился умиротворяющий голос викария. Прохладный весенний ветерок играл с листьями дубов, росших на холме, где стояла церковь. Спокойное море поблескивало в лучах солнца. Красота пейзажа заставляла забыть недавние трагические события. Джесси перевела взгляд на стоявшего неподалеку Лукаса Галлахера. Опустив голову и сжав в руках свою шляпу, он, казалось, внимательно вслушивался в слова священника.
      Лукас привез ее сюда в легком экипаже. Джесси не могла забыть, что он, рискуя своей жизнью, недавно спас двух маленьких детей. Но несмотря на нежные чувства, которые она испытывала к нему, Джесси держалась от него на расстоянии. Ведь Лукас каторжник, служивший у нее грумом. Женевьева на людях тоже старалась не приближаться к Джесси и стояла поодаль, рядом с Галлахером. Тайком наблюдая за ними, Джесси думала, что вынуждена сторониться двух своих самых близких друзей. Впрочем, с Лукасом ее связывала не дружба, а куда более сильные и нежные чувства.
      Джесси сама не знала, как такое могло произойти с ней. Любовь внезапно зародилась в ее сердце и с каждым днем становилась сильнее и неистовее. Джесси больше не скрывала от себя своих чувств.
      Ветер трепал темные длинные волосы Лукаса, ниспадавшие на плечи. Время от времени он откидывал их назад со своего загорелого лба. На лице Лукаса ходили желваки от переполнявших чувств. У Джесси сжалось сердце при мысли, что ей не суждено соединиться с любимым человеком. Они никогда не будут вместе.
      А Джесси хотела провести с ним всю жизнь и вместе состариться, делить с ним все горести и радости, хотела рожать от него детей. Но ее желаниям и мечтам не суждено сбыться.
      Джесси жалела, что не успела поговорить с Женевьевой о своих чувствах. Она понимала, что теперь ей необходимо вести себя предельно осторожно. Многие люди, пришедшие вчера на берег, чтобы спасти попавших в беду детей, видели, что Джесси приехала вместе с Женевьевой и все время держалась рядом с ней, и уже начали перешептываться у нее за спиной. Джесси решила повременить с визитами в домик на мысе Последней Надежды. Она хотела не обращать внимания на косые взгляды и пересуды, но не могла пренебречь принятыми в обществе правилами приличия.
      – …всех нас посреди жизни подстерегает смерть, – звучал над кладбищем глубокий голос священника, и Джесси вновь перевела взгляд на вырытые могилы.
      Сегодня хоронили трех жертв вчерашнего шторма: маленького Тейлора, матроса, пытавшегося добраться вплавь до берега с кеча, наткнувшегося на рифы, а также одного из гребцов перевернувшейся шлюпки. Труп последнего нашли только под утро. Трагическая гибель – обычное явление на Тасмании.
      Проводив погибших в последний путь, Джесси направилась к своему экипажу. Но не успела она усесться, как к ней подошел отец детей, спасенных Лукасом, – лысеющий мужчина с редкими каштановыми волосами и худым лицом с заостренным подбородком. Такой же подбородок был и у его погибшего сына. Отец Тейлора крепко пожал руку Галлахеру и поблагодарил за спасение дочерей.
      – Я написал ходатайство на имя губернатора с просьбой помиловать этого мужественного, благородного человека, – обратился он к Джесси. – Его необходимо вознаградить за героизм и самоотверженность.
      Джесси заметила, что Галлахер едва заметно усмехнулся, хотя вслух поблагодарил отца спасенных им детей за готовность помочь. Джесси знала, что Лукасу Галлахеру не будет пощады. Что же он такое натворил? Чем заслужил непримиримую враждебность со стороны англичан, установивших свою власть над его родиной?
 
      Экипаж покачивало и трясло на неровной ухабистой дороге, которая вела на вершину холма, где находилась развилка. Лукас сидел на козлах и правил лошадьми, широко расставив ноги, чтобы не упасть с облучка, когда обитые железом колеса вновь попадали в ямы и рытвины. На дороге стояли глубокие лужи после вчерашнего ливня. Вдоль обочины зеленели омытые дождем акации и мирты. Солнце сильно припекало, но Лукас все никак не мог согреться, как будто все еще находился в ледяной воде Бухты кораблекрушений.
