Тасмания, сентябрь 1840 года
      Джесмонд Корбетт, шурша накрахмаленными юбками, выглянула из открытого окна кареты, любуясь проплывавшими мимо знакомыми пейзажами. Она чувствовала, как сильно бьется от волнения ее сердце. «Скоро, – думала Джесси, исполненная радостного ожидания, – совсем скоро я переступлю порог родного дома».
      Кучер щелкнул кнутом. Звук кнута смешался с топотом копыт и поскрипыванием упряжи принадлежавших брату Джесси серых в яблоках лошадей, которые весело бежали по идущей под уклон накатанной дороге. Изящная карета подпрыгивала на ухабах и раскачивалась из стороны в сторону. За буковой рощей раскинулось открытое пространство с обнажившимися пластами песчаника, и когда Джесси увидела вдали холмистую, тонущую в пышной зелени долину, у нее от волнения перехватило дыхание.
      Два года Джесси находилась вдали от дома. Она ранее ни разу не покидала надолго своих родных и близких и только в далеком Лондоне поняла, как ужасна бывает разлука с теми, кого любишь. Хотя Джесси, конечно, старалась не поддаваться унынию и усердно изучала науки, а также общалась с новыми людьми, набираясь жизненного опыта. И все же каждый день она с тоской и болью вспоминала родной дом. Завидев возвышающуюся над кронами деревьев башенку усадьбы и крышу с вьющимися над трубами дымками, Джесси почувствовала, как у нее затрепетало сердце и на глаза навернулись слезы.
      – Уоррик, – промолвила она, сжав руку сидевшего рядом с ней элегантно одетого молодого человека, – прикажи кучеру остановиться, я хочу выйти и прогуляться до дома пешком.
      Брат бросил на нее удивленный взгляд.
      – Ты хочешь выйти из кареты здесь, посреди карьера?
      Тем не менее он ударил тростью в потолок экипажа, приказывая кучеру остановиться. Посмотрев на придорожный склон, Уоррик обратил внимание на дюжину угрюмых оборванцев – каторжников, вырубавших с помощью кирки, клина и кувалды большие блоки золотистого песчаника в принадлежавшем Корбеттам карьере.
      – Что за странная мысль пришла тебе в голову! – с недовольным видом воскликнул Уоррик.
      – Отсюда открывается чудесный вид на усадьбу, – объяснила Джесси, распахивая дверцу остановившейся кареты.
      – Значит, ты действительно скучала по дому? – спросил Уоррик, и его губы тронула улыбка. – А я думал, что ты мечтаешь поскорее вылететь из родного гнезда.
      Не дожидаясь, когда ей помогут, Джесси подхватила юбку своего розового платья и спрыгнула на землю.
      – Мне действительно очень хотелось учиться в Лондоне, – заметила она, – но я совсем не стремилась покинуть Тасманию. Разве тебя самого никогда не одолевали противоречивые желания?
      Улыбка исчезла с лица Уоррика, и в его глазах промелькнуло выражение грусти.
      – Нет, никогда. Я вообще уже много лет не испытываю никаких желаний.
      У Джесси защемило сердце от признания брата.
      Он ловко спрыгнул на землю и зашагал рядом с ней. Джесси заметила, что Уоррик за то время, что они не виделись, повзрослел, стал выше ростом и шире в плечах. Сейчас ему уже двадцать два года. Стройный, прекрасный, златокудрый, он напоминал одного из ангелов Боттичелли. Правда, подобное сходство исчезало, когда на его чувственных губах появлялась усмешка, а в таинственной глубине серых глаз загорался огонек.
      Брат и сестра замолчали, уйдя каждый в свои мысли. Установившуюся тишину нарушали лишь лязгающие звуки металла, ударяющегося о камень, и треск раскалывающегося песчаника. В сентябрьском воздухе чувствовался сильный запах пыли и пота, смешанный с ароматом эвкалипта. Джесси украдкой бросила взгляд на склон, где гнули спины каторжники, монотонно поднимая и опуская кирки.
      Она родилась и выросла здесь, в колониях, поэтому вид преступников не мог потрясти ее. Такое зрелище пугало лишь недавно прибывших из Англии переселенцев, а для местных жителей оно стало такой же неотъемлемой частью тасманийского пейзажа, как обширные стада овец или бескрайние поля колосящейся пшеницы. Каторжники приносили доход свободным обитателям острова. Здесь их чаще всего называли «казенными людьми», потому что слово «преступник» или «каторжник» казалось оскорбительным и унижало больше, чем кандалы, сковывавшие их запястья и лодыжки, или плетки и кнуты, которыми их стегали. Впрочем, как бы ни называли тех, кто работал в карьере, их незавидное положение оставалось неизменным.
      Джесси обратила внимание на одного из каторжников, стоявшего у подножия склона. Он выпрямился, и она заметила, что его обнаженный торс лоснится от пота, а лицо с правильными чертами сохраняет суровое выражение. Должно быть, он ирландец, подумала Джесси, всмотревшись в его скуластое лицо, обрамленное черными как ночь волосами. На вид парень был не старше Уоррика. На мгновение глаза Джесси и молодого каторжника встретились, но ирландец тут же отвел взгляд в сторону. Стоявший рядом с ним человек похлопал его по плечу и что-то сказал. Ирландец в ответ отрицательно покачал головой.
      Джесси выросла среди каторжников: они прислуживали в доме ее родителей, работали на конюшне. Даже ее учитель танцев относился к их числу. Она никогда не задумывалась над их судьбой. Но сегодня опустошенный взгляд незнакомца и угрюмое выражение его лица внезапно потрясли ее. Возможно, теперь, после долгой разлуки с родным домом, она могла понять его. Мысли о погубленной жизни несчастного человека наполнили душу Джесси горечью.
      – Что вы строите? – спросила она брата, чтобы отвлечься от печальных мыслей.
      – Я хотел расширить помещение конюшен, – тяжело вздохнул Уоррик. – Но мама решила обнести кладбище новой каменной оградой, и поэтому моим планам не суждено сбыться. По крайней мере в ближайшем будущем.
      Джесси засмеялась.
      – Как видно, мама верна себе!
      Уоррик бросил на сестру удивленный взгляд.
      – Неужели ты надеялась, что она изменится за время твоего отсутствия?
      – Я думала, что после смерти папы… – Джесси не договорила, комок подступил у нее к горлу.
      Мысли о невосполнимой утрате, которую понесла ее семья, до сих пор причиняли ей боль. Когда Джесси отправлялась на учебу в Англию, Ансельм Корбетт провожал ее полный сил и пышущий здоровьем. Ему едва перевалило за пятьдесят, и он по-прежнему отличался неуемной энергией. Ансельм умер внезапно, от сердечного приступа, через три недели после отъезда дочери, однако Джесси узнала о его смерти только через шесть месяцев. Ей до сих пор не верилось, что она не увидит отца, переступив порог построенного им усадебного дома.
      – Мама ничуть не изменилась, – заверил Уоррик сестру. Разговаривая с ней, он с бесстрастным выражением лица следил за тем, что происходит в карьере. – Она выполняет свои обязанности вдовы с той же неукоснительностью, с какой играла роль верной жены и строгой матери.
      – Будь снисходительнее к матери, Уоррик. Вскинув голову, он бросил на сестру сердитый взгляд.
      – А разве она сама когда-нибудь относилась к нам снисходительно, сестренка?
      – Конечно! Ты же прекрасно знаешь, что она любит нас. В памяти Джесси сохранились воспоминания о том, как мама пела ей колыбельные песни.
      – Да, но ее любовь беспощадна и неумолима, – заметил Уоррик.
      – Она желает нам только добра. Ведь все матери стремятся к тому, чтобы их дети были счастливы.
      Уоррик хотел что-то ответить, но тут за их спиной раздалось громкое ржание. Обернувшись, брат и сестра взглянули на привязанного к карете великолепного чистокровного жеребца с благородным изгибом шеи, ухоженными гривой и хвостом и мощными бедрами. Его звали Ураган. Это был гунтер, верховая лошадь, тренированная для охоты. Джесси купила ее по просьбе брата в Лондоне и привезла с собой в качестве подарка. При виде жеребца настроение Уоррика явно улучшилось. Угрюмый огонек в его глазах потух.
      – Ты справилась с моим поручением, Джесс, какой роскошный скакун, – улыбнулся Уоррик. – Ты прекрасно разбираешься в лошадях и сделала правильный выбор. Я знал, что могу положиться на тебя. Жеребец даст отличное потомство, моим табунам вскоре будет завидовать весь остров.
      Джесси внимательно вгляделась в сияющие глаза брата.
      – Ты собираешься использовать его как охотничью лошадь? – осторожно спросила она.
      – Конечно, ведь он гунтер, не так ли? Почувствовав, что ей внезапно стало нечем дышать, Джесси ослабила узел, на который завязала ленты шляпки под подбородком.
      – Лошадь очень норовистая, у нее дурная привычка… Но Уоррик не дал ей договорить.
      – Не беспокойся, я сумею управиться с ней, – засмеялся он.
      – Я должна сказать тебе, что…
      – Давай поговорим вечером. А сейчас я предлагаю вернуться в экипаж. Мама будет очень недовольна, если мы задержимся в пути.
      Взяв сестру под руку, Уоррик хотел увлечь ее к карете, но Джесси решительно остановилась.
      – Уоррик, мне необходимо рассказать тебе кое-что об Урагане, прежде чем ты сядешь на него верхом.
      Уоррик усмехнулся:
      – Чего ты боишься? Того, что я упаду с него и сломаю свою драгоценную шею? Да, конечно, в таком случае тебе не позавидуешь. Мама обратит на тебя всю свою энергию и попытается заставить стать такой, какой ей хочется видеть своих детей.
      У Джесси сжалось сердце, и она слабо улыбнулась, стараясь отогнать тяжелые мысли.
      – Но ведь в общении с тобой я могу оставаться такой, какая я есть на самом деле, правда?
      Лицо Уоррика просияло улыбкой.
      – Конечно, сестренка.
      Они взялись за руки и переплели пальцы так, как когда-то в детстве.
      – Как хорошо, что я снова вернулась домой! – воскликнула Джесси, окидывая взглядом знакомый пейзаж – зеленые поля, долину реки, воды которой все еще сохраняли коричневатый цвет после обильных весенних дождей, поросшие лесом склоны холмов на горизонте. – Здесь так красиво.
      Уоррик покачал головой, с улыбкой глядя на сестру.
      – Я подозревал, что ты привязана к дому больше, чем я.
      Джесси сделала глубокий вдох, наполнив легкие свежим ароматным воздухом, и заявила:
      – Я считаю Тасманию одним из самых красивых мест на земле и мечтаю прожить здесь всю жизнь.
 
      Кирка в руках Лукаса Галлахера размеренно взмывала вверх и снова вонзалась в породу. Он чувствовал, как ритмично напрягаются и расслабляются его мышцы. Лукас уже привык к монотонному труду, приобретя за долгие годы сноровку. Его руки загрубели и покрылись жесткими мозолями, переставшими наконец кровоточить. Он работал машинально, не тратя лишних усилий и не отвлекаясь. Тяжелые мысли перестали мучить его.
      Галлахер давно уже освоился на каторге. Прежде чем его прислали в имение Корбеттов, он работал на рудниках, скованный со своими товарищами по несчастью одной цепью. Ему волей-неволей пришлось приспособиться к невыносимым условиям жизни – к тяжелым, весившим тридцать фунтов ножным кандалам, мучительному голоду и изнурительному холоду.
      Теперь ему жилось намного лучше. Галлахеру удавалось выспаться, рабочих в имении неплохо кормили, и он физически окреп. Лукас ритмично работал, без видимых усилий поднимая и опуская кирку. Весенний ветерок сушил пот на его разгоряченном лице. Мысли Лукаса витали далеко отсюда.
      Несмотря на то что работать в имении намного легче, чем в рудниках, Лукас Галлахер никак не мог смириться со своим положением каторжника. Сознание, что у него есть хозяин, который вправе распоряжаться им, словно вещью, тяготило его невыносимо. Лукаса в любой момент могли подвергнуть позорному наказанию – избиению плеткой, или снова вернуть в рудники, или послать в такое ужасное место, как Порт-Артур и остров Норфолк, где каторжники намеренно совершали убийство и попадали на виселицу, заканчивая таким образом свое жалкое существование. Смерть они считали предпочтительнее ужасной жизни в настоящем аду.
      Когда-то Галлахер полагал, что, отбыв на каторге лет семь, он, хорошо и честно выполняя работу, сможет получить досрочное освобождение. Но вскоре понял, что для такого преступника, как он, не существовало досрочного освобождения. Каторга ломала человека, подавляла его личность, превращала в грубого жестокого зверя. Живя в нечеловеческих условиях, Лукас чувствовал, как постепенно теряет человеческий облик. Еще один год, проведенный на каторге, и он превратится в жалкое существо. Он боялся думать, что с ним будет дальше. Единственным выходом он считал побег. Лукас решил добиться относительной свободы, став слугой в богатом тасманийском доме, а потом бежать. Или погибнуть при попытке к бегству.
      – Посмотри, какой великолепный ирландский жеребец! – услышал он рядом с собой голос Дэниела О'Лири и, обернувшись, увидел своего товарища по несчастью, который не сводил глаз со скачущего по дороге гунтера.
      Ирландец по национальности, как и Галлахер, О'Лири обладал большой физической силой. Крепкого телосложения, мускулистый, Дэниел отличался грубоватыми чертами лица, ярко-рыжими волосами и веснушчатой кожей, обожженной жарким австралийским солнцем. Он попал на каторгу восемнадцать лет назад за убийство собаки судьи-англичанина, Дэниела давно бы уже освободили, но за его дерзкий неукротимый нрав начальство продлевало его заключение. Он не раз пытался бежать. Его ловили и водворяли обратно. В конце концов его приговорили к пожизненной каторге, как и Галлахера.
      Лукас с ухмылкой наблюдал за норовистым горячим жеребцом.
      – Такая лошадка преподнесет еще немало неприятных сюрпризов Уоррику Корбетту, – заявил он. – Ее будет не так-то просто укротить.
      Лукас перевел взгляд туда, где стояли Уоррик и молодая леди. До его слуха доносился грудной выразительный женский голос. Брат и сестра любовались прекрасным пейзажем. Перед ними простиралась долина, в зелени которой пряталась усадьба. Лукас работал в имении Корбеттов всего лишь две недели, но тем не менее хорошо знал, кто именно стоял рядом с Уорриком – Джесмонд Корбетт, сестра нынешнего владельца усадьбы. В возрасте восемнадцати лет она отправилась в Англию, чтобы поступить в Лондоне в привилегированное учебное заведение для женщин. Там в течение двух лет она изучала геологию.
      Лукаса заинтриговало необычное поведение девушки. Судя по тому, как она спрыгнула без помощи слуг с подножки кареты и, запрокинув голову, разразилась звонким безудержным смехом, мисс Корбетт обладала своевольным независимым характером. В отличие от белокурого брата ее нельзя назвать писаной красавицей. Черты ее лица, обрамленного золотистыми волосами, далеки от классического совершенства. И тем не менее Галлахер не мог отвести от нее глаз.
      – Эй, парень, хватит глазеть на леди, лучше полюбуйся жеребцом, – ухмыльнулся Дэниел. – Прекрасные англичанки не для таких, как мы с тобой, приятель.
      Лукас усмехнулся.
      – Чистокровные жеребцы тоже не для нас, Дэн, – поддержал он приятеля, бросив последний взгляд на девушку в розовом поплиновом платье, и, снова берясь за кирку, тихо добавил: – В ней есть какая-то изюминка.
      И тут раздался грубый окрик надсмотрщика. В воздухе свистнула его плетка. Дэниел быстро отошел в сторону, и Галлахер принялся за работу. Когда он снова поднял голову, карета Корбеттов уже скрылась из виду.

      Среди озаренной ярким солнцем зелени газонов и деревьев бежала усыпанная ракушками дорожка. За усадебным парком, в котором росли сикоморы, березы, английские дубы, белые акации, голландские вязы и ясени, тщательно ухаживали. Джесси с детства привыкла к его широким лужайкам, величественным купам деревьев, цветникам и аккуратно подрезанным живым изгородям из цветущего кустарника – роз и сирени. Вернувшись из Великобритании, которую местные колонисты все еще считали своей родиной, она по-новому взглянула на усадьбу и поняла, каких сил стоило ее родителям создать миниатюрное подобие Англии посреди тасманийской дикой природы.
      Ансельм Корбетт в свое время возвел просторный двухэтажный усадебный дом из песчаника. Хотя солнце в Тасмании жжет не так сильно, как в других частях Австралии, лето здесь более жаркое, чем в Англии. Поэтому владелец имения окружил дом кольцом веранды, построенной, правда, не из дерева, как принято в здешних местах, а из песчаника, которая имела окна в форме готических арок. Они придавали дому вид сооружения, походившего на нечто среднее между средневековым монастырем и левантийским замком времен Крестовых походов. Вначале Ансельм назвал свою усадьбу Рейвенкрофт. Однако вскоре он возвел вокруг нее ограду с высокой дозорной башней, чтобы обезопасить свою семью от нападения беглых каторжников, и местные жители окрестили имение Корбетт-Касл. Ансельм не возражал против такого названия. Самолюбию сына владельца одной из обычных ланкаширских фабрик льстило, что теперь ему принадлежали обширные земли и усадьба, достойная называться замком.
      Слушая, как под колесами кареты хрустит ракушечник, Джесси с грустью вспоминала отца. Долгие месяцы, проведенные на корабле, она мечтала о том, что снова увидит отчий дом, представляя себе, как, заслышав шум экипажа, к воротам выбежит мама, хотя прекрасно знала, что Беатрис Корбетт никогда не сделает подобной глупости. Ее мать считала, что мчаться очертя голову навстречу дочери ниже ее достоинства. И когда лошади сделали последний поворот при подъезде к дому, Джесси увидела, что у ворот ее никто не встречал.
      Уоррик поспешно спрыгнул на землю и помог сестре выйти из экипажа. Он заметил грусть в ее глазах.
      – Неужели ты ожидала, что мать выбежит к воротам, чтобы встретить тебя? – спросил он, покачав головой.
      – Нет, конечно. Но как ни глупо, в глубине души я все же ждала, – призналась она, окинув взглядом усадебный дом.
      По лицу Уоррика пробежала тень. Ему, по-видимому, стало жаль сестру, и он тронул ее за локоть.
      – Она с утра с нетерпением ждет тебя, сидя в гостиной. Мама притворяется, что вышивает, но на самом деле ничего не может делать, все валится у нее из рук. Поверь, она очень скучала по тебе.
      – Я знаю.
      Улыбнувшись, Джесси взбежала на крыльцо и распахнула двустворчатые двери. В Англии хозяев и гостей такого великолепного дома непременно встречал бы дворецкий или по крайней мере лакей. Однако найти хорошую прислугу в Тасмании – нелегкое дело. Из лондонских карманников и ирландских преступников выходили никудышные дворецкие.
      Торопливые шаги Джесси гулким эхом отдавались в отделанном черно-белым мрамором вестибюле. Несмотря на внешнее сходство дома со средневековым замком, по своему внутреннему устройству он напоминал античную виллу. Два его главных коридора образовывали крест. Один из них, центральный, более широкий, соединял парадную дверь и черный ход, а другой, шедший с востока на запад, – две лестницы, расположенные в крыльях здания, – главную, из полированного дерева, и черную, которой пользовались слуги.
      Гостиная, расположенная в северо-восточном крыле здания, имела высокие окна, сквозь которые, если бы не постоянно прикрытые ставни, в помещение проникали бы лучи утреннего солнца. Отделанная розовым деревом, со стенами, обитыми парчой с цветочным узором, эта комната имела главное украшение – стоявшее на мраморной каминной полке большое зеркало в массивной позолоченной раме. Именно здесь Беатрис обычно занималась рукоделием. Переступив порог, Джесси сразу же увидела мать, одетую в траурное платье из черного шелка. Она сидела на старинном диване, изготовленном еще в конце прошлого века. На ее коленях лежали пяльцы с вышивкой.
      В молодости Беатрис Корбетт блистала красотой. Стройная фигура и правильные приятные черты лица привлекали многих поклонников. Беатрис всегда одевалась с безукоризненным вкусом и появлялась на людях безупречно причесанная и опрятная. Хотя ее фигура после нескольких родов утратила свою стройность, а от пережитых горестей и волнений вокруг рта залегли морщинки, она и сейчас сохранила свою привлекательность.
      Увидев дочь, Беатрис отложила в сторону рукоделие. В ее серых глазах блестели слезы.
      – Ну наконец-то, Джесмонд! Я уже начала волноваться. В последнее время на побережье дуют опасные ветры. Я боялась, что с твоим кораблем может что-нибудь случиться.
      Положив на столик у двери шляпку, перчатки и сумочку, Джесси подошла к матери и пожала ее ухоженную руку. Ее слова удивили девушку. Впервые в речи матери Джесси услышала намек на страшную трагедию, пережитую Беатрис Корбетт, которая стала причиной постоянного беспокойства Уоррика и бесцельного бунта против жизненных обстоятельств. Однако о ней никогда не говорили в семье Джесси.
      – Плавание прошло замечательно, мама, без всяких происшествий. Мы с Уорриком немного задержались по пути в усадьбу, я попросила остановить экипаж, чтобы полюбоваться пейзажем. Мне очень нравится вид, открывающийся с дороги на долину и наш дом. Прости, если мы заставили тебя волноваться.
      Беатрис с улыбкой покачала головой:
      – Мне следовало догадаться, что тебе захочется остановиться в пути. Я очень рада, что ты наконец вернулась.
      Беатрис сжала пальцы дочери в избытке чувств, а затем быстро встала и порывисто обняла ее. Джесси ощущала, как сильно бьется сердце матери от волнения и радости, и вдыхала с детства знакомый аромат душистого, пахнувшего сиренью талька, которым пользовалась Беатрис. Наконец Беатрис выпустила дочь из объятий и снова опустилась на диван.
      Джесси внимательно наблюдала за матерью. Она знала, что в доме никогда никто не обмолвится о своих чувствах. В семье всегда молча переживали разлуку, утраты и трагедии, стараясь скрывать эмоции. Так требовало английское воспитание, предписывавшее всегда оставаться сдержанным и внешне спокойным вне зависимости от жизненных обстоятельств. Корбетты привыкли прятать от чужих глаз душевную боль, гнев и горе. По их мнению, такое поведение – признак не только английского стиля жизни, но и истинного человеческого благородства. Живя на краю земли, среди английских преступников, ирландских мятежников и их отпрысков, они считали, что необходимо вести себя осторожно и подавлять проявление чувств.
      – Я хочу устроить праздник в честь твоего возвращения домой, – поведала Беатрис, не отрывая глаз от рукоделия. – А в следующем месяце мы официально представим тебя местному обществу. Я настоятельно прошу тебя, Джесмонд, умерить свой пыл и хорошенько отдохнуть. Никаких поездок по окрестностям, никаких изучений скальных пород или новых видов местных орхидей. Тебе нужно время, чтобы восстановить силы после долгого путешествия.
      – Я не чувствую усталости, мама, – возразила Джесси, присаживаясь на низенькую скамеечку возле ног матери. – Мне не хочется отдыхать.
      – Истинной леди необходим отдых после столь напряженной поездки. Твои сестры прислушивались к моим советам.
      Джесси с детства привыкла к тому, что мать постоянно сравнивала ее с двумя сестрами, которые уже умерли. И ее сравнение всегда было не в пользу Джесси, хотя она старалась во всем походить на них и не огорчать маму.
      – Я пригласила сегодня к нам на ужин Харрисона и Филиппу, – продолжала Беатрис, сосредоточенно вышивая узор. – Харрисон скучал по тебе. Он с нетерпением ждет новой встречи.
      Харрисон Тейт – ближайший сосед Корбеттов и лучший друг Джесси – унаследовал пять лет назад в возрасте девятнадцати лет огромное состояние своего отца, став самым богатым человеком в колонии. В детстве Харрисон, его младшая сестра Филиппа, Уоррик и Джесси часто играли вместе. Два года назад, когда Джесси исполнилось восемнадцать лет, Харрисон сделал ей предложение, и они объявили о своей помолвке.
      Впрочем, помолвка – всего лишь формальность, поскольку Ансельм Корбетт и Малком Тейт, отец Харрисона и Филиппы, давно уже договорились породниться. По их договору Уоррик должен жениться на Филиппе, а Харрисон – на Джесмонд. Джесси с детства знала об их договоренности и спокойно относилась к тому, что ей предстояло стать женой Харрисона. Однако она попросила своего жениха отложить свадьбу и разрешить ей отправиться на учебу в Лондон. И он пошел ей навстречу. Беатрис не одобрила поведения дочери, назвав его глупым упрямством. Более того, Харрисон с улыбкой обещал через два года встретить корабль, на котором будет возвращаться Джесси, стоя по колено в воде и держа в руках букет алых роз и обручальное кольцо. Джесси сочла его слова за шутку и весело рассмеялась. Воспитанный в духе английской сдержанности, всегда серьезный, Харрисон, конечно, не смог бы пойти на такой шаг. Он не привык демонстрировать свои чувства.
      – Харрисон хотел поехать вместе с Уорриком в порт, чтобы встретить тебя, но я отговорила его, – сообщила Беатрис, как будто прочитав мысли Джесси.
      – Отговорила? Но почему? Беатрис подняла глаза на дочь.
      – Я считаю, что твоя встреча с женихом должна состояться в более… официальной обстановке.
      Джесси расхохоталась.
      – Ты говоришь о Харрисоне так, – ответила она, немного успокоившись, – словно он чужой малознакомый человек и при общении с ним я должна вести себя чопорно и соблюдать светские манеры. Не забывай, мама, что он, будучи сопливым мальчишкой в коротких штанишках, играл со мной, когда я еще лежала в колыбели.
      – Я не помню, чтобы Харрисона когда-нибудь видели сопливым мальчишкой. По-моему, ты путаешь его с Уорриком. И не смейся, пожалуйста, Джесмонд! – Беатрис бросила на дочь сердитый взгляд. – Ты уже далеко не ребенок, и Харрисон Тейт ожидает, что ты будешь вести себя как порядочная юная леди.
      Джесси вдруг расхотелось смеяться. Ее охватило беспокойство. Встав со скамеечки, она подошла к высокому окну и выглянула в сад. Все окна в доме наполовину прикрывались ставнями снаружи на случай, если на усадьбу нападет банда беглых преступников или мародерствующих аборигенов. Хотя туземцев давно уже усмирили, а беглые каторжники не представляли такой серьезной угрозы, как раньше, Беатрис продолжала соблюдать меры предосторожности, помня о понесенных утратах и жертвах насилия.
      Но и о случившейся семейной трагедии в доме старались не упоминать.
      Джесси приоткрыла створки окна и шире раздвинула ставни. За огороженным садом она увидела прямоугольные здания ферм. Справа от них находился пруд, образовавшийся на месте ямы, из которой добывали глину, чтобы делать кирпичи для сооружения амбаров, сараев и других хозяйственных построек в усадьбе. За прудом располагалось фамильное кладбище, окруженное новой оградой, которую Уоррик возвел по настоянию матери. Джесси не могла разглядеть из-за деревьев, стоит ли памятник на могиле отца. Ансельма Корбетта похоронили рядом с его сыновьями и дочерьми. Джесси решила, что позже сходит на могилу отца.
      – Прикрой плотнее ставни, Джесмонд, от прямых солнечных лучей может выгореть ковер, – попросила Беатрис.
      – Хорошо, мама.
      Джесси уже хотела выполнить просьбу матери и отойти от окна, но ее внимание привлекло еще одно кладбище. Оно находилось рядом с бараками, в которых жили работавшие в имении каторжники, число их могил увеличивалось с каждым днем. Погребенных насчитывалось уже более дюжины, над их холмиками возвышались простые деревянные кресты.
      – Джесмонд, не забудь о ковре, – напомнила Беатрис, и Джесси наконец прикрыла ставни.
      Пока мать переодевалась к ужину, Джесси вышла из дома немного прогуляться. Заходящее солнце отбрасывало длинные тени. Поколебавшись, девушка направилась по аккуратно подстриженной лужайке к пруду. Большинство семей крупных землевладельцев, живущих в округе, хоронили своих родственников на церковном кладбище в Блэкхейвен-Бей. Но Корбетты не принадлежали к их числу. Церковь в Блэкхейвен-Бей, возведенная на высоком живописном, открытом всем ветрам холме, возвышалась над морскими просторами, а Беатрис Корбетт ненавидела море.
      Подойдя к родовому кладбищу, Джесси увидела новые каменные столбы ворот, на которые еще не успели навесить решетки. Здесь, вдали от моря, Ансельм Корбетт хоронил своих сыновей и дочерей, стараясь, чтобы ничто не напоминало его жене о той трагедии, которая произошла с их первенцем. Увидев могилу отца, Джесси почувствовала, как комок подступил к горлу, и судорожно сжала в руке букет из веточек цветущей яблони.
      Ансельм Корбетт умер два года назад, и его могила успела зарасти густой травой. Только теперь, увидев ее, Джесси поверила в то, что отца действительно больше нет на свете.
      Глотая слезы, она опустилась на колени рядом с мраморной надгробной плитой. Легкий ветерок, шелестевший в кронах буковых деревьев, росших у ограды кладбища, доносил запах скошенной травы и яблоневого цвета.
      Два года назад, в день отъезда Джесси, когда отец поцеловал ее в последний раз, тоже цвели яблони. Он не хотел отпускать дочь в Лондон, ему казалась нелепой и даже неприличной мечта Джесси учиться в женском пансионе. Тем не менее Ансельм Корбетт помог дочери исполнить ее заветное желание. Он сломил сопротивление жены, и она в конце концов разрешила Джесси отправиться в Англию.
      Джесси тяжело вздохнула при мысли о том, что больше никогда не увидит отца.
      – Папочка, папа… – прошептала она. – Если бы ты знал, как мне тебя не хватает…
      Она положила на могилу веточки цветущей яблони и закрыла глаза, чувствуя, как по ее лицу неудержимым потоком текут слезы.
      Джесси не знала, как долго она простояла на коленях, предаваясь скорби. Ее вывел из задумчивости шум крыльев вспорхнувшей птицы. Девушка невольно открыла глаза и, обернувшись, увидела стоявшего у входа на кладбище каторжника, прислуживавшего в имении. Он молча наблюдал за ней, держа под мышкой деревянный ящик с инструментами. Несмотря на то что парень сейчас уже оделся в хлопчатобумажную рубашку, заправленную в брюки из грубого холста, и поношенные ботинки, Джесси узнала в нем того голого по пояс каторжника, который привлек ее внимание в карьере. Черноволосый ирландец с приятными чертами лица и тревожным взглядом переминался с ноги на ногу и не отрывал от нее взгляда.
      – Я думала, что на сегодня все работы закончены, – промолвила она, недовольная тем, что ей помешали.
      Ирландец подошел к ней вплотную, и Джесси невольно попятилась к ограде.
      – Здесь еще остались кое-какие недоделки, – кивнул он на ограду. – Я сам вызвался устранить их.
      Он присел на корточки всего лишь в нескольких футах от нее и принялся за работу. Джесси оцепенела, чувствуя, как по ее спине бегут мурашки.
      – Вызвались? – переспросила она.
      – Ну да, вызвался. – На лице каторжника появилась белозубая улыбка, и его глаза цвета морской волны потеплели. – Ребята в бараке тоже удивлялись. Они решили, что я чокнутый.
      Теперь Джесси убедилась, что перед ней действительно ирландец, поскольку его выдавал сильный акцент.
      – Сегодня днем вы работали в карьере, – заметила она.
      – Верно. А завтра я займусь строительством новых конюшен.
      И тут Джесси наконец поняла, куда клонит ирландец.
      – В таком случае вы вовсе не чокнутый, – заключила она. – Заниматься возведением ограды и строительством конюшен намного легче, чем работать в карьере.
      – Вы правы, – усмехнувшись, согласился он и бросил на Джесси взгляд через плечо.
      Выразительное лицо с широкими скулами, прямыми темными бровями и глубоко посаженными глазами, в которых сквозил таинственный свет, понравилось Джесси. Она смущенно отвела взгляд в сторону и принялась рассматривать ограду.
      – А вы умеете делать кладку? – спросила она.
      – Еще бы! Я целый год строил дороги и возводил мосты для ее британского величества. Думаю, что теперь мне все по плечу.
      – Значит, вы прошли настоящую каторгу, в кандалах, – подытожила она, удивляясь тому, что у нее сжалось сердце от его слов.
      Почему она не уходит? Зачем разговаривает с наглым самоуверенным преступником?
      Ветер усилился, возвещая о близости холодной ночи. Джесси взглянула на дом, в окнах которого уже горели свечи. Пора возвращаться, чтобы переодеться к ужину, на котором будут Харрисон и Филиппа Тейт. Но Джесси все еще медлила. Ей хотелось сказать ирландцу несколько слов на прощание, но он молча работал, стоя к ней спиной и как будто забыв о ее присутствии.
      В конце концов Джесси повернулась и зашагала к дому. Она не знала, смотрит ли ирландец ей вслед, но ни на секунду не забывала о нем.

      Харрисон Уинтроп Тейт, одетый в темный фрак, прохаживался перед озаренным мягким вечерним солнцем крыльцом своего усадебного дома в Болье-Холл. Под его ногами хрустел гравий. Харрисона ждала карета с открытой дверцей, запряженная двумя белоснежными лошадьми. Поодаль на дорожке стояла его собака, вилявшая хвостом от нетерпения. По-видимому, она ждала, что хозяин отправится с ней на вечернюю прогулку. Однако его парадная одежда и изящная трость с серебряным набалдашником свидетельствовали о том, что он едет в гости или по делам.
      – Сегодня ничего не получится, старина. – Харрисон остановился рядом с собакой, чтобы потрепать ее по голове. – Ты уж извини.
      Пес вздохнул, улегся на землю и, положив голову на вытянутые лапы, жалобно посмотрел на хозяина.
      Выпрямившись, Харрисон взглянул на свой дом. Здание украшали лишь железные решетчатые парапеты веранды, доставленные на Тасманию из Шотландии. Обычно вид его величественного двухэтажного дома со строгим фасадом, выполненным в георгианском стиле, наполнял его сердце гордостью. Но сегодня Харрисона не трогали красоты архитектуры. Он сгорал от нетерпения. Его захлестнули непривычные эмоции. Он извлек из кармана атласного жилета золотые, украшенные изящной гравировкой часы, которые подарил ему отец в день восемнадцатилетия, и, щелкнув крышкой, взглянул на циферблат. Часы показывали десять минут восьмого, а он намеревался подъехать к дому Корбеттов в семь часов вечера. Харрисон недовольно нахмурился.
      Он уже собирался вернуться в дом и потребовать от Филиппы, чтобы она поторопилась, но тут сестра наконец-то появилась на крыльце в платье из желтой тафты. Ее плечи окутывал шарф из прозрачного тончайшего шелка, над головой она держала раскрытый изящный зонтик с кружевной оборкой. За ней семенила горничная, на ходу поправляя широкую юбку своей госпожи.
      Харрисон вздохнул с облегчением, все еще держа в руках часы. Он хотел дать понять сестре, что недоволен ее опозданием.
      – Не сердись на меня, Харрисон. – Филиппа закрыла зонтик и сунула его под мышку. Затем надела перчатки. – Мы еще не опаздываем, ты прекрасно это знаешь.
      – Я никогда не сержусь.
      – Конечно, ведь ты слишком хорошо воспитан. Ты обычно просто хмуришься и с негодованием смотришь на меня, как строгий судья на преступницу.
      – Откуда ты знаешь, как именно смотрит судья на преступников? – спросил Харрисон, помогая сестре сесть в карету.
      Филиппа обладала способностью улыбаться одними глазами, что отличало ее от всех. Даже он, родной брат, плохо знал ее, можно даже сказать, не знал вообще. Что пряталось за маской ее спокойствия, наигранной скромности и показного послушания?
      – Сколько раз ты успела переодеться, пока я тебя ждал? – спросил Харрисон, усаживаясь рядом с Филиппой.
      – Два раза.
      Она раскрыла свой кружевной зонтик и заслонилась им от знойного австралийского солнца. В отличие от Джесси Филиппа тщательно заботилась о цвете своего лица.
      – Я не уверен, что мы застанем Уоррика в усадьбе, – заметил Харрисон.
      Рука, в которой Филиппа держала зонтик, дрогнула.
      – Почему ты так думаешь? Мне кажется, он обязательно будет присутствовать на ужине, устроенном в честь приезда его сестры, – возразила она ровным голосом, не выдававшим ее волнения, и опустила ресницы, чтобы скрыть обуревавшие ее эмоции.
      Карета тронулась с места, и Харрисон откинулся на спинку сиденья.
      – Будет очень жаль, если Уоррик не увидит тебя сегодня, – высказал он. – Ты удивительно красива в своем наряде.
      Филиппа наградила брата за комплимент улыбкой, озарившей ее лицо, обрамленное легкими каштановыми локонами. Она действительно выглядела сегодня очаровательно. Филиппа с детства знала, что станет женой наследника Корбетт-Касл. Но ее женихов как будто преследовал злой рок. Первоначально она обручилась с первенцем Ансельма и Беатрис Сесилом, а когда тот умер, Филиппа стала невестой Рида, второго по старшинству мальчика в семье. После смерти последнего Филиппа безропотно согласилась с тем, что ее мужем станет Уоррик.
      Однако Уоррик оказался не таким покладистым. Он явно не спешил признавать Филиппу своей невестой. Уоррик должен был сделать ей официальное предложение руки и сердца в день, когда Филиппе исполнится восемнадцать лет. Но дата ее совершеннолетия миновала еще несколько месяцев назад, а Уоррик все не заговаривал о браке.
      Харрисона беспокоило такое поведение Уоррика. Его смущали также мысли о собственном положении. "Хотя он и обручен с Джесси, но два года назад он опрометчиво разрешил ей отправиться на учебу в Англию. И теперь Харрисона мучили сомнения. Какой вернулась Джесси из Лондона? Может, полученное образование наложило на нее отпечаток и коренным образом изменило? Впрочем, Харрисон знал, что Джесси не могла нарушить данное слово. Она не отличалась строптивостью и своеволием, присущими ее брату. И все же он чувствовал себя как-то неуверенно.
      – Ты так судорожно сжимаешь в руках трость, словно хочешь переломить ее, – сделала ему замечание Филиппа. – Последнее время тебя терзали беспокойство и нетерпение. И я знаю их причину. Но я не понимаю, почему ты не отправился вместе с Уорриком в Блэкхейвен-Бей, чтобы встретить Джесси.
      Харрисон бросил на сестру задумчивый взгляд и отвернулся к окну, за которым проплывали знакомые пейзажи. Он действительно хотел поехать вместе с Уорриком в гавань, чтобы увидеть наконец долгожданную возлюбленную. Но когда Беатрис Корбетт стала уговаривать его остаться в усадьбе и наведаться к ним вечером на ужин, Харрисон в глубине души почувствовал облегчение и быстро согласился, боясь собственных эмоций. В гавани, на морском берегу под открытым небом, где бьет прибой и светит яркое солнце, Харрисон мог забыться и отдаться на волю переполнявших его чувств. Сила его страсти могла испугать Джесси и поставить самого Харрисона в неловкое положение. Он не желал демонстрировать свои чувства на публике. В гостиной же Корбеттов, среди холодного мрамора и роскошной парчи, он будет находиться в полной безопасности.
      – Тут нет ничего удивительного, – раздраженно возразил он сестре. – Джесмонд провела на борту корабля несколько месяцев. Я решил, что ей необходимо время, чтобы прийти в себя после столь длительного путешествия.
      Филиппа рассмеялась.
      – Мне, вероятно, действительно понадобилось бы полгода, чтобы прийти в себя после такого плавания. Но Джесси совсем другой человек. Она бодра и неутомима. Ты видел когда-нибудь, чтобы ей требовался отдых?
      Карета тем временем замедлила ход и свернула на аллею, ведущую к дому. Харрисон и Филиппа могли бы дойти до поместья Корбеттов, не используя экипаж – в детстве они так и поступали, – но теперь считали неприличным являться на званый ужин в усадьбу соседей пешком. Харрисон взглянул на сестру со снисходительной улыбкой.
      – Джесмонд – взрослая женщина, Филиппа. А ты говоришь о ней как о девочке-подростке, которую знала когда-то. Она больше не будет лазать по скалам, рискуя сломать себе шею, в поисках образцов редких пород и окаменелостей.
      Филиппа с сомнением покачала головой.
      – Я уверена, что она не изменилась.
      – А я уверен, что Джесмонд стала совсем другой. – Увидев ворота имения, Харрисон почувствовал, как сильно забилось сердце у него в груди. – Ее поведение в юности простительно для молоденькой девушки, но недопустимо для жены такого человека, как я.
      Филиппа, нахмурившись, бросила на брата недовольный взгляд.
      – Неужели ты думаешь, что тебе удастся переделать Джесси? Ведь даже Беатрис Корбетт не сумела.
      Харрисон засмеялся.
      – Не беспокойся. У Джесмонд действительно странные увлечения, но она хорошо воспитанная девушка и будет вести себя, как положено леди.
      Харрисон вышел из кареты и подождал, пока конюх поможет его сестре. Затем Филиппа взяла брата под руку, и они направились к дому. Харрисон сгорал от нетерпения, желая поскорее увидеть девушку, которая должна стать его женой.
      Проходя через сад, Джесси услышала стук копыт и шум подъезжающего экипажа.
      – О Боже, – прошептала она, догадавшись, что гости уже приехали.
      Подхватив юбки, она побежала к дому. На усыпанной гравием подъездной дорожке Джесси увидела высокого стройного джентльмена в цилиндре и фраке и изящно одетую даму с кружевным зонтиком. Экипаж, в котором они приехали, тем временем двинулся в сторону конюшен.
      – Джесси! – обернувшись, воскликнула гостья.
      На изящный наряд Филиппы, сшитый из желтой тафты, и белую манишку Харрисона падали последние лучи заходящего солнца. Джесси два года не видела друзей детства, и ее сердце наполнилось радостью, затмившей собой скорбь и печаль, которые она испытала на могиле отца.
      Расправив выпачканную могильной травой юбку, Джесси распахнула объятия и бросилась к Тейтам. Филиппа со звонким смехом устремилась ей навстречу.
      – Ты совсем не изменилась, Джесси! Как я рада, что ты наконец вернулась! – воскликнула она.
      Девушки крепко обнялись. Отстранившись немного, Джесси внимательно взглянула на подругу. Она тоже почти не изменилась за два прошедших года. Филиппа, всегда тихая, спокойная, сдержанная и скромная девушка, обладала теми качествами, которых Джесси, по ее мнению, не хватало в жизни.
      – Я тоже очень счастлива, что наконец-то вернулась домой!
      – С возвращением, Джесмонд, – промолвил Харрисон, выступая вперед. Подойдя к Джесси, он взял в свои ладони ее руки и заглянул ей в глаза.
      Высокий ростом и тоньше в кости по сравнению с Уорриком, Харрисон всегда держался самоуверенно, исполненный чувства собственного достоинства, воспитанного в нем с детства. Джесси улыбнулась, разглядывая знакомые черты лица – тонкий аристократический нос, серые глаза, аккуратно подстриженные усики и бакенбарды. На мгновение ей показалось, что она никуда не уезжала из родного края.
      Харрисон всегда называл ее полным именем – Джесмонд, даже в детстве. Она как-то давно, много лет назад, летом накануне гибели Сесила, спросила его, почему он не зовет ее, как и все, – Джесси. Стоял теплый солнечный день, и они играли на усыпанном галькой берегу в Блэкхейвен-Бей. Тринадцатилетний Харрисон свысока посмотрел на девятилетнюю Джесси, стоя рядом с ней по колено воде.
      – Джесси – мужское имя, – с серьезным видом заявил он. – Так нельзя называть девочку. Ты и без того ведешь себя порой как мальчишка.
      – Неправда! – воскликнула Джесси и сильно толкнула его руками в грудь. Харрисон закачался и, потеряв равновесие, упал в набежавшую волну.
      – Ну что я говорил! Девочки не толкаются и не дерутся. Они послушные и не спорят со старшими.
      Но Джесси оставалась заядлой спорщицей. Харрисон же упорно продолжал называть ее Джесмонд.
      – Ты совсем не изменился, Харрисон, – произнесла она. – Тебе еще не надоело называть меня полным именем?
      Он засмеялся, и Джесси подумала, что вот сейчас он обнимет ее, как сделала его сестра. Но Харрисон вел себя, как всегда, сдержанно и лишь крепче сжал ее пальцы в своих ладонях. Его взгляд, устремленный на Джесси, выражал торжественность и строгость. Джесси внезапно охватила робость. А что, если сейчас он поцелует ее? Но Харрисон внезапно выпустил ее руки и отступил.
      – Ты, наверное, ходила на могилу отца, – промолвил он, взглянув в ту сторону, откуда пришла Джесси. – Поверь, я очень сочувствую твоему горю.
      – Спасибо, Харрисон, – прошептала Джесси, чувствуя, как комок подступает к горлу.
      Она еще не готова говорить о своей утрате. Во всяком случае, с Харрисоном. Она знала, что в его присутствии ей следовало вести себя сдержанно и казаться сильной и невозмутимой. Одним словом, Джесси должна скрывать свои истинные чувства.
      Пока Беатрис здоровалась с гостями и усаживала их в большой, украшенной лепниной гостиной, где стояли беломраморный камин, персикового цвета диваны, обитые дамастом, и французская мебель орехового дерева, Джесси успела переодеться. Спустившись к гостям, она поняла, что Уоррик еще не появлялся.
      – Где он ходит? – недовольным тоном прошептала Беатрис, когда слуга объявил, что ужин подан.
      – Не беспокойся, он обязательно придет, – успокоила ее Джесси, понизив голос. – По-видимому, он где-то задержался по делам.
      Ноздри Беатрис раздувались от еле сдерживаемого гнева.
      – Его братья никогда не вели себя столь возмутительным образом!
      Джесси глубоко вздохнула. Подобные замечания матери всегда больно ранили ее сердце. Сесил, Рид, а также две ее старших сестры, Кэтрин и Джейн, умерли в подростковом возрасте и оставили по себе память как о послушных, смирных детях с уравновешенным характером. Их смерть являлась источником постоянной печали Беатрис и ее сетований на судьбу. Ее огорчало, что из шести детей в живых остались только двое младших, самых бестолковых и неудачных.
      – Не переживай, мама, – повторила Джесси. – Уоррик непременно приедет, он просто немного запаздывает.
      Беатрис разгладила свою юбку из черного шелестящего бомбазина, расшитого бисером.
      – Его поведение просто возмутительно, – не унималась она.
      Джесси не успела возразить матери, как к ним подошел Харрисон и, предложив опереться на его руку, повел хозяйку дома в столовую. Обе девушки последовали за ними.
      Джесси уже успела поспорить с Харрисоном, которому она пыталась доказать, что девочки должны получать такое же образование, как и мальчики, и доесть суп, когда наконец появился Уоррик.
      – Ты не права, – возражал ей Харрисон. – Я охотно признаю, что среди женщин порой встречаются даровитые и очень умные особы, но факт остается фактом: большинство представительниц прекрасного пола не способны и не склонны к наукам. Введение обязательного образования для них – пустая трата государственных средств.
      – Склонность и способность к обучению проявляются постепенно. Чем образованнее женщина, тем большую тягу к наукам она испытывает, – возразила Джесси, непреклонно отстаивая свою точку зрения.
      Харрисон покачал головой.
      – Женскую натуру невозможно изменить, Джесмонд. Да и зачем ее менять? Вы, милые дамы, достойны нашего восхищения и обожания.
      Харрисон хотел сделать комплимент дамам, но его слова рассердили Джесси. Ее лицо вспыхнуло от досады.
      – Беда в том, сестренка, что ты не учитываешь основной закон, по которому живет наше общество, – раздался с порога голос Уоррика. Он стоял в дверном проеме столовой, прислонившись к косяку. В его руке поблескивал стакан с бренди. – Миром правят мужчины. Только за ними признается право вносить вклад в развитие общества. Что же касается женщин, то им отводится роль благодарных восторженных наблюдательниц. Они призваны украшать мир и, конечно, производить потомство.
      – Уоррик, – ледяным тоном промолвила Беатрис, буравя сына сердитым взглядом, – может быть, ты соблаговолишь сесть за стол? Сейчас подадут горячее.
      – С удовольствием, – согласился Уоррик, залпом осушив свой стакан.
      Джесси с недоумением наблюдала за братом, который сел во главе стола, на свое обычное место. Его волосы взлохматились, шейный платок сбился набок. Все понимали, что не дела задержали Уоррика. Он преднамеренно опоздал на ужин. Но что за причина его столь неучтивого поведения? Джесси окинула взглядом присутствующих. На лице матери читалось недовольство, на скулах Харрисона ходили желваки, и только Филиппа хранила обычное спокойствие. Внезапно Джесси поняла, почему ее брат вел себя столь возмутительно.
      Тем временем Филиппа, стараясь сгладить неловкость, завела светскую беседу, обходя взрывоопасные темы. Слуги быстро убрали суповые тарелки со стола и подали второе горячее блюдо. Постепенно Джесси ощутила, как в ее душе зарождается и крепнет тяжелое чувство, похожее на ревность. Она поняла, что именно испытывает, лишь после того, как ужин закончился и дамы перешли в гостиную, предоставив джентльменам возможность остаться за столом, чтобы поговорить за бокалом портвейна и выкурить сигару.
      Уже готовясь ко сну, Джесси выглянула на веранду и заметила, что ее брат стоит у парапета напротив своей комнаты. Уоррик смотрел куда-то в темноту, окутывавшую парк и окрестности усадьбы. Джесси открыла застекленную дверь своей спальни, и в ее комнату ворвался свежий ночной воздух. Дрожь пробежала по телу девушки, и она плотнее укуталась в шаль, накинутую поверх ночной рубашки. После недолгого колебания Джесси подошла к брату.
      – Я испортил ужин, устроенный мамой в честь твоего возвращения домой, – промолвил он, не глядя на сестру. – Ты хочешь, чтобы я попросил у тебя прощения?
      – Нет.
      Уоррик усмехнулся:
      – В таком случае в чем дело? Почему ты не спишь? Джесси глубоко вздохнула.
      – Я хочу поговорить с тобой о Филиппе. Ты ведь до сих пор не сделал ей предложение, правда?
      – Нет, не сделал.
      – Но от тебя все ждут этого шага.
      – Как известно, сестренка, я никогда не делаю того, что от меня ждут. Во всяком случае, так утверждает наша мать. Я всегда поступаю наоборот.
      Прохладный вечерний ветерок растрепал волосы Джесси, и она убрала рукой упавшую на лицо прядку.
      – Мне всегда казалось, что тебе нравится Филиппа.
      Уоррик вздохнул. В детстве он действительно считался лучшим другом Филиппы. Уоррик всегда насаживал червей на крючок ее удочки и становился на сторону своей подруги, когда та ссорилась с Харрисоном. Но теперь они выросли и все изменилось.
      – Да, она мне нравится, но в отличие от тебя я считаю, что одной симпатии мало для того, чтобы вступать в брак.
      – Ты не должен так говорить. Уоррик невесело усмехнулся.
      – Почему? Потому что в нашей семье не принято говорить о чувствах? Тебе будет неприятно, если я признаюсь, что не люблю Филиппу? Что я хочу испытывать к своей будущей жене не просто симпатию, а подлинную страсть? Не надо притворяться, полагая, что того, о чем стараются не говорить в нашей семье, не существует.
      – Да, но…
      Уоррик резко повернулся и взглянул в глаза Джесси.
      – Ты хочешь сказать, что любишь Харрисона? Она рассмеялась.
      – Конечно, я люблю его.
      – И за два прошедших года ты не передумала выходить за него замуж?
      – Нет. А почему я должна передумать?
      – Потому что ты изменилась за это время, Джесси. Ты больше не ребенок. Неужели ты не понимаешь, что к будущему супругу ты должна испытывать более сильные чувства, нежели дружескую привязанность?
      Джесси с удивлением взглянула на брата. Его слова взволновали ее.
      – Что ты хочешь сказать? Харрисон – истинный джентльмен, спокойный, сдержанный, умеющий владеть собой. Он знает, чего хочет от жизни.
      – Да, он знает, а ты – нет. Неужели ты думаешь, что брак с Харрисоном сделает тебя счастливой?
      Лицо Уоррика, озаренное бледным светом луны, казалось совсем взрослым. Джесси впервые подумала о том, что ее брат, по-видимому, уже умудрен жизненным опытом.
      – Харрисон любит меня, – старалась убедить она брата.
      – Ты права. Он действительно любит тебя. Но не той любовью, какой любил в детстве, когда ты была маленькой девочкой в коротком платьице.
      Джесси вспомнила странное выражение лица Харрисона, с которым он смотрел на нее сегодня вечером, и смутилась. Теперь в присутствии своего жениха она испытывала робость, которая вызывала в ней беспокойство. Отвернувшись от брата, она вгляделась в темноту, окутывавшую сад.
      – Я подошла к тебе, чтобы поговорить о Филиппе.
      – Правда? А мне кажется, что ты хотела побеседовать со мной о своих отношениях с Харрисоном. – Положив руки на плечи сестры, Уоррик повернул ее лицом к себе. – Джесси, пойми, брак – дело серьезное. Не совершай роковой ошибки. Выясни сначала, чего ты на самом деле хочешь. Не иди на поводу у матери и Харрисона.
      – Ты ошибаешься, Уоррик, я действительно хочу выйти замуж за Харрисона, это мое заветное желание.
      Джесси проснулась рано утром и долго не могла понять, где находится и почему кровать и пол не качаются под ней. В конце концов она вспомнила, что лежит не в каюте пассажирского судна, а в своей спальне. Слушая щебет птиц и треск сороки за окном, она рассматривала узор с детства знакомых обоев стены и радовалась тому, что находится дома.
      Сладко потянувшись и встав с постели, она босиком прошла по толстому мягкому ковру, устилавшему пол, к высокой застекленной двери, выходившей на веранду. Распахнув обе створки, она выглянула в парк, залитый утренним солнцем, и улыбнулась.
      Ее спальня находилась в северо-восточном крыле дома, над маленькой гостиной, в которой Беатрис обычно занималась рукоделием в утренние часы. Отсюда открывался чудесный вид на хозяйственные постройки, расположенные за оградой сада, кузницу, коптильню, бараки, в которых жили каторжники, и конюшни, где рано утром уже работали строители. Джесси вспомнила черноволосого ирландца. Должно быть, он тоже сейчас там.
      Обняв себя за плечи, Джесси поежилась от утренней прохлады. На деревянные перила веранды села большая кукабурра – австралийский зимородок. Раскрыв клюв, птица издала знакомые с детства кудахчущие звуки, и Джесси снова улыбнулась.
      Она отважилась выйти на веранду, дощатый пол которой показался ей очень холодным. Встав у парапета, она окинула взглядом парк, в котором росли душистые растения – лаванда, тимьян, иссоп, шалфей. На дорожке парка она заметила брата, который направлялся к конюшне, помахивая кнутом.
      У Джесси перехватило дыхание. Она поняла, что Уоррик хочет прогуляться верхом. Неужели он велит оседлать норовистого жеребца по имени Ураган? Джесси с ужасом следила за братом, который уже вышел за ограду парка и теперь приближался к конюшням.
      – О Господи… – в отчаянии прошептала Джесси, судорожно вцепившись в перила. Она быстро повернулась и бросилась в комнату, чтобы одеться.

      Джесси бежала босиком по выложенной холодными скользкими кирпичами и влажной от росы дорожке, ведущей к конюшням. Ее распущенными волосами играл утренний ветерок. Она не стала надевать корсет, а натянула только нижнюю юбку и платье, подол которого теперь придерживала руками, чтобы не упасть.
      Миновав ограду парка, Джесси вбежала на хозяйственный двор, где в этот ранний час всего лишь несколько человек трудились над возведением новой конюшни. Джесси сразу же увидела Уоррика. Он стоял, поставив ногу на низкую скамейку и похлопывая кнутом по сапогу. Один из конюхов, худой парень с приплюснутым носом и редкими зубами, уже выводил из конюшни Урагана.
      – Уоррик, подожди! – крикнула Джесси.
      Услышав ее голос, жеребец нервно замотал головой, раздувая ноздри. Уоррик обернулся и с удивлением взглянул на сестру.
      – Джесси, что с тобой?
      – Я просила тебя не ездить верхом на Урагане, – задыхаясь от бега, выдохнула она. – Мне необходимо поговорить с тобой о жеребце, прежде чем ты сядешь в седло.
      Джесси быстро подошла к брату, чувствуя, как ее ноги вязнут в песке, которым обычно посыпали хозяйственный двор.
      Уоррик нахмурился.
      – Ты хочешь что-то сообщить мне о нем?
      – После того как коня выводят из стойла и впервые садятся на него, конь всегда сбрасывает седока.
      Уоррик окинул Урагана внимательным взглядом. Гнедой жеребец тряхнул роскошной гривой и помахал хвостом.
      – Ты хочешь сказать, что купила коня, которого трудно объездить?
      – Нет. Я уже говорила тебе, что он великолепный гунтер. Он проявляет свой норов лишь тогда, когда наездник впервые в этот день садится на него, а потом ведет себя покладисто и послушно.
      Уоррик фыркнул:
      – Просто смешно. Впервые слышу о таком. Лошадь или постоянно взбрыкивает, или смирно ведет себя. Я не встречал жеребца, который пытался бы сбросить своего седока при первом общении, а потом оставался послушным.
      – Тем не менее я говорю правду.
      – В таком случае зачем ты купила такую странную лошадь?
      Джесси пожала плечами:
      – Я не знала о такой его особенности. Мне довелось дважды охотиться верхом на нем. Но каждый раз на место сбора охотников на нем приезжал мистер Финнеган, его бывший хозяин. Таким образом, я ни разу не садилась первой в седло Урагана.
      Уоррик повернулся и окинул взглядом могучего гнедого жеребца, который смирно стоял рядом с молодым конюхом и обнюхивал его карман, как будто надеялся найти там какое-нибудь лакомство.
      – Мистер Финнеган, должно быть, каждый год продает его по крайней мере дважды, а потом новый владелец обращается к нему с просьбой забрать жеребца, и бывший хозяин выкупает его за бесценок и до конца сезона сам охотится на нем. Мистер Финнеган, наверное, уже привык по утрам падать в лужи, ему не в тягость.
      – Не понимаю, зачем ты привезла его сюда! – возмущенно воскликнул Уоррик.
      – Потому что он великолепен.
      Подойдя к жеребцу, Джесси погладила его по переносице.
      – Он даст прекрасное потомство. Я надеюсь, что мы найдем объездчика, который отучит его взбрыкивать.
      Уоррик усмехнулся.
      – Но главной причиной того, что ты привезла жеребца на Тасманию, явилось желание проучить мистера Финнегана, – высказал он догадку. – Признавайся, плутовка!
      Джесси рассмеялась.
      – Ты прав. Когда мистер Финнеган узнал, что я увожу его жеребца из Англии, он явился ко мне в слезах и стал умолять продать ему Урагана, предлагая заплатить двойную цену.
      Уоррик хмыкнул.
      – Почему же ты не согласилась? Такой поступок оказался бы для него хорошим уроком.
      – Я не могла расстаться с таким великолепным животным. Ты поймешь меня, когда немного поездишь на нем.
      Уоррик решительно взял поводья из рук молодого конюха.
      – В таком случае не будем откладывать.
      – Что ты собираешься делать? – всполошилась Джесси.
      – Покататься верхом. Она схватила брата за руку.
      – Но жеребец сбросит тебя на землю!
      Глаза Уоррика вспыхнули озорным огнем. Вырвав свою руку, он поставил ногу в стремя.
      – Ну и что ты предлагаешь?
      – Пусть в седло первым сядет один из слуг. Подумай, что будет с мамой, если ты разобьешься…
      Джесси осеклась, заметив, что глаза Уоррика потемнели от гнева.
      – Замолчи и отойди в сторону! – сердито крикнул он. – Джесси молча повиновалась.
      Ураган стоял смирно и, казалось, терпеливо ждал, когда всадник сядет в седло. Уоррик медленно, с большой осторожностью, поднялся в стремени и, сев на лошадь, с торжествующей улыбкой взглянул на сестру.
      Но тут Ураган взбрыкнул и поднялся на дыбы. Уоррика отбросило назад, на круп, и с его головы слетела шляпа. Он едва удержался, судорожно сжимая ногами бока лошади. Жеребец скакал по двору, стараясь сбросить седока. Уоррика подбрасывало в седле, и в конце концов он ничком упал на землю.
      Жеребец радостно заржал, чувствуя себя победителем поединка. Мотая головой и позвякивая упряжью, он сделал по двору круг почета. Его великолепные хвост и грива развевались по ветру. Уоррик лежал не шевелясь, уткнувшись лицом в землю.
      У Джесси упало сердце.
      – Уоррик! – в отчаянии воскликнула она и бросилась к брату. – Что с тобой?
      Упав рядом с ним на колени, Джесси тронула его за плечо. Уоррик оттолкнул ее, перевернулся на спину и медленно, с трудом сев, стер рукавом грязь со своего лица.
      – Не стой как истукан, Чарли! – крикнул он конюху, который смотрел на своего хозяина круглыми от страха глазами. – Поймай проклятого жеребца, пока он не сбежал!
      – Слушаюсь, сэр, – пролепетал парень и испуганно посмотрел на мощного скакуна. – Только как я подступлюсь к нему?
      Уоррик вырвал из рук подошедшего к нему конюха свою шляпу, которую тот только что поднял с земли.
      – Ступай и поймай его!
      Но тут во дворе раздался громкий крик. Джесси обернулась и увидела, что наперерез жеребцу бросился один из каторжников. Джесси сразу же узнала его. Темноволосый ирландец бежал стремительно и грациозно, как пантера, и на ходу что-то кричал о свисавших поводьях. Джесси поняла, в чем дело, когда ноги жеребца запутались в них, он споткнулся и, храпя, упал на бок.
      – О Боже… – прошептала Джесси.
      Она вскочила на ноги и, подхватив юбку, побежала к Урагану.
      Галлахер отпрянул, когда упавший жеребец, дернув головой, сделал судорожную попытку встать на ноги. Животное тяжело дышало, нервно похрапывая.
      – Полегче, парень, не делай таких резких движений, – спокойным умиротворяющим тоном говорил Лукас, снова приближаясь к жеребцу. Схватив уздечку, он осторожно погладил животное по носу, потрепал по шее, а потом дотронулся до его ног. По телу жеребца пробежала дрожь, и он жалобно заржал.
      – Что, больно? – спросил Лукас и склонился над жеребцом.
      Внезапно в поле его зрения появились две изящные, испачканные влажным песком женские ступни. Подняв голову, Лукас, к своему удивлению, увидел стоявшую рядом с ним мисс Джесмонд Корбетт. Она с беспокойством смотрела на Урагана. Чтобы лучше разглядеть травмы, полученные жеребцом, Джесси присела на корточки. Ее золотистыми распущенными волосами играл ветер. От волнения упругая грудь девушки, движения которой не сковывал корсет, высоко вздымалась и опускалась. В Джесси не было ничего от чопорной, сдержанной юной леди. Лукасу даже подумалось, что так может выглядеть женщина, только что вставшая с любовного ложа.
      Он быстро выпрямился во весь рост.
      – Думаю, с Ураганом не произошло ничего страшного, – заявил он и стал осматривать его задние ноги. – Почему вы позволили брату сесть на жеребца? Вы же знали, что он взбрыкнет и постарается сбросить седока.
      Последние слова вырвались у Лукаса помимо воли, и он тут же пожалел о них. Пробыв в тюрьме и на каторге три долгих мучительных года, пройдя через все унижения, он до сих пор способен забыться и вести себя так, словно являлся свободным человеком. А ведь любое неосторожно брошенное слово или взгляд могли расцениваться как дерзость, заслуживающая сурового наказания.
      Джесси вспыхнула от смущения и с негодованием посмотрела на каторжника, осмелившегося сделать ей замечание. Наблюдая за тем, как она горделиво вскинула голову, Лукас приготовился к хозяйской гневной отповеди.
      – Странно, но от вашего вчерашнего акцента не осталось и следа, мистер… – Она запнулась, выжидательно глядя на Лукаса.
      Лукас, который ожидал услышать из уст мисс Корбетт угрозы и оскорбления, растерялся.
      – Галлахер, – подсказал он. – Лукас Галлахер.
      – Мистер Галлахер, – закончила она фразу, в упор глядя на него.
      Лукас не мог отвести от нее глаз, хотя понимал, что поступает дерзко и его поведение заслуживает наказания.
      Хотя мисс Корбетт выскочила во двор полуодетой и непричесанной, тем не менее в ней угадывалась благородная, хорошо воспитанная английская леди. Высокая, стройная, с женственной фигурой и длинными ногами, вырисовывавшимися под юбкой из тонкой ткани, Джесси имела черты лица не столь совершенные, как у брата. Ей самой не нравились ее курносый нос и слишком пухлые губы. Но зато ее глубокие лучистые голубые глаза привлекали своим живым блеском и свидетельствовали об уме девушки. Но больше всего Лукаса поразило промелькнувшее в них выражение ранимости и беззащитности.
      – Что с жеребцом? – спросил подошедший к ним Уоррик. Он прихрамывал, его шейный платок сбился набок, а рукав куртки оторвался и измазался в грязи.
      – С ним все в порядке, – ответил Галлахер, – хотя мне кажется, надо повнимательнее осмотреть сухожилие его правой передней ноги.
      Уоррик кивнул.
      – Эй, Чарли, – окликнул он молодого конюха, – найди старого Тома и скажи ему, чтобы шел сюда. В его помощи нуждается новая лошадь. А ты, – обратился он к Лукасу, окинув его внимательным взглядом, – отведи жеребца в конюшню и жди меня там. Я скоро приду, мне надо умыться и переодеться.
      – Уоррик… – Джесси положила руку на плечо брата. Но он стряхнул резким движением ее ладонь.
      – Ни слова! – приказал Уоррик сестре и, прихрамывая, зашагал к дому.
      Мисс Джесмонд Корбетт проводила его грустным взглядом. Утреннее солнце играло в ее золотистых волосах. Джесси тяжело вздохнула и, когда брат скрылся из виду, повернулась к Лукасу.
      – Вы правы, – ледяным тоном промолвила она. Теперь Лукас не назвал бы ее беспомощной и ранимой. Ее ноздри раздувались от едва сдерживаемого гнева. – Я виновата, что не убедила брата не садиться на этого жеребца. Но вы не смеете делать мне замечания!
      Лукаса охватила ярость. Сейчас он всей душой ненавидел Джесси. Но что он мог сделать? Только проклинать про себя англичан и их государственную систему, к которой относилась и юная леди. На скулах Лукаса заходили желваки. Он всего лишь жалкий каторжники не имел права возражать мисс Корбетт.
      Джесси направилась к дому, но, сделав несколько шагов, остановилась и неожиданно спросила Лукаса:
      – А откуда вы знаете, как зовут жеребца?
      Ветер развевал длинные распущенные волосы Джесси, и она постоянно убирала непослушные пряди с лица. Галлахер невольно улыбнулся.
      – Я узнал его.
      На лице Джесси отразилось удивление, и оно сразу же утратило выражение холодной надменности. У Лукаса потеплело на душе. Теперь мисс Корбетт выглядела простой и человечной.
      – Вы узнали его? – изумленно переспросил она.
      – Да. Галлахеры состоят в родстве с Финнеганами. Они мои кузены.
      Гнев с новой силой закипел в душе Джесси. Она с негодованием взглянула на Лукаса.
      – В таком случае вы знали, что жеребец взбрыкнет и постарается сбросить седока! – возмущенно воскликнула она. – Почему же вы не предупредили конюхов?
      Лукас погладил жеребца по шее и заговорил с сильным ирландским акцентом:
      – Потому что я не имею права вмешиваться. Таким, как я, надо помалкивать и не высовываться, когда их не спрашивают.
      – Но вы не производите впечатления смиренного, покорного судьбе человека, мистер Галлахер, – заметила Джесси и направилась к дому.
      Лукас, державший под уздцы гнедого жеребца, проводил ее взглядом.
 
      – Так, значит, теперь ты будешь работать в конюшне, приятель? – спросил Дэниел О'Лири Лукаса. – От строительства тебя освобождают. Твоя прыть меня удивляет.
      Задумчиво жуя табак, он протянул маленький кожаный мешочек Лукасу.
      Лукас отсыпал табака в карман своей куртки, которую надел с приближением вечера. Вечерами всегда заметно холодало. Он не жевал табак, но Уоррик Корбетт исправно снабжал им всех каторжников, работавших в его имении. Местные жители считали его дар излишней щедростью, но Лукас знал, что Корбетт поступает так не из великодушия, а из благоразумия. В Порт-Артуре и Маккери-Харборе каторжники убивали людей за горстку табака.
      Лукас и Дэниел познакомились год назад на каторге. Без Дэниела Лукас, пожалуй, не смог бы выстоять в первые недели своего пребывания там. Отчаяние и полная безнадежность положения сломили бы его. Во время строительства дороги в ущелье к югу от Хобарта скованный кандалами Дэниел упал в реку и непременно утонул бы, если бы его не спас Лукас, бросившийся в воду, несмотря на окрики и угрозы надсмотрщика. Дэниел всегда подчеркивал, что обязан Лукасу жизнью, но Лукас считал себя в долгу перед своим земляком-ирландцем. Если бы не Дэниел, Лукас давно свел счеты с жизнью, которая стала ему в тягость.
      Они сидели на открытой веранде, и Дэниел раскачивался на своем стуле, сплевывая коричневатую от табака слюну через парапет на землю.
      – Теперь тебе остается только вскочить на одну из лошадей Корбеттов и умчаться из усадьбы. Если ты выберешь гнедого жеребца, тебя никто никогда не догонит, – промолвил Дэниел, понизив голос, хотя их здесь никто не мог слышать.
      Лукас нервно заерзал на своем стуле.
      – Меня, конечно, не догонят. Но сколько времени я смогу скрываться от преследователей? День-два. В конце концов меня обязательно схватят и повесят как конокрада.
      Лукас взглянул на простиравшиеся вокруг зеленеющие поля и луга, освещенные лучами закатного солнца. Отсюда не видно моря, но его близость ощущалась. Лукас знал, что побережье начиналось за далекими холмами, поднимающимися на горизонте. Набрав в легкие побольше вечернего воздуха, Лукас почувствовал солоноватый привкус, напоминавший вкус свободы.
      – И тем не менее я, конечно же, сбегу отсюда однажды, – задумчиво промолвил он, глядя на окрашенный алыми размывами горизонт. – Мне необходимо тщательно приготовиться к побегу. Я должен знать, что смогу покинуть остров в случае, если решусь покинуть усадьбу. – Лукас взглянул на рыжеволосого ирландца. – Я возьму тебя с собой, приятель, не сомневайся. Тебя и Лиса.
      Лукас с улыбкой кивнул в сторону приближающегося к ним маленького худенького человечка с оттопыренными ушами, настоящее имя которого звучало как Тодд Дойл. Раньше он работал старшим садовником в имении графа Суотмора, а затем попал на каторгу за растрату. Лис слишком любил красивую жизнь, на которую не хватало его небольшого жалованья.
      В Корбетт-Касл он работал уже больше года. Лис и Лукас познакомились два года назад в трюме корабля, на котором перевозили каторжников через океан в южные колонии ее величества. Лукас знал, что Лис нечист на руку и ему нельзя доверить даже небольшую сумму денег, но он обладал состраданием и милосердием и делился с приятелем последней коркой хлеба.
      – Боюсь, что даже такой сильный конь, как новый гнедой жеребец Корбеттов, не выдержит нас троих, – заявил Лис, усевшись на парапет веранды, и, окинув презрительным взглядом Дэниела, продолжал: – А такой огромный неуклюжий олух вообще не умеет держаться в седле.
      – Заткнись! – сердито бросил ему Дэниел.
      Он не любил Лиса за его взрывной характер и непредсказуемость. Лукас улыбнулся. Он знал о взаимной неприязни своих друзей. Они часто ссорились в его присутствии.
      – В таком случае мы возьмем экипаж, – успокоил он их.
      – На самом деле нам прежде всего нужна лодка, – внес предложение Дэниел.
      – Ты прав, – согласился Лукас. – Но мы обзаведемся ею только тогда, когда найдем место, где можно будет ее спрятать.
      – Не знаю, сможем ли мы… – начал Дэниел, но тут до его слуха донеслись жалобные звуки, похожие на плач ребенка, и он замолчал. Затем послышался взрыв грубого мужского смеха.
      Лукас повернул голову и увидел Чарли, двенадцатилетнего мальчика, прислуживавшего в конюшне. Его держал за шиворот огромный черноволосый англичанин, уроженец Ньюкасла по имени Джон Пайк. В имении Корбеттов он работал кузнецом и имел мощные кулаки. Выведя мальчика на середину двора, он поставил его на колени в грязь и заломил руки за спину, причиняя ребенку невыносимую боль. Чарли закричал. Джон поставил рядом с ним кувшин из зеленого стекла, в котором что-то шевелилось. Мальчик с ужасом, как завороженный, смотрел на него. Приглядевшись, Лукас понял, что в кувшине находится огромный паук.
      Галлахер медленно поднялся со своего места.
      – Не вмешивайся, Лукас, – попытался остановить его Лис.
      – Я знаю, приятель.
      Тем временем Пайк начал запугивать ребенка.
      – Ты ведь любишь пауков, не правда ли? – со злобной усмешкой спросил он несчастного Чарли. – Сейчас ты познакомишься с одним из них. Впрочем, у меня их много. – Кузнец вцепился в волосы ребенка с такой силой, что мальчик закричал от боли. – Завтра утром ты должен будешь съесть большого волосатого паука на завтрак. И так каждый день. По утрам я буду давать тебе пауков. Подумай о том, что тебя ждет, приятель. Или ты подчинишься мне, или будешь жрать пауков!
      Лукас быстро вышел во двор.
      – Немедленно отпусти мальчишку, – негромко обратился он к Пайку.