      «Может быть, холод во мне – предчувствие смерти? – думал Лукас, поглядывая на обманчивое спокойствие моря. – Может быть, страх сжимает меня в своих холодных объятиях?»
      Лукас сам не заметил, как на развилке повернул экипаж к Бухте кораблекрушений.
      – Не надо винить себя в смерти Тейлора, – мягко успокаивала его Джесси.
      Обернувшись, он встретился с ней глазами.
      – Тем не менее я ощущаю свою вину, – проговорил он. – Мальчик доверился мне, а я не смог его спасти.
      Лукас не хотел продолжать разговор, но признание вырвалось само. Впрочем, судя по замечанию, Джесси хорошо понимала, что творится в его душе.
      – Да, мальчик доверился вам, и вы сделали все, что могли. Если бы он остался на борту кеча, то все равно бы неминуемо погиб.
      Лукас взглянул на мрачные, омываемые волнами бурного моря скалы внизу и понял, что Джесси права, но не почувствовал облегчения.
      Джесси сидела на пассажирском сиденье коляски, выпрямив спину и сложив на коленях руки в дорогих перчатках из тонкой кожи. В черном платье, которое оживлял только скромный золотой медальон, она выглядела как молодая леди, выехавшая на прогулку в сопровождении своего грума. Но истинное отношение Джесси к Лукасу выдавал игравший на ее щеках яркий румянец. Она вспыхивала каждый раз, когда их взгляды встречались и между молодыми людьми как будто пробегала искра.
      Лукас украдкой любовался Джесси, мягким овалом ее лица, нежной линией щек, точеным изгибом губ. Но он не допускал и мысли о том, что между ними может возникнуть физическая близость, хотя испытывал к Джесси непреодолимое влечение. С каждым днем он все труднее сопротивлялся тяге к ней.
      – Может быть, нам все же не стоит ехать на побережье? – спросил он.
      Джесси туже завязала атласные ленты своей черной шляпки под подбородком. Она не сводила глаз с дороги, стараясь не смотреть на Лукаса.
      – Даже если нас увидят, никто не заподозрит ничего дурного.
      – Вы так думаете?
      – Я устала постоянно жить с оглядкой на мнение окружающих.
      Ветер трепал выбившийся из-под шляпки золотистый локон Джесси. Над сверкающим в лучах солнца морем с криком кружились чайки. Лошади быстро бежали по узкой дороге, ведущей в Бухту кораблекрушений.
      Они оставили коляску недалеко от руин дома Граймза и направились к берегу, где высились песчаные дюны.
      На золотистом песке, усыпанном обломками потерпевшего кораблекрушение кеча, валялись доски, палки, клочья парусов, канаты и коричневатые морские водоросли, которые гнили под жарким солнцем. По берегу уже бродили нищие оборванцы, собиравшие то, что выбросило море.
      Джесси присела на ствол поваленного дерева, а Галлахер подошел к самой воде. Стоя у кромки мокрого песка, который лизали волны, он окинул взглядом бухту. Джесси захотелось подойти к нему, обнять сзади за талию, прижаться щекой к его мускулистой спине. Но она не могла позволить себе так расслабиться. Сидя на бревне, Джесси поигрывала со своим медальоном, который родители подарили ей еще в детстве.
      Время шло, над их головами парили чайки, широко расправив крылья, солнце ярко светило над спокойным морем. Крики птиц смешивались с мерным гулом морского прибоя.
      – Недалеко от нашего дома располагалась бухта, очень похожая на эту, – неожиданно заговорил Лукас, погрузившись в воспоминания о родных краях. – На ее берег волны тоже постоянно выбрасывали обломки затонувших кораблей.
      – Как вы узнали, что кеч скоро пойдет ко дну? – спросила Джесси. Она сидела на бревне, обхватив руками колени.
      Лукас повернулся к ней, сдвинув широкополую шляпу на затылок, и Джесси вгляделась в его зеленые глаза, исполненные грусти. У нее перехватило дыхание от нежности, которую она испытывала к этому человеку.
      – По скрипу деревянного корпуса корабля. При повышенной нагрузке он издает характерные звуки. Тому, кто провел много времени на кораблях, хорошо знакома такая музыка разрушения.
      – А вы провели много времени на кораблях?
      Лукас пожал плечами.
      – Мой отец владеет корабельной верфью в Ирландии. Я вырос среди судов на берегу моря.
      Джесси убрала упавшую на лицо прядку волос. Лукас снова повернулся лицом к морю. Джесси знала, что все его мысли сейчас о далеком доме.
      – Почему вы уверены в том, что губернатор ни при каких обстоятельствах не помилует вас? – внезапно спросила она.
      Лукас вдруг оцепенел, а потом тяжело вздохнул. Джесси подумала, что он промолчит, предпочтет не отвечать на ее вопрос, но Лукас через минуту снова заговорил.
      – Я убил человека, – глухо произнес он, и его голос испугал Джесси. – Его звали Натан Фицхерберт – майор британской армии. Он приходился кузеном вашей молодой королеве, хотя брак его отца не признавал старый король Георг.
      Джесси похолодела. Лукас сказал «Я убил человека», а не «Меня осудили на каторгу за убийство». Почему?
      – Так вы оказались на каторге за убийство? – сдавленным от волнения голосом спросила Джесси.
      – Нет, – качая головой, ответил Лукас, и на его губах появилась насмешливая улыбка. Джесси не знала, смеется он над собой или над британской судебно-правовой системой. Возможно, Лукас относился с иронией и к тому, и к другому. – Меня сослали на каторгу за участие в деятельности нелегального общества. Я вам уже говорил. У них не оказалось прямых доказательств, что я убил кузена королевы, и тогда они нашли другой предлог, чтобы осудить меня к каторжным работам.
      – А почему вы убили этого человека?
      Лукас помрачнел.
      – Я имел на то причины, – глухо ответил он с непроницаемым выражением лица. – И я нисколько не жалею о содеянном.
      Он подошел к Джесси. Соленый прохладный ветер развевал полы его куртки, под сапогами поскрипывал песок. Джесси встала при его приближении и взглянула ему в глаза.
      – Я не жалею о содеянном, – сказал Лукас. – И все повторил бы снова, если бы у меня был шанс начать все сначала.
      В его глазах зажегся странный, пугающий огонек.
      – Теперь вы понимаете, что вам следует держаться подальше от меня, мисс Корбетт, – посоветовал он.
      У Джесси перехватило дыхание.
      – Я не думаю, что мне следует вас опасаться.
      Лукас бросил на нее удивленный взгляд и попытался улыбнуться.
      – Интересно, на чем зиждется ваша уверенность в том, что я не причиню вам зла?
      Джесси вызывающе посмотрела на Лукаса.
      – Все время я внимательно наблюдала за вами и пришла к выводу, что вы не способны причинить мне зло! – заявила она.
      Он рассмеялся. Вокруг его глаз залегли крохотные морщинки.
      Они шли вдоль берега, ведя неспешную беседу.
      – Надеюсь, вы попросили своего брата подыскать вам нового грума? – спросил Лукас, искоса поглядывая на Джесси.
      Она покачала головой.
      – Я постоянно говорю себе, что мне уже двадцать лет и что мне следует рассказать матери о своей дружбе с Женевьевой. Но меня беспокоит ее реакция на такое известие. Я ужасная трусиха и, наверное, достойна презрения…
      Джесси глубоко вздохнула.
      Они дошли до устья впадавшей в бухту реки и двинулись вверх по ее течению – травянистому берегу, туда, где оставили коляску.