      Пайк поднял на Лукаса свои маленькие черные глазки и выпрямился, продолжая держать Чарли за волосы.
      – Ты мне?
      Галлахер сделал еще несколько шагов по направлению к кузнецу.
      – Отпусти его, я сказал!
      Пайк отличался дурной репутацией и мощными кулаками. Но Лукас тоже слыл среди каторжников человеком, с которым не стоило связываться. Пайк сильно толкнул мальчишку в спину, и тот упал лицом в грязь.
      – Вот видишь, я отпустил его, – усмехнулся кузнец.
      – Отлично! Найди себе для утех кого-нибудь другого, Пайк!
      Чарли с трудом встал на ноги и убежал. Прохладный вечерний ветер поднимал пыль на дворе. Солнце уже село, и западный край потемневшего неба окрасился в светло-розовые тона. Скоро всех каторжников запрут на ночь в одном бараке, двухэтажном здании, построенном из песчаника. Краем глаза Галлахер заметил, что на его пороге появился надсмотрщик Долтон. То, чем Пайк и ему подобные занимались с мальчиками и молодыми парнями в укромных уголках барака под покровом ночи, не нарушало установленного порядка. А вот за драку во дворе надсмотрщик мог сурово наказать каторжников.
      Пайк тоже заметил Долтона и обнажил в ухмылке зубы.
      – Ты же знаешь, чего я хочу от мальчишки, – заявил он. – Может быть, ты готов занять его место? Говорят, что ты опытный в таких делах.
      Подоспевший Дэниел схватил Галлахера за руку и не дал ему нанести удар.
      – Остановись, – процедил он сквозь зубы, оттаскивая приятеля от кузнеца.
      Надсмотрщик, зло прищурившись, внимательно наблюдал за сценой. Если бы Галлахер набросился с кулаками на Пайка, то его заперли бы на неделю в карцере или высекли.
      Лукас тяжело дышал. Видя, что Лукас пришел в себя, Дэниел отпустил его.
      – Запомни, Пайк, – обернулся к великану Лукас. – Если ты хоть пальцем тронешь мальчишку, я выпущу тебе кишки и сделаю из них гнездо для пауков, которых ты так любишь.
      Лукас подошел к стоявшему в конце двора Чарли.
      – С тобой все в порядке, малыш? – заботливо спросил он.
      – Да, – вытирая слезы рукавом и размазывая грязь по лицу, ответил мальчик. – Но тебе не следовало вмешиваться, Лукас. Пайк злопамятный человек, он непременно отомстит. Ты сравнительно недавно здесь и еще плохо знаешь его.
      – Я прекрасно знаю его. – Лукас поднял с земли шляпу мальчика и надел ему на голову. – Мистер Корбетт сегодня утром приказал мне перейти на работу в конюшни. Я буду ухаживать за Ураганом. Если хочешь, можешь помогать мне.
      Лицо Чарли просияло от радости, ведь он еще ребенок, несмотря на то что получил срок за кражу и успел многое повидать на своем коротком веку, приобретя недетский жизненный опыт.
      – Ты не шутишь? – с замиранием сердца спросил Чарли. – Ты действительно будешь ухаживать за огромным гнедым жеребцом?
      – Да, действительно. – Лукас снова бросил взгляд на холмы на горизонте, за которыми скрывалось море. – Уже темнеет. Рядом с Лисом есть свободное место. Ты можешь там повесить свой гамак, если хочешь.
      Мальчик кивнул и побежал в барак, а Лукас остался во дворе, чтобы подышать свежим ночным воздухом. Подняв голову, он долго любовался звездами, появившимися на темном небе. Но пора возвращаться в барак с зарешеченными окнами. Когда Лукас переступил порог, железная дверь закрылась за ним и надсмотрщик со скрежетом задвинул тяжелый засов.
 
      Джесси видела темноволосого ирландца по имени Лукас Галлахер, который долго стоял посреди безлюдного двора, запрокинув голову, и смотрел в звездное небо. С такого расстояния Джесси не могла рассмотреть черты его лица. И тем не менее она любовалась гордой посадкой его головы и грациозными движениями. Легкой пружинящей походкой Лукас направился к дверям барака. На пороге он немного замешкался, и Джесси поняла, какие чувства охватили его. Он испытывал боль отчаяния от безнадежности своего положения. Джесси находилась слишком далеко и, конечно, не могла слышать, как захлопнулась за ним тяжелая дверь и задвинулся засов, но она представила себе эти звуки, и у нее защемило сердце.
      Джесси стояла в своей комнате у застекленной двери, ведущей на веранду, вцепившись в медную ручку. Она поднялась в спальню, чтобы переодеться к ужину, но, выглянув во двор, надолго застыла у окна. Джесси не понимала причин своего замешательства.
      – Вы хотите надеть шелковое платье, мисс? – спросила горничная.
      – Да, пожалуй.
      Джесси задернула портьеры из синего дамаста и обернулась к служанке, девушке лет шестнадцати с худым болезненным лицом и темными, коротко подстриженными волосами, выглядывавшими из-под чепца. Каторжанок стригли перед отправкой в колонии. Девушка, должно быть, недавно прибыла на Тасманию.
      – Как тебя зовут? – спросила Джесси.
      Горничная бросила на нее испуганный взгляд и торопливо поклонилась.
      – Эмма. Эмма Поуп, мисс.
      Слуги в доме жили в комнатах, расположенных в цокольном этаже рядом с кухней. Их тоже запирали на ночь, как и каторжников в каменном бараке. Джесси краем глаза следила за Эммой. Интересно, что она чувствовала, когда в замке ее комнаты поворачивался ключ и помещение погружалось в полную темноту?
      Эмма, затаив дыхание, почти с благоговением расстелила роскошное шелковое платье на кровати Джесси. Хозяева усадьбы спали в уютных постелях на пуховых перинах, а ночевавшие в бараках каторжники – в гамаках. Джесси в детстве, проходя по хозяйственному двору, часто с любопытством заглядывала сквозь открытую дверь в большое каменное здание. Что же касается работавших в усадебном доме слуг, то они спали на деревянных скамьях. Однако Джесси ни разу в жизни не спускалась в цокольный этаж и не переступала порог тех помещений, в которых они жили.
      – У тебя удобная постель? – неожиданно спросила она Эмму.
      – Да, мисс, – испуганно пролепетала девушка, бросив на госпожу изумленный взгляд.
      Джесси тем временем разделась и, подойдя к туалетному столику, взяла расческу с серебряной ручкой.
      – Ты не лукавишь? – спросила она, глядя на девушку в зеркало.
      – О нет, мисс! Я никогда в жизни не имела столь удобной постели. Мне дали два одеяла. Кроме того, я всегда сыта. Раньше я часто голодала.
      Наблюдая за горничной в зеркало, Джесси задумчиво расчесывала свои длинные золотистые волосы. Эмма говорила на кокни, а значит, она родилась в Лондоне. Девушка, должно быть, выросла в лондонских трущобах, в маленькой душной комнатке, населенной множеством полуголодных, вшивых, оборванных братишек и сестренок. По сравнению с подобным жалким существованием ее жизнь в усадьбе Корбеттов могла действительно показаться настоящим раем. Возможно, лишь такие каторжники, как ирландец Галлахер, действительно страдали в неволе. Что же касается Эммы Поуп и многих других несчастных, приехавших в Тасманию, то они вряд ли скучали по дому, своим родным и свободе. Хотя кто знает…
      Джесси вспомнила свой сегодняшний разговор со стариной Томом – конюхом. В детстве Том и учил ее держаться в седле. Старина Том когда-то тоже принадлежал к числу каторжников, но много лет назад его амнистировали и он поселился в одной из хижин, где жили те, чей срок наказания истек или кого отпустили на свободу за хорошее поведение. Таких людей немного, поскольку освобожденные старались как можно скорее уехать из Тасмании, имевшей дурную репутацию, несмотря на мягкий благоприятный климат.
      Старина Том сидел на скамеечке у своего домика и играл на волынке. Сухонький старичок небольшого роста с седыми волосами, закрыв глаза, наслаждался жалобными звуками, которые издавал его инструмент. Прожитые в неволе годы отложили неизгладимый отпечаток на его лицо. В его глазах навечно поселилась грусть. Услышав шаги Джесси, он открыл глаза и перестал играть.
      – Вы пришли навестить меня? – спросил он. Джесси улыбнулась, остановившись у ветхого крыльца.
      – А ты не ожидал?
      – Ожидал, конечно. Я знал, что мисс Джесси придет повидаться со мной. И все же прошло два года с тех пор, как вы уехали с острова. За такой срок люди, бывает, сильно меняются.
      Джесси осторожно поднялась по шатким ступенькам на веранду. Ветер раздувал ее юбку из ярко-синей шерсти.
      – Я не изменилась, – промолвила она.
      Старина Том, страдавший артритом, кряхтя повернулся и положил волынку на ветхий столик.
      – Слышал, вы купили гнедого жеребца по кличке Ураган.
      – Да, правда. Ну давай, не стесняйся. Говори мне в лицо все, что думаешь. Мне не следовало покупать его, да?
      – Ну почему же? – Том пожал плечами. – Урагана можно отучить от дурной привычки взбрыкивать. С этим вполне может справиться тот молодой ирландец, которого ваш брат прислал работать в конюшни.
      Джесси бросила на старика удивленный взгляд. Она и не знала, что Уоррик поручил Лукасу Галлахеру ухаживать за гнедым жеребцом.
      – Он разбирается в лошадях?
      – Лучше, чем большинство из нас. Он уже придумал, как отучить Урагана от дурных привычек.
      Джесси посмотрела туда, где паслись верховые лошади. Ей не хотелось разговаривать о темноволосом ирландце. Мысли о нем смущали ее. Она чувствовала на себе пристальный взгляд Тома, который слыл очень проницательным человеком.
      – Сегодня утром я обратила внимание на Симмерию, – проронила Джесси, переводя разговор на другую тему. – Ты прекрасно ухаживаешь за ней.
      – Да, ваша лошадь находится в превосходной форме. С ней занимается Чарли, он регулярно выезжает ее. – Том взял со стола перочинный ножик и кусок дерева, из которого он вырезал фигурку. – Если хотите, вы можете завтра покататься на ней. Прогуляться до Бухты кораблекрушений, например.
      Том разговаривал с Джесси, не отрывая глаз от поделки.
      – Нет, мама настаивает на том, чтобы я отдохнула несколько недель и никуда не ездила. – Джесси села на перила веранды и взглянула туда, где несла свои воды река Деймонд, огибавшая усадьбу. – Как она?
      Том понимал, о чем спрашивает Джесси. Речь шла вовсе не о миссис Корбетт. Старик Том находился в курсе всех тайн своей юной госпожи. Он много лет сопровождал ее во время поездок – верхом и конных прогулок. И одним из самых сокровенных секретов Джесси стали ее посещения некой женщины, жившей неподалеку от Бухты кораблекрушений.
      – Она очень скучала по вас, – ответил Том. – Бесконечный рокот моря и призраки, появляющиеся в бухте, где произошло не одно кораблекрушение, не успокаивают, а только будоражат человека. Джесси тяжело вздохнула.
      – Я не могла писать ей, я боялась, что мама узнает о моих письмах. На острове слишком много тех, кто любит совать нос в чужие дела.
      – У нас в Ирландии существует поговорка: «Что знают три человека, то знают все».
      Джесси улыбнулась и, протянув руку, дотронулась до лежавшей на столике волынки.
      – Ты все еще скучаешь по Ирландии?
      – Да, – дрогнувшим голосом ответил Том, хотя выражение его лица оставалось, как всегда, безучастным и лишь на его выцветших старческих глазах блеснули слезы. Том отвернулся.
      – В таком случае почему ты не хочешь вернуться на родину? Ты мог бы уже давно уехать.
      Том взглянул на Джесси и, покачав головой, снова принялся вырезать фигурку из дерева.
      – Вряд ли вам будет приятно слышать мое объяснение, мисс Джесси, – негромко уведомил он. – Впрочем, слушайте, если хотите. Я предпочел бы, чтобы меня повесили, а не посылали на каторгу за пределы Ирландии. Я умолял судей приговорить меня к виселице. Но меня под конвоем отвели на транспортное судно. И тогда я поклялся памятью своей матери не возвращаться в Ирландию до тех пор, пока ее землю топчут сапоги английских солдат.
      Джесси бросила на Тома изумленный взгляд.
      – Но на Тасмании ты живешь в окружении англичан!
      – Да, но она не моя родина.
      Потупив взор, Джесси долго разглядывала валявшиеся на полу веранды стружки. Она никогда всерьез не задумывалась над тем, за что старый Том попал на каторгу. Возможно, за браконьерство или сбыт партии незаконно произведенного ирландского виски. Однако сейчас ей пришло в голову, что преступление, совершенное Томом, могло быть куда опаснее.
      – Ты всегда так сильно ненавидел нас? – мягко спросила она.
      – Не знаю. Во всяком случае, к вам, мисс Джесси, я никогда не испытывал ненависти.
      – Но почему? Ведь я тоже англичанка.
      – И тем не менее вы находитесь во многом в таком же положении, как отбывающие здесь срок наказания каторжники. Вас тоже держат под неусыпным надзором.
      – Не понимаю, о чем ты говоришь.
      – Вы все отлично понимаете.
      Джесси перевела разговор на другую тему. Они поболтали о Симмерии, об охотничьих собаках Уоррика и празднике в усадьбе, который намеревалась устроить миссис Корбетт в честь возвращения дочери. Однако в память Джесси навсегда врезались слова старого Тома.
      – Мисс Корбетт! – Голос служанки вывел Джесси из задумчивости.
      Повернувшись, она увидела Эмму Поуп, которая держала в руках ее вечерний наряд из синего шелка. Джесси подняла руки, и горничная надела на нее шуршащее платье.

      На следующий день рано утром Джесси отправилась в конюшню, чтобы посмотреть, как ирландец усмиряет нрав Урагана. Она убеждала себя в том, что ее интересует прежде всего судьба гнедого жеребца, хотя истинная причина заключалась совсем в другом.
      Всю ночь шел дождь, и земля напиталась влагой. В огороде пышно зеленели овощи. Небо над долиной, затянутое серыми, тяжелыми и низко нависшими облаками, того и гляди, казалось, снова прольется сильным дождем. В утренних сумерках деревья в парке походили на призраки. Приблизившись к конюшням, Джесси почувствовала в воздухе запахи мокрого сена и лошадиного пота.
      Со стороны загона слышались мужские голоса и топот копыт. Подойдя поближе, Джесси увидела брата, который сидел на ограде загона. Бросив на сестру недовольный взгляд, он вновь сосредоточил внимание на ирландском гунтере, бегавшем по кругу. Гордая посадка головы, гибкость и упругость походки, развевавшиеся по ветру ухоженные темные грива и хвост свидетельствовали о благородстве животного. В центре загона стоял Лукас Галлахер. Держа жеребца на длинном поводу, он отдавал ему команды негромким спокойным голосом. Джесси остановилась рядом с братом и, опершись на ограду, залюбовалась великолепным скакуном и занимавшимся его выездкой ирландцем.
      Ураган сначала бежал рысью, потом перешел на легкий галоп. Лукас, казалось, не замечал ничего вокруг, сосредоточившись на своем занятии. Рядом с ним стоял худой подросток, следивший за каждым движением ирландца.
      Джесси не могла не восхищаться красотой, силой и энергией Лукаса Галлахера, хотя сознавала, что перед ней опасный преступник, жестокий и коварный мятежник. Ее с детства приучили бояться и ненавидеть таких людей. Но Джесси любовалась его покрытыми шрамами руками с длинными изящными пальцами, его мускулистой спиной, крепкими бедрами. На какой-то миг их глаза встретились, и у Джесси перехватило дыхание. В висках у нее гулко застучала кровь, и она ощутила смущение.
      Испуганная и смущенная, Джесси отвела глаза в сторону.
      – Я хочу посмотреть, как укрощают нрав Урагана, – сообщила она брату цель своего появления.
      Уоррик нахмурился. Он всем своим видом выражал недовольство приходом сестры.
      – Парень только начал знакомиться с повадками лошади, Джесс. Он говорит, что нельзя спешить, – поморщился Уоррик.
      – Но почему ты не поручил заботу об Урагане старому Тому?
      – Я советовался с ним. Именно старый Том предложил кандидатуру парня. Том говорит, что Галлахер справится с заданием. Он знает, что делает. И я верю ему. А у тебя он вызывает сомнения?
      – Да нет. Но мне кажется…
      Услышав за спиной чьи-то шаги, Джесси замолчала и обернулась. К ним решительной походкой направлялся Харрисон, одетый в дорогой зеленый сюртук для верховой езды, замшевые брюки и начищенные до блеска кожаные сапоги. Его горделивая осанка и спокойствие внушали уверенность. Джесси почувствовала радость и облегчение при виде его высокой фигуры. У нее создалось такое чувство, как будто она на мгновение заглянула в чужой пугающий мир, но тут же вернулась в привычную обстановку.
      – Какая приятная неожиданность, Харрисон! – воскликнула она, протягивая ему руку. – Я очень рада видеть тебя.
      – Миссис Корбетт сообщила мне, что ты пошла на конюшню. – Харрисон нежно пожал ей руку. – Она хотела послать кого-нибудь за тобой, но я решил сам отправиться сюда. Я не мог упустить возможность полюбоваться ирландским гунтером, о котором так много слышал.
      – Ты совершил ошибку, – заявил Уоррик, не сводя глаз с Урагана. – Боюсь, мама тебе такого не простит. Из-за тебя она упустила шанс вернуть дочь с прогулки и засадить ее в гостиную, где, по ее мнению, истинная леди должна проводить свое время.
      В глубине серых глаз Харрисона зажегся озорной огонек.
      – Да, боюсь, я разочаровал ее, – согласился он, и на его губах заиграла лукавая улыбка, которая всегда так нравилась Джесси. – Но я реабилитировал себя в ее глазах, обещав привести Джесмонд домой к чаю. – Бросив взгляд на Урагана, Харрисон продолжал: – Так вот он какой, ваш новый ирландский гунтер! Великолепный жеребец! Ты уже садился на него, Уоррик?
      Опершись на ограду загона, Харрисон внимательно следил за тем, как Лукас заставляет скакуна бегать по кругу.
      – Нет, я хочу, чтобы сначала конюх позанимался с ним пару дней, – ответил Уоррик.
      Харрисон хмыкнул. Прищурившись, он внимательно следил за действиями Галлахера.
      – Этот парень недавно работает у вас в конюшне? – спросил он.
      Уоррик кивнул:
      – Нам повезло. Среди каторжников нечасто встречаются люди, умеющие обращаться с лошадьми.
      Галлахер тем временем заставил Урагана остановиться. Харрисон продолжал неотрывно наблюдать за ним с непроницаемым выражением лица. Ирландец отстегнул длинный повод и снова пустил жеребца по кругу, подав ему команду голосом. Ураган повиновался, хотя теперь ничто не сковывало его свободы.
      – А тебе не приходило в голову, что парень, возможно, конокрад? – задумчиво предположил Харрисон.
      Уоррик рассмеялся.
      – Все может быть. Хотя скорее всего его сослали на каторгу за участие в мятеже и измену короне. Он ирландец и когда-то был джентльменом. Его говор выдает в нем человека благородного происхождения. Правда, он пытается скрыть его за ужасающим наигранным акцентом.
      Галлахер вновь отступил на середину загона, а гунтер продолжал делать вокруг него широкие круги.
      Джесси взглянула на брата. Она не раз слышала слова о том, что тот или иной каторжник «когда-то был джентльменом», и они всегда вызывали у нее противоречивые чувства. Такие каторжники в ее представлении похожи на падших ангелов, которых прогнали с небес на грешную землю. Сами по себе богатство и красивая одежда недостаточны для того, чтобы человек перешел из разряда простолюдинов в разряд джентльменов. Но утрата того и другого лишала его благородного происхождения и былого высокого статуса.
      – Что за нелепое выражение: «Этот человек был когда-то джентльменом», – промолвила Джесси, делясь своими мыслями. – Задумайся над тем, что ты сказал, Уоррик. Я могу понять, что такое «бывший викарий» или «бывший врач». Но как человек может перейти в разряд бывших джентльменов, если он благородного происхождения и получил хорошее воспитание?
      Уоррик раздраженно посмотрел на сестру.
      – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Взгляни на него!
      Джесси посмотрела на ирландца. Несмотря на утреннюю прохладу, на нем были только серый жилет, грубая хлопчатобумажная рубашка и полотняные брюки. Его нестриженые темные волосы длинными прядями ниспадали на плечи. Тяжелый труд по десять – двенадцать часов на знойном австралийском солнце наложил свой отпечаток на его внешность. Кожа Лукаса имела бронзовый цвет от загара, а крепкие руки поражали своей мускулатурой. Человек явно обладал сильной непреклонной волей и умел повелевать. Гнедой жеребец, не сдерживаемый теперь поводом, беспрекословно слушался его. В Лукасе ощущалась необузданность характера, но как ни присматривалась к нему Джесси, она не чувствовала в нем джентльмена.
      – Честно говоря, – сказал Харрисон, сдув невидимую пушинку с рукава своего безупречно чистого сюртука, – я всегда считал таких людей заслуживающими большего презрения, нежели преступники, рожденные в трущобах. Ведь человек благородного происхождения имеет все возможности стать достойным членом общества. И если он совершает преступление, то это свидетельствует о его полной безнравственности и испорченности.
      Харрисон многозначительно посмотрел в сторону Лукаса.
      Джесси совсем забыла, как напыщенно и высокомерно порой может вести себя Харрисон, как он умеет задирать нос и с каким пренебрежением относиться к окружающим. Он, пожалуй, и есть воплощение истинного английского джентльмена, которого, как считается, отличают холодная сдержанность, несгибаемая воля и убежденность в своей правоте. Харрисон никогда не смог бы поставить под угрозу свою репутацию, совершать поступки, рискуя лишиться полученных в силу социального положения привилегий и прав. И хотя Джесси знала его всю свою жизнь, она вдруг подумала о том, что на самом деле душа ее жениха для нее потемки. Она не ощущала к нему того доверия, которое должна испытывать жена к своему мужу. Мечты, фантазии, сокровенные желания Харрисон тщательно скрывал в глубине своего сердца.
      – Почему ты нахмурилась, Джесмонд? Ты чем-то недовольна? – спросил Харрисон. – Ты, наверное, полагаешь, что я слишком несправедлив к новому конюху твоего брата.
      – Мне кажется, ты слишком поспешно судишь о человеке, которого совершенно не знаешь.
      В глазах Харрисона промелькнуло выражение удивления. Взяв руку Джесси в свои ладони, он нежно пожал ее.
      – Ты, как всегда, права, дорогая. Так не пристало вести себя христианину. Но позволь мне реабилитировать себя в твоих глазах и доказать, что я не потерянный человек. У меня есть для тебя любопытная новость. В Научном обществе Блэкхейвен-Бей в субботу состоится лекция по спелеологии, которой ты так интересуешься, ее будет читать профессор Генрих Люнеберг, гость местных ученых. Буду счастлив сопровождать тебя на эту лекцию. А завтра мы с Филиппой ждем тебя к обеду. Видишь, как я забочусь о тебе? Я готов утолить не только твой физический, но и духовный голод! Итак, ты простила меня?
      Харрисон имел привычку скрывать за болтовней свои истинные эмоции. Джесси улыбнулась его словам, хотя и заметила холодок в глазах жениха.
      – Спасибо, Харрисон, – поблагодарила она, высвобождая свою руку. – Я принимаю оба предложения.
      – Лекция по спелеологии?! – воскликнул Уоррик, спрыгивая на землю с невысокой ограды загона, на которой сидел. – О Боже, Харрисон! Жертвы, на которые ты идешь ради моей сестры, кажутся мне неоправданно большими, даже учитывая, что ты собираешься жениться на ней.
      – Я ничего не имею против посещения лекции о пещерах, – заявил Харрисон и, взяв Джесси под руку, направился с ней к дому. Уоррик последовал за ними.
      Мужчины продолжали разговаривать, а Джесси молчала, уйдя в свои мысли. Она не понимала, почему вдруг вступилась за темноволосого ирландца, который вел себя с ней довольно вызывающе.
      Бессознательно ускорив шаг, Джесси подавляла в себе нарастающее желание подхватить юбки и убежать подальше от хозяйственного двора, туда, где не будет слышно топота копыт гнедого жеребца и подающего команды голоса Лукаса Галлахера. Девушка боялась тех смутных чувств, которые зародились в ее душе и грозили выплеснуться наружу.
 
      Нырнув в воду, Галлахер почувствовал, как его обдало приятным холодом. Оттолкнувшись ногами от дна, он снова появился на поверхности и поплыл вдоль берега реки.
      В зарослях орешника, росших на холме рядом с конюшней, пели дрозды. Лукас тряхнул головой, стараясь закинуть назад упавшие на глаза мокрые пряди длинных волос, и блаженно улыбнулся. Дневная усталость исчезала, по мере того как он смывал въевшиеся в его тело пот и грязь. На каторге его больше всего мучило унизительное ощущение нечистоты собственного тела, вонь и грязь причиняли ему страдания. Каторжники порой месяцами не имели возможности помыться и сменить одежду. Но теперь Лукас мог в свое удовольствие купаться в реке под названием Деймонд, которая огибала имение Корбеттов. Один-два раза в неделю Лукас стирал свою одежду на закате дня, пользуясь тем, что дни становились длиннее и теплее.
      Плавая вдоль берега реки, Лукас чувствовал, как на него сходит умиротворение. Ему вспомнился отчий дом, стоявший на берегу бурного Ирландского моря. Лукас с детства не боялся воды, бросаясь в его волны. Закрыв глаза, он представил себе, что и сейчас плещется у родного побережья.
      Однако солнце уже садилось и пора возвращаться. Выйдя из воды на поросший травой берег, Лукас полной грудью вдохнул ароматный вечерний воздух, напоенный благоуханием лимонных деревьев и акаций. Лукас надел на еще влажное тело чистые холщовые брюки и, чувствуя, как вечерний ветерок приятно холодит его обнаженный торс, вошел по колено в воду, чтобы постирать грязную одежду.
      Тяжелый труд изматывал не только физические, но и моральные силы Лукаса. У него оставалось слишком много времени, чтобы предаваться невеселым думам. Ему в голову лезли мучительные мысли, от которых он не мог найти спасения. Лукас подозревал, что не только он один страдает от воспоминаний, ностальгии и безнадежности своего настоящего. Подобные чувства иссушали душу. Отсюда, видимо, появлялся пустой потухший взгляд у тех, кто пробыл на каторге двадцать – тридцать лет. Они просто разучились думать, потому что все их бесплодные размышления причиняли только боль.
      Усевшись на берегу, Лукас стал смотреть на покрытую рябью поверхность реки. Когда-то он думал, что, спустившись вниз по ее течению, сможет добраться до моря и бежать. Но потом выяснилось, что Деймонд впадает в залив Блэкхейвен, куда английские военные суда доставляли каторжников. Там находился большой порт, откуда невозможно бежать незамеченным.
      Лукас слышал, что существует другой удобный выход к морю. Он вел через пещеру к северной части залива Блэкхейвен. До сих пор не представлялось возможности разведать этот путь, но теперь, работая в конюшне, он мог попытаться найти пещеру, ведущую на побережье. Он уже начал активно готовиться к побегу, запасаясь смолой, древесиной и инструментами на случай, если не удастся раздобыть лодку и придется делать ее своими руками. Лукас во всех деталях обдумал план предстоящего побега. Подобные мысли помогали ему не сойти с ума и не превратиться в одного из тех павших духом каторжников, которые ходили с потухшим безжизненным взглядом.
      Выжимая выстиранную одежду, Лукас внезапно услышал шаги за спиной. Кто-то приближался к нему, мягко ступая по траве.
      У Лукаса перехватило дыхание, его чувства обострились. Он ожидал увидеть кенгуру или другое местное животное, пришедшее на водопой. Но увидел юную леди, одетую в элегантное платье в лилово-белую полоску с длинными, отделанными кружевами рукавами. Из-под соломенной, украшенной лиловыми лентами шляпки выбивались легкие золотистые локоны.
      – Добрый вечер, мистер Галлахер, – поприветствовала его мисс Джесмонд Корбетт.

      Лукас видел, что она смущена. У него перехватило горло от волнения. Ему хотелось, чтобы она ушла. Некоторое время Джесси молча стояла, теребя одной рукой ленты завязанной под подбородком шляпки, а другой разглаживая складки на юбке. Лукасу показалось, что сейчас она повернется и убежит. Но мисс Корбетт снова заговорила с ним.
      – Сегодня утром я наблюдала за тем, как вы занимались с Ураганом. У вас, наверное, большой опыт в выездке лошадей.
      Она говорила так, как будто он не видел ее сегодня у загона. Лукас улыбнулся:
      – Вас удивляют мои познания в обращении с лошадьми?
      – Мне все равно, – высокомерно заявила Джесси, залившись краской смущения.
      Некоторое время они молча стояли, глядя друг на друга. Джесси не могла отвести глаз от стройной фигуры Лукаса. Свежий ветерок доносил до них запах цветущих садов. Лукас вдруг с болью осознал, как жалко он выглядит босой, полуобнаженный, почерневший от знойного солнца, одетый в старые потертые брюки. Может, мисс Корбетт уже успела заметить покрывавшие его спину шрамы, свидетельствовавшие о тех унижениях, которым ему довелось подвергнуться на каторге? Впрочем, какое ему дело до того, что думала о нем юная особа?
      Лукас повернулся к ней спиной и, присев у воды на корточки, вновь принялся полоскать свою уже отжатую одежду. Джесси не уходила. Лукас тяжело вздохнул.
      – Что вы делаете? – спросила она. Лукас хмыкнул и не сразу ответил:
      – По-моему, нетрудно догадаться.
      – А разве в имении нет прачки, которая стирает одежду тех, кто работает у нас? Насколько я знаю, одна из женщин занимается стиркой.
      – Вы правы. Но мне хочется чаще надевать чистую одежду.
      – Поэтому вы приходите сюда по вечерам и стираете в реке?
      Удивление, звучавшее в ее голосе, задело Лукаса за живое. Замерев с мокрыми, выстиранными брюками в руках, он бросил на Джесси сердитый взгляд через плечо.
      – Вам трудно поверить в то, что мы, грязные строптивые ирландцы, любим чистоту? – спросил он.
      Об ирландских каторжниках в Австралии сложилась дурная репутация. Они слыли жестокими, обозленными и неукротимыми преступниками. Жители английских колоний боялись их. Лукас тоже чувствовал, что внушает страх Джесси. Она испуганно смотрела на него немигающими глазами с расширенными зрачками и учащенно дышала. Ее темно-синие бархатистые глаза, похожие на море во время шторма, поразили его своей красотой.
      Лукас думал, что мисс Корбетт сейчас уйдет, и ждал этого момента с надеждой и сожалением. Но она не трогалась с места. Помедлив еще немного на уступе берега, она вдруг начала спускаться к воде, подхватив свои юбки. Ее шелковое платье шуршало, а из-под подола виднелись лодыжки и маленькие аккуратные ножки в ботиночках. Лукас понимал, что ему следует отвести глаза в сторону, но не мог.
      Остановившись рядом с ним, Джесси взглянула на него из-под полей своей шляпки, бросавших тень на ее милое лицо.
      – Вы чрезвычайно горды тем, что вы ирландец и слывете презирающим законы, строптивым, дерзким человеком? – спросила она.
      Он встал, обнаженный до пояса, в старых потертых брюках, и повернулся к ней лицом. Джесси невольно попятилась. У нее перехватило дыхание от волнения. Засунув большие пальцы рук в петли для ремня, он окинул ее взглядом с головы до ног.
      – Да, быть ирландцем – значит вести себя строптиво и дерзко, – заявил он. – А вот вас, англичан, отличают сдержанность, невозмутимость и спокойствие.
      Ему хотелось, чтобы она быстрее ушла, чтобы она больше никогда не приближалась к нему. Джесси охватил трепет, но она не трогалась с места.
      – Вы судите о людях слишком упрощенно, – возразила она ровным голосом, стараясь не выдать своего волнения.
      Лукас усмехнулся:
      – Вам не понравились мои слова об англичанах? По-моему, я выразился очень корректно. Ну конечно, у вас не вызывает возражений, когда кто-нибудь говорит об ирландцах как о ленивом народе, не любящем работать и наживать состояние, а заботящемся только о развлечениях и забавах. Однако когда кто-нибудь осмеливается критиковать англичан, называя их скучными, чванливыми и напыщенными, низкопоклонничающими перед начальством и боящимися быть независимыми от власти и собственности, вы начинаете злиться.
      Джесси возмущенно вздохнула, и взгляд Лукаса невольно скользнул по ее высокой груди.
      – Низкопоклонничество перед начальством и уважение к закону – разные вещи, – с негодованием произнесла она. Ее тон снова стал высокомерным, что раздражало Лукаса. – Весь мир восхищается британской законодательной системой.
      Лукас расхохотался ей в лицо.
      – Так вот почему вы пытаетесь насадить ее во всех уголках земли! – насмешливо воскликнул он. – А я-то думал, что вы руководствуетесь алчностью и эгоизмом!
      Джесси нервными порывистыми движениями туже завязала ленты шляпки под подбородком.
      – Алчность и эгоизм? – сердито переспросила она.
      – Вот именно! Но вы стараетесь не замечать своих недостатков, испытывая чувство морального превосходства над другими нациями. Неужели вы думаете, что Бог создал мир только для того, чтобы им правили британцы и их законы? Вы стремитесь повсеместно насаждать свою культуру, чтобы расширить границы Британской империи. Неужели в навязывании английской цивилизации вы видите свою роль?
      Джесси не сразу нашлась что сказать. Лукас видел, как пульсирует голубая жилка на ее шее чуть повыше ворота платья.
      – Мы создали самую большую в мире империю, – наконец произнесла она спокойным ровным голосом, как и положено истинной англичанке. – Великую славную державу…
      Однако Лукас, сделав нетерпеливый жест, перебил ее:
      – Славную, вы говорите? Если о британцах и ходит по миру слава, то недобрая. Вы угнетаете народы, которые находятся под вашей властью. Африканцы, индийцы, ирландцы – все страдают от вас. И поэтому придет время и ваша империя распадется. Она не сможет долго существовать.
      Джесси задыхалась от гнева, ее била мелкая дрожь, и тем не менее она продолжала говорить ровным голосом:
      – Вы просто сумасшедший. Лукас саркастически улыбнулся.
      – Ничего подобного. Я всего лишь ирландец, разве вы забыли?
      На ее лице отразилось изумление, и она неожиданно звонко рассмеялась. Естественность и непосредственность Джесси не вязались с ее светским чопорным обликом – дорогим полосатым платьем с длинными, отделанными изысканными кружевами рукавами. Поведение Джесси сейчас противоречило правилам приличий, принятым в том обществе, где она жила. Лукас с удивлением смотрел на нее, любуясь ее пухлыми губами и нежным овалом лица. Когда Джесси успокоилась, наступило тягостное молчание. Тишину нарушали лишь плеск речной волны и шелест листьев. Вскоре до слуха Джесси донеслись чьи-то приближающиеся шаги, и она повернула на шум голову.
      – Ах вот ты где, приятель! – воскликнул вышедший на берег Дэниел О'Лири. – А я повсюду ищу тебя! Солнце уже заходит, а ты все не возвращаешься. Я уже начал беспокоиться…
      Он осекся, заметив мисс Джесмонд Корбетт. Его глаза стали круглыми от изумления.
      Однако Джесси не растерялась. Она и виду не подала, что смущена тем, что ее застали на закате солнца на берегу реки в обществе полуодетого каторжника.
      – Вам не следует купаться в одиночку, мистер Галлахер, – надменным тоном заявила она. – Если вы будете нарушать данное правило, у вас могут возникнуть неприятности.
      Она повернулась и зашагала прочь с гордо поднятой головой. Дувший с реки вечерний ветерок играл лиловыми лентами ее соломенной шляпы.
      Дэниел, открыв рот, долго смотрел ей вслед.
      – Что она делала здесь? – наконец снова обретя дар речи, спросил он, когда мисс Корбетт скрылась из виду.
      Лукас пожал плечами:
      – Она гуляла вдоль реки и увидела меня.
      Дэниел потер лоб, недоверчиво глядя на своего друга.
      – Надеюсь, ты не наломал дров, приятель? Лукас надел через голову чистую рубашку.
      – Не понимаю, о чем ты говоришь, – улыбнулся он. Но Дэниела трудно провести.
      – Будь осторожен, дружище, – ткнул он Лукаса указательным пальцем в грудь.
 
      На следующий день вечером Джесси вместе с матерью и братом отправилась в экипаже в Болье, усадьбу Харрисона.
      Серебристая полная луна висела низко на темном небе, испуская голубоватый свет на притихшие поля. Проникая в окно экипажа, она освещала лица молчавших всю дорогу пассажиров. Джесси посматривала на классически правильный профиль брата и лицо матери с мягкими чертами. Ей не нравился странный беспокойный блеск в глазах Уоррика. Он сегодня полдня стрелял по тарелкам из новых пистолетов в овраге за домом, попросив Джесси подбрасывать глиняные диски-мишени, и пил дорогое французское бренди. Она с удовольствием выполнила его просьбу, потому что весь день не находила себе места. Джесси не понимала, почему ею овладело столь странное настроение. Ее терзало смутное беспокойство, и все валилось из рук.
      Джесси радовалась, что сегодня вечером их пригласили в Болье на ужин. Ей не терпелось увидеть Харрисона, от которого исходили истинно английское спокойствие и уверенность в себе. Джесси улыбнулась своим мыслям.
      – Почему ты так странно улыбаешься? – спросила миссис Корбетт, нарушая молчание.
      – Я вспомнила недавний разговор с одним человеком, – осторожно ответила Джесси и смутилась, поймав на себе подозрительный взгляд Уоррика.
      Гостиная в усадьбе Болье походила на гостиную в Корбетт-Касл. Здесь тоже стояла французская мебель из орехового дерева, беломраморный камин и в глаза бросалось множество изысканных дорогих тканей от шелка до атласа и парчи. Столовая также чем-то напоминала столовую в доме Корбеттов. В центре располагался большой стол красного дерева, за которым могли бы разместиться двадцать четыре человека, и обитые итальянским шелком стулья с гнутыми спинками. Узор шелка соответствовал узору парчовых драпировок. На столе помещались массивные серебряные канделябры, а на двух симметричных, украшенных позолотой буфетах из полированного дерева в арочных нишах – большие серебряные графины. Ужин подавала хорошо обученная прислуга. Харрисон, служивший окружным судьей, имел возможность подобрать для своей усадьбы хороших слуг из числа каторжников. Блюда из утки, лебедя, кенгуру и ягненка сменяли друг друга.
      Весь вечер Джесси внимательно наблюдала за Харрисоном. В элегантном фраке, белой шелковой рубашке и искусно вышитом жилете он выглядел очень привлекательно. В конце ужина, откинувшись на спинку стула и небрежно положив руку на подлокотник, Харрисон отдыхал в расслабленной позе. За столом он постоянно сыпал шутками в духе английского юмора. Наблюдая за его жестами и движениями ухоженных рук с маникюром, Джесси думала о том, что ей будет спокойно и комфортно жить с Харрисоном. Он человек ее круга.
      Харрисон беседовал с Беатрис о новом столовом сервизе со своим фамильным гербом в золоте, который заказал в Вустере. В отличие от Ансельма Корбетта, чей отец был выходцем из низов и сам сколотил состояние, став владельцев мануфактур на севере Ланкашира, Тейты происходили из потомственных дворян. Их предкам принадлежало небольшое старинное поместье в Гемпшире. Однако род самой Беатрис восходил к еще более древним и знатным фамилиям. Родословная играла большую роль даже здесь, в колониях. Однако более важное значение имели деньги. Здесь их ценили больше, чем в Англии. Тейты и Корбетты слыли богатыми людьми и потому считались ровней.
      Чуть дрожащей рукой Джесси взяла хрустальный бокал с вином. Деньги и происхождение – вот на каких двух китах стоял ее мир. Главными ценностями выдвигались богатство, родословная и хорошее воспитание.
 
      После ужина Филиппа и Беатрис играли в четыре руки на фортепиано, а Уоррик, развалившись в кресле, потягивал бренди. Харрисон пригласил Джесси прогуляться по саду, чтобы полюбоваться полной луной, ярко сиявшей на темном небе и освещавшей окрестности призрачным светом.
      – Как чудесно! – восхищенно воскликнула Джесси.
      – Ты так считаешь?
      Он остановился и взял ее за руку. Его дыхание коснулось волос Джесси.
      – А ты разве сам не видишь, как красиво вокруг? – смеясь, спросила она. Но когда Джесси вгляделась в лицо Харрисона, смех застыл у нее на губах.
      – Нет, я ничего и никого не вижу, кроме тебя, – ответил он со странной улыбкой. – Луна – всего лишь предлог, чтобы выманить тебя из дома. Я хотел полюбоваться не ею, а тобой.
      «Он сейчас поцелует меня, – испуганно подумала Джесси. – Поцелует так, как мужчина целует женщину, на которой хочет жениться и с которой хочет спать в одной постели». Робость охватила Джесси, но она тут же взяла себя в руки. Джесси с детства знала Харрисона и готовилась стать его женой. Она не должна смущаться в его присутствии. Пора привыкнуть к тому, что вскоре между ними возникнет физическая близость.
      – Джесмонд, – прошептал Харрисон, и его теплое дыхание коснулось ее щеки.
      Он обнял Джесси и, притянув ее к себе, стал поглаживать по спине и бедрам. А потом Харрисон припал к ее губам в страстном поцелуе. У Джесси перехватило дыхание. Чувствуя отвращение, она стала вырываться, упершись ладонями ему в грудь. Он отпустил ее и, отойдя на несколько шагов, закрыл руками лицо. Джесси стало неловко.
      – Прости, – растерянно пробормотала она и, пользуясь тем, что Харрисон ее не видит, вытерла влажные губы. – Не знаю, что на меня нашло.
      – Нет, прошу тебя, не извиняйся, во всем виноват я. – Подойдя к ней, он взял ее руки в свои ладони и прижал их к груди. – Прости меня, дорогая. Я неправильно вел себя. – Дыхание Харрисона, прерывистое и учащенное, мешало ему говорить. – Мужчин терзают более сильные страсти, чем женщин. Такова наша природа. Но когда мы имеем дело с леди, нам нужно вести себя более сдержанно, чувствуя свою ответственность перед ней. Я совершил ошибку и испугал тебя. Прости меня, пожалуйста…
      Джесси покачала головой.
      – Ты относишься ко мне так, словно я норовистая лошадь или дорогая фарфоровая чашка…
      Харрисон засмеялся, и Джесси ласково дотронулась до его щеки.
      – Согласившись стать твоей женой, я дала тебе право целовать меня, Харрисон. Но ты обнял меня так неожиданно. Обещаю, что в следующий раз ты не застигнешь меня врасплох.
      Вскоре они вернулись в гостиную. Харрисон подошел к фортепиано, за которым сидела его сестра, и стал переворачивать для нее страницы нот, а Джесси опустилась в кресло рядом с Уорриком, поглощенным своими мыслями так, что не обратил на сестру никакого внимания. Беатрис в отличие от него не сводила настороженного взгляда с дочери. Ее волнение не укрылось от глаз матери. Она заметила румянец, выступивший на щеках девушки, и ее учащенное дыхание. Джесси не сомневалась, что вскоре мать захочет поговорить с ней о том, что произошло в саду.
      На следующее утро, проходя после завтрака мимо маленькой гостиной, в которой миссис Корбетт обычно занималась рукоделием, Джесси услышала ее голос.
      – Зайди сюда и закрой дверь, – позвала Беатрис, не отрывая глаз от вышивки. – Мне надо поговорить с тобой.
      Джесси послушно переступила порог гостиной и закрыла дверь. Сегодня ночью она плохо спала. Ее терзали мучительные мысли, в которых она не желала признаваться себе при ярком свете дня. И сейчас она не испытывала никакого желания обсуждать с матерью то, что произошло накануне вечером между ней и Харрисоном.
      – И прикрой ставни, – велела Беатрис, боясь, видимо, не только прямых солнечных лучей, но и того, что их могут подслушать.
      Джесси выполнила распоряжение матери и прислонилась к створке окна.
      – О чем ты хотела поговорить со мной, мама?
      Беатрис продолжала вышивать, не поднимая головы. Рукоделие стало для нее таким же прибежищем, такой же защитой от проблем, как бренди для Уоррика.
      – Вчера вечером ты выходила с Харрисоном в сад и довольно долго пробыла там, – промолвила Беатрис.
      Джесси тяжело вздохнула.
      – Мама, не забывай, что мы с ним обручены. Рука Беатрис на мгновение замерла.
      – Я знаю. Именно это меня и беспокоит. Харрисон – истинный джентльмен, и при других обстоятельствах я бы полностью доверяла ему. Но в преддверии свадьбы он может позволить себе кое-какие вольности, почувствовав, что имеет право…
      – Не понимаю, о чем ты говоришь.
      Джесси с удивлением увидела, как обычно бледное лицо матери залилось краской смущения. Их взгляды встретились, но Беатрис тут же отвела глаза в сторону, ощущая неловкость.
      – Некоторые женщины не находят в себе силы сопротивляться, когда мужчины… пристают к ним. Они позволяют им делать то, чего ни в коем случае не следует позволять. – Беатрис понизила голос, наклонившись вперед. – Например, разрешают ласки, которые допустимы лишь на брачном ложе.
      Джесси вспыхнула до корней волос и взволнованно заходила по комнате.
      – Мама, ты сильно преувеличиваешь опасность. Вчера вечером Харрисон всего лишь поцеловал меня. Но ведь поцелуй вполне допустим! Мы с ним жених и невеста!
      – Поцелуи могут привести к более смелым ласкам! – воскликнула Беатрис, наконец забыв о рукоделии. – Ты не должна поддаваться искушению, Джесмонд. Если Харрисон позволит себе лишнее, следует вовремя остановить его. Ты понимаешь, о чем я говорю? Даже если тебе будут приятны его ласки. Необходимо ждать до тех пор, пока вы не вступите в брак.
      Джесси нервно засмеялась и села на диван рядом с Беатрис.
      – Мама, поверь, у тебя нет причин для беспокойства. Я не испытываю к Харрисону никакого влечения, ему не удастся соблазнить меня, даже если он очень захочет.
      – Джесмонд, вчера вечером я поняла по выражению твоего лица, что между вами что-то произошло на веранде.
      Сжав руки на коленях, Джесси стала пристально разглядывать их, не поднимая головы.
      – Я уже сказала, что он поцеловал меня. Его поцелуй мне был неприятен, и мне не хотелось бы, чтобы подобное повторилось. Поэтому тебе нечего беспокоиться, мама, что я поддамся искушению и отвечу на его страсть.
      В комнате повисла тишина, которую нарушали лишь тиканье каминных часов и доносившиеся из столовой голоса слуг, убиравших со стола после завтрака.
      – Прости меня, дорогая, – промолвила наконец Беатрис. – Ты так сильно напоминаешь мне ее, у вас много общего, и я думала, что в отношениях с мужчинами ты тоже похожа на нее…
      Джесси подняла глаза на мать.
      – О ком ты говоришь?
      – Не обращай внимания на мои слова! – Беатрис положила ладонь на руку Джесси. – Надеюсь, ты не дала понять Харрисону, что его ласки тебе неприятны?
      Услышав слова матери, Джесси чуть не расхохоталась. Впрочем, ей совсем не смешно, она почувствовала какую-то странную грусть.
      – Минуту назад ты предупреждала меня, чтобы я не допускала вольностей в своих отношениях с Харрисоном, а сейчас тебя беспокоит, что я своей сдержанностью отпугнула его. Ты непоследовательна, мама.
      – Джесмонд… – обратилась к дочери Беатрис и замолчала, подыскивая слова. – Мне очень трудно говорить, но я должна тебя предупредить… Многим женщинам кажется отвратительной физическая близость с мужчинами, но они вынуждены делить со своими мужьями брачное ложе. Мы должны терпеть, скрывая, что нам неприятны их ласки. Такую цену мы платим за рождение детей, за уют в наших домах, за положение в обществе. Вот что ты должна знать и помнить.
      Джесси смущенно отвела взгляд в сторону. Ей стало неловко, и она сожалела, что мать заговорила с ней на такую тему. Встав, она подошла к камину. Джесси знала, что брак ее родителей не относился к числу счастливых. Отец никогда не целовал мать в присутствии детей, они вообще избегали прикасаться друг к другу. Родители жили не вместе, а рядом, словно в двух параллельных мирах. В доме не ощущалось тепла, любви, радости. В глубине глаз Беатрис всегда таилась грусть. Теперь Джесси начала догадываться о причинах потухшего взгляда матери. Ее не устраивала интимная сторона брака, и отвращение к физической близости с мужем ожесточило ее.
      – Ты мне все сказала, мама? – спросила Джесси, охваченная тягостным чувством.
      Беатрис вновь склонилась над рукоделием.
      – Да. Думаю, у нас не будет причин возвращаться к этому разговору.
      Джесси направилась к двери, но мать остановила ее.
      – Ты, наверное, хочешь покататься верхом сегодня утром? – неожиданно спросила она.
      Джесси застыла на пороге, взявшись за ручку двери.
      – Но ты же просила меня не ездить пока верхом, – бросила она на мать удивленный взгляд.
      – Я передумала. Мне кажется, что прогулка верхом пойдет тебе на пользу. Поэтому можешь переодеться и пойти на конюшню. Я уже послала записку Уоррику, чтобы он распорядился седлать твою лошадь.
      Джесси медленно поднялась в свою комнату. Ее одолевали чувства вины, стыда и смущения. Она не хотела обманывать свою мать. И Джесси действительно не лгала, когда говорила, что ей неприятен поцелуй Харрисона. И все же… все же она осознала, что не принадлежит к числу женщин, которым кажется отвратительной физическая близость с мужчинами. Беатрис ужаснулась бы, если бы узнала правду о своей дочери, если бы увидела ее в тот момент, когда Джесси любовалась обнаженным торсом ирландца, стоявшего на берегу реки на фоне закатного неба. С тех пор Джесси начали сниться странные сны, в которых ей являлся темноволосый каторжник с покрытой шрамами спиной.

      Лукас сидел на верхней перекладине забора, которым был обнесен озаренный утренним солнцем загон, и наблюдал, как гнедой жеребец бегает по кругу, посверкивая подковами.
      В довольно просторном загоне Ураган почувствовал себя на воле. Однако добежав до противоположной стороны забора, он остановился и захрапел, нервно раздувая ноздри и прядая ушами.
      – Все правильно, – негромко промолвил Галлахер. – Ты можешь бегать, но не можешь убежать, приятель. Ты в загоне. Они окружили тебя надежным забором.
      – Ты сядешь на него сегодня? – с любопытством спросил Чарли, подойдя к Лукасу.
      Лукас улыбнулся:
      – Нет, еще рано. Я хочу получше узнать его. Повернув голову, Лукас краем глаза заметил, что к ним направляется Уоррик Корбетт. Лукас еще не составил окончательного мнения о нем. С одной стороны, Уоррик казался ему неплохим хозяином. Во всяком случае, у него отсутствовали садистские наклонности, которые английская школа часто воспитывает в своих выпускниках наряду с любовью к крикету, Цицерону и поэзии Шекспира. Впрочем, Корбетт никогда не учился в Итоне или Винчестере, а значит, не мог относиться к истинным англичанам в понимании Галлахера. Уоррик родился и вырос в Австралии, что наложило на него свой отпечаток.
      Однако у Лукаса вызывал беспокойство странный огонек, блестевший в глубине глаз Уоррика Корбетта, свидетельствовавший о его дерзком неукротимом нраве. Галлахер не доверял людям, способным на безрассудство.
      – Эй, Чарли! – крикнул Уоррик. – Ступай на конюшню и оседлай Симмерию, лошадь моей сестры. Да, и еще чалого мерина для Галлахера.
      Мальчик бросился выполнять поручение владельца усадьбы. Уоррик тем временем подошел к загону и со своей обычной ухмылкой обратился к Лукасу:
      – У меня для тебя есть работка. Лукас повернулся к нему лицом.
      – А я хотел сегодня продолжить занятия с Ураганом.
      – Тебе придется отложить их. – Корбетт помолчал, глядя на жеребца, а затем задумчиво продолжал: – Моей сестре нужен грум.
      Лукас ловко спрыгнул на землю. Отправляясь на прогулку верхом по Гайд-парку или по гемпширским холмам, молодая англичанка обязательно брала с собой грума, что считалось одним из признаков аристократизма. Прогулка в одиночестве, без сопровождения, нарушала правила приличия, принятые в светском обществе. Подобная традиция сохранялась и в колониях. Однако здесь старались нанимать грума не из числа каторжников.
      – А я думал, что грумом вашей сестры является старый Том, – грубоватым тоном изрек Галлахер.
      Мысль о том, что он станет слугой прекрасной высокомерной англичанки и будет сопровождать ее повсюду, двигаясь на почтительном расстоянии, казалась ему невыносимой. Пресмыкаться перед ней, называться ее слугой, ее грумом он считал для себя большим унижением, чем терпеть побои и ходить в кандалах. По сравнению с таким лакейством все муки, которые он терпел в течение долгих трех лет каторги, показались Лукасу незначительными.
      Корбетт, опершись локтем на верхнюю перекладину забора, следил за жеребцом.
      – Старый Том сильно сдал, он не сможет сопровождать Джесси во время длительных прогулок на большие расстояния, – небрежно заметил он. – Сегодня утром он так скверно чувствовал себя, что я заставил его лечь в постель.
      – А почему вы не хотите, чтобы грумом мисс Корбетт стал Чарли?
      Уоррик бросил на Галлахера недовольный взгляд.
      – Чарли – еще совсем мальчишка. Он не сможет прийти на помощь сестре, если на нее нападет шайка беглых каторжников.
      Лукас понимал, что вступает в пререкания с хозяином, но не мог остановиться.
      – В таком случае кто-нибудь другой из конюхов мог бы… – опять начал он возражать, но Корбетт не дал ему договорить.
      – Лучше тебя с таким поручением никто не справиться, Галлахер, – раздраженно бросил он. – Теперь ты – ее грум. Разговор окончен.
 
      Остановившись у калитки сада, Джесси некоторое время наблюдала за стройным черноволосым ирландцем, выведшим из конюшни двух лошадей. Лукас повернулся к одной из них и подтянул подпругу. Он действовал ловко и уверенно, как человек, привыкший к такой работе.
      Джесси старалась не обращать внимания на бешеный ритм своего сердца. Подхватив длинный шлейф синей амазонки, она пересекла залитый солнцем хозяйственный двор. В кронах яблонь, окружавших пруд, щебетали птицы. Их пению вторил треск сороки. Но Лукас, казалось, не замечал ничего вокруг, сосредоточенно проверяя упряжь. Джесси подошла к нему сзади и остановилась рядом с вороной кобылой, которая тут же, узнав хозяйку, потянулась к ней своим атласным носом.
      – Здравствуй, моя красавица, – нежно проворковала Джесси, погладив Симмерию по лоснящейся шее. – Ты, наверное, скучала? Я часто вспоминала тебя.
      Улыбнувшись, Джесси прижалась щекой к боку лошади. Она не видела ирландца, но явственно ощущала его присутствие за своей спиной.
      – Ваш брат сказал, что вы хотите прогуляться верхом к пещере, – с сильным акцентом проговорил Лукас Джесси уловила в его голосе насмешку и резко обернулась. Он все еще возился с упряжью своего мерина.
      – Да. А вам какое дело? – с вызовом спросила она. Джесси хотелось, чтобы наглец скорее оставил ее в покое. Она не понимала, почему так смущается в его присутствии. – Где старый Том?
      – Он приболел. Ваш брат приказал ему лечь в постель.
      – Лечь в постель? – изумленно переспросила Джесси.
      На ее памяти старый Том ни разу не болел. – А что с ним?
      – Говорят, приступ ревматизма. Но я думаю, что у него болит сердце. Во всяком случае, налицо все признаки сердечной болезни.
      – Вы считаете, что у него больное сердце?
      Джесси бросила взгляд на стоявшие в отдалении хижины. Ее охватило странное чувство. Ей казалось, что земля закачалась под ее ногами и привычный с детства мир стал постепенно рушиться. Джесси невольно ухватилась рукой за седло Симмерии, как будто боялась упасть. Она понимала, что с настоящей минуты в ее жизни многое изменилось. Отныне рядом с ней не будет сильного, надежного Тома. Память Джесси сохранила больше воспоминаний о нем, нежели о родителях.
      Именно старый Том, а не Ансельм Корбетт впервые посадил маленькую Джесси верхом на пони и научил ее держаться в седле. Том открыл ей, что такое радость жизни, познавая вместе с ней окружающий мир со всеми его тайнами. Вдвоем они облазили все близлежащие скалы и пещеры. Тома всегда называли «старым», но Джесси никогда не задумывалась о его возрасте. Во всяком случае, он не казался ей слишком дряхлым. Джесси считала, что Тому еще рано серьезно болеть или умирать. В разговоре с ней он ни словом не обмолвился о своем плохом самочувствии.
      Подняв голову, Джесси взглянула на ирландца.
      – Вам поручили седлать мою лошадь? – спросила она.
      – Да. Кроме того, ваш брат назначил меня вашим грумом.
      – Вас?!
      Лукас невольно улыбнулся, уловив нотки ужаса в ее голосе, и его суровые зеленые глаза сразу же подобрели.
      – Да, меня.
      «Но я не хочу этого!» – чуть не крикнула Джесси, но вовремя сдержалась. Ее чувства находились в смятении. Она испытывала тревогу за жизнь Тома и в то же время страх перед изменениями, которые происходили в ее жизни.
      Потрепав мерина по шее, ирландец подошел к Джесси. Выражение его лица было непроницаемым, поля надвинутой на лоб шляпы скрывали колючий взгляд зеленых сердитых глаз. Его фигура как будто нависала над Джесси, и это пугало. Джесси понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не попятиться. Нет, она не могла представить Галлахера в качестве своего грума!
      – Благодарю вас, мистер Галлахер, – учтиво улыбнувшись, поблагодарила она. – Но мне не хотелось бы отвлекать вас от исполнения ваших новых обязанностей. Ведь брат поручил вам ухаживать за лошадьми. Будьте любезны, попросите Чарли…
      – Нет, – перебил ее Лукас. – Мистер Корбетт назначил меня вашим грумом.
      Решительный тон, которым он произнес свои слова, изумил Джесси и заставил замолчать. Галлахер не похож на тех слуг, которые с детства окружали ее. Он слишком самоуверен, дерзок, решителен и настойчив.
      – Я предлагал Чарли на роль вашего грума, – объяснил Лукас, поправляя уздечку вороной кобылы, – но ваш брат считает, что мальчишка не сможет защитить вас от грабителей и разбойников с большой дороги. Вы готовы сесть в седло, мисс?
      Джесси прекрасно знала, что на острове можно столкнуться с шайкой беглых каторжников – отчаянных, на все готовых головорезов. Им нечего терять, и поэтому они могли совершить любую жестокость. Незадолго до отъезда Джесси в Англию трое разбойников напали на дом одного из земледельцев, живущих неподалеку от Блэкхейвен-Бей. Они разбили голову грудному ребенку о дерево, а потом расправились с женой фермера, который в момент их набега уехал из дома по делам. Беда в том, что чем дольше каторжники находились в бегах, тем опаснее и безжалостнее они становились. Они знали, что им не будет пощады, что в случае поимки их ждет смерть или, что еще хуже, перевод в такое место, как остров Норфолк или Порт-Артур. А там, как слышала Джесси, их ждал настоящий ад.
      Ирландец с вызывающим видом в упор смотрел на нее. Он, вероятно, надеялся, что Джесси передумает и не поедет на прогулку.
      – Я готова! – крикнула Джесси.
      Теперь она не сможет посетить домик на мысе Последней Надежды, но все же ей не хотелось отказываться от поездки к бухте.
      Взяв из рук Лукаса поводья, Джесси позволила ему подсадить ее и поднялась в седло. Лукас тут же отошел, как будто стремился держаться от нее на расстоянии. И все же отныне они связаны одной незримой цепью.
      Джесси краем глаза видела, как Лукас сел на лошадь с ловкостью, которая выдавала в нем опытного всадника, с детства проводившего много времени в седле. Среди каторжников на Тасмании очень мало попадалось таких, которые умели обращаться с лошадьми. В основном к ним относились люди, прежде служившие в богатых домах конюхами и грумами. Однако Галлахер явно не принадлежал к их числу. Несмотря на все его уловки и притворство, Джесси догадалась, что он вырос в состоятельной семье, получил хорошее воспитание и сам в свое время имел грумов и конюхов. Почему же этот человек попал на каторгу? Что он натворил?
      Джесси невольно взглянула на Лукаса, и их глаза встретились. Девушка внезапно ощутила всю глубину его горечи, отчаяния и ненависти к себе. Его выразительное лицо, широкие скулы, красивые яркие глаза казались Джесси пугающими. Она молча тронулась с места, надеясь, что он не последует за ней.
      Однако Лукас не мог не подчиниться приказу Уоррика.
 
      Выехав на залитую солнцем, изрезанную колеями дорогу, Джесси пустила свою лошадь галопом. Кругом простирались поля и луга, с которых доносились запахи теплой земли и душистых трав. От встречного ветра щеки Джесси раскраснелись, волосы выбились из-под шляпки, но она не стала поправлять их. Сила и энергия лошади передались Джесси. Она чувствовала себя единым целым со своей вороной кобылой, подчиняясь радостному ритму ее скорости и свободы.
      И все же, несмотря на упоительную скачку, она ни на секунду не забывала об ирландце. Мысли о нем не давали ей покоя. Его присутствие омрачало ее настроение, она слышала топот копыт мерина за своей спиной и невольно подстегивала Симмерию.
      Когда они добрались до гряды холмов, отделявших плодородную долину от морского побережья, дорога пошла в гору. Поля, засеянные пшеницей и ячменем, и заливные луга сменились лесами и рощами. Буки и эвкалипты отбрасывали тени на дорогу и источали сильный аромат. Джесси пустила Симмерию шагом. Теперь она еще явственнее ощущала за спиной присутствие Галлахера. Ей хотелось обернуться и взглянуть на него, и она едва сдерживала себя. Джесси неприятно, что он ехал сзади и мог наблюдать за ней, а она не видела его. В конце концов она остановилась и подождала своего грума, решив дальше двигаться с ним бок о бок.
      – Скажите, мистер Галлахер, – спросила она, потрепав кобылу по холке, – вы уже пытались сесть на Урагана?
      Лукас спрятал улыбку, старательно отводя глаза в сторону.
      – Нет еще.
      – Нет? Вы меня удивляете, мистер Галлахер. Может быть, вы в отличие от своего кузена мистера Финнегана не желаете падать каждое утро на землю лицом в грязь?
      – Да, пожалуй. Джесси улыбнулась:
      – Я до сих пор не знаю, каким именно образом вы собираетесь укрощать нрав Урагана. Старому Тому высказали, что у вас есть идеи на этот счет. Вы говорили правду?
      – У меня есть кое-какие задумки, – произнес Лукас, глядя на щебечущих в придорожных зарослях акации птиц. – Но сначала жеребец должен привыкнуть ко мне.
      Делая вид, что любуется прыгавшими с ветки на ветку яркими попугайчиками, Джесси краем глаза внимательно наблюдала за Лукасом. Его лицо покрывала трехдневная щетина, давно не стриженые волосы падали на плечи. Он внушал чувство опасности. Тем не менее Джесси считала, что его внешность обманчива и ей ничто не грозит.
      – Зачем вы так делаете? – задала она ему неожиданный вопрос.
      Лукас удивленно взглянул на нее.
      – О чем вы?
      – Зачем вы выдаете себя за простолюдина и говорите с сильным ирландским акцентом? Ведь вы – образованный человек. Когда вы забываетесь, у вас очень чистая грамотная речь. Вы намеренно коверкаете слова…
      – Вам не нравится, когда я говорю, как живущий в сельской глубинке ирландец? Потому что вы презираете мой народ… – резко ответил Галлахер, и в его зеленых глазах вспыхнул гнев. – Мы для вас – быдло, безграмотные ирландцы, которых вы покорили и держите под своей властью.
      У Джесси перехватило дыхание.
      – Запомните, мисс, я вовсе не притворяюсь ирландцем. Я говорю так, как разговаривают в моих краях простые люди, среди которых я вырос, – рыбаки, земледельцы, лавочники, поденщики. Ваш правильный английский для них чужой язык, как и ваша королева. Он навязан им чужеземцами. У себя дома, среди родных и близких, они говорят на своем наречии.
      Лукас туго натянул поводья. В отличие от Джесси Лукас был без перчаток, и поводья натирали его натруженные мозолистые руки.
      – Моя мама дома говорила на гэльском языке. Она всем сердцем любила Ирландию – страну, которой дорожила не меньше, чем собственными детьми. Мама позаботилась о том, чтобы мы выучили язык, на котором говорил народ в тех краях. Она просила нас передать его нашим детям и детям детей.
      – А чему учил вас отец?
      На губах Лукаса заиграла улыбка.
      – Отец? О, будучи патриотом, он вместе с тем обладал практической сметкой. И пока мать учила нас говорить на гэльском языке, он следил затем, чтобы мы совершенствовали наш английский. Он всегда говорил, что традиции – это хорошо, но нужно кормить семью. Дублинский адвокат не может позволить себе говорить так, как говорят в ирландской глубинке.
      Джесси перевела взгляд с его лица на руки. Несмотря на многолетний тяжелый труд, они выглядели изящными, хотя их покрывали ссадины, шрамы и мозоли. Лукас по дороге снял куртку и закатал рукава рубашки, обнажив мускулистые, загорелые руки до плеч. Джесси заметила, что его красивые запястья изуродованы шрамами от кандалов.
      По всей видимости, шрамы остались не только на его руках, но и в душе. Железные кандалы, которые каторжники носят и в жару, и в дождь, натирают тело, на месте ссадин и опрелостей образуются нарывы, язвы и глубокие раны, которые часто гноятся. И даже после того как кандалы снимают, следы от них остаются на коже, словно вечное клеймо раба. На его лодыжках такие же шрамы, невольно подумала Джесси.
      – Значит, раньше вы работали адвокатом в Дублине? – спросила она.
      Лукас, усмехнувшись, отрицательно покачал головой.
      – Я стремился им стать. В ту пору я был юным идеалистом и мечтал отстаивать в судах и парламенте свободу и независимость, пользуясь только словом и не прибегая к оружию.
      «Так что же с вами случилось?» – хотела спросить Джесси, но не отважилась. Комок подступил у нее к горлу, а на глаза навернулись слезы. Она не знала, почему ей так хочется плакать. Джесси поняла, что ей не следовало разговаривать с Лукасом о его прошлом. Лучше бы ей не знать о том, как он жил и о чем мечтал в Ирландии, до того как попал на каторгу. Для Джесси Лукас должен оставаться одним из слуг, человеком, принадлежащим к серой массе каторжников и ничем не выделяющимся из нее.
      Джесси вновь пустила лошадь по лесной дороге, приказав груму следовать сзади на почтительном расстоянии, как и положено слуге.
 
      Свежий морской ветер ударил им в лицо, когда они выехали из леса и оказались на побережье. Морские дали сверкали в лучах яркого солнца. Аквамариновые волны набегали на берег, слепя глаза серебристыми бликами.
      Справа открывалась панорама Блэкхейвен-Бей с его аккуратными каменными жилыми домами и лавочками, серыми доками и складами, бараками и китобойными заводами. Город вытянулся на две мили вдоль морского побережья. Спокойные воды залива бороздили рыбачьи лодки. Недалеко от берега стояли на якоре кечи и два гигантских китобойных судна, мачты которых покачивались на фоне голубого безоблачного неба.
      Далеко выдававшийся в море, поросший лесом мыс Последней Надежды отделял тихую гавань от Бухты кораблекрушений, расположенной севернее. Судно, бросившее якорь в заливе Блэкхейвен слишком далеко от берега, подвергалось большой опасности. Штормовой ветер и быстрое течение могли снести его на рифы и зубчатые, почерневшие утесы, располагавшиеся у входа в Бухту кораблекрушений. Но в такое солнечное весеннее утро ничто не предвещало шторма, и далекие скалы, омываемые морскими волнами, выглядели мирными и безопасными.
      Выйдя из леса, дорога, по которой следовали всадники, разветвлялась. Главная шла прямо в Блэкхейвен-Бей, другая, менее наезженная, сворачивала влево к бухте, а третья, скорее похожая на тропу, вела к маленькому побеленному коттеджу, стоявшему на мысе, отделявшем бухту от залива. Дом утопал в зелени, и путники видели только его крышу.
      Вороная кобыла беспокойно запрядала ушами, когда Джесси остановилась на распутье. Ее неудержимо тянуло направить лошадь к продуваемому ветрами лесистому мысу, но здравый смысл подсказывал ей, что надо свернуть к бухте. Неужели теперь, когда у нее появился новый грум, она не сможет посещать маленький коттедж и ее обитательницу? Джесси не могла примириться с такой мыслью.
      – Похоже, дорога, которая уходит влево, ведет в Бухту кораблекрушений, – заметил ирландец, привставая в стременах.
      – Благодарю вас, мистер Галлахер, за подсказку, но я знаю, – бросила Джесси и тут же пожалела о том, что грубо обошлась с грумом! Лукас пристально посмотрел на нее, и у Джесси от его буравящего взгляда мурашки забегали по спине.
      – Мне известно, что вы часто заезжали в коттедж на мысе, – неожиданно заявил Лукас.
      Судорожно сжав в руках поводья, Джесси машинально натянула их, и ее кобыла слегка попятилась.
      – Спокойно, Симмерия, – потрепала она лошадь по потной холке.
      Повернув голову, она поймала на себе тяжелый взгляд Лукаса.
      – Простите, но я не понимаю, о чем вы говорите, – произнесла она ровным голосом.
      – Я говорю о Женевьеве Стржецкой, – поведал Лукас. Похоже, надменный тон Джесси нисколько не смущал его. – Местные жители считают ее падшей женщиной. Она живет в полной изоляции в доме, расположенном на мысе Последней Надежды. Порядочные люди считают неприличным общаться с ней. Но вы регулярно посещали ее на протяжении многих лет. – На губах Лукаса заиграла улыбка, которая, впрочем, не растопила холодок в его глазах. – Именно к ней вы собирались съездить сегодня, не правда ли?

      Джесси смотрела на Лукаса круглыми от изумления глазами. На ее щеках играл румянец. Сначала она хотела заявить, что он ошибается, но потом решила промолчать.
      – Как вы обо всем узнали? – спросила Джесси. – Кто вам рассказал? Неужели старый Том выдал мой секрет?
      Симмерия затанцевала под Джесси, но та рукой опытной наездницы успокоила лошадь, не сводя пытливых глаз с Лукаса.
      Он улыбнулся:
      – В Ирландии есть поговорка: что известно троим…
      – …знают все, – закончила за него Джесси.
      Они помолчали. Глядя на мисс Джесмонд Корбетт, Лукас думал о том, что недооценил ее. Она внимательно наблюдала за ним из-за полуопущенных ресниц. Лукас не знал, о чем она сейчас думала. Внезапно она пришпорила свою лошадь и пустила ее по дороге, ведущей к коттеджу. Лукасу ничего не оставалось, как последовать за ней.
      Они ехали в тишине, которую нарушал лишь приглушенный топот копыт. Заброшенная дорога поросла травой, по обеим ее сторонам росли акации, цвели источавшие сладкий аромат клематисы, оплетавшие кустарник. До слуха всадников доносились далекий шум прибоя и крики чаек над волнами.
      Запрокинув голову, Лукас взглянул на небо. Оно оставалась все таким же ясным, но на горизонте появилась гряда белых облаков. Лукас перевел взгляд на скакавшую впереди него Джесси.
      Да, надменная и высокомерная девушка – истинная английская леди, думал Галлахер, но мужчина не может не восхищаться ею. Он любовался золотоволосой всадницей, скакавшей на вороной стройной лошади. Девушка прекрасно держалась в седле, двигаясь в одном ритме с животным. В изысканной шляпке с черным пером и темно-синей амазонке с белоснежным воротничком, оттенявшим нежную прозрачную кожу ее лица, она вызывала восхищение. Упрямая линия подбородка, густые полуопущенные ресницы, бросавшие тени на щеки, – все будило в нем желание. Но Лукас не хотел признаваться себе в тех чувствах, которые испытывал к Джесси.
      Нелепость ситуации вызывала у него смех. Джесси недоступна для него, как звезда в небе, как жемчужина в пучине моря. Уоррик Корбетт, должно быть, сошел с ума. Как он мог совершить подобную глупость – назначить грумом для своей юной прекрасной сестры молодого ирландца, который три года не прикасался к женщине. Впрочем, подобные назначения здесь обычное дело. Такие люди, как Уоррик Корбетт и Харрисон Тейт, не видели в слугах и каторжниках мужчин с горячей кровью. Им казалось, что их слуги не могут иметь личную жизнь, у них нет желаний и страстей.
      Вскоре всадники увидели утопающий в зелени коттедж, стены которого состояли из грубо обработанных камней, а переплеты окон были выкрашены черной краской. Такое здание могло бы, пожалуй, стоять где-нибудь в центральных графствах Англии. Мисс Джесмонд Корбетт внезапно осадила свою лошадь и обернулась к Лукасу.
      – Так вы скажете наконец, откуда узнали о моих наездах сюда? – спросила она надменным тоном, тревожно глядя на своего спутника.
      – Нет, – решительно ответил Лукас, выдержав ее суровый взгляд.
      У Джесси задрожал подбородок.
      – Почему вы скрываете свой источник?
      Лукас промолчал. Уперев руку в бок, он смотрел на раскинувшееся вдали море, пенистые волны которого набегали на золотистый песок. Говорили, что при сильном ветре Бухта кораблекрушений смертельно опасна для тех, кто отваживался выходить в море, из-за сильных подводных течений. Но в тихую погоду она выглядела вполне мирно и, казалось, ее водная гладь ничем не отличалась от морских просторов расположенной к югу бухты Блэкхейвен-Бей. Лукасу не нравилась его новая должность грума, зато в нынешнем положении ему представлялась возможность часто бывать на побережье и изучать его особенности.
      О Бухте кораблекрушений Лукас услышал через несколько дней после своего приезда на Тасманию и с тех пор старался собрать о ней больше информации. Он слышал, что берега бухты необитаемы. Лишь на мысе Последней Надежды стоял коттедж, в котором жила одинокая женщина. Правда, внизу среди скал находился остов еще одного дома. Однако люди обходили его стороной. Ходили слухи, что здание сожгли, оно явилось местом страшной трагедии, о которой местные жители предпочитали молчать. Лукас считал, что такое положение дел ему на руку. Руины дома он мог использовать как док для строительства лодки.
      Лукас, конечно же, не собирался делиться своими сокровенными планами с Джесси.
      – Мне кажется, вы уверены в том, что старый Том не мог проболтаться о ваших посещениях коттеджа, – проворчал он, – Но почему вы так доверяете старику?
      – Потому что он человек, на которого можно положиться.
      Лукас пристально вгляделся в лицо Джесси и подумал, что тоже ни за что не смог бы предать эту девушку.
      – На меня вы тоже можете положиться.
      Джесси нахмурилась, в глубине ее глаз появилось выражение тревоги. Ее обуревали противоречивые мысли и чувства. Нет, Джесси не могла доверять этому человеку. Она не доверяла ему, конечно. Но у нее нет выхода. Лукасу уже известна ее тайна.
 