      – Нет, о презрении не может идти речи. – Лукас сдвинул шляпу на макушку и взглянул на почерневшие стены сгоревшего дома, мимо которого они проходили. – Просто вы любите свою мать и боитесь расстроить. Вам хочется, чтобы она гордилась вами. Честность и правдивость дорого обходятся. И только мы сами можем решить, стоит ли нам откровенничать с окружающими.
      Они дошли до старого запущенного сада. Здесь, во влажном тропическом климате, буйно разрослись плющ и другие ползучие растения, задушившие деревья, черные сучья которых теперь выглядели безжизненными. Джесси показалось, что здесь, вблизи сгоревшего дома, царит гробовой холод. Впрочем, у нее подобное чувство возникало всякий раз, когда она приближалась к проклятому месту. Джесси стало не по себе.
      – Говорят, что в сгоревшем доме обитают привидения, – заметил Лукас, останавливаясь у калитки сада. За ним виднелась выгоревшая каменная коробка трехэтажного дома с обвалившейся крышей, со стенами, черными от копоти. – Интересно, что за призрак посещает эти места?
      – Вы ощущаете странный холод? – спросила Джесси.
      Лукас кивнул, настороженно озираясь вокруг. Джесси не верила в существование привидений. Но когда она бывала здесь, рядом с руинами дома, ее всегда охватывало беспокойство. Судя по тревожному взгляду прищуренных глаз, окружающая обстановка тоже произвела на Лукаса неприятное впечатление.
      – А что здесь, собственно, произошло? Отчего сгорел дом? – спросил он.
      Они стояли под раскидистым вязом, который пощадило пламя пожара. Рядом находилась чаша неработающего фонтана. Отсюда хорошо просматривались почерневшие руины дома. Джесси не сводила с них глаз, опершись рукой о ствол дерева. Ей казалось, что она все еще ощущает запах дыма и слышит гул и треск огня.
      – Дом построил Мэтью Граймз, вдовец, приехавший сюда из Сиднея со своим единственным ребенком, дочерью Клер, шестнадцатилетней девушкой. – При упоминании имени Клер Джесси почувствовала, что по ее спине побежали мурашки. – Говорили, что отец души в ней не чаял.
      – Вы произнесли последнюю фразу таким тоном, как будто не верите в его любовь к дочери.
      Джесси пожала плечами.
      – Граймз отличался… – она замялась, подыскивая нужное слово, – суровостью и большим честолюбием. Он хотел, чтобы его дом знали все на острове, и поэтому построил его на берегу, чтобы его усадьбу видели и со стороны моря. Он даже привез массивную дубовую лестницу елизаветинских времен, взятую из какого-то поместья в Англии. Дом действительно выглядел великолепно. Отец не раз приводил меня сюда в детстве.
      Джесси помолчала.
      – И вот однажды утром прислуга нашла Клер лежащей у подножия лестницы со сломанной шеей. Девушка не дышала. Ее отец заявил, что ночью она упала с верхней ступеньки и разбилась.
      Лукас стоял так близко от Джесси, что она могла дотронуться до него, если бы протянула руку. Но она не осмеливалась.
      – У вас есть причины сомневаться в его словах?
      Джесси кивнула:
      – Слуги слышали, как отец и дочь громко ссорились накануне вечером. Граймз узнал, что Клер полюбила каторжника, прислуживавшего в их доме, и грозился добиться его высылки с острова. – Джесси глубоко вздохнула. Она физически чувствовала близость Лукаса, и ей стало трудно дышать из-за исходившей от него энергии и силы. – И тогда Клер сказала отцу, что ждет ребенка от своего возлюбленного – каторжника.
      Джесси почувствовала на себе тяжелый взгляд Лукаса.
      – Так, значит, отец убил ее?
      Джесси прислонилась спиной к стволу ясеня и взглянула на Лукаса.
      – Никто доподлинно не знает. Может быть, он ударил ее в гневе, не собираясь убивать, и она упала с лестницы. А возможно, он намеренно столкнул ее… Если бы всем стало известно о беременности Клер, то общество подвергло бы Граймза позору и бесчестью.
      – Тем не менее люди узнали о том, что Клер ждала ребенка.