      Тихо напевая, Женевьева Стржецкая срезала полураспустившийся бутон желтой розы, обвивавшей стену ее коттеджа. Цветущие растения, оплетавшие дом, с трудом приживались в неплодородной соленой почве мыса, обдуваемого ветрами. Поэтому Женевьева старалась не срезать цветы, как бы награждая их за выносливость и настойчивость. Однако сегодня она не удержалась. Ей стало очень одиноко и хотелось, чтобы хотя бы одна желтая роза составила ей компанию.
      Услышав посторонний шум за воротами сада, она подняла голову и насторожилась, придерживая рукой соломенную шляпку, которую пытался сдуть ветер с моря. Она машинально прижимала шляпку тыльной стороной руки, как обычно делают садоводы, чтобы не испачкать головной убор землей, налипшей на ладонь и пальцы. Однажды, много лет назад, на острове Капри она вот так же придерживала шляпку, а ее спутник, молодой красавец с темными волосами и жгучими глазами, шептал ей на ухо нежные слова. Француз или итальянец? Впрочем, какое это теперь имеет значение? Женевьева улыбнулась при воспоминании о своем давнем романе.
      Когда-то она была молода и красива. По ее плечам золотой волной струились густые волосы, а кожа отличалась гладкостью и походила на прозрачную матовую яичную скорлупу, усыпанную коричневыми пятнышками – милыми веснушками. Но теперь Женевьева состарилась. У нее появились седые волосы и сморщилось лицо. Но о своем возрасте она вспоминала только тогда, когда смотрелась в зеркало, или в зимние вечера под завывания ветра за окнами. В плохую холодную погоду у нее ломило кости. В глубине души Женевьева ощущала себя молодой энергичной женщиной, в былые времена приводившей в шок окружающих.
      Когда-то она убежала с человеком, которого любила. Когда-то она танцевала на балах с королями. Когда-то она одевалась в шелка и атлас и носила бриллианты. В те времена Женевьева много путешествовала по миру. Но теперь его границы сузились для нее до стен коттеджа со скромной обстановкой, любимыми вещами и дюжиной кошек. Вокруг высились эвкалипты и почерневшие от соленого ветра скалы. А внизу бушевало море, вечно меняющаяся стихия, необходимая Женевьеве как воздух. Нет, сама она не мечтала о переменах. Женевьеву вполне устраивало ее нынешнее существование. Она любила свой скромный коттедж и свою нынешнюю жизнь так же сильно, как когда-то любила обеды при свечах, серебро и хрусталь на столе, шелка и бархат, а также красивых мускулистых молодых мужчин. Женевьева рано поняла, что наслаждения не вечны. Необходимо иметь мужество и волю, чтобы достичь того, к чему мы стремимся.
      Женевьева напряженно прислушивалась. Теперь она отчетливо различала топот копыт. Положив срезанную розу в плетеную корзинку, она снова замерла, затаив дыхание. Кто-то подъезжал по заросшей травой дороге к ее домику.
      Люди из высшего общества отвернулись от нее. И все же у Женевьевы остались друзья из числа местных лавочников, рыбаков и фермеров. Поэтому она знала, что несколько дней назад на двухмачтовом судне домой вернулась Джесмонд Корбетт. Однако Женевьева подозревала, что девушка сильно изменилась за два года в чужих краях, и боялась испытать боль разочарования. Но вскоре она увидела приближавшихся по дороге к калитке ее сада всадников. Впереди скакала золотоволосая девушка в темно-синей амазонке, а за ней – темноволосый грум, которого Женевьева видела впервые. Грум ловко спешился, а затем, немного замешкавшись, повернулся, чтобы помочь своей госпоже. Но она уже соскользнула с дамского седла и спрыгнула на землю.
      Отложив в сторону секатор и корзинку для цветов, охваченная радостью Женевьева широко улыбнулась. Джесси бросилась к ней, распахнув объятия.
 
      Джесси сидела на подоконнике в кухне домика Женевьевы в неподобающей для дамы позе. На ее коленях лежал, мурлыкая, большой пушистый кот. Свои ботинки и чулки она бросила на неровный кирпичный пол.
      Ей всегда нравилась кухня Женевьевы, в которой стояла большая черная печь и висели пучки душистых трав. В окно заглядывало солнце и дул соленый ветер с моря. Здесь Джесси провела много счастливых часов.
      – Хватит, не желаю больше слушать о пещерах, трупах и экспериментах с электричеством, – заявила Женевьева и, поднявшись из кресла-качалки, подошла к плите, чтобы снять закипевший чайник. – Все, конечно, очень интересно, но мне хотелось бы узнать о другом… Ты имела любовника в Лондоне?
      – Женевьева! – возмущенно воскликнула Джесси и тут же рассмеялась. Ее старшая подруга постоянно старалась смутить ее, явно преднамеренно. – Ты же знаешь, что я обручена с Харрисоном.
      Женевьева заварила чай и налила в сине-белый кувшинчик свежие сливки.
      – Я знаю, что твой отец обещал выдать тебя замуж за Харрисона. Но он не принял во внимание твое желание. Ведь жить с Харрисоном придется не твоему отцу, а тебе самой.
      Кот, спрыгнув с колен Джесси, начал тереться о юбку хозяйки и громко, требовательно замяукал, прося сливок. Джесси засмеялась.
      – Я обручилась с Харрисоном два года назад и обещала стать его женой. Надеюсь, ты не забыла?
      Она встала и, подойдя к старому буфету, достала чашки и блюдца, взяла большой глиняный кувшин с широким горлом, в котором Женевьева хранила ореховое печенье.
      – И ты ни разу не пожалела о помолвке? – спросила Женевьева. – Как ты сейчас относишься к Харрисону?
      Снова подойдя к буфету, Джесси бросила взгляд сквозь открытую дверь на сарай. Полчаса назад ирландец поил там лошадей. Но сейчас его почему-то не видно. Джесси быстро отвернулась.
      – Я хочу выйти замуж за Харрисона, – твердо сказала она и поставила тарелку на большой оловянный поднос рядом с заварочным чайником.
      Женевьева улыбнулась:
      – В таком случае я рада за тебя. Ты помнишь этот шарик? – спросила она, беря с полки, расположенной над раковиной, небольшой гладкий прозрачный шарик из розового кварца.
      – Конечно, – ответила Джесси и взяла его из рук Женевьевы. – В детстве он завораживал меня. – Она улыбнулась и посмотрела сквозь шарик на свет. Джесси казалось, что из его середины исходит сияние. По словам Женевьевы, шарик подарила ей цыганка много лет назад. – Я часами смотрела на него, и мне чудилось, что я вижу свое будущее. Но теперь я понимаю, что там я видела всего лишь собственное отражение.
      – Да, я прекрасно помню, как ты играла с ним, – подтвердила Женевьева, высыпая печенье на тарелку. – И меня удивляло, что ты стремишься узнать свое будущее, как будто оно тебе еще неизвестно. Но ведь ты с детства знала, что, когда вырастешь, выйдешь замуж за Харрисона.
      Джесси внезапно показалось, что шарик стал горячим и тяжелым, и она отложила его в сторону.
      – Я хотела подарить его тебе, – продолжала Женевьева, – но боялась. Твоя мать спросила бы, откуда он. – Кот не унимался и требовательно мяукал. Женевьева налила ему сливок в блюдце, стоявшее у печи. – Кстати, как поживают твои родные – мама и брат?
      Женевьева никогда не упускала возможности задать вопрос о близких Джесси, хотя не была знакома ни с Беатрис, ни с Уорриком.
      – У них все в порядке. За два года они ничуть не изменились, – с печальной улыбкой ответила Джесси.
      – Я очень переживала, когда умер твой отец.
      У Джесси перехватило горло при упоминании об утрате близкого человека.
      – Слава Богу, мама держится молодцом. Женевьева хотела что-то сказать, но, по-видимому, передумала.
      – Пойдем пить чай в сад, – предложила она, беря расписной оловянный поднос.
      Джесси хотела надеть чулки и обуться, но Женевьева остановила ее.
      Джесси с улыбкой кивнула.
 
      Лукас сидел около сарая, прислонившись спиной к низкому каменному забору, который огораживал домик и сад Женевьевы Стржецкой, и слушал шум прибоя. Волны монотонно били в скалистый берег косы, разделявшей залив на две бухты. Лукас, прищурившись от бившего в глаза яркого солнечного света, смотрел туда, где стоял остов сгоревшего дома. Если бы он устроил там док, отсюда бы он не просматривался. Лукас решил непременно посетить Бухту кораблекрушений.
      За прибрежной полосой бухты возвышались холмы, поросшие деревьями и кустарником, и тянулась гряда скал. Внизу под скалистым мысом Последней Надежды бушевали пенистые волны. Покусывая длинную травинку, Лукас размышлял о том, что в ненастье или в безлунную темную ночь очень опасно выходить здесь в море.
      – Отсюда открывается прекрасный вид, правда? – спросила незаметно подошедшая к нему мисс Джесмонд Корбетт.
      Она остановилась в нескольких шагах от Лукаса под раскидистым дубом, росшим рядом с сараем. Он не слышал ее приближения. Возможно, Джесси уже давно наблюдала за ним. Когда Лукас повернулся к ней, она быстро отвела глаза в сторону. Ему показалось, что она смутилась. Однако Лукас тут же мысленно посмеялся над собой. Разве может каторжник смутить леди?
      – Если бы вы известили меня о том, что пора собираться в дорогу, я успел бы оседлать вашу лошадь, – отозвался он.
      Пожав плечами, Джесси направилась к открытым дверям сарая.
      – Я сама могу оседлать ее.
      – Неужели? – Лукас двинулся за ней. Теперь он снова говорил с сильным ирландским акцентом. В полутемном сарае сладко пахло навозом. – Мир, наверное, сошел с ума, если молодые высокородные леди начали сами седлать своих лошадей.
      Лукас вывел из стойла кобылу Джесси.
      – Вы думаете, я не справлюсь? – спросила девушка, разглаживая чепрак на спине Симмерии.
      Лукас протянул ей дамское седло, и она начала ловко пристегивать его. То, что она умеет седлать лошадей, не удивило его.
      – Да, вы прекрасно справились с работой, – похвалил он ее и пошел готовить в путь своего мерина.
      – Отсюда, с мыса Последней Надежды, есть прямая дорога на побережье, в Бухту кораблекрушений, – как бы между прочим сообщила ему Джесси. – Мы поедем по ней.
      Лукас замер и, обернувшись, бросил на Джесси удивленный взгляд.
      – Зачем?
      Она вывела кобылу из сарая, и Лукас последовал за ней.
      – Я сказала своим родным, что поеду в бухту. И я сдержу слово, потому что не люблю лгать.
      Лукас помог ей сесть в седло.
      – А что вы скажете, если кто-нибудь прямо спросит вас, заезжали ли вы на мыс Последней Надежды?
      – Никто никогда не спросит меня! – отрезала она и пришпорила лошадь.

      Усилившийся ветер бил им в лицо, рвал юбку Джесси, доносил до всадников запах морской воды и неумолчный грохот прибоя. Джесси рукой опытной наездницы направляла кобылу вниз по крутому спуску, ведущему на прибрежную полосу бухты. Ирландец следовал за ней. Тропа, по которой они спускались с мыса, усыпанная мелкими камешками, скатывавшимися вниз из-под лошадиных копыт, оказалась узкой и трудной. Дорога вела в южную часть бухты, где на песчаную береговую полосу с грохотом набегали бушующие волны. Джесси натянула поводья, попридержав лошадь, и обернулась, дожидаясь Лукаса.
      – Когда я наблюдаю за береговой линией, мне в голову приходят странные мысли, – заметил он, поравнявшись с Джесси. – Морские волны обладают удивительной властью. Они слизывают с песка все следы, устраняют все изъяны. О, если бы можно было точно так же за одну минуту смыть с души все грехи и очиститься от пороков, избавившись наконец от чувства вины и угрызений совести!
      Волны разбивались у самых ног лошадей, обдавая всадников ливнем брызг. Джесси чувствовала, как сильно колотится в груди сердце. Слова Лукаса почему-то взволновали ее.
      – Вы презираете меня за то, что я тайно посещаю обитательницу уединенного коттеджа?
      Он отрицательно покачал головой.
      – Я никогда не сужу людей. У вас наверняка есть причины, чтобы ездить сюда.
      Джесси снова тронулась в путь, не сводя глаз с пенистых бирюзово-синих волн. Над их головами с пронзительными криками кружили чайки. Сильный ветер растрепал волосы Джесси, и она время от времени убирала падавшие на глаза прядки.
      Лукас ехал рядом с ней.
      – Здесь погиб кто-то из близких вам людей? – неожиданно спросил он.
      Джесси встрепенулась и изумленно посмотрела на него.
      – Как вы догадались?
      – По выражению вашего лица. Вы не сводите глаз с бухты.
      Комок подступил к горлу Джесси.
      – Здесь погиб мой брат Сесил.
      – Когда? – спросил Лукас.
      – Десять лет назад. Мы, дети, в ту пору много времени проводили здесь, в бухте. Но больше всего к морю тянуло Уоррика. – При воспоминаниях о детстве лицо Джесси озарила улыбка, но тут же исчезла. – У него на причале стоял маленький шлюп, у того места, где кончается дорога. Суденышка давно уже нет. Его, наверное, унесло в море лет пять назад во время шторма. Впрочем, его судьба никого не интересует.
      Подняв голову, Джесси взглянула наверх, туда, где стоял маленький коттедж Женевьевы, скрытый за густой зеленью мыса.
      – В то время увитый розами домик Женевьевы принадлежал моей бабушке, – продолжала Джесси. – Сначала она приезжала сюда только на лето, но после смерти дедушки продала свой дом в Хобарте и поселилась здесь.
      Лукас тайком внимательно следил за выражением лица Джесси, поглядывая на нее из-под полей низко надвинутой на лоб шляпы.
      – Сесил, если не ошибаюсь, ваш старший брат. Джесси бросила на Лукаса удивленный взгляд.
      – Я видел памятник на его могиле с датами рождения и кончины.
      – Ах вот оно что! Он стал бы наследником нашего рода, и отец очень гордился им. Сесил казался нам серьезным человеком, интересующимся лишь финансами и хозяйственными делами в имении. Но в душе он завидовал Уоррику. – Джесси помолчала. Ее удивляло, что она вдруг стала рассказывать о своей семье каторжнику. – И вот однажды он настоял, чтобы Уоррик дал ему свою лодку. Стоял ясный летний день, но дул сильный ветер и подводные течения представляли большую опасность. Уоррик не хотел, чтобы Сесил выходил в море.
      – Но он все же вышел?
      – Да, мама отругала Уоррика за эгоизм. Она заявила, что погода хорошая, а Уоррик ссылается на сильный ветер, потому что не хочет давать брату лодку. – Джесси помолчала, борясь со слезами, набежавшими на глаза. – Уоррику в ту пору исполнилось всего лишь двенадцать лет, а Сесилу почти восемнадцать. Но он не умел обращаться со шлюпом, и лодка разбилась о рифы.
      Прищурившись, Лукас внимательно осмотрел бухту. Издали рифы походили на темных призраков, выступающих из воды посреди бушующих волн.
      – Ваш старший брат не умел плавать?
      – Умел, но море было слишком бурным. Его отбросило на рифы, и он разбился. А мама… – Голос Джесси задрожал. – Сесил считался ее любимцем. В тот день она вышла на берег, чтобы посмотреть, как он будет править лодкой. И несчастье произошло у нее на глазах.
      – Поэтому теперь она не хочет выходить на берег моря? Она винит себя в смерти сына?
      Джесси внимательно взглянула на своего спутника. Ветер надувал его рубашку из грубого полотна. Солнце на минуту выглянуло сквозь разрывы в облаках и озарило округу.
      – Наша мать не умеет винить себя, – сухо констатировала Джесси.
      – Значит, вы вините ее во всем случившемся.
      – Но не в гибели Сесила.
      – Тогда в чем же конкретно?
      Над ними пролетел орел. Его тень промелькнула на песке. Подняв голову, Джесси следила за его полетом.
      – Из-за нее Уоррик все годы мучается от чувства тяжкой вины, – наконец вздохнула она.
      – Но он ни в чем не виновен.
      Джесси пожала плечами:
      – Уоррик убежден в обратном. Он ведь знал, что Сесил не умеет обращаться со шлюпом, но не остановил его.
      Она печально улыбнулась.
      Они добрались до широкого устья реки, впадавшей в море на краю бухты.
      – Зачем же вы приезжаете сюда, на место трагедии? Ведь ваши визиты бередят душевные раны.
      – Я приезжаю сюда, чтобы повидаться с Женевьевой.
      Джесси бросила взгляд туда, где стоял остов старой усадьбы Граймзов. Тот факт, что она дружила с такой женщиной, как Женевьева, смущал ее, однако Джесси всегда старалась подавить свою натуру в угоду матери, требовавшей, чтобы дочь вела себя как истинная леди. Тайные посещения Женевьевы стали для нее своего рода протестом против навязываемых условностей. Джесси с наслаждением набрала полные легкие свежего, пахнувшего солью воздуха.
      – Честно говоря, я сама не знаю, почему езжу сюда, – наконец призналась она. – Но я чувствую, что мне необходимы такие поездки.
      Лукас внезапно коснулся ее щеки загрубевшими пальцами.
      – Я никому не скажу о том, что мы приезжали к вашей подруге, – пообещал он.
      Жест Лукаса, естественный и дружеский, не вызвал у Джесси негодования, хотя должен бы.
      Посмотрев в загорелое лицо Лукаса с широкими скулами и глубоко посаженными глазами, Джесси почувствовала, как в ее душе что-то шевельнулось. Она считала его грубым и опасным человеком, мятежником, бросившим вызов властям и покушавшимся на все, что дорого ее сердцу. И он действительно оставался таким. И все же…
      – Почему вы решили хранить мою тайну? – дрогнувшим голосом спросила Джесси.
      На губах Лукаса заиграла озорная улыбка, а в глубине зеленых глаз зажегся лукавый огонек.
      – Потому что каждый человек имеет право на тайну, – ответил он и посмотрел на руины стоявшего среди скал вблизи устья реки дома. – Окружающая местность выглядит совершенно безлюдной. Неужели сюда никто никогда не заглядывает?
      – Большинство местных жителей обходят бухту стороной.
      – Я слышал, что на развалинах появляются привидения.
      – Я тоже слышала.
      Лукас усмехнулся:
      – А разве вы верите в привидения, мисс Корбетт?
      – Я не знаю, существуют они или нет. Но я уверена в том, что место, в котором произошли ужасные события, концентрирует негативные эмоции страдавших там когда-то людей.
      – А в разрушенном доме произошло что-то ужасное?
      – О да.
      Джесси повернула лошадь и пустила ее легким галопом туда, где проходила дорога. Ей хотелось подальше умчаться от мрачного места. Однако Лукас не спешил следовать за ней. Он еще какое-то время, прищурившись, внимательно разглядывал остов дома и расположенный рядом лодочный причал.
 
      После ужина началась гроза.
      Лукас стоял на веранде барака, прислонившись спиной к опорному столбу, поддерживающему крышу. Шел проливной дождь, и за его плотной пеленой величественный, похожий на крепость усадебный дом трудно просматривался. Уже стемнело, и на верхнем этаже горели огни. Вглядываясь в них, Лукас пытался угадать, где окна спальни Джесси. Поймав себя на крамольных мыслях, он усмехнулся. Какое ему дело до того, где располагается ее комната и что она сейчас делает? Ему казались абсурдными чувства, которые он испытывал к юной английской леди. Но он ничего не мог поделать с собой. Его неудержимо влекло к девушке. «Чем быстрее я сбегу отсюда, тем лучше», – думал Лукас. Штормовой ветер трепал его длинные черные волосы, швыряя в лицо капли дождя. Вдохнув влажный воздух, Лукас ощутил незнакомые запахи чужбины.
      – Дэниел сказал мне, что ты нашел место, где мы могли бы прятать лодку, – заявил Лис, подойдя к Галлахеру.
      Лукас кивнул, не сводя глаз с темного неба, которое время от времени раскалывали зигзаги ослепительных молний.
      – Протекающая здесь река впадает в Бухту кораблекрушений. У ее устья располагаются остатки сгоревшего от пожара дома, а рядом – удобная пристань, скрытая кустарником. Там мы сможем прятать лодку. Люди стараются держаться подальше от пепелища, оставшегося от дома, поэтому риск того, что ее обнаружат, невелик.
      – Да ты с ума сошел! – воскликнул тщедушный Лис. – Ты хочешь, чтобы мы проникли в дом Граймзов, населенный привидениями?
      Лукас усмехнулся:
      – Ты веришь в привидения, приятель?
      Некоторое время Лис молчал, тяжело дыша. Его бледное лицо казалось озабоченным.
      – Да, верю, – наконец ответил он.
      Лукас достал из кармана кисет с табаком и бросил другу.
      – На, пожуй.
      Лис ловко поймал кисет одной рукой и сунул щепотку табака в рот.
      – Ну хорошо. Пусть будет по-твоему. Предположим, у нас есть место, где мы сможем готовиться к побегу. Но где взять лодку?
      Лукас спустился с веранды во двор и, запрокинув голову, подставил лицо под прохладные струи дождя.
      – Достанем где-нибудь, – пробормотал он.
      – А если нам не удастся?
      Чувствуя, как в его сапогах хлюпает вода, Лукас повернулся и взглянул на барак с крепкими каменными стенами. Его двери, закрывающиеся ночью на мощные железные засовы, еще распахнуты настежь. Лукас глубоко вздохнул. Его влажная рубашка прилипла к телу.
      – Если нам не удастся раздобыть лодку, мы сами построим ее, – отозвался он с усмешкой.
 
      На следующее утро Галлахер снова занялся выездкой гнедого жеребца. Он надеялся, что Джесси опять придет к конюшням, чтобы посмотреть на Урагана. Но она не пришла. Не появилась она на хозяйственном дворе и на следующий день.
      Нет, Лукас вовсе не хотел, чтобы она приходила. Он не желал, чтобы она наблюдала за ним и отвлекала от работы. Лукасу не по нраву роль послушного предупредительного грума, скачущего следом за своей госпожой, куда бы та ни пожелала направиться. Но Лукасу необходимо снова наведаться в бухту, чтобы внимательнее осмотреть руины дома и находившийся рядом причал. Он хотел понаблюдать за течением и изучить расположение опасных рифов в бухте, прежде чем рискнуть выйти в море. Впрочем, он уже начал понимать, что мисс Джесмонд Корбетт для него опаснее рифов и скал в Бухте кораблекрушений.
      Нет, он не хотел, чтобы она приходила, но он с нетерпением ждал ее и не мог ничего с собой поделать.
      И вот в субботу утром, когда Лукас готовился седлать Урагана, он вдруг услышал голос Джесси. Напевая песенку, она появилась на пороге конюшни в простом темно-синем платье и белой кружевной косынке. Золотистые волосы Джесси зачесала назад и собрала в пучок. Ее лицо раскраснелось от свежего утреннего воздуха. Взглянув на нее, Лукас почувствовал, что у него перехватило дыхание.
      – Вы пришли, чтобы понаблюдать за моей работой? – спросил он.

      – Седлаете Урагана, мистер Галлахер? – вопросом на вопрос ответила Джесси, подходя к Лукасу.
      Она шла медленно, сцепив руки за спиной. Ее широкая юбка колебалась при каждом шаге, на губах застыла улыбка, хотя в глазах затаилась настороженность.
      – Неужели вы наконец решились прокатиться верхом на норовистом жеребце? – снова задала она вопрос с насмешливой улыбкой.
      – Да, – ответил Лукас, прилаживая седло.
      – В таком случае вы необыкновенно отважны. Не прошло и месяца с тех пор, как вы начали заниматься с Ураганом.
      Лукас внимательно взглянул на Джесси. Сегодня она явно не в духе и явилась сюда, чтобы попортить ему кровь. По-видимому, она жалела о том, что излишне откровенничала с ним во время прогулки в бухту, и теперь хотела выместить на нем свое недовольство собой. Он наклонился, чтобы подтянуть подпругу.
      – Вы считаете, что я слишком задержался с приручением жеребца?
      – Уоррик говорил, что вам потребуется много времени для того, чтобы получше узнать жеребца и изучить его повадки.
      Снова взглянув на Джесси, Лукас увидел, что на ее лице блуждает все та же неприятная улыбка.
      – Но ведь Уоррик не в курсе того, что вы давно уже прекрасно знаете его необычный характер, – продолжала Джесси.
      Лукас выпрямился.
      – Вы ошибаетесь, я знал его недостаточно хорошо. Наклонив голову, Джесси задумчиво посмотрела на него.
      – Неужели? В таком случае вы, наверное, узнали о нем что-то новое за последнее время, мистер Галлахер?
      – Да, кое-что узнал.
      Ураган между тем, в надежде получить кусочек сахара или другое вкусное угощение, вытянул шею и стал с любопытством обнюхивать белую косынку на груди Джесси. Затем жеребец, разочарованно фыркнув, обдал Джесси своим теплым дыханием. Она засмеялась и погладила его по носу.
      – К сожалению, я тебе ничего не принесла. Впрочем, ты ведешь себя невежливо, как истинный ирландец, – заметила она, обращаясь к жеребцу.
      Лицо Джесси преобразилось, утратив выражение холодности и надменности.
      – Похоже, вы узнали кое-что новое об Урагане, – предположил Лукас. – Этот ирландец – настоящий сладкоежка и любит, когда ему приносят угощение.
      Джесси погладила жеребца по атласной шее.
      – Интересное открытие, – заключила она. – Но оно не имеет никакого отношения к его проблемам. В частности, к тому, что он взбрыкивает и старается сбросить седока.
      – Как посмотреть!
      – Что вы хотите сказать?
      – Многое зависит от того, завтракал Ураган или нет.
      – А сегодня он завтракал?
      – Нет.
      Лукас взялся за уздечку и вывел жеребца из конюшни во двор. Джесси последовала за ними.
      – Так в чем же заключается ваш блестящий план? В том, чтобы морить бедное животное голодом и тем самым принудить его к покорности?
      Лукас завел жеребца в загон и вставил стремена.
      – Я не морю его голодом, – проворчал он. – Я добиваюсь лишь того, чтобы он ждал поощрения от меня.
      – Поощрения?
      Крепко держа жеребца под уздцы, Лукас кивнул головой в сторону охапки свежей сочной люцерны, привязанной к забору на высоте седла в четырех-пяти ярдах от морды жеребца.
      – Как вы думаете, что предпримет Ураган? Взбрыкнет ли он, когда я сяду в седло, или постарается поскорее добраться до лакомства?
      – Думаю, что взбрыкнет, – улыбнулась Джесси.
      Галлахер засмеялся и вскочил в седло. Жеребец дернулся, но не взбрыкнул. Он не отрывал взгляда от сочной люцерны.
      – Я с тобой, мой мальчик, не бойся, – прошептал Лукас и, ослабив поводья, направил жеребца к охапке люцерны.
      Ветер улегся, и на хозяйственном дворе стало тихо. Лукас слышал, как струится в бидоны молоко в коровнике, где шла утренняя дойка, как Ураган жует люцерну и как поскрипывает кожаное седло. Он надеялся, что Джесси что-нибудь скажет, но она молчала.
      – Может быть, вы хотите отправиться на прогулку верхом? – спросил Лукас, потрепав жеребца по холке.
      – Нет. Сегодня я еду на лекцию в Блэкхейвен-Бей, – сообщила Джесси и, помолчав, спросила: – А как вам в голову пришла такая идея?
      Лукас бросил на нее удивленный взгляд. Джесси стояла, прислонившись спиной к забору загона. Он поймал себя на том, что пристально смотрит на ее пухлые губы, и отвел глаза в сторону.
      – О какой идее вы говорите? – севшим голосом спросил он, чувствуя, что у него перехватило горло.
      – Как вы догадались о том, что надо делать, чтобы усмирить жеребца?
      – Один весьма мудрый человек сказал мне однажды, что строптивую лошадь можно усмирить единственным способом. Надо сделать так, чтобы ей стало приятнее повиноваться вам, чем не повиноваться.
      Лукас направил к ней лошадь.
      – Я думала, что у вас ничего не получится, – призналась она.
      – Я знаю.
      Натянув поводья, он остановился рядом с ней.
      – Вы пришли сюда, чтобы стать свидетельницей моего позора. Вы хотели увидеть, как я упаду на землю.
      В синих глазах Джесси зажглись озорные огоньки.
      – Да, вы угадали, – едва сдерживая смех, проговорила она.
      Однако Лукас не разделял ее веселья. Его лицо хранило выражение суровости.
      – Но почему вам так отчаянно хотелось, чтобы я потерпел неудачу?
      Вопрос сразу настроил Джесси на серьезный лад. Она на минуту задумалась, а потом ответила, тряхнув головой:
      – Не знаю. Может, потому, что вы ведете себя неподобающим образом.
      Опершись рукой на луку седла, Лукас наклонился вперед и внимательно вгляделся в ее лицо. Жеребец беспокойно переступал с ноги на ногу.
      – А вы, как я вижу, придаете огромное значение подобающему поведению, не так ли?
      – Да, – подтвердила Джесси. Налетевший ветерок трепал белые атласные ленты ее шляпки. Ураган тревожно зафыркал. Джесси поймала их и стала задумчиво накручивать на палец. – Я понимаю, что вести себя подобающим образом не всегда просто, но я стараюсь. Я стремлюсь стать такой, какой всегда хотели видеть меня мои родители.
      – Зачем?
      У Джесси перехватило дыхание. Она судорожно сжала в пальцах атласные ленточки, чувствуя, как ее бьет мелкая дрожь.
      – Что за странный вопрос!
      Лукас улыбнулся:
      – Раз вы не можете ответить на вопрос, значит, он попал в самую точку!
      Джесси вскинула подбородок, и ее ноздри затрепетали от негодования.
      – Мне кажется, что ответ на ваш вопрос очевиден. Человек, который нарушает установленные правила, мистер Галлахер, оказывается за бортом жизни.
      – Возможно, вы правы. Но мне кажется, что если бы вы нарушили некоторые правила, то не оказались бы в том положении, в котором сейчас находитесь.
      – А чем вам не нравится мое положение? – спросила Джесси, открывая ворота загона.
      – Не знаю. Но мне кажется, с вами не все благополучно, – ответил Лукас, выезжая из загона.
      Ему очень хотелось остановиться, поравнявшись с Джесси, задержаться, чтобы еще немного поговорить с ней, понаблюдать за ее реакцией на его поддразнивания и скрытые насмешки. Выразительное лицо Джесси, на котором читались все эмоции, представляло для него большой интерес. Но Лукас не мог позволить себе подобного. Мужчина в его положении не должен любоваться белоснежной шеей юной леди, ее голубыми глазами и золотистыми локонами, в которых играли солнечные блики.
      Проклиная свою злую судьбу, Лукас молча проехал мимо Джесси и направил жеребца на пастбище.
 
      Ежемесячные лекции Научного общества Блэкхейвен-Бей проходили в единственной церкви города – англиканском храме Святого Антония, возведенном в неоготическом стиле на высоком холме, откуда открывался великолепный вид на море.
      Профессор Генрих Люнеберг оказался долговязым жилистым человеком, на лице которого выделялись черные усы и мохнатые брови. Делая акцент в своей лекции на том или ином слове, он то поднимал, то опускал их. Вопросы спелеологии живо интересовали Джесси, и лекция Люнеберга казалась ей очень содержательной. Тем не менее она довольно рассеянно слушала ее, постоянно отвлекаясь.
      Окинув взглядом побеленные стены и высокий потолок храма, Джесси подумала о том, что здесь, возле моря, особый, волшебный вибрирующий воздух. Неудивительно, что Женевьева обожала свой дом и садик, расположенные на мысе Последней Надежды. Джесси решила, что однажды тоже поселится на берегу моря. Как хорошо каждое утро бродить по окрестностям, вдыхая свежий соленый воздух и любуясь морскими далями, думала она. Но тут она вспомнила, что обручена с Харрисоном и остаток своей жизни должна провести в усадьбе Болье.
      Джесси взглянула на сидевшего рядом с ней на церковной скамейке Харрисона – привлекательного мужчину с правильными чертами лица. Правда, ему не хватало того обаяния, которым с избытком природа наделила Уоррика, и мужественности, присущей Лукасу Галлахеру. В Харрисоне Тейте недоставало изюминки, хотя его можно считать образцом британского джентльмена, живущего в колонии и обладающего такими чертами, как сдержанность, уравновешенность и умеренность.
      Почувствовав на себе ее взгляд, Харрисон повернулся и улыбнулся Джесси натянутой улыбкой. Он заметил рассеянность невесты и хотел напомнить ей о том, что она должна внимательно слушать лекцию, а не разглядывать сводчатый потолок церкви с грустным выражением лица.
      После лекции Харрисон и Джесси вышли на церковный двор и двинулись между надгробными плитами туда, где их ждал экипаж. Порывистый ветер гнал по небу облака, за которыми время от времени пряталось солнце. Поэтому Джесси становилось то жарко, то холодно. Внизу под холмом бушевало море. На берег с ревом накатывали пенистые волны.
      – Интересная лекция, – заключил Харрисон, беря невесту под руку, – хотя она проигрывает прошлой лекции об электричестве, во время которой лектор разрядом оживил на долю секунды мертвую лягушку.
      Джесси рассмеялась.
      – Бедный профессор Люнеберг! Ему следовало бы прочитать свою лекцию в известковых пещерах Папоротникового оврага, среди загадочных прозрачных сталактитов и сталагмитов. Тогда, я уверена, пещеры показались бы тебе более интересной темой, чем мертвые лягушки, оживляемые электричеством.
      – Нет, – возразил Харрисон, – если бы профессор читал свою лекцию в Папоротниковом овраге, я не пошел бы на нее. Я с детства терпеть не могу пещеры. Помнишь, как ты таскала меня по ним в детстве? Меня больше туда ничем не заманишь.
      Джесси снизу вверх взглянула на Харрисона.
      – Неужели тебе не хочется теперь, когда ты так много нового узнал о пещерах, снова посетить их?
      Харрисон ответил не сразу.
      – Надеюсь, ты шутишь? – наконец спросил он после неловкой паузы.
      – Вовсе нет.
      Харрисон поморщился.
      – Послушай, Джесмонд, я не возражаю против посещения увлекательных лекций по спелеологии. Но я категорически против того, чтобы женщина лазила по пещерам в поисках острых ощущений.
      Джесси резко остановилась.
      – Ты категорически против, Харрисон?
      – Да, подобное просто недопустимо. – Харрисон старался говорить непринужденным тоном, но в его голосе слышалось напряжение. – И ты сама должна признать, что такое поведение никак нельзя назвать приличным.
      Тучка вновь набежала на солнце, и над их головой под порывом налетевшего ветра зашелестела листва эвкалипта.
      – Неужели ты действительно считаешь, что нельзя нарушать принятые в обществе условности?
      – Конечно, надо всегда соблюдать правила приличия.
      Джесси окинула его внимательным взглядом. Правильные черты лица, безупречно белый накрахмаленный воротничок, аккуратно завязанный узел галстука…
      – И ты никогда в жизни не нарушал их, Харрисон?
      На его губах заиграла мальчишеская подкупающая улыбка.
      – Мне хотелось бы так думать, но я должен открыть тебе одну тайну: в четырнадцать лет я безумно влюбился в очаровательную, но взбалмошную и порой непредсказуемую девочку. И с тех пор чувство к ней не покидает меня.
      – А разве любовь – нарушение правил приличия? Разве это непозволительное чувство?
      Харрисон сжал ее руку в своих ладонях.
      – Да, если любовь чрезмерна. Но я не могу и не хочу избавляться от такого чувства, даже если оно недопустимо.
      Солнце снова вышло из-за облаков и озарило округу золотистым светом. Любой женщине приятно было бы сознавать, что человек, с которым ей предстоит связать свою жизнь, страстно, самозабвенно любит ее. Но Джесси стало не по себе после признания Харрисона. У нее сложилось такое чувство, словно она падает в глубокую черную пропасть отчаяния и ей нет спасения.
 
      Джесси уже заканчивала седлать Симмерию, когда в конюшню вошел Чарли. Он насвистывал какой-то мотивчик, засунув руки за пояс брюк.
      Мальчик не сразу заметил Джесси, так как его глаза после яркого слепящего солнца некоторое время привыкали к полутьме конюшни. Увидев леди, он резко оборвал свист и остановился.
      – Простите, мисс, – промолвил он, – я не знал, что вы хотите поехать на прогулку. Разрешите, я помогу вам.
      Джесси ласково улыбнулась Чарли.
      – Не надо, я справлюсь. Ты, наверное, прибыл сюда уже после моего отъезда в Лондон?
      – Да, мэм. – Чарли робко топтался на месте, не зная, что делать. – Позвольте мне…
      – Я часто сама седлаю свою кобылу, – известила Джесси, выводя Симмерию под уздцы во двор.
      Мальчик с круглыми от изумления глазами последовал за ней.
      – Но, мисс… – попробовал возразить он. – Вы не можете отправиться на прогулку без грума.
      Джесси бросила на него взгляд через плечо. – Ты говоришь прямо как мой жених Харрисон.
      – Что вы сказали, мисс?
      – Так, ничего, не обращай внимания. – Она снова улыбнулась, давая понять мальчику, что не сердится на него. – Я заходила к старому Тому, он неважно себя чувствует.
      – Я могу сбегать за Галлахером, – предложил Чарли, нервно переминаясь с ноги на ногу. – Он по поручению хозяина усадьбы сейчас занимается с гнедым мерином в загоне за конюшней.
      Джесси легко и непринужденно поднялась в седло.
      – Спасибо, Чарли, мне не нужны услуги мистера Галлахера. Я не собираюсь далеко ехать. Мне хочется немного покататься здесь, поблизости от усадьбы.
      И прежде чем мальчик успел что-нибудь сказать, Джесси пришпорила свою лошадь и пустила ее галопом.
      Выехав на дорогу, она двинулась в сторону гор, поросших тропическим лесом. Джесси действительно не собиралась удаляться от усадьбы на значительное расстояние. Ветер разогнал облака, и теперь в ясном небе ярко светило солнце. Но Джесси вскоре въехала под сень леса. Ее окружали мирты, буки, акации и эвкалипты. Она наслаждалась царившей здесь прохладой. Странные мысли и чувства, которые на нее накатывали в последние дни, истомили ее душу. Джесси не понимала, что с ней происходит, но ее сердце часто сжималось словно от сладкой боли. Джесси скакала все дальше и дальше, забыв о своем намерении не удаляться от дома на слишком большое расстояние. Ей хотелось остаться одной, чтобы разобраться в своих ощущениях. Юная незамужняя леди должна соблюдать массу условностей. Так, например, от нее требовали, чтобы она всегда находилась под присмотром.
      Джесси думала, что, выйдя замуж за Харрисона, обретет большую свободу. Во всяком случае, никто не будет больше контролировать каждый ее шаг. Но мысль о замужестве не успокаивала, а смущала. Джесси вдруг испугалась. Она перестала понимать себя. Почему она боится собственных сокровенных желаний и стремлений? Почему прячет их в глубине своего сердца?
      Подняв голову, Джесси натянула поводья и остановила Симмерию. Оглядевшись, она пришла в ужас, поняв, что заехала слишком далеко от дома. Она находилась на небольшой поляне, среди синих орхидей и белых ирисов. Поляну окружали заросли папоротника и акаций. Кругом царили мир и покой. Но Джесси знала, что такое впечатление обманчиво. Именно здесь семь лет назад убили брата Джесси, Рида, второго ребенка в семье Беатрис Корбетт. Ему тогда исполнилось всего лишь семнадцать лет.
      В тот роковой день на возвращавшегося с охоты Рида напали аборигены. Они закололи его своими копьями. Тело юноши обезобразили до такой степени, что его пришлось хоронить в закрытом гробу. Но теперь Джесси могла не опасаться нападения туземцев. Всех их давно переселили на небольшой остров, где они потихоньку вымирали от болезней, занесенных колонизаторами, алкоголизма и безнадежности. Джесси могла не беспокоиться за свою жизнь.
      Тяжелые воспоминания жгли душу Джесси, и она спешилась, спрыгнув на мягкую, поросшую травой землю. У нее теснило грудь. Джесси села на лежавшее на краю поляны поваленное дерево и, обхватив колени руками, положила на них голову. Она слушала, как ветер шелестит листвой, как щебечут птицы в кронах деревьев. Джесси вздохнула.
      Она не знала, сколько времени просидела, закрыв глаз и глотая слезы, от которых першило в горле. Певший неподалеку дрозд внезапно замолчал, и Джесси почему-то насторожилась. Ее охватил безотчетный страх. Она чувствовала, что к ней кто-то подкрадывается.
      Резко повернув голову, Джесси увидела худые грязны ноги выросшего рядом с ней словно из-под земли человека, одетого в рваные брюки, какие обычно носят каторжники. Его ступни, завернутые в куски грубо выделанной шкуры кенгуру, тихо ступали по земле, приближаясь к ней.

      Джесси задохнулась от ужаса. Крик отчаяния застыл у нее на губах. Запрокинув голову, она взглянула снизу вверх на незнакомца – истощенного сутулого человека. В прорехах его рваной одежды виднелось грязное тело, покрытое язвами. Контрастом служила чистая рубашка из тонкого полотна с распахнутым воротом, но его каштановые волосы и борода выглядели неухоженными. От его немытого тела исходила вонь. Глаза каторжника горели безумным огнем.
      Вскочив на ноги, Джесси попятилась. Незнакомец усмехнулся, обнажив гнилые почерневшие зубы.
      – Посмотрите-ка, кто попал к нам в руки! – воскликнул он.
      За спиной Джесси раздался грубый смех. Обернувшись, она увидела еще двух беглых каторжников – молодого бородатого парня со светлыми спутанными грязными волосами, одетого в дорогой сюртук на голое тело и рваные брюки, и чернокожего. Последний, одетый в звериные шкуры, которые свидетельствовали о его долгом пребывании в бегах, показался Джесси наиболее опасным.
      – Чего вы хотите? – выдавила из себя Джесси, чувствуя, что у нее горло перехватило от страха.
      Светловолосый парень, обутый в прекрасные дорогие сапоги, держал в руке двуствольный пистолете кремневым замком и отделанной перламутром рукоятью. Должно быть, рубашка из тонкого полотна, сюртук, сапоги и пистолет принадлежали ограбленному ими джентльмену. Что они сделали с ним? – с ужасом подумала Джесси.
      Парень, поигрывая пистолетом, окинул Джесси похотливым взглядом, от которого у нее мурашки забегали по спине.
      – А как вы сами думаете, чего мы от вас хотим? – игриво спросил он.
      – Если вам нужна моя лошадь, можете ее взять, – вымолвила она, отчаянно пытаясь скрыть дрожь в голосе. – И поскорее уходите отсюда, пока вас не схватили мои люди.
      – Мы, конечно, заберем твою лошадь, – насмешливо откликнулся каторжник с гнилыми зубами, – но сначала мы покатаемся на тебе!
      Джесси росла в окружении трех братьев, которые порой не следили за своими выражениями, поэтому она сразу же поняла, что означали слова разбойника, и бросилась бежать.
      Держа в руке длинный тяжелый шлейф амазонки, она нырнула под сень окружавших поляну акаций. Неудобный наряд сковывал ее движения. Листья высоких, в рост человека, папоротников хлестали по лицу. Споткнувшись о камень, Джесси упала на мягкую, покрытую прелой листвой землю.
      Задыхаясь от волнения и быстрого бега, она хотела встать, но почувствовала, как чьи-то цепкие пальцы сомкнулись на ее лодыжке.
      – Теперь ты от нас не уйдешь, – услышала она голос белобрысого парня.
      – Отпустите меня! – воскликнула Джесси и, повернувшись на бок, попыталась ударить свободной ногой в лицо негодяя, однако он ловко уклонился и расхохотался.
      – Эй вы, придурки! – раздался голос чернокожего каторжника. – Немедленно отпустите ее! Иначе нам не будет житья. Ее люди не оставят нас в покое до тех пор, пока всех не переловят!
      – Если ты не хочешь позабавиться с ней – твое дело! – заявил темноволосый. Его белая рубашка ярко выделялась на фоне темной зелени. – А я не упущу такого шанса!
      – Советую вам прислушаться к словам вашего друга, – призвала их Джесси, стараясь скрыть свой страх, от которого у нее перехватывало горло. – Скоро здесь будет мой грум, он немного отстал в дороге.
      Белобрысый усмехнулся.
      – А ты не врешь? – спросил он.
      – Сюда кто-то скачет, – тревожно сообщил чернокожий.
      С лица белобрысого тут же исчезла улыбка. Схватив Джесси за руку, он рывком поднял ее на ноги. Она попыталась вырваться, но тут же почувствовала, как холодное дуло пистолета уперлось ей в висок. Она затаила дыхание, охваченная ужасом. Джесси чувствовала, как к запаху прелой листвы примешивается запах пороха. Приглушенный крик вырвался у нее из груди.
      – Заткнись, – прошептал белобрысый и потащил ее снова сквозь кустарник на поляну. – Еще один звук, и я убью тебя, а заодно и того, кто сюда скачет.
      Его пальцы больно впились в тело Джесси. Разбойник подтащил ее к дороге, подходившей к самой поляне. Они остановились на открытом месте. Джесси почувствовала, как сильно припекает солнце, и только сейчас заметила, что где-то потеряла шляпку. На ее лбу выступили капельки пота. Над ее ухом противно жужжали мухи. Она вдруг услышала топот копыт. Всадника скрывал высокий холм. Но вот наконец он появился на дороге. Увидев Джесси и крепко державшего ее разбойника, Лукас Галлахер остановил гнедого мерина.
      – Одно резкое движение, и я спущу курок, – предупредил его белобрысый, прижимая дуло пистолета к щеке Джесси.
      Гнедой мерин нервно заходил под всадником, прядая ушами и мотая головой. Животное как будто чуяло опасность. Глаза Джесси и Лукаса на мгновение встретились. Его лицо поражало своей невозмутимостью. Во взгляде своего грума Джесси не заметила ни сочувствия, ни тревоги, ни обеспокоенности за ее судьбу. В конце концов он каторжник, такой же, как захватившие ее полусумасшедшие разбойники. У Галлахера нет никаких причин бросаться ей на помощь. Возможно, в душе он ненавидел ее. Чувствуя, что у нее дрожит нижняя губа, Джесси до боли закусила ее.
      Успокоив мерина, Галлахер взглянул на разбойника, уперев левую руку в бок.
      – Мне совершенно безразлично, что ты с ней сделаешь, – спокойным голосом откликнулся он.
      Белобрысый тут же направил дуло пистолета на самого Галлахера.
      – В таком случае я пристрелю тебя, если ты окажешь сопротивление. Нам нужна твоя лошадь и твоя одежда.
      Перекинув ногу через луку седла, Лукас застыл, задумчиво глядя на разбойника. Беглые каторжники часто забирали одежду, деньги и лошадей у одиноких путников.
      – Лошадь не принадлежит мне, поэтому я легко расстанусь с ней, – выговорил он. – Другое дело одежда. С какой стати я должен отдавать ее вам? – Лукас спрыгнул на землю.
      – Тебе не о чем беспокоиться. Владелец усадьбы, где ты работаешь, даст тебе новую, – успокоил его темноволосый бородач и, почесывая грудь, подошел к гнедому мерину.
      Но как только он попытался взять его под уздцы, мерин встал на дыбы и заржал. Разбойник испуганно отпрянул.
      – Мне еще надо добраться до усадьбы, – объяснил Галлахер, переводя взгляд с одного разбойника на другого. – А ведь не так-то просто преодолеть пешком такое огромное расстояние. Кроме того, – кивнул он в сторону Джесси, – мне придется еще тащить на себе леди.
      – А она прехорошенькая девица, не правда ли? – спросил, ухмыляясь, белобрысый парень и погладил Джесси по груди и животу.
      – Не смей прикасаться ко мне! – возмутилась она севшим от страха и омерзения голосом и сбросила его руку с таким отвращением, будто это гадкое насекомое.
      Разбойник навел на нее пистолет.
      – Еще раз нагрубишь, и я убью тебя, – пообещал он.
      – Вы уже забрали у нее лошадь, – остановил его Галлахер и, сняв сюртук и жилет, передал их темноволосому разбойнику. – Так почему вы не отпускаете ее?
      Белобрысый расхохотался.
      – А ты не догадываешься, приятель? Где же твое воображение? – Разбойник снова схватил Джесси за руку. – Если хочешь, я тоже разрешу тебе позабавиться с красоткой. И может быть, даже прежде, чем очередь дойдет до Паркера.
      Белобрысый кивнул в сторону стоявшего с недовольным видом чернокожего разбойника. По-видимому, негр не одобрял происходящего.
      – На меня не рассчитывайте, – осадил его Паркер, скрестив руки на мощной груди. – Я не насилую женщин.
      – Какого черта! – воскликнул темноволосый разбойник, возившийся с одеждой Галлахера. – Все равно тебя повесят, и ты отправишься прямиком в ад.
      Паркер молча пожал плечами.
      Белобрысый бросил подозрительный взгляд на Галлахера и вновь навел на него пистолет.
      – А ты что скажешь? Надеюсь, ты не прочь позабавиться с такой красоткой? Или тебе тоже мешают моральные принципы?
      – Нет, – ответил Галлахер, не спуская глаз с молодого разбойника.
      Джесси чуть не закричала от ужаса.
      – Отлично, – оценил белобрысый, буравя Лукаса злым холодным взглядом. – В таком случае раздевайся догола.
      Галлахер некоторое время, прищурившись, смотрел на него, а потом пожал плечами и стал раздеваться.
      Джесси, в душе которой еще теплилась надежда, что Лукас окажется порядочным человеком, оцепенела от ужаса и почувствовала слабость в коленях. Галлахер развязал шейный платок и снял рубашку из грубого полотна.
      – На, держи!
      Он бросил одежду в лицо белобрысого, который вынужденно выпустил руку Джесси, чтобы поймать рубашку. Присев на корточки, Лукас стал расшнуровывать ботинки.
      – Думаю, они будут тебе как раз впору, Паркер, – искоса посмотрел он на чернокожего разбойника, стоявшего неподалеку с безучастным видом.
      – Мне не нужна твоя обувь, – отказался Паркер.
      – Может, все же хотя бы примеришь?
      Галлахер бросил один ботинок в траву, недалеко от того места, где стоял негр.
      Паркер нагнулся, чтобы поднять ботинок, и тут Джесси заметила, что в руке Галлахера блеснул нож. Молниеносно размахнувшись, он метнул его в грудь белобрысого. Джесси едва сдержала рвущийся из груди крик. Белобрысый зашатался и, опустив голову, круглыми от изумления глазами взглянул на торчащий из груди нож. Он никак не мог взять в толк, что произошло. Предсмертная дрожь пробежала по его телу, и свет померк в глазах. Джесси смотрела на охваченного агонией человека, зажав рот рукой. Он испустил дух еще до того, как рухнул на землю.
      Схватив валявшуюся в траве палку, Лукас бросился на темноволосого разбойника и нанес ему сильный удар по голове. Темноволосый упал на мерина, лошадь испугалась и встала на дыбы. Разбойник рухнул на землю под копыта скакуна.
      Сотрясаясь от истерических рыданий, Джесси упала на колени и поползла на корточках к белобрысому, который все еще сжимал в руке пистолет.
      – Подожди, Галлахер, не горячись, – услышала она голос чернокожего разбойника.
      Она взглянула на полуобнаженного Лукаса, стоявшего лицом к лицу с Паркером в боевой стойке на залитой солнечным светом поляне.
      – Я не собираюсь ссориться с тобой, Паркер, – предупредил он.
      – Я знаю, но вот молодая леди настроена очень решительно.
      Паркер кивнул в сторону Джесси, которая потянулась за пистолетом.
      Джесси поднялась на ноги, держа пистолет обеими руками и целясь в сердце чернокожего. Ее била мелкая дрожь.
      – Вы правы, я действительно настроена самым решительным образом, – подтвердила она, кипя от гнева.
      Чернокожий застыл, боясь пошевелиться. Галлахер внимательно взглянул на Джесси. Тишину нарушали лишь шум ветра и позвякивание конской упряжи.
      – А вы умеете обращаться с оружием? – спросил Лукас. Джесси кивнула, не сводя глаз с разбойника.
      – Да, в двенадцать лет я стреляла лучше, чем отец.
      – А вы когда-нибудь стреляли в человека?
      – Нет. Но мне кажется, я могла бы при необходимости. Лукас медленно приближался к ней. Взглянув на него, Джесси заметила, что его глаза горят озорством.
      – Не сомневаюсь, что вы могли бы выстрелить в человека, – определил он и взялся за перламутровую рукоять оружия, положив свою руку поверх руки девушки. – Но прошу вас не делать этого.
      – Что?!
      Лукас сжал пальцы. От его ладони, шершавой от мозолей и шрамов, исходило тепло. Джесси смущала близость его полуобнаженного загорелого тела. Бронзовая от загара грудь Лукаса мерно вздымалась, на шее ходил кадык.
      – Я прошу вас отпустить этого человека. Я его знаю, он не опасен и не причинит вам вреда.
      Джесси тряхнула головой, пытаясь откинуть со лба упавшую на глаза прядку волос.
      – Не причинит вреда? Да если бы вы вовремя не подоспели, негодяи изнасиловали бы меня!
      – Я не собирался участвовать в их бесчинстве, – возмутился Паркер, не сводя глаз с пистолета, который держала Джесси. Должно быть, он боялся, что она случайно спустит курок.
      Но Джесси сохраняла непреклонность.
      – Вы их приятель, – проронила она.
      – Человек не может выжить в лесу в одиночку, – пояснил Лукас.
      Она невольно снова посмотрела на него. Лукас стоял, почти совсем обнаженный, слишком близко, и у Джесси учащенно билось сердце.
      – С волками жить – по-волчьи выть, – заметила Джесси. – Вы никогда не слышали такой поговорки?
      Лукас улыбнулся.
      – Ее часто повторяет старый Том, – напомнил он ей и продолжал, посерьезнев: – Отдайте мне пистолет, мисс Корбетт. Если вы передадите этого человека в руки властям, они отправят его в Порт-Артур или на остров Норфолк. Или повесят его.
      Джесси поняла, что ей следует опасаться Галлахера. Он мог отобрать у нее оружие силой. Она взглянула в его глаза, и у нее перехватило дыхание от волнения. В чаще леса раздался резкий крик какаду. Солнце клонилось к закату. Джесси не знала, на что решиться. Ее охватило чувство неуверенности, и она в смятении переводила взгляд с Лукаса на Паркера и обратно. Требование Лукаса незаконно, и она не должна подчиняться ему. Но с другой стороны, Лукас спас ей жизнь…
      – Я не буду лгать родным и честно расскажу, что произошло здесь, – наконец заявила она. – И когда Уоррик все узнает, он выследит вашего приятеля и убьет.
      – Согласен.
      Джесси отдала ему пистолет и села на бревно, лежавшее на краю поляны. Ее била нервная дрожь.
      – Забирай вещи своих друзей, если они тебе нужны, и проваливай отсюда, – обратился Галлахер к Паркеру.
      Чернокожий разбойник что-то пробурчал в ответ. Джесси взглянула туда, где стоял, пощипывая траву, гнедой мерин. Его бока лоснились на солнце. Неподалеку от лошади на земле лежало распростертое тело беглого каторжника. Над ним жужжали мухи. Джесси стало нехорошо. Она уткнулась лбом в колени и закрыла глаза.
      – Если ты останешься на острове, тебя непременно поймают, – донесся до нее голос Галлахера, разговаривающего с Паркером. – Рано или поздно, но обязательно поймают.
      Подняв голову, она взглянула на стоявших неподалеку мужчин.
      – И что ты предлагаешь? – угрюмо спросил Паркер. – Отправиться вплавь к берегам Африки? Тоже не выход, ведь я родился не там, а в Джорджии.
      Галлахер стоял подбоченясь, и Джесси залюбовалась его стройной фигурой, сильной спиной, покрытой старыми шрамами, оставленными плеткой. Галлахера, должно быть, жестоко высекли за какой-то проступок. При мысли о том, через что ему пришлось пройти, у Джесси защемило сердце. Она испытывала острое чувство сострадания к Лукасу.
      – Тебе нужно отправиться на северо-западное побережье, – посоветовал Лукас. – Туда заходят зверобойные суда. Можешь устроиться на них матросом. Капитаны обычно не интересуются биографией новичков.
      Паркер покачал головой.
      – Да, я слышал о таких судах. Но с матросами там обращаются крайне жестоко. Я уже два раза побывал в рабстве – сначала в Джорджии, а потом здесь, на Тасмании. С меня хватит, уж лучше смерть.
      – Раб может убежать, а мертвец – нет, – предостерег Лукас.
      Паркер усмехнулся, обнажив ровный ряд белых зубов.
      – Смерть по крайней мере приносит человеку избавление от страданий, – возразил он и крепко пожал Галлахеру руку. – Спасибо за все, приятель.
      Джесси вдруг стало неловко. У нее сложилось такое чувство, будто она бесцеремонно подсматривает за людьми, вторгаясь в их частные дела. Она отвернулась и стала наблюдать за попугайчиком, перелетавшим с ветки на ветку в тени кустарника.
      Почувствовав, что на нее упала тень, она подняла голову и увидела, что рядом с ней стоит Галлахер с пистолетом в руке. Чернокожий разбойник уже ушел.
      – Возьмите. – Лукас протянул ей оружие.
      Джесси бросила на него удивленный взгляд.
      – Прошу вас, заберите оружие, – повторил он. – Меня убьют, если увидят, что я вооружен.
      Джесси взяла пистолет и положила на землю.
      – То, что вы сделали, – настоящее безумие.
      – Неужели? – Лукас поставил ногу на бревно рядом с ней и наклонился, уперев локоть в колено. – Паркер – неплохой человек. Он не заслужил смерти на виселице.
      – Неплохой человек? – недоверчиво переспросила Джесси. – Но он же беглый каторжник и вор! Бог знает, за что его осудили на каторгу.
      – Думаю, что за убийство, – спокойно предположил Лукас, наблюдая за тем, какова будет реакция Джесси на его слова. Он явно рассчитывал на то, что она придет в ужас. – Человек не всегда волен в своих поступках, мисс Корбетт. Порой мы даже не догадываемся, какой сюрприз готовит нам жизнь.
      Некоторое время они молча смотрели в глаза друг друга. Губы Джесси приоткрылись, дыхание стало глубоким, грудь мерно вздымалась и опускалась, а на щеках появился румянец. Лукас не отводил от нее жгучего взгляда. Чувствуя, что ее бросило в жар, Джесси опустила глаза и тут же увидела ногу Лукаса со следами, оставленными ножными кандалами.
      Джесси встала с бревна и быстро направилась к пасущейся неподалеку Симмерии, однако на полпути остановилась, заметив, что к спине ее лошади привязаны два трупа. Запрокинув голову, она взглянула на синее безоблачное небо.
      – Я еще не поблагодарила вас за то, что спасли мне жизнь, – обронила она глухим, сдавленным от волнения голосом, не оборачиваясь к Лукасу.
      Она знала, что он подошел сзади и стоит за спиной. Ей показалось, что он сейчас прикоснется к ней. Но Лукас, конечно, не осмелился.
      – Вы уже отблагодарили меня, позволив Паркеру уйти. Кроме того, негодяи вряд ли убили бы вас, поэтому о спасении вашей жизни речь не идет.
      – То, что они собирались сделать со мной, хуже смерти…
      – Вовсе нет.
      Джесси посмотрела на Лукаса через плечо.
      – Вовсе нет? Что вы хотите сказать?
      – Физическое насилие не хуже смерти. Оно унижает человека, подавляет в нем личность, приводит в отчаяние. Да, после такого жестокого испытания вам хочется умереть. Но если вы сильны духом, то снова воспрянете к жизни и преодолеете все трудности.
      Джесси вгляделась в его красивое лицо с мужественным подбородком и чувственными губами. Она испытывала к нему непреодолимое влечение.
      – Почему вы отправились за мной? – спросила Джесси. – Вас послал Уоррик?
      – Нет. – Лукас подошел к лежавшей на траве одежде и стал натягивать рубашку. – Чарли сказал, что вы отправились на прогулку без спутников. А я знал, где именно вас может подстерегать опасность.
      – Откуда вы могли знать?
      – Мне известны все места, где прячутся беглые каторжники.
      Джесси не сводила глаз с Лукаса, пока он одевался. Она понимала, что ведет себя неприлично, но ничего не могла с собой поделать. Джесси любовалась его великолепным телом, закаленным нелегким трудом и знойным палящим солнцем, широкой мускулистой грудью, плоским животом, сильными руками и мощными плечами. Ей хотелось прикоснуться к нему. У Джесси перехватило дыхание. Она осознала желание, которое уже давно мучило ее.
      Завязав тесемки рубашки на вороте, Лукас стал обуваться. Джесси с сильно бьющимся сердцем смотрела, как напряглись мышцы на его спине под грубой тканью, когда он наклонялся, чтобы поднять ботинок. Поймав себя на том, что снова залюбовалась его лицом, освещенным закатным солнцем, она отвела глаза в сторону.
      Солнце закатилось за вершины деревьев, и на землю легли длинные тени. Стало прохладно. Усилившийся ветер приминал траву и шелестел листвой. Приближался вечер. Джесси уже давно следовало находиться дома, в своей комнате, а не здесь, в чащобе леса. Ей стало жутко смотреть на трупы разбойников и сознавать, что она находится наедине с человеком, заставлявшим ее трепетать и смущаться, Джесси стыдилась тех чувств и желаний, которые обуревали ее сейчас.
      Лукас сел в седло на своего мерина и, держа кобылу под уздцы, подъехал к Джесси.
      – Дайте мне вашу руку, – попросил он, наклонившись. Его кожаное седло заскрипело.
      Она протянула ему свою руку в перчатке из мягкой кожи, и его загрубевшие пальцы сомкнулись на ее запястье. Лукас посадил Джесси на круп лошади позади себя. Джесси знала из книг, что в Средневековье благородные леди в длительных поездках передвигались именно таким образом – сидя позади своих грумов на специальном сиденье. Галлахер направил коня в сторону дома.
      Джесси обхватила Лукаса за талию. Ей было приятно сидеть за его спиной, ощущая исходившее от его тела тепло. Джесси отдавала себе отчет в том, что воспринимает Лукаса не как слугу, грума, а как привлекательного мужчину. Он рисковал жизнью, чтобы спасти ее, а потом вызволил из опасности своего приятеля. Джесси вспомнила, как взволновал ее вид его обнаженного торса.
      Да, близость Лукаса приводила ее в трепет и заставляла сердце биться сильнее.

      Ночью поднялся сильный ветер. Джесси накинула плащ поверх ночной рубашки и вышла из дома.
      Ветер хлестал ей в лицо с такой яростью, что у девушки перехватывало дыхание. Она плотнее запахнула плащ и судорожно вцепилась в его края так, что у нее побелели костяшки пальцев. Рев ветра смешивался с треском деревьев в парке. В воздухе пахло пылью и дождем, который уже накрапывал, хотя быстро бегущие в вышине облака еще не затянули все небо и ярко светила полная луна. Джесси быстро шла по выложенной кирпичом дорожке сада, усыпанной пожухлой листвой. Она шла без цели, просто погулять, развеяться и унять душевную тревогу. Джесси хотелось побыть одной.
      Сойдя с дорожки, она двинулась вперед, ступая босыми ногами по мягкой теплой земле. У покрытого рябью пруда, в котором отражалась луна, Джесси остановилась под старой яблоней. Когда-то в детстве она часто лазила на нее. Только недавно яблоня цвела, и она любовалась ее цветами, вернувшись домой из Англии. Сейчас цветы уже облетели, и Джесси ощутила странную грусть, наполнившую ее сердце.
      Оглянувшись, она посмотрела на свой дом, выступающий из мрака. Она до боли в сердце любила каждую его арку, каждый уголок, но за время разлуки он как будто изменился. Или, может быть, она изменилась? Джесси глубоко вдохнула свежий воздух. В ее душе действительно произошли важные перемены. Теперь она не считала больше этот дом своим, или, вернее, скоро перестанет считать. После замужества она будет наведываться сюда с краткими визитами как гостья.
      Джесси почему-то стало неприятно при мысли о скором замужестве, хотя она с детства знала, что станет женой Харрисона. Он близкий друг и идеальный кандидат в мужья. Родные считали, что он отличная партия для Джесси. Обаятельный, знатный, хорошо воспитанный, богатый, Харрисон слыл завидным женихом. Их совместная жизнь обещала стать счастливой. Однако внутренний голос нашептывал Джесси, что жизнь с Харрисоном принесет ей одни разочарования. Джесси старалась не вспоминать озорных зеленых глаз ирландца, его ослепительной улыбки, от которой сладко сжималось сердце и перехватывало дыхание, его красивого сильного тела…
      Джесси застыла на месте, заметив длинную тень человека, сошедшего с крыльца дома. Когда он вышел на открытое, освещенное лунным светом место, она узнала своего брата. Уоррик поспешно направлялся к ней. Он все еще не снял костюм для верховой езды, сапоги до колен и замшевые бриджи. Вместе с другими мужчинами после возвращения Джесси домой он ездил на поляну, где сестра подверглась нападению беглых каторжников. Всадники прочесали окрестности, и Уоррик приказал одному из туземцев обследовать местность и доложить ему о результатах утром. Брат опоздал на ужин и, вернувшись домой, велел подать ему холодное мясо и бренди в библиотеку. Джесси не виделась с ним вечером.
      – Я требую, чтобы ты ответила, почему вдруг, оставив всякую осторожность, ты отправилась в чащу леса одна, – сердито сказал Уоррик, подойдя к сестре. – Что на тебя нашло?
      Порыв ветра растрепал распущенные волосы Джесси, и она, поймав их, убрала с лица.
      – Как ты узнал, что я вышла в сад?
      Уоррик усмехнулся.
      – Я увидел тебя с веранды.
      – Оказывается, сегодня ночью нам обоим не спится. – Джесси старалась говорить ровным спокойным голосом. – Мы оба испытываем беспокойство. Оно таится внутри нас.
      Уоррик внимательно посмотрел на сестру.
      – Ты испытываешь беспокойство, Джесси? Отчего?
      Джесси прислонилась к теплому шершавому стволу яблони.
      – Сегодня мне пришлось изрядно поволноваться, – вздохнула она.
      – Да, тебя чуть не изнасиловали.
      – Не надо, не произноси жутких слов. Мне уже досталось сегодня от матери.
      Уоррик засмеялся.
      – Да, мое поведение тоже оставляет желать лучшего. Я, к сожалению, не являюсь образцом для подражания и не имею морального права отчитывать тебя за проступки. И все же меня тревожит, что ты отправилась в чащу леса без спутников. Тебя как будто что-то гнало туда. Мне кажется, что и сейчас ты испытываешь то же беспокойство и потому не можешь уснуть. Что с тобой, Джесси?
      Джесси закуталась в плащ и скрестила руки на груди. Она не могла ответить брату на заданный вопрос и, отведя глаза в сторону, тяжело вздохнула.
      – Скажи, Уоррик, ты знаешь, чего хочешь от жизни?
      Горькая улыбка появилась на губах Уоррика.
      – Понятия не имею, сестричка. И стараюсь не задаваться таким вопросом. С меня достаточно, что я знаю, чего хочу в данный момент: стаканчик бренди или кружку горького пива.
      – Но ведь когда-то ты знал, к чему надо стремиться.
      Уоррик отвернулся и уставился в темноту, где порывистый ветер раскачивал кроны деревьев.
      – Может быть… Да, действительно, я мечтал избороздить все моря и океаны и открыть новые земли. В шестнадцать лет я хотел стать офицером, а в двадцать пять – капитаном судна. – Уоррик задумался, а потом продолжал: – Все юноши мечтают, но их мечты редко сбываются.
      – И все же иногда люди осуществляют свои мечты.
      Уоррик резко повернулся к ней. В его глазах читалось выражение отчаяния, он тяжело дышал.
      – Сесил тоже тешил себя надеждами. Он мечтал сделать поместье отца более богатым и процветающим!
      – Но Сесил погиб, – спокойно заметила Джесси.
      – Правильно, Сесил погиб. А с ним погибла и моя мечта стать моряком. Смерть Рида только укрепила меня в решимости отказаться от нее.
      Ветер усилился и стал холоднее. Чувствовалось, что скоро начнется дождь.
      – А как ты думаешь, о чем мечтал Рид? – спросила Джесси и отвернулась. Она не могла без слез вспоминать о погибших братьях.
      – Я не знаю. Он никогда не делился со мной своими планами. – Уоррик внимательно вгляделся в лицо сестры. – Тебе не дают покоя мысли о Риде? Именно поэтому ты пришла сегодня ночью сюда, не находя себе места?
      – Вовсе нет.
      Ветер снова растрепал волосы Джесси, и они упали на ее лицо. Уоррик ласково убрал пряди со лба сестры.
      – Я думал, ты всегда знала, чего хочешь от жизни, Джесс. Мне казалось, ты стремилась выйти замуж, иметь детей, вести хозяйство здесь, в долине. И пожалуйста, не вздумай врать мне, что хочешь уехать в Азию, чтобы провести геологическое исследование Монголии. Я никогда не поверю, что ты стремишься покинуть Тасманию, которую всем сердцем любишь…
      – Я действительно люблю свою родину и не собираюсь покидать остров. Нет, Уоррик, у меня нет никакого желания уезжать. Меня мучает беспокойство совсем другого рода. – Джесси взяла брата за руку. – Понимаешь, всю жизнь во мне шла внутренняя борьба между Джесси, которая хочет изучать ботанику и астрономию, хочет скакать по полям и лесам, невзирая на то что такое поведение считается неприличным для юной леди, и Джесмонд, какой мечтали видеть меня родители и какой они бы гордились.
      – Ты хочешь сказать, что готова превратиться в Кэтрин и Джейн, наших умерших сестер?
      – Нет… Впрочем, не знаю. Я совсем запуталась и теперь понятия не имею, чего же мне хочется на самом деле.
      – Ты не лукавишь?
      Джесси не нашлась что ответить и потупила взор. Пошел дождь. Его крупные капли зашумели, падая на листья деревьев и поверхность пруда. Джесси почувствовала, что ее щеки увлажнились, но догадалась о том, что плачет, лишь когда Уоррик ласково обнял ее за плечи и прижал к груди. Она слышала, как гулко бьется сердце брата.
      – Прости меня, Джесси. Ради Бога, прости…
 
      Рано утром на следующий день во дворе усадьбы собрались вооруженные мужчины с собаками: Уоррик, Харрисон, вернувшийся из разведки местности туземец, констебль и его люди из Блэкхейвен-Бей. Джесси наблюдала за ними с террасы второго этажа. Собрание сопровождалось криками возбужденных всадников, собачьим лаем и конским ржанием. Вскоре отряд выехал со двора и направился в сторону укрытых завесой утреннего тумана гор.
      Все утро Джесси провела в занятиях, приличествующих юной леди. Она вышивала розочки на вороте своей ночной рубашки, а потом читала матери вслух «Записки Пиквикского клуба». Беатрис плохо себя чувствовала после пережитого вчера нервного потрясения. Во второй половине дня Джесси отправилась в поместье Болье навестить Филиппу Тейт. Она пошла пешком через парк, как когда-то в детстве. Джесси не желала появляться в конюшне.
      Мужчины вернулись поздно вечером, усталые и разочарованные. Им не удалось схватить преступников, так как прошедший ночью дождь уничтожил все следы. Джесси невольно почувствовала облегчение. Такая реакция удивила и обеспокоила ее. Почему она болела душой за беглого каторжника Паркера?
      Однако на следующий день отряд снова отправился на поиски. Стояло ясное погожее утро, и констебль решил, что собаки без труда нападут на след преступников.
      Джесси тем временем обошла комнаты верхнего этажа. В доме насчитывалось восемь спален. Ансельм Корбетт позаботился, чтобы его некогда большому семейству хватало места для удобной и комфортной жизни. Джесси побывала в спальнях Кэтрин и Джейн. Здесь ничего не изменилось. В комнатах размещались массивные кровати из красного дерева, туалетные столики, умывальники, сидячие ванны и комоды. Правда, из спален исчезли личные вещи девушек – соломенные шляпки, морские раковины, вазочки, щетки для волос с серебряными ручками. Безутешная мать, Беатрис Корбетт в память о своих умерших детях свято берегла оставшиеся от них дорогие ее сердцу реликвии.
      В комнате Джейн Джесси огляделась по сторонам и попыталась воспроизвести, как выглядела спальня при жизни ее хозяйки, но не смогла представить.
      Кэтрин, Джейн и Джесси заболели скарлатиной. Кэтрин исполнился тогда двадцать один год, и она готовилась выйти замуж за богатого торговца из Лонсестона. Джейн исполнилось семнадцать лет. Спокойные уравновешенные девушки, добропорядочные и скромные – такими они запомнились Джесси. Хотя в последнее время ей стало казаться, что память подводит ее. Возможно, на нее повлияли постоянные рассказы матери об их послушании и готовности во всем подчиняться родительской воле. Однажды, когда Джесси совершила какой-то серьезный проступок, Беатрис пришла в бешенство и заявила, что лучше бы она умерла вместо сестер. Джесси на всю жизнь запомнила обидные слова матери, хотя Беатрис больше никогда не повторяла их.
      Грудь Джесси теснило от едва сдерживаемых слез. Подойдя к окну, она открыла кедровые ставни, чтобы в комнату проник солнечный свет. Но даже лучи солнца не могли согреть пустую холодную мертвую комнату.
      Джесси долго стояла у окна, прижавшись горячим лбом к прохладному стеклу, а потом снова закрыла ставни и вышла из спальни. Войдя в свою комнату, она торопливо надела амазонку и отправилась в конюшню.
 
      – Хочешь побегать, приятель? – Лукас поглаживал по голове мерина серой масти. Конь зафыркал, как будто выражал свое согласие.
      Обернувшись, Лукас увидел Джесси, седлавшую свою кобылу. В конюшне стоял полумрак. В приталенной темно-зеленой амазонке с кружевным жабо, подчеркивающей изящную линию бедер девушки, Джесси выглядела великолепно. Лукас вспомнил, что синюю амазонку, которую обычно носила Джесси, недавно изорвали разбойники. Перед его мысленным взором возник соблазнительный образ – юная девушка с распущенными золотистыми волосами, дрожащая, напуганная, трогательная.
      Сегодня она вела себя надменно и держалась на расстоянии. Поведение Джесси раздражало Лукаса, впервые встретившего такую взбалмошную женщину. Девушка казалась ему непредсказуемой, он не понимал ее и часто не знал, как себя с ней вести.
      Джесси ловко седлала кобылу. Большинство женщин стараются показать свою слабость, изнеженность, ранимость, но Джесси в отличие от них не боялась проявлять силу и навыки, присущие мужчинам. И Лукасу это нравилось. Он не мог не любоваться ею в те моменты, когда она вела себя мужественно и решительно. Да, мисс Корбетт порой демонстрировала высокомерие и спесивость, но Лукас знал и другую Джесси. И он полюбил бы ее, если бы не его доля каторжника, человека, лишенного всяких прав и надежд на будущее.
      Он наблюдал, как Джесси деловито прилаживает седло.
      – Куда вы собираетесь ехать?
      Джесси взглянула на него через плечо и усмехнулась. У Лукаса сжалось сердце.
      – Не кажется ли вам, мистер Галлахер, что грум не имеет никакого права задавать подобные вопросы своей госпоже? – холодно спросила она.
      – Правда? – Лукас не сводил глаз с ее кривящихся в ухмылке губ. – Я никак не могу привыкнуть к тому униженному положению, в котором нахожусь.
      Джесси отвернулась и взяла кобылу под уздцы.
      – К востоку отсюда есть известняковые пещеры, называемые Папоротниковым оврагом. Я хочу съездить туда.
      – Вы хотите полазить по пещерам? – переспросил Лукас.
      – А вы не любите пещеры, мистер Галлахер?
      – Я к ним равнодушен. Единственное, что могу сказать, в них неудобно жить.
      Ему доводилось некоторое время скрываться в пещерах в Комрахских горах от преследований британских властей. За его голову тогда назначили вознаграждение, и за ним охотились английские солдаты…
      Они вывели лошадей из конюшни во двор.
      – Я не собираюсь жить в Папоротниковом овраге, – довела до сведения Лукаса Джесси, садясь с его помощью в седло. – Если, конечно, мы там не заблудимся.
      – Может, вам следует сообщить кому-нибудь в усадьбе, куда мы направляемся, на тот случай, если мы действительно заблудимся?
      – Я сказала о своей поездке старому Тому.
      Джесси, сидя в дамском седле, тщательно расправила юбку амазонки.
      – Старому Тому?
      – Да.
      Лукас покачал головой.
      – Родные и близкие не понимают вас, и вы не доверяете им, не так ли? – спросил он.
      Джесси вскинула голову и надменно взглянула на Лукаса сверху вниз. Кобыла затанцевала под ней.
      – Вы очень дерзки, сэр!
      Лукас выдержал ее взгляд.
      – Возможно, но я не привык лукавить.
      Джесси сжала рукоять хлыста так сильно, что у нее побелели пальцы. Лукас думал, что сейчас она ударит его, но не двигался с места, стоя на дороге всадницы. Лукас вдруг с удивлением осознал, что ему хочется, чтобы Джесси ударила его. Он хотел возненавидеть ее. Не говоря ни слова, Джесси хлестнула Симмерию, и лошадь, сорвавшись с места, понесла всадницу со двора. Лукас вскочил в седло и поспешил за ней.

      Уоррик сдвинул широкополую шляпу на макушку и, тихо выругавшись, вытер рукавом своего щегольского сюртука пот со лба. Солнце припекало все сильнее. Бегать по кустам в поисках разбойников становилось все труднее. Уоррик свернул с дороги на тропу, петлявшую между колючей акацией и сассафрасом. Углубившись в заросли, он снова выругался.
      Полтора дня они прочесывали местность всем отрядом, но их усилия оказались тщетными. И тогда мужчины решили разделиться на группы. Констебль со своими людьми и разведчиком-туземцем отправились в горы, Харрисон обещал со сворой охотничьих собак исследовать северную часть долины. Зная его дотошность, можно не сомневаться, что он сделает все тщательно. Уоррик вызвался осмотреть поросшую кустарником гряду холмов, отделявшую долину от морского побережья. Вообще-то он не надеялся обнаружить здесь разбойников. Он считал, что для него будет большой удачей, если он увидит следы чернокожего беглого каторжника, одного из тех, кто напал на его сестру.
      Уоррик раньше уже слышал о беглом каторжнике по имени Паркер Джоунс. Американские негры считались редкостью на Тасмании, и молва о нем разнеслась по всему острову. Говорили, что он был рабом, бежавшим с плантации в Джорджии. Паркер тайно сел на корабль, отплывавший в Англию. Но он недолго наслаждался свободой. В порту Портсмута он убил в пьяной драке матроса и вскоре оказался в трюме другого судна – того, что транспортировало каторжников на Тасманию. Закованных в кандалы преступников не называли рабами, но они влачили поистине рабское существование. Каторжники прокладывали дороги, работали в рудниках и в поместьях местных землевладельцев. Паркер не видел разницы между подневольным трудом на плантациях и каторжными работами.
      Уоррик ехал по тропе, погрузившись в свои мысли, думая о бессмысленности существования таких людей, как Паркер, о том, что судьба сыграла с ними злую шутку. Незаметно для себя он въехал на вершину холма, поросшего шелковистой травой. Над головой Уоррика синело безоблачное небо. На горизонте вздымались волны океана. Сердце Уоррика сжалось в груди. Его охватывало волнение каждый раз, когда он видел море.
      Он любил море со всей страстью души. Отец посмеивался над ним, удивленно спрашивая, как могла прийти в голову мечта о море внуку ланкаширского фабриканта и армейского офицера, уроженца Гемпшира. Однако Ансельм Корбетт не препятствовал сыну воплощать в жизнь свое заветное желание стать капитаном морского судна. Во всяком случае, до того рокового лета, когда в Бухте кораблекрушений разбился о рифы Сесил. После произошедшей трагедии одно упоминание о море заставляло Беатрис бледнеть и надолго умолкать. Уоррик надеялся, что время залечит душевные раны матери. Однако через несколько лет погиб второй сын в семье Корбетт, Рид. Уоррик стал наследником поместья и огромных земельных владений. И теперь уже его мечте не суждено сбыться, он никогда не станет моряком.
      Уоррик глубоко вдохнул пахнувший травой и морем воздух и пустил лошадь вниз по холму. Слева вспорхнули два гуся. Уоррик ехал медленно, отпустив поводья. Сдвинув шляпу на затылок, он некоторое время следил за полетом птиц в небе. Внезапно он обратил внимание на то, как тихо стало вокруг, и у него вдруг возникло чувство, что за ним кто-то наблюдает.
      Он резко обернулся и взглянул туда, где тянулись заросли сирени. Его рука легла на торчавший за поясом пистолет. Налетевший ветер зашелестел листвой. Уоррик так никого и не увидел, как ни всматривался в кустарник, но все равно не мог отделаться от чувства, что на него кто-то пристально смотрит. Он снял с плеча ружье.
      Внезапно тишину нарушил звонкий девичий смех.
      – Вы собираетесь пристрелить меня?
      Уоррик поднял голову и увидел сидевшую на нижнем суку высокого дерева стройную девушку, болтавшую длинными загорелыми ногами. Ее огненного цвета волосы в беспорядке падали на плечи и спину.
      – Что вы делаете здесь, в такой глуши, одна? – спросил он, вновь закидывая ружье на плечо.
      Девушка грациозно спрыгнула на землю, испугав лошадь. Та зафыркала.
      – Я здесь живу.
      Стройная, тонкая в кости красавица, похожая на экзотическую грациозную кошку, имела большие золотистые кошачьи глаза, которые манили и в то же время пугали Уоррика.
      – Но здесь никто не живет, – проговорил он.
      Девушка снова засмеялась, теребя пальцами свое старомодное синее хлопчатобумажное платье. На крепкой юной упругой груди ткань топорщилась, и сквозь нее проступали очертания сосков. Рваная короткая юбка не прикрывала икры. Девушка двинулась к Уоррику, и он залюбовался линией ее женственных бедер. Никогда в жизни он не видел более восхитительного создания. Положив руку на ногу Уоррика, она промолвила:
      – Здесь живем мы.
      И только тут Уоррик заметил невдалеке сложенный из камня дом под соломенной крышей с дощатой дверью, напомнивший ему горную шотландскую хижину или скромное жилище бедняка в Ирландии. Окна домика выходили на море.
      – Вам, наверное, очень жарко, – с улыбкой сказала девушка. У нее был изящный рот с полными чувственными губами и белые ровные зубы. Уоррик не мог отвести от нее восхищенного взора.
      – Да, – выдавил он из себя.
      Девушка погладила его по колену, и от ее ласки в крови Уоррика загорелся пожар.
      – Следуйте за мной.
      Она не сказала, куда его ведет. Тем не менее Уоррик послушно поехал за ней. Девушка прошла мимо хижины и спустилась с холма в небольшое ущелье, поросшее буйной зеленью. Здесь росли буки и высокие сосны. Их кроны образовывали густую сень, похожую на кровлю. В ущелье царила приятная прохлада и такая тишина, что Уоррику показалось, будто он находится в заколдованном мире. Слышался лишь приглушенный топот конских копыт. Мерин Уоррика мягко ступал по прелой листве. Влажный воздух хранил запахи буйной растительности. Вокруг росли папоротники и лишайники. Уоррик услышал журчание воды и понял, что где-то рядом течет река.
      Наконец сквозь деревья он увидел широкий стремительный ручей с прозрачной водой, омывавшей поросшие мхом валуны. По его берегам росли папоротники в человеческий рост и лавры. Тропа заканчивалась у широкого водоема, образованного ручьем. На противоположной стороне стояла пирамида из камней, похожая на надгробный памятник.
      – Вы сложили пирамиду?
      – Нет. Пирамида уже стояла, когда мы пришли сюда. Ее, наверное, сложил чернокожий человек.
      Девушка вошла в воду, достигавшую ее колен, и двинулась к памятнику.
      – Поезжайте за мной, – обернувшись, велела она и начала раздеваться.
      Девушка быстро сбросила платье, и Уоррик чуть не упал с лошади от изумления. Раньше он считал себя дерзким, отважным человеком, не страшащимся нарушать правила приличия, но по сравнению с девушкой он просто пай-мальчик. Уоррик едва сдержал смех. Он залюбовался стройной соблазнительной фигурой девушки, ее обнаженными бедрами, талией и грудью.
      Девушка ловко бросила платье на ветку дерева, спускавшуюся над водой. На ее обнаженном теле Уоррик увидел кожаный ремень с ножом в чехле. Девушка сняла его с пояса и тоже бросила на ветку.
      – Слезьте же с лошади и войдите в воду! – крикнула она Уоррику.
      Уоррик покачал головой.
      – Мне что-то не хочется, – заявил он.
      – Вы стесняетесь. Какой вы застенчивый!
      Он улыбнулся:
      – Вы правы. Я раньше и не подозревал об этом!
      Ее великолепное тело, гибкое, стройное, с высокой грудью и удивительно тонкой талией, было золотистого цвета. По-видимому, девушка часто ходила нагишом и много времени проводила на воздухе под палящим солнцем. На ее лобке росли такие же курчавые огненно-рыжие волосы, как и на голове. Ее вид приводил Уоррика в возбуждение.
      – А вы не боитесь раздеваться передо мной? – спросил он.
      – А чего мне бояться? – Девушка заходила в воду все глубже и, наконец почувствовав, что не достает дна ногами, поплыла. – Вы же не хотите причинить мне зла.
      Уоррик наблюдал, как она плывет. В прозрачной воде он видел все движения ее нагого гибкого тела. Уоррика охватило желание спрыгнуть на землю, войти в воду и заключить девушку в свои объятия. Ему хотелось овладеть ею, подхватить ее на руки, уложить на ложе из листьев папоротника и войти в ее горячее лоно. Он представил, как ее длинные стройные ноги обовьются вокруг его талии, и у него перехватило дыхание. Он воспылал к ней страстью, почти столь же сильной и неистовой, как та, которую он когда-то испытывал к морю. Необыкновенное создание с непокорными рыжими волосами, падавшими на спину и плечи, и повадками дикой кошки покорило его сердце. Он восхищался ее внутренней свободой и непосредственностью. Уоррик всю жизнь мечтал стать таким, как девушка.
      – Почему вы так уверены, что я не собираюсь причинить вам зла? – спросил он грозным голосом. – Вы ведь меня совсем не знаете.
      – Ошибаетесь, я вас знаю. Вы мистер Уоррик Корбетт из Корбетт-Касл. – Она резким движением головы закинула наверх упавшую налицо прядь волос. – Я видела вас раньше. – Девушка улыбнулась. – И поняла, что я вас хочу.
      Заявление девушки поразило Уоррика своей прямотой. Он понял, что ее характер соткан из противоречий – бесхитростности и игривости, простоты и мудрости, невинности и многоопытности.
      – Вы всегда делаете то, что хотите?
      – Да, – ответила она, снова тряхнув головой, и бросила на Уоррика испытующий взгляд. В ее кошачьих глазах зажегся коварный огонек. – А вот вы – нет.
      Он стал спорить с ней, хотя и понимал, что она права. Ведь Уоррик, несмотря на жгучее желание овладеть дикаркой, так и не слез с лошади. Он видел ее нежные округлые ягодицы, мерцавшие в прозрачной воде, и его с новой силой охватил порыв страсти.
      – Зачем вы явились сюда, мистер Корбетт?
      Уоррик взглянул на море, волны которого вздымались на горизонте, и подумал, что совсем забыл о цели своей поездки.
      – Я ищу беглого каторжника – высокого чернокожего парня с дурной репутацией. Он родился в Америке. Вам следует вести себя осторожнее, пока мы не поймали его.
      – Я видела этого человека.
      Девушка добралась до мелководья и встала в полный рост. На ее обнаженном теле поблескивали капельки воды. У Уоррика перехватило дыхание от волнения. В глазах потемнело, он едва мог говорить.
      – Когда… вы видели его? – с трудом спросил он, охваченный неистовой страстью.
      – Сегодня утром. – Она вышла на берег и, задумчиво взглянув на Уоррика, добавила: – Он мертв.
      Уоррик машинально до боли сжал в руках уздечку.
      – А где его тело?
      – Пойдемте, я покажу.
      Она сняла с ветки платье и надела его на мокрое тело. Оно прилипало к влажной коже, и сквозь ткань проступали соблазнительные очертания ее фигуры. Девушка пошла вниз по течению речушки. Здесь проходила узкая тропка, которую Уоррик сначала не заметил, поскольку она скрывалась среди зарослей папоротника. Следуя за девушкой, Уоррик не сводил глаз с ее чувственных, чуть покачивавшихся на ходу бедер и голых икр. Он забыл обо всем на свете и меньше всего думал о беглом каторжнике. Вскоре они вышли на побережье. И здесь среди скал Уоррик увидел распростертое тело негра.
      – Как он погиб? – спросил Уоррик, спешиваясь.
      – Не знаю, его нашел Диккен уже мертвым.
      – Кто такой Диккен?
      – Мой брат.
      Уоррик внимательно осмотрел труп. Любой бы мог понять, что одетый в шкуры кенгуру человек умер еще несколько часов назад. Но на теле лежавшего навзничь негра не видно никаких следов насилия. Причины гибели Паркера Джоунса казались неясными Уоррику. Перевернув труп, Уоррик увидел глубокую ножевую рану в боку и поднял глаза на девушку.
      – У вас есть лошадь? Мне надо вывезти отсюда труп.
      – Нет. Но у нас есть ослик.
      Уоррик встал.
      – Обещаю, что вам его вернут.
      На губах девушки заиграла лукавая улыбка.
      – Я хочу, чтобы вы сами вернули его мне, – кокетливо произнесла она, строя ему глазки.
      Он понимал, куда она клонит. Уоррик испытывал те же желания и чувства, которые обуревали девушку.
      – Хорошо, я сам приведу вашего ослика сюда.
      И только на обратном пути домой Уоррик вспомнил, что даже не спросил, как зовут лесную красавицу.

      Джесси попридержала свою лошадь, дожидаясь, когда Галлахер поравняется с ней. Она чувствовала себя неловко за то, что говорила с ним резко и надменно в конюшне.
      Когда он нагнал ее, она снова пустила Симмерию рысью. Всадники скакали теперь бок о бок по дороге, пролегающей между полей.
      – Я хочу попросить у вас прощения за свое поведение, – нарушила она молчание и тут же добавила: – А теперь ваша очередь извиняться. Вы надерзили мне!
      Лукас искоса взглянул на нее с непроницаемым выражением лица.
      – Если вас задели за живое мои слова, значит, я попал в точку.
      Он, конечно, прав, хотя ему не следовало говорить таких слов. Он поступал не по-джентльменски. Однако Лукас не придерживался правил, принятых в светском обществе, где царили ханжество и лицемерие. Такая прямота одновременно притягивала Джесси и отпугивала.
      Она наблюдала за Лукасом из-под полуопущенных ресниц. Сдвинув шляпу на макушку, он смотрел на раскинувшуюся вдали горную цепь, покрытую тропическим лесом и прятавшуюся за пеленой тумана. День выдался удивительно теплый для весны. Длинные темные волосы Лукаса поблескивали на солнце. Он щурился от ослепительного света, и в уголках его глаз залегли крохотные морщинки. Лукас как будто улыбался, но его губы оставались плотно сомкнутыми. Порыв теплого ветра распахнул его серую куртку, и рубашка из грубого полотна прилипла к мускулистому телу. Все-таки он удивительно красив. Джесси понимала, что поступила опрометчиво, поехав с ним на прогулку. Она боялась своих чувств к опасному для нее человеку.
      Тропа круто пошла в гору. Вдоль обочин росли высокие буки и сосны. Через некоторое время всадники оказались под сенью густого леса. Здесь царили прохлада и полумрак. Джесси пустила свою лошадь шагом. Лукас все также ехал на своем мерине серой масти рядом с ней, сохраняя мрачное выражение.
      – Почему вы спасли мне жизнь? – неожиданно спросила она.
      Он с невозмутимым видом посмотрел на нее.
      – А вы, наверное, думали, что я позволю этим ублюдкам изнасиловать вас?
      Джесси, наклонившись, потрепала Симмерию по горячей потной холке.
      – На вашем месте многие слуги не стали бы вмешиваться. Зачем рисковать собственной жизнью, спасая человека, которого презираешь?
      Лукас не сразу ответил. Некоторое время они ехали молча. Тишину нарушал лишь топот копыт, звучавший приглушенно во влажном тяжелом воздухе тропического леса.
      – Почему вы решили, что я вас презираю? – наконец откликнулся Лукас.
      Стараясь не смотреть на Лукаса, Джесси сосредоточила свое внимание на покрытых мхом стволах высившихся впереди деревьев.
      – Вы ирландец, а я – англичанка. Вполне достаточно для того, чтобы вы ненавидели и презирали меня. Ведь я пытаюсь соблюдать принятые в обществе законы и правила, которые вы отрицаете. И еще вы презираете меня за то, что я скрываю от близких свою истинную натуру, свои сокровенные помыслы и мечты. Я тайком от них посещаю свою подругу, и вы, наверное, думаете, что я стыжусь ее? Нет, к вашему сведению, я не считаю для себя позорным общаться с ней!
      Джесси почувствовала на себе взгляд Лукаса, но не повернула головы в его сторону.
      – Я понятия не имею, кто такая ваша подруга Женевьева Стржецкая и что она натворила, – заявил Лукас. – Кстати, почему вы считаете, что родственники выступили бы против вашего общения с ней?
      – Когда-то Женевьева влюбилась в одного польского графа, – ответила Джесси. Историю ее любви знали многие на острове, и Джесси не было никакого смысла утаивать ее от Лукаса.
      – И общество сочло ее любовь недопустимой для англичанки, – высказал предположение Лукас. Теперь он снова говорил с преувеличенно сильным ирландским акцентом.
      Джесси рассмеялась.
      – Возможно, вы правы. Боюсь, что именно так и обстояло дело. Родители уже просватали ее за хорошо образованного и очень богатого торговца из Хобарта.
      – Он оказался богаче, чем польский граф?
      Джесси покачала головой:
      – Как раз наоборот.
      Лукас удивленно посмотрел на Джесси из-под полей надвинутой на лоб шляпы.
      – Так почему же ее родители отдали предпочтение какому-то торговцу из Хобарта, а не состоятельному графу голубых кровей? Неужели им не понравилась национальность графа и его принадлежность к другой конфессии?
      – Родители Женевьевы, несомненно, не возражали бы против брака дочери с польским графом, если бы не одно «но». Дело в том, что граф уже был женат.
      – А! Теперь мне все понятно!
      – Графа в свое время тоже заставили жениться по расчету. И брак не принес ему счастья. Они с женой давно уже расстались и жили отдельно.
      – Значит, граф тоже влюбился в Женевьеву. И что же произошло дальше?
      Джесси удивлялась тому, что так откровенно говорила сейчас с Лукасом. Она не могла бы подобным образом разговаривать с Харрисоном, обсуждая тему несчастного брака и роковой любви. Странно, но каторжник, слуга, грубый ирландец понимал ее. Ей легко общаться с ним.
      – Женевьева знала, что никогда не сможет выйти замуж за графа, – продолжала Джесси. – Но она всем сердцем любила его и не могла без него жить. Поэтому убежала с ним. – Джесси помолчала, потупив взор. Девушка не могла даже вообразить себя в такой ситуации. Как бы поступила она на месте Женевьевы? Тяжело вздохнув, Джесси снова заговорила, как будто размышляя вслух: – Я не могу представить, что бы я делала, если бы родители запретили мне выйти замуж за любимого человека. Убежала бы из дома, бросив семью и друзей? Но тогда я превратилась бы в изгоя общества. Мне пришлось бы порвать со всем, что так дорого моему сердцу. Такой поступок подобен смерти.
      – Тем не менее ваша подруга решилась. Она, должно быть, считала, что любовь стоит подобной жертвы.
      Джесси бросила на Лукаса удивленный взгляд, но его лицо сохраняло невозмутимость.
      – Разве может хоть что-нибудь на свете стоить подобной жертвы! – воскликнула она.
      Задумчивая улыбка тронула губы Лукаса, и у Джесси сладко заныло сердце.
      – Очевидно, вы ни разу в жизни не любили, – грустно предположил он.
      «А вы?» – хотела спросить Джесси, но сдержалась. Тем временем они въехали в чащу тропического леса. Здесь царил полумрак. Кроны деревьев переплелись над тропой и пропускали мало света. Воздух стал более влажным и прохладным. Темно-коричневые стволы отчетливо выделялись на фоне сочной зелени папоротников и мхов. Кругом цвели благоухающие цветы сассафраса в виде белых звездочек.
      – Вы давно дружите с Женевьевой? – спросил Лукас.
      – С двенадцати лет, – ответила Джесси, следя взглядом за порхающим с ветки на ветку попугайчиком. – Моя подруга Филиппа Тейт всегда считала мое желание изучать науки своеобразным протестом, формой сопротивления матери, хотя она не права. Мама действительно не одобряет моего увлечения, но она никогда всерьез не препятствовала моему желанию учиться. Но когда речь зашла об общении с Женевьевой, она твердо стояла на своем…
      – Ваша мать запретила вам поддерживать отношения с ней? Неудивительно.
      Джесси тихо рассмеялась.
      – Вы правы. Еще совсем ребенком я не понимала, кто такая Женевьева и что она наделала. Я даже не знала ее имени. Ее все называли «падшей женщиной с мыса Последней Надежды». Но я не понимала смысла слов «падшая женщина» и думала, что несчастная упала со скалы и так покалечилась, что теперь одним своим видом пугает людей. Мне казалось, что именно поэтому мама велит мне держаться от нее подальше.
      – Тогда-то вы и решили во что бы то ни стало увидеть таинственную обитательницу мыса Последней Надежды? Ведь запретный плод сладок, а вы, по-видимому, всегда стремились нарушать запреты родителей.
      – Нет, я в отличие от Уоррика вовсе не строптива.
      – Так что же произошло дальше?
      – Однажды я бродила в окрестностях в поисках окаменелостей и случайно встретила ее. Мы разговорились… – Джесси пожала плечами. – И вскоре стали друзьями.
      – А что произошло бы, если бы вы спокойно сообщили матери и вашему жениху, что Женевьева Стржецкая – ваша подруга?
      – Их бы потрясла такая новость. С ними, пожалуй, случилась бы истерика. Родные запретили бы мне близко подходить к Женевьеве.
      – И вы бы послушались их и прекратили ездить к вашей подруге?
      – Нет. – Джесси тяжело вздохнула. – Конечно, нет. Но моя жизнь превратилась бы в кошмар.
      – Поэтому вы стали наведываться в дом Женевьевы тайком. Вы изо всех сил стараетесь соответствовать требованиям ваших родных, но иногда нарушаете принятые в обществе правила поведения и запреты тайно от всех. На мой взгляд, в том, что с вами происходит, виноваты ваши родственники. Они не хотят принимать вас такой, какая вы есть на самом деле, и заставляют притворяться. Вы боитесь лишиться их любви, и вам приходится лукавить и изворачиваться, скрывая от них правду.
      Лукас помолчал. Подняв голову, Джесси увидела, что он смотрит на нее в упор из-под полей своей шляпы.
      – Я не презираю вас, – мягко заметил он. – Кто я, чтобы презирать такую женщину, как вы? Или судить вас за ваши поступки? – Лукас вдруг широко улыбнулся, и у него на щеках появились ямочки. У Джесси дрогнуло сердце. – В конце концов вы не виноваты, что родились англичанкой.
      Она звонко рассмеялась, но тут же опомнилась и посерьезнела. Джесси не желала поддаваться его обаянию. Она не хотела любоваться им и превозносить его за мудрость и понимание. Для нее лучше, если бы она продолжала считать Лукаса грубым варваром, жестоким преступником, опасным человеком, с которым не стоит связываться. Что вдруг на нее нашло? Зачем она завела с Лукасом разговор по душам? Почему она оставила всякую осторожность? Как она могла обсуждать с каторжником, человеком с темным прошлым, такие темы, как любовь и несчастный брак?
 
      – И все же мне кажется, нам не стоит туда идти, – предостерег Лукас, поднимая свечу так, чтобы ее пламя осветило серые стены и низкий потолок пещеры, у входа в которую они стояли.
      Здесь журчала вода горного ручья, и его звуки отдавались гулким эхом в таинственной глубине пещеры. Они оставили лошадей на берегу протекавшей рядом с пещерой речушки, привязав их к деревьям. После откровенного разговора в дороге Джесси и Лукас долго молчали. Каждый перебирал в памяти сказанные и услышанные слова.
      – Вы боитесь углубиться в пещеру, мистер Галлахер? – спросила Джесси, с вызовом поглядывая на Лукаса.
      Он усмехнулся:
      – Я просто думаю, разумно ли это с нашей стороны?
      – Я уже не раз бывала здесь! – убеждала Джесси и, запрокинув голову, стала рассматривать потолок. – Здесь настоящий лабиринт из проходов, галерей, залов и коридоров. Но если мы пойдем вдоль ручья, то не заблудимся.
      По лицу Джесси скользили отсветы, отбрасываемые пламенем свечи. На ее нежные щеки падали тени от длинных густых ресниц. Лукас залюбовался изящной линией ее белоснежной шеи. Она очень женственная и в то же время сильная и отважная. В ней бурлила неуемная энергия. Наблюдая за Джесси, Лукас невольно улыбался. Но тут вдруг на него нахлынули воспоминания о родине, и у него защемило сердце.
      – У нас в Комрахских горах тоже есть подобные пещеры, – уведомил он и двинулся в глубь пещеры вдоль протекавшего здесь горного ручья, держа в руках зажженную свечу. – Комрахские горы находятся в графстве Уотерфорд, недалеко от того места, где я родился. Там постоянно пропадают люди, потому что в пещерах легко заблудиться.
      – Вы имеете в виду похитителей скота и разбойников с большой дороги, которые там прячутся? – спросила шедшая за ним Джесси.
      – Не только их. В пещерах часто пропадают англичане, так называемые ученые, странные типы в очках и с курительными трубками.
      Лукас услышал обиженное сопение Джесси у себя за спиной и улыбнулся.
      – Мы здесь просто гуляем или вы рассчитываете увидеть что-то интересное? – спросил Лукас.
      – Наберитесь терпения, мистер Галлахер.
      Лукас хотел еще что-то сказать, но тут они завернули за угол и оказались в большом зале, сверкавшем и переливавшемся всеми цветами радуги в тусклом свете их свечек. С потолка зала свешивались похожие на огромные сосульки прозрачные сталактиты.
      – О Боже, какая красота!.. – прошептал Лукас, затаив дыхание. Сталактиты искрились и мерцали, зачаровывая их.
      Джесси остановилась рядом с Лукасом, любуясь неземной красотой, открывшейся их взору. Очарование увиденного, восторг, который они сейчас испытывали, сближали их не менее сильно, чем откровенный разговор в пути.
      – Что вы теперь скажете, мистер Галлахер? Стоило входить в пещеру?
      Лукас внимательно взглянул на свою спутницу. Она подняла руку со свечой и повернулась вокруг, освещая зал. Лукас заметил, что у Джесси испачкана одна щека, а волосы слегка растрепались. Теперь она не казалась высокомерной и неприступной. Глаза Джесси горели восторгом. Она с восхищением, доходящим до подлинного благоговения, осматривалась кругом. Лукас почувствовал, как в глубине его души зарождается неведомое ему доселе чувство к этой девушке.
      – Да, незабываемая картина. Такое стоило увидеть, – заверил он.
      Джесси взглянула на него, и ее вдруг охватила дрожь.
      – Вам холодно? – спросил он и поставил свечу на выступ в стене пещеры.
      Джесси покачала головой:
      – Нет.
      – Возьмите мою куртку, вы простудитесь.
      – Но в таком случае вы сами замерзнете.
      – Я привык к холоду.
      Он быстро скинул куртку и протянул ее Джесси. На ее дрожащих губах появилась робкая улыбка.
      – Ну хорошо, спасибо.
      Джесси протянула руку, чтобы взять куртку, и случайно коснулась его пальцев. Лукаса обдало огнем, он почувствовал, как в его крови разгорается пожар страсти. Его охватило неистовое желание любви. Те же самые чувства он увидел в широко распахнутых глазах Джесси. Ее грудь взволнованно вздымалась и опускалась, дыхание стало прерывистым. Она попятилась. Однако каменистый пол пещеры оказался гладким и скользким. Джесси оступилась и, пошатнувшись, потеряла равновесие.

      Лукас бросился ей на помощь и, подхватив на руки, прижал к своей груди. Джесси уронила свечу, и та погасла. В пещере стало еще темнее. Джесси судорожно потянулась за свечой и увлекла за собой Лукаса. Он не устоял на ногах, и они оба упали на холодный шершавый каменный пол пещеры. Лукас сильно ударился плечом и, громко выругавшись, услышал, как Джесси звонко рассмеялась.
      Их руки и ноги переплелись, и они, словно клубок, покатились по полу, громко хохоча. Безудержный смех Лукаса и Джесси эхом отдавался под сводами пещеры. Наконец они застыли на месте. Джесси лежала на спине, а Лукас распростерся на ней, навалившись всем телом. Улыбаясь, он приподнялся на локтях и пристально посмотрел на нее. И тут же рвущийся из груди смех застыл на его губах.
      Она лежала, все еще содрогаясь от хохота, с полузакрытыми глазами и запрокинутой головой. Лукас ощутил под собой прижатые к его телу длинные стройные ноги девушки. Руки Джесси лежали на его, плечах. Горячая волна желания накатила на Лукаса. Его тело напряглось, дыхание стало учащенным.
      И тут он вдруг заметил, что она перестала смеяться. Улыбка медленно сошла с ее лица. Их неровное дыхание сливалось воедино, и обоим неожиданно стало трудно дышать. Весь окружающий мир как будто исчез для них обоих. И они впали в полузабытье.
      Губы Джесси разомкнулись, и она обвила руками шею Лукаса, глубоко вздохнув. Ее движение напоминало ласку. В пещере стояла тишина, нарушаемая только журчанием ручья, шумом капающей с потолка воды и потрескиванием свечи, стоявшей на уступе каменной стены. Лукас как завороженный смотрел в прекрасные глаза Джесси, потемневшие от охватившей ее страсти. Он тонул в их таинственной глубине.
      Он склонился над ней. Его губы почти касались ее губ. Он чувствовал на щеке ее неровное дыхание. Лукасу так хотелось поцеловать Джесси, но он не смел, сдерживая себя из последних сил. Если бы он не был презренным каторжником, то осмелился бы на такую естественную ласку. Но подобная выходка недопустима для грума, жалкого слуги. Она означала бы бесчестье для его госпожи, а ему самому грозила суровым наказанием. Нет, Лукасу нельзя забываться…
      Он скатился с Джесси и сел, переводя дыхание и стараясь взять себя в руки.
      – Вы правы, – промолвила Джесси, и ее голос отозвался гулким эхом.
      Лукас, сидевший к ней спиной, взглянул на нее через плечо. Джесси обняла ноги, поджав колени и положив на них подбородок. В неверном мерцающем свете пламени горевшей свечи ее лицо казалось очень бледным, а глаза – огромными и бездонными. Пухлые губы Джесси пламенели так, словно их только что целовал страстный любовник. Лукасу не давала покоя мысль о том, что могло бы произойти, если бы они оба вовремя не остановились.
      – В чем именно я прав? – резко спросил он.
      Джесси усмехнулась:
      – В том, что нам не следовало заходить в глубь пещеры.
 
      – Нам нужно поговорить о том, что произошло, – сказал Лукас.
      Он стоял на берегу ручья, и Джесси, повернувшись, взглянула на него.
      Они остановились у водопада, в брызгах которого играла радуга. Поток с ревом падал на камни и превращался в стремительный ручей, бежавший по извилистому руслу. Джесси вошла в него и села на огромный мшистый валун, омываемый пенными бурунами, чтобы умыться и привести волосы в порядок. На самом деле ей хотелось держаться на расстоянии от Лукаса, оставшегося на берегу. Он стоял, уперев руки в узкие бедра, и смотрел на нее. Их окружали густой тропический лес, высокие папоротники и пышные ползучие растения.
      Отправляясь на прогулку в пещеры, Джесси думала, что сможет держать свои чувства под контролем, сумеет побороть в себе физическое влечение к грубому ирландцу, мятежнику, преступнику, каторжнику… Она считала, что способна подавить свои эмоции. Но Джесси не могла предусмотреть, что окажется на лопатках, прижатой к земле его сильным мускулистым телом. А потом его губы потянутся к ее губам, и они едва не сольются в страстном поцелуе. В пещере на Джесси нахлынули такие сильные чувства, она ощутила такой безумный порыв страсти, что не смогла скрыть своего состояния. По глазам Лукаса она видела, что он испытывает то же самое.
      Он пожирал ее жадным взглядом и дрожал всем телом от возбуждения. Лукас, несомненно, хотел ее. Хотел так неистово, что его страсть взволновала и испугала ее. Впрочем, она всегда догадывалась, что он испытывает к ней влечение. Недаром от одного его жгучего взгляда у нее сжималось сердце и начинала бурлить кровь. Его улыбка разжигала в ней желание и будила греховные мысли.
      Они слишком близко подошли к краю пропасти. Лукас не сомневался, что Джесси уступила бы ему, если бы он поцеловал ее. Но он вовремя остановился, потому что иначе могли возникнуть непоправимые последствия.
      Джесси оперлась ладонями о валун, острые края которого впивались в ее тело. Она очень надеялась, что они сделают вид, будто ничего не произошло, и станут дальше общаться как ни в чем не бывало. Но Джесси не учла прямого правдивого нрава Лукаса. Он не играл по правилам, принятым в светском обществе, и всегда шел до конца, выясняя отношения.
      – В том обществе, в котором я живу, не принято говорить на подобные темы, – заметила Джесси. Ее негромкий голос почти заглушал шум водопада и кваканье лягушек. – Если кто-то допускает неловкость или поступает не совсем благопристойно, остальные делают вид, что ничего не случилось.
      – Вы хотите, чтобы мы с вами тоже закрыли глаза на правду?
      Во взгляде Лукаса читался вызов. Джесси вгляделась в его мужественное лицо с высокими скулами, и в ней что-то дрогнуло. Она задержала дыхание, стараясь унять боль, пронзившую ее сердце, хотя уже догадывалась, что боль будет только нарастать с каждым днем.
      – Но ведь ничего особенного не произошло, – пожала она плечами. – Я поскользнулась, вы хотели подхватить меня, и мы вместе упали. Вот и все.
      – Вы правы, – подтвердил он и направился к ней. Джесси наблюдала за тем, как Лукас, не сводя с нее жгучего взгляда, перепрыгивает с камня на камень, постепенно приближаясь к ней. – Вы правы, – повторил Лукас, остановившись на вершине высокого валуна, находившегося рядом с тем, на котором сидела Джесси. Чтобы взглянуть на Лукаса, ей пришлось запрокинуть голову. – Действительно не произошло ничего особенного с того дня, когда вы впервые увидели меня в карьере, принадлежащем вашему брату. Потом вы приходили в конюшню, чтобы посмотреть, как я занимаюсь выездкой норовистого ирландского жеребца, которого вы купили. А через некоторое время мы совершили поездку в Бухту кораблекрушений. И во время нашей прогулки, казалось бы, тоже не произошло ничего особенного. Но только потому, что мы с вами всегда оставались начеку и боялись позволить себе лишнее. Если мы потеряем бдительность, произойдет непоправимое, и нам обоим – вам и мне – придется дорого заплатить за то, что может случиться.
      Джесси потупила взор и стала внимательно рассматривать свои сцепленные руки, лежавшие на коленях.
      – Уоррик обратился к губернатору с просьбой даровать вам полное, безусловное помилование за то, что вы спасли меня от беглых каторжников. Как только вы его получите – сможете уехать отсюда.
      Джесси искренне хотела, чтобы Лукас оказался далеко-далеко от острова Тасмания, на котором она жила, и чтобы они больше никогда не встретились.
      – Меня не помилуют, – заверил Лукас, и на его скулах заходили желваки.
      – Почему вы так уверены?
      – Потому что я знаю.
      Страшные подозрения закрались в душу Джесси. А что, если Галлахер – жестокий беспощадный убийца?
      – За что вас сослали на каторгу?
      Лукас криво усмехнулся.
      – За принадлежность к нелегальному обществу.
      – И вы действительно состояли его членом?
      Лукас отвернулся и стал разглядывать противоположный берег.
      – Да, и довольно активным.
      – И все же я не понимаю, почему вы считаете, что вас не могут помиловать.
      – Вот увидите. Вашему брату откажут в ходатайстве.
      Джесси испытующе посмотрела на Лукаса. Ей очень хотелось узнать о нем побольше, чтобы лучше понять.
      – За что вас высекли плетьми? – спросила она.
      Она думала, что ее бестактный вопрос обидит его, но он только спокойно пожал плечами.
      – Секли меня не один раз. Всех проступков не упомнишь. За неповиновение обычно наказывают пятьюдесятью ударами плетью, а за простое ругательство – двадцатью пятью.
      – Расскажите о вашем самом серьезном проступке.
      Лукас не сразу ответил. Некоторое время он сосредоточенно молчал. Тишину нарушали шум водопада и крики какаду, доносившиеся из глубины леса.
      – Самый серьезный проступок? – наконец переспросил Лукас, надвинув широкополую шляпу на глаза. – Пожалуй, покушение на убийство надзирателя.
      – Но почему вы хотели его убить?
      Лукас невесело засмеялся.
      – Потому что я жестокая ирландская скотина, конечно.
      – Нет, вы вовсе не жестоки.
      – Вы так считаете? Ну хорошо, я расскажу вам о своих злоключениях. Когда я попал на каторгу, меня сначала послали работать в полковые конюшни в Хобарте. Люди там имеют невысокое мнение об ирландцах.
      Джесси почувствовала, как комок подступил к ее горлу. Она слышала о том, как жестоко военные расквартированного в Хобарте полка обращаются с каторжниками, особенно с теми, кто родом из Ирландии.
      – Каторжникам там разрешалось получать одно письмо в два месяца, – продолжал Лукас.
      – Как бесчеловечно!
      Лукас бросил на Джесси насмешливый взгляд.
      – Не забывайте, что каторга – один из видов наказания. И здесь с нами никто не обязан нянчиться. Нечто подобное нам часто повторял один надзиратель в Хобарте. До сих пор я вспоминаю его каждый раз, когда вижу яйцо. – Лукас улыбнулся. – Англичанин-надзиратель, огромный безобразный детина по имени Лео Лэм!.. – Лукас помолчал, улыбка исчезла с его лица, когда в памяти ожили неприятные воспоминания о недавнем прошлом. Нахмурившись, он стал рассказывать дальше: – И вот Лео Лэм любил издеваться над «особенными преступниками». Так он называл тех, кто умел читать, писать и обладал грамотной речью. Лэм считал, что таких людей надо подвергать особым унижениям. Он попортил мне много крови.
      Джесси судорожно сжала кулаки, так что ногти впились в ладони. Она знала, что надсмотрщик может превратить жизнь каторжника в настоящий ад. У него всегда есть повод придраться к бесправному человеку и назначить двадцать пять ударов плетью просто за улыбку.
      – Он день и ночь следил за мной, назначал на самые тяжелые работы, всеми силами пытался вывести из себя. Но я решил во что бы то ни стало не поддаваться.
      – И что же случилось дальше? – взволнованно спросила Джесси, тронутая его рассказом.
      – Однажды мне пришло письмо. В конверте с черной каймой.
      У Джесси защемило сердце. В таких конвертах посылали извещение о смерти.
      – Однако с тех пор, как я получил последнее письмо, еще не прошло положенных двух месяцев, – с мрачным видом продолжал Лукас. – И Лэм сжег извещение прямо на моих глазах.
      Лукас помолчал. Джесси видела, что у него от волнения ходит кадык.
      – Я понял, что умер кто-то из моих близких. Но кто? Я не знал. И я словно обезумел. Я убил бы Лэма, если бы меня силой не оттащили от него. Меня приговорили к году каторжных работ в кандалах и тремстам ударам плетью.
      – Но вы потом узнали, кто из близких вам людей умер?
      Лукас не сразу ответил. Джесси поняла, что ему не хочется вспоминать такие горькие минуты.
      – В извещении говорилось о смерти женщины по имени Каролина Риардон, – наконец произнес он. – Она должна была стать моей женой. Каролина умерла во время родов.
      Джесси стало трудно дышать, воздух казался ей слишком влажным, рев водопада оглушительным.
      – Поверьте, мне очень жаль… – пролепетала Джесси, но Лукас жестом остановил ее.
      – Вы меня неправильно поняли, – покачал он головой. – Ребенок был не мой.
      – Она не стала ждать вас?
      Лукас некоторое время молча разглядывал пенящиеся буруны у своих ног.
      – Я сказал ей, чтобы она не ждала. Когда меня приговорили к каторге, я попросил ее считать, что я умер, и освободил от всех клятв и обещаний. – Лукас поддел носком сапога небольшой камень, лежавший на валуне, и сбросил его в воду. – Сначала она не хотела ничего слышать и рассердилась на меня за эти слова. Каролина сказала, что будет ждать вечно.
      – Но она не смогла сдержать слова?
      Лукас стоял, не сводя глаз со стройного ствола высокого эвкалипта, росшего на берегу ручья.
      – Она пришла ко мне на свидание перед самой отправкой нашей партии каторжников из Ирландии в Англию. Каролина сообщила, что встретила человека, которого полюбила всем сердцем и который, как она уверяла, способен сделать ее счастливой. И хотя ей очень тяжело, она решила честно сказать мне об этом.
      – Представляю, как вы расстроились.
      Лукас скрестил руки на груди. Он все так же стоял на высоком валуне вполоборота к Джесси, разглядывая противоположный берег ручья. Его лицо сохраняло непроницаемость.
      – Ничуть. Я ведь уже освободил ее от всех клятв и обещаний. Я, по существу, умер для нее. Мне не хотелось, чтобы она испортила свою жизнь из-за меня.
      Лукас перебрался на валун, где сидела Джесси, и присел рядом, прислонившись спиной к высокому камню. Теперь он находился так близко, что она могла бы дотронуться до него, если бы протянула руку. Джесси очень хотелось прикоснуться к Лукасу, погладить его по плечу, утешить, успокоить.
      – Каролина сказала, что все еще любит меня, – грустно улыбнулся Лукас. – И что всегда будет любить. А потом добавила, что я, по ее мнению, никогда по-настоящему не любил ее, потому что если бы действительно любил – любил больше чести, больше жизни, – то не преступил бы закон и не обрек бы себя на лишения.
      – Она несправедливо поступила с вами.
      – Вы так считаете? – Лукас внимательно взглянул на Джесси. – А мне кажется, она говорила правду. Я любил ее, конечно, но любил недостаточно для того, чтобы отказаться от своих намерений и не делать того, что я сделал.
      Джесси поняла, что совершенное Лукасом преступление слишком серьезно и брату не удастся добиться помилования. На совести Лукаса что-то пострашнее участия в деятельности нелегального общества или покушения на убийство надсмотрщика. Однако Джесси страшилась услышать рассказ о его главном преступлении.
      – Человек, за которого Каролина вышла замуж, имел исполинский рост. И зачатый им ребенок вышел очень крупным. Сама же Каролина была изящной женщиной. Она чем-то походила на вас, вот только цвет волос у нее другой, каштановый, а не золотистый.
      Лукас не отрывал взгляда от локонов Джесси, и на мгновение ей показалось, что он сейчас дотронется до них. Одна из прядей выбилась у нее из прически и щекотала шею. Но Лукас, конечно же, никогда бы не осмелился прикоснуться к ее волосам, как бы ей самой того ни хотелось.
      – Вы ни в чем не виноваты, – мягко произнесла она, видя, что он терзается угрызениями совести.
      Лукас закрыл глаза и судорожно вздохнул.
      – Вы так думаете? Если бы я не совершил преступление и не попал на каторгу, ребенок мог быть моим и Каролина не умерла бы.
      – Человек не может предугадать будущее.
      Он посмотрел на нее с такой болью, что у Джесси сжалось сердце.
      – Вы действительно считаете, что я не виноват в смерти Каролины?
      Джесси больше не могла сдерживаться. Ей страстно хотелось дотронуться до него, утешить, успокоить его совесть. Протянув руку, она погладила Лукаса по щеке кончиками пальцев. Но от первого же прикосновения в ее крови зажегся огонь, и у Джесси перехватило дыхание. Его щеки и подбородок покрывала щетина, от кожи исходило тепло. Лукас оцепенел, пораженный тем, что она сделала.
      – Мисс Корбетт… – хриплым голосом пробормотал он.
      – Нет, не называй меня так… – Джесси коснулась его теплых губ. – Ничего не говори. Молчи… и не останавливай меня.
      Глядя ему в глаза, Джесси обвила его шею руками. Она знала, что он никогда не осмелится поцеловать ее, и поэтому решила сделать это сама.

      Робкий поцелуй Джесси выражался в нежном прикосновении ее губ к губам Лукаса, тепло которых, мягкость и податливость она сразу почувствовала. Из груди Лукаса вырвался тихий стон, и он обнял Джесси. Губы Лукаса разомкнулись, и поцелуй стал более страстным и жарким.
      Джесси никогда не испытывала ничего подобного. Она и не думала, что мужчина может возбудить в ней столько чувств. Она понятия не имела, что во время поцелуя язык мужчины может проникать в рот женщины и творить там чудеса. Смелые ласки Лукаса стали для нее откровением. Ей нравились новые острые ощущения, но она понимала, что нарушает правила приличия. Впрочем, сейчас Джесси забыла о них. Поцелуй привел ее в сильное возбуждение. Она стонала и извивалась в объятиях Лукаса, новые незнакомые желания овладели ею.
      Она обняла его за плечи и, чувствуя, как напряглись его мышцы, прижалась к нему всем телом. Рядом ревел водопад, обдавая их холодными брызгами, но они не замечали ничего вокруг. Наконец Лукас прервал поцелуй и заглянул в глаза Джесси, которые туманила страсть.
      – Не смей говорить, что мы совершили ошибку, – Джесси перевела дыхание и всмотрелась в помрачневшее лицо Лукаса, – что мы не должны были делать этого…
      Джесси с трудом произносила слова, у нее кружилась голова от страсти. Лукас невесело усмехнулся.
      – Хорошо. Но хочу заметить, что сегодня вы очень щедры и великодушны, мисс Корбетт…
      – Не называй меня так. Зови меня Джесси, пожалуйста…
      Лукас удивленно посмотрел на нее, осторожно убрав со лба Джесси упавшую прядку волос шершавой, загрубевшей от физической работы рукой.
      – Наверное, то, что я сейчас делаю, – неслыханная дерзость…
      – Вовсе нет, после того как твой язык побывал у меня во рту.
      Лукас рассмеялся. Его голос звучал хрипловато и будил желание. В изумрудно-зеленых глазах горел огонь страсти. Он учащенно дышал, охваченный возбуждением. Джесси показалось, что он сейчас снова припадет к ее губам в жарком поцелуе. Однако Лукас сдержался. Отвернувшись, он стал разглядывать пенистый водопад.
      – Я знаю, что вам неприятны будут мои слова, но я должен сказать все начистоту. Я считаю ошибкой произошедшее между нами сегодня. – Лукас не смотрел на Джесси.
      Девушка хотела возразить ему, но промолчала, потому что понимала, что он прав. Какая она наивная! Почему она решила, что одного поцелуя достаточно, чтобы утолить мучительную страсть, проснувшуюся у нее в душе? Но поцелуй лишь больше воспламенил ее, заставив почувствовать неистовую жажду любви.
      – Если ваш брат и мистер Харрисон Тейт, ваш жених и местный судья, узнают, что я дотронулся до вас, то мне не жить, – глухо выговорил Лукас.
      – Но они ни о чем не узнают.
      Лукас резко обернулся и посмотрел ей в глаза. Его лицо дышало мрачной решимостью.
      – Не обманывайте себя! Рано или поздно им станет все известно!
      Джесси охватило отчаяние. Угрозу, нависшую над Лукасом, она вдруг ощутила реально.
      – А если вы ошибаетесь и ходатайство моего брата о вашем помиловании будет удовлетворено?
      – Возможно, вы правы, – кивнул Лукас, хотя не сомневался, что власти откажутся помиловать его, – но в таком случае, мисс Корбетт, лучше нам поменьше встречаться. Вы должны отказаться от частых прогулок верхом.
      Они помолчали. Джесси слышала шум ветра в кронах деревьев, по ее лицу пробегали солнечные блики. «Да, я должна отказаться от встреч с Лукасом, – подумала она, – хотя бы на несколько дней».
 
      Джесси, натянув поводья, остановила лошадь у дверей конюшни. И тут до ее слуха донесся рев осла. Обернувшись, она увидела брата.
      – Уоррик! – изумленно воскликнула Джесси и спешилась. – Откуда у тебя осел?!
      Джесси засмеялась – Уоррик въехал на хозяйственный двор на своей лошади, за которой трусил ослик. Но тут Джесси заметила, что через спину осла перекинут труп чернокожего каторжника, и смех замер у нее на губах.
      Джесси бросила взгляд на Галлахера, но он не изменил выражения своего лица. Его хладнокровие, выработанное с годами, всегда поражало Джесси. Жизнь, полная невзгод и лишений, приучила его владеть собой.
      – Не смотри на него, Джесс. – Уоррик бросил поводья Галлахеру и спешился.
      Джесси не сразу поняла, что брат имеет в виду труп негра.
      – Ты его убил? – спросила она, с опаской посматривая в сторону осла, на котором лежал труп.
      Мертвый чернокожий каторжник – один из тех разбойников, которые напали на Джесси и хотели изнасиловать ее. Но чернокожий Паркер останавливал их и не причинил ей никакого вреда. Джесси не могла без боли смотреть на труп человека, которого она еще недавно видела живым.
      – Нет, я не убивал его, я обнаружил труп на побережье, – ответил Уоррик и, повернувшись к Лукасу, отдал распоряжение: – Отнеси тело в часовню. Я найду кого-нибудь, кто сможет завтра утром выкопать ему могилу и похоронить.
      – Я сам похороню его, – вызвался Лукас.
      Джесси старательно избегала смотреть на него, боясь выдать свои чувства.
      – Хорошо, – согласился Уоррик и направился к дому. Джесси не сомневалась, что он сразу же выбросил мысли о мертвом из головы. Прежде чем последовать за братом, она посмотрела на Галлахера. Их глаза встретились, однако его взгляд оставался пустым.
      Джесси поспешно бросилась вслед за братом, подхватив длинную юбку своей амазонки.
      – Уоррик, подожди! – крикнула она. Джесси догнала брата у калитки сада.
      – Я хотела спросить тебя, подал ли ты ходатайство губернатору о помиловании Галлахера?
      Уоррик бросил на сестру удивленный взгляд.
      – Разве я не говорил тебе, как обстоят дела с ходатайством?
      Джесси покачала головой:
      – Нет. А в чем дело?
      – Я попросил Харрисона помочь мне в решении этого вопроса. Не знаю, что натворил ирландец, но Харрисон говорит, что его не помиловали бы даже в том случае, если бы он спас жизнь самой королевы Англии. Галлахер обречен закончить свои дни на каторге.
      Джесси оцепенела, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги.
      – Но… но откуда у Харрисона такая уверенность?
      Уоррик пожал плечами.
      – Он читал досье Галлахера.
      Уоррик хотел двинуться дальше, но Джесси остановила его, схватив за рукав.
      – Но зачем Харрисон знакомился с его документами? Джесси поймала на себе подозрительный взгляд брата, но уже не могла остановиться. Ей хотелось все знать.
      – Ему, наверное, стало любопытно, и он решил узнать, что за тип Лукас Галлахер. Не забывай, что Харрисон – местный судья и отвечает за порядок в своем округе.
      Джесси выпустила рукав брата, и Уоррик направился к дому.
      Значит, Лукас Галлахер прав – губернатор ни за что на свете не дарует ему помилование. Джесси едва не обернулась, чтобы взглянуть на конюшню, у которой все еще стоял Лукас. Заходящее солнце окрасило на горизонте небо в розовые тона. Скоро должно стемнеть. Джесси вспомнила о двери в барак, которую запирали на железный засов. Лукас обречен ночевать там изо дня вдень, месяцы, годы, всю жизнь. Джесси представила, какое отчаяние испытывает человек, живя так, и у нее защемило сердце.
      Она подумала о себе. Ей придется каждый день видеть его в конюшне, ездить с ним на прогулки и постоянно испытывать искушение, подвергая себя и его опасности. Джесси охватил страх. Ей стало трудно дышать. Она теперь боялась не только за него, но и за себя.
 
      Лукас вонзил лопату в твердую почву и отбросил землю в сторону. Он сосредоточенно копал, делая размеренные движения. За три года каторги он вырыл множество ям, канав и могил.
      Остановившись, чтобы отдохнуть, он взглянул на низкое пасмурное небо над головой и снова принялся за работу. Мышцы на его руках напрягались, когда он отбрасывал тяжелую землю. Он уже вырыл довольно глубокую яму. Собирался дождь, и это тревожило его. Поднявшийся ветер приятно холодил его разгоряченное потное тело.
      Лукас снова вонзил лопату в землю и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Не поднимая глаз, он понял, что на него смотрит Джесси.
      Лукас медленно выпрямился и увидел, что она стоит в четырех футах от края могилы. Джесси надела платье в яркую бордово-белую полоску с кружевным воротничком, который подчеркивал красоту ее упругой груди. Лукаса против его воли охватило жгучее желание заключить ее в объятия и осыпать поцелуями.
      – Мне казалось, мы с вами договорились держаться на расстоянии друг от друга, – отозвался он.
      – Вы оказались правы, когда говорили, что губернатор откажется помиловать вас.
      У Лукаса упало сердце. Да, он, конечно, знал, что все хлопоты Уоррика Корбетта тщетны, но все же в глубине его души теплилась надежда на чудо, и теперь его охватило отчаяние.
      – Вот видите, я конченый человек. Вам надо держаться подальше от меня, мисс Корбетт, – мрачно констатировал он.
      – Мне необходимо съездить на мыс Последней Надежды, – сообщила Джесси.
      Подойдя к большому старому кедру, росшему среди простых деревянных, грубо сбитых крестов, стоявших на могилах каторжников, она повернулась лицом к Лукасу и, сцепив пальцы рук, взглянула на него. На ее щеках играл яркий румянец.
      – Вы хотите поехать на мыс? – Лукас оперся на рукоять лопаты и убрал упавшие на лицо длинные пряди черных волос. – Вы разве не видите, что собирается дождь?
      Джесси ничего не замечала вокруг, она как завороженная смотрела на Лукаса.
      – Поверьте, мне очень жаль вашего друга, – пробормотала она.
      Лукас снова принялся рыть могилу.
      – Паркер не был моим другом, – произнес он. – Но я знал и уважал его. – Лукас взглянул исподлобья на Джесси. – Вас, наверное, удивляет, что можно уважать бывшего раба, одетого в шкуры кенгуру?
      – Нет, не удивляет. Я слышала, что вы говорили ему на поляне. Вы сказали, что ему необходимо бежать с острова, что только таким образом каторжник может спастись от сурового наказания и смерти. Наверное, вы много размышляли о побеге и спасении.
      – Гм… Покажите мне каторжника, который ни разу не задумывался бы о спасении.
      – Возможно, вы правы. Но с вами дело обстоит несколько иначе. Вы не просто задумывались о побеге, вы планируете его.
      Лукас медленно выпрямился и, прищурившись, взглянул на Джесси.
      – Сегодня ночью мне не спалось, – продолжала она. – И я долго думала о том, что значит оставаться каторжником, лишенным надежд на помилование и освобождение. – Джесси провела ладонью по поперечной перекладине деревянного креста, рядом с которым стояла. – Раньше я никак не могла понять, почему такие люди, как Паркер, совершают побеги, рискуя своей жизнью. Но теперь… – Джесси взглянула в глаза Лукасу. – Теперь я их понимаю.
      – Зачем вы завели этот разговор, мисс Корбетт?
      – Я просила вас не называть меня так, когда мы наедине. Лукас выбросил лопату из ямы, на дне которой стоял, а затем, опершись о край могилы руками и подтянувшись, вылез из нее и выпрямился во весь рост.
      – Неужели вы думаете, что ваше разрешение называть вас по имени избавит меня от чувства унижения, которое я постоянно испытываю? Или вам так легче общаться со мной? Вам нравится делать вид, что нас не разделяет непреодолимая пропасть?
      Кровь отхлынула от лица Джесси, и оно стало белым как мел.
      – Я вовсе не хотела обидеть вас или нанести оскорбление.
      Лукас недоверчиво усмехнулся.
      – Неужели вы не понимаете, что я не вижу в вас каторжника? Я воспринимаю вас просто как человека.
      Пот заливал лицо Лукаса, он тяжело дышал от волнения.
      – Но я действительно каторжник, преступник, отбывающий здесь наказание. И ничто не может изменить моего положения. Даже смерть. – Лукас обвел рукой кладбище. – Оглянитесь вокруг, посмотрите на могилы!
      Но Джесси не сводила с него потемневших глаз. Ветер раздувал ее юбки и прибивал к стройным длинным ногам, растрепал ее прическу, и золотистые локоны падали на бледное лицо девушки.
      – А какой вы видите меня? – спросила она. – Ведь я англичанка, а вы ненавидите англичан.
      Гнев Лукаса сразу же улегся. Протянув руку, он убрал прядь волос с ее лица.
      – Когда я смотрю на вас, я вижу только вас, – мягко промолвил он.
      Дотронувшись до ее шеи, он заметил, что по телу Джесси пробежала дрожь. Ее дыхание стало учащенным и неровным. Ему хотелось обнять ее, прижать к своей груди, зарыться лицом в ее волосы и вдыхать сладкий аромат. Ему хотелось вновь ощутить вкус ее поцелуя на своих губах и прильнуть к ее мягкой нежной коже. Ему хотелось овладеть ею, пережить упоительные минуты близости.
      – Ради всего святого… – с трудом, сдавленным голосом прохрипел он, отступая от нее на безопасное расстояние, – попросите брата назначить вам другого грума.
      Джесси покачала головой:
      – Я не могу. И вы знаете почему.
      Лукас невесело засмеялся.
      – Боитесь, что ваша семья и знакомые не одобрят вашу дружбу с Женевьевой Стржецкой. Но как они посмотрят на то, что вы целуетесь с ирландским каторжником?
      – Такого больше не повторится, – бледными дрожащими губами произнесла Джесси.
      – А если повторится?
      – Нет, никогда!
      Но верила ли сама Джесси в то, что говорила сейчас?

      Джесси сидела на подоконнике в кухне Женевьевы, держа в руках кружку с горячим сидром, и пристально смотрела на вздымающиеся темные волны залива Блэкхейвен. Небо, затянутое тучами, предвещало шторм. Несмотря на то что день был в самом разгаре, на улице наступили сумерки. Под порывами сильного ветра гнулись деревья, волновалось море и дрожали стены домика.
      Женевьева задумчиво потягивала сидр из своей кружки. Она думала сейчас не о шторме, а о сидевшей напротив нее девушке. С ней в последнее время произошли перемены. В ней ощущалось беспокойство. Легкий румянец покрывал ее щеки, а глаза взволнованно блестели.
      – Что с тобой, Джесси? – наконец спросила Женевьева, покачиваясь в скрипучем кресле-качалке. – Что-то случилось?
      Джесси тряхнула головой и с улыбкой посмотрела на Женевьеву.
      – Я кажусь тебе странной?
      – Если ты приехала ко мне в такую погоду, значит, у тебя есть на то особые причины. Какие? Что произошло?
      Джесси снова отвернулась к окну и посмотрела на стоявшие в заливе суда, высокие голые мачты которых покачивались на фоне низкого серого неба. В воздухе пахло дождем.
      – Мне нравится море во время шторма. Наблюдая за ним, я чувствую дыхание жизни.
      – И поэтому ты приехала сюда в такую погоду?
      Джесси тяжело вздохнула.
      – Нет, – ответила она и разгладила складки на юбке своей амазонки. – Знаешь, недавно Харрисон поцеловал меня…
      – Правда? – Женевьева улыбнулась. – Ну и что здесь такого! Я думала, что вы уже давно вовсю с ним целуетесь.
      – Он и раньше целовал меня, – потупила взор Джесси, – но не так страстно… Знаешь, мне не понравилось целоваться с ним.
      Джесси едва сумела выдавить из себя такое признание.
      – О, Джесси… – ахнула Женевьева и сокрушенно покачала головой.
      – Мама говорит, что мужчины испытывают более сильную страсть, чем женщины, и что мы должны терпеть их ласки во время физической близости. Но я понимаю, что в моем случае дело совсем в другом.
      Дождь забарабанил в стекло кухонного окна. Женевьева наконец поняла, что происходит с ее юной подругой. В Джесси просыпалась женщина, она впервые ощутила жар физического влечения, однако, по-видимому, не к своему жениху.
      – У тебя есть кто-то?
      Джесси смущенно кивнула.
      – Но он тебе не пара, да?
      Грустная улыбка тронула губы девушки.
      – Да, мы никогда не сможем быть вместе…
      – Ты любишь его?
      Джесси вскинула голову и испуганно посмотрела на Женевьеву.
      – Нет! – поспешно воскликнула она. – Я его плохо знаю. Как я могу полюбить чужого человека?
      За окном началась настоящая буря. За пеленой дождя не стало видно гавани со стоявшими в ней судами.
      – Но вы уже целовались, не так ли? – допытывалась Женевьева.
      Джесси ничего не сказала, но заигравшая на ее губах блаженная улыбка говорила красноречивее слов. Женевьева все поняла. Однако вскоре выражение лица Джесси снова стало печальным, и она отвернулась к окну, за которым бушевала буря. Женевьева чувствовала, что ее подруге не по себе.
      – Он женат, да? – с сочувствием спросила она.
      – Нет, Женевьева, дела обстоят еще хуже. Мы никогда не сможем быть вместе. Между нами невозможны даже дружеские отношения.
      Женевьева видела, что Джесси страдает от сильной душевной боли. В кухне царил полумрак, потому что за окном стемнело. Дождь хлестал в стекло, и завывал ветер.
      – Ты, наверное, хочешь сказать, что между вами стоит Харрисон? – с недоумением спросила Женевьева, сжимая в руке теплую кружку. – И он является препятствием для вас? Тебе не хочется обманывать жениха?
      Джесси кивнула. Ее губы дрожали, на глаза навернулись слезы.
      – Как тяжело на душе, если бы ты только знала! Харрисон не заслужил, чтобы его обманывали и унижали. Но я ничего не могу с собой поделать. Произошло то, что произошло.
      – Сердцу не прикажешь, Джесси. Никто не может заранее предугадать, где его настигнет любовь.
      На улице завывал шквалистый ветер, гигантские волны с ревом и грохотом разбивались о скалы. Адский шум почти перекрывал звон колоколов церкви в Блэкхейвен-Бей. И все же Женевьева услышала его и приподнялась со своего места.
      – Колокола звонят. Что бы это значило? – начала она, но тут дверь в кухню стремительно распахнулась.
      На пороге стоял Майкл, бывший каторжник, который помогал Женевьеве по хозяйству. По его бледному от ужаса лицу ручьями стекала дождевая вода.
      – В бухту зашло судно! – тяжело дыша, воскликнул он. – Штормовой ветер порвал снасти, и теперь его несет на скалы мыса!

* * *

      Внизу в бухте бушевал шторм. На берег с ревом обрушивались огромные черные волны. Джесси и ее спутники сначала добрались до дороги в Блэкхейвен-Бей, а потом повернули на тропу, ведущую к побережью Бухты кораблекрушений. Галлахер правил лошадьми, запряженными в телегу, груженную флягами с горячим сидром и теплым супом, а также одеялами, завернутыми в клеенку.
      На берегу уже собрались люди. Джесси видела суетившиеся темные фигурки, одетые в плащи.
      – О Боже, – прошептала Джесси, ухватившись одной рукой за край телеги, когда испуганные мощными порывами штормового ветра лошади вдруг стали. Их копыта вязли в глубоком мокром песке. – Вы только посмотрите, что творится!
      Судно, небольшой кеч, с поломанными мачтами и сорванными парусами, стояло накренившись у скал в двух-трех сотнях ярдов от берега, в дальнем конце бухты. Его нос задрался вверх, а корма ушла под воду. Вокруг корпуса вздымались черные волны с пенными гребнями.
      – Может быть, оно все же не затонет? – с надеждой в голосе спросила Женевьева.
      – Корпус слишком круто накренился в момент удара о скалы, – заметил Галлахер, с сомнением рассматривая картину кораблекрушения.
      Спрыгнув на землю, он помог спуститься с телеги Женевьеве. Они разговаривали, стараясь перекричать грохот волн и завывание ветра.
      – Сейчас оно удерживается на плаву только потому, что село на камни. Но скоро волны захлестнут его, вода заполнит все отсеки, оно соскользнет со скалы и потонет.
      Лукас повернулся к Джесси. По его широкоскулому лицу струились потоки дождевой воды. Подхватив девушку за талию, он снял ее с телеги и поставил на землю. Она оперлась руками о его плечи. Их взгляды встретились, и между ними проскочила искра. Но Джесси тут же попятилась и смущенно отвернулась.
      – Как вы думаете, скоро ли судно уйдет под воду? – с озабоченным видом осведомилась Джесси.
      Ирландец пожал плечами:
      – Минут через пятнадцать – двадцать.
      Женевьева заметила в толпе одного из своих знакомых, Джека Карпентера, владельца паба «Черная лошадь», и разговорилась с ним. Придерживая рукой капюшон, Джесси подошла к ним, с трудом ступая по глубокому мокрому песку.
      – Сколько людей на судне? – задала вопрос Женевьева. – Кто-нибудь знает?
      Карпентер, человек средних лет, с широким лицом, седыми бакенбардами и серыми глазами, озабоченно нахмурился:
      – Их там четверо. Матрос и трое детей.
      – Там дети?! – в ужасе воскликнула подошедшая к ним Джесси.
      – Да. Судно стояло на якоре в заливе. Родители детей отправились утром на побережье вместе с командой кеча за съестными припасами. Детей решили оставить на борту судна, так как небо хмурилось. Вон там в шлюпке находится их отец, а рядом с ним стоит капитан судна.
      Джесси посмотрела, куда показывал владелец паба. В море на волнах качалась небольшая шлюпка. Вода захлестывала ее, грозя поглотить. На веслах сидели шесть гребцов, изо всех сил боровшихся со стихией. На носу лодки виднелись две фигурки – капитана и отца несчастных детей. Они энергично вычерпывали воду, но все равно лодка почти не продвигалась вперед. В любую минуту высокие волны могли накрыть ее.
      – Они правят прямо на рифы, – заметил Лукас, следя за действиями моряков.
      Джесси бросила на него удивленный взгляд. Откуда Лукас знал, что именно здесь располагаются опасные подводные рифы? И вдруг шлюпку тряхнуло, и она действительно напоролась на камни и перевернулась. Люди посыпались за борт. Катастрофа произошла недалеко от берега.
      – Бен! – раздался истошный женский крик.
      Джесси обернулась и увидела мать детей. Женщина от горя ломала руки. Ее волосы растрепались, ветер рвал одежду. Несчастную обдавали брызги штормовых волн, с грохотом набегавших на берег.
      – О Боже, Бен… – стонала женщина.
      Кто-то схватил ее за руку и оттащил от воды. Моряки со шлюпки спаслись и уже с помощью окружающих выбирались на берег. Они тяжело дышали, кашляли и отхаркивались, наглотавшись соленой воды.
      – Отсюда можно рассмотреть детей, – показала вперед Женевьева, не сводившая глаз с терпящего бедствие судна. – Они вон там, на палубе.
      Джесси снова посмотрела на кеч. И тут ослепительная вспышка молнии осветила темную палубу. Джесси увидела маленькие фигурки детей, вцепившихся в поручни правого борта. Матроса видно не было.
      – Моряки сделают еще одну попытку приблизиться к судну, но им потребуется новая шлюпка. Пока они пригонят ее сюда, пройдет много времени, – с мрачным видом сообщил Карпентер, наблюдая за волнами, с грохотом накатывавшими на потерпевший крушение кеч и обдававшими палубу веером брызг. Сидящее на рифах судно дрожало и раскачивалось, грозя сорваться с места и уйти под воду.
      – Больше нельзя ждать, – неожиданно заявил Галлахер. – У нас нет времени.
      И он с решительным видом начал раздеваться.
      – Что вы делаете?! – испуганно воскликнула Джесси, вцепившись в него.
      Галлахер уже успел скинуть куртку и жилет и хотел снять сапоги. Он взглянул Джесси в глаза, и она тут же опустила свою руку.
      – Я доберусь до тонущего судна вплавь, – выдохнул он.
      – Нет, вы не должны, – в ужасе прошептала Джесси. Ее охватила паника. Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Вы погибнете. Вас, как и шлюпку, волны отбросят на рифы.
      Лукас стянул через голову рубашку из грубого полотна и бросил ее на кучу одежды, где уже лежали его сапоги и носки.
      – Думаю, что все обойдется, – успокоил он Джесси.
      – Даже если вы доберетесь до судна, что вы сможете сделать один? На кече нет запасной шлюпки, и вам не удастся спасти троих детей, – объяснила Женевьева. По ее бледному лицу стекали струйки дождя.
      Лукас повернулся и внимательно взглянул на Женевьеву. Его длинные волосы слиплись от дождя. Струйки воды сбегали по его лицу и стекали по подбородку на обнаженный мускулистый, бронзовый от загара торс.
      – Я смогу спасти по крайней мере одного ребенка, – возразил Лукас.
      – Вам не удастся удержаться на плаву в такой шторм, – попыталась остановить его Джесси. У нее в ужасе сжималось сердце при одной мысли, что Лукас сейчас ступит в воду.
      – Я должен хотя бы сделать попытку спасти детей.
      – Но…
      Он протянул руку и дотронулся до ее губ своими шершавыми загрубевшими пальцами, заставив замолчать. Рот Лукаса был решительно сжат, на скулах ходили желваки, грудь высоко вздымалась от волнения. Дождь лил как из ведра, над морем завывал ветер, огромные волны с грохотом обрушивались на берег. Потемневшее небо на мгновение озарилось вспышкой молнии, и раздался оглушительный раскатистый удар грома. Джесси и Лукасу, стоявшим посреди разыгравшейся стихии, показалось, что они остались одни на диком пляже.
      – Да, я могу погибнуть, как погиб Паркер, – Лукас посмотрел в потемневшие глаза Джесси, – но у меня есть шанс спасти детей, и я воспользуюсь им. – Он улыбнулся. – Если мне суждено умереть, я по крайней мере погибну как герой.
      И Лукас бросился в воду. Волны подхватили его, и он, нырнув, надолго скрылся из виду в их пучине.

* * *

      Холодная вода обожгла тело. Вынырнув, Лукас набрал полные легкие воздуха. Он привык к студеной воде. В северных морях, омывающих скалистые берега Ирландии, она всегда ледяная.
      Лукас начал энергично работать руками и ногами, борясь с бурными волнами. Он считался опытным и даже искусным пловцом. Однако встречный ветер и течение оказывали ему мощное сопротивление и влекли к берегу. Волны накатывали на него черной стеной, и с каждой он боролся, обуздывая и покоряя. Дождь барабанил по его плечам, заливал глаза, мешал дышать, покрывая рябью поверхность воды. Слева от себя Лукас видел скалы, о которые с грохотом разбивались пенные волны. Сильное течение неудержимо несло его прямо на них. Между скал застрял корпус потерпевшего крушение судна. Но прежде чем Лукас доберется до него, бушующие волны разобьют его самого о камни. Лукас хорошо понимал опасность своего положения.
      Но если он откажется от своей затеи, то погибнут дети – маленькие испуганные крошки, стоявшие на палубе накренившегося кеча, готового скрыться под водой. Лукас знал, как чувствует себя одинокий, брошенный всеми на произвол судьбы человек. И он решил идти до конца, чего бы это ни стоило. Лукасу приходилось бороться не только с волнами, но и с искушением сдаться, оставить попытки отчаянного сопротивления их стихийной мощи. Кеч был совсем близко, Лукас уже отчетливо различал во мраке его гладкий коричневый, раскачивающийся из стороны в сторону под напором ветра и волн корпус. Соленая вода разъедала глаза, и все же Лукасу удалось разглядеть трап. Повезло! Если бы трап отсутствовал, у Лукаса не оставалось бы ни единого шанса уцелеть в схватке с волнами. Он разбился бы о скалы.
      Чувствуя, что его мышцы от перенапряжения начинает сводить судорога, Лукас из последних сил устремился к судну. Его мачты и корпус так оглушительно скрипели, грозя развалиться прямо на глазах, что их треск почти заглушал вой ветра и рев волн. Лукаса затягивало в воронку, и он едва избежал гибели. Однако тут его подхватил мощный поток течения и понес к камням. Лукас боролся за свою жизнь изо всех сил. Наглотавшись холодной соленой воды, он стал уже захлебываться. Ему показалось, что все кончено, но вдруг набежала огромная волна и отбросила его из зоны течения. Лукас воспрянул духом.
      Оказавшись наконец у трапа, он схватился слабеющей рукой за нижнюю перекладину и медленно, с большим трудом подтянулся. Его била дрожь от холода и усталости, но он упорно продолжал добираться до поручней и наконец перелез через них. Оказавшись на мокрой скользкой палубе, Лукас перевел дыхание и откашлялся.
      – Сэр… – донесся до его слуха слабый детский голосок. – Вы приплыли, чтобы спасти нас?
      Оглянувшись, Лукас увидел бледного, дрожащего всем телом мальчугана, пытавшегося скрыть свой испуг. Однако в его широко открытых глазах застыл страх.
 
      Женевьева Стржецкая внимательно наблюдала за Джесси, которая, стоя под проливным дождем на берегу, не сводила глаз с бушующего моря, в котором исчез ее грум.
      Джесси застыла в немом ожидании. Ее мокрые спутанные золотистые волосы липли к шее и плечам, юбка пропиталась соленой морской водой, на лице застыло выражение отчаяния. Гигантская волна с белым пенистым гребнем накатила на берег и с грохотом разбилась, обдав Джесси солеными ледяными брызгами. Но девушка, казалось, ничего не замечала вокруг. Все ее внимание приковывал потерпевший крушение кеч, на который уже взбиралась одинокая фигура отважного пловца.
      «О Боже, Джесси, – с горечью думала Женевьева, стоя рядом с подругой по колено в бурлящей воде, – только не он! Только не ирландец с мрачным взором и темным прошлым! Ведь у него нет будущего!»
      Джесси схватила Женевьеву за руку, не сводя глаз с судна.
      – Посмотри! Видишь? Он уже на палубе! – взволнованно воскликнула она. – Ему удалось осуществить задуманное!
      – Ему удалось добраться до судна, и только, – заметила Женевьева, обняв подругу за талию. – А теперь ему предстоит сделать самое сложное – вернуться назад.