      – Слухи о ее беременности все время ходили. Но Граймз слыл жестоким человеком, и слуги боялись говорить открыто о трагическом случае в его доме.
      Лукас поставил ногу на край чаши старого фонтана и, опершись локтем о колено, посмотрел на руины дома.
      – А что стало с возлюбленным девушки? – задался он вопросом.
      – Через несколько дней после гибели дочери Граймз обвинил его в краже столового серебра.
      – И что же произошло дальше?
      – Его повесили.
      Повисла напряженная тишина, лишь слышались крики чаек над заливом да шум волн, накатывающих на песчаный берег.
      – А как возник пожар? – снова задал вопрос Лукас.
      Джесси с трудом продолжала:
      – Через год после ужасных событий, в годовщину казни возлюбленного Клер, случился пожар. Никто не знает, почему загорелся дом. Слуг, как всегда, на ночь заперли в подвальном помещении, но кто-то открыл дверь и всех выпустил. И только оказавшись во дворе, слуги услышали, как хозяин дома барабанит в дверь своей спальни. Как потом выяснилось, кто-то запер его в комнате.
      – И никто из слуг не попытался помочь ему?
      Джесси взглянула на почерневшие проемы окон в стене дома и покачала головой.
      – Старая дубовая лестница, ведущая на второй этаж, пылала как факел, а другого пути наверх не существовало.
      Джесси помолчала. Над их головами, громко щебеча, с ветки на ветку порхала птичка. Джесси некоторое время следила за ней взглядом, поглаживая ладонью кору ясеня.
      – Слуги утверждают, что слышали неистовые крики владельца усадьбы, запертого в пылающем доме, – рассказывала она дальше. – Он громко звал по имени свою погибшую дочь и умолял ее остановить своего возлюбленного, пытающегося якобы убить его.
      Галлахер угрюмо усмехнулся.
      – Не могу сказать, что мне жаль Граймза, – заметил он. – А чей призрак является в доме? Клер?
      Джесси вздохнула.
      – Говорят, что здесь можно увидеть призраки всех трех участников драмы. Печаль, которая исходит от дома, навеяна призраком Клер, холод – призраком Мэтью Граймза, а вот ярость…
      – Ярость насылает призрак повешенного каторжника, – закончил за нее Лукас, снимая ногу с каменного бортика фонтана.
      – Да, вы правы.
      Они стояли, не сводя глаз друг с друга, казалось, целую вечность. Ветерок проносился у них над головами, и по их лицам бегали солнечные блики. Джесси чувствовала, что от Лукаса исходит неведомая опасность. Джесси боялась прежде всего за него самого. Он слишком горд, что недопустимо в его положении. Сердце Джесси болезненно сжалось в груди. Она подавила тяжелый вздох, закусив нижнюю губу, и тут же заметила, что взгляд Лукаса прикован к ее рту.
      Выражение его глаз изменилось. Теперь в них читались желание и страсть, и его чувства передались Джесси. Усилившийся ветер, дувший с моря, трепал ее юбки. Джесси сделала шаг навстречу Лукасу. Он тут же поднял руку, как будто хотел остановить девушку, но она перехватила ее, и Лукас, не в силах больше сопротивляться своим эмоциям, привлек Джесси к себе.
      – Нам нельзя так поступать. Мы совершаем роковую ошибку, – пробормотал он, поглаживая ее бедра.
      Джесси обвила руками его шею.
      – Я знаю, – сказала она, и их губы слились в поцелуе.
      По телу Джесси пробежала жаркая волна, и у нее перехватило дыхание. Ласки Лукаса сводили ее с ума, и вскоре она погрузилась в полузабытье. Она судорожно вцепилась в его плечи и услышала его приглушенный стон. Лукас прижался к ней всем телом, и Джесси задрожала. Ей хотелось, чтобы он овладел ею жадно, страстно, неистово. Она знала, что одних ласк, прикосновений и поцелуев недостаточно, чтобы утолить ее страсть. Джесси не желала думать о последствиях, о том, что будет завтра.
      – О Боже, я хочу тебя, – пробормотал он, прерывая поцелуй.
      Джесси запрокинула голову. Ее шляпка упала на землю, и Лукас, погрузив пальцы в роскошные золотистые волосы Джесси, стал покрывать поцелуями ее шею. Она чувствовала на коже его теплое дыхание. Внезапно он остановился и посмотрел на Джесси глазами, полными отчаяния и страсти.
      – Нет, мы не должны, – простонал он, терзаемый душевной мукой.
      – Не говори так…
      Джесси почувствовала, как ее сердце сжимается от боли.
      – Неужели ты не понимаешь, что сейчас может произойти? – На его скулах ходили желваки. – Ты знаешь, что происходит, когда мужчина хочет женщину?
      – Знаю.
      Его рука скользнула на ее грудь, и Джесси почувствовала ее прикосновение через тонкую ткань платья.
      – Ты уверена? – спросил он, продолжая ласкать ее грудь. – Я хочу дотронуться до тебя, проникнуть во все самые сокровенные уголки твоего тела, до которых еще никто никогда не дотрагивался. Я хочу положить тебя на сочную зеленую траву, задрать твою юбку и проникнуть в лоно. – Пальцы Лукаса начали играть с сосками Джесси сквозь черный атлас платья, и она чуть не закричала от острого незнакомого чувства пронзительного удовольствия. – Я хочу вас, мисс Джесмонд Корбетт, хочу овладеть вами. Овладеть прямо сейчас, здесь. Я грубый человек, ожесточенный жизнью, вы даже не подозреваете, какой огонь сейчас пылает в моей груди.
      Он решил своими словами испугать Джесси, заставить отшатнуться от него. Лукас не понимал, что ее привлекала в нем именно темная сторона. Исходившая от него неведомая опасность завораживала ее, будила воображение.
      – Вы хотите напугать меня, но я не боюсь вас!
      – А следовало бы бояться, мисс Корбетт.
      Она покачала головой и, взяв его руку, прижала к своей вздымающейся груди.
      – Если я и боюсь, то вовсе не вас. Я боюсь прожить жизнь вполсилы, не вкусить всех ее радостей, быть послушной игрушкой в руках общественного мнения. Я чувствую себя самой собой лишь в вашем присутствии.
      Лукас усмехнулся:
      – Значит, не вы сидите каждый вечер за ужином в столовой, где сверкают серебро и хрусталь, и пьете шампанское?
      Сарказм, звучавший в его голосе, удивил Джесси.
      – Нет, я сижу, но мне приходится скрывать свою истинную сущность. И я боюсь, что однажды не выдержу и убегу из дома куда глаза глядят.
      Выражение лица Лукаса смягчилось.
      – Вам не следует выходить замуж за мистера Тейта.
      Джесси отпрянула от Лукаса. Ее лицо омрачилось при мысли о том, что она ни разу не вспомнила о Харрисоне, своем женихе. Казалось бы, она должна испытывать угрызения совести от своего поведения. Но при воспоминании о Харрисоне она чувствовала лишь отчаяние.
      – Разве я могу отказаться от брака с ним? – с горечью пожала она плечами. – Я с детства предназначена ему в жены, а два года назад мы обручились. Он любит меня.
      – А вы любите его?
      Она отвернулась, чтобы он не видел выражения ее лица.
      – Мне бы не хотелось делать ему больно, – вымолвила Джесси.
      – Но ведь если вы выйдете за него замуж, то всю жизнь будете несчастливы.
      – Именно поэтому вы так нужны мне, – с печальной улыбкой прошептала Джесси. – Я хочу узнать другую, более счастливую сторону жизни.
      Он погладил ее по щеке, и она снова взглянула на него. Глаза Лукаса мрачно поблескивали на угрюмом лице.
      – Но между нами невозможны близкие отношения, – покачал он головой. – Вне зависимости от того, выйдете ли вы замуж за Харрисона Тейта или нет.
      У Джесси упало сердце.