      Мощная волна ударила в борт кеча, и брызги окатили накренившуюся палубу. Лукас едва устоял на ногах. Над его головой качались уцелевшие мачты на фоне темного неба, озарявшегося время от времени яркими вспышками молний. Скрип дерева привлек внимание мальчика. Подняв голову, он взглянул вверх и оцепенел от ужаса. Верхняя часть грот-мачты дрогнула и обрушилась на палубу.
      – Судно вот-вот развалится! – испуганно крикнул ребенок.
      – Ты прав, малыш. – Лукас крепко сжал его худенькое плечо. – Как тебя зовут, сынок?
      – Тейлор Чантри, сэр.
      Галлахер обвел взглядом заваленную обломками снастей палубу. При столкновении со скалой перегородки загонов для скота, который перевозило судно, рухнули, и теперь слышался визг испуганных свиней и рев коров.
      – Я знаю, что с вами находился матрос, – сказал Лукас.
      – Да, – ответил Тейлор. – Но он прыгнул за борт, решив добраться вплавь до берега, когда начали рушиться снасти. Мне кажется, он утонул.
      – Простите, сэр, – заговорила стоявшая у поручней девочка. Она не мигая смотрела на Лукаса огромными глазами, хотя ей в лицо хлестал дождь. – А как вы собираетесь доставить нас на берег? Ведь у вас нет шлюпки!
      – Как тебя зовут? – спросил Лукас, попытавшись улыбнуться, чтобы подбодрить девочку, но у него это плохо получилось.
      Девочка с такими же, как у матери, темно-русыми волосами и острым подбородком держала за руку младшую сестричку, еще совсем крошку. Дети вымокли и продрогли. Лукас понимал, что если они пробудут еще хотя бы полчаса на таком ветру, то, без сомнения, погибнут.
      – Мэри, – ответила девочка как старший ребенок в семье.
      – А сколько тебе лет, Мэри?
      – Восемь.
      Лукас присел на корточки и посмотрел девочке в глаза. Порывистый ветер трепал ее волосы и обжигал холодом мокрое тело Лукаса.
      – Ты очень храбрая юная леди, Мэри. А сколько лет твоей младшей сестре?
      – Ей исполнилось четыре года. Ее зовут Харриет.
      – Я попытаюсь доплыть до берега вместе с вами, Мэри.
      – Но, сэр… я не умею плавать. – У Мэри задрожал подбородок.
      – Ничего страшного. Я привяжу тебя и твою сестру к своей спине.
      «И если я утону, вы пойдете ко дну вместе со мной», – подумал он. Если он не предпримет отчаянной попытки спасти детей, то они обречены на верную смерть. У них не останется ни одного шанса выжить.
      – От тебя потребуется только одно, – продолжал он, обращаясь к застывшей от ужаса девочке. – Ты должна будешь стараться держать голову над водой и не давать своей сестренке хватать меня сзади за шею, иначе она может меня задушить. Как ты думаешь, справишься?
      Девочка не сразу ответила. Она несколько мгновений размышляла над словами Лукаса, соизмеряя свои силы. И Лукас еще больше стал уважать малютку. Она посмотрела на берег, там горели огни. Собравшиеся на пляже люди зажгли костры, чтобы помочь ему ориентироваться в море.
      Мэри тяжело вздохнула, как обычно делали взрослые, когда принимали трудное решение.
      – Я постараюсь сделать все, что от меня требуется, сэр, – ответила она. – А как же Тейлор?
      Лукас взглянул на мальчика.
      – Ты умеешь плавать? Тейлор всхлипнул.
      – Да, сэр… – ответил он. – Но я никогда не плавал в таком бурном море.
      В борт кеча опять ударила мощная волна, и судно сильно качнуло. Дети вздрогнули от страха. Их снова с головы до ног окатило холодной морской водой.
      Лукас встал, вынул нож из чехла, висевшего у него на поясе, и начал срезать мокрые веревки.
      – Слушай меня внимательно, Тейлор, – проговорил он, не прерывая своего занятия. – Ваш кеч еще не ушел на дно только потому, что насажен, как на вилку, на острый край скалы, пропоровшей его дно. В любой момент сильная волна может снять судно с крючка, и тогда оно потонет, словно кусок свинца, брошенный в воду. Так или иначе вы обречены на гибель. Поверь мне, остаться здесь, на корабле, – незавидная участь.
      Тейлор заморгал, стараясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы.
      – Боюсь, что я не смогу добраться до берега вплавь, сэр, – пролепетал он.
      Лукас быстро обвязал веревки вокруг талии девочек.
      – Хорошо, в таком случае я доставлю твоих сестер на берег, а потом вернусь за тобой.
      Тейлор посмотрел на вздымающиеся черные волны океана, покрытые рябью дождя, перевел взгляд на берег, где горели огни костров. Яростный порыв шквалистого ветра налетел на судно и сорвал кусок паруса, сбив еще одну мачту. Палуба под их ногами ходила ходуном и громко скрипела. Стало совершенно очевидно, что даже если Лукас найдет в себе силы снова вернуться к скалам, у которых произошло кораблекрушение, он не найдет здесь полуразвалившегося судна. Оно, несомненно, уже потонет. Мальчик хорошо понял создавшееся положение, несмотря на свой юный возраст. Сжав зубы и кулачки, он снова бросил взгляд на штормовые волны за бортом.
      – Я готов плыть к берегу, сэр, – решился он.
      Лукас нагнулся, чтобы Мэри и Харриет могли сесть ему на спину.
      – Ты поплывешь первым, – обратился Лукас к Тейлору. – А мы за тобой.
      Мальчик перелез через поручни и спустился по скользкому трапу. Но добравшись до последней перекладины, он остановился в нерешительности. Волны лизали его лодыжки, и Тейлор смотрел на них круглыми от страха глазами.
      – Вдохни побольше воздуха и прыгай, – спокойным тоном подбодрил его Лукас.
      Мальчик судорожно вцепился побелевшими от напряжения пальцами в канаты трапа.
      – Я не могу! – крикнул он срывающимся голосом.
      Но тут вдруг кеч дрогнул и с треском стал крениться. Лукас вместе с девочками, сидевшими у него на закорках, чуть не упал в воду.
      – Ты сумеешь преодолеть страх, Тейлор. Ты сможешь! Я буду рядом. Если что-нибудь случится, я постараюсь прийти на помощь. А теперь вперед!
      Судно снова сильно качнулось, и Лукас понял, что оно снялось со скалы и сейчас пойдет ко дну. До его слуха донесся рев воды, хлынувшей в пробоины корпуса.
      – Давай же, Тейлор! Ты должен прыгнуть! – крикнул он.
      Мальчик судорожно вздохнул и, зажмурив глаза, прыгнул в воду.
 
      Стоя на берегу Бухты кораблекрушений, Джесмонд Корбетт видела, как большая волна смыла кеч со скалы, которая, протаранив его дно, держала судно до сих пор. Оно закачалось, как скорлупка, когда вода хлынула в трюмы и во все полости его корпуса, а потом вдруг стремительно пошло под воду. Визг свиней и рев коров слились в один хор. Крики отчаяния собравшихся на берегу людей смешались с грохотом прибоя и свистом ветра. На месте ушедшего на дно судна забурлила пенистая воронка. Вскоре все было кончено. На волнах качались лишь обломки кораблекрушения да виднелись две черные точки – фигурки плывущих людей.
      Джесси промокла до нитки. Ее бил озноб, сердце в груди сжималось от боли. Она не сводила глаз с темноволосой головы пловца, который приближался к берегу, размеренно работая руками. Время от времени Лукас останавливался, чтобы поддержать и подбодрить второго пловца, по всей видимости – ребенка. Порой они исчезали из виду на несколько мгновений, казавшихся Джесси вечностью, но затем их головы вновь появлялись над волнами. Джесси с нетерпением и замиранием сердца ждала, когда они доберутся до берега. Ветер играл ее растрепанными волосами, дождь хлестал в лицо, но она ничего не замечала.
      Джесси знала, что Лукасу сейчас намного легче плыть – дул попутный ветер и течение само несло его к берегу. Правда, Лукас возвращался не один, он нес за плечами тяжелую ношу. Кроме того, он теперь отвечал за жизнь детей. Один из них плыл самостоятельно, и Лукас не спускал с него глаз. Джесси поразило благородство этого человека. Она гордилась им и одновременно ужасалась, представляя, что он может сегодня погибнуть. Ветер швырял ей в лицо капли дождя и брызги набегавших волн. Джесси ощутила солоноватый привкус на губах. Морская вода и слезы потоком текли по ее лицу.
      – Я не вижу их. – Женевьева вглядывалась в морские волны.
      – Да вон же они! – взволнованно воскликнула Джесси, продолжая следить за фигурками пловцов, приближавшихся к берегу. – Слава Богу, он жив! С ним все в порядке!
      За ее спиной на берегу кто-то разбил палатку и разжег большой костер. Дрова громко потрескивали, и в солоноватом от морской воды воздухе пахло дымом. Кругом суетились люди, что-то кричали, во мраке мелькали тени. Но Джесси охватило странное, трудноопределимое чувство. Ей казалось, что она находится в полном одиночестве. Только низкое грозовое небо, угрюмые скалы и штормовое море окружают ее. Все свое внимание она сосредоточила на пловце, который наконец вышел на берег с бледным от усталости лицом. Его обнаженная грудь учащенно вздымалась от неровного дыхания. Лукас сутулился под тяжестью своей ноши. Джесси в нерешительности сделала шаг, а потом побежала к нему по мокрому песку, охваченная неизъяснимой радостью. Шлейф ее длинной амазонки из зеленого бархата волочился по земле, замедляя движение. Ее сердце ликовало. Джесси позабыла обо всем на свете и едва слышала голос старшей подруги за своей спиной, рука которой крепко схватила ее за локоть. Джесси пришлось остановиться. Обернувшись, она увидела Женевьеву.
      – Ты забыла всякую осторожность, Джесси, – строго предупредила Женевьева. – Здесь слишком много посторонних глаз. Если ты сейчас совершишь ошибку, о твоем поведении пойдут слухи.
      Разбившаяся рядом с ними волна окатила их холодным дождем брызг. Мимо них торопливо прошел морской офицер в форме, на ходу отдавая кому-то отрывистые приказы. Толпа взволнованных мужчин и женщин окружила их, и Джесси наконец пришла в себя. Глубоко вздохнув, она кивнула, глядя в голубые глаза Женевьевы. Джесси не стала спрашивать подругу о том, как та догадалась о ее чувствах к Галлахеру.
      – Помогите мальчику, он плыл за мной, – услышала она усталый, бесцветный голос Галлахера. – Малыш совсем выбился из сил.
      Повернувшись, Джесси увидела, как морской офицер, по-видимому капитан затонувшего судна, распутывает веревки, которыми Галлахер привязал девочек к своей спине. Старшая из них надрывно кашляла, наглотавшись морской воды, а младшая, совсем крошка, громко испуганно плакала. Ее передали на руки рыдающей матери.
      В море около мыса появилась еще одна лодка – шлюпка с британского фрегата, стоявшего на якоре в заливе Блэкхейвен. Она прибыла, чтобы спасти детей с потерпевшего кораблекрушение кеча. Но он уже затонул.
      Набежавшая волна сбила ослабевшего Галлахера с ног, и он упал на песок. К нему бросились люди, чтобы поднять на ноги. Выбравшись из зоны прибоя, он снова рухнул на колени без сил, ловя ртом воздух и дрожа всем телом. Его мышцы от переохлаждения сводила судорога, смертельная бледность покрывала лицо. На побелевшей коже спины явственно проступали шрамы, оставленные плетьми. Сердце Джесси разрывалось от жалости. Ей хотелось подойти к Лукасу, крепко обхватить руками и согреть его дрожащее тело в своих горячих объятиях. Она прижалась бы к нему и жарко поцеловала в побледневшие губы.
      Но она не посмела. Кто-то накинул на плечи Лукаса одеяло, а Джесси налила ему кружку горячего сидра из фляги.
      – Вот возьмите, выпейте, – обратилась она к нему. Она решила, что ее поступок не вызовет подозрения, что это лишь жест сострадания и человеческого участия, не больше.
      Лукас с трудом поднял голову. Его кожа имела болезненный желтоватый оттенок, глаза покраснели, Лукас все еще тяжело дышал, хватая ртом воздух. Из раны на лбу сочилась кровь. Джесси заметила также ссадины на его груди. Должно быть, он поранился о рифы или обломки судна.
      – Что с мальчиком? – прохрипел он, беря из рук Джесси кружку. – Где он? Ему помогли выбраться на берег?
      И тут до ее слуха донесся истошный крик женщины:
      – Тейлор! Где Тейлор?!
      Галлахер уронил кружку с горячим сидром на песок и, встав на ноги, сбросил с себя одеяло. Прищурив налитые кровью глаза, он вгляделся в темные, высоко вздымавшиеся волны океана. Там яростно сражались со стихией несколько пловцов, нырявших в поисках пропавшего мальчика. Они громким криком переговаривались с матросами, сидевшими в шлюпке.
      Судорожно вздохнув, Лукас направился к воде, но Джесси поспешно схватила его за руку.
      – Нет! Вам нельзя туда! Вы выбились из сил! Не пущу! Лукас повернулся к ней, и, вглядевшись в его наполненные болью и отчаянием глаза, Джесси содрогнулась.
      – Вы не понимаете… – с трудом выговорил он. – Я обещал ему, что приду на помощь в трудную минуту. Я сказал мальчугану, что присмотрю за ним. Он плыл за мной, и я думал, что его уже вытащили из воды…
      – Нет! – воскликнула Джесси, тряхнув головой.
      Она не могла допустить, чтобы Лукас вновь подвергал свою жизнь риску. Ей отчаянно хотелось обнять его и прижать к своей груди. Но Джесси не посмела, потому что Галлахер не ее муж. Он каторжник и к тому же ирландец, и на них смотрели десятки людей.
      – Вы уже сделали все, что могли, – убеждала она, стараясь удержать его. – Пловцы и матросы в шлюпке найдут мальчика.
      Лукас вскинул голову, тяжело дыша.
      – Я должен спасти его! – заявил он и нырнул в набежавшую волну.
 
      Силы Лукаса подходили к концу. Он почти терял сознание от усталости и переохлаждения, но упорно искал мальчика среди плававших на поверхности воды свиных туш и обломков корабля. Его тело немело, ноги схватывала судорога. До слуха Лукаса доносились крики гребцов со шлюпки, занимавшихся поисками Тейлора. Лукас уже отчаялся найти мальчика, но тут его рука наткнулась на холодное бездыханное тело ребенка. Схватив его за волосы, Лукас поплыл к берегу.
      Там его ждала Джесмонд Корбетт. Лукас, шатаясь, вышел из воды. Па руках он держал неподвижное тело ребенка.
      – Он жив? – с надеждой в голосе спросила Джесси и прикоснулась к бледной щеке Тейлора.
      – Нет, он мертв, – прохрипел Лукас и, упав на песок, потерял сознание.

      Джесси стояла на церковном кладбище возле трех вырытых могил и смотрела на воды залива. До ее слуха доносился умиротворяющий голос викария. Прохладный весенний ветерок играл с листьями дубов, росших на холме, где стояла церковь. Спокойное море поблескивало в лучах солнца. Красота пейзажа заставляла забыть недавние трагические события. Джесси перевела взгляд на стоявшего неподалеку Лукаса Галлахера. Опустив голову и сжав в руках свою шляпу, он, казалось, внимательно вслушивался в слова священника.
      Лукас привез ее сюда в легком экипаже. Джесси не могла забыть, что он, рискуя своей жизнью, недавно спас двух маленьких детей. Но несмотря на нежные чувства, которые она испытывала к нему, Джесси держалась от него на расстоянии. Ведь Лукас каторжник, служивший у нее грумом. Женевьева на людях тоже старалась не приближаться к Джесси и стояла поодаль, рядом с Галлахером. Тайком наблюдая за ними, Джесси думала, что вынуждена сторониться двух своих самых близких друзей. Впрочем, с Лукасом ее связывала не дружба, а куда более сильные и нежные чувства.
      Джесси сама не знала, как такое могло произойти с ней. Любовь внезапно зародилась в ее сердце и с каждым днем становилась сильнее и неистовее. Джесси больше не скрывала от себя своих чувств.
      Ветер трепал темные длинные волосы Лукаса, ниспадавшие на плечи. Время от времени он откидывал их назад со своего загорелого лба. На лице Лукаса ходили желваки от переполнявших чувств. У Джесси сжалось сердце при мысли, что ей не суждено соединиться с любимым человеком. Они никогда не будут вместе.
      А Джесси хотела провести с ним всю жизнь и вместе состариться, делить с ним все горести и радости, хотела рожать от него детей. Но ее желаниям и мечтам не суждено сбыться.
      Джесси жалела, что не успела поговорить с Женевьевой о своих чувствах. Она понимала, что теперь ей необходимо вести себя предельно осторожно. Многие люди, пришедшие вчера на берег, чтобы спасти попавших в беду детей, видели, что Джесси приехала вместе с Женевьевой и все время держалась рядом с ней, и уже начали перешептываться у нее за спиной. Джесси решила повременить с визитами в домик на мысе Последней Надежды. Она хотела не обращать внимания на косые взгляды и пересуды, но не могла пренебречь принятыми в обществе правилами приличия.
      – …всех нас посреди жизни подстерегает смерть, – звучал над кладбищем глубокий голос священника, и Джесси вновь перевела взгляд на вырытые могилы.
      Сегодня хоронили трех жертв вчерашнего шторма: маленького Тейлора, матроса, пытавшегося добраться вплавь до берега с кеча, наткнувшегося на рифы, а также одного из гребцов перевернувшейся шлюпки. Труп последнего нашли только под утро. Трагическая гибель – обычное явление на Тасмании.
      Проводив погибших в последний путь, Джесси направилась к своему экипажу. Но не успела она усесться, как к ней подошел отец детей, спасенных Лукасом, – лысеющий мужчина с редкими каштановыми волосами и худым лицом с заостренным подбородком. Такой же подбородок был и у его погибшего сына. Отец Тейлора крепко пожал руку Галлахеру и поблагодарил за спасение дочерей.
      – Я написал ходатайство на имя губернатора с просьбой помиловать этого мужественного, благородного человека, – обратился он к Джесси. – Его необходимо вознаградить за героизм и самоотверженность.
      Джесси заметила, что Галлахер едва заметно усмехнулся, хотя вслух поблагодарил отца спасенных им детей за готовность помочь. Джесси знала, что Лукасу Галлахеру не будет пощады. Что же он такое натворил? Чем заслужил непримиримую враждебность со стороны англичан, установивших свою власть над его родиной?
 
      Экипаж покачивало и трясло на неровной ухабистой дороге, которая вела на вершину холма, где находилась развилка. Лукас сидел на козлах и правил лошадьми, широко расставив ноги, чтобы не упасть с облучка, когда обитые железом колеса вновь попадали в ямы и рытвины. На дороге стояли глубокие лужи после вчерашнего ливня. Вдоль обочины зеленели омытые дождем акации и мирты. Солнце сильно припекало, но Лукас все никак не мог согреться, как будто все еще находился в ледяной воде Бухты кораблекрушений.
      «Может быть, холод во мне – предчувствие смерти? – думал Лукас, поглядывая на обманчивое спокойствие моря. – Может быть, страх сжимает меня в своих холодных объятиях?»
      Лукас сам не заметил, как на развилке повернул экипаж к Бухте кораблекрушений.
      – Не надо винить себя в смерти Тейлора, – мягко успокаивала его Джесси.
      Обернувшись, он встретился с ней глазами.
      – Тем не менее я ощущаю свою вину, – проговорил он. – Мальчик доверился мне, а я не смог его спасти.
      Лукас не хотел продолжать разговор, но признание вырвалось само. Впрочем, судя по замечанию, Джесси хорошо понимала, что творится в его душе.
      – Да, мальчик доверился вам, и вы сделали все, что могли. Если бы он остался на борту кеча, то все равно бы неминуемо погиб.
      Лукас взглянул на мрачные, омываемые волнами бурного моря скалы внизу и понял, что Джесси права, но не почувствовал облегчения.
      Джесси сидела на пассажирском сиденье коляски, выпрямив спину и сложив на коленях руки в дорогих перчатках из тонкой кожи. В черном платье, которое оживлял только скромный золотой медальон, она выглядела как молодая леди, выехавшая на прогулку в сопровождении своего грума. Но истинное отношение Джесси к Лукасу выдавал игравший на ее щеках яркий румянец. Она вспыхивала каждый раз, когда их взгляды встречались и между молодыми людьми как будто пробегала искра.
      Лукас украдкой любовался Джесси, мягким овалом ее лица, нежной линией щек, точеным изгибом губ. Но он не допускал и мысли о том, что между ними может возникнуть физическая близость, хотя испытывал к Джесси непреодолимое влечение. С каждым днем он все труднее сопротивлялся тяге к ней.
      – Может быть, нам все же не стоит ехать на побережье? – спросил он.
      Джесси туже завязала атласные ленты своей черной шляпки под подбородком. Она не сводила глаз с дороги, стараясь не смотреть на Лукаса.
      – Даже если нас увидят, никто не заподозрит ничего дурного.
      – Вы так думаете?
      – Я устала постоянно жить с оглядкой на мнение окружающих.
      Ветер трепал выбившийся из-под шляпки золотистый локон Джесси. Над сверкающим в лучах солнца морем с криком кружились чайки. Лошади быстро бежали по узкой дороге, ведущей в Бухту кораблекрушений.
      Они оставили коляску недалеко от руин дома Граймза и направились к берегу, где высились песчаные дюны.
      На золотистом песке, усыпанном обломками потерпевшего кораблекрушение кеча, валялись доски, палки, клочья парусов, канаты и коричневатые морские водоросли, которые гнили под жарким солнцем. По берегу уже бродили нищие оборванцы, собиравшие то, что выбросило море.
      Джесси присела на ствол поваленного дерева, а Галлахер подошел к самой воде. Стоя у кромки мокрого песка, который лизали волны, он окинул взглядом бухту. Джесси захотелось подойти к нему, обнять сзади за талию, прижаться щекой к его мускулистой спине. Но она не могла позволить себе так расслабиться. Сидя на бревне, Джесси поигрывала со своим медальоном, который родители подарили ей еще в детстве.
      Время шло, над их головами парили чайки, широко расправив крылья, солнце ярко светило над спокойным морем. Крики птиц смешивались с мерным гулом морского прибоя.
      – Недалеко от нашего дома располагалась бухта, очень похожая на эту, – неожиданно заговорил Лукас, погрузившись в воспоминания о родных краях. – На ее берег волны тоже постоянно выбрасывали обломки затонувших кораблей.
      – Как вы узнали, что кеч скоро пойдет ко дну? – спросила Джесси. Она сидела на бревне, обхватив руками колени.
      Лукас повернулся к ней, сдвинув широкополую шляпу на затылок, и Джесси вгляделась в его зеленые глаза, исполненные грусти. У нее перехватило дыхание от нежности, которую она испытывала к этому человеку.
      – По скрипу деревянного корпуса корабля. При повышенной нагрузке он издает характерные звуки. Тому, кто провел много времени на кораблях, хорошо знакома такая музыка разрушения.
      – А вы провели много времени на кораблях?
      Лукас пожал плечами.
      – Мой отец владеет корабельной верфью в Ирландии. Я вырос среди судов на берегу моря.
      Джесси убрала упавшую на лицо прядку волос. Лукас снова повернулся лицом к морю. Джесси знала, что все его мысли сейчас о далеком доме.
      – Почему вы уверены в том, что губернатор ни при каких обстоятельствах не помилует вас? – внезапно спросила она.
      Лукас вдруг оцепенел, а потом тяжело вздохнул. Джесси подумала, что он промолчит, предпочтет не отвечать на ее вопрос, но Лукас через минуту снова заговорил.
      – Я убил человека, – глухо произнес он, и его голос испугал Джесси. – Его звали Натан Фицхерберт – майор британской армии. Он приходился кузеном вашей молодой королеве, хотя брак его отца не признавал старый король Георг.
      Джесси похолодела. Лукас сказал «Я убил человека», а не «Меня осудили на каторгу за убийство». Почему?
      – Так вы оказались на каторге за убийство? – сдавленным от волнения голосом спросила Джесси.
      – Нет, – качая головой, ответил Лукас, и на его губах появилась насмешливая улыбка. Джесси не знала, смеется он над собой или над британской судебно-правовой системой. Возможно, Лукас относился с иронией и к тому, и к другому. – Меня сослали на каторгу за участие в деятельности нелегального общества. Я вам уже говорил. У них не оказалось прямых доказательств, что я убил кузена королевы, и тогда они нашли другой предлог, чтобы осудить меня к каторжным работам.
      – А почему вы убили этого человека?
      Лукас помрачнел.
      – Я имел на то причины, – глухо ответил он с непроницаемым выражением лица. – И я нисколько не жалею о содеянном.
      Он подошел к Джесси. Соленый прохладный ветер развевал полы его куртки, под сапогами поскрипывал песок. Джесси встала при его приближении и взглянула ему в глаза.
      – Я не жалею о содеянном, – сказал Лукас. – И все повторил бы снова, если бы у меня был шанс начать все сначала.
      В его глазах зажегся странный, пугающий огонек.
      – Теперь вы понимаете, что вам следует держаться подальше от меня, мисс Корбетт, – посоветовал он.
      У Джесси перехватило дыхание.
      – Я не думаю, что мне следует вас опасаться.
      Лукас бросил на нее удивленный взгляд и попытался улыбнуться.
      – Интересно, на чем зиждется ваша уверенность в том, что я не причиню вам зла?
      Джесси вызывающе посмотрела на Лукаса.
      – Все время я внимательно наблюдала за вами и пришла к выводу, что вы не способны причинить мне зло! – заявила она.
      Он рассмеялся. Вокруг его глаз залегли крохотные морщинки.
      Они шли вдоль берега, ведя неспешную беседу.
      – Надеюсь, вы попросили своего брата подыскать вам нового грума? – спросил Лукас, искоса поглядывая на Джесси.
      Она покачала головой.
      – Я постоянно говорю себе, что мне уже двадцать лет и что мне следует рассказать матери о своей дружбе с Женевьевой. Но меня беспокоит ее реакция на такое известие. Я ужасная трусиха и, наверное, достойна презрения…
      Джесси глубоко вздохнула.
      Они дошли до устья впадавшей в бухту реки и двинулись вверх по ее течению – травянистому берегу, туда, где оставили коляску.
      – Нет, о презрении не может идти речи. – Лукас сдвинул шляпу на макушку и взглянул на почерневшие стены сгоревшего дома, мимо которого они проходили. – Просто вы любите свою мать и боитесь расстроить. Вам хочется, чтобы она гордилась вами. Честность и правдивость дорого обходятся. И только мы сами можем решить, стоит ли нам откровенничать с окружающими.
      Они дошли до старого запущенного сада. Здесь, во влажном тропическом климате, буйно разрослись плющ и другие ползучие растения, задушившие деревья, черные сучья которых теперь выглядели безжизненными. Джесси показалось, что здесь, вблизи сгоревшего дома, царит гробовой холод. Впрочем, у нее подобное чувство возникало всякий раз, когда она приближалась к проклятому месту. Джесси стало не по себе.
      – Говорят, что в сгоревшем доме обитают привидения, – заметил Лукас, останавливаясь у калитки сада. За ним виднелась выгоревшая каменная коробка трехэтажного дома с обвалившейся крышей, со стенами, черными от копоти. – Интересно, что за призрак посещает эти места?
      – Вы ощущаете странный холод? – спросила Джесси.
      Лукас кивнул, настороженно озираясь вокруг. Джесси не верила в существование привидений. Но когда она бывала здесь, рядом с руинами дома, ее всегда охватывало беспокойство. Судя по тревожному взгляду прищуренных глаз, окружающая обстановка тоже произвела на Лукаса неприятное впечатление.
      – А что здесь, собственно, произошло? Отчего сгорел дом? – спросил он.
      Они стояли под раскидистым вязом, который пощадило пламя пожара. Рядом находилась чаша неработающего фонтана. Отсюда хорошо просматривались почерневшие руины дома. Джесси не сводила с них глаз, опершись рукой о ствол дерева. Ей казалось, что она все еще ощущает запах дыма и слышит гул и треск огня.
      – Дом построил Мэтью Граймз, вдовец, приехавший сюда из Сиднея со своим единственным ребенком, дочерью Клер, шестнадцатилетней девушкой. – При упоминании имени Клер Джесси почувствовала, что по ее спине побежали мурашки. – Говорили, что отец души в ней не чаял.
      – Вы произнесли последнюю фразу таким тоном, как будто не верите в его любовь к дочери.
      Джесси пожала плечами.
      – Граймз отличался… – она замялась, подыскивая нужное слово, – суровостью и большим честолюбием. Он хотел, чтобы его дом знали все на острове, и поэтому построил его на берегу, чтобы его усадьбу видели и со стороны моря. Он даже привез массивную дубовую лестницу елизаветинских времен, взятую из какого-то поместья в Англии. Дом действительно выглядел великолепно. Отец не раз приводил меня сюда в детстве.
      Джесси помолчала.
      – И вот однажды утром прислуга нашла Клер лежащей у подножия лестницы со сломанной шеей. Девушка не дышала. Ее отец заявил, что ночью она упала с верхней ступеньки и разбилась.
      Лукас стоял так близко от Джесси, что она могла дотронуться до него, если бы протянула руку. Но она не осмеливалась.
      – У вас есть причины сомневаться в его словах?
      Джесси кивнула:
      – Слуги слышали, как отец и дочь громко ссорились накануне вечером. Граймз узнал, что Клер полюбила каторжника, прислуживавшего в их доме, и грозился добиться его высылки с острова. – Джесси глубоко вздохнула. Она физически чувствовала близость Лукаса, и ей стало трудно дышать из-за исходившей от него энергии и силы. – И тогда Клер сказала отцу, что ждет ребенка от своего возлюбленного – каторжника.
      Джесси почувствовала на себе тяжелый взгляд Лукаса.
      – Так, значит, отец убил ее?
      Джесси прислонилась спиной к стволу ясеня и взглянула на Лукаса.
      – Никто доподлинно не знает. Может быть, он ударил ее в гневе, не собираясь убивать, и она упала с лестницы. А возможно, он намеренно столкнул ее… Если бы всем стало известно о беременности Клер, то общество подвергло бы Граймза позору и бесчестью.
      – Тем не менее люди узнали о том, что Клер ждала ребенка.
      – Слухи о ее беременности все время ходили. Но Граймз слыл жестоким человеком, и слуги боялись говорить открыто о трагическом случае в его доме.
      Лукас поставил ногу на край чаши старого фонтана и, опершись локтем о колено, посмотрел на руины дома.
      – А что стало с возлюбленным девушки? – задался он вопросом.
      – Через несколько дней после гибели дочери Граймз обвинил его в краже столового серебра.
      – И что же произошло дальше?
      – Его повесили.
      Повисла напряженная тишина, лишь слышались крики чаек над заливом да шум волн, накатывающих на песчаный берег.
      – А как возник пожар? – снова задал вопрос Лукас.
      Джесси с трудом продолжала:
      – Через год после ужасных событий, в годовщину казни возлюбленного Клер, случился пожар. Никто не знает, почему загорелся дом. Слуг, как всегда, на ночь заперли в подвальном помещении, но кто-то открыл дверь и всех выпустил. И только оказавшись во дворе, слуги услышали, как хозяин дома барабанит в дверь своей спальни. Как потом выяснилось, кто-то запер его в комнате.
      – И никто из слуг не попытался помочь ему?
      Джесси взглянула на почерневшие проемы окон в стене дома и покачала головой.
      – Старая дубовая лестница, ведущая на второй этаж, пылала как факел, а другого пути наверх не существовало.
      Джесси помолчала. Над их головами, громко щебеча, с ветки на ветку порхала птичка. Джесси некоторое время следила за ней взглядом, поглаживая ладонью кору ясеня.
      – Слуги утверждают, что слышали неистовые крики владельца усадьбы, запертого в пылающем доме, – рассказывала она дальше. – Он громко звал по имени свою погибшую дочь и умолял ее остановить своего возлюбленного, пытающегося якобы убить его.
      Галлахер угрюмо усмехнулся.
      – Не могу сказать, что мне жаль Граймза, – заметил он. – А чей призрак является в доме? Клер?
      Джесси вздохнула.
      – Говорят, что здесь можно увидеть призраки всех трех участников драмы. Печаль, которая исходит от дома, навеяна призраком Клер, холод – призраком Мэтью Граймза, а вот ярость…
      – Ярость насылает призрак повешенного каторжника, – закончил за нее Лукас, снимая ногу с каменного бортика фонтана.
      – Да, вы правы.
      Они стояли, не сводя глаз друг с друга, казалось, целую вечность. Ветерок проносился у них над головами, и по их лицам бегали солнечные блики. Джесси чувствовала, что от Лукаса исходит неведомая опасность. Джесси боялась прежде всего за него самого. Он слишком горд, что недопустимо в его положении. Сердце Джесси болезненно сжалось в груди. Она подавила тяжелый вздох, закусив нижнюю губу, и тут же заметила, что взгляд Лукаса прикован к ее рту.
      Выражение его глаз изменилось. Теперь в них читались желание и страсть, и его чувства передались Джесси. Усилившийся ветер, дувший с моря, трепал ее юбки. Джесси сделала шаг навстречу Лукасу. Он тут же поднял руку, как будто хотел остановить девушку, но она перехватила ее, и Лукас, не в силах больше сопротивляться своим эмоциям, привлек Джесси к себе.
      – Нам нельзя так поступать. Мы совершаем роковую ошибку, – пробормотал он, поглаживая ее бедра.
      Джесси обвила руками его шею.
      – Я знаю, – сказала она, и их губы слились в поцелуе.
      По телу Джесси пробежала жаркая волна, и у нее перехватило дыхание. Ласки Лукаса сводили ее с ума, и вскоре она погрузилась в полузабытье. Она судорожно вцепилась в его плечи и услышала его приглушенный стон. Лукас прижался к ней всем телом, и Джесси задрожала. Ей хотелось, чтобы он овладел ею жадно, страстно, неистово. Она знала, что одних ласк, прикосновений и поцелуев недостаточно, чтобы утолить ее страсть. Джесси не желала думать о последствиях, о том, что будет завтра.
      – О Боже, я хочу тебя, – пробормотал он, прерывая поцелуй.
      Джесси запрокинула голову. Ее шляпка упала на землю, и Лукас, погрузив пальцы в роскошные золотистые волосы Джесси, стал покрывать поцелуями ее шею. Она чувствовала на коже его теплое дыхание. Внезапно он остановился и посмотрел на Джесси глазами, полными отчаяния и страсти.
      – Нет, мы не должны, – простонал он, терзаемый душевной мукой.
      – Не говори так…
      Джесси почувствовала, как ее сердце сжимается от боли.
      – Неужели ты не понимаешь, что сейчас может произойти? – На его скулах ходили желваки. – Ты знаешь, что происходит, когда мужчина хочет женщину?
      – Знаю.
      Его рука скользнула на ее грудь, и Джесси почувствовала ее прикосновение через тонкую ткань платья.
      – Ты уверена? – спросил он, продолжая ласкать ее грудь. – Я хочу дотронуться до тебя, проникнуть во все самые сокровенные уголки твоего тела, до которых еще никто никогда не дотрагивался. Я хочу положить тебя на сочную зеленую траву, задрать твою юбку и проникнуть в лоно. – Пальцы Лукаса начали играть с сосками Джесси сквозь черный атлас платья, и она чуть не закричала от острого незнакомого чувства пронзительного удовольствия. – Я хочу вас, мисс Джесмонд Корбетт, хочу овладеть вами. Овладеть прямо сейчас, здесь. Я грубый человек, ожесточенный жизнью, вы даже не подозреваете, какой огонь сейчас пылает в моей груди.
      Он решил своими словами испугать Джесси, заставить отшатнуться от него. Лукас не понимал, что ее привлекала в нем именно темная сторона. Исходившая от него неведомая опасность завораживала ее, будила воображение.
      – Вы хотите напугать меня, но я не боюсь вас!
      – А следовало бы бояться, мисс Корбетт.
      Она покачала головой и, взяв его руку, прижала к своей вздымающейся груди.
      – Если я и боюсь, то вовсе не вас. Я боюсь прожить жизнь вполсилы, не вкусить всех ее радостей, быть послушной игрушкой в руках общественного мнения. Я чувствую себя самой собой лишь в вашем присутствии.
      Лукас усмехнулся:
      – Значит, не вы сидите каждый вечер за ужином в столовой, где сверкают серебро и хрусталь, и пьете шампанское?
      Сарказм, звучавший в его голосе, удивил Джесси.
      – Нет, я сижу, но мне приходится скрывать свою истинную сущность. И я боюсь, что однажды не выдержу и убегу из дома куда глаза глядят.
      Выражение лица Лукаса смягчилось.
      – Вам не следует выходить замуж за мистера Тейта.
      Джесси отпрянула от Лукаса. Ее лицо омрачилось при мысли о том, что она ни разу не вспомнила о Харрисоне, своем женихе. Казалось бы, она должна испытывать угрызения совести от своего поведения. Но при воспоминании о Харрисоне она чувствовала лишь отчаяние.
      – Разве я могу отказаться от брака с ним? – с горечью пожала она плечами. – Я с детства предназначена ему в жены, а два года назад мы обручились. Он любит меня.
      – А вы любите его?
      Она отвернулась, чтобы он не видел выражения ее лица.
      – Мне бы не хотелось делать ему больно, – вымолвила Джесси.
      – Но ведь если вы выйдете за него замуж, то всю жизнь будете несчастливы.
      – Именно поэтому вы так нужны мне, – с печальной улыбкой прошептала Джесси. – Я хочу узнать другую, более счастливую сторону жизни.
      Он погладил ее по щеке, и она снова взглянула на него. Глаза Лукаса мрачно поблескивали на угрюмом лице.
      – Но между нами невозможны близкие отношения, – покачал он головой. – Вне зависимости от того, выйдете ли вы замуж за Харрисона Тейта или нет.
      У Джесси упало сердце.
      – Посмотрите, к чему приводят подобные связи, – кивнул он в сторону черных стен сожженного дома.
      Завернув за его угол, они прошли по заросшей тропинке вдоль кромки воды к маленькой пристани. Здесь среди зарослей камышей Джесси и Лукас увидели лодку.
      В ее корпусе зияли пробоины, выкрашенные белой краской борта перепачкались грязью и водорослями. Шлюпка принадлежала потерпевшему крушение кечу. Сюда ее, очевидно, прибило штормовым ветром.
      – Посмотрите-ка! – воскликнула Джесси, тронув Лукаса за рукав. – Кто бы мог подумать, что шторм способен занести лодку вверх по течению в устье реки!
      В тихой заводи поверхность реки покрывала легкая рябь. Камыши таинственно шуршали, и лодка чуть покачивалась на воде. Обернувшись, Джесси посмотрела на своего спутника, и выражение его лица не на шутку испугало ее.

      Возвращаясь домой, Джесси открыла калитку сада и увидела Беатрис, которая обрезала с кустов роз завядшие цветы. В одной руке она держала корзинку, в другой – секатор.
      – Джесмонд, – окликнула Беатрис дочь, отвлекаясь от своего занятия, и посмотрела на нее из-под широких полей соломенной шляпы, которую всегда носила в саду, – могу я поговорить с тобой, дорогая?
      Джесси замялась, но все же направилась в розарий, где росли кусты самых разнообразных сортов роз, разведением которых увлекалась Беатрис. Она уделяла им больше внимания, чем собственным детям. И цветы в ее саду редко умирали.
      – Твой розарий выглядит, как всегда, великолепно, – чмокнула Джесси мать в бледную щеку.
      – Правда?
      Слегка наморщив тонкий аристократический нос, Беатрис наклонилась, чтобы срезать завядшее соцветие. Она позволяла садовникам поливать цветник и ухаживать за остальной частью сада и парка, но основные виды работ по уходу за кустами в розарии выполняла сама.
      – Боюсь, что на листьях снова появятся черные пятна от излишней влажности, – озабоченно произнесла Беатрис. – Сейчас идет слишком много дождей.
      Джесси рассмеялась.
      – Не беспокойся, ты так тщательно ухаживаешь за ними, что им не страшна никакая болезнь, – возразила она.
      Беатрис отступила на шаг, чтобы окинуть взглядом весь куст.
      – По моим расчетам, ты уже давно должна быть дома после похорон, – проговорила она, не глядя на дочь.
      – Я решила прогуляться по побережью.
      – Пока ты гуляла, ко мне заезжал капитан Бойд.
      Джесси бросила на мать удивленный взгляд.
      – Капитан Бойд? – переспросила она.
      Лицо Беатрис залилось краской смущения. С румянцем на щеках она выглядела моложе и привлекательнее.
      – Да, капитан фрегата «Отпор». Он сказал, что видел тебя вчера в бухте с женщиной, живущей на мысе Последней Надежды.
      – Ты имеешь в виду Женевьеву Стржецкую? – небрежным тоном спросила Джесси, хотя у нее перехватило дыхание от волнения и страха и сердце учащенно забилось в груди.
      «Я уже не ребенок, – напомнила она себе, – и мне нечего бояться, что меня отлупят или запрут в темной комнате и будут держать несколько дней на воде и хлебе за непослушание». И все же она не смогла заставить себя сказать матери правду.
      – В дороге меня застигла непогода, – объяснила Джесси, пряча глаза, – и Женевьева приютила меня в своем доме.
      – Поверь мне, Джесмонд, – покачала головой Беатрис, – это не та женщина, с которой тебе следовало бы общаться. Что могут подумать люди, если увидят вас вместе!
      Джесси вдруг почувствовала, что ей нечем дышать. Ленты ее шляпки слишком туго завязаны под подбородком, и она нервными движениями развязала их.
      – А что могут подумать люди, когда увидят, что я живу по твоей указке, а не так, как мне самой хочется! – воскликнула она.
      Беатрис с негодованием посмотрела на дочь. Джесси хорошо знала материнский взгляд, выражавший недовольство.
      – Я не понимаю тебя, Джесмонд, и никогда не пойму! Может, Харрисону удастся укротить твой вздорный нрав, когда вы наконец поженитесь.
      Беатрис обиженно поджала губы.
      При мысли о том, что муж постарается «укротить» ее, Джесси охватила паника. «Нет, Харрисон любит меня, – стала убеждать себя она. – А значит, готов принять такой, какая я есть». Но как ни старалась Джесси внушить себе подобную мысль, сомнения поселились в ее душе. Выйдя замуж за Харрисона, она, пожалуй, обретет в лице мужа еще более строгого судью и наставника, чем мать.
      Подняв голову, Джесси бросила взгляд на террасу второго этажа.
      – А где Уоррик? – озабоченно спросила она.
      – Мы обсуждаем очень важный вопрос, Джесмонд, а ты отвлекаешься на посторонние темы, – с упреком заметила Беатрис, но все же ответила на вопрос дочери: – Уоррик уехал не так давно в горы вернуть ослика его владельцам. Я предлагала ему поручить отвести животное слугам, но он не внял моим советам. Уоррик до сих пор не научился вести себя с достоинством, приличествующим человеку его положения, крупному землевладельцу. О Боже, ты только посмотри! – воскликнула она, яростно орудуя секатором. – На кустах уже появились черные точки. Мои розы все же заболели! Теперь с ними придется повозиться.
      Чувствуя, как весеннее солнышко припекает спину, Джесси грустно наблюдала за матерью, обрезавшей заболевший куст роз. Беатрис, казалось, ушла с головой в свое занятие, забыв о проблемах, связанных с детьми. У Джесси стало тяжело на сердце, но она не хотела разбираться в причинах своего плохого настроения.
 
      На ограде из необработанных камней, окружавшей двор небольшого хутора, сидел мальчишка и вырезал ножом дудочку из куска дерева. Он первым заметил Уоррика, приближавшегося на своем гнедом мерине к дому. За ним шел ослик на длинном поводке. Уоррик остановился у дверей дома и взглянул на паренька с давно не стриженой рыжей шевелюрой, с широко открытыми глазами, с любопытством смотревшими на гостя. Пареньку можно было дать как тринадцать, так и семнадцать лет, вероятно, из-за тонких черт его женственного лица. Он без улыбки, не двигаясь, смотрел на Уоррика.
      – Тебя, наверное, зовут Диккен? – осведомился Уоррик вместо приветствия.
      – Да, – буркнул мальчишка и снова сосредоточил все свое внимание на дудочке, которую старательно вырезал ножом.
      Уоррик вдруг подумал, что, быть может, именно этим ножом убили Паркера Джоунса.
      Его кожаное седло заскрипело, когда он поднялся в стременах, выпрямив спину. Где-то неподалеку залаяла собака, солнце сильно припекало.
      – Сестра здесь?
      – Да.
      Уоррик подъехал к каменной ограде и протянул пареньку повод, на котором он вел осла.
      – Спасибо, что выручили, – поблагодарил он. – Возвращаю ваше животное.
      Мальчишка посмотрел на него и пожал плечами.
      – Отвяжите от него веревку, он никуда не уйдет, – попросил Диккен.
      – Охотно верю, осел очень не любит двигаться. – Уоррик отвязал длинную веревку, служившую поводом.
      Паренек усмехнулся, но тут же вновь нахмурился. У Уоррика мелькнула мысль, что Диккен знает, зачем он явился сюда и что ему надо от его сестры.
      Отвязав веревку, Уоррик поворотил коня и хотел спуститься к берегу речки, туда, где впервые встретил девушку, но тут он увидел ее. Она шла по косогору, поросшему сочной зеленой травой и цветущими маргаритками. Длинные стройные ноги, царственная осанка и огненные волосы, в которых играли солнечные блики, так манили Уоррика. Он поскакал ей навстречу. Остановившись, она ждала его приближения.
      Уоррик помог ей подняться на круп лошади, и она, сев у него за спиной, обняла его за талию и прижала колени к его бедрам. Ее юбка задралась, но девушка не обращала на нее никакого внимания. Ее босые голые ноги сводили Уоррика с ума.
      – Куда мы поедем? – спросил он.
      – Туда!
      Она махнула в сторону моря, а потом ее рука скользнула под сюртук всадника и стала ласкать его живот. У Уоррика перехватило дыхание.
      Они выехали к высокому, поросшему травой утесу, выступавшему далеко в море. С трех сторон он омывался волнами. С его вершины Уоррик взглянул на морские просторы и восхитился величественным зрелищем.
      – Мы приехали? – опять спросил он.
      Девушка соскользнула на землю. Ее огненно-рыжие волосы и юбку короткого платья трепал ветер.
      – Да.
      – А почему ты выбрала именно это место?
      Уоррик тоже спешился и привязал своего гнедого мерина к росшему рядом эвкалипту.
      – Потому что мне здесь нравится. Когда я стою на утесе, мне кажется, что я нахожусь на вершине мира.
      – На ее губах играла загадочная улыбка. Ее загорелое юное тело неудержимо влекло Уоррика. Девушка начала не спеша расстегивать платье.
      – Я часто прихожу сюда, – продолжала она. – Снимаю одежду и загораю.
      Она медленно сняла платье и предстала перед ним обнаженной. Уоррик залюбовался ее кожей, усыпанной золотистыми веснушками, ее упругой девической грудью, плоским животом и узкими бедрами. Платье с шелестом упало на траву. В лучах яркого солнца поблескивали золотистые волосы на ее лобке. Девушка не стыдилась своей наготы и лукаво улыбалась Уоррику, наблюдая за его реакцией.
      Огонь неистового желания вспыхнул в его крови. Стройная и худенькая, девушка напоминала золотую тростиночку. Ее наготу оттеняли сочная зелень травы, яркое синее небо и сверкающее на солнце море. Она выглядела так прекрасно, что у Уоррика замирало сердце.
      – Твое тело зацеловано солнцем, – протянул он к ней дрожащую руку. – Ты блистаешь так, словно сделана из чистого золота.
      Уоррик коснулся ее груди и почувствовал, как затвердел ее сосок.
      – Я хочу, чтобы ты целовал меня. – Она запрокинула голову. – И чтобы целовал меня всюду и дотронулся до тех мест, которых коснулось ласковое солнце.
      Она обвила его шею руками. Он наклонил голову и коснулся губами ее загорелой шеи, ощутив исходивший от ее теплой трепещущей кожи тонкий аромат.
      Он впервые встречал в своей жизни такую смелую раскрепощенную женщину. Она приходила сюда, раздевалась и наслаждалась солнечным светом и теплом. Друзья и знакомые Уоррика не имели таких странных привычек, они никогда не нарушали принятых в обществе правил приличия. Между тем как девушка наслаждалась жизнью, презрев все условности. Рядом с ней Уоррик ощущал себя полным сил и энергии. Только теперь он понял, что все последние годы лишился радости свободы. Он чувствовал себя скорее мертвым, чем живым, и вот сейчас снова возродился душой и телом.
      Уоррик с глухим стоном погрузил пальцы в спутанные рыжие волосы девушки, продолжая целовать ее шею. Она выгнулась всем телом в его объятиях и прижалась затвердевшими сосками к его груди. Охваченная страстью, девушка нагнула голову, нашла его губы и впилась в них. У Уоррика голова пошла кругом от ее волшебного пылкого поцелуя, соблазнительного и многообещающего. Ее язык проник ему в рот и начал творить чудеса. Уоррик погрузился в полузабытье. Он совершенно утратил контроль над собой, и окружающий мир перестал существовать для него. От прикосновений девушки его бросало в жар. Ее упругое нагое тело сводило его с ума. Он жадно ласкал ее, сгорая от желания.
      Внезапно она отстранилась и начала быстро раздевать его. Девушка сорвала с него шейный платок, расстегнула жилет и рубашку и стащила их вместе с сюртуком. Уоррик ощутил ласковое дыхание дувшего с моря ветерка и тепло солнечных лучей, падавших на его обнаженный торс. Бриз трепал волосы, упавшие на его влажный лоб. Уоррик нетерпеливо уложил девушку на расстеленную на траве одежду.
      Она широко раскинула ноги, не сводя с него пылкого взгляда. Он расстегнул брюки и достал свой затвердевший вздыбленный член. Девушка взяла его в руки, и от ее прикосновений по телу Уоррика пробежала сладкая дрожь.
      Уоррик утратил всякую способность мыслить и контролировать себя. Он превратился в сладострастное животное, не имеющее понятия о цивилизованности и галантности. Ему хотелось зарыться в глубины ее тела, войти в нее, наполнить ее собой, стать ее частью. Девушка обвила ногами его бедра и стала покусывать его плечо. Уоррик застонал, охваченный желанием овладеть ею.
      Лихорадочно порывшись в кармане расстегнутых брюк, Уоррик достал кондом, который захватил с собой, и надел его. Девушка тихо рассмеялась.
      – Зачем такие предосторожности? – спросила она и, не дожидаясь ответа, ввела его член в свое влажное горячее лоно.
      Уоррик лишился дара речи от нахлынувших на него острых эмоций. Зарывшись лицом в ее волосы, он вдохнул их аромат, а потом начал осыпать поцелуями ее лицо, дрожа всем телом. Медленно приподняв ягодицы, он начал делать ритмичные движения. Бедра девушки устремлялись ему навстречу в такт его толчкам. Их тела слились в порыве страсти, превратившись в одно целое. Ногти девушки впились ему в спину, глаза пылали, взор туманился.
      Она стонала и хрипела как безумная. Уоррик не узнавал себя, он превратился в настоящего дикаря или, скорее, в зверя, в яростном приступе страсти совокупляющегося со своей самкой. Он прижимал ее к земле, чувствуя, как его разгоряченное потное голое тело припекает солнце и овевает ласковый ветер. Девушка запрокинула голову, ее дыхание стало прерывистым, по телу пробегали судороги. Оно выгнулось в экстазе, а из груди вырвался громкий крик наслаждения.
      Сжав зубы, закрыв глаза и впившись ногтями в теплую землю, Уоррик застонал, достигнув апогея страсти.
      Уоррик постепенно приходил в себя, чувствуя, как сладкая истома растекается по всему его телу. Яркое солнце в безоблачном небе слепило ему глаза. Уоррик все еще прерывисто дышал, пот струился по его лицу и спине. До его слуха доносились мерный шум прибоя, крики чаек над волнами и шорох травы, в которой играл ветер.
      Он все еще лежал на девушке. Приподнявшись на локтях, Уоррик взглянул на нее. Ему хотелось продлить чувство близости с ней.
      – Я люблю тебя. – Уоррик прижался горячим лбом к ее щеке. – Но я до сих пор не знаю, как тебя зовут.
      Его грудь высоко вздымалась, девушка тоже учащенно и неровно дышала.
      Она обвила руками его шею и припала к его губам в страстном и пылком поцелуе.
      – Ты не можешь меня любить, – наконец заявила она, отстраняясь от него, и на ее губах заиграла насмешливая улыбка. – Ведь ты ничего обо мне не знаешь.
      Ее слова встревожили его. Девушка, должно быть, не испытывала к нему сильных чувств. Он чмокнул ее в кончик носа.
      – Я знаю, что ты живешь в домике, окна которого выходят на море. У тебя есть брат по имени Диккен и ослик, который терпеть не может двигаться и, вероятно, хотел бы, чтобы кто-нибудь превратил его в большой валун.
      Девушка рассмеялась, и в ее темно-золотистых глазах зажглись лукавые искорки. Уоррик невольно подумал, что никогда в жизни не встречал такую красавицу.
      – Я знаю, что ты любишь ощущать солнечный свет, ласкающий твою кожу, – дрогнувшим голосом продолжал он, чувствуя прилив нежности. – Ты – самое прекрасное и свободолюбивое существо на свете.
      Девушка перестала улыбаться и теперь задумчиво смотрела на Уоррика.
      – И это все, что ты можешь сказать обо мне? – спросила она.
      Он скатился с нее, лег рядом и заключил в свои объятия.
      – Мне хотелось бы, чтобы ты рассказала о себе.
      – Что именно?
      – Все, что можешь. – Он убрал со лба упавшие на ее лицо огненные пряди. – Расскажи, откуда ты родом и почему приехала сюда, на Тасманию. Как ты оказалась в маленьком домике на краю света?
      Она погладила его по груди, внимательно следя за своими пальцами и стараясь не смотреть на Уоррика.
      – Ну хорошо, слушай. Я родилась в Шотландии, в горной местности, в деревушке под названием Стреспей. Когда мне исполнилось тринадцать лет, меня изнасиловал сын местного землевладельца со своими двумя приятелями. Они поймали меня в долине реки и долго забавлялись со мной по очереди.
      У Уоррика сжалось сердце.
      – О Боже… – прошептал он, сочувственно глядя на нее. Она пожала плечами, но он видел по выражению ее лица, что воспоминания о давних событиях причиняют ей боль.
      – Девственность не играет большой роли для простолюдинок. Во всяком случае, ей не придают такого значения, как в вашей среде. Тем не менее мой отец пришел в ярость, когда узнал, что со мной сделали. Он набросился с кулаками на сына землевладельца, у него возникли неприятности, и нас вскоре вынудили уехать из родных мест.
      Уоррик провел ладонью по ее плечу, шее и ложбинке груди. Она так прекрасна! Уоррик с ужасом думал о том надругательстве, которое над ней учинили подонки.
      – Две мои младшие сестренки умерли на судне по дороге сюда. Мама тоже скончалась во время трудного долгого путешествия. Папа умер два года назад, построив на хуторе наш маленький домик из дикого камня. Мы с Диккеном остались одни на белом свете.
      Уоррику впервые в жизни стало совестно. Он жил слишком благополучно по сравнению с несчастной девушкой в огромном доме из четырнадцати комнат, среди мебели из красного дерева, хрусталя и серебра. В его спальне стояла кровать с пуховой периной, висели шелковые портьеры и лежали пушистые ковры. Его обед состоял из четырех блюд и сопровождался большой порцией дорогого бренди.
      – Вам, должно быть, трудно живется, – предположил он.
      – В настоящее время дела у нас идут неплохо. Мы держим кур и овец, я выращиваю картофель, морковь и другие овощи. Мы обеспечиваем себя едой, и у нас остается еще немного овощей на продажу. Часть урожая я сдаю владельцу продуктовой лавки в Блэкхейвен-Бей. Кроме того, Диккен ловит рыбу, охотится на кенгуру и ставит силки на птиц. Я не жалуюсь на жизнь. Меня в ней все устраивает. Я счастлива.
      Уоррик с изумлением смотрел на нее. Он впервые в жизни видел человека, который утверждал, что счастлив. Наклонившись над ней, он коснулся губами ее шеи.
      – Ну вот теперь я знаю о тебе достаточно много, – прошептал он, и она ощутила его теплое дыхание на своей коже. – И могу с уверенностью утверждать, что люблю тебя.
      Девушка повернулась на бок и с серьезным выражением лица внимательно посмотрела на Уоррика.
      – Нельзя утверждать, что знаешь человека, руководствуясь только его словами, – заявила она.
      – Ты права, – согласился Уоррик, поглаживая ее по бедру. – Но ведь бывает и такое. Люди всю жизнь живут бок о бок и не знают друг друга.
      – Только любовь дает знание, – прошептала она и припала к его губам.
      Их тела снова сплелись в один клубок, составив единое целое.
      – Так как же тебя все-таки зовут? – спросил Уоррик, когда они утолили страсть и перевели дыхание. – Ты мне так и не сказала.
      – Меня зовут Фиона.
      – Я люблю тебя, Фиона! – повторил он.

      – Я не слышал, как вы въехали во двор, мистер Уоррик, – появился в воротах конюшни Чарли.
      Уоррик спешился и обвел взглядом пустынный двор. К вечеру стало прохладно, хозяйственные постройки отбрасывали длинные тени. Смеркалось.
      – А где Галлахер? – спросил Уоррик, передавая мальчику поводья своего гнедого мерина.
      Чарли бросил на хозяина настороженный взгляд из-под белесых ресниц.
      – Он занимается с Ураганом.
      – Так поздно?
      – Да, сэр.
      Уоррик хмыкнул и направился к загону, у которого стояла Джесси. Опершись одной рукой о перекладину забора, другой она ласкала свою вороную кобылу, поглаживая по белому носу. Уоррик услышал, как сестра нежным голосом говорит лошади ласковые слова. Симмерия шевелила ушами, слушая хозяйку.
      – Я помню, как в детстве, когда у тебя возникали проблемы и тебе требовалось их обдумать, ты приходила сюда, к загону, садилась на перекладину и начинала трепать свою лошадь по холке, – вспомнил он, посматривая на закатное небо, окрашенное в розовые тона. Солнце уже спряталось за холмы.
      Переведя взгляд на сестру, он заметил, что она грустно улыбается, продолжая поглаживать животное.
      – Общение с лошадью всегда помогало мне, – объяснила она.
      Уоррик прислонился спиной к перекладинам забора и скрестил руки на груди.
      – Сегодня утром капитан Бойд нанес визит нашей дорогой матушке, я слышал их разговор, – проговорил он.
      Рука Джесси замерла на гриве вороной кобылы.
      – Так, значит, тебе известно о том, что я опять недавно чуть не навлекла позор на нашу семью и тем самым опечалила матушку?
      Уоррик поднял бровь.
      – Не беспокойся. Известие о погибших при кораблекрушении затмило слухи о том, что некая юная леди общалась на глазах у всех с падшей женщиной.
      Налетевший порыв ветерка зашелестел листвой в старом парке и донес аромат сирени, лимона и сладковатый запах теплого конского навоза. Джесси всмотрелась в темные серьезные глаза брата.
      – Мне нравится общаться с ней, Уоррик, – тихо призналась она.
      – Понятное дело. Иначе ты не наведывалась бы к ней так часто на мыс Последней Надежды. Эй, осторожнее! – крикнул он, видя, что Джесси пошатнулась, убрав руку с перекладины, и чуть не упала, потеряв равновесие. Уоррик вовремя поддержал ее.
      Джесси оперлась на его плечо.
      – Так ты знал о наших встречах?
      – Да, вы дружите уже много лет, и мне известно о твоих поездках к ней.
      Джесси отвернулась и посмотрела туда, где в надвигающихся сумерках паслись лошади.
      – И ты рассказал о них Харрисону?
      – Ты плохо обо мне думаешь.
      Румянец залил щеки Джесси. Она покачала головой.
      – Прости, Уоррик.
      Он с беспокойством наблюдал за сестрой.
      – Я точно знаю, что Харрисон не одобрил бы твоего поведения, – заверил он. – Он по-пуритански строг в отношении многих вещей.
      – Если бы я обладала сильным независимым характером, я бы сама рассказала обо всем. И не только Харрисону, но и матери.
      – Не надо корить себя. Ты достаточно сильный человек.
      – Да? Но почему я тогда позволяю другим людям сплетничать за моей спиной?! Почему капитан Бойд прибежал к нашей матери с известием о том, что видел на берегу?
      – Он ухаживает за нашей матушкой. Разве ты не знала?
      – Что?!
      Джесси бросила на брата изумленный взгляд, и Уоррик обнял ее за талию.
      – Ты совсем отстала от жизни, сестричка.
      – Надеюсь, мама не поощряет его ухаживаний? – спросила она, немного придя в себя. – Нет, не могу поверить!
      Джесси нахмурилась.
      Уоррик взял Джесси под руку и повел к дому.
      – Не беспокойся, мама ни за что на свете не выйдет второй раз замуж. Ее первый брак принес ей слишком много разочарований. Но думаю, ей приятно проводить время в компании мистера Бойда и она разделяет его взгляды на современное общество и полную деградацию морали. Они могут часами обсуждать данную тему.
      Джесси рассмеялась.
      – Ты не должен издеваться над нашей матушкой, Уоррик!
      – Я не издеваюсь, а говорю то, что есть. Понаблюдай за ними на следующей неделе, когда мама будет принимать гостей в саду.
      Уоррик впервые внимательно вгляделся в лицо сестры и заметил, как она осунулась. Вокруг ее глаз появились темные круги, а возле рта залегла складка. Уоррик понял, что ее беспокоило не происшествие на берегу Бухты кораблекрушений, а нечто другое, куда более серьезное. Бедная Джесс, подумал он, она всегда старалась соответствовать представлениям матери о настоящей леди. Но ей не удается, потому что она не может переделать себя. И все же однажды общественная мораль одержит над ней верх и она превратится в бледную тень, в подобие жизнерадостной Джесси. Уоррик тяжело вздохнул.
      Перед его мысленным взором возник образ Фионы, лежащей на траве, раскинув руки. Ее голова откинута назад, и она звонко, заразительно смеется. Да, бедная неграмотная девушка, плохо одетая и живущая в убогом доме, знала что-то такое о жизни, чего очень не хватало ему самому и его сестре Джесси.
      – Ты полагаешь, что мама устроит прием гостей в саду уже на следующей неделе? – удивленно спросила Джесси. – А я думала, что она перенесет вечеринку из-за плохой погоды на более поздний срок.
      – Да, она хотела подождать, пока погода улучшится. Но узнав о твоем поведении на побережье в штормовую ночь, мама всполошилась и решила не откладывать прием гостей. Она хочет убедить наших сгорающих от любопытства и шушукающихся за ее спиной друзей и соседей в том, что с тобой все в порядке, что ты вернулась в лоно семьи и соблюдаешь правила приличия, принятые в нашем кругу. – Уоррик открыл калитку сада, пропустил сестру вперед и, обернувшись, еще раз взглянул на хозяйственный двор. – Я хотел сегодня поговорить с Галлахером об установке шатра в саду.
      – С Галлахером? Но он ведь всего лишь грум в нашей усадьбе.
      Что-то в ее голосе насторожило Уоррика, и он внимательно посмотрел на сестру.
      – Он прекрасный плотник. Думаю, что когда-то он работал на верфи и строил суда.
      Джесси отвернулась, стараясь, чтобы брат не заметил выражения ее лица.
      – Да, ты, наверное, прав…
      Уоррик испытующе посмотрел на сестру, и его вновь охватило беспокойство. Ему хотелось спросить Джесси, что тяготит ее и может ли он хоть чем-то помочь. Впрочем, он не способен помочь даже самому себе! Уоррик усмехнулся.
      Толстый слой черного болотного ила цепко держал лодку в своем плену. Лукас вошел в воду по бедра и попытался освободить шлюпку, но она не поддавалась. Лукас выругался и снова напряг силы.
      До его слуха доносился шум прибоя с побережья, где на золотистый песок накатывали пенные волны. Через полчаса должен начаться прилив, и тогда ему будет легче сдвинуть лодку с места. Однако Лукас не располагал временем. Он должен успеть вернуться в барак до заката.
      Сжав зубы, Лукас снова попытался освободить лодку от опутавшего ее цепкого ила. И вот наконец она с громким чавкающим звуком подалась, и в нос Лукасу ударила вонь гниющих водорослей. Лукас перевел дыхание и стер со лба пот.
      Лодка оказалась довольно большой. С одной стороны, ее размеры могли обеспечить ей большую устойчивость во время плавания, но с другой – понадобится несколько человек, чтобы управлять ею. И тут заключалась опасность. Если в побеге примут участие несколько каторжников, увеличится риск, что кто-нибудь из них проговорится и побег не удастся. Их планы могут раскрыть или поймать смельчаков при попытке к бегству.
      Наклонившись, Лукас уперся плечом в ствол растущего у берега дерева и стал тащить лодку. Направляясь сегодня в бухту, Лукас опасался не найти лодку на месте, подумав, что ее уже могли отбуксировать бродяги, собиравшие на побережье разный хлам с потерпевшего кораблекрушение судна. Однако она застряла в иле устья реки неподалеку от дома Граймза, к которому местные жители боялись приближаться.
      Лукас затащил шлюпку поглубже в заросли камыша и завалил ветками папоротника-орляка. Работая, он ни на минуту не забывал, в каком жутком месте находится. Мрачная громада сгоревшего дома напоминала о произошедшей здесь трагедии. Зло наложило свой отпечаток на столь угрюмые места. Даже птицы и звери обходили их стороной. В саду разрушенного дома стояла мертвая тишина, хотя вокруг него вечерний воздух наполняли щебетание птиц и пение цикад.
      Несмотря на то что Лукас дрожал от холода, он все же довел дело до конца – поднял примятый тростник, чтобы никто не смог обнаружить лодку, спрятанную в зарослях. Наконец Лукас выпрямился и взглянул на низко висящее над горизонтом багровое солнце. Скоро совсем стемнеет, подумал он и пошел к вязу около фонтана, где привязал Урагана.
      – В чем дело, приятель? Тебе тоже не нравятся мрачные места? – спросил Лукас, потрепав гунтера по холке.
      Лукас, конечно, обрадовался, обнаружив лодку на прежнем месте. Корпус получил незначительные повреждения, которые можно быстро устранить. Необходимо только раздобыть инструменты и материалы. Лукас не сомневался, что Лис сумеет изготовить надежные весла. Да, все вроде бы складывалось неплохо. На горизонте уже маячила долгожданная свобода. Но радость Лукаса омрачали мысли о Джесси. Он с горечью вспоминал вкус ее поцелуя и ее объятия в предвкушении скорой разлуки.
      О, если бы их отношения складывались по-иному! Ведь Лукас мог познакомиться с Джесси где-нибудь в Дублине на лекции и начать ухаживать за ней. Они гуляли бы по берегу моря и мечтали о будущей совместной жизни. Но теперь он ей не пара, и вскоре им предстояло навсегда расстаться.
      Чертыхаясь, Лукас натянул куртку и отвязал жеребца от дерева. Ему хотелось побыстрее уехать из жуткого места.
      – Ты чуть не опоздал к вечерней поверке, приятель, – проворчал Дэниел. Его голос заглушил грохот задвигаемого на входной двери тяжелого железного засова, который громким эхом отозвался среди каменных стен барака.
      Лукас усмехнулся, хотя в окружавшей их кромешной темноте его лица Дэниел не мог разглядеть.
      – У меня хорошие новости, Дэниел, – поделился он. – Теперь у нас есть лодка.
 
      Стоя на террасе второго этажа, Джесси любовалась залитым солнечным светом садом. Оттуда доносились голоса рабочих, стук молотков и визг пилы. Они устанавливали тенты для гостей Беатрис Корбетт.
      Почувствовав на себе взгляд Джесси, Лукас выпрямился и взглянул на дом. Он двигался легко и изящно, как атлет, хорошо владеющий своим телом. Солнце ярко освещало его черные волосы, красивые черты лица и стройную фигуру. Подняв голову, он взглянул на террасу второго этажа. Лукас скинул куртку и жилет и работал в одной рубашке с закатанными руками. Его сильные руки покрывал бронзовый загар. Джесси заметила, как он смахнул пот со лба. Его грудь высоко вздымалась. Джесси быстро отступила за каменную колонну, чтобы Лукас ее не заметил. Но он, без сомнения, знал, что она стоит на террасе и наблюдает за ним. Между ними давно уже установилась прочная духовная связь.
      Джесси хотела бы избавиться от влечения к Лукасу, но не смогла. Она любила его всем сердцем и не знала, как освободиться от этого глубокого всепоглощающего чувства. Она страдала, что вынуждена лгать Харрисону, и мучилась угрызениями совести.
      Джесси думала, что сможет общаться с любимым человеком, ездить с ним на прогулки и в то же время держать свои чувства в узде. Но в тот солнечный день в заброшенном саду на побережье она поняла невозможность этих намерений. Тогда разговор сам собой зашел о запретной любви и закончился страстным, самозабвенным поцелуем. Джесси поняла, что Лукас прав: она поступила опрометчиво, отправившись с ним на прогулку. Нельзя искушать судьбу и поддаваться чувствам.
      Следующие три дня Джесси старательно избегала Лукаса. Она не ездила верхом и не приближалась к конюшням, где могла бы столкнуться с ним. Но издали следила за Лукасом, не в силах запретить себе хотя бы смотреть на него. Влечение, которое Джесси испытывала к нему, только увеличилось, и она не могла уже сопротивляться своим чувствам. «Я должна на время уехать из имения», – с горечью думала Джесси, стоя за колонной. Она боялась не устоять перед соблазном и отдаться на волю чувств. Харрисон уже давно намекал, что пора назначить дату свадьбы. Джесси могла попытаться отложить венчание на более поздний срок, но рано или поздно оно должно свершиться. После свадьбы они с Харрисоном поселятся в имении Болье, и Джесси покинет Корбетт-Касл, а следовательно, будет реже встречаться с Галлахером. Возможно, ей удастся избавиться от чувства к нему…
      Услышав за спиной шорох, Джесси резко обернулась, испугавшись, словно ее застали за каким-то постыдным занятием. Она увидела Уоррика в замшевых брюках и сапогах. Он стоял со стаканом бренди в руках, прислонившись к косяку выходившей на террасу двери. Джесси облегченно вздохнула.
      По-видимому, он только что вернулся домой. От него пахло солнцем и дорожной пылью, волосы растрепал ветер. В последнее время Уоррик обычно рано утром уезжал на конную прогулку и возвращался только ближе к вечеру. Джесси не знала, куда он ездил и что делал, но чувствовала, что в его жизни произошли какие-то перемены.
      – Ты так рано вернулся сегодня? До вечера еще далеко, – заметила она.
      Уоррик усмехнулся и поднял свой стакан.
      – Меня попросила мама. Ей нужна моя помощь. Я должен проследить за подготовкой комнаты для курения, расстановкой стульев и за чем-то еще. Забыл, за чем именно.
      Он взглянул на содержимое своего стакана.
      – Побыстрее бы уж закончился этот чертов прием гостей.
      – Надеюсь, погода не испортится в ближайшее время. Уоррик подошел к перилам террасы и взглянул туда, где суетились рабочие.
      – Ты так думаешь? – спросил он. – А по мне, так лучше бы пошел дождь. Меня тянет напиться до чертиков при мысли, что придется провести половину дня и весь вечер в компании пресыщенных аристократов, богачей и наделенных властью чиновников.
      – Ты слишком много пьешь, Уоррик, – упрекнула брата Джесси.
      Он бросил на нее насмешливый взгляд, на его лоб упала белокурая прядь волос.
      – А тебе не нравится? – спросил он. – Ну извини!
      Он прошел мимо нее и вернулся в комнату. Джесси хотела окликнуть брата, попросить прощения за свое замечание, сказать, что ее упрек вызван только беспокойством. Но Джесси промолчала, не сумев найти нужных слов. У них обоих в жизни появились секреты, которые отдаляли их друг от друга.
      У Джесси стало тяжело на сердце. Опершись на перила, она снова взглянула в сад, но Лукаса Галлахера уже нигде не увидела. Девушка почувствовала одновременно облегчение и разочарование.
 
      Джесси решила при первой же встрече с Харрисоном договориться с ним о дате свадьбы. Среди недели она так и не встретилась с ним и увидела его лишь на вечере, устроенном Беатрис в саду.
      Погода стояла великолепная. Дул свежий ветерок, доносивший благоухание весенних цветов.
      – Вот видишь, – подтвердил Уоррик, – Господь решил не нарушать планы нашей матери.
      Джесси засмеялась, чуть не подавившись пуншем. В их усадьбу постепенно съезжались гости, в основном соседи – состоятельные люди, удостоившиеся приглашения в дом Беатрис. Джентльмены все во фраках и высоких цилиндрах, а дамы – в изящных нарядах, украшенных фамильными драгоценностями. Леди носили шляпки с вуалями, прикрывавшими их нежные лица от южного послеполуденного солнца и ветра в саду. В усадьбе играл струнный квартет, приглашенный из Блэкхейвен-Бей, и сладкие звуки льющейся музыки настраивали собравшихся на лирический лад.
      Окинув взглядом улыбающихся гостей, одетых в разноцветные шелка, Джесси подумала, что перед ней предстал ее мир во всем своем великолепии, и у нее защемило сердце. В ее мире пили шампанское и ели бутерброды с копченым лососем и огурцами, разговаривали приглушенными голосами под звон хрустальных бокалов и играли в крокет. Здесь царила утонченная роскошь, созданная тяжелым трудом многочисленного рабочего люда, в том числе и каторжников, закованных в кандалы, истязаемых плетьми и мучимых холодом, отчаянием и одиночеством. И Лукас Галлахер тоже часть ее мира, только другой социальной категории. Джесси и Лукас соприкасались, но лишь в строго определенной мере. Они не могли общаться на равных, флиртовать и целоваться. Они не могли любить друг друга.
      – Не поворачивайся. – Уоррик понизил голос. – Он сейчас стоит под глицинией вместе с матерью.
      – Кто – он? – прошептала Джесси, подавляя в себе желание обернуться и взглянуть туда, куда смотрел сейчас ее брат.
      – Капитан Бойд, гроза скрывающихся от правосудия преступников и непослушных девиц, а также охотник за богатыми вдовушками.
      Джесси прижала пальцы к губам, стараясь спрятать улыбку. Медленно обернувшись, она сделала вид, что обводит взглядом гостей, и наконец посмотрела туда, где среди ухоженных розовых кустов росла большая глициния. Она увидела низкорослого коренастого мужчину с темными, посеребренными сединой волосами и пышными усами. Он целовал руку Беатрис – Я видела этого человека на берегу в штормовую ночь, – узнала его Джесси, стараясь разглядеть выражение лица матери, которая, взяв гостя под руку, направилась вместе с ним в сторону лужайки. – А ты уверен, что мама не воспринимает серьезно его ухаживания?
      В голосе Джесси слышалась тревога. Уоррик рассмеялся так громко, что привлек к себе внимание гостей.
      – Ты, наверное, шутишь, – промолвил он. – Состояние Бойда весьма незначительное, а мама к браку относится как к финансовой сделке. Для нее такая сделка невыгодна.
      Джесси внимательно посмотрела на брата.
      – Неужели ты думаешь, что мама совершенно не любила нашего отца? – тихо спросила она, хмуря брови.
      Уоррик грустно улыбнулся.
      – Конечно, нет. Брак с нашим отцом устроили ее родители. Она пошла навстречу их пожеланиям, потому что всегда предпочитала приспосабливаться к обстоятельствам, а не идти против них. Наша мама так и не узнала, что такое любовь.
      Струнный квартет заиграл Гайдна. Нежные печальные звуки наполняли сердце грустью. Музыка лилась, смешиваясь с гулом голосов собиравшихся в саду гостей. Джесси не сводила глаз с матери. Беатрис обернулась. На ее лице сияла улыбка. Сейчас мать показалась Джесси очень молодой и счастливой. Должно быть, в молодости Беатрис слыла настоящей красавицей.
      – Значит, ты уверен, что она никогда в жизни не влюблялась? – задумчиво спросила Джесси.
      Уоррик хмыкнул.
      – Ты о маме? Думаю, что нет.
      Джесси перевела взгляд на струнный квартет. Она с детства знала приглашенных музыкантов, четырех пожилых колонистов, одетых в старомодные бриджи. Они с готовностью откликались на все приглашения и старались придать вечеринкам и приемам неповторимую атмосферу, английский колорит. Но тут Джесси заметила, что в составе квартета произошли изменения – появился молодой музыкант. Она не видела его лица, но стройная фигура и грациозные движения показались ей знакомыми. Наконец Джесси узнала его, и у нее перехватило дыхание.
      – Уоррик, – взволнованно промолвила она, схватив брата за руку, – почему в струнном квартете, прибывшем из Блэкхейвен-Бей, играет мой грум?