      – Посмотрите, к чему приводят подобные связи, – кивнул он в сторону черных стен сожженного дома.
      Завернув за его угол, они прошли по заросшей тропинке вдоль кромки воды к маленькой пристани. Здесь среди зарослей камышей Джесси и Лукас увидели лодку.
      В ее корпусе зияли пробоины, выкрашенные белой краской борта перепачкались грязью и водорослями. Шлюпка принадлежала потерпевшему крушение кечу. Сюда ее, очевидно, прибило штормовым ветром.
      – Посмотрите-ка! – воскликнула Джесси, тронув Лукаса за рукав. – Кто бы мог подумать, что шторм способен занести лодку вверх по течению в устье реки!
      В тихой заводи поверхность реки покрывала легкая рябь. Камыши таинственно шуршали, и лодка чуть покачивалась на воде. Обернувшись, Джесси посмотрела на своего спутника, и выражение его лица не на шутку испугало ее.

      Возвращаясь домой, Джесси открыла калитку сада и увидела Беатрис, которая обрезала с кустов роз завядшие цветы. В одной руке она держала корзинку, в другой – секатор.
      – Джесмонд, – окликнула Беатрис дочь, отвлекаясь от своего занятия, и посмотрела на нее из-под широких полей соломенной шляпы, которую всегда носила в саду, – могу я поговорить с тобой, дорогая?
      Джесси замялась, но все же направилась в розарий, где росли кусты самых разнообразных сортов роз, разведением которых увлекалась Беатрис. Она уделяла им больше внимания, чем собственным детям. И цветы в ее саду редко умирали.
      – Твой розарий выглядит, как всегда, великолепно, – чмокнула Джесси мать в бледную щеку.
      – Правда?
      Слегка наморщив тонкий аристократический нос, Беатрис наклонилась, чтобы срезать завядшее соцветие. Она позволяла садовникам поливать цветник и ухаживать за остальной частью сада и парка, но основные виды работ по уходу за кустами в розарии выполняла сама.
      – Боюсь, что на листьях снова появятся черные пятна от излишней влажности, – озабоченно произнесла Беатрис. – Сейчас идет слишком много дождей.
      Джесси рассмеялась.
      – Не беспокойся, ты так тщательно ухаживаешь за ними, что им не страшна никакая болезнь, – возразила она.
      Беатрис отступила на шаг, чтобы окинуть взглядом весь куст.
      – По моим расчетам, ты уже давно должна быть дома после похорон, – проговорила она, не глядя на дочь.
      – Я решила прогуляться по побережью.
      – Пока ты гуляла, ко мне заезжал капитан Бойд.
      Джесси бросила на мать удивленный взгляд.
      – Капитан Бойд? – переспросила она.
      Лицо Беатрис залилось краской смущения. С румянцем на щеках она выглядела моложе и привлекательнее.
      – Да, капитан фрегата «Отпор». Он сказал, что видел тебя вчера в бухте с женщиной, живущей на мысе Последней Надежды.
      – Ты имеешь в виду Женевьеву Стржецкую? – небрежным тоном спросила Джесси, хотя у нее перехватило дыхание от волнения и страха и сердце учащенно забилось в груди.
      «Я уже не ребенок, – напомнила она себе, – и мне нечего бояться, что меня отлупят или запрут в темной комнате и будут держать несколько дней на воде и хлебе за непослушание». И все же она не смогла заставить себя сказать матери правду.
      – В дороге меня застигла непогода, – объяснила Джесси, пряча глаза, – и Женевьева приютила меня в своем доме.
      – Поверь мне, Джесмонд, – покачала головой Беатрис, – это не та женщина, с которой тебе следовало бы общаться. Что могут подумать люди, если увидят вас вместе!
      Джесси вдруг почувствовала, что ей нечем дышать. Ленты ее шляпки слишком туго завязаны под подбородком, и она нервными движениями развязала их.
      – А что могут подумать люди, когда увидят, что я живу по твоей указке, а не так, как мне самой хочется! – воскликнула она.
      Беатрис с негодованием посмотрела на дочь. Джесси хорошо знала материнский взгляд, выражавший недовольство.
      – Я не понимаю тебя, Джесмонд, и никогда не пойму! Может, Харрисону удастся укротить твой вздорный нрав, когда вы наконец поженитесь.
      Беатрис обиженно поджала губы.
      При мысли о том, что муж постарается «укротить» ее, Джесси охватила паника. «Нет, Харрисон любит меня, – стала убеждать себя она. – А значит, готов принять такой, какая я есть». Но как ни старалась Джесси внушить себе подобную мысль, сомнения поселились в ее душе. Выйдя замуж за Харрисона, она, пожалуй, обретет в лице мужа еще более строгого судью и наставника, чем мать.
      Подняв голову, Джесси бросила взгляд на террасу второго этажа.
      – А где Уоррик? – озабоченно спросила она.
      – Мы обсуждаем очень важный вопрос, Джесмонд, а ты отвлекаешься на посторонние темы, – с упреком заметила Беатрис, но все же ответила на вопрос дочери: – Уоррик уехал не так давно в горы вернуть ослика его владельцам. Я предлагала ему поручить отвести животное слугам, но он не внял моим советам. Уоррик до сих пор не научился вести себя с достоинством, приличествующим человеку его положения, крупному землевладельцу. О Боже, ты только посмотри! – воскликнула она, яростно орудуя секатором. – На кустах уже появились черные точки. Мои розы все же заболели! Теперь с ними придется повозиться.
      Чувствуя, как весеннее солнышко припекает спину, Джесси грустно наблюдала за матерью, обрезавшей заболевший куст роз. Беатрис, казалось, ушла с головой в свое занятие, забыв о проблемах, связанных с детьми. У Джесси стало тяжело на сердце, но она не хотела разбираться в причинах своего плохого настроения.
 
      На ограде из необработанных камней, окружавшей двор небольшого хутора, сидел мальчишка и вырезал ножом дудочку из куска дерева. Он первым заметил Уоррика, приближавшегося на своем гнедом мерине к дому. За ним шел ослик на длинном поводке. Уоррик остановился у дверей дома и взглянул на паренька с давно не стриженой рыжей шевелюрой, с широко открытыми глазами, с любопытством смотревшими на гостя. Пареньку можно было дать как тринадцать, так и семнадцать лет, вероятно, из-за тонких черт его женственного лица. Он без улыбки, не двигаясь, смотрел на Уоррика.
      – Тебя, наверное, зовут Диккен? – осведомился Уоррик вместо приветствия.
      – Да, – буркнул мальчишка и снова сосредоточил все свое внимание на дудочке, которую старательно вырезал ножом.
      Уоррик вдруг подумал, что, быть может, именно этим ножом убили Паркера Джоунса.
      Его кожаное седло заскрипело, когда он поднялся в стременах, выпрямив спину. Где-то неподалеку залаяла собака, солнце сильно припекало.
      – Сестра здесь?
      – Да.
      Уоррик подъехал к каменной ограде и протянул пареньку повод, на котором он вел осла.
      – Спасибо, что выручили, – поблагодарил он. – Возвращаю ваше животное.
      Мальчишка посмотрел на него и пожал плечами.
      – Отвяжите от него веревку, он никуда не уйдет, – попросил Диккен.
      – Охотно верю, осел очень не любит двигаться. – Уоррик отвязал длинную веревку, служившую поводом.
      Паренек усмехнулся, но тут же вновь нахмурился. У Уоррика мелькнула мысль, что Диккен знает, зачем он явился сюда и что ему надо от его сестры.
      Отвязав веревку, Уоррик поворотил коня и хотел спуститься к берегу речки, туда, где впервые встретил девушку, но тут он увидел ее. Она шла по косогору, поросшему сочной зеленой травой и цветущими маргаритками. Длинные стройные ноги, царственная осанка и огненные волосы, в которых играли солнечные блики, так манили Уоррика. Он поскакал ей навстречу. Остановившись, она ждала его приближения.