      Уоррик усмехнулся:
      – Разве ты не знаешь, что случилось? Джейкоб Маккалистер заболел. Когда он приехал сегодня на хозяйственный двор, слуги заметили, что его лицо покрыто красными пятнами.
      – Красными пятнами? – ахнула Джесси.
      – Да. Он заболел корью. Его отправили домой. А его приятели заявили, что не смогут выступать без него, и поэтому Галлахер вызвался заменить Маккалистера. Оказывается, он играет на скрипке.
      – Я впервые слышу о произошедшем, – поразилась Джессики голос ее стал глухим и бесцветным.
      Она понимала, что не должна смотреть в упор на Галлахера, но ничего не могла с собой поделать. Он приковал к себе все ее внимание.
      Джесси любовалась им. В движениях его стройного гибкого тела ощущались скрытые мощь и энергия. Лукас походил на неукротимого хищного волка, затесавшегося в стадо самодовольных, ведущих размеренный образ жизни овец. Джесси не стесняясь разглядывала его. Держа скрипку в руке, изуродованной шрамами от кандалов, он грациозными плавными движениями водил смычком по струнам так нежно, словно ласкал инструмент. Джесси узнавала и не узнавала Лукаса.
      Таким она видела его впервые. Джесси вспомнила, с каким упорством Лукас работал киркой в карьере, с какой ловкостью и сноровкой он объезжал лошадей в загоне, как пропитывалась соленым потом его роба каторжника под знойным австралийским солнцем. Перед ее мысленным взором возник обнаженный по пояс Лукас, покрытый капельками испарины, блестящими в лучах заходящего солнца. Она вспомнила, как Лукас спасал детей в штормовую ночь, рискуя своей жизнью. И вот теперь она видела его в вечерней парадной одежде.
      По тому, как ладно сидел на нем фрак и как уверенно он носил его, Джесси поняла, что Лукас когда-то принадлежал к ее кругу. Он чувствовал себя здесь, в саду, как рыба в воде. Его ничуть не смущала царящая атмосфера праздника. Джесси с замиранием сердца следила за выражением его лица. В глубине его зеленых глаз горел мятежный огонь.
      Если бы Лукас Галлахер являлся одним из английских колонистов, он мог бы обмениваться сейчас приветствиями и любезностями с остальными приглашенными. Если бы он мог сейчас отложить скрипку в сторону и подойти к ней, не опасаясь нежелательных слухов и сплетен, Джесси взяла бы его под руку и прогулялась вместе с ним по дубовой аллее!
      – Да, чертовски досадно, что пришлось оторвать Галлахера на целый день от дел в конюшне, – вздохнул Уоррик.
      Джесси покраснела и отвела глаза в сторону.
      – А где он раздобыл фрак?
      Уоррик пожал плечами:
      – Наверное, там же, где и скрипку.
      И, сунув руки в карманы, он отправился в комнату для курения. Джесси дала себе слово, что больше не будет смотреть на Лукаса, но тут же нарушила его.
      Лукас выглядел умиротворенным, счастливым и довольным. Джесси никогда еще не видела его таким. Она даже позавидовала его настроению.
      Ей было тяжело смотреть на Лукаса и сознавать, что они никогда не будут вместе. Внезапно он поднял глаза, и их взгляды встретились. Джесси содрогнулась. Мурашки побежали у нее по спине. Она быстро отвернулась, заливаясь румянцем, и тяжело задышала, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди. Ей не следовало больше смотреть в его сторону. Но музыка преследовала Джесси, от нее невозможно укрыться. Звуки скрипки, на которой играл Лукас, будоражили ее и не давали забыть о том, что ее любимый находится совсем рядом.
 
      – Ну наконец-то я нашел тебя, дорогая! – воскликнул Харрисон, увидев Джесси, которая провожала гостей матери в восточную часть веранды. – Позвольте я помогу вам!
      И Харрисон заботливо поддержал под руку пожилого джентльмена, поднимавшегося по ступеням крыльца.
      – Приятного вечера, сэр, – с вежливым поклоном пожелал ему Харрисон, выслушав от старика слова благодарности.
      Пожилой джентльмен уселся на стоявшую на веранде деревянную скамью. Джесси окинула Харрисона оценивающим взглядом. У него прямая горделивая осанка, румяные щеки, пышные каштановые бакенбарды. Внезапно она испытала к нему чувство искренней приязни. Джесси знала, что виновата перед женихом. А ведь Харрисон всегда хорошо относился к ней, проявляя заботу, учтивость, доброту и галантность. Джесси стала внушать себе, что будет счастлива в браке с таким человеком, что сможет обрести с ним покой и уверенность в завтрашнем дне. Харрисон улыбнулся. Джесси всегда нравилась его открытая мальчишеская улыбка.
      – Уоррик передал, что ты ищешь меня, – сообщил он.
      – Да, я действительно хотела тебя видеть.
      Струнный квартет, где играл Лукас, сделал перерыв. Джесси взяла под руку Харрисона, и они стали медленно прогуливаться по открытой веранде дома. Вечерний ветерок доносил до их слуха издалека унылые звуки волынки, на которой играл старый Том. Джесси запретила себе оглядываться по сторонам, хотя ей очень хотелось узнать, где сейчас находится и что делает Галлахер. Она надеялась и одновременно боялась увидеть его. И тут внезапно она поняла, что, думая о Лукасе, она тем самым предает Харрисона, своего жениха.
      – Я хотела обсудить с тобой один вопрос, – начала она.
      Харрисон вдруг остановился и недовольно хмыкнул.
      – Что с тобой? – спросила Джесси, бросив на него удивленный взгляд.
      Подняв голову, Харрисон смотрел куда-то в сад, на пеструю толпу гостей. Его каштановые бакенбарды выделялись на фоне высокого, безупречно белого накрахмаленного воротничка, улыбка сошла с его лица, глаза возмущенно поблескивали.
      – Что здесь делает этот человек? – резко спросил он.
      Она проследила за его взглядом и увидела, что он смотрит на молодого темноволосого джентльмена, стоявшего у живой изгороди сада.
      – Ты имеешь в виду Йена Рассела? – спросила Джесси. – Он дружит с Уорриком, они часто вместе ездят на охоту. А почему тебя удивило его присутствие?
      Тонкие ноздри Харрисона нервно раздувались.
      – Ты, наверное, еще ничего не слышала о нем.
      – А что он натворил?
      – Этот человек недавно женился. И представь себе, на ком! Он взял в жены воровку!
      – Воровку? – с недоумением переспросила Джесси. – А-а! Ты, наверное, имеешь в виду, что он женился на бывшей каторжанке!
      – Просто возмутительно, ты согласна? – Харрисон неправильно истолковал реакцию Джесси и решил, что она осуждает Рассела. – Как окружной судья я принял меры и лишил его всех слуг из числа каторжников. Рассел страшно возмущался моими действиями.
      – О, Харрисон, как ты мог! – ахнула Джесси. – Ведь его имение может прийти в упадок и он разорится!
      Харрисон зло усмехнулся.
      – Расселу следовало прежде думать, а потом уже поступать столь опрометчивым образом! Его женитьба – полное безумие. И потом, не забывай, Джесмонд, я всего лишь стою на страже закона и выполняю его предписания.
      Харрисон прав. По закону землевладелец терял право использовать в своих имениях труд каторжников в ряде случаев – в частности, при вступлении в брак с бывшим осужденным. Но Джесси не нравилось, что Харрисон нисколько не сочувствовал Расселу. Харрисон не допускал мысли о том, что бывшие каторжники могут получить равные права с состоятельными людьми, облеченными властью и имеющими вес в обществе.
      – Слава Богу, Рассел не додумался привести сюда свою жену, – проговорил он, поправляя свои белоснежные манжеты. – Думаю, твоя мать позаботилась о том, чтобы он явился один. Ну и друзья у твоего брата!
      Наблюдая за Харрисоном, Джесси думала, что ее жених очень похож на Беатрис. Мать, должно быть, поддалась на уговоры Уоррика и разрешила ему пригласить Рассела, но при условии, что нога его жены не ступит на землю Корбеттов.
      Прислонившись к колонне, Джесси взглянула на прогуливавшихся по саду гостей.
      – В Новом Южном Уэльсе , – заметила она, – бывшие преступники часто поступают на службу в дома и имения, и им разрешают жениться и выходить замуж. На самом деле отбывающие там наказание люди вступают в брак еще до истечения срока каторги.
      – Да, но здесь не Новый Южный Уэльс. Слава Богу, мы живем на Тасмании, и здесь царят более строгие порядки. Так о чем ты хотела поговорить со мной, Джесмонд?
      Джесси взглянула на жениха и вдруг поняла, что не сможет говорить с ним сейчас о свадьбе. Ее охватила паника. Джесси хотелось повернуться и убежать, но она не могла тронуться с места. Разве она способна покинуть вежливого уравновешенного Харрисона, скрыться от гостей матери, спрятаться от сладких звуков скрипки, на которой играл Галлахер?
      – Джесмонд, что с тобой? – удивился Харрисон.
      Сделав над собой усилие, Джесси улыбнулась:
      – Давай сыграем в крокет.
 
      На закате, когда в долине легли длинные тени, толпа гостей начала редеть. Джесси и Уоррик нашли время сыграть в крокет с Харрисоном и Филиппой.
      – Ты неправильно делаешь удар, – горячился Уоррик, обращаясь к Филиппе. – Будь внимательнее!
      Он быстро подошел к девушке и, обняв ее сзади, стал показывать, как надо делать замах деревянным молотком. Джесси украдкой бросила взгляд на хозяйственный двор, где стоял барак каторжников. Галлахер уже успел переодеться и теперь помогал гостям рассаживаться по экипажам и коляскам. Взглянув снова на Филиппу и брата, Джесси заметила, что Филиппа стоит ни жива ни мертва, затаив дыхание.
      Да она, оказывается, влюблена в Уоррика! – удивленно подумала Джесси, наблюдая за молодыми людьми. Уоррик раздраженным тоном нетерпеливо учил Филиппу правильно держать молоток и делать замах, не замечая, какое впечатление производят на девушку его дружеские объятия. Глядя на залитое румянцем лицо Филиппы, Джесси вспоминала, как ее подруга в детстве поднимала паруса и пыталась править лодкой, когда Уоррик брал ее с собой в море. Филиппа ходила за ним по пятам, словно верная собака, носила его удочки, когда он шел на рыбалку, или подстреленных уток, когда он возвращался с охоты. Уже тогда, в детстве, она любила его, но никто не замечал ее чувства, потому что Филиппа как юная, хорошо воспитанная леди умела скрывать свое отношение к Уоррику.
      Джесси внимательнее пригляделась к ним обоим. Уоррик выглядел беззаботным и ничего не подозревающим. А Филиппа, как всегда, блистала хорошими манерами и вела себя безупречно. Джесси удалось лишь один раз поймать ее страстный взгляд, обращенный на Уоррика, когда Харрисон пошутил и Уоррик, запрокинув голову, звонко рассмеялся. Его глаза искрились весельем, прядь белокурых, небрежно зачесанных назад волос упала на лоб. Джесси поняла, как сильно страдает Филиппа, и у нее сжалось сердце.
      Джесси отвернулась. Она не понимала, как можно было так долго не замечать тех чувств, которые Филиппа испытывала к Уоррику. Возможно, причина состоит в том, что человек замечает чувства других лишь после того, как испытает их сам.
 
      Поздно вечером Джесси отправилась на поиски брата и нашла его в бильярдной, он ходил с кием вокруг стола.
      – Ты еще не спишь, Джесс? – рассеянно спросил Уоррик, склонившись над покрытым сукном столом и примериваясь, чтобы сделать очередной удар по шару.
      В бильярдной горели лишь свечи в настенных канделябрах и царил полумрак. Джесси остановилась на пороге, она не могла разглядеть выражение глаз Уоррика, скрытых в тени. Он ударил кием по белому шару, тот стукнулся о красный, и последний скатился прямиком в лузу.
      – Ты заработал три очка, – с улыбкой констатировала Джесси.
      – Хочешь сыграть? – спросил Уоррик.
      Она покачала головой.
      – Я хотела кое о чем попросить тебя. – Джесси подошла к бильярдному столу. – Я решила устроить на следующей неделе небольшой пикник и пригласить Филиппу и Харрисона. – Джесси запнулась. – Может, ты тоже примешь участие?
      Уоррик выпрямился и взял мел.
      – Ты пытаешься сыграть роль сводни? – осведомился он.
      Джесси рассмеялась.
      – Конечно, нет.
      – Поверь мне, если так, то ты впустую тратишь время. Я не намерен жениться на мисс Филиппе Тейт.
      И Уоррик вновь нанес удар по шару. Джесси скрестила руки на груди. Она еще не сняла свое вечернее платье из изумрудно-зеленого атласа.
      – А ты когда-нибудь задумывался о том, какие чувства испытывает к тебе Филиппа?
      На губах Уоррика заиграла улыбка, но его глаза хранили серьезное выражение.
      – О чем тут думать? Филиппа Тейт – истинная англичанка, воспитанная в лучших традициях нашей культуры. Она всегда поступает так, как того требуют правила приличия, принятые в обществе.
      – Мне кажется, ты недооцениваешь глубины ее чувств к тебе.
      – Не преувеличивай! – воскликнул Уоррик и снова склонился над столом. – Впрочем, я не сомневаюсь, что она по-своему привязана ко мне. Я тоже с нежностью отношусь к ней. Она всегда мне нравилась, ты знаешь. Но она не та женщина, которую я смог бы полюбить. Филиппа слишком правильная, слишком сдержанная, слишком предсказуемая.
      – И ты уверен, что хорошо знаешь ее?
      Уоррик самодовольно усмехнулся.
      – Конечно. В том-то и проблема. Я слишком хорошо ее знаю. Разве можно жениться на женщине, в которой для тебя нет новизны, потому что ты знаком с ней всю свою жизнь? В отношениях двух любящих сердец должна заключаться какая-то тайна, элемент неизвестности, загадка.
      Уоррик ударил по шару, промахнулся и тихо чертыхнулся с раздраженным видом.
      – Филиппа для меня столь же привычна, как сапоги, которые я надеваю каждый день, – продолжал он. – Не могу же я влюбиться в свою обувь! Она совершенно не будит мое воображение!
      Уоррик обошел вокруг стола, изучая расположение шаров.
      – Неужели ты думаешь, что любовь основывается на чувстве волнения и тайне? – спросила Джесси.
      Уоррик бросил на сестру хмурый взгляд через плечо.
      – А ты думаешь иначе?
      Подняв голову, Джесси взглянула на лепнину на потолке.
      – Я думаю, что любовь основывается на взаимопонимании. Когда любишь, чувствуешь себя комфортно с любимым человеком и понимаешь, что он – твоя вторая половинка.
      – А что делать со страстью?
      – А ты когда-нибудь занимался любовью с женщиной? – спросила Джесси, все еще рассматривая потолок. Она стеснялась взглянуть на брата, задавая подобный вопрос.
      Уоррик засопел.
      – Что за вопросы, сестренка… – смущенно пробормотал он.
      Джесси взглянула в его бледное ангелоподобное лицо.
      – Так занимался или нет?
      – Да, занимался.
      – И что ты при этом чувствовал?
      Уоррик нетерпеливым движением руки убрал волосы со лба. Джесси знала, что таким жестом он выражал раздражение. Пряча глаза от сестры, он чувствовал неловкость.
      – Послушай, Джесси, мне кажется, будет лучше, если ты задашь свой вопрос маме.
      – Я знаю, что думает мама. Она считает, что исполнение супружеского долга ничего, кроме отвращения, у женщины вызвать не может. По ее мнению, женщина в браке вынуждена терпеть ласки мужа.
      Взяв кий, Уоррик снова склонился над столом, целясь в шар.
      – Не все женщины так считают, – заметил он. – И не у всех близость с мужчинами вызывает отвращение.
      – Но ты так и не описал мне своих чувств во время занятия любовью. Скажи, с чем их можно сравнить?
      – С чем сравнить? Пожалуй, с едой. Представь себе, что ты страшно хочешь есть и тебе не терпится утолить свой голод. Или… – он лукаво улыбнулся, – ты предвкушаешь роскошный пир и ждешь, когда перед тобой выставят лакомства. Самое главное здесь те чувства, которые ты испытываешь к человеку, с которым занимаешься любовью.
      – Ты хочешь сказать, что главное – это любовь?
      Уоррик пожал плечами:
      – Любовь или страсть, не знаю… Говорят, что любовь и страсть – разные вещи, но я не вижу разницы.
      Обойдя стол, он подошел к сестре и посмотрел ей в глаза.
      – Я знаю, что тебя тревожит, – продолжал Уоррик. – Ты поняла, что не испытываешь к Харрисону ни любви, ни страсти, не так ли?
      Джесси кивнула и потупила взор. Уоррик погладил сестру по щеке.
      – Что ты теперь собираешься делать? – тихо спросил он. От него пахло бренди и сигарами.
      – Я не знаю.
      Он поднял ее опущенную голову за подбородок.
      – Я приму участие в пикнике, который ты устраиваешь.
      Джесси улыбнулась.
 
      На следующий день Лукас явился на лужайку сада с молотком и топором, чтобы снести установленные здесь навесы для гостей. Солнце сильно припекало. Он уже начал работу, когда к нему тихо подошла Джесси.
      Лукас поднял глаза и увидел ее в темно-синем платье с белым воротником, пышными рукавами, собранными на запястьях и украшенными отделкой в виде белой полоски.
      – Зачем вы подошли так близко, мисс Корбетт, – грубоватым тоном произнес он, – вы можете получить травму.
      Но Джесси и не подумала уходить. Лукас окинул Джесси внимательным взглядом с ног, обутых в темно-синие ботинки, до головы, на которой красовалась изящная соломенная шляпка. Наряд очень шел Джесси.
      – Я хочу прогуляться верхом, – заявила она.
      – Но ваше платье не годится для такой прогулки, – возразил Лукас.
      – Мне недолго переодеться.
      Лукас отвернулся и снова принялся за работу.
      – Я занят, – проговорил он, не глядя на девушку.
      Она обошла вокруг опорного столба, который он сносил, и остановилась напротив Лукаса. На него пахнуло ароматом лаванды. Темно-синяя накрахмаленная юбка Джесси шелестела при каждом ее движении, покачиваясь вокруг бедер.
      – Я уже сказала Уоррику, чтобы он поручил эту работу кому-нибудь другому, – довела она до его сведения.
      Лукас, выпрямившись, посмотрел на нее.
      – И куда вы собрались ехать?
      Она кокетливо наклонила голову, и поля шляпки отбросили на ее лицо густую тень. У Лукаса перехватило дыхание.
      – Я хочу вам кое-что показать, – прозвучал игривым тоном ее ответ.
      – Значит, вы не желаете следовать моему совету и держаться от меня подальше, – холодно заметил Лукас.
      – Сначала я действительно хотела принять ваш мудрый совет во внимание, но потом передумала.
      Мягкий овал ее лица, пухлые губы, вздымающаяся грудь сводили Лукаса с ума.
      – Вы шутите с огнем, – пробормотал он. – И можете пожалеть о своем решении.
      На губах Джесси появилась пленительная улыбка. Сердце Лукаса учащенно забилось.
      – Да, я знаю.

      Чайки кружились над морем, и их пронзительные крики смешивались с грохотом разбивавшихся о камни волн. Солнце ярко светило, слепя глаза. Пенистый прибой рокотал внизу под утесом, в трехстах футах от всадников.
      Лукас остановил коня на краю поросшего травой утеса и, прищурившись от сильно бившего в глаза солнца, взглянул на небольшую бухту, раскинувшуюся внизу под обрывом. Искрящиеся волны лениво накатывали на песок.
      Джесмонд Корбетт остановилась на своей вороной кобыле за спиной Лукаса.
      – Красиво, правда? – спросила она, глядя на простиравшиеся перед ними морские просторы.
      Одной рукой она придерживала свой цилиндр, который носила вместе с амазонкой. От мужского он отличался тем, что имел сзади вуаль, развевавшуюся на ветру за спиной всадницы. Ее новое платье для верховой езды, сшитое из черной шерсти, с широкими манжетами и двумя рядами медных пуговиц, походило на военный мундир. Из-под воротничка наружу выбивалось жабо кремового цвета.
      – Мы приехали сюда, чтобы любоваться красотами природы? – грубоватым тоном спросил Лукас и, спрыгнув на землю, поспешно подошел к Джесси, чтобы помочь ей спешиться.
      Джесси покачала головой, все еще придерживая шляпу. На вершине утеса дул порывистый ветер. Яркое солнце освещало прекрасные черты ее лица. У Лукаса перехватило дыхание. Джесси сегодня удивительно хороша.
      – Нет, мы еще не достигли цели нашего путешествия, – промолвила она. – То, что я хотела вам показать, находится у основания утеса.
      – Значит, нам предстоит еще спускаться вниз по крутому откосу?
      Он протянул к ней руки, и Джесси оперлась о его плечи. Лукас подхватил ее за талию, и девушка легко соскользнула вниз.
      – Надеюсь, вы сумеете спуститься с утеса, мистер Галлахер? Или вы боитесь высоты?
      В объятиях Лукаса она чувствовала себя счастливой. Лукас же понял, какой опасный момент он переживает. Ощущая в своих руках ее теплое женственное тело, манившее и сулившее наслаждение, трудно не наделать глупостей. Но он сумел преодолеть искушение.
      – Вы ищете неприятностей на свою голову, – проворчал он.
      – Возможно, вы правы.
      Лукаса пьянил нежный аромат, исходивший от ее кожи. Ветер пригибал траву на утесе и доносил запахи моря и сырого песка. Потемневшие глаза Джесси горели страстью. Но Лукас не мог позволить себе поцеловать ее – в любой момент их могли увидеть с дороги.
      Он выпустил ее из объятий и отступил на шаг. У него свело все тело судорогой от неутоленного желания. Дыхание стало хриплым и прерывистым. То, к чему стремилась Джесси, – полное безумие. И оно могло привести их к гибели. Но страсть сильнее воли. Лукас понимал, что рано или поздно она завладеет им. Его желание, такое неистовое, неудержимое как ветер и безграничное как море, грозило перейти все запретные границы.
 
      Они стали спускаться по узкой крутой тропе, ведущей к беспорядочному нагромождению скал и больших валунов, среди которых располагался небольшой участок берега, усыпанный галькой. Рокот волн здесь звучал более мощно. Уперев руки в бока и широко расставив ноги, Лукас взглянул вверх, на утес, с которого они только что спустились. Место, куда его привела Джесси, производило странное впечатление. Казалось, оно излучало энергию, но мрачные скалы и гул моря угнетающе воздействовали на человека, заставляя его почувствовать свою ничтожность перед лицом стихии.
      – Интересно, тропа, по которой мы спустились сюда, естественного происхождения или ее протоптали люди? – спросил Лукас, взглянув на Джесси.
      Она стояла, прислонившись спиной к нагретому солнцем валуну, и наблюдала за своим спутником. Ветер растрепал ее прическу, и на лицо упало несколько шелковистых локонов.
      – И то и другое, – ответила она. – Говорят, что когда-то аборигены почитали это место. Но никто не знает почему.
      – И вы тоже не догадываетесь?
      На губах Джесси заиграла загадочная улыбка, от которой Лукаса бросило в дрожь. Джесси многозначительно посмотрела на него. Ее поведение казалось ему многообещающим и потому пугающим. Лукас со страхом подумал, что может произойти дальше.
      – Следуйте за мной, – приказала она.
      И он повиновался. Они некоторое время двигались по узкому извилистому проходу между валунами и скалами и вскоре вышли к водопаду, с грохотом низвергавшемуся в каменную чашу. Ветер усилился, между камней бурлили пенистые водовороты.
      – Но как вы узнали о таком укромном, спрятанном между скалами месте? – спросил он.
      Держа в одной руке шлейф амазонки, Джесси другой опиралась о камни, осторожно продвигаясь вперед. Лукас подумал, что никогда не отважился бы в таком наряде лазить по скалам.
      – Водопад обнаружил мой брат Рид во время одной из наших прогулок в детстве. Мы часто бродили по побережью в поисках морских звезд. Мне кажется, что, кроме нас, никто не знает о его существовании.
      Лукас поскользнулся на мокром камне и чуть не упал. Водопад находился уже совсем близко, и холодные брызги падали на лицо. Щеки Джесси раскраснелись от ходьбы и свежего воздуха, она тяжело дышала, игравшая на губах радостная открытая улыбка смущала Лукаса.
      – Вы хотите убедить меня в том, что мне для счастья в жизни не хватало только одного – увидеть ваш водопад? – насмешливо спросил он.
      Джесси рассмеялась, ее голос звучал хрипловато. Их овевал теплый ветерок, похожий на волны таинственного океана.
      – Смотрите, что сейчас произойдет!
      Джесси повернулась лицом к каменной стене, с которой низвергался ревущий поток. В мареве серебряной водяной пыли солнечные лучи переливались всеми цветами радуги. Лукасу показалось, что Джесси хочет пройти через струи водопада, но потом он понял, что она зашла за его завесу. Как бы то ни было, но Джесси вдруг исчезла из виду, словно растворилась в воде.
      – Боже правый… – изумленно прошептал Лукас и последовал за ней.
      Прижавшись спиной к шершавой скале, он протиснулся между ней и падающим с высоты гремящим потоком, чувствуя, что его ноги скользят по влажному камню. Летом водопад не так опасен, как сейчас, весной, когда его питают ливневые дожди. Лукас втянул голову в плечи, когда его окатила струя воды, намочив рубашку и брюки, и сильнее вжался в каменную стену.
      Через несколько мгновений он оказался в неглубокой пещере и, подняв голову, удивленно огляделся вокруг. Здесь царила полутьма. Солнечный свет едва пробивался сквозь плотный поток водопада. По устилавшему пол белому песку и каменным стенам бегали аквамариновые, золотистые и перламутровые блики. Пещера полнилась грохотом разбивавшейся о камни воды и рокотом прибоя, бившего в утес. Здесь пахло морской солью и цветущими альпийскими лугами, тенистыми тропическими лесами и заросшими папоротником оврагами, аромат которых пропитал пресную свежую воду, падавшую со скалы. Сняв шляпу, Лукас вытер рукавом влажное лицо и услышал звонкий смех Джесси.
      – Вы промокли!
      Он опустил руку и увидел, что Джесси наблюдает за ним. На ее влажных щеках играл нежный румянец, глаза искрились смехом. Лиф ее платья и юбка вымокли.
      Кружевное жабо сбилось набок и потеряло свою форму. Но несмотря на свой небрежный, лишенный лоска вид, Джесси вызывала у Лукаса восхищение. Он усмехнулся.
      – Вы тоже промокли, – засмеялся он.
      Она тряхнула головой. Лукас видел, что влажные завитки волос прилипли к ее нежной шее.
      – Но не так сильно, как вы!
      – Потому что я выше и крупнее вас.
      Джесси сняла перчатки и вытерла лицо ладонью.
      – Водопад весной слишком бурный и многоводный, – объяснила она и огляделась кругом. – Я чувствую себя здесь как в волшебном мире.
      Лукас как завороженный смотрел на нее. Ее восторг, ее очарование пленяли его сердце. Давно уже жизнь не казалась ему столь прекрасной. Лукас забыл ее радости. Джесси медленно повернулась к нему, и Лукас залюбовался игрой бликов на ее влажном лице. Джесси казалась ему неземной красавицей, повелительницей зачарованного царства. Его решимость держать себя в руках и не поддаваться искушению начала постепенно таять. Разве мог он сопротивляться волшебному обаянию девушки?
      – Да, здесь очень красиво, – повторил он слова Джесси.
      Джесси взглянула ему прямо в глаза, и у Лукаса перехватило дыхание. Он понимал, о чем говорит ее румянец, полуопущенные ресницы и учащенное дыхание… Он догадывался, зачем она привела его сюда и чего так страстно хочет. Под влажной, прилипшей тканью ее платья вырисовывались груди с острыми сосками.
      Джесси быстро, решительным шагом подошла к нему, и Лукас положил ладонь на ее затылок. Его пальцы погрузились в спутанные влажные волосы девушки, выбившиеся из-под шляпки. Джесси нетерпеливым движением сняла с головы маленький цилиндр с кремовой вуалью и, бросив его на белый песок, положила руки на плечи Лукаса.
      Не в силах больше сопротивляться очарованию Джесси, он припал к ее пунцовым дрожащим губам.
      Их поцелуй был долгим и страстным. Охватившая Лукаса радость согрела его истерзанную многолетними страданиями душу. В голове у него мелькнула мысль, что он еще может остановиться, обуздать свое желание. Однако его физическое влечение к Джесси оказалось слишком сильным, безудержным. Он испытывал к ней вожделение, которое невозможно остановить. В его крови полыхал пожар страсти. Он хотел овладеть ею.
      Приглушенный стон вырвался из груди Лукаса. Губы Джесси разомкнулись под напором его страстного поцелуя, и их языки сплелись. Дыхание Джесси стало прерывистым и учащенным, возбуждение Лукаса передалось и ей. Она вытащила полы его рубашки из-за пояса брюк, и ее руки, проникнув под одежду, стали ласкать его обнаженное, покрытое шрамами тело. Почувствовав ее прикосновения, Лукас судорожно вздохнул от охватившего его восторга. Прервав поцелуй, он стал быстро расстегивать медные пуговицы ее амазонки, не сводя с Джесси пылкого взгляда.
      Распахнув лиф платья, он дотронулся до ее груди, прикрытой лишь тонкой тканью нижней сорочки.
      Глаза Джесси потемнели, словно море в штормовую погоду, она тяжело дышала. Прижавшись горячим лбом к ее лбу, он снял с нее лиф платья и, спустив украшенную вышивкой батистовую сорочку, обнажил грудь.
      Прекрасная высокая грудь девушки, нежная кожа которой выглядела прозрачной, вся в прожилках, для Лукаса стала драгоценным даром. Время для обоих как будто остановилось, они словно попали в заколдованный мир, где ревела вода, танцевали загадочные блики и пахло морем. Лукас ласкал ее обнаженную грудь, наслаждаясь мягкостью гладкой шелковистой кожи. Он целовал ее ключицы, ложбинку между грудей, и прикосновения его губ разжигали в ней огонь желания.
      – Лукас… – хрипловатым голосом прошептала Джесси, запрокинув голову, и имя Лукаса подхватило эхо.
      Лукас внезапно замер, прижавшись щекой к ее щеке и закрыв глаза. Некоторое время он стоял в оцепенении, а потом поднял голову и упер руки в каменную стену пещеры по обеим сторонам от Джесси. Их взгляды встретились. По выражению его глаз Джесси поняла, что он пытается обуздать свои чувства.
      – Нет, Лукас, не останавливайся! Не отказывайся от своих намерений! Я хочу тебя!
      Лукас покачал головой. Он так тяжело дышал, что едва мог говорить:
      – Ты не понимаешь, к чему может привести твое упорство. Нам надо вовремя остановиться. Знаешь, чем тебе грозит такая игра?
      По выражению ее томных глаз он понял, что она прекрасно знала, о чём идет речь. Знала и все уже решила! Лукас недоверчиво смотрел на нее, дрожа всем телом от еле сдерживаемой страсти. Ему хотелось раздеть ее, уложить на мягкий белый песок и овладеть ею. Он хотел навалиться на нее всем телом, почувствовать, как ее стройные ноги обвивают его бедра, а руки обнимают его плечи… Он хотел услышать рвущийся из ее груди крик наслаждения, когда он проникнет в ее лоно и они сольются в единое целое.
      Но беда заключалась в том, что Джесси никогда не сможет стать его женщиной, его законной женой. И их связь погубит и его и ее.
      Он с печальной улыбкой коснулся ее щеки и провел большим пальцем по пухлым губам. С тяжелым вздохом Лукас дотронулся губами до губ Джесси и отстранился.
      Лукас остановился у входа в пещеру. Его била мелкая дрожь, он горел желанием, которое не смел утолить. Россыпь брызг от водопада освежила его разгоряченное лицо. От оглушительного гула закладывало уши. Джесси и Лукас молчали, слушая рокот бурного потока, низвергавшегося с высоты, и собственное прерывистое дыхание.
      – А что, если именно этого я и хочу? – наконец спросила Джесси, не в силах больше молчать.
      Лукас бросил на нее взгляд через плечо. Прикрывая руками обнаженную грудь, Джесси в упор смотрела на него огромными, потемневшими от душевного волнения глазами. Ее лицо заливала бледность. Лукасу хотелось подойти к ней, заключить в объятия, утешить, но он не мог тронуться с места.
      – Ты же знаешь, кто я, – предупредил он, – и что для тебя означает эта связь.
      – Да, знаю. – Она улыбалась, но ее губы подозрительно дрожали. – Для меня твое положение ничего не значит.
      Лукас тяжело вздохнул.
      – У наших отношений нет будущего. Ты об этом подумала?
      – Я знаю.
      Она отвернулась. Джесси выглядела такой беззащитной и хрупкой, что у Лукаса сжалось сердце.
      – Я уже давно думала, как нам быть, – продолжала Джесси. – Но я ничего не могу поделать с собой. Мои чувства к тебе слишком сильны. И тебе не удастся остановить меня, что бы ты ни говорил…
      – Но, мисс Корбетт…
      – Не называй меня так! – Она взглянула на него, и Лукас увидел, как трепещут ее ноздри от негодования. – Неужели ты думаешь, что я развлекаюсь с тобой? Что хочу просто приятно провести время, а потом бросить тебя и забыть навсегда? Или, может, ты считаешь меня способной на предательство и ждешь какого-то подвоха? Думаешь, что я могу заставить тебя одного расплачиваться за наши отношения?
      – Нет, я знаю, что ты не способна на такое. – Он смахнул слезинку с ее щеки. – Но нам рано или поздно придется расплачиваться за все.
      В глазах Джесси затаилось выражение боли.
      – Я готова.
      – Но я не хочу, чтобы ты страдала!
      Джесси потупила взор, ее прекрасные глаза наполнились слезами. Тишину нарушали лишь рев водопада и морской прибой.
      – У тебя впереди целая жизнь, – наконец глухим голосом снова заговорил Лукас. – И я не могу погубить тебя, зная, что ты будешь потом сожалеть о содеянном.
      – Но я не желаю жить той жизнью, которая ожидает меня в будущем.
      Он посмотрел ей в глаза, и его поразило их выражение. Они излучали такую любовь и нежность, что у Лукаса перехватило дыхание. Он как будто тонул в глубине ее потемневших глаз. Из последних сил он взял себя в руки. «Джесси не знает, что я за человек, – внушал он себе, сопротивляясь своим чувствам. – Она не знает о том, что я задумал сделать».
      – Я конченый человек, – проговорил он глухим голосом. – Я, по существу, умер четыре года назад. Не надо приближаться ко мне, ты можешь тоже погибнуть.
      – Слишком поздно. Неужели ты не понимаешь?
      – Нет, еще не поздно. Мы еще не успели зайти слишком далеко.
      Впрочем, Лукас сам не верил в то, что говорил. В душе он понимал, что для них обоих назад дороги нет.
 
      Сев на лошадей, всадники направились вдоль побережья. Лукас не совсем понимал, куда именно они едут. Но через некоторое время впереди замаячили развалины усадьбы Граймза, и он узнал местность.
      – Зачем мы приехали сюда? – спросил он, натянув поводья.
      – В тот день, когда мы находились здесь, я потеряла где-то в саду золотой медальон. Он не представляет большой ценности, но дорог мне как память. Я ношу его с детства. Мы приехали, чтобы поискать его.
      Джесси направила свою вороную кобылу в глубь заросшего одичавшего сада. Лукас чертыхнулся про себя. Обернувшись в седле, он взглянул на заросли тростника в устье реки, где недавно спрятал лодку, а потом пришпорил коня и поехал вслед за Джесси.
      – Мы никогда не найдем ваш медальон, – раздраженно заявил он.
      – Но мы можем хотя бы сделать попытку отыскать его. Джесси спрыгнула на землю, не дожидаясь, когда Лукас поможет ей спешиться. Лукас, поколебавшись, последовал ее примеру.
      – Нет, по-видимому, вы потеряли медальон не здесь, – произнес он после долгих поисков, когда они уже обшарили высокую траву и кустарник.
      Усадьба, где разыгралась трагедия, производила гнетущее впечатление, несмотря на яркое солнце. Внезапно Джесси выпрямилась и повернулась в сторону устья реки. У Лукаса упало сердце от дурного предчувствия.
      – Пойдемте вон к тем зарослям тростника, – предложила она. – Мне кажется, что я потеряла медальон именно там.
      – Вы могли потерять его где угодно.
      Однако Джесси, не дослушав, зашагала к тихой речной заводи.
      – В чем дело?! – крикнула она обернувшись и заметив, что Лукас застыл в нерешительности. – Вы боитесь призраков?
      Джесси звонко рассмеялась. Лукас двинулся за ней.
      – К черту призраков и привидения! Я беспокоюсь за ваше здоровье. Вы промокли под брызгами водопада и теперь можете простудиться. С моря дует прохладный ветер.
      – Не беспокойтесь! На мне несколько слоев одежды – шерсть, батист, китовый ус. Тело леди хорошо защищено от опасных воздействий окружающей среды, – улыбнулась она и вдруг остановилась как вкопанная, громко ахнув.
      Джесси обладала отличным зрением и в зарослях тростника заметила спрятанную Лукасом лодку. Он старательно замаскировал ее, но Джесси слишком близко подошла к тайнику. Лукасу не хватило времени закончить ремонт, но часть работы он уже успел сделать, имея необходимые инструменты и материалы в усадьбе, поскольку помогал Беатрис в саду. На корпусе лодки хорошо виднелись новые вставки из некрашеной светлой древесины, и Джесси не могла не обратить на них внимания.
      Ее потрясло увиденное. Несколько минут она молчала, судорожно вцепившись в ветку росшего над заводью дерева. Ее пальцы побелели от напряжения.
      – Вот почему вы не хотели, чтобы я шла сюда, – наконец сообразила она. – Вы собираетесь бежать.
      Она взглянула на него через плечо.
      – Признавайтесь!
      Он посмотрел в ее синие глаза, и его сердце защемило от боли.
      – Да, вы правы.

      – Когда вы планируете совершить побег? – спросила Джесси, стараясь не смотреть на Лукаса. Они сидели на солнцепеке на дощатом настиле старой пристани. – Вы уже назначили дату?
      – Да, ночью в следующее полнолуние.
      Джесси внимательно взглянула на него. Лукас сидел, прислонившись спиной к темному полусгнившему столбу навеса, положив руку на согнутую в колене ногу.
      – Но ведь вы не один готовитесь к побегу, не так ли? Вам потребуется как минимум шесть гребцов, для того чтобы передвигаться на такой лодке.
      – Вы правы. – Лукас с вызовом посмотрел на Джесси. – Признайтесь, мисс Корбетт, вы собираетесь донести на нас?
      Начался прилив, и вода теперь плескалась у самого настила пристани. Вдалеке над бухтой с пронзительными криками носились чайки. Ветер трепал темные волосы Лукаса, достигавшие плеч. Джесси вдруг охватил страх. Ей хотелось обнять Лукаса и прижать к своей груди.
      – Если вас схватят, то могут убить или сослать на острова, где установлены еще более жестокие порядки.
      – Я уже говорил, что не боюсь смерти. Я умер четыре года назад.
      У Джесси сжалось сердце. Ей хотелось многое сказать Лукасу, но она не могла говорить и отвернулась, чтобы он не заметил навернувшихся на глаза слез.
      – Для нас обоих будет лучше, если я исчезну из вашей жизни, – сказал он.
      Джесси знала, что он прав, но ничего не могла поделать со своими чувствами. Ее охватило отчаяние. Доводы разума и эмоции боролись в ее душе.
      Она знала, что Лукас никогда не станет ее мужем, что рано или поздно им придется разлучиться. Но вынесет ли она разлуку? Теперь, глядя на Лукаса, Джесси сомневалась в том, что у нее хватит сил расстаться с ним. Жизнь без него казалась пустой и ненужной. С тех пор как Джесси впервые увидела работавшего в карьере Лукаса, у нее нет дороги назад, в беззаботное прошлое.
      – Я могу помочь вам, – промолвила Джесси, глядя вдаль, – снабдить одеждой и съестными припасами.
      – Нет. Если нас поймают, то вас заподозрят в пособничестве.
      – И все же я готова рискнуть.
      – А я – нет. Я не желаю подвергать риску ваше благополучие. Мне не нужны ваши жертвы.
      Джесси старательно прятала от него глаза, опасаясь, что он поймет по их выражению, какие чувства она сейчас испытывает. Но ее так и тянуло взглянуть на него. Джесси хотелось насмотреться на любимого, с которым ей предстояло вскоре расстаться.
      Не в силах больше противостоять искушению, она подняла голову и вгляделась в его черты. Ее восхищала линия его темных бровей, смуглый цвет кожи, высокие скулы, мужественный подбородок, искристые зеленые глаза. В ее крови с новой силой вспыхнул пожар страсти. Джесси всем сердцем любила этого человека и знала, что боль от разлуки с ним не пройдет никогда. Лукас догадывался, что творится у нее в душе. Он видел в глубине ее глаз всю боль ее души.
      – Любимая моя… – прошептал он и сжал ее руку. Их пальцы переплелись. Они еще долго сидели так в полной тишине, а потом встали и отравились в обратный путь.
 
      Джесси решила держаться на расстоянии от Лукаса и избегать встреч с ним. Она читала вслух Беатрис «Записки Пиквикского клуба» и много гуляла по парку в одиночестве. Вскоре она устроила пикник и пригласила Харрисона, Филиппу и Уоррика.
      Харрисон отвез их в своей коляске на высокий утес, с которого открывался красивый вид на скалистое побережье и море. Молодые люди расстелили на траве скатерть и позавтракали. Они пили шампанское из хрустальных бокалов и ели сандвичи, разложенные на фарфоровых тарелках с золотой каймой. После завтрака Харрисон взял Джесси за руку и они прогулялись по окрестностям. Ароматный весенний ветерок развевал голубые ленты шляпы и подол белого муслинового платья Джесси. «О, как бы мне хотелось видеть в Харрисоне друга. Только друга!» – думала Джесси. Но, к сожалению, он больше, чем просто старый друг. Он ее будущий муж.
      Она чувствовала себя несчастной от того, что шла сейчас, держась за руки, с человеком, которого не любила, но за которого вынуждена выйти замуж. Окружавший их пейзаж, сама природа напоминали ей другого мужчину. Крик кружившихся над водой чаек, немолчный прибой моря, суровые скалы побережья заставляли вспоминать Лукаса Галлахера. Нет, она не испытывала угрызений совести, что полюбила его. И все же она чувствовала свою вину перед Харрисоном.
      Джесси взглянула на жениха. Его лицо разрумянилось от свежего ветра, глаза блестели. Он выглядел моложе своих лет и напоминал того мальчишку, которого Джесси знала в детстве. Временами она испытывала к нему чувство искренней и глубокой приязни. В такие минуты Джесси думала, что, несмотря на то что ее сердце принадлежит другому, она сможет счастливо жить в браке с Харрисоном. Он не предъявлял к ней слишком жестких требований и хотел, в сущности, обычных вещей – соблюдения правил приличия, принятых в обществе, создания уюта в доме и детей. Он не ждал от нее страстной неистовой любви, ему вполне достаточно хорошего ровного отношения.
      Перед мысленным взором Джесси вновь возник образ ее возлюбленного, с которым ей предстояло вскоре навсегда расстаться. Мысль о разлуке причиняла ей невыносимую боль. И все же Джесси знала, что ей придется смириться с неизбежным, потому что у нее нет другого выхода. Вскоре Лукас Галлахер навсегда уйдет из ее жизни, и она будет до конца своих дней таить в своем сердце любовь к нему.
      – Ты помнишь тот пикник, который мы устроили здесь однажды на святки? – с улыбкой спросил Харрисон, и в его глазах зажглись озорные искорки. – Мне было четырнадцать, а тебе десять лет, и кто-то подарил тебе на Рождество огромного бумажного змея.
      Джесси засмеялась, вспомнив тот день, и взяла Харрисона под руку.
      – Да, змей оказался таким огромным, что, пожалуй, мог бы поднять меня в воздух, оторвать от земли. Я хотела запустить его, сбежав вниз по холму, но ты все время отговаривал меня.
      – Однако мои уговоры ни к чему не привели. Ты все же запустила его. – Харрисон остановился и взял руку Джесси в свои ладони. – В тот день я понял, что люблю тебя и что я – счастливейший из смертных, потому что ты предназначена мне в жены.
      Джесси бросила на жениха испытующий взгляд.
      – А что, если бы ты так и не влюбился в меня, Харрисон? Женился бы ты тогда на мне?
      Харрисон засмеялся, но Джесси почувствовала, что он сильно нервничает.
      – Что за странные вопросы, Джесмонд? Ты же знаешь, что я человек долга.
      Человек долга! В них с детства воспитывали чувство ответственности перед семьей, страной, королевой, Господом Богом…
      – Но неужели ты женился бы на мне, даже если бы не испытывал симпатии?
      – Конечно, женился бы. Но тогда я чувствовал бы себя самым несчастным человеком в мире. Давай прекратим нелепый разговор, Джесмонд…
      Она понимала, что ведет себя не лучшим образом, но ничего не могла с собой поделать.
      – А что бы ты сделал, если бы влюбился в каторжанку?
      – О Боже… – Харрисона потрясли слова Джесси. – Но я никогда не влюбился бы в подобную женщину…
      Джесси остановилась и взглянула Харрисону в лицо.
      – А если бы такой каторжанкой оказалась я? Он покачал головой:
      – Нет, невозможно!
      – Но почему? Ведь меня могли бы осудить по ложному обвинению или я могла стать жертвой обстоятельств.
      – Не имеет значения. Я все равно не смог бы влюбиться в каторжанку, кем бы она ни была.
      Харрисон старался говорить шутливым тоном, но Джесси видела, что ее вопросы раздражают его.
      У нее появилась тяжесть на сердце. Джесси едва сдерживала слезы. Харрисон считал, что любит ее, но теперь она убедилась, что он обманывает себя. Возможно, он просто испытывал к ней физическое влечение, но внутренний мир Джесси ему чужд. Если она станет его женой, он непременно потребует, чтобы она изменилась и стала другой. Теперь Джесси не сомневалась, что ей предстоит стать девушкой его мечты, а настоящая Джесси Корбетт перестанет существовать.
      Она раньше винила себя в том, что Харрисон так и не разглядел ее истинную натуру, не понял, кто она на самом деле. Хотя сама она прекрасно изучила его за годы общения. Мир, в котором они жили, не располагал к честности и открытости. Грубая ложь и прямое надувательство, конечно же, не приветствовались и даже вслух осуждались, однако неискренность и фальшь в отношениях поощрялись, поскольку на них зиждились правила хорошего тона, принятые в светском обществе. Джесси порой не верилось, что они с Харрисоном выросли вместе. Ей казалось, что она знает его меньше, чем Галлахера, с которым была знакома всего лишь около месяца. Ей предстояло жить бок о бок с Харрисоном и не знать, что творится у него в душе. Нет, они никогда не станут близкими людьми!
      – Да, действительно, ты никогда не смог бы полюбить каторжанку, – тихо пролепетала Джесси. Она хотела идти дальше, но Харрисон остановил ее, сжав в ладонях обе ее руки.
      – Дорогая моя, – сказал он. В его голосе, несмотря на ласковые слова, слышалось раздражение. – Мы должны серьезно поговорить. Я понимаю, что ты совсем недавно вернулась домой, и не могу давить на тебя, но… – На его лице вновь появилась мальчишеская улыбка, напоминавшая Джесси прежнего Харрисона, которого она знала в детстве. – Одним словом, нам пора назначить дату свадьбы. Через несколько дней я еду в Хобарт и вернусь к концу ноября. Давай сыграем свадьбу в первую субботу декабря, ты согласна?
      По его тону Джесси поняла, что он ждет от нее положительного ответа. Она судорожно вздохнула. Ей вдруг показалось, что ее бросили в холодные штормовые воды Бухты кораблекрушений и ее несет на скалы. Жизнь, которая ожидала ее с Харрисоном, она считала страшнее смерти.
      – Боюсь, мне не хватит времени на подготовку, – пробормотала она, чувствуя себя глубоко несчастной.
      Харрисон снисходительно улыбнулся.
      – Ты недооцениваешь свою мать, она очень энергичный человек. Кроме того, миссис Корбетт, по ее словам, готовится к свадьбе уже два года. Она утверждает, что ей вполне достаточно времени на подготовку церемонии и приема гостей.
      Джесси посмотрела на свои руки в синих перчатках, которые сжимал Харрисон. Его руки облегали черные перчатки. Она припомнила загорелые, загрубевшие от работы, покрытые шрамами руки Лукаса Галлахера. Скоро он совершит побег, и в декабре его уже не будет в усадьбе.
      – Значит, ты говорил с моей матерью?
      – Да.
      Джесси неприятно поразило, что Харрисон сначала поговорил о свадьбе с ее матерью, а потом уже с ней. Впрочем, они с Беатрис обсуждали, наверное, тему свадьбы в течение нескольких лет.
      – Джесмонд… – тихо прошептал Харрисон.
      Она подняла глаза и увидела, что он смотрит на нее со сдержанной страстью и нежностью. Джесси понимала, что означает его взгляд, и замерла, ожидая, что Харрисон сейчас поцелует ее. Он припал к губам девушки, все еще сжимая ее руки в своих ладонях. Поцелуй не вызвал у Джесси трепета. Губы Харрисона показались ей сухими и холодными. Джесси поняла, что его ласки никогда не смогут разжечь пожар в ее крови.
      Джесси спрашивала себя, что, если бы она не встретила строптивого ирландца с мятежной душой? Если бы не отдала ему свое сердце? Если бы не полюбила его? Смогла бы она тогда выйти замуж за Харрисона и избавилась бы от щемящего чувства одиночества и отчаяния?
      Она почувствовала, как Харрисон до боли судорожно сжал в ладонях ее руки. Его дыхание участилось, а поцелуй стал более глубоким и страстным. Джесси испугалась. Но прежде чем она успела оттолкнуть его, он прервал поцелуй и отвернулся. Достав дрожащей рукой из кармана белый носовой платок, он промокнул губы. Порывистый ветер доносил до них запахи трав и моря. В зарослях акации пел дрозд. Харрисон не проронил ни слова, и Джесси поняла, что он сам обескуражен силой собственной страсти.
      Джесси видела, как он пытается взять себя в руки, и почувствовала разочарование. Харрисон говорил, что любит ее, но его почему-то не смущало, что она никогда не признавалась ему в любви. Они с детства дружили, и Харрисон знал, что Джесси ценит его и испытывает к нему привязанность. Должно быть, он полагал, что этого достаточно для того, чтобы Джесси стала его женой. В их кругу считалось, что хорошо воспитанная женщина не должна испытывать сильных чувств. Харрисон, наверное, пришел бы в ужас, если бы узнал, что Джесси способна чувствовать неистовую страсть и сгорать от желания физической близости с мужчиной.
      Джесси понимала, что в браке ей придется скрывать свой темперамент и подавлять свою природу, попросту – притворяться. И придет время, когда она перестанет быть самой собой.

      Уоррик в небрежной позе лежал на траве, положив ногу на ногу. Ворот его рубашки расстегнулся, шляпа съехала на лоб, однако она не прикрывала глаз, и взгляд Уоррика витал в сверкавших на солнце волнах моря. На горизонте маячили белые паруса какого-то судна.
      – Почему ты больше не выходишь в море? – спросила мисс Филиппа Тейт таким спокойным тоном, как будто интересовалась, не желает ли он еще чашечку чаю.
      Повернув голову, Уоррик взглянул на нее. Она сидела на коврике, аккуратно расправив отделанную кружевами и украшенную вышивкой широкую юбку платья. В руках Филиппа держала один из своих многочисленных зонтиков, защищая нежную кожу лица от знойного солнца.
      – Вы задаете дерзкие вопросы, мисс Тейт, что непозволительно в хорошем обществе, – насмешливо произнес он.
      Филиппа откинула за спину зонтик, и Уоррик увидел, что в ее глазах горят озорные искорки.
      – Не тебе говорить о правилах хорошего тона, Уоррик. Ты постоянно критикуешь светское общество.
      – Ты прекрасно знаешь, почему я больше не выхожу в море, – проворчал он.
      Однако раздражение, прозвучавшее в его голосе, казалось, не произвело на Филиппу никакого впечатления.
      – И все же, думаю, тебе лучше выходить в море. Твоя душа требует морских бурь, она рвется на простор.
      – Да что, черт возьми, ты знаешь о моей душе!
      Филиппа улыбнулась и начала вращать зонтик. Уоррик, бросив на нее сердитый взгляд, сел.
      – А ты знаешь, что будет с моей матерью, если я снова выйду в море?
      Филиппа пристально посмотрела на него. Взгляд ее серьезных, всепонимающих карих глаз всегда пугал его.
      – Но ведь твои поступки часто расстраивают твою мать. Тебе не привыкать! Так почему ты не хочешь снова выйти под парусом в море?
      Уоррик взглянул на морские просторы. Тоска по морю давно терзала его душу.
      – Неужели ты мазохист и тебе нравится мучить себя? В таком случае, может, ты наденешь власяницу и займешься самобичеванием? Очень эффективные средства, помогающие избавиться от иллюзии вины!
      Уоррик бросил на Филиппу удивленный взгляд.
      – От иллюзии?
      – Да, именно от иллюзии.
      Уоррик смотрел и не узнавал свою подругу детства.
      – Не понимаю, почему тебя все считают кроткой и добродетельной?
      – Потому что я такая и есть на самом деле.
      – Но со мной ты ведешь себя иначе.
      – Потому что я беспокоюсь за тебя. Ты всегда считался независимым и дерзким. Раньше в тебе горел огонек задора, а теперь он погас. Меня пугает такое положение дел.
      Если бы кто-нибудь другой сказал ему такие слова, Уоррик рассердился бы. Но они с Филиппой – старые друзья, и он понимал, что она права.
      Он взял ее руку в свои ладони и почувствовал, как ее пальцы затрепетали от его прикосновений.
      – А ты знаешь, что я всегда завидовал тебе?
      – Мне? Ты завидовал мне? – Филиппа рассмеялась, и на ее щеках выступил румянец от смущения. – Но почему? Объясни!
      Филиппа выглядела необыкновенно красивой, и Уоррик залюбовался ею.
      – Ты прекрасно вписываешься в окружающий мир и чувствуешь себя в нем совершенно комфортно. Ты спокойна и безмятежна, потому что тебя все в нем устраивает.
      – Я знаю, что ты хочешь сказать, Уоррик. Ты упрекаешь меня в том, что мне не хватает отваги и воображения.
      Он улыбнулся.
      – Скажи, у тебя есть сокровенная мечта? – спросил он.
      Странное выражение промелькнуло в глазах Филиппы.
      – Я хотела бы отправиться с тобой в кругосветное плавание, – тихо поведала она.
      Улыбка сошла с лица Уоррика.
      – Нет, Филиппа, у меня не хватит смелости и мужества, чтобы выйти в море, – грустно промолвил он, погладив ее по щеке.
 
      На звездном темно-синем ночном небе сияла луна. Ее очертания еще не приняли форму круга, но полнолуние вот-вот наступит.
      Джесси стояла у дверей своей спальни, выходивших на открытую террасу, и смотрела на погруженный во мрак парк. За ним на хозяйственном дворе стояли бараки каторжников, где в одном из темных помещений заперт Лукас Галлахер. Но еще тяжелее сознавать, что скоро он навсегда исчезнет из ее жизни. Ее любовь – запретный плод, и Джесси не надеялась на счастливый финал. Ей никогда не суждено принадлежать Лукасу вне зависимости от того, убежит он из усадьбы или останется здесь. Джесси хорошо знала своего любимого и понимала, что он никогда не смирится с полной унижения жизнью каторжника. Ему необходимо бежать. Но мысль о смертельной опасности, которая грозит Лукасу во время побега, не давала Джесси покоя.
      В последнее время она находилась в подавленном настроении. Страх за Лукаса и боязнь потерять его навсегда тяготили ее душу. А еще ее мучило чувство вины перед Харрисоном. Через несколько дней она должна отправиться вместе с Филиппой в Блэкхейвен-Бей проводить своего жениха. Харрисон плыл морем в Хобарт. А вскоре после его возвращения должна состояться их свадьба.
      Порой Джесси думала, что совершает страшную ошибку, выходя замуж за Харрисона, в то время как ее сердце принадлежит другому. Должна ли она скрывать правду от человека, который вскоре станет ее мужем? Может, после возвращения Харрисона из Хобарта ей следует сказать ему, что она любила другого мужчину? Джесси не собиралась называть его имени и рассказывать о подробностях своего романа, но считала необходимым открыть душу жениху.
      Харрисон не заслужил, чтобы его обманывали, он должен знать все о Джесси, прежде чем жениться на ней. Во всяком случае, так считала сама Джесси. Но она решила повременить со своим признанием.
 
      Город Блэкхейвен-Бей растянулся на полмили вдоль покрытого галькой побережья. Застроенный милыми двухэтажными зданиями в стиле эпохи короля Георга, город радовал глаз аккуратно побеленными деревянными фасадами. За домами вставали зеленые холмы, а на горизонте виднелись поросшие тропическими лесами горы. Город вырос вокруг порта, куда заходили китобойные суда. А затем колонисты заселили плодородные долины, в которых возникли имения и усадьбы. Весной в гавани стояло много китобойных судов, а когда менялся ветер, жители города задыхались от вони, доносившейся с китобойного завода, расположенного к югу от Блэкхейвен-Бей. Джесси всегда казалось, что красивый живописный город омрачен гибелью многочисленных китов, души которых как будто наводняют его. Она как-то высказала свои мысли вслух, но Харрисон посчитал их нелепыми и даже богохульными.
      Дул свежий, пропахший морем северо-восточный ветер. Джесси чувствовала тяжесть на сердце. Ей казалось, что ее снова обступили души погибших китов.
      – Сегодня прекрасная погода, тебе повезло, – обратилась к брату Филиппа. – В такую погоду приятно выходить в море.
      Все трое прогуливались вдоль пристани, дожидаясь времени прилива. На сверкавших от солнца волнах покачивались китобойные суда, стоявшие в порту на якоре рядом с фрегатом капитана Бойда и кечем, на котором должен плыть в Хобарт Харрисон.
      – Мне бы очень хотелось, чтобы ты приехала ко мне в Хобарт, – улыбнулся Харрисон сестре. – Ты могла бы сесть на кеч, который зайдет в Хобарт в конце недели.
      Филиппа взглянула на него из-под зонтика, отбрасывавшего на ее лицо ажурную тень.
      – Нет, я не смогу приехать к тебе. Ведь кто-то же должен помочь Джесси готовиться к свадьбе! – воскликнула она.
      Харрисон поцеловал руку невесты.
      – Надеюсь, ты не сердишься, что я надолго уезжаю?
      – Нет, не сержусь, – ответила Джесси. Она в душе радовалась отъезду Харрисона. По крайней мере он не будет смущать ее своим присутствием в дни подготовки к свадьбе. Кроме того, Джесси хотелось остаться одной еще и потому, что приближалось время разлуки с Лукасом.
      – Сегодня утром я разговаривал с капитаном Бойдом, – уведомил Харрисон, когда они снова двинулись вдоль пристани. – Он сообщил мне, что группа каторжников, работающих в вашем имении, планирует совершить побег. У капитана есть сведения, что они уже раздобыли лодку и прячут ее где-то неподалеку. Они хотят добраться на ней до китобойного судна, стоящего у одного из островов. Капитан сообщил обо всем Уоррику, но… К сожалению, пока не удалось узнать, где именно спрятана лодка. Что же касается имен каторжников, замысливших побег, то их назвал ваш кузнец. Думаю, что преступников следует жестоко наказать, чтобы другим неповадно было. Нечего с ними нянчиться! Надо положить конец их дерзким планам, иначе они могут привести к… – Харрисон осекся, взглянув на побледневшее лицо Джесси. Она споткнулась на ровном месте и вцепилась в его руку, чтобы удержать равновесие. – Что с тобой, Джесмонд? Тебе нехорошо?
      Джесси почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
      – Все нормально, – поспешно успокоила она его. – А капитан Бойд сказал, когда именно каторжники планируют совершить побег?
      – В первую ночь полнолуния. Но тебе не о чем беспокоиться, дорогая. Фрегат «Отпор» будет патрулировать побережье к северу отсюда. И если ваши люди все же отважатся бежать, их непременно поймают.
 
      Джесси торопливо вошла в помещение, где Лукас чистил седло.
      – Мисс Корбетт? – растягивая слова, промолвил Лукас, продолжая тереть седло намыленной щеткой. Он бросил на нее равнодушный взгляд, хотя при виде ее у него перехватило дыхание.
      Со дня их последней поездки на побережье Лукас лишь издали видел Джесси, которая явно его избегала. Теперь она редко ездила верхом, а если и отправлялась на такие прогулки, то лишь в сопровождении брата или Харрисона Тейта.
      Но вот она сама явилась на хозяйственный двор. Ее сияющие глаза и роскошные золотистые волосы сводили Лукаса с ума.
      – Я только что приехала из Блэкхейвен-Бей. – Джесси близко подошла к Лукасу. Ее юбка из бордового атласа колыхалась, громко шурша, грудь взволнованно вздымалась. Джесси учащенно дышала, словно бежала, торопясь увидеть его. Остановившись, Джесси продолжала: – Капитан Бойд… с военного фрегата… все знает…
      Лукас сразу же понял, о чем идет речь. Отложив щетку в сторону, он медленно подошел к окну с пыльным стеклом и выглянул во двор. Там было безлюдно.
      – Вы уверены? – спросил он, стараясь не выдать охватившего его отчаяния.
      В тесном помещении с низким потолком стояла духота.
      – Им известно о лодке, но они не знают, где вы ее прячете. Они в курсе всех ваших планов, им известна дата побега и ваш маршрут.
      Обернувшись, Лукас внимательно посмотрел на Джесси.
      – Как вы думаете, кто мог донести на нас?
      Она пожала плечами.
      – Помню, Харрисон что-то говорил про какого-то кузнеца…
      – Джон Пайк… – пробормотал Лукас. Прислонившись к побеленной стене комнаты и скрестив на груди руки, он с задумчивым видом уставился на выложенный кирпичом пол. Джесси догадалась, о чем он сейчас думает, и у нее перехватило дыхание.
      – Нет, ради Бога, нет… – прошептала она умоляющим тоном. – Вам нельзя сейчас бежать, вы еще не готовы…
      Лукас поднял голову.
      – Теперь наступил наш единственный шанс. Мы не будем дожидаться наступления полнолуния и бежим сейчас. Кроме того, мы изменим маршрут и направимся не на север, а на юг.
      Кровь отлила от лица Джесси.
      – Нет. Все слишком опасно.
      – Побег – всегда рискованное дело.
      – Но можно поступить по-другому. Можно подождать несколько месяцев, затаиться, а когда подозрения развеются, бежать.
      – Невозможно. Власти знают, что у нас есть лодка, и будут искать ее. Рано или поздно ее найдут, и тогда наши планы окончательно сорвутся. Нет, бежать надо прямо сейчас.
      – О Боже…
      Джесси закрыла лицо руками. Они долго молчали. С улицы доносились голоса и крики кукабурры. В комнате пахло кожей, мылом и сырым кирпичом.
      – Я убеждаю себя в том, что нам надо расстаться, – снова заговорила Джесси. – То, что ты бежишь с каторги, – хорошо, хотя я боюсь за тебя. Но при нынешних обстоятельствах совершать побег слишком опасно. Если ты решишься на такой риск, не говори мне ни о чем. Мне лучше не знать о том, что твоя жизнь находится под угрозой.
      Лукас подошел к Джесси. Он хотел обнять девушку, но не осмелился.
      – Я слышал, что уже назначена дата вашей свадьбы. Она состоится в первую субботу декабря.
      Джесси подняла голову и взглянула на Лукаса.
      – Да.
      – Не выходите за него.
      Ему так хотелось обнять ее, прикоснуться к ней, погладить ее по щеке. Выражение лица Джесси выдавало чувства, которые обуревали ее.
      – Не выходите за него, – повторил Лукас, сжав кулаки. – Тейт не сумеет сделать вас счастливой. Он попытается изменить вашу натуру и в конце концов погубит.
      Он видел, что Джесси охвачена волнением.
      – Я обречена на такую участь, – ответила она.
      Джесси хотела еще что-то сказать, но передумала и, резко повернувшись, вышла из помещения.
      – Нет! – в отчаянии воскликнул Лукас, хотя она уже не могла его слышать. – Нет, ты создана для счастья!

      – Ты говорил с О'Лири? – спросил Лис, ставя большое цинковое ведро для полива под струю декоративного фонтана, расположенного в центре розария.
      – Да, – ответил Лукас, щурясь от яркого послеполуденного солнца. – Он предложил бежать немедленно, сегодня же ночью.
      – Не нравятся мне твои новости, – проворчал Лис, поднимая наполненное ведро, – но я согласен, что надо бежать сегодня. А как остальные?
      Они медленно двинулись вдоль рядов цветущих роз, которые Лис старательно поливал из ведра.
      – Думаю, нам не стоит никому больше говорить о времени побега, – сообщил Лукас. – Остальным мы скажем, что бежим, только после того, как все будет готово. Один из наших приятелей, возможно, рассказал о наших планах Джону Пайку. Нам нельзя рисковать.
      Лис ухмыльнулся.
      – Давай расправимся с негодяем, – предложил он.
      – Нет, если мы убьем кузнеца, то осложним свое положение. Зачем?
      Лис на минуту задумался.
      – Ты все еще сомневаешься в том, что нам не следует откладывать побег? – спросил он.
      – Признаться, да.
      – Но ведь у нас нет другого выхода. Если мы не начнем немедленно осуществлять свои планы, власти найдут лодку.
      Лукас пожал плечами:
      – Ну и что? Мы раздобудем новую.
      – Но ее ведь не так просто найти!
      – Я думаю, что жизнь стоит больше, чем какая-то лодка.
      Лис сплюнул на землю.
      – Не всякая жизнь имеет большую ценность, приятель. Раньше Лукас согласился бы с ним. Но теперь… он думал иначе. Для него составляло счастье любоваться Джесмонд Корбетт, когда она смеялась, и замирать от нежности к ней, когда она касалась его щеки; он испытывал наслаждение, когда вдыхал исходивший от ее золотистых волос свежий аромат. Лукас понял, что в последнее время жизнь приобрела для него смысл и несомненную ценность.
      – Нам нужна лодка для того, чтобы добраться до одного из китобойных судов, ведущих неподалеку свой промысел, – объяснил Лукас. – Но теперь мы отправимся на юг. Боюсь, что мы просто заблудимся в необитаемой части острова. Кстати, мы могли бы бежать в горы, как делают многие глупцы, – верный путь, ведущий к гибели.
      Лис с яростью выплеснул остатки воды из ведра под розовый куст. В воздухе стоял запах влажной земли.
      – Да, горы – верная гибель, – подтвердил он, когда они снова направились к фонтану. – Там нас выследят с собаками и поймают. Бежать на лодке – более надежное дело.
      – Ненамного.
      Лис подставил ведро под струю воды.
      – Черт подери! Идея бежать сегодня ночью принадлежит тебе. Почему теперь ты отказываешься от нее?
      – Я изменил свое мнение, после того как обдумал все «за» и «против». – Лукас взглянул на террасу господского дома, где мелькнула чья-то тень.
      Лис проследил за его взглядом и увидел подошедшую к перилам Джесмонд Корбетт. Она посмотрела на них и тут же перевела взгляд на далекие горы, как будто слышала их разговор и знала об их планах.
      – А может быть, все дело в том, что ты не хочешь покидать усадьбу? – спросил Лис, кивнув в сторону террасы, на которой стояла девушка.
      – Какой смысл мне оставаться здесь?
      – Если ты останешься, у тебя будет по крайней мере возможность видеть ее хотя бы издалека.
      Лукас тяжело вздохнул, от сильного аромата роз у него кружилась голова.
      – Для меня это было бы мучительно, – признался он.
 
      Джесси пила чай с матерью в гостиной, когда до ее слуха донеслись возбужденные мужские голоса. Она тут же вскочила на ноги с сильно бьющимся сердцем, пролив чай на стол и чуть не опрокинув свой стул.
      – В чем дело, Джесмонд? – с негодованием спросила Беатрис, но девушка уже выбежала за дверь.
      Подхватив юбку, она миновала тенистый сад и оказалась на хозяйственном дворе. Закатное солнце ласкало ее непокрытую голову, дул теплый вечерний ветерок. Она увидела толпу рабочих, окруживших кузницу. По плотно утрамбованной земле двора бегали люди.
      Заметив помощника конюха, юного Чарли, Джесси схватила его за плечо. Мальчик вздрогнул от неожиданности и резко повернулся.
      – Что случилось? – спросила Джесси, тяжело дыша.
      – Кто-то расправился с негодяем кузнецом, – ответил мальчик. В его прищуренных, почти лишенных ресниц глазах горел мстительный огонек, веснушчатое лицо покрывала бледность.
      – Что?! А ну пропустите меня! – воскликнула Джесси и стала пробираться сквозь толпу.
      Но тут ее остановил подоспевший Уоррик.
      – Тебе не следует смотреть на убитого, Джесс, – предостерег он ее, сжав руку.
      Он увлек ее за собой, но Джесси все же успела бросить взгляд в кузницу и увидела лежавшего на полу, на груде подков, в неловкой позе человека с размозженной головой. Зрелище отвратительное.
      – О Боже… – Она закрыла рот рукой, почувствовав приступ тошноты. – Кто он?
      – Его звали Джон Пайк, – ответил Уоррик. – Сегодня сбежали шестеро каторжников. Кузнец, должно быть, пытался помешать им.
      И тут Джесси услышала набат колокола, подающего сигнал тревоги.
 
      Лукас стоял на полусгнившем настиле старой пристани, скрестив руки на груди, и, прищурившись, смотрел на заходящее солнце. Вечерело, сумерки постепенно сгущались. Темнота для беглецов и спасительна, и опасна. Они могли проскользнуть мимо Блэкхейвен-Бей только под ее покровом, в то же время она являлась врагом беглых каторжников, так как неопытные гребцы могли впотьмах напороться на рифы.
      Серый мерин, отгоняя мух, зашевелился, и скрип кожаного седла привлек внимание Лукаса. Он приехал сюда один, чтобы погрузить те немногие съестные припасы, которые удалось раздобыть беглецам, и спустить лодку на воду. Приятели Лукаса добирались сюда пешком, обходя дороги. По расчетам Лукаса, они должны скоро появиться здесь.
      Лукас подошел к мерину и потрепал его по теплой холке.
      – Все будет хорошо, приятель. Ступай себе с Богом, тебя скоро найдут и вернут в родное стойло.
      Но конь не хотел уходить. Он фыркал и торкался теплым носом в плечо Лукаса.
      Лукас взобрался на пригорок, расположенный в саду сожженной усадьбы Граймза, и посмотрел на вьющуюся среди зарослей кустарника тропу, по которой должны прийти его товарищи. Его терзали недобрые предчувствия. Тяжелая атмосфера усадьбы давила на него, и по спине Лукаса забегали мурашки. Он вдруг вспомнил девушку, которая когда-то жила в доме, и молодого каторжника, который любил ее и погиб из-за нее. Лукас вдохнул полной грудью пропитанный запахом водорослей и тины воздух и прислушался к шуршанию тростника. Трагедия в усадьбе не могла оставить его равнодушным, наполняя болью мужественное сердце Лукаса. «Хорошо, что я бежал, – говорил он себе. – Наши отношения с Джесси могли привести нас обоих к гибели». Какое будущее ждало их, если бы он остался в усадьбе Корбеттов? Страдания и смерть. И все же Лукас не мог отделаться от чувства, что совершил большую ошибку и что их попытка обречена на неудачу. Если бы все зависело только от него, он отказался бы от побега, доверившись внутреннему голосу, предупреждавшему его о смертельной опасности, которой он подвергается. Но его приятели настроились на побег решительно, и Лукас не мог подвести их, ведь им необходимы его сильные руки и знания морского дела. Лукас не мог бросить своих товарищей на произвол судьбы. Кроме того, если бы он отказался, то они сразу бы догадались о причинах его отказа.
      Повернувшись, Лукас зашагал к устью реки, где спрятана лодка, но внезапно его внимание привлек какой-то предмет, блеснувший в траве в последних лучах заходящего солнца. Наклонившись, Лукас поднял золотой медальон. Тот медальон, который искала Джесси. Чувствуя, как дрожат его пальцы, Лукас положил золотую вещицу в карман.
      Лукас снова спустился к пристани. С каждой минутой неприятное чувство, которое он испытал, усиливалось. Он с нетерпением ждал, когда же придут его товарищи, и они появились на вершине пригорка, все пятеро. Их торопливые шаги и тяжелое дыхание заставили Лукаса заволноваться. Глядя на их серые от усталости и тревоги лица, Лукас понял, что стряслась беда.
      Он схватил подошедшего к нему Лиса за руку и отвел подальше от остальных.
      – Где, черт побери, Дэниел? – сердито спросил он. Лис, ссутулившись, все еще тяжело дышал.
      – Он скоро должен прийти. Дэниел задержался в усадьбе, у него там остались кое-какие дела.
      – Какие такие дела? – возмутился Лукас. – И скажи на милость, что делает здесь тот парень?
      Лукас кивнул в сторону огромного детины, которому едва перевалило за двадцать. Он настороженно оглядывался, стоя несколько поодаль от остальных каторжников, которых уже давно посвятили в планы побега.
      – Но вы же не бросите меня теперь, – с вызовом произнес он, хотя его дрожащий подбородок свидетельствовал, что парень сильно нервничает. Темные волосы, характерные черты лица и особенности выговора выдавали в нем ирландца. Лукас вспомнил, что парня зовут Шин. Он прибыл в усадьбу всего лишь два дня назад и вел себя довольно заносчиво.
      – Он неожиданно присоединился к нам, – доложил Лис. – И у меня не оставалось времени спорить с ним, так как быстро темнело и мы боялись опоздать. Я подумал, что лучше взять его с собой, опасно оставлять в усадьбе такого свидетеля. И потом, он так упрашивал нас.
      – В лодке достаточно места для семерых. – Лукас внимательно оглядел парня. – Ты когда-нибудь имел дело с веслами?
      На лице Шина появилась широкая улыбка.
      – А вы думаете! – самодовольно воскликнул он. – Я ведь родом с острова Ахилл.
      Лукас хмыкнул.
      – В таком случае садись в лодку, – распорядился он. – Мы отправляемся в путь, как только придет Дэниел.
      Лукас хотел снова взобраться на пригорок, но Лис остановил его.
      – Для тебя все отлично складывается, приятель, – заметил он.
      Лукас бросил на Лиса удивленный взгляд:
      – Что ты хочешь сказать? Лис вытер рукавом пот со лба.
      – У нас в наличии шесть гребцов и парень, который знает море даже лучше, чем ты. Тебе нет никакой необходимости бежать с нами, если ты не хочешь.
      Лукас заколебался, но подавил свою минутную слабость.
      – Я иду с вами, – решительно заявил он и взошел на пригорок.
 
      Джесси остановилась посреди конюшни и огляделась вокруг. Здесь царила особая атмосфера: мир темных стропил, побеленных стен и рассеянного света, струящегося сквозь окна и двери.
      Джесси не знала, зачем она пришла сюда, хотя догадывалась, что все дело в Галлахере, который долгое время здесь работал. Джесси вдохнула знакомые запахи сена, конского пота и кожи, и у нее стало тяжело на душе от невосполнимой потери.
      Лукас вошел в ее жизнь, и она уже тосковала по стройному темноволосому мужчине с затуманенным взором зеленых глаз и непокорным духом. Он бросил вызов ее судьбе и перевернул все ее представления о жизни. Но Лукас так же неожиданно исчез из ее жизни, как и появился. Он ушел, оставив глубокий след в душе Джесси, которая отныне обречена страдать от одиночества и отчаяния.
      «О Боже, – молилась она, – пусть с ним все будет хорошо! Спаси и сохрани его, умоляю тебя…»
      Отряд преследователей сразу же отправился за беглецами. Его возглавили Уоррик и надсмотрщик. Джесси наблюдала за их отъездом. Ее поразили мрачные решительные лица мужчин. Отряд сопровождала свора охотничьих собак. Джесси желала им неудачи. Да, Уоррик – ее брат, но, по мнению Джесси, он вел себя подло, выслеживая людей словно диких зверей. С каторжниками поступали жестоко, им постоянно грозило наказание плетьми и кандалы, их принуждали к рабскому труду, даже если их вина состояла лишь в том, что они считали своим долгом умереть за благородное дело.
      Тем временем солнце закатилось, пение цикад стало громче, воздух – холоднее. В конюшне стемнело, в ее открытые двери виднелось серое небо. Лошадь в соседнем стойле беспокойно переступала с ноги на ногу, лакомясь овсом. Джесси вдруг подумала о том, что Галлахер перед своим уходом, должно быть, позаботился о лошадях, подсыпал им корма и налил свежей воды. Подобная мысль доконала ее.
      Джесси рухнула на неровный, выложенный кирпичом пол и закрыла влажные от слез глаза руками. Она поняла, что никогда не перестанет любить Лукаса. Боль разлуки навсегда останется в ее сердце.
      Услышав цокот копыт, Джесси отняла руки от лица и встала на ноги. Чтобы заглушить рвущиеся из груди рыдания, она прижала ладонь к губам и задержала дыхание. Ее била нервная дрожь, но все же Джесси в конце концов удалось взять себя в руки, ведь она с детства привыкла владеть собой и скрывать эмоции.
      Выпрямившись, она выглянула во двор, и у нее тут же бешено забилось сердце. В дверном проеме мелькнула фигура всадника. У Джесси комок подступил к горлу. Она пыталась справиться с охватившим ее волнением и внушить себе, что вновь ожившие в ее душе надежды несбыточны, безумны. Тем не менее она бросилась к выходу и замерла на пороге конюшни. Всадник спешился и обернулся к ней. Его лицо освещал рассеянный свет луны.
      – О Боже, – прошептала Джесси. – Ты!
      И она бросилась в объятия Лукаса.

      – Я думала, что ты ушел навсегда, – сдавленным от волнения голосом пробормотала Джесси, гладя лицо, плечи и руки Лукаса. Ее охватило неистовое желание прикасаться к нему, ласкать. Джесси как будто хотела убедиться в том, что перед ней не фантом, не призрак, плод ее помраченного от отчаяния сознания, а живой человек. Она прижалась щекой к его щеке и почувствовала на шее его теплое дыхание. На ее глаза навернулись слезы. – О Боже, я думала, что больше никогда тебя не увижу.
      Лукас взял ее руки в свои ладони и прижал к губам.
      – Мне следовало навсегда уйти из твоей жизни, – проговорил он.
      – Нет. Не говори так.
      Лукас заключил Джесси в объятия и припал к ее губам жадным поцелуем человека, сгорающего от неистового желания.
      Джесси отдалась на волю чувств. Возбуждение Лукаса передалось ей. От его прикосновений, поцелуев, страсти у нее кружилась голова. Ей хотелось слиться с ним в единое целое. Джесси прижалась к Лукасу всем телом и погрузилась в полузабытье, окружающий мир перестал существовать для нее. Ее охватила безудержная радость находиться наедине с любимым человеком. Но тут Лукас опомнился. Они стояли у конюшни на хозяйственном дворе, где их могли в любой момент увидеть. Лукас прервал поцелуй и разомкнул жаркие объятия.
      – Иди сюда, – прошептал он и увлек ее в конюшню. Как только они оказались в одном из пустых стойл, где приятно пахло свежим сеном, Лукас снова крепко поцеловал Джесси и, прижав ее спиной к деревянной перегородке, стал ласкать ее грудь.
      Ласки Лукаса казались Джесси неземным блаженством. Лукас снова рядом с ней, он держал ее в своих объятиях, его губы целовали ее. И все же Джесси жаждала большего. Ей хотелось, чтобы он повалил ее на мягкое шуршащее сено, вошел в нее и стал ее частью. Она хотела, чтобы он утолил ее страсть, и не испытывала никакого стыда, а только радостное удивление.
      Лукас застонал, и Джесси поняла, что он тоже хочет ее, что его, как и ее саму, сжигает неистовая страсть. Заниматься любовью здесь, в конюшне, – настоящее безумие, но они уже плохо контролировали себя.
      – Мы сошли с ума, – прошептал Лукас, пытаясь взять себя в руки. – Сюда могут войти, а мы даже не услышим.
      – Да, не услышим… – с улыбкой подтвердила Джесси, находившаяся в полузабытьи. Она сжимала Лукаса в объятиях и тяжело дышала от страсти. – Мне так хорошо… Я не хочу размыкать объятий и снова расставаться с тобой.
      Крепко прижав Джесси к своей груди, Лукас поцеловал ее в лоб.
      – Я знаю, – прошептал он.
      – Расскажи, что случилось? – попросила Джесси. Ее руки проникли под его рубашку из грубого полотна и стали ласкать его тело.
      Лукас погладил Джесси по голове. Она взглянула на него и увидела, что на его губах играет лукавая улыбка.
      – Да, пожалуй, давай лучше поговорим, пока я не завалил тебя на сено. Чтобы держать себя в руках, я расседлаю мерина.
      Джесси тихо засмеялась.
      – Я зажгу фонарь, – предложила она.
      Теплый свет фонаря освещал середину конюшни, а по ее углам залегали густые тени. Джесси повесила фонарь на крючок одного из опорных столбов, поддерживающих кровлю, и стала смотреть, как Лукас снимает седло и сбрую со своего коня. По его нервным судорожным движениям Джесси поняла, что Лукас сильно расстроен тем, что ему не удалось бежать, хотя он и искренне радовался встрече с ней. У Джесси сжалось сердце от боли.
      – Ты же собирался бежать сегодня вечером, – выговорила она.
      – Да, собирался.
      – Уоррик сказал, что бежали шесть человек. Где они?
      – Бежали. К сожалению, один из них решил свести счеты со своим недругом, перед тем как покинуть усадьбу.
      – Я знаю. – Джесси поглаживала мерина по носу.
      Лукас бросил на Джесси внимательный взгляд и стал чистить щеткой шею и бока коня.
      – Собаки твоего брата взяли след того парня, прежде чем он успел добраться до бухты. Мы слышали громкий лай.
      – Его поймали? Лукас покачал головой:
      – Нет, но я уверен, что преследователи выйдут по следу на берег прежде, чем лодка успеет скрыться из виду. Еще не стемнело. Между тем твой брат сообщит о беглецах капитану Бойду, и «Отпор» перехватит их при выходе из бухты.
      – И что же ты сделал, когда понял, что все пропало?
      Он помолчал, потупив взор.
      – Я оттолкнул лодку от причала, а потом поехал навстречу отряду преследователей, – наконец снова заговорил Лукас. – Они во главе с твоим братом и надсмотрщиком Долтоном уже успели подняться на вершину холма.
      – Не понимаю, зачем ты так сделал! – воскликнула Джесси, чувствуя, как ее сердце сжимается от тревоги.
      Лукас снова принялся за работу. Стоя спиной к Джесси, он стал тщательно чистить бока лошади.
      – Чтобы задержать их, конечно, – небрежным тоном, не поворачиваясь, проронил он. – Я наврал им с три короба, сказал, что находился поблизости от усадьбы Граймза, когда увидел беглецов, достающих лодку из укрытия. Моя ложь звучала вдохновенно, я долго рассказывал им о том, как едва не попал в руки убийц и, проявив чудеса героизма, скрылся от них. Однако я заверил преследователей, что успел заметить, в каком направлении поплыли беглецы.
      – Ты сказал моему брату, что лодка взяла курс на север? – задала вопрос Джесси.
      Лукас усмехнулся:
      – О нет. Я сказал ему правду. Я сообщил преследователям, что беглецы направились на юг. Долтон прекрасно знает, что ирландец никогда не предаст своих друзей, поэтому фрегат «Отпор» возьмет курс на юг, чтобы перехватить лодку и не дать ей возможность выйти в открытое море.
      А когда проклятые британцы наконец поймут, что ошиблись, мои товарищи уже высадятся на одном из необитаемых южных мысов острова и скроются от погони. Лукас отвел серого мерина в стойло.
      – А мой брат спросил тебя, почему ты в столь поздний час оказался в бухте?
      – Я сказал ему, что ты потеряла где-то здесь медальон и послала меня отыскать его, – донесся голос Лукаса из темного стойла.
      – И он поверил тебе?
      – Да. – Лукас снова вышел на свет и достал из кармана золотую вещицу. – Потому что я действительно нашел твой медальон.
      Подойдя к Джесси, Лукас приложил кулон к ее груди. Прикосновение его пальцев заставило Джесси вздрогнуть, она подняла голову и взглянула на Лукаса.
      – Мне очень жаль, что тебе не удалось бежать, ведь ты так хотел обрести свободу.
      Лукас покачал головой.
      – Да, я действительно хотел бежать отсюда. Но авантюра показалась мне чертовски рискованной. Кроме того, я имел основательные причины вернуться и остаться здесь.
      – Ты непременно убежал бы вместе со своими приятелями, если бы мой брат не бросился за вами в погоню.
      – Ты так думаешь? – Он отвернулся от нее, и Джесси увидела, как напряглась его спина. – Я ненавидел ваш остров всей душой до тех пор, пока не встретил тебя. Я мечтал совершить побег, рискуя жизнью, которой я не дорожил. Но сейчас мне есть что терять. – Он помолчал, а затем добавил глухим голосом: – Иногда я ненавижу тебя за это.
      Она подошла к нему сзади на расстояние вытянутой руки.
      – Завтра я собираюсь прогуляться верхом до тропического леса, – уведомила она.
      Он резко повернулся и пристально взглянул на нее, сразу же догадавшись о цели ее поездки. Он хотел что-то возразить, но Джесси не дала ему раскрыть рта.
      – Молчи! Не говори ни слова! Теперь уж я сделаю то, что хочу.
      Лукас взял руку Джесси и поцеловал ее ладонь.
 
      На следующее утро они отправились в путь по извилистой тропе, которая вела к подножию покрытых тропическим лесом гор. Когда они въехали под сень миртов, акаций и хинных деревьев, наступил уже полдень, и лучи жаркого солнца играли бликами, проникая сквозь листву. Запрокинув голову, Лукас наблюдал за яркими резвящимися попугайчиками, думая о том, что никогда не привыкнет к жизни на острове Тасмания, ставшем для него настоящей тюрьмой.
      В Ирландии сейчас стояла осень, пора золотого листопада и холодных ветров. Серое небо низко нависало Над полями и пожухлой травой лугов. А здесь, на Тасмании, в октябре все зеленело и цвело. Под чистым голубым небом благоухала сирень и радовали глаз разноцветные тюльпаны. Такое несоответствие времен года ставило Лукаса в тупик и лишний раз напоминало, что он находится в изгнании, вдали от дома.
      Он взглянул на скакавшую рядом с ним девушку, которая прекрасно держалась в седле. Черная юбка ее изящной амазонки аккуратно облегала круп лошади, взгляд Джесси сосредоточился на дороге, на щеках горел румянец. Для мисс Джесмонд Корбетт октябрь – весенний месяц. Если бы она уехала отсюда в другую часть света, ей тоже казалась бы непривычной природа и времена года. Например, в Америке она наверняка чувствовала бы себя совершенно чужой. Джесси любила Австралию и хотела здесь жить до конца своих дней. Если Лукас бежит и уедет с Тасмании, то Джесси навсегда его потеряет. Такая мысль причиняла ей нестерпимую боль.
      В дороге они почти не разговаривали. Джесси избегала смотреть в сторону Лукаса. Тем не менее по выражению ее лица он видел, что она полна решимости исполнить задуманное. И все же Лукас надеялся, что она не отважится довести дело до конца. Хотя сам он сгорал от желания обладать ею, страсть сжигала его изнутри. Внутренний голос говорил ему, что они совершают роковую ошибку, однако Лукас уже не хотел сопротивляться своим желаниям.
      Всадники остановились на привал, и Лукас, напоив коней, привязал их к дереву на лужайке, где они могли пощипать сочную траву. Джесси села на землю, расправила юбку, опустила голову и сложила руки на коленях. Она глубоко задумалась. Подойдя к Джесси, Лукас погладил ее по плечу.
      Девушка тяжело вздохнула и подняла на него затуманенный взор. В ее глазах стояли слезы.
      – Я приняла решение сказать мистеру Тейту, когда он вернется из Хобарта, что не могу выйти за него замуж.
      Лукас присел на корточки напротив Джесси и молча посмотрел на нее.
      – Я люблю Харрисона, – продолжала она, – но как друга. Раньше мне казалось, что такой любви достаточно для супружеской жизни. Возможно, я пребывала бы в плену иллюзии до конца своих дней, если бы не встретила тебя. Впрочем, вряд ли. Мне кажется, я всегда чувствовала, что в наших отношениях с Харрисоном чего-то не хватает. Если бы мы вступили в брак, то оба были бы несчастливы.
      – И что ты собираешься делать дальше?
      На ее губах заиграла такая искренняя широкая улыбка, что у Лукаса перехватило дыхание.
      – То, о чем я всегда мечтала. Я буду проводить геологические исследования острова, хотя занятие, конечно, не дамское. Правда, отказавшись от брака, я потеряю большую часть наследства. Но у меня есть небольшое состояние, которым я смогу воспользоваться в следующем году, когда наступит мое совершеннолетие. Я намерена обратиться к губернатору с просьбой предоставить мне право владеть земельной собственностью. Некоторым незамужним дамам дана такая привилегия. Если мою просьбу удовлетворят, ты перейдешь на службу в мое имение.
      – Хочу тебя предупредить, что я не отказался от мысли о побеге. – Лукас взял руку Джесси в свои ладони. – Рано или поздно я сбегу. Я не желаю до конца своих дней оставаться каторжником в британской колонии. Лукас заметил, что Джесси побледнела, и отвернулся.
      – Да, я подозревала, что ты не успокоишься и обязательно повторишь попытку побега. У меня так тяжело на сердце… Мне кажется, что я искала тебя всю свою сознательную жизнь. И теперь, когда нашла, мысль о разлуке для меня невыносима.
      Джесси отняла у него свою руку.
      – Тем не менее тебе придется свыкнуться с ней.
      – Я знаю. Мне потребуется много времени. – Джесси взяла руку Лукаса и приложила к своей груди. – Я хочу заняться с тобой любовью, Лукас.
      – Ты сама не понимаешь, что говоришь!
      Джесси чувствовала, как дрожат его пальцы.
      Она с надменным видом посмотрела на него, хотя на ее губах все еще играла озорная улыбка, которая так нравилась Лукасу, напоминая ему, что Джесси так и не поддалась воспитанию матери и не научилась скрывать свои истинные чувства.
      – Напротив, я прекрасно понимаю, о чем говорю! Я получила хорошее образование в Англии. Кроме того, моя подруга Женевьева никогда не скрывала от меня сути отношений между мужчиной и женщиной. – Улыбка исчезла с лица Джесси, теперь она говорила совершенно серьезно: – Ты не хочешь заниматься со мной любовью, потому что я девственница, да?
      Лукас попытался улыбнуться, но не смог. Его била дрожь от острого желания прикоснуться к ней, обнять, уложить в мягкую траву, на прогретую солнцем землю…
      – Подобное положение остановило бы многих порядочных мужчин…
      Ноздри Джесси начали нервно раздуваться.
      – Я не люблю, когда со мной обращаются как с малым ребенком, – заявила она. – Я способна сама отвечать за свои поступки и принятые решения.
      Лукас погладил ее по нежной щеке.
      – Я с большим уважением отношусь к тебе, малышка, ты меня просто неправильно поняла.
      – В таком случае почему ты медлишь?
      Лукас отнял руку от ее лица.
      – Ты совсем не знаешь меня.
      – Я прекрасно тебя знаю.
      Лукас покачал головой:
      – Нет. Я многого тебе не рассказал.
      – Неужели ты не понимаешь, что для меня твое прошлое не имеет никакого значения! Ни шрамы от ударов плетки на твоей спине, ни то, что ты убил человека, ни ужасные тайны, которые ты скрываешь! Ничего! Я люблю тебя, Лукас Галлахер.
      И Джесси приложила ладонь к его сердцу. Лукасу едва удалось сдержать нахлынувшие эмоции. Он стремился уверить себя, что чувства Джесси не более чем просто страсть и вожделение. Но все говорило о том, что она любит его. Глядя сейчас в сияющие глаза Джесси, он понял, что встретился с большой любовью. Осознание этого глубоко его опечалило. Он поднес ее руку к своим губам и нежно поцеловал.
      – Если бы я встретил тебя четыре года назад в Дублине, все сложилось бы по-другому. Тогда еще я имел будущее. Я мог бы подарить тебе свое сердце…
      Джесси отняла у него свою руку и сняла шляпку. Ее маленькая упругая грудь, обтянутая тканью амазонки, вздымалась от волнения.
      – Что ты хочешь сказать? – спросила она, положив шляпку на траву рядом с собой. – Что тогда ты мог на равных общаться со мной, а теперь недостоин меня? – Наклонившись вперед, она положила ладони на его колени. – Неужели ты не понимаешь, что я люблю тебя? Такого, какой ты сейчас?
      Сделав над собой усилие, Лукас предпринял последнюю попытку не допустить того, что могло случиться.
      – Между нами ничего не может произойти, – глухо произнес он. – Наша связь принесет нам одни страдания и может привести к гибели.
      – Я знаю.
      Она сняла перчатки и аккуратно положила их рядом со шляпкой, как дама, приехавшая на чаепитие. Застенчивая улыбка заиграла на ее губах.
      – Я хочу, чтобы ты называл меня по имени, – напомнила она.
      – Джесси, – с улыбкой промолвил Лукас и увидел, как ее лицо озарилось радостью.
      – Ну а теперь ты займешься наконец со мной любовью?
      – Да. – Он нежно коснулся кончиками пальцев ее лица. – Разве я смогу устоять?

      Джесси замерла, затаив дыхание и боясь пошевелиться, когда Лукас припал к ее губам. Она видела, что он охвачен страстью, но пытается сдержать себя. И действительно, его поцелуй отличался нежностью. Лукас боялся испугать ее неосторожным движением, ведь ласки, которыми обычно обмениваются любовники, еще незнакомы Джесси.
      Мягкие и теплые губы Лукаса открылись для языка Джесси, который проник к нему в рот. Джесси крепче обняла его за шею, и поцелуй стал более жарким и страстным.
      Наконец Лукас прервал его и, прерывисто дыша, взглянул на Джесси.
      – Можно я раздену тебя?
      – Да. Но только если ты разрешишь мне сделать то же самое с тобой, – лукаво улыбнулась она.
      Усмехнувшись, Лукас медленно расстегнул пуговицы на ее платье.
      – Сначала я раздену тебя, – прошептал он, распахнув расстегнутый лиф ее платья и увидев батистовую сорочку, отделанную кружевами. Она не прикрывала верхнюю часть груди Джесси. У Лукаса перехватило дыхание от восторга. – Ты так прекрасна, – пробормотал он, снимая с ее плеч лиф платья.
      Джесси затаила дыхание, почувствовав прикосновение его рук к своей груди. Истома разлилась по всему телу Джесси, и она, запрокинув голову, закрыла глаза.
      – Ты говоришь так только потому, что хочешь меня раздеть. Мама предупреждала меня о коварстве мужчин, – с улыбкой прошептала она.
      – Я сомневаюсь, что твоя мать хорошо знает мужские повадки. – Лукас расстегнул пояс ее юбки. Справившись с крючками, он сунул руку под юбку и нащупал брюки для верховой езды. – Кроме того, мне не надо льстить, для того чтобы раздеть. Ведь ты сама просишь помочь тебе.
      – Вот к чему приводят неопытность и наивность! – шутливо воскликнула Джесси и приподнялась, чтобы он смог стащить с нее юбку и брюки. – Надо было сначала заставить тебя сказать мне пару комплиментов, а потом уже разрешать расстегивать пуговицы на платье.
      – Пуговицы, крючки, тесемки… – пробормотал он и начал осыпать ее шею и плечи поцелуями. Зарывшись лицом в волосы Джесси, он расшнуровал ее корсет и развязал тесемки сорочки. – Сколько на тебе слоев одежды! Считается, что одежда придает даме стройность и подчеркивает изящные очертания ее фигуры. Но на самом деле она только мешает мужчине насладиться телом женщины.
      Джесси рассмеялась, но когда Лукас, сняв с нее сорочку и корсет, взял в рот тугой сосок, смех застыл на ее губах. Джесси вдруг оробела, ее сковал страх, к которому примешивалось возбуждение. Теперь она сидела перед Лукасом с обнаженной грудью, и он мог рассматривать ее фигуру.
      – Ляг, – шепотом попросил Лукас, и она упала на ворох одежды.
      На Джесси остались лишь панталоны, ее волосы растрепались, и их золотистые пряди рассыпались по плечам. Лукас склонился над ней, выражение его лица показалось Джесси мрачным, почти пугающим.
      Джесси провела пальцем по его подбородку и щеке.
      – Меня волнует твой взгляд, – пробормотала она. Лукас сбросил куртку и прилег рядом с Джесси. – Он такой жгучий и пугающий…
      – Что же в нем такого притягательного?
      Опершись на локоть, Лукас другой рукой обнял Джесси. Его загорелая крепкая мужская рука контрастировала с нежным гладким белоснежным телом Джесси.
      – Он бросает меня в жар и трепет.
      Лукас хотел развязать тесемки на ее панталонах, но Джесси вдруг судорожно вцепилась в его руку. Он внимательно посмотрел на нее и нахмурился.
      – Ты хочешь остановить меня?
      Она покачала головой. Джесси не понимала, что с ней происходит. Ей стало стыдно от того, что она сама попросила Лукаса заняться с ней любовью, а потом вдруг испугалась.
      – Прости. Я не знаю, почему так поступила.
      – Молчи, – прошептал он, целуя ее шею. – Я все понимаю. Ты просто не хочешь, чтобы я спешил.
      Он покрыл поцелуями ее веки, шею, плечи. Джесси чувствовала на своей коже его теплое дыхание. Руки Лукаса нежно ласкали ее тело. Джесси вцепилась ему в плечи и выгнула спину, чтобы подставить грудь и ощутить прикосновение его жадных губ. Закрыв глаза, она погрузилась в волны наслаждения. Его влажный язык играл с ее соском, возбуждая в ней жгучее желание новых, более дерзких ласк. Когда Лукас припал к ее груди и начал посасывать ее, по телу Джесси пробежала судорога, и она почувствовала внизу живота тяжесть и жар. Волна страсти захлестнула ее.
      Не сознавая, что делает, Джесси попыталась сорвать с Лукаса рубашку, ее пальцы путались в тесемках на вороте. Ей хотелось прикоснуться к обнаженному телу любимого.
      – Разденься, – хриплым сдавленным голосом прошептала она, прижавшись лицом к его плечу.
      Слегка отстранившись, Лукас снял рубашку через голову и отбросил ее в сторону. Его охватило сильное возбуждение. Сгорая от страсти, Лукас склонился над ней. Когда он снова попытался снять с нее панталоны, Джесси уже не сопротивлялась.
      – Да, о да… – шептала она, чувствуя, как он возится с тесемками на ее поясе, и приподнимая бедра, чтобы помочь.
      Лукас что-то пробормотал в нетерпении, но Джесси не разобрала слов. Наконец он снял вышитые, украшенные кружевами панталоны и отбросил их в сторону. Джесси почувствовала, что на ее обнаженные бедра падают лучи солнца. Лукас не мог налюбоваться своей возлюбленной. Затаив дыхание, он нежно провел ладонью по внутренней стороне ног Джесси, и она широко раскинула их. Лукас разместился между ее бедрами. Как ни странно, Джесси не ощущала ни малейшего стыда от своей откровенной позы. Единственное, что ее мучило, – неутоленное желание. У нее кружилась голова, и она не могла ясно мыслить. И вот наконец рука Лукаса проникла в ее лоно. Волна новых незнакомых ощущений захлестнула Джесси. Она судорожно вцепилась в спину Лукаса.
      Его пальцы двинулись дальше, они творили чудеса, и тело Джесси отзывалось на каждое его прикосновение. Она и не подозревала, что обладает такой обостренной чувственностью и что ласки любимого могут так сильно воспламенять ее. Джесси прикрыла глаза и не видела, как Лукас склонил голову. Она не знала, что мужчина может целовать лоно женщины, и когда ощутила прикосновения его губ и языка к сокровенным уголкам своего тела, громко ахнула. Лукас оказался опытным и искусным любовником, знающим все секреты женского тела и умевшим довести женщину до экстаза. Почувствовав, в каком состоянии находится Джесси, Лукас лег на нее, припал к ее губам и, быстро вынув из брюк свой вставший затвердевший член, направил его в лоно Джесси. Она ощутила, как начинает входить в ее мягкую влажную плоть его копье, и вцепилась в его бедра. Охваченная неистовым желанием, Джесси чувствовала, как Лукас потихоньку вводит свой член в ее жаркое лоно. Она застонала. Боль смешивалась с наслаждением и восторгом.
      Лукас сделал последний толчок, и из груди Джесси вырвался крик. Он привстал на руках и взглянул на нее. Его мускулистое красивое тело покрылось испариной.
      – Лукас… – прошептала Джесси, вложив в его имя свою безграничную любовь.
      Он снова склонился над ней и провел кончиком языка по ее губам, погрузив пальцы в ее пышные золотистые волосы. Его бедра ритмично задвигались, и Джесси тяжело задышала.
      – Я влюбился в тебя с первого взгляда, – прошептал он. – О, как я мечтал о тебе!
      Его горячее дыхание обжигало ей щеку. Она обняла его и ощутила под своими ладонями на его спине грубые шрамы.
      – Я тоже все время хотела тебя.
      Он провел языком по ее подбородку и шее.
      – Но теперь ты счастлива, правда?
      – Да, – прошептала она, крепче прижав его к себе, и Лукас при очередном толчке глубже вошел в нее.
      Темп его движений нарастал. Джесси обвила ногами его талию. Чувство восторга захлестнуло ее, и через несколько мгновений экстаза, когда ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание, Джесси погрузилась в сладкое изнеможение. Истома разлилась по ее как будто невесомому телу. Она как во сне увидела перед собой напряженное, сведенное судорогой лицо Лукаса. Он сделал последний мощный толчок и вышел из ее лона. Джесси вскрикнула от разочарования и крепче обняла покрытые потом плечи Лукаса, пытаясь удержать его. Он задрожал, и на ее живот изверглась теплая струя.
      Голова Джесси лежала на плече Лукаса, солнце пригревало ее нагое тело.
      – Я так до конца и не раздела тебя, – поглаживала она Лукаса по голой груди.
      Он улыбнулся и дотронулся до ее ног, на которых остались чулки с подвязками и ботинки для верховой езды.
      – Я тоже, – промолвил он.
      Она взглянула на его освещенное солнцем лицо. Джесси впервые видела его в блаженном состоянии. Казалось, Лукас на время забыл о своей неизбывной боли, унижениях и несправедливости.
      – Мы можем снова заняться любовью, – предложила она, и ее рука потянулась к ширинке на его брюках.
      Засмеявшись, Лукас обнял ее и положил на себя, сжав в руках ягодицы.
      – Какое чудесное предложение, мисс Корбетт!
      Она почувствовала, как ей в живот снова уперся его затвердевший член, и засмеялась. Лукас взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы.
      – Что с тобой? – спросила она, заметив выражение тревоги в глубине его зеленых глаз.
      – То, что мы делаем, очень опасно. Надеюсь, ты сознаешь это?
      Она села.
      – Ты боишься, что нас увидят?
      – Да. Но больше всего меня тревожит, что ты можешь забеременеть.
      И он положил ладонь на ее белый живот. Джесси бросила на него испуганный взгляд.
      – Но ведь ты остановился.
      – Да, но гарантия не стопроцентная.
      – Так что же нам делать?
      От веселья и беззаботности Лукаса не осталось и следа. На его лице застыло выражение беспокойства.
      – Есть такие приспособления, которые мужчины надевают на свой член, – сообщил он ей. – Но у меня нет возможности раздобыть их. Кроме того, существуют разные уловки, о которых знают только женщины.
      – Женевьева могла бы просветить меня.
      Джесси приподняла голову, чтобы взглянуть на Лукаса, и длинная прядь ее золотистых волос упала ему на плечо. Он стал играть с ее локоном, наматывая его на палец.
      – Но стоит ли спрашивать о таких вещах подругу?
      – Почему бы нет? Она никогда не предаст меня, не беспокойся.
      Лукас нахмурился.
      – А что, если Женевьева решит, что для твоей же пользы она должна остановить тебя?
      Джесси покачала головой:
      – Нет, она считает, что человек сам должен делать свой выбор, и другие не вправе вмешиваться в его судьбу.
      Лукас стал ласкать ладонями ее грудь, и Джесси почувствовала, как в ней вновь нарастает желание близости.
      – Я завтра же навещу ее и расспрошу обо всем, – пробормотала Джесси, млея от его прикосновений.
      – О Боже… – простонал Лукас, прижимая Джесси к своей груди. – Мне следовало бы поговорить с тобой не о предохранении от беременности, а о том, что мы оба сошли с ума и рискуем собственной жизнью, предаваясь страсти. Если мы будем продолжать наши отношения, то погибнем!
      Джесси провела пальцем по его подбородку, щеке и виску. Ей хотелось, чтобы мгновение их свидания длилось целую вечность, но она понимала, что впереди их ждет разлука…
      – Я не могу жить без тебя, – молвила она. – У меня нет больше сил сопротивляться страсти.
      – У меня тоже.
      И Лукас снова припал к ее губам.
      Казалось, их поцелуй длился целую вечность, а когда он прервался, Джесси внимательно взглянула на Лукаса:
      – Надеюсь, ты наконец снимешь свою одежду?
 
      В тот же вечер Джесси, одевшись к ужину и отпустив служанку, встала перед зеркалом своего туалетного столика. В спальне мерцали свечи от налетевшего сквозь открытую дверь порыва ветра. В парке шелестела листва.
      В мерцающем неверном свете Джесси увидела в зеркале отражение золотоволосой женщины, одетой в скромное платье, украшенное вышивкой и кружевами. На ее щеках горел более яркий, чем обычно, румянец, а глаза сияли от счастья. В остальном же она выглядела, как всегда. Однако несмотря на свой вид, Джесси чувствовала, что с ней произошли перемены, и она боялась, что они всем станут заметны. Ее смущали мысли, что совсем недавно она лежала обнаженная в объятиях мужчины и занималась с ним любовью под открытым небом.
      Если бы Лукас Галлахер не был каторжником, она не колеблясь с радостью заявила бы о своей любви к нему на весь мир. Но он преступник, ирландский мятежник, и потому их любовь обречена. Отчаяние наполнило сердце Джесси неизбывной болью.
      Она прижала ладонь к губам, стараясь сдержаться и не расплакаться. Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, она потушила свечи и направилась в комнату матери. Джесси необходимо поговорить с ней. Она хотела заявить о том, что решила расторгнуть помолвку с Харрисоном.

      В комнату Беатрис можно было попасть, только пройдя через широкий центральный холл дома.
      Беатрис занимала ту же спальню, что и при жизни мужа, Ансельма Корбетта. Сколько Джесси помнила себя, ее родители всегда спали в разных комнатах. Когда Джесси повзрослела и стала понимать, что такое супружеский долг, она решила, что ее родители – люди, предпочитающие уединение, или что они оба с годами разочаровались в браке. Теперь же она с удивлением спрашивала себя, неужели Уоррик прав и их родители никогда не любили друг друга? Джесси постучала в дверь комнаты.
      – Войдите! – послышался энергичный голос Беатрис.
      Она уже оделась к ужину и предстала перед Джесси в строгом платье из черного шелка. Беатрис сидела перед зеркалом спиной к входной двери на обтянутом бордовым атласом табурете. Вокруг нее суетилась служанка, тщательно укладывая седеющие волосы в прическу.
      Джесси замялась на пороге. Ее сердце учащенно билось от волнения. Ей предстоял трудный разговор с матерью. Джесси с детства привыкла во всем следовать воле родителей, а они всегда мечтали о том, что она выйдет замуж за Харрисона Тейта. У Джесси стало тяжело на сердце. В прошлом она часто разочаровывала свою мать, и вот снова ей приходилось огорчать ее.
      – Мама, мне надо поговорить с тобой.
      Беатрис взглянула на дочь в зеркало и велела служанке удалиться.
      – В чем дело, Джесмонд? – спросила она, когда дверь за горничной закрылась.
      Джесси прошла к большому окну, на котором колыхались бордовые занавески. Комната матери всегда поражала Джесси мрачными тонами, обилием дорогих тканей и массивной мебели из красного дерева. Царившая здесь обстановка свидетельствовала о мужских чертах характера, присущих ее матери. Беатрис старательно скрывала их от своих близких.
      – Мне нужно кое-что сообщить тебе, – собравшись с силами, продолжала Джесси. – Я решила не выходить замуж за Харрисона.
      Казалось, Беатрис спокойно восприняла услышанное известие. Во всяком случае, выражение ее лица оставалось все таким же непроницаемым. Открыв шкатулку, в которой она хранила драгоценности, Беатрис выбрала перстень с большой жемчужиной и надела его на средний палец.
      – Мне жаль, Джесмонд, но ты не можешь отказаться от брака с Харрисоном, – ровным голосом сообщила она. – Вы обручены, и уже назначена дата вашей свадьбы – она состоится в начале декабря. Подготовка к торжеству уже в самом разгаре.
      Джесси подошла к матери и бросила на нее умоляющий взгляд.
      – Прошу, выслушай меня, мама. Ты не можешь с таким пренебрежением относиться к моим словам! Я не люблю Харрисона так, как должна любить женщина мужчину, за которого хочет выйти замуж.
      Беатрис нервным движением руки закрыла шкатулку с драгоценностями и, прищурившись, взглянула на дочь в зеркало. У Джесси упало сердце. Она снова почувствовала себя шестилетней девочкой, которую хотят сурово наказать, заперев в темной комнате.
      – Ты говоришь сущий вздор! – с негодованием воскликнула Беатрис. – Решение о том, что ты станешь женой Харрисона, принято много лет назад, еще при жизни твоего отца. Ты никогда не возражала против этого брака.
      – Да, но сейчас я хочу отказаться от брака с Харрисоном.
      Джесси чувствовала себя виноватой перед матерью.
      – Слишком поздно.
      Джесси покачала головой. Она готова была расплакаться и изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
      – Нет, еще не поздно. Поздно будет, когда мы дадим друг другу у алтаря клятвы верности.
      Беатрис встала с табурета, сохраняя величественную осанку, и ее шелковое платье зашелестело. Подойдя к секретеру, она поставила шкатулку с драгоценностями в один из ящиков и заперла его на ключ. Повернувшись лицом к дочери, она окинула ее суровым взглядом. Джесси впервые осмелилась пойти против воли матери.
      – Речь сейчас идет о долге, чести и позоре, Джесмонд, а также о правилах поведения в обществе. Леди не должна расторгать помолвку. Если я позволю тебе сейчас настоять на своем, твоя репутация будет навеки погублена. Ты опозоришь всю нашу семью, нам будет стыдно показаться людям на глаза. А ты подумала о том, что будет с твоим братом? Как расторжение твоей помолвки отразится на его положении в обществе? На его дружбе с Харрисоном? На его отношениях с Филиппой, будущей женой?
      «А я? Обо мне ты подумала?» – хотела спросить Беатрис, но вместо этого сказала:
      – Уоррик не хочет жениться на Филиппе, мама. И ты об этом прекрасно знаешь. Об их браке в свое время договорились папа и Малком Тейт. Может быть, для них тогда такой брак считался хорошей идеей, но теперь все вынуждены признать ее ошибкой. Нельзя растить вместе детей, а потом женить их друг на друге.
      Беатрис презрительно фыркнула.
      – Ты ничего не понимаешь! Мы должны всегда следовать своему долгу, и ты непременно выйдешь замуж за Харрисона Тейта!
      Вскинув голову, Джесси направилась к двери. Ее била нервная дрожь.
      – Прости, мама, но я отказываюсь подчиняться твоим требованиям! Я сообщу о своем решении Харрисону сразу же, как только он вернется из Хобарта.
      Джесси уже взялась за дверную ручку и хотела выйти из комнаты, но ее остановил голос матери. Беатрис все еще имела власть над своей дочерью, и Джесси чувствовала себя в ее присутствии маленьким ребенком, у которого от страха перед наказанием трясутся поджилки.
      – Ты всегда вела себя эгоистично и своевольно! Ты думаешь только о себе, о своих мелочных желаниях и интересах. Ты никогда не старалась стать хорошей дочерью, радовать свою мать и вести себя как положено!
      Дрожа от гнева и душевной боли, Джесси резко повернулась к матери.
      – Ты несправедлива ко мне! Я пыталась соответствовать твоим требованиям. С детства я старалась быть такой, какой ты хотела меня видеть. Но все равно ты всегда выражала недовольство, и я постоянно слышала одно и то же – что я разочаровываю и позорю тебя.
      Беатрис смерила ее холодным взглядом.
      – Значит, ты решила отомстить мне таким образом за обиды, причиненные в детстве?
      – Вовсе нет. Я отказываюсь от брака по велению сердца.
      – По велению сердца? – Беатрис рассмеялась. – Ты хочешь расторгнуть помолвку с Харрисоном. Но учти, все подумают, что он отказался от тебя. Люди решат, что ты – подпорченный товар, и поэтому от тебя ушел жених. Никто не захочет на тебе жениться.
      Джесси покачала головой. Ей казалось, что перед ней стоит не женщина, которая подарила ей жизнь, а совсем чужой человек.
      – Я не хочу жить с оглядкой на мнение других людей. Мне все равно, что обо мне подумают.
      – Джесмонд… – Беатрис направилась к дочери, которая уже распахнула дверь. – Если ты поступишь по-своему, я никогда не прощу тебя.
      Джесси бросила на мать взгляд через плечо. У нее щемило сердце от боли.
      – Прости, мама… Но я уже все решила.
 
      Они сидели на валунах у подножия скал, образовывавших мыс Последней Надежды. Женевьева болтала босыми ногами, которые омывали набегавшие волны. Джесмонд Корбетт сидела, подтянув колени к груди. Стояла тихая безветренная погода, над головами подруг раскинулось безоблачное синее небо.
      Они не виделись уже несколько недель. Впрочем, их дружба всегда состояла из редких встреч. Подруг связывало не столько постоянное общение, сколько общие взгляды на мир и глубокое взаимопонимание. За годы знакомства Женевьева, которая не имела своих детей, полюбила Джесси как дочь. Она внимательно выслушала рассказ подруги о ссоре с матерью и о решении расторгнуть помолвку с Харрисоном. Но Женевьева чувствовала, что Джесси чего-то недоговаривает.
      – Где граница, отделяющая то, что женщина должна другим, от того, что является ее долгом перед собой? – задумчиво хмуря брови, спросила Джесси.
      Женевьева тяжело вздохнула, глядя на лазурные волны моря.
      – Мне кажется, каждый понимает долг по-своему. И в соответствии с этим делает свой выбор. И если выбор сделан неправильно, человек чувствует в душе, что совершил ошибку.
      – Но если человек эгоистичен…
      Женевьева остановила подругу, тронув за руку.
      – Ты вовсе не эгоистка…
      Джесси склонила голову. Она чувствовала, как легкий ветерок играет с завитками на ее затылке.
      – Моя мама думает иначе.
      – Твоя мать, наверное, хочет оправдаться перед собой в тех неправильных решениях, которые она принимала на протяжении всей жизни.
      Джесси внимательно посмотрела на подругу.
      – Ты имеешь в виду прежде всего ее брак с моим отцом?
      – Да.
      Джесси сидела, понурив голову, и рассматривала колыхавшиеся под напором набегавших волн морские водоросли, зацепившиеся за камень.
      – Мои родители никогда не любили друг друга, – с горечью поведала Джесси.
      Женевьева с сочувствием посмотрела на подругу.
      – Тут нет их вины. Беатрис и Ансельм вступили в брак по расчету по приказу своих родителей. При таких обстоятельствах разве могла в их душах зародиться любовь? Беатрис всегда считала, что Ансельм ниже ее по своему происхождению. Ведь ее семья принадлежала к старинному английскому роду, пусть и обедневшему.
      – Ты права, Корбетты в ее глазах выскочки, – сокрушенно качая головой, заметила Джесси.
      Женевьева улыбнулась.
      – Вообще-то меня удивляет, что твоя мать так пренебрежительно отзывается о семье твоего отца, – заметила она.
      – Нет, она так прямо не называет его родственников выскочками. Но к такому разряду она относит состоятельных людей незнатного происхождения. Каждый раз, давая кому-то подобную оценку, мама выразительно смотрела на отца. Нетрудно догадаться, что означал ее взгляд.
      Над их головами с криком пролетел ястреб. Оперение на его раскинутых крыльях поблескивало на солнце.
      – Твоя мать совсем не меняется с годами.
      – Ты так говоришь о ней, как будто когда-то хорошо ее знала.
      Джесси поменяла позу и свесила ноги с камня.
      – Да, я когда-то хорошо ее знала, – подтвердила Женевьева.
      Джесси бросила на подругу удивленный взгляд.
      – Как интересно! Расскажи, пожалуйста.
      Налетевший ветерок донес до них запах морской воды, мокрых скал и эвкалиптов, росших на вершине мыса. Женевьева закрыла глаза, наслаждаясь знакомыми ароматами.
      – Я обещала твоей матери никогда не рассказывать о ней, – сообщила она с тяжелым сердцем.
      Женевьева опасалась, что Джесси будет настаивать на своем, но она промолчала. Некоторое время подруги слушали шум прибоя и крики чаек над волнами, погрузившись в задумчивость.
      – Скажи, моя мама любила кого-то? – неожиданно спросила Джесси. – Я говорю о том времени, когда родители собрались выдавать ее замуж за моего будущего отца.
      Лицо девушки опечалилось. Женевьева с жалостью посмотрела на нее. «Неужели твоя собственная судьба так ничему и не научила тебя, Беатрис?» – с горечью подумала она.
      – Да, – промолвила Женевьева, выдержав паузу. – Его звали Питер Флетчер – лейтенант, происходивший из знатной, но очень бедной семьи.
      – Он любил мою мать?
      – Всем сердцем. Когда он узнал о планах родителей Беатрис выдать ее замуж за Ансельма, он предложил ей бежать.
      – Но она, конечно, не согласилась.
      – Нет. Твоя мать никогда не нарушала правил приличия, принятых в обществе.
      У входа в бухту появилось судно под белоснежными парусами. Оно держало курс на юг.
      – Я ничего не знала, – задумчиво пробормотала Джесси, пристально глядя на проплывавший на горизонте корабль.
      – Должно быть, Беатрис уже забыла о прошедшем. А вернее, заставила себя забыть.
      Женевьева прикрыла глаза ладонью от яркого слепящего солнца. Она узнала судно. Фрегат «Отпор» спешил назад в порт Блэкхейвен-Бей.
      – Твоя мать до сих пор не догадывается о том, какие чувства ты испытываешь к ирландцу?
      Джесси покачала головой:
      – Нет. Кстати, Женевьева, как ты узнала о том, что я влюблена в него?
      – Я догадалась по выражению твоего лица в ту памятную штормовую ночь. Ты смотрела на него влюбленными глазами.
      – Мне, наверное, следует носить шляпки с густыми вуалями, – пошутила Джесси. Но на самом деле она испугалась слов подруги. Ведь о ее чувствах могли догадаться посторонние. – Если бы моя мать узнала… – Джесси помолчала, качая головой. – Я даже не знаю, что бы она в таком случае сделала. В одном я твердо уверена – она заставила бы Лукаса страдать. Она посчитала бы его виновным в том, что я решила расторгнуть помолвку.
      – Когда истекает срок его наказания?
      Джесси, понурив голову, тяжело вздохнула.
      – Никогда. Он обречен до конца своих дней гнить на каторге, Женевьева.
      Фрегат находился теперь так близко, что женщины слышали шум полощущихся на ветру парусов и плеск воды о корпус. Женевьева сжала руку подруги.
      – Бедняжка Джесси…
      – Он мне сказал… – нерешительно произнесла Джесси. – Он сказал, что существуют способы, с помощью которых женщины предохраняются от беременности или в случае необходимости прерывают ее. Ты что-нибудь знаешь о них?
      Женевьева испытующе посмотрела на подругу. Она поняла, что в жизни Джесси произошли крупные перемены.
      – Да, я помогу тебе.
      Джесси кивком поблагодарила ее. В ее глазах блестели слезы. Она всегда выглядела уверенной, сильной и очень требовательной к себе. Даже в детстве Джесси редко плакала.
      – Ты, наверное, хочешь предупредить меня о подстерегающей нас опасности. – Джесси старалась сдержать слезы.
      Женевьева крепче сжала руку подруги.
      – Да, вам грозит опасность, но ведь ты сама все знаешь.
      Сердце Женевьевы разрывалось от боли. Она знала, что ее подругу впереди ждут страдания и беды, но ничем не могла помочь ей.
      – Помни, дорогая моя Джесси, что бы ни случилось, ты всегда найдешь у меня поддержку и участие.
 
      Мальчик сидел на земле, прислонившись спиной к стене дома из неотесанных камней. Его голову покрывала надвинутая на глаза старая шляпа.
      – Она сейчас на лугу за домом пасет овец, – сообщил он, не глядя на въехавшего во двор Уоррика и не дожидаясь его вопроса.
      – Спасибо, Диккен, – поблагодарил его всадник и хотел поворотить коня, но снова взглянул на мальчика.
      Странный парнишка! Он казался Уоррику далеким от цивилизации дикарем. В последнее время Уоррик часто наведывался в домик на побережье и наблюдал за Диккеном. Мальчик так ловко управлялся с рогаткой, что без труда добывал с ее помощью дичь и даже кенгуру. Убивая птиц и животных, он всегда радостно улыбался. Уоррик подозревал, что именно Диккен заколол ножом Паркера Джоунса.
      – Признайся, ты убил того чернокожего каторжника, которого я разыскивал? – неожиданно спросил он.
      – Я?! – сдвинув шляпу на затылок и открыв один глаз, переспросил Диккен. – Нет, я предпочитаю пользоваться рогаткой. А ножи любит моя сестра Фиона.
      Уоррик натянул поводья так, что его гнедой мерин запрокинул голову и жалобно заржал. Уоррик тут же успокоил коня, потрепав по холке, а потом направился туда, где паслись овцы.
 
      – Почему ты скрыла от меня правду? – спросил он Фиону, когда они, насытившись ласками, лежали в объятиях друг друга на расстеленном под цветущей ивой плаще. – Почему ты не сказала мне, что убила чернокожего каторжника, которого я разыскивал?
      Фиона повела худеньким плечом.
      – Я же не знала, как ты отреагируешь на такое известие. – Она взглянула в лицо Уоррика. – И уж во всяком случае, тебе бы мое сообщение не понравилось, правда? Я убила его, потому что он беглый каторжник, разбойник да к тому же еще и негр.
      – Не говори глупости. – Уоррик погладил девушку по щеке. – Ты убила его, потому что защищалась. Он, наверное, напал на тебя и попытался изнасиловать.
      – Нет, все произошло иначе. Он не пытался меня изнасиловать. Чернокожий хотел забрать у нас ослика.
      Уоррик оцепенел.
      – Значит, ты убила человека из-за ослика? Ты вонзила Паркеру нож в спину?
      Фиона легла на бок и подперла голову рукой.
      – Ты не понимаешь меня. Ты понятия не имеешь, что такое бедность. Ты, наверное, думаешь, что мы целыми днями валяемся в траве, а по ночам занимаемся любовью под открытым небом, любуясь звездами, что мы беспечны и веселы, потому что нам нечего терять. Но видишь ли, ослик очень важен для нас. Я не могла позволить увести его со двора.
      Уоррик внимательно посмотрел на Фиону. Он никогда не задумывался над тем, какая пропасть их разделяет. И теперь он впервые увидел существующие между ними различия. Да, Уоррик никогда не жил в бедности. Может быть, отличительной чертой бедных людей действительно является черствость и пренебрежение чужой жизнью?
      – И ты ничего не чувствуешь сейчас? – спросил он, сдвинув брови на переносице. – Никакого раскаяния? Никакого сожаления? Ведь человек мертв…
      Фиона тряхнула рыжими кудрями.
      – Не надо красть нашего ослика!
      Она встала и направилась к журчавшему между камнями ручью, вода в котором текла чистой и прозрачной. Опустившись на колени, Фиона зачерпнула пригоршней воду. Уоррик залюбовался ее обнаженным, покрытым загаром стройным телом. Она так очаровательна в своей непосредственности.
      Уоррик, часто навещая девушку, занимался с ней любовью и делился своими планами и мечтами. Но он даже не пытался разобраться в ней, проникнуть в душу, понять, что она за человек. Фиона оставалась для него загадкой. И теперь он думал, что ему вряд ли когда-нибудь удастся разгадать ее.
      – Почему ты занимаешься со мной любовью? – спросил он. – Ведь ты говоришь, что не любишь меня.
      Выпрямившись в полный рост, она повернулась лицом к нему и лукаво улыбнулась.
      – Ты красив словно ангел. И потом, ты пришел ко мне из другого мира. Мне приятно иметь с тобой дело.
      – Значит, ты действительно совсем не любишь меня?
      Склонив голову, Фиона задумчиво посмотрела на него. Казалось, она силилась понять Уоррика, но не могла. Зачем он спрашивает ее о любви? Мужчины, с которыми она спала до него, ничего не требовали. Они интересовались только ее телом.
      – Ты мне очень нравишься, – осторожно заверила она. – Но я не могу полюбить тебя, ведь я тебя совсем не знаю.
      – Разве я не стал тебе ближе за то время, что мы встречаемся?
      – Да, я немного лучше узнала тебя, но недостаточно. Мы с тобой такие разные.
      Уоррик встал и подошел к ней. В отличие от Фионы он еще стеснялся своей наготы.
      – Я считаю, что два человека могут полюбить друг друга с первого взгляда, инстинктивно, интуитивно… И совсем необязательно хорошо знать друг друга, – добавил он.
      Запрокинув голову, Фиона взглянула на него снизу вверх. Выражение ее лица оставалось непроницаемым.
      – Мне непонятен смысл некоторых твоих слов. – Фиона взяла его руку и сунула в свою влажную горячую промежность. – Вот то, что мне всегда ясно и понятно.
      И Фиона коснулась другой рукой его члена. К своему стыду, Уоррик почувствовал, как в нем снова нарастает возбуждение. Но ему не хотелось, чтобы их связывало лишь физическое влечение. Он мечтал о более глубоких и сильных чувствах. Уоррик и не подозревал, что в душе он – романтик. Зарывшись лицом в ее пышные огненные волосы, он засмеялся.
      Фиона тоже расхохоталась, а потом их губы слились в жадном поцелуе.
 
      Спустя два дня после своего визита на мыс Последней Надежды Джесси решила наведаться к старому Тому. Проходя по хозяйственному двору, она заметила Чарли, мальчика, работавшего в конюшне. Он спешил к ней, придерживая на ходу шляпу.
      – Мисс Корбетт, подождите! – крикнул он.
      – В чем дело? Что случилось?
      – Речь идет о Галлахере. Он сел на серого и куда-то ускакал. Лукас явно не в себе. Он не сказал ни слова о том, куда направляется.
      – И он до сих пор не вернулся? – спросила Джесси, поглядывая на клонившееся к закату солнце, окрасившее облака в золотисто-розовые тона. – Но ведь скоро сгустятся сумерки! Расскажи мне, что произошло!
      – В усадьбу приезжал капитан Бойд, мисс. Власти обнаружили шестерых каторжников, бежавших недавно из вашего имения. Галлахер услышал новость и сильно расстроился.
      Джесси почувствовала, как бешено колотится ее сердце. Слава Богу, что Лукаса не оказалось среди этих несчастных!
      – Значит, всех шестерых поймали? Чарли замотал головой:
      – Нет, только троих, мисс. Остальные погибли. Двое оставшихся в живых сейчас сидят в тюрьме в Блэкхейвен-Бей, их должны скоро повесить.
      Джесси почувствовала приступ тошноты и прижала руку к губам, чтобы подавить ее. Она не раз видела качающихся на виселице преступников и помнила, какие у них черные, искаженные лица.
      – Все они друзья мистера Галлахера? – осведомилась она.
      Мальчик кивнул.
      – Один из них, по прозвищу Лис, – давний приятель Галлахера, они прибыли сюда на одном транспортном судне. А другой, Дэниел О'Лири, вместе с ним работал на рудниках. Галлахер как-то говорил, что Дэниел спас ему жизнь.
      – И сейчас Дэниел находится в тюрьме?
      – Нет, мисс, Дэниел погиб. Его убил Лис.
      – Послушай, Чарли. – Джесси украдкой взглянула на усадебный дом, где Беатрис, должно быть, уже одевалась к ужину. – Я хочу, чтобы ты как можно быстрее оседлал мою кобылу, а я пока переоденусь. Если кто-нибудь спросит тебя, где Галлахер, скажи, что он уехал вместе со мной. А я отправилась любоваться закатом.
      Чарли бросил на нее понимающий взгляд и побежал выполнять поручение.

      Джесси заметила серого мерина, привязанного к большому вязу неподалеку от сожженного дома Граймза. Всадника поблизости не оказалось.
      До слуха Джесси доносился знакомый шум прибоя, а со стороны сада – стрекот цикад. Она направила свою кобылу по заросшей травой тропинке, ведущей к остову усадебного дома. Солнце почти закатилось за гряду гор на горизонте, западный край неба уже окрасился мрачными бордово-фиолетовыми тонами. Джесси била мелкая дрожь. Подъехав к руинам дома, она остановила коня и окинула взглядом пустые выгоревшие оконные проемы на черной закопченной каменной стене, покрытой трещинами. Сердце подсказывало Джесси, что Лукас находится где-то рядом. Спешившись, она привязала лошадь к железному кольцу, торчавшему из каменной ограды, окружавшей сад.
      – Спокойно, Симмерия. – Джесси ласково погладила нервничающую кобылу по теплому носу. – Не бойся, призраки обычно не причиняют вреда лошадям.
      Однако Симмерия громко фыркала, мотая головой, и пританцовывала на месте.
      Джесси лишь однажды, еще маленькой девочкой, переступала порог дома Граймза. Тогда Джесси помнила, как стояла посреди беломраморного холла и смотрела на величественную дубовую лестницу.
      С сильно бьющимся сердцем Джесси вошла в здание сквозь зияющий в черной стене дверной проем. Внутри, как и снаружи, стены были отделаны камнем, который каторжники добывали в местных каменоломнях. Кровля здания сгорела, и, подняв голову, Джесси увидела над собой вечернее небо. От дубовой парадной лестницы не осталось и следа. Сквозь плиты пола пробивалась трава. Повернув от входа направо, Джесси вошла туда, где когда-то располагалась гостиная, и сразу же заметила высокую мужскую фигуру, очертания которой вырисовывались на фоне дверного проема, ведущего на террасу. Джесси вскрикнула от неожиданности.
      – Ты, наверное, решила, что увидела одного из призраков? – насмешливо спросил Галлахер и, подойдя к Джесси, продолжал: – Интересно, кто из троих участников разыгравшейся здесь трагедии кажется тебе наиболее опасным?
      Наиболее опасным сейчас Джесси показался сам Галлахер, похожий на призрак, явившийся из ада.
      – Ты напугал меня, – отозвалась она, чувствуя, как ее бьет нервная дрожь. – Что ты здесь делаешь?
      – Я хотел задать тебе тот же вопрос.
      Ей хотелось, сжав кулачки, ударить его в грудь. Ей хотелось обвить его шею руками и припасть к губам в жарком поцелуе. Ей хотелось, чтобы он обнял ее и сказал, как сильно ее любит.
      – Ты понимаешь, что натворил? – спросила Джесси. – Ты знаешь, какое наказание тебя ждет за то, что ты самовольно уехал из усадьбы?
      Лукас пожал плечами, на его скулах ходили желваки.
      – Меня могут посадить в карцер на хлеб и воду на неделю или две. Ну и что? Мне еще и не такое приходилось терпеть.
      – Значит, ты считаешь, что все в порядке? А что, если тебе дадут пятьдесят ударов плетьми? К такому наказанию ты тоже спокойно отнесешься?
      Лукас бросил на Джесси суровый взгляд сверху вниз.
      – Я не привык жить по правилам, Джесси. Я не люблю, когда контролируют все мои действия и приказывают мне. Я никогда не пытаюсь приспособиться к обстоятельствам. И даже если я какое-то время веду себя смирно, то однажды я все равно сорвусь с цепи. Я всегда выбираю свободу, даже если мне приходится за нее дорого платить.
      Они помолчали. До их слуха доносился отдаленный шум прибоя и шорох ветра в кронах деревьев. Джесси сделала шаг в сторону Лукаса, но тут же остановилась.
      – Я слышала, какая участь постигла твоих друзей, – откликнулась она. – Поверь, мне очень жаль, что все так произошло. Но ты не должен винить себя. Ты ничем не мог им помочь.
      Лукас бросил на нее взгляд, исполненный душевной муки. Выражение его глаз испугало Джесси.
      – Я не снимаю с себя вину! Я нашел проклятую лодку, отремонтировал ее и спланировал побег, который закончился полной неудачей.
      – Ты все правильно сделал, но на вас донесли, и вы знали предателя, но твои товарищи приняли решение бежать, несмотря ни на что, совершив роковую ошибку. При чем здесь ты?
      – Если бы я остался с ними…
      – Ты не сумел бы задержать моего брата и направить его по ложному следу. И тогда фрегат «Отпор» догнал бы вашу лодку уже через несколько часов.
      – Ну да, а так беглецов схватили через несколько дней. Невелика разница.
      Джесси видела по выражению его глаз, что он ожесточен, и у нее сжималось сердце от боли.
      – Ты, наверное, сейчас ненавидишь меня, – прошептала она, – за то, что я англичанка, а значит, по своему рождению принадлежу к жестокой бесчеловечной государственной системе.
      Лукас подошел к ней. Серебристый лунный свет освещал его лицо с правильными чертами.
      – Нет, ты не вызываешь у меня ненависти, – мягко ответил он.
      – Лукас… – прошептала Джесси, протягивая к нему дрожащие руки, – Твои душевные страдания не помогут тем, кто уже погиб или оказался в тюрьме. Не мучай себя!
      Он взял ее руку в свои ладони, не сводя с нее глаз.
      – Ты думаешь, что я убежал из имения, чтобы наказать себя и тем самым избавиться от чувства вины?
      – А разве не так?
      Лукас крепко сжал ее руку.
      – Я не знаю.
      Лукас выпустил ее руку и, подойдя к дверному проему, прислонился плечом к стене. Свой взгляд он направил на морские волны, вздымающиеся под ярким светом луны.
      – Тебе не следовало приходить сюда.
      – Почему?
      Лукас молча вышел на террасу, под его ногами хрустели осколки стекла и разбитой черепицы. Джесси последовала за ним. Они стояли рядом, наблюдая, как накатывают волны на берег.
      – Ты так и не спросила меня, почему я убил Натана Фицхерберта, – неожиданно произнес Лукас.
      Джесси бросила на него удивленный взгляд.
      – Я думала, что ты сам расскажешь, когда захочешь поделиться своими переживаниями.
      – А почему ты полагаешь, что я переживаю по поводу его убийства?
      Джесси видела его профиль, мужественную линию подбородка, широкие скулы, плотно сжатые губы.
      – Потому что знаю.
      Лукас тяжело вздохнул.
      – Как ты думаешь, легко ли пойти на убийство человека?
      – Думаю, что нет. Но мне кажется, что ты имел веские причины совершить убийство. – Джесси запрокинула голову к небу, на котором блистали звезды. – Если не хочешь, можешь ни о чем не рассказывать.
      – Нет, мне следовало рассказать тебе обо всем раньше.
      – Если ты думаешь, что я отвернусь от тебя, узнав историю твоего преступления, то ошибаешься.
      – Но ты же еще не слышала ее и даже не знаешь, о чем пойдет речь.
      Джесси присела на полуразрушенный каменный парапет террасы. Ей хотелось знать о Лукасе как можно больше, чтобы лучше понять его душу. Но у нее не возникло желания сейчас слушать рассказ о совершенном преступлении.
      – Ты тогда учился в университете в Дублине, не так ли? – начала она, стараясь вызвать его на откровенность.
      – Я пришел в гости к Роуз, своей сестре, – бесцветным голосом стал рассказывать Лукас. – Ее муж, Патрик Магуайр, был моим добрым другом. Он работал журналистом, в подвале его дома располагалась типография, где печаталась подпольная литература.
      Джесси поняла, какой характер носила печатаемая там литература. Речь шла об ирландских повстанцах, мятежниках, мечтавших о свободе и независимости своей родины от британской короны.
      – В тот вечер в дом Магуайров явился отряд английских солдат. Кто-то, должно быть, донес им о подпольной типографии, потому что они знали, где надо искать.
      – И среди явившихся в дом твоей сестры англичан был Натан Фицхерберт? – спросила Джесси.
      Лукас кивнул. Выражение его лица оставалось непроницаемым.
      – Фицхерберт возглавлял пришедший отряд из шести человек. Когда они разгромили типографию, он приказал им изнасиловать Роуз.
      Джесси оцепенела, острая боль пронзила ее сердце.
      – Мы с Патриком попытались остановить их. Фицхерберт размозжил Патрику голову. Я думал, что меня ждет та же участь. Но оказалось, что у Фицхерберта другие планы. Он приставил к моей голове дуло пистолета и заставил смотреть, как его люди насилуют мою сестру.
      Джесси судорожно сцепила руки и, лишь почувствовав боль, медленно разжала их.
      – Твоя сестра осталась в живых после такого надругательства?
      – Она выжила, но на следующий день Роуз покончила с собой, не снеся позора.
      Джесси слышала, что порой происходят такие чудовищные вещи, но никогда не сталкивалась с жертвами или свидетелями подобного произвола. У Джесси не укладывалось в голове, что ее соотечественники, англичане, учинили жестокую расправу над сестрой ее любимого человека.
      – А ты пытался обратиться к властям?
      – Ты имеешь в виду – к англичанам? – Он презрительно хмыкнул. – Пытался! Но ирландцы находятся вне закона и им никогда не добиться справедливости от властей. Во всяком случае, пока в Ирландии заправляют англичане.
      Глаза Лукаса горели мрачным огнем.
      – И тогда ты сам решил наказать Фицхерберта?
      Лукас поднял камешек с пола и стал его подбрасывать.
      – Однажды вечером я выследил его. Шел за ним от паба до самого дома, догнал в безлюдном парке и ударил припасенной дубинкой. Мне хотелось победить его в честном поединке, и я предложил ему защищаться. Однако дубинка – чисто ирландское оружие нападения и самообороны. Мы научились хорошо владеть им, потому что англичане запрещают ирландцам пользоваться огнестрельным оружием. – Мстительная улыбка появилась на лице Лукаса. – Поэтому у моего противника не оставалось ни одного шанса спастись.
      Джесси вспомнила день, когда на поляне в горах на нее напали беглые каторжники. Галлахер тогда сумел защитить ее, схватив толстый сук. Да, действительно, он мог использовать любую палку как грозное оружие.
      – Но раз ты дал Фицхерберту возможность защищаться, значит, нельзя сказать, что ты убил его, ведь состоялся честный поединок.
      – Ты действительно так считаешь? – насмешливо спросил он и швырнул камешек в темноту. – Я хотел лишить его жизни. С того вечера, когда англичане ворвались в дом моей сестры, и до той ночи, когда я убил Фицхерберта, миновало несколько недель. Но для меня они прошли как в тумане. Я не помню, как жил все это время. Но сцена убийства навсегда врезалась в мою память.
      – А что ты делал потом? – дрогнувшим голосом спросила Джесси.
      – Я уехал из Дублина и отправился в Комрахские горы, но власти разыскали меня там. Я хотел во всем признаться, но отец сказал, что у них нет никаких доказательств и они не смогут обвинить меня в убийстве. Мои родители уже потеряли дочь и не хотели терять меня. Отец знал, что мама не перенесет моей гибели. Поэтому я прикусил язык и решил молчать.
      Лицо Лукаса хранило мрачное выражение. Он помолчал, и некоторое время они слушали вой ветра и одинокие крики кроншнепа.
      – Отец оказался прав, – продолжал Лукас. – У властей действительно не нашлось доказательств обвинить меня в убийстве. Поэтому меня обвинили в измене короне, и матери в конце концов все же пришлось пережить разлуку со мной.
      – Но по крайней мере тебя не повесили, а только сослали на каторгу.
      Лукас присел рядом с Джесси на полуразрушенный каменный парапет террасы и обнял ее за талию.
      – Какая разница? Все равно мама никогда больше не увидит меня.
      – Большая разница! – воскликнула Джесси, прижимаясь к груди Лукаса.
      Он снял с ее головы шляпку и прижался лицом к ее щеке. Джесси чувствовала, как он взволнованно дышит. Они долго сидели, крепко обнявшись и слушая шум ветра в кронах деревьев старого сада. Он доносил до них прохладу и запах моря.
      – Раньше я действительно думал, что смогу победить систему, – говорил Лукас глухим голосом. – Что я умный и ловкий и сумею получить досрочное освобождение, а значит, выжить. Но потом я понял, что все упирается в убийство Фицхерберта, которое мне никогда не простят. Чтобы завоевать свободу, я должен совершить побег.
      Джесси набрала полные легкие воздуха, стараясь не разрыдаться. У нее щемило сердце от безысходности и отчаяния. Она чувствовала себя уютно и тепло в объятиях Лукаса, но знала, что их ждет скорая разлука. Лукас только и говорил о побеге.
      – Ты не прав, – промолвила она. – Твой рассказ ничуть не изменил моего отношения к тебе.
      Лукас вгляделся в ее лицо, освещенное призрачным светом луны.
      – Но это еще не все.
      Джесси всполошилась, ее охватили дурные предчувствия. «Нет, я ничего больше не желаю слышать. Я и так узнала о тебе слишком много и боюсь, что не вынесу больше», – хотела сказать она, но промолчала. Джесси знала, что Лукас доведет свой рассказ до конца.
      – Ты думаешь, я убил Фицхерберта за то, что он сделал с моей сестрой, и за гибель Патрика Магуайра? Да, но только отчасти. – Лукас дотронулся до щеки Джесси своими загрубевшими пальцами. – Я убил подонка прежде всего за то, что он сделал со мной.
      – Молчи, ни слова больше! Я не хочу ничего слышать! – в отчаянии воскликнула Джесси. Она хотела вырваться из цепких объятий Лукаса и убежать, но он крепко держал ее.
      – Я хочу, чтобы ты выслушала меня до конца, Джесси. – Глухой бесцветный голос Лукаса и выражение его пустых холодных глаз пугали ее. – Когда солдаты надругались над Роуз, Фицхерберт приказал им крепко держать меня, чтобы я не мог сопротивляться, и изнасиловал меня.
      – О Боже, – в ужасе прошептала Джесси. Ее душили рыдания. – О Боже, нет…
      Горькие слезы брызнули из ее глаз.
      – Вот что мерзавец сделал со мной, Джесси. Теперь ты знаешь все и, надеюсь, понимаешь, что я не имею права прикасаться к тебе, потому что мое тело осквернено и я навеки опозорен. И все же я не могу избавиться от безумной страсти к тебе.
      И он припал к губам Джесси, как будто хотел наказать себя или ее за то, что они преступают все человеческие законы. Его напор испугал Джесси, и она начала жалобно всхлипывать, лишь крепче прижимаясь к нему. Она понимала, что сейчас Лукас ненавидит себя, что его терзают стыд и гнев, и ей хотелось избавить его от разрушительных эмоций, даровать его душе покой и безмятежность, доказать ему свою любовь. Джесси начала нежно отвечать ему.
      Прервав поцелуй, Лукас отстранился.
      – Прекрати! Не смей! Я не заслужил твоей любви и нежности! – тяжело дыша, воскликнул он.
      – Что я должна прекратить? Целовать тебя? Любить?
      Джесси порывисто встала, ее ноги запутались в длинном подоле амазонки. У нее подкашивались колени от неутоленной страсти, разбуженной поцелуем.
      – Лукас… – прошептала она, делая шаг ему навстречу. Его фигура в сером сюртуке четко вырисовывалась на фоне почерневших стен сожженного дома. Сердитое выражение лица Лукаса не пугало Джесси. Она боялась не его, а за него.
      – Зачем ты пришла сюда? Тебе не следовало приходить, – заявил Лукас. – Умоляю, Джесси, уходи. Оставь меня одного.
      Джесси подошла к нему и заглянула в глаза.
      – Я люблю тебя…
      Лукас судорожно вздохнул.
      – Не говори так.
      – Я люблю тебя, – повторила она.
      В душе Лукаса шла ожесточенная борьба. Он пытался заглушить в себе голос любви.
      – Держись от меня подальше, Джесмонд. Я недостоин тебя. Зачем тебе подвергаться риску? Зачем страдать, зная, что я все равно или сбегу, или меня убьют.
      – Я люблю тебя.
      Джесси положила ему руки на плечи, и Лукас сдался. Он крепко обнял ее и прижал к груди. Она ощущала, как он дрожит. Лукаса охватило то же желание. Застонав, он опять стал жадно целовать Джесси, от чего у обоих перехватило дыхание.
      Руки Лукаса ласкали Джесси, блуждая по ее телу. Он погладил ее по спине, и его ладони легли на ее ягодицы. Лукас крепко прижал бедра Джесси к своему телу, и его затвердевший член уперся в ее мягкий живот. Джесси почувствовала, как он пульсирует, и ее охватило возбуждение. Ее бросило в жар, и, чтобы устоять на ставших вдруг ватными ногах, она вцепилась в Лукаса. Девушка обнимала его шею, ее пальцы погрузились в его густые длинные волосы.
      – Я хочу тебя, – простонал он, покрывая поцелуями ее лицо и шею.
      Мягкие теплые губы Лукаса коснулись уха Джесси, и она затрепетала.
      – Я тоже хочу тебя, – прошептала она, покусывая мочку его уха.
      Лукас тихо засмеялся. Он прижал ее спиной к шершавой каменной стене и резким движением распахнул лиф амазонки, оторвав несколько пуговиц. Затем он быстро спустил ее корсет и сорочку и обнажил грудь. Лукас, сгоравший от страсти, действовал грубо и напористо, но его действия не пугали Джесси. Ее тоже охватила неистовая страсть, и она застонала от наслаждения, когда ладони Лукаса легли ей на грудь.
      Запрокинув голову, она выгнула спину, отдавшись на волю желания. Ласки и поцелуи Лукаса доставляли ей острое наслаждение. Нащупав сквозь ткань брюк вставший член Лукаса, она сжала его в руке.
      Лукас пробормотал что-то неразборчивое и застонал, лихорадочно срывая с нее одежду. Сгорая от нетерпения, Лукас не стал расстегивать пояс платья, и Джесси услышала звук разрываемой ткани. Юбка упала к ее ногам. Ее нисколько не заботило, что Лукас испортил ее наряд. Джесси лишилась способности ясно думать и понимать, что происходит вокруг. Сейчас она жаждала только одного – чтобы Лукас овладел ею.
      Прижав Джесси к стене, он раздвинул коленом ее бедра и приподнял девушку, удерживая за ягодицы. Она обвила его талию ногами и почувствовала, как копье Лукаса входит в ее лоно. Джесси закричала и, выгнув спину, вцепилась в плечи Лукаса.
      – Тише, дорогая, – прошептал Лукас и толчком глубже вошел в нее.
      Крик наслаждения снова исторгся из груди Джесси, а затем она погрузилась в полузабытье и окружающий мир перестал существовать для нее. Джесси полностью подчинилась ритму его толчков. На нее все снова и снова накатывали волны наслаждения.
      Она слышала, как Лукас шепчет ее имя. Его сильные пальцы впились в ее ягодицы. Запрокинув голову, он теперь делал мощные толчки, глубоко входя в нее. Джесси застонала, достигнув апогея, и по ее телу пробежала судорога.
      – Лукас… – прошептала Джесси, обняв ладонями его лицо. Она чувствовала, как он дрожит, и ее захлестнуло чувство нежности к нему. – О, Лукас…
      Слезы выступили на глазах Джесси. Лукас крепко обнял ее.
      – Я вел себя сейчас, наверное, как животное. – Он все еще тяжело дышал. Его голос заметно дрожал. – Ты не заслужила такого грубого обращения.
      Джесси погладила его по щеке и приложила большой палец к его мягким теплым губам.
      – Не кори себя, мне очень понравилось, – улыбнулась она и поцеловала его в губы.
 
      – Как ты объяснишь родным свое долгое отсутствие? И что ты скажешь, если они спросят, где ты разорвала платье? – деловито спросил Лукас, когда они, сев на лошадей, поднимались по узкой тропе на холм, покидая побережье.
      Лукас ехал за Джесси, и она обернулась, чтобы взглянуть на него, но не смогла разглядеть выражение его лица. Облака заволокли небо, и на нем не виднелось ни одной звездочки.
      – Я скажу дома, что упала с лошади, ведь езда верхом безлунной ночью – дело рискованное и опасное.
      Лукас хмыкнул.
      – Ты права, очень опасное занятие, – многозначительно промолвил он. – Особенно для юной девушки. А как ты объяснишь цель нашей прогулки?
      – Я уже придумала, оставив маме записку, что хочу полюбоваться южным полярным сиянием. Кстати, ты когда-нибудь видел подобное чудо?
      – Да, конечно, пару раз. Сквозь зарешеченное окно. Сердце Джесси больно сжалось, как всегда бывало при напоминании о том, что Лукас лишен свободы и по ночам его запирают в клетку, как дикое животное. Внезапно она подумала о том, что сегодняшняя ночь стала для него первой ночью свободы на каторге.
      – Взгляни, какое чудо! – воскликнула Джесси, когда они взобрались на вершину холма, откуда открывался величественный вид. На горизонте переливалось, играя яркими золотисто-зеленоватыми красками, южное полярное сияние.
      Всадники остановились, залюбовавшись необычным явлением природы. Лукас затаив дыхание смотрел на светящиеся арки, полыхающие на фоне темного неба.
      – О Боже, как красиво… – прошептал он.
      Ветер трепал темные волосы Лукаса и полы его расстегнутой куртки. В призрачном свете, который отбрасывало полярное сияние, лицо Лукаса выглядело осунувшимся. У Джесси защемило сердце, когда она взглянула на него.
      – В Шотландии такие сполохи называют «веселыми танцорами». Теперь я понимаю почему. А тебе известны причины природного явления?
      Джесси покачала головой.
      – Полярное сияние вызвано, наверное, определенным видом энергии, которая ежегодно притягивается полюсом. Возможно, энергией солнца. Однако ученые до сих пор спорят о его происхождении и еще не пришли к определенному выводу.
      Они молча наблюдали за великолепными переливами света на ночном небе, похожими на колыхание шелкового полотнища. Лукас бросил на Джесси растроганный взгляд.
      – Спасибо, – поблагодарил он дрогнувшим голосом, – спасибо за то, что ты привела меня сюда… И за те ласки, которые подарила. – Лукас поцеловал ее затянутую в перчатку руку. – И за то, что спасла меня, не дав совершить безумный поступок.
      – Я понимаю, почему ты внезапно бежал из усадьбы, – заметила Джесси.
      Лицо Лукаса помрачнело. Он глубоко вздохнул и отвернулся, чтобы не выдать своих чувств.
      – Я никогда не откажусь от мыслей о побеге, Джесси, – произнес он, – даже несмотря на то что побег означает для нас вечную разлуку. Неволя невыносима.
      У Джесси упало сердце. Она понимала, что очень скоро ей суждено расстаться с любимым человеком.
 
      В глазах надзирателя блеснул злобный огонек, когда Джесси с Галлахером вошли в небольшое служебное помещение. Однако надзиратель считался всего лишь наемным работником в усадьбе и ничего не мог поделать с капризами мисс Корбетт. Тем не менее когда она повернулась, чтобы уйти, он что-то пробормотал ей вслед с недовольным видом.
      Джесси прошла через темный сад к усадебному дому. Проходя по коридору мимо закрытых дверей, она остановилась у музыкальной комнаты, откуда доносились чарующие звуки «Аппассионаты» Бетховена. По манере исполнения Джесси поняла, что за роялем сидит Уоррик, игравший с большим чувством. Беатрис слыла отличной пианисткой с безупречной техникой, но она не умела отдаваться со всей страстью музыке, так, как ее сын.
      Уоррик обладал даром трогать сердца слушателей, доводить их до слез. Джесси знала, что ужин давно закончился, и поднялась по черной лестнице на второй этаж в свою спальню.
      Переступив порог комнаты, она быстро сняла амазонку и накинула халат. Джесси уже налила в кувшин воды, собираясь умыться с дороги, но тут дверь ее спальни распахнулась. Обернувшись, она увидела разъяренную мать.
      Беатрис остановилась на пороге, ее лицо побагровело от гнева.
      – Так, значит, ты наконец-то вернулась!
      – Ты меня напугала…
      – Я знаю, где ты была и чем занималась. – Беатрис вошла и закрыла за собой дверь.

      – Ты совсем потеряла голову! Неужели ты забыла о своем долге перед семьей?! – Беатрис, шурша черными шелковыми юбками, подошла к каминной полке и поставила на нее подсвечник с горящей свечой, который держала в руках. – Сначала ты заявляешь о расторжении помолвки, а потом устраиваешь… вообще черт знает что!
      У Джесси упало сердце.
      – Мама… – начала она.
      – Я хочу знать, как долго продолжаются твои поездки. Отвечай, с того дня, когда произошел шторм на море?
      Джесси не знала, что ответить. Действительно, когда же зародилось ее чувство? В тот день в лесу, когда они впервые поцеловались? Или, может, все началось в то мгновение, когда Джесси впервые увидела его? Потому что именно с того дня в ее жизни все переменилось.
      – Я не могу поверить, что ты способна на такое, – сжав руками виски, заявила Беатрис. На ее глазах блестели слезы, что поразило Джесси, потому что ее мать никогда не плакала. – Как ты могла сделать такое? Как ты могла причинить мне такую боль? Ведь ты же знаешь, как я отношусь к этой женщине!
      «К этой женщине…» До Джесси не сразу дошел смысл слов, произнесенных матерью. О Боже! Она ничего не знает о Галлахере! – наконец поняла Джесси и вздохнула с облегчением.
      – Мама, о чем ты говоришь?
      Беатрис всплеснула руками, ее ноздри трепетали от едва сдерживаемого гнева, в глазах стояли слезы злости.
      – Не пытайся сделать из меня дуру, Джесмонд! Я говорю о твоих визитах на мыс Последней Надежды!
      – Ты имеешь в виду Женевьеву?
      Беатрис кипела от ярости.
      – Не вздумай лгать мне! – предупредила она дочь.
      Джесси отошла от умывальника и села на табурет, стоявший у туалетного столика.
      – Я и не собираюсь лгать. – Сложив руки на коленях, она внимательно посмотрела на раскрасневшееся лицо матери. – Я общаюсь с Женевьевой уже восемь лет. Раньше я не говорила тебе о нашей дружбе, потому что ты могла бы запретить мне. Но теперь я стала взрослой и мне следовало бы рассказать тебе обо всем после возвращения из Англии. Я очень сожалею, что не сказала тебе раньше.
      – Ты дружишь с бесстыдной тварью уже восемь лет? – Беатрис с негодованием смотрела на дочь, тяжело дыша. – Дай слово, что отныне не будешь ездить к ней! Я требую!
      – Но она моя подруга.
      – Она не тот человек, с которым следует общаться порядочной юной леди. И ты это знаешь.
      – Но почему я не должна видеться с ней? Только потому, что она посмела пойти против воли своих родителей? Но Женевьева сделала это ради собственного счастья. Неужели ты ненавидишь ее из-за того, что она сумела проявить характер? Может, ты просто завидуешь ей? Ведь она отважилась сделать то, на что ты сама так и не решилась!
      Беатрис неожиданно размахнулась и ударила дочь по лицу.
      – Ты такая же испорченная, как и она, – процедила Беатрис сквозь зубы. – Бродишь целыми днями по окрестностям, привлекаешь к себе внимание людей. Ты даже характером напоминаешь Женевьеву. Такая же своенравная и самоуверенная.
      – Ты считаешь, что я похожа на Женевьеву? – задумчиво переспросила Джесси, и вдруг ее осенила догадка.
      Дом, в котором жила Женевьева, принадлежал бабушке Джесси. Женевьева постоянно интересовалась делами в семье Корбетт, спрашивала о здоровье Беатрис и ее детей. Джесси поражала также та легкость, с которой ей удалось подружиться с хозяйкой коттеджа на мысе Последней Надежды. Между ними установились доверительные отношения, какие, пожалуй, могли бы существовать между матерью и дочерью. Или между тетей и племянницей.
      – О Боже, – прошептала Джесси, глядя на мать, – Женевьева – твоя сестра…
      Беатрис вскинула голову. На ее шее пульсировала голубая жилка.
      – А ты не знала?
      Джесси покачала головой:
      – Нет. Она не говорила мне. Женевьева лишь однажды сказала, что дала тебе какое-то обещание. Но она умолчала о том, в чем состояла его суть. – Джесси судорожно вздохнула и потерла ладонью горевшую щеку. – Но почему ты прекратила всякое общение с ней? Как ты могла? Ведь она твоя сестра. Кстати, ты говорила мне, что твоя сестра умерла.
      – Она опозорила себя и семью. Она опозорила меня! Ты понятия не имеешь о том, какие унижения я терпела из-за нее. На меня бросали косые взгляды, за моей спиной перешептывались и хихикали. Запомни, у меня нет сестры! Моя сестра умерла много лет назад!
      Джесси испытующе посмотрела на мать.
      – Но бабушка, по всей видимости, простила ее. Она оставила Женевьеве свой домик.
      Беатрис презрительно фыркнула.
      – Если бы отец знал о поведении Женевьевы, он никогда не оставил бы своей жене наследство. Я хотела опротестовать завещание матери, но наши адвокаты оставались непреклонны. И я сдалась, взяв с Женевьевы обещание никому не говорить о нашем с ней родстве. Она дала слово никогда не искать встреч с моими детьми. Мне не следовало ей верить!
      – Она не искала встречи со мной. Мы познакомились совершенно случайно. Женевьева не могла отвергнуть мою дружбу. Скажи, кто рассказал тебе о моих визитах на мыс Последней Надежды?
      Беатрис отвернулась, не сказав ни слова.
      И тут Джесси вспомнила солнечный день, когда она вместе с Женевьевой сидела на прибрежных валунах и следила за проплывавшим мимо фрегатом. С борта «Отпора» их, наверное, тоже хорошо видели в подзорную трубу.
      – Тебе рассказал капитан Бойд, – задумчиво вымолвила Джесси. – Он приезжал в усадьбу, чтобы сообщить Уоррику о поимке беглых каторжников, а заодно поговорил с тобой обо мне.
      Беатрис нервным движением руки дотронулась до броши, украшавшей ее черное траурное платье, и подняла подбородок, приняв, как всегда, горделивую осанку.
      – Тебе не следовало уезжать на ночь глядя из усадьбы! Мне не понравилось, что ты передала мне записку через мальчишку, работающего на конюшне. Мало того, что ты общаешься с ужасной женщиной, ты еще позволяешь себе кататься по ночам в сопровождении грума по окрестностям и любоваться полярным сиянием! Твое поведение противоречит всем правилам приличия, Джесмонд. Подумай, что скажет Харрисон, когда узнает, как ты себя ведешь!
      – Мама, – устало повторила Джесси, – я не собираюсь выходить замуж за Харрисона.
      Беатрис повернулась, чтобы уйти, но остановилась у двери и бросила через плечо раздраженным тоном:
      – У тебя просто нервный срыв. Такое часто случается перед свадьбой. Я более чем уверена, что ты придешь в себя еще до возвращения Харрисона. А потом вся ответственность за тебя и твое поведение ляжет на его плечи.
      Дверь за Беатрис закрылась, и Джесси снова опустилась на табурет. Она долго сидела в задумчивости, уставясь в пространство невидящим взглядом.

* * *

      Закрыв глаза, Уоррик с упоением играл на фортепиано. Внезапно он подумал о том, что Фиона многого не знает о нем. Например, ей неизвестно, что он безумно любит музыку. Впрочем, он тоже плохо знал Фиону.
      После того как она рассказала ему об убийстве чернокожего каторжника, Паркера Джонса, они опять занялись любовью. Уоррику казалось особенно пикантным, что их соитие было неистовым и бурным. Однако он решил, что они встречаются в последний раз и он больше никогда не придет к ней.
      Уоррику неприятно сознавать, что Фиона оказалась права: он действительно не любил ее. Ему нравилось проводить время в ее обществе, потому что страстная, темпераментная Фиона заставляла забывать его обо всем на свете, и тогда Уоррика переставал мучить огонь, сжигавший его изнутри. Ему вдруг вспомнилась Филиппа, ее звонкий смех, ее искрящиеся карие глаза, нежные пальцы…
      – Если бы ты смотрел на клавиши, то меньше бы фальшивил, – раздался с порога ледяной женский голос.
      – Мама?
      Уоррик повернулся на вращающемся табурете и увидел стоявшую у дверей Беатрис. В руках она держала мерцающую свечу в подсвечнике, отбрасывавшую тени на ее бледное лицо.
      – Ты, как всегда, не вовремя.
      – Мне нужна твоя помощь. Пришли мне утром надежного человека, я хочу дать ему важное поручение, – проговорила она, глядя куда-то в сторону. Беатрис редко смотрела прямо на сына и всегда прятала от него глаза.
      – Что за поручение ты хочешь ему дать?
      Беатрис наконец в упор посмотрела на сына с таким осуждающим видом, как будто он средоточие всех пороков и она презирает его.
      – Если я сочту нужным, сообщу. А пока у меня лишь одна просьба – найди подходящего человека среди рабочих в нашей усадьбе.
      Она повернулась и вышла из комнаты.

* * *

      Спустя два дня мисс Джесмонд Корбетт в сопровождении Лукаса отправилась к портнихе в Блэкхейвен-Бей.
      Она сидела в коляске, которой правил Лукас, на мягком кожаном сиденье и любовалась залитыми ярким весенним солнцем зеленеющими полями. Никто не заподозрил бы в них любовников. С виду Джесси походила на богатую леди, выехавшую на прогулку в сопровождении своего грума, слуги из числа каторжников. Во всяком случае, Лукас убеждал себя, что так оно и есть. Он пытался не вспоминать о том, что между ними происходило, что он сжимал нагое тело Джесси в своих объятиях и зарывался лицом в ее пышные золотистые волосы.
      Лукас отогнал свои мысли и ударил вожжами по крупу лошади, чтобы та пошла быстрее. Коляска веселее покатилась по ухабистой дороге в сторону залива. С той памятной ночи Джесси и Лукас не виделись и не говорили друг с другом. По поведению Джесси Лукас чувствовал, что что-то случилось.
      – Ты переживаешь из-за того, что произошло той ночью? – наконец спросил он ее. – Ты, наверное, сожалеешь о случившемся?
      Джесси с улыбкой взглянула на него.
      – Вовсе нет. Я люблю тебя.
      Их глаза встретились. Они помолчали, слушая скрип колес и стук лошадиных копыт. Он знал, каких слов и действий Джесси ждала от него, но не мог решиться.
      – Я поссорилась с мамой, – наконец снова заговорила Джесси. – Она узнала о том, что я вижусь с Женевьевой и часто посещаю ее домик на мысе Последней Надежды. Мне следовало давно уже рассказать ей обо всем. – Джесси вздохнула. – Я никогда не считала себя трусихой. Но теперь вижу, что мне недостает смелости и решительности. Вообще-то в жизни я отважный человек, но в вопросах морали я всегда уступаю общественному мнению. Я боюсь разочаровать своим поведением близких мне людей, боюсь рассердить и обидеть их. Я не переношу, когда у нас в доме царит тягостная напряженная атмосфера, и ненавижу скандалы. Но в результате я вынуждена страдать из-за того, что живу не так, как мне хотелось бы.
      – Большинство людей предпочитают спокойную, размеренную жизнь, – не оборачиваясь, заметил Лукас.
      – Возможно. Но они, как правило, не жертвуют своими мечтами ради такой жизни.
      – И все же мне кажется, ты зря обвиняешь себя в трусости, – заверил ее Лукас. – Ты просто стремишься не огорчать близких. Нам не следовало заходить так далеко.
      Джесси посмотрела на Лукаса, на его мужественный профиль. Широкие поля соломенной шляпки отбрасывали тень и спасали Джесси от слепящего солнца. Синие ленты развевались на ветру. Повернувшись к ней, Лукас заметил выражение смущения в ее глазах. Ему так хотелось заключить ее в свои объятия и крепко прижать к груди, но им навстречу с холма спускалась повозка, и Лукас снова все свое внимание сосредоточил на дороге.
      Отвезя Джесси к портнихе, Лукас оставил коляску и лошадь в платной городской конюшне, а сам отправился на берег моря, чтобы немного прогуляться. Ему в лицо дул теплый весенний ветер, доносивший запахи рыбы и водорослей. Солнце било в глаза. Прищурившись, Лукас взглянул на пришвартованные в порту корабли. Среди них стояли береговые патрульные суда, американский китобоец, поврежденная штормом барка, нуждавшаяся в срочном ремонте, а также двухмачтовая шхуна, готовая выйти в море. Из вентиляционных отверстий на ее корпусе шел белый пар, а на палубе толпились констебли, проводившие тщательный досмотр.
      Когда-то несколько каторжников убежали с Тасмании, спрятавшись на выходившем из порта судне. И теперь местные констебли подвергали проверке все корабли перед выходом в море. Особенно обижались на действия британских должностных лиц капитаны американских судов. Тем не менее констебли простукивали все бочки и цистерны и протыкали штыками все тюки и мешки, взрывали гранаты с серой, чтобы выкурить потенциальных беглецов из трюмов. Морякам приходилось мириться с подобными действиями властей.
      Лукас видел, как констебли, сделав свою работу, спустились вниз по веревочной лестнице в ожидавшие их шлюпки. Лукас услышал шаги и, повернувшись, увидел приближающегося к нему человека. Высокий и худой незнакомец с решительным видом шагал вдоль берега в его сторону. У него было вытянутое лицо, которое обрамляли светлые, соломенного цвета, волосы и густые бакенбарды. Несмотря на теплую погоду, он был одет в бушлат и черные шерстяные брюки, заляпанные китовым жиром. Моряк заметно хромал.
      – Лукас, приятель! – воскликнул он, обнажая в широкой улыбке два передних золотых зуба. – Что ты делаешь здесь, на краю света?
 
      Джесси лежала на спине, закинув руку за голову, и медленно приходила в себя. Они снова занимались любовью в пещере на берегу моря под грохот волн и водопада.
      Перевернувшись на бок, она с улыбкой взглянула на любимого. Он лежал с закрытыми глазами, и его темные ресницы казались удивительно густыми и длинными. В минуты покоя и отдыха Лукас выглядел моложе и беззащитнее.
      Красота его тела возбуждала Джесси. Приподнявшись, она окинула его взглядом с ног до головы. На щиколотках Лукаса сохранились красноватые шрамы от кандалов. Увидев их, Джесси почувствовала, как ее сердце вновь пронзила острая боль. Гнев и горечь охватывали ее каждый раз при мысли о муках, которые пришлось вытерпеть ее возлюбленному. Впрочем, впереди его тоже ожидали страдания.
      Переведя взгляд на его лицо, Джесси увидела, что он открыл глаза и внимательно смотрит на нее.
      – Зачем ты меня рассматриваешь? – улыбнулся он.
      Она приподнялась, опершись на локоть. – Я любуюсь тобой.
      Он потянул ее за прядь волос, и Джесси, засмеявшись, упала ему на грудь.
      – Значит, тебе нравится мое тело? – хрипловатым голосом спросил он. В его зеленых глазах полыхала страсть.
      – Я не могу наглядеться на тебя.
      Лукас вдруг отвел глаза в сторону, как будто хотел скрыть от Джесси их выражение. Ее охватили дурные предчувствия.
      – Джесси… – произнес он, садясь. – Я должен кое-что сказать тебе. – Он взял ее руку и их пальцы переплелись. – Сегодня я встретил в Блэкхейвен-Бей своего старого приятеля, капитана китобойного судна из Нантакета. Его зовут Абрахам Чейз.
      – Он американец? – удивленно спросила Джесси. – Как ты с ним познакомился?
      Лукас усмехнулся:
      – Никогда не задавай лишних вопросов. Истинному ирландцу очень просто познакомиться и подружиться с морским волком из Америки.
      – Хорошо, я запомню твой совет, – ответила Джесси и улыбнулась, хотя у нее на душе кошки скребли. – И что же твой капитан Чейз делает на Тасмании в такое время года?
      – По пути домой, к западу от Тасмании, его судно около месяца назад сильно пострадало во время шторма. Команда высадилась на необитаемом острове, и там они кое-как залатали пробоины в корпусе, чтобы добраться сюда.
      Лукас замолчал и посмотрел на свои пальцы, переплетенные с пальцами Джесси. Его лицо помрачнело. Ему трудно стало продолжать.
      – О Боже, – прошептала Джесси, догадавшись. – Твой друг согласился помочь тебе бежать…
      Лукас поднял на нее глаза, и хотя он не проронил ни слова, Джесси поняла, что попала в точку.
      – Но каким образом ты собираешься бежать отсюда?
      Джесси била нервная дрожь. Ей очень хотелось, чтобы Лукас обрел свободу, но мысль о вечной разлуке причиняла ей нестерпимую боль.
      – Он сообщит мне, когда «Агнес Энн» будет готова к отплытию. Перед выходом в море констебли, по обыкновению, тщательно осмотрят судно, поэтому я поднимусь на его борт позже. Чейз пошлет за мной шаланду, и она подберет меня где-нибудь у побережья, здесь или, может быть, в Бухте кораблекрушений.
      Джесси склонила голову, и на ее лицо упали пряди золотистых волос. До ее слуха доносились пронзительные крики чаек, которые вызывали в ее душе тревогу. Джесси утратила чувство реальности. Ей казалось, что все происходит не с ней, а с другим человеком. Она не хотела верить, что разлука с любимым так близка.
      – И когда? – глухим голосом спросила она. – Сколько времени потребуется на ремонт судна и его подготовку к отплытию?
      – Три-четыре недели. То есть в начале следующего месяца судно уже может выйти в море. – Лукас погладил Джесси по щеке. – Ты же знала, что такой день когда-нибудь настанет.
      Сердце Джесси сжалось от боли.
      – Да, я знала. Я хочу, чтобы ты обрел наконец свободу. – Она попыталась улыбнуться, ее губы сильно дрожали. – Но мне тяжело расставаться с тобой.
      Она быстро поднялась и подошла ко входу в пещеру, где ее обдало водяной пылью от падавшего с высоты потока. Брызги освежили разгоряченное тело Джесси. Она еще не привыкла ходить нагой в присутствии мужчины, но такой вид не смущал ее. Лукас знал ее тело лучше, чем она сама.
      – Я не смогу вернуться к прежней жизни. – Она посмотрела на водяную завесу, боясь обернуться и взглянуть в глаза Лукасу.
      Он встал.
      – В таком случае измени свою жизнь и живи так, как тебе хочется.
      Джесси покачала головой, глотая слезы.
      – Дело в том, что мне хочется жить с тобой.
      – Но это невозможно.
      – Я знаю. – Джесси запрокинула голову, стараясь не заплакать. – Куда ты направишься после побега?
      – В Америку, конечно. Там строят великое сильное государство, и я хочу участвовать в его создании.
      – Я тоже могла бы приехать в Америку и разыскать там тебя.
      Он подошел к ней и обнял ее сзади. Джесси почувствовала тепло, исходившее от его нагого тела.
      – Твоя родина – здесь. – Он прижался щекой к ее волосам. – Здесь живут твои родные и близкие, ты провела на Тасмании годы детства и юности. Ты не сможешь жить и ощущать себя счастливой в чужих краях.
      Джесси повернулась к нему и, обвив шею руками, вгляделась в любимое лицо, по которому скользили блики от водопада.
      – Неужели ты думаешь, что я смогу быть счастливой без тебя?
      – Да, со временем все встанет на свои места.
      Джесси покачала головой:
      – Ты ошибаешься. Я, конечно, буду продолжать жить и порой даже чувствовать себя довольной и счастливой, но я никогда не перестану любить тебя, Лукас, не перестану тосковать по тебе, хотеть тебя.
      Он тяжело вздохнул и погладил ее по щеке.
      – Ты всегда останешься в моем сердце. – Лукас нежно поцеловал ее в губы.
 
      Вечером на следующий день Лукас, накормив и напоив лошадей на ночь, вышел из конюшни и внезапно получил удар кулаком в лицо. От неожиданности он потерял равновесие, зашатался и уронил ведро, которое с грохотом упало и покатилось по выложенному булыжником двору. Придя немного в себя, Лукас выпрямился, утер разбитые в кровь губы рукой и взглянул на стоявшего напротив него человека, который оказался Уорриком Корбеттом.
      Золотистый свет закатного солнца падал на его пылавшее гневом лицо с правильными аристократическими чертами.
      – Заприте его на ночь в амбаре, – распорядился Уоррик, обращаясь к двум явившимся вместе с ним слугам, потирая сжатую в кулак кисть правой руки. – А завтра утром мы отправим ублюдка в тюрьму Блэкхейвен-Бей.

      Ночью задул холодный антарктический ветер. Он пригнал тучи, и вскоре в окна усадебного дома забарабанил дождь. В комнатах стало холодно и сыро. Если бы сейчас была зима, слуги разожгли бы в каминах огонь, но на дворе стояла весна. В усадьбе Корбеттов камины и печи переставали топить первого октября и вновь разводили огонь лишь первого апреля, как бы холодно ни было.
      Джесси надела теплое шерстяное платье, несколько нижних юбок и набросила на плечи кашемировую шаль. В доме завели порядок, согласно которому вся семья собиралась за столом на ужин. Зябко поведя плечами, Джесси спустилась по парадной лестнице в столовую. Она старалась не поддаваться своим чувствам, хотя ее сердце сжималось от боли при мысли о предстоящей разлуке с любимым человеком. Впрочем, она привыкла скрывать свои эмоции. Так принято вести себя в их доме. Сдержанность считалась добродетелью. Все ее родные таили то, что лежало у них на сердце, и поэтому порой казались Джесси не живыми людьми, а бесплотными тенями.
      Холод заставлял ее двигаться быстрее, и она пришла на ужин раньше обычного. Однако, как ни странно, мама и брат уже сидели в гостиной. Беатрис занималась рукоделием, а Уоррик пил бренди.
      Джесси сразу же ощутила напряженную атмосферу, царившую в комнате, и оцепенела. Ее сердце сжалось от дурных предчувствий.
      – Что случилось? – спросила она, переводя взгляд с матери на брата.
      Уоррик прятал от нее глаза.
      – Я не желаю присутствовать при разговоре, – заявил он и, осушив залпом стакан, поставил его на серебряный поднос.
      Джесси посторонилась, когда он пулей промчался мимо нее и исчез за дверью. Когда шаги брата затихли в коридоре, она посмотрела на сидевшую у камина мать.
      – Мама, в чем дело? Я ничего не понимаю.
      Беатрис продолжала вышивать, не отрывая глаз от рукоделья.
      – Я родила трех дочерей, – уведомила она ровным голосом. Ее тон показался Джесси ледяным. – Трех! Но Бог наказал меня и оставил тебя, а их забрал к себе.
      Джесси судорожно вздохнула, чувствуя, что ей не хватает воздуха. Беатрис не раз намекала на то, что если бы ей представился выбор, она предпочла бы, чтобы в живых осталась не Джесси, а две ее другие дочери, умершие в юности. Но только сейчас она ясно выразила свою мысль, хотя слова ее жестоко ранили Джесси.
      – Ты хочешь, чтобы я попросила у тебя прощения за то, что осталась в живых?
      Беатрис подняла голову и взглянула на дочь. Ее лицо дышало гневом.
      – За тобой следили, Джесмонд, по моему приказу в течение последних трех дней.
      – Следили? – не веря своим ушам, переспросила Джесси. Слова матери с трудом дошли до ее сознания. Что она делала три последних дня? Ездила к портнихе в Блэкхейвен-Бей… А потом они с Лукасом предавались страсти в пещере, скрытой водопадом. Вряд ли кто-нибудь мог видеть их там. Но их долгое отсутствие могло вызвать подозрения. А на побережье они обменялись легким поцелуем, и Лукас обнял ее. Тот, кто следил за ними, наверняка все видел.
      – Ты – мое наказание, – продолжала Беатрис ровным бесцветным голосом. – Всю свою жизнь ты мучила меня. Но с позором, который ты навлекла на нас сейчас, не может сравниться ни один из твоих прежних постыдных поступков. – Беатрис с отвращением посмотрела на дочь. Ее глаза горели негодованием. – Ты сошла с ума, Джесмонд. Как ты могла связаться с преступником? С ирландцем? Каторжником? Ты выбрала самый верный способ погубить честь семьи. Неужели ты хотела громкого скандала? Я не могу поверить, что ты влюбилась в такого негодяя!
      – Но я действительно люблю его, мама, – спокойно ответила Джесси, хотя ее била дрожь.
      – О Боже… И ты считаешь, что это оправдывает твое возмутительное поведение?!
      Джесси запахнула шаль на груди и горделиво вскинула голову.
      – Я не считаю свое поведение постыдным.
      В глазах Беатрис вспыхнул огонек старой обиды.
      – Теперь я вижу, что ты такая же бесстыдная тварь, как и Женевьева.
      Джесси быстро подошла к окну и с тревогой взглянула на хозяйственный двор.
      – Где Лукас? – спросила она, стараясь разглядеть в темноте кирпичный барак, в котором запирали на ночь каторжников, работавших в имении. Ее душу сковал страх. – Что вы сделали с ним?
      – Если ты имеешь в виду омерзительного ирландца, то его по приказу твоего брата заперли до утра в амбаре. А завтра на рассвете отвезут в тюрьму в Блэкхейвен-Бей.
      Джесси резко повернулась и с ужасом взглянула на мать.
      – В тюрьму?! Но… ведь он не сделал ничего плохого!
      – Не сделал ничего плохого? – презрительно переспросила Беатрис и, отложив в сторону рукоделие, встала. Ее черная шелковая юбка зашелестела. – Своим предосудительным поведением он заслужил суровое наказание. – Беатрис прищурилась. – Скажи честно, ты беременна?
      – Нет.
      – Ты уверена?
      Джесси покачала головой. У нее пересохло в горле, голова шла кругом.
      – Что его ждет? – спросила она.
      – В значительной степени все зависит от тебя.
      – От меня?
      – Ты должна в начале декабря выйти замуж за Харрисона Тейта.
      Джесси стало нехорошо. Она поняла, что мать шантажирует ее.
      – Нет, я не выйду за него, – слабым голосом возразила она.
      – Ты станешь женой Харрисона Тейта, или мерзкого ирландца вздернут на виселице за убийство.
      – За убийство? – Джесси на мгновение лишилась дара речи. В комнате наступила тишина, нарушаемая завываниями порывистого ветра за окном и дребезжанием стекол под его напором. – За какое убийство?
      – Один из каторжников, участвовавших в побеге, совершенном в прошлом месяце, готов свидетельствовать в суде под присягой, что Лукас Галлахер убил Джона Пайка.
      – Он лжет! Человек, убивший кузнеца, погиб при побеге.
      – Конечно, он лжет. Но это не имеет значения. Ирландца вздернут на виселице.
      В установившейся тишине слышалось только тиканье каминных часов да завывание ветра за окном. Джесси почувствовала, как в ее душе закипает гнев. Ее бросило в жар.
      – А если я соглашусь выйти замуж за Харрисона Тейта, Галлахера отпустят на свободу?
      – До вашей свадьбы он останется в тюрьме в Блэкхейвен-Бей, а потом его отвезут в Хобарт, где он продолжит отбывать срок своего наказания в другом имении.
      – Неужели ты допустишь, чтобы повесили невиновного человека?
      – Я не считаю его невиновным.
      Они опять замолчали. Стоя в освещенной мерцающим пламенем свечей гостиной, мать и дочь буравили друг друга гневными взглядами. В комнате стояла напряженная тишина.
      – Ты вынуждаешь меня сделать по-твоему, – холодно констатировала Джесси. – Хорошо, я выйду замуж за Харрисона. Но как только Лукас окажется в безопасности, я порву с тобой все отношения. Я не хочу больше тебя видеть!
      – Что бы ты сейчас ни говорила, я уверена, пройдет время, и ты поймешь, что я права. – Беатрис горделиво расправила плечи, придав своему виду величественную осанку. – Я готова на все, чтобы спасти репутацию нашей семьи, Джесмонд.
 
      Джесси проснулась рано утром и, ежась от холода, подошла к выходившей на террасу двери, чтобы раздвинуть занавески и выглянуть во двор. Ветер стих, но небо затянули дождевые облака.
      Прислонившись горячим лбом к стеклу, Джесси вздохнула, и холодное стекло запотело от ее теплого дыхания. Она глубоко задумалась. Джесси еще не дала матери слова, что выйдет замуж за Харрисона. Но, по-видимому, ей придется. У Джесси просто не осталось другого выхода. Необходимо во что бы то ни стало спасти жизнь Лукасу Галлахеру, даже ценой счастья Харрисона и ее собственного благополучия. Она не сказала матери, что решила уйти от мужа сразу же, как только Лукас окажется в безопасности. Этот поступок, конечно, нанесет глубокую душевную травму Харрисону, который любил ее. Впрочем, можно сохранить все в тайне от него и всю жизнь притворяться верной любящей женой. Лгать Харрисону изо дня в день до конца жизни. Однако Джесси никогда не смогла бы дать мужу то, чего он хотел от нее, потому что ее сердце несвободно, оно принадлежало другому мужчине.
      – Лукас… – прошептала Джесси и закрыла глаза, стараясь сдержать слезы. Ее сердце сжималось от страха за любимого.
      Открыв снова глаза, она протерла запотевшее от ее дыхания стекло. Скоро Лукаса должны увести в Блэкхейвен-Бей и бросить в тюрьму. Ей хотелось повидаться с ним, но она знала, что Уоррик приказал сторожам никого не пускать к узнику. Легче подкупить констебля в городской тюрьме, чем заставить слугу нарушить приказ владельца усадьбы. Если Беатрис удалось найти продажных людей, способных оклеветать Галлахера, то и Джесси сможет найти способ увидеться с любимым в тюрьме. А быть может, и попытаться устроить ему побег.
 
      Лукаса бросили в тесную одиночную камеру, похожую на гроб, без окон. В ней стоял жуткий холод. Хорошо, что с него не сняли одежду. Обычно узников здесь раздевали догола. В таких каменных мешках люди, сидевшие в мертвой тишине, на воде и хлебе, лишенные света и тепла, постепенно сходили с ума. Когда Лукас закрывал глаза, ему казалось, что он слышит крики и стоны сидевших здесь до него узников.
      В одиночном заключении человеку в голову лезут самые невероятные мысли, ведь он предоставлен самому себе. Воспоминания причиняли Лукасу боль, вызывали у него поздние сожаления и бессильный гнев. Лукас пытался ни о чем не думать, но у него не получалось.
      Через несколько дней его вывели на яркий свет и поместили в другую часть тюрьмы, в более просторную камеру, размерами десять на двенадцать футов. Высоко вверху, у самого потолка, здесь имелось зарешеченное окно. В камере сидели пять заключенных.
      – С некоторыми людьми судьба постоянно сталкивает нас, приятель, – услышал Лукас знакомый голос, как только надзиратель закрыл за ним дверь камеры.
      Повернувшись, он увидел своего товарища по несчастью Лиса и невольно улыбнулся.
      – К сожалению, ты оказался прав, нам не следовало бежать, – проговорил Лис, когда их вывели на прогулку в тесный тюремный дворик.
      Он держал Лукаса под руку, поскольку еще не оправился после ранения. Пуля попала ему в правый бок.
      – Но ведь все могло и обойтись, – предположил Лукас, пожимая плечами. – Вам просто не повезло.
      Комплекс тюремных зданий образовывал в плане квадрат. Три его стороны занимали камеры для заключенных и кухня, а четвертую – квартира начальника тюрьмы. Внутри располагался тюремный двор, а дворик для прогулок заключенных находился в юго-восточном углу квадрата и огораживался толстой, но невысокой каменной стеной. Лукас смерил ее внимательным взглядом.
      – Почему Дэниел убил Пайка? – спросил Лукас, отводя глаза от покрытой побелкой стены.
      Лис пожал плечами:
      – Он мог донести на нас, поднять раньше времени тревогу. Дэниел решил, что не следует оставлять его в живых.
      – А что случилось с самим Дэниелом?
      – Пуля попала ему в челюсть, и он попросил меня пристрелить его. Я так и сделал. Он все равно не выжил бы, рана оказалась смертельной. Дэниел страшно мучился, и я помог ему избавиться от страданий. Мы не боялись смерти и готовились к ней.
      Лукас кивнул. На Тасмании из уст в уста передавали рассказ о том, как два приятеля тянули жребий, кому из них быть убийцей, а кому закончить свои дни на виселице. Тот, кто вытянул короткую соломинку, убил своего друга, за что его приговорили к смертной казни. Смерть – известный способ избежать мучений. Однако самоубийства случались редко, так как большинство каторжников считали его грехом и боялись гнева Божия.
      – А что произошло с остальными?
      – Двое погибли при перестрелке. Бейли даже царапины не получил, а новенький, Шин, потерял руку. Их содержат в соседней камере. Мы редко видимся.
      Некоторое время они молча ходили по кругу.
      – Когда они собираются отправить тебя в Хобарт? – наконец снова заговорил Лукас. Все серьезные дела рассматривались в суде города.
      Лис, прищурившись, взглянул на солнце.
      – В следующем месяце. Власти почему-то тянут с судом.
      – А ты куда-то торопишься?
      Лис засмеялся.
      – Нет, конечно.
 
      Спустя два дня пасмурным утром, возвращаясь с хозяйственного двора, Уоррик увидел только что приехавшую в усадьбу Филиппу Тейт. Заметив его, она поспешила ему навстречу.
      В вишневого цвета накидке и подобранной в тон ей широкополой шляпе, оттенявшей ее пепельные кудри и миловидное лицо с полными румяными щечками, девушка выглядела великолепно. Подойдя к Уоррику, Филиппа бросила на него сердитый взгляд.
      – Зачем ты это сделал? – спросила она не здороваясь. – Как ты мог так поступить?
      Уоррик с недоумением посмотрел на нее.
      – О чем ты?
      – Я говорю об аресте Галлахера, грума Джесси.
      – Галлахера? Он заподозрен в убийстве кузнеца в моем имении.
      Взглянув на яркий румянец, игравший на щеках девушки, Уоррик почувствовал, как в его душе шевельнулась ревность. Почему Филиппу волновала судьба ирландца?
      – Неужели ирландец что-то значит для тебя? – подозрительно глядя на нее, спросил он.
      – Речь не обо мне, а о Джесси, моей подруге. И не говори мне, что Галлахера арестовали за убийство кузнеца. Ты говоришь неправду.
      – Джесс что-то успела рассказать тебе?
      Филиппа усмехнулась:
      – Неужели ты думаешь, что она стала бы открывать душу передо мной, сестрой Харрисона? Конечно, она ничего не сказала мне. Да ей и не нужно ничего рассказывать, у Джесси все написано на лице. Я видела, как она смотрит на Галлахера, и все поняла.
      – А я ничего не замечал, – признался Уоррик.
      Он внимательно вгляделся в хорошо знакомое ему лицо Филиппы. Ветер развевал ее выбившиеся из-под шляпки пепельные кудри. Она держалась очень уверенно, как всегда находясь в мире с собой. Уоррик невольно залюбовался ею.
      – Неудивительно, – промолвила Филиппа.
      – Почему?
      – Потому что ты эгоцентричен и любишь лишь самого себя.
      – Черт возьми! Можно подумать, что ты сама когда-нибудь кого-нибудь любила!
      – Конечно. Я всегда любила тебя.
      Уоррик засмеялся.
      – Неужели ты думаешь, что я тебе поверю?
      Кровь отхлынула от лица Филиппы, ее глаза потемнели от обуревавших ее чувств.
      – Я никогда не лгу, Уоррик.
      Она хотела уйти, но он схватил ее за руку.
      – Я думал, ты будешь рада, что мы избавились от проклятого грума. Ведь твой брат собирается жениться на Джесси.
      Филиппа посмотрела на его руки, сжимавшие ее запястье. Уоррик чувствовал, как бьется ее пульс, и отпустил руку девушки.
      – Я думаю, что Джесси не стоит выходить замуж за Харрисона.
      – Но почему?
      Филиппа вздохнула.
      – Потому что ей нужен совсем другой человек. Джесси никогда не будет счастлива с Харрисоном. Впрочем, как и он с ней. Они погубят друг друга.
      Уоррик засмеялся. Однако его смех звучал неестественно и выглядел бравадой. Он просто не хотел смотреть в глаза правде.
      – Я и не предполагал, что ты любишь мелодрамы.
      – Ты вообще плохо знаешь меня, Уоррик! – отрезала Филиппа и, повернувшись, пошла прочь.

      Старому Тому пришлось справляться с делами на конюшне. У него, конечно, были помощники, в том числе и маленький Чарли, но все равно старику не хватало такого умелого и опытного конюха, как Галлахер.
      Зайдя однажды дождливым днем на конюшню, Джесси застала старика за работой. Он чистил Урагана. Увидев Джесси, Том отослал Чарли в загон, приказав ему привести гнедую кобылу, а потом отвел девушку к дальнему стойлу, где их никто не мог подслушать.
      – Сегодня слишком плохая погода для прогулки верхом, милочка, – пояснил он.
      Джесси покачала головой.
      – Я не собираюсь кататься верхом, я пришла поговорить с тобой, Том.
      Старик понял по выражению ее лица, что у девушки к нему серьезный разговор, и вытер руки о фартук.
      – Хорошо, я слушаю тебя.
      У них явно сложились дружеские, почти родственные, отношения. И все же Джесси не могла так сразу начать разговор. Некоторое время ее взгляд блуждал по конюшне, где пахло сеном, лошадиным потом и кожей. Запахи навевали воспоминания о Лукасе и счастливых минутах, проведенных с ним. Сердце Джесси наполнилось печалью. Она бросила на старика умоляющий взгляд.
      – Мне нужна твоя помощь, Том. Я знаю, что, быть может, совершаю сейчас ошибку, но мне никак не обойтись без тебя.
      Дождь забарабанил по крыше конюшни, его капли прибили пыль во дворе, и в воздухе запахло влажной землей.
      – Чего ты хочешь, деточка?
      – Я хочу освободить Галлахера из тюрьмы и доставить его на борт китобойного судна, направляющегося в Нантакет.
      В карих водянистых глазах старика зажглись искорки смеха.
      – Только и всего? – спросил он, усмехаясь в седые усы.
      На губах Джесси заиграла улыбка, хотя ей казалось, что она уже разучилась улыбаться.
      – Да, только и всего.
      Том поднял с пола щетку и стал чистить бока стоявшей в стойле лошади.
      – И когда ты собираешься осуществить свой замысел?
      – Когда «Агнес Энн» будет готова к отплытию. Лукас сказал, что в конце месяца. Но я хочу поговорить с капитаном, чтобы уточнить дату отплытия.
      – Я тоже хочу помочь вам, – раздался с порога голос Чарли.
      У Джесси упало сердце. Она резко повернулась и увидела мальчика. Оказывается, он уже давно подслушивал их. Его бледное веснушчатое лицо выражало решимость.
      Джесси поманила его и, когда Чарли подошел, похлопала по плечу.
      – Я искренне признательна тебе за готовность помочь нам, Чарли, но я не могу подвергать твою жизнь смертельной опасности. Тебя могут жестоко наказать.
      – Если я вместе с Лукасом убегу в Америку, то смогу избежать наказания.
      Выражение его лица стало не по-детски серьезным. Джесси покачала головой:
      – Нет, Чарли, все слишком опасно. Вас могут обнаружить и схватить или просто убить на месте.
      Старый Том фыркнул.
      – А по-твоему, милочка, на Тасмании его ожидает более счастливое будущее? – насмешливо спросил он. – Мне кажется, тебе не следует останавливать мальчишку. Он сам сделал выбор, и в его жизнь не надо вмешиваться.
      Может, старик действительно прав? Джесси взглянула на Тома и печально улыбнулась.
      – Ты, как всегда, все правильно рассудил, Том, – проговорила она и обратилась к мальчугану: – Я с удовольствием приму твою помощь, Чарли. Думаю, она будет весьма кстати.
      – Старому Тому необходим опытный помощник для работы в конюшне, – обратилась Джесси к брату.
      Они ехали в легкой коляске в Блэкхейвен-Бей. Утро выдалось прохладным, но погожим. Блики яркого солнца, игравшие на морских волнах, слепили глаза. Когда на горизонте показался город, внимание Джесси сразу же привлекло стоявшее на окраине мрачное здание тюрьмы, возведенное из песчаника.
      Уоррик, который правил коляской, с усмешкой взглянул на сестру.
      – У нас работал прекрасный конюх, – заметил он, – но ты решила использовать его в другом качестве. – Уоррик подстегнул лошадь, и она побежала быстрее. – Признаюсь, я не ожидал, Джесс, что ты преподнесешь Харрисону такой сюрприз.
      Джесси отвернулась от брата, придерживая рукой поля шляпки, которую сдувал ветер. Коляска теперь летела как стрела по склону холма. Уоррик обожал быструю езду.
      – Я не использовала Лукаса Галлахера, Уоррик, – промолвила она. – Я люблю его.
      – Ты любишь каторжника, Джесс? Ирландского мятежника?
      – О Боже, ты повторяешь слова мамы! Я и не знала, что ты такой сноб!
      Уоррик неожиданно покраснел.
      – Я вовсе не сноб, – стал оправдываться он.
      – Но ты отзываешься о людях слишком высокомерно. – Джесси дотронулась до руки брата. – Я думала, ты поймешь, почему я испытываю к Харрисону противоречивые чувства.
      Румянец на щеках Уоррика стал еще более ярким, но он промолчал.
      Они въехали на окраину города, и теперь их коляска катила вдоль побережья. Джесси увидела несколько судов, стоявших на якоре, среди них и «Агнес Энн».
      – Порой дружба перерастает в любовь, Джесси, – заметил Уоррик. – И такое происходит совершенно неожиданно.
      Джесси бросила на брата удивленный взгляд.
      – Мои дружеские чувства к Харрисону никогда не перерастут в любовь.
      – В таком случае почему ты все же согласилась выйти за него замуж? – спросил он.
      Джесси молча пожала плечами.
      Они оставили коляску в городской конюшне.
      – Я не позволю тебе даже подойти к тюрьме, – заявил Уоррик, когда они вышли на улицу. – Если ты надеялась увидеть Галлахера и поэтому увязалась за мной в город, то должен сказать, что твои надежды тщетны.
      – Нет, я ни на что не надеялась, – весело заявила она. – Мне надо зайти к портнихе, а потом я прогуляюсь по набережной. Давай встретимся здесь через два часа.
      Джесси сидела на низком каменном парапете набережной и смотрела на приближающегося к ней высокого моряка с бакенбардами соломенного цвета. Несмотря на хромоту, он шел довольно решительным размашистым шагом, выдававшим в нем американца. Приблизившись к Джесси, он остановился у парапета и сделал вид, что смотрит на горизонт, туда, где синее море сливалось с голубым небом.
      – Мне сказали, что вы ищете встречи со мной, – произнес моряк, не глядя на Джесси.
      Джесси тоже не смотрела на него.
      – Вы капитан Чейз?
      – Да.
      – Как я понимаю, вы друг Лукаса Галлахера?
      Капитан Чейз скользнул по ней взглядом, но тут же отвел его в сторону.
      – Да, я его друг.
      – А вы знаете, что он сейчас в тюрьме?
      – Я слышал.
      – Я хочу устроить ему побег.
 
      Она не носила ночного чепчика, что очень удивило Уоррика. Впрочем, он вообще плохо знал Филиппу Тейт. Она мирно спала на своей массивной кровати, ее волосы разметались по подушке. Филиппа говорила правду: у Уоррика сложилось о ней неправильное мнение. А вот она хорошо понимала его и принимала таким, каков он есть, со всеми его странностями и причудами, со всей болью, мечтами и страхами.
      Уоррик заблуждался, думая, что хорошо знает Филиппу с самого детства. Он зажег спичку, нарушив тишину ночи, и поднес ее к свече. Вскоре комната озарилась тусклым мерцающим светом. За окном бушевал ветер, от которого сотрясались стены большого дома.
      Филиппа зашевелилась и внезапно открыла глаза. Увидев Уоррика, она быстро села и потянулась за халатом, висевшим на спинке стула, но Уоррик перехватил ее руку.
      – А ты молодец, – улыбнулся он. – Другая женщина на твоем месте закричала бы от страха на весь дом.
      Филиппа откинулась на подушки. Она не стала лицемерно натягивать одеяло до подбородка, чтобы показать свою девическую скромность.
      – Ты пьян.
      Девушка по-прежнему сохраняла спокойствие. Она всегда вела себя невозмутимо, и поэтому многие считали ее уступчивой и готовой к компромиссам. Но такое мнение ошибочно. Просто ей очень повезло в жизни и ее характер и вкусы соответствовали требованиям, предъявляемым обществом. Филиппа никогда не притворялась, не юлила и ничего не скрывала. Она вела себя естественно и непринужденно.
      – Да, я немного выпил. – Уоррик отвесил ей поклон.
      – Зачем ты явился сюда?
      Он лукаво посмотрел на девушку.
      – Тебя смущает, что я пришел в твою спальню в час ночи? Может, ты думаешь, что я хочу изнасиловать тебя?
      Филиппа побледнела, ее огромные темные глаза тревожно смотрели на Уоррика.
      – Нет, я так не думаю.
      – Нет? – Уоррик прислонился к одному из четырех столбов, на которых крепился балдахин над кроватью. – Мне кажется, ты плохо знаешь меня. Впрочем, я пришел сюда просто поговорить.
      – Но почему ты выбрал такое неподходящее время и место для разговора?
      – Напротив, мне показалось, что время и место самые подходящие.
      На губах Филиппы заиграла улыбка. К удивлению Уоррика, она спустила ноги с кровати и откинула одеяло.
      – И о чем же ты хочешь поговорить со мной?
      Филиппа встала. Она не надела халат. Впрочем, он ей и не понадобился – она была в закрытой ночной рубашке, доходившей до пят.
      Уоррик окинул Филиппу внимательным взглядом. Их разделяло расстояние в шесть-семь футов. Улыбка сошла с его лица, и оно приняло серьезное выражение.
      – Ты недавно сказала, что любишь меня.
      Филиппа скрестила руки на груди, и ткань рубашки туго обтянула ее грудь.
      – Правда? Я что-то такого не припомню…
      Взгляд Уоррика притягивали ее белоснежная шея, босые ноги, линия груди. Он почувствовал, как в нем пробуждается желание… Уоррика охватило беспокойство. Он не думал, что в нем проснутся чувства, когда шел сюда.
      – Прекрати свои глупые игры, Филиппа. Ты прекрасно помнишь, что говорила мне на днях.
      – Ну хорошо. Я говорила, и что дальше?
      Уоррик растерялся от того, что она так быстро сдалась. Ему хотелось задать следующий вопрос, но он боялся услышать на него ответ. От того, что скажет сейчас Филиппа, зависело очень многое. Для него Филиппа всегда оставалась частью его жизни, и теперь он страшно боялся потерять ее.
      – Скажи, ты говорила серьезно?
      Филиппа не сразу ответила. У Уоррика перехватило дыхание. Почему она молчит?
      – Да, – наконец промолвила девушка, гордо подняв подбородок.
      – И когда ты, интересно, поняла, что любишь меня?
      – Я не могу сказать, когда именно. Я всегда любила тебя.
      – В таком случае ты имеешь в виду просто детскую любовь.
      Уоррик подошел к Филиппе.
      – Да, когда-то я испытывала к тебе детскую любовь, но я уже не ребенок.
      – Да, ты взрослая женщина.
      Он коснулся темных волос, падавших на грудь Филиппы, и удивился тому, что его пальцы дрожат.
      – Хочешь сказать, что, когда была помолвлена сначала с Сесилом, потом с Ридом, ты любила меня?
      – Да.
      Он вгляделся в ее потемневшие глаза.
      – Но если бы Сесил не умер, ты бы вышла за него замуж, несмотря на то что любишь меня?
      – Я говорила тебе, что не обладаю мужеством и отвагой. – Филиппа подошла к окну и продолжала разговаривать с Уорриком, стоя к нему спиной. – И потом, ты хотел стать моряком и всю свою жизнь посвятить морю.
      – Ты говоришь так, как будто ревнуешь меня.
      – К морю? – Филиппа раздвинула шторы и взглянула на залитый лунным светом сад. Ее лицо с правильными чертами призрачно мерцало в темноте. – Да, я действительно ревновала тебя к твоей мечте.
      – Но ведь на днях ты посоветовала мне снова начать выходить в море.
      Филиппа резко повернулась и взглянула Уоррику в лицо.
      – Так ты последуешь моему совету?
      – Возможно.
      Подойдя к ней, Уоррик увидел, как на ее шее пульсирует голубая жилка.
      – Я хочу знать, сильна ли твоя любовь ко мне. Филиппа взглянула на Уоррика снизу вверх. Ее темные волосы падали густыми прядями на спину и грудь.
      – Настолько сильна, что я готова отдаться тебе здесь и сейчас.
      – Тебе легко говорить, потому что ты знаешь, что я никогда не сделаю подобного.
      Филиппа внимательно взглянула в глаза Уоррика и развязала тесемки на вороте ночной рубашки.
      Тонкая ткань соскользнула с ее плеч, и рубашка упала на пол к ногам девушки. В рассеянном свете луны, падавшем из окна, ее тело казалось нежным и трепетным. У Уоррика перехватило дыхание. Она оказалась миниатюрнее Фионы, и в то же время ее тело имело более мягкие женственные формы. Белоснежная кожа Филиппы свидетельствовала о том, что она никогда не лежала нагой на солнце под открытым небом. Филиппа взволнованно дышала, ее глаза пылали страстью.
      Уоррик погладил ее по щеке, его пальцы слегка коснулись ее шеи и верхней части груди. Его рука в нерешительности приблизилась к ее соску и наконец легла на него. Уоррик думал, что девушка сейчас оттолкнет его, охваченная страхом или отвращением, что она отпрянет от него и убежит. Но из груди Филиппы вырвался тихий стон наслаждения. И Уоррик понял, что она не только любит его, но и испытывает к нему настоящую страсть.
      Сделав над собой неимоверное усилие, Уоррик отступил от девушки и поднял с пола ее ночную рубашку. Взяв ее из его рук, Филиппа прижала мягкую ткань к своей груди.
      – Ты не хочешь меня, – прошептала она. На ее глаза навернулись слезы.
      Он коснулся кончиками пальцев ее губ и почувствовал, что они дрожат.
      – Я хочу тебя, Филиппа, поверь. Но я не могу овладеть тобой сейчас, в такой обстановке.
      Положив ладонь на ее затылок, он поцеловал ее в губы.

      Харрисон подстегивал своего гнедого мерина, спеша поскорее добраться до усадьбы Корбеттов. Он сгорал от нетерпения снова увидеть Джесмонд, с которой больше месяца находился в разлуке. Харрисон подбадривал себя тем, что Джесмонд скоро станет его женой. От этой мысли у него радостно сжималось сердце и в крови загорался пожар страсти.
      И вот наконец он увидел ее, свою любимую. Высокая стройная фигура Джесси мелькала среди деревьев парка. Она обладала решительной мужской походкой, которая не нравилась Харрисону. Джесси, должно быть, гуляла и теперь возвращалась домой. День стоял прохладный и пасмурный. Небо затягивали тучи, а между деревьями клубился туман. Джесси надела плащ, отделанный золотой тесьмой, и широкополую шляпу. Ее лицо показалось Харрисону бледным и исхудавшим, но все равно столь прекрасным, что у Харрисона перехватило дыхание.
      – Джесмонд! – окликнул ее Харрисон и направил к ней коня.
      Подъехав к Джесси, он спешился, но не бросился обнимать ее, считая неприличным демонстрацию своих эмоций. Даже чувствуя сильную страсть, Харрисон старался держаться в рамках приличий и соблюдать все условности, принятые в обществе. Взяв ее руку в мягкой замшевой перчатке, он поднес ее к губам.
      – Добро пожаловать домой, Харрисон, – приветливо встретила его Джесси.
      Ее улыбка показалась ему скорее печальной, чем радостной. В глазах Джесси блестели слезы. Харрисон удивился, потому что Джесси очень редко плакала, даже в детстве. Взглянув на Джесси еще раз искоса, Харрисон решил, что ошибся и что она выглядит как обычно. Ему не понравилось только, что она держалась отчужденно. Мысли Джесси витали, по-видимому, далеко отсюда. Она никогда не скучала по нему. Во всяком случае, не больше, чем по Уоррику или Филиппе. И такое отношение огорчало Харрисона. Джесси не влекло к нему так, как влекло его к ней. Порой ему казалось, что ее больше, чем семейная жизнь, манят наука и занятия, несвойственные женщине. Ее прогулки по побережью в поисках окаменелостей и обследования пещер смущали Харрисона. Впрочем, сейчас ему не хотелось ни о чем таком думать, и он отогнал неприятные мысли.
 
      Вечером, закрывшись в своей комнате, Джесси достала из шкафа белое атласное платье с вышитыми белыми розами и разложила его на постели. Ее свадебный наряд. Она сшила его накануне отъезда из Лондона по распоряжению матери. Теперь Джесси казалось, что с тех пор прошло сто лет.
      Она провела рукой по гладкой шелковистой ткани и кружевной отделке. Когда-то она с огромной радостью выбирала ткань и фасон для свадебного платья. Но теперь радость в ее душе уступила место горечи и чувству вины. Джесси понимала, что она и ее мать дурно поступали с Харрисоном.
      А Харрисон совсем не изменился, подумала Джесси. Он все такой же самодовольный, забавный и чопорный. Да, он действительно остался прежним. Но с Джесси произошли кардинальные перемены. Она наконец поняла, чего хочет в жизни.
      Прижав мягкую ткань к лицу, Джесси разрыдалась.
 
      – Почему ты не рассказала мне раньше? – качая головой, спросила Джесси.
      Они с Женевьевой прогуливались по берегу в Бухте кораблекрушений. Волны с шипением и плеском набегали на мокрый песок у их ног. Над головой с пронзительными криками кружили чайки. Дождь прекратился, но воздух оставался все еще прохладным. Море почернело и покрылось белыми барашками пены. Пасмурная погода соответствовала мрачному настроению Джесси.
      – Я дала слово твоей матери, – произнесла Женевьева. – Не надо обвинять меня в том, что я сдержала его.
      – Я прекрасно понимаю тебя и ни в чем не виню. Но я рада, что теперь мне все о тебе известно.
      С тех пор как Джесси узнала, что Женевьева – родная сестра ее матери, произошло много событий, которыми ей хотелось поделиться с подругой. Но она не могла. Джесси и так уже вовлекла в свои планы старого Тома и Чарли. Пусть хотя бы Женевьева останется в стороне от опасного дела, думала она, поглядывая на подругу.
      – Я слышала, что Харрисон вернулся домой, – сообщила Женевьева.
      – Да, он уже приехал.
      – Говорят, что вы скоро поженитесь.
      – Свадьба состоится в начале декабря.
      Женевьева остановилась и порывисто тронула Джесси за руку.
      – Зачем ты согласилась, Джесси? Я думала, ты решила поступить так, как велит тебе сердце.
      Джесси тяжело вздохнула.
      – Лукаса забрали из нашего имения и перевели на государственное содержание.
      – О Боже, Джесси… вас выследили?!
      Джесси покачала головой, пряча глаза от Женевьевы.
      – Неужели ты думаешь, что мама оставила бы его в живых, если бы узнала о нашей связи? – Джесси помолчала, глядя на пенистые волны. Ее сердце сжималось от боли. – Женевьева, я хочу, чтобы ты сопровождала меня в церковь во время свадебной церемонии. Я хочу, чтобы ты помогла надеть мне свадебный наряд.
      – Я с удовольствием, но твоя мать вряд ли допустит…
      – Мамы в храме не будет. Ты же знаешь, она не захочет ехать на побережье в церковь Святого Антония, где состоится церемония бракосочетания.
      – А я думала, что вас обвенчают в усадьбе.
      – Да, сначала мы так и планировали сделать, но потом я настояла на своем.
      – Странно, что Беатрис пошла у тебя на поводу.
      Джесси грустно усмехнулась.
      – Я уговорила ее.
      Беатрис, конечно, не сразу сдалась, но, получив согласие дочери выйти замуж за Харрисона, в конце концов уступила.
      – А не будет против моего присутствия Харрисон? Он знает, что ты хочешь пригласить меня на церемонию бракосочетания?
      – Еще нет. Но даже если он заупрямится, я все равно хочу видеть тебя перед свадьбой. Пусть даже только в домике священника, вдали от посторонних глаз.
      Женевьева внимательно посмотрела на Джесси.
      – Ты чего-то недоговариваешь.
      Джесси взяла руку тети и крепко сжала ее.
      – О, Женевьева, не спрашивай меня ни о чем, прошу тебя. Помоги мне только пережить трудное для меня время!
      Женевьева нахмурилась. Ее терзали беспокойство и смутные подозрения.
      – Ну хорошо, раз ты хочешь, будь по-твоему.
      – Спасибо!
 
      Два дня спустя Джесси поехала в Блэкхейвен-Бей вместе со старым Томом и Чарли. Чарли обошел с праздным видом городскую тюрьму, притворившись, что просто прогуливается. А Джесмонд отправилась в дом начальника тюрьмы и потребовала свидания с Лукасом Галлахером, бывшим конюхом своего брата.
      В комнате с низким потолком и маленьким зарешеченным окном стояла прохлада и висел неприятный запах немытого человеческого тела, мочи и затхлости.
      Джесси остановилась посреди комнаты и прислушалась. С тюремного двора до нее доносились шарканье ног заключенных и тяжелые шаги охранников, обутых в сапоги. Джесси впервые пришла на свидание с Лукасом. Раньше она боялась, что мать узнает о ее визитах в тюрьму. Теперь уже нельзя дольше откладывать, и она отбросила все колебания. «Агнес Энн» готова к отплытию, наступило время решительных действий. Джесси явилась, чтобы посвятить Галлахера в свои замыслы и попрощаться.
      Джесси смотрела в открытую дверь на длинный коридор. Сейчас должен появиться Лукас Галлахер в сопровождении охранника. Сердце тревожно билось у Джесси при мысли, что сейчас она в последний раз увидит любимого человека.
      Джесси знала, что заключение в местной тюрьме с ее суровыми условиями содержания могло негативно повлиять на человека, существенно изменить его в худшую сторону. И она ожидала, что Лукас внешне сильно изменится, исхудает, побледнеет. И действительно, когда он появился из темноты коридора в грязной и разорванной одежде и вышел на свет, у нее упало сердце. Лицо Галлахера покрывала темная щетина, щеки провалились, в глазах стояла тоска.
      – Спасибо, вы можете идти, – обратилась она к охраннику.
      – Но, мэм… – растерянно посмотрел на нее констебль, – я не могу оставить вас один на один с заключенным…
      – Не смешите меня! Галлахер неопасен, он попал в тюрьму вовсе не за преступление. Его просто вернули отбывать срок на общей каторге. Мой брат забраковал его как конюха, вот и все. Впрочем, я не желаю вдаваться в подробности и обсуждать с вами такие вопросы. Вы свободны!
      Констебль покраснел.
      – Слушаюсь, мэм, – пробормотал он и вышел из помещения.
      Старый Том, стоявший у входа, посторонился, чтобы пропустить его.
      Джесси бросилась в объятия Галлахера. Его изможденный вид и нездоровый цвет лица испугали ее.
      – О Боже… – прошептала она, когда дверь за констеблем закрылась. – Что они с тобой сделали?
      Лукас отстранился.
      – Лучше не приближайся, от меня воняет тюрьмой.
      Но она вновь обвила его шею руками и прижалась к груди. – Я не могу сдерживать свои чувства, все время мечтая обнять тебя.
      – О, Джесси… – прошептал Лукас, зарывшись лицом в ее золотистые волосы, и крепко поцеловал. – Я думал, что больше никогда не увижу тебя.
      – В понедельник «Агнес Энн» выходит в море, – сообщила Джесси, когда он наконец прервал долгий поцелуй. – Мы разработали план побега.
      – В понедельник? – Лукас пристально взглянул на Джесси. – Я слышал, что в субботу ты выходишь замуж за Харрисона Тейта.
      Джесси кивнула. У нее перехватило горло от невольных слез. Видя, в каком состоянии она находится, Лукас нежно погладил ее по щеке.
      – Почему ты так спешишь со свадьбой, дорогая?
      – У меня есть на то свои причины.
      Желваки заходили на скулах Лукаса.
      – Причина не связана со мной? Посмотри мне в глаза и скажи правду. Может, ты беременна?
      Джесси отвела взгляд в сторону. Она боялась, что Лукас догадается о той жертве, которую она принесла во имя его.
      – Нет, я не беременна, хотя мне бы очень хотелось родить от тебя ребенка. Он всегда напоминал бы мне о твоей любви.
      – Я очень надеюсь, что ты будешь счастлива с Харрисоном, Джесси.
      – Лукас… – с горечью промолвила Джесси. – Я не знаю, сумею ли я вынести разлуку. – Она взяла его руку с обезображенным шрамами запястьем и прижала ее к своей щеке. Ее губы дрожали. – Скажи, ты любил меня?
      – Да, я любил и всегда буду любить тебя, дорогая.
 
      На следующее утро Джесси отправилась в сад, чтобы нарезать нераспустившихся белых роз и сплести из них венок невесты. Здесь ее разыскал Харрисон.
      – Вот где ты прячешься, Джесмонд! – воскликнул он, подойдя к невесте.
      Он стоял на узкой, выложенной кирпичами дорожке, поигрывая золотой цепочкой от карманных часов.
      – Я только что узнал, что твоя мать не будет присутствовать на церемонии бракосочетания в церкви, – неодобрительно поглядывая на Джесси, проговорил он.
      – Церковь Святого Антония стоит на побережье, а мама, как ты знаешь, не желает видеть море.
      – Да, мне известно, и все же… – Он замолчал и взял из рук Джесси корзинку с цветами, как будто она мешала девушке. Повесив ее на руку, Харрисон двинулся вместе с Джесси вдоль рядов цветущих роз. – Мне непонятно, как может мать не присутствовать в церкви на церемонии бракосочетания дочери! Что подумают люди? Я полагал, что свадьба состоится в одной из церквей, расположенных в глубине острова.
      – Нет, я решила, что мы будем венчаться в храме Святого Антония, – твердо повторила Джесси. – Ведь это наша церковь! Мы будем ходить туда каждое воскресенье на службу, там будут крестить наших детей.
      Взгляд Харрисона потеплел при упоминании о будущих детях, его наследниках. А у Джесси стало тяжело на сердце. Она чувствовала себя обманщицей и предательницей. Но разве могла она сказать правду Харрисону? А правда заключалась в том, что Джесси не желала видеть свою мать в церкви на церемонии бракосочетания, после того как та причинила ей столько зла.
      – Я решила обвенчаться здесь, в Блэкхейвен-Бей, – заявила Джесси. – В городе, с которым у нас связаны детские и юношеские воспоминания.
      – Хорошо, пусть будет по-твоему. Но ведь ты, конечно же, хочешь, чтобы в такой торжественный день рядом с тобой находилась твоя мать, чтобы она помогла тебе надеть свадебный наряд, проводила к венцу?
      Джесси, затаив дыхание, взглянула в глаза Харрисона.
      – Я хочу кое-что сказать тебе, Харрисон, – с замиранием сердца произнесла Джесси. – Я решила, что к свадебной церемонии мне поможет готовиться Женевьева Стржецкая.
      – Женевьева Стржецкая! – в ужасе воскликнул Харрисон. – Ты, наверное, шутишь?
      – Нет, не шучу. – Она забрала у Харрисона корзинку и дрожащими руками стала срезать розы. – Я говорю совершенно серьезно. Женевьева является не только моей подругой, но и тетей. Я хочу, чтобы она присутствовала на свадьбе.
      – Женевьева Стржецкая приходится тебе тетей?! – изумленно переспросил Харрисон, не веря своим ушам. – О Боже, не может быть! Ее поведение нельзя назвать безупречным. Ну и родственница у тебя!
      Сейчас Харрисон очень напоминал Беатрис. У Джесси возникло чувство, как будто она выходила замуж за человека, являвшегося точной копией ее матери. Такая мысль привела ее в отчаяние.
      – Женевьева – сестра моей матери, Харрисон. Я недавно узнала об этом и хочу, чтобы она присутствовала на моей свадьбе, тем более что мамы не будет в церкви.
      Поставив на землю корзинку и положив секатор, она подошла к жениху и, бросив на него умоляющий взгляд, поцеловала в щеку.
      – Прошу тебя, не возражай.
      Ласка Джесси удивила и обрадовала Харрисона.
      – Ну хорошо. Я согласен, если тебе так сильно хочется.
      Джесси отвела глаза в сторону. Ей стало стыдно. Она понимала, что ведет себя как последняя шлюха. Неужели она так низко пала? Джесси всегда презирала женщин, которые добиваются от мужчин всего, чего хотят, своими улыбками, поцелуями и ласками.
      Однако Джесси могла только таким способом заставить Харрисона поступать, как она хотела. Ведь он не считался с ней как с человеком. Харрисон просто не стал бы слушать доводы и аргументы женщины и спорить с ней на равных, он никогда не пошел бы с ней на компромисс, а только стал бы злиться, презирать, а возможно, и ненавидеть. Теперь Джесси понимала, что женщины вынуждены прибегать к лести и своим чарам, чтобы добиться от мужчин желаемого.
 
      Женевьева сидела на низком стульчике, держа на коленях блокнот для рисования, а в правой руке угольный карандаш. Щурясь от ветра и солнца, она делала эскиз, перенося на бумагу изображение суровых скал, возвышавшихся на побережье. В очередной раз оторвав взгляд от рисунка, она посмотрела на нагромождение каменных глыб и заметила краем глаза движение на дорожке, ведущей к ее саду. Повернув голову, она увидела всадника, скакавшего во весь опор на гнедом жеребце.
      Женевьева встала, положила блокнот и карандаш на стульчик и направилась к дому, чтобы встретить гостя. Узнав всадника, она почувствовала, как у нее сжалось сердце. К ней приехал Уоррик Корбетт. Зачем он явился?
      – Чем могу быть полезна? – спросила Женевьева, когда всадник спешился.
      Он быстро повернулся к ней и снял касторовую шляпу.
      – Госпожа Стржецкая?
      – Да, я. – Женевьева улыбнулась. – Хотя, я уверена, ваша мать считает, что я недостойна того, чтобы ко мне обращались учтиво по имени или упоминали мой титул.
      Молодой человек усмехнулся.
      – Разрешите представиться, меня зовут Уоррик Корбетт.
      – Я знаю.
      Женевьева следила, правда, издалека, за тем, как взрослел и мужал ее племянник.
      – Как я понимаю, вы моя тетя, – смущенно улыбаясь, промолвил Уоррик.
      – Да.
      Он предложил ей опереться на его руку.
      – Я приехал, чтобы познакомиться с вами.
      Женевьева взяла своего племянника под руку и пригласила войти в дом.
      – Пройдемте на кухню, и я угощу вас прекрасным… – она хотела сказать «чаем», но, взглянув на Уоррика, закончила: – бренди.

      В субботу, в день свадьбы, Джесси, встав с постели, выглянула в окно и увидела небо, затянутое дождевыми тучами. К тому же дул сильный ветер. Судя по всему, вскоре начнется дождь.
      Набросив плащ, она вышла из дома, чтобы прогуляться по саду. Однако вскоре ей надоело ходить по ухоженным, прямым как стрела дорожкам, и она свернула в пейзажный парк, где располагался живописный пруд. Трава, покрытая утренней росой, намокла, и обутые в замшевые ботиночки ноги Джесси скользили. Ветер дул ей в лицо, и щеки девушки раскраснелись. Она дошла до каменной ограды семейного кладбища и, обернувшись, взглянула на дом. В утреннем тумане его фасады с башенками и шпилями выглядели призрачно.
      У Джесси было тяжело на сердце. Она с горечью думала, что уже сегодня ее дом перестанет быть ей родным. У нее появится свой семейный очаг. Когда-то она полагала, что замужество изменит ее жизнь, но теперь Джесси сомневалась. Чтобы смириться с новыми жизненными обстоятельствами, ей будет необходимо найти в себе мужество измениться самой. Раньше Джесси полагала, что мужество необходимо лишь для совершения каких-то отчаянно-смелых поступков – вскарабкаться на отвесную скалу, преодолеть верхом высокую преграду или переплыть под парусом океан. Но теперь она знала, что мужество требуется просто для повседневной жизни, чтобы всегда оставаться самой собой в мире конформизма и приспособленчества.
      Всю свою жизнь Джесси старалась быть образцовой послушной дочерью и во всем следовать воле родителей. Ей хотелось, чтобы ею гордились. Она и не подозревала, что женщина, которая старается не предать своих близких, в конце концов может предать саму себя. Она поклялась больше никогда не изменять себе. Но в то же время Джесси чувствовала свою ответственность перед Харрисоном. Она решила стать ему хорошей женой и попытаться сделать его счастливым. Но только не ценой утраты собственного «я».
      Джесси гуляла по берегу пруда, глядя на его серую стальную воду, на поверхности которой ветер поднимал рябь. Подойдя к большой старой яблоне, она прислонилась к ее стволу и прислушалась к шелесту листвы. В воздухе пахло влажной землей и яблоневым цветом, который, впрочем, уже облетел.
      Джесси выходила замуж за Харрисона, чтобы спасти любимого человека. Однако она не изменяла себе. Злая воля матери заставила ее так поступить. Джесси сделала свой выбор и решила добровольно принести себя в жертву своей любви. Трагедия состояла в том, что Джесси не могла оставаться рядом с любимым человеком.
      Джесси знала, что боль в ее сердце никогда не утихнет, хотя со временем станет не такой острой. Закрыв глаза, она почувствовала, как из ее груди рвутся глухие рыдания. Но тут до ее слуха донесся звук торопливых шагов. Кто-то приближался к ней.
      Сделав над собой усилие, она сдержала слезы и взглянула на аллею парка, по которой к ней спешил старый Том. Его лицо выражало беспокойство.
      Джесси устремилась к нему навстречу. Полы ее длинного плаща развевались на ветру.
      – Что случилось? – запыхавшись, спросила она.
      Том не сразу ответил. Ему потребовалось время, чтобы отдышаться.
      – Мне передали записку с борта «Агнес Энн», – наконец выговорил он, тяжело дыша. – Капитан Чейз опасается, что скоро начнется мощный шторм. Он принял решение выйти в море, пока не разразилась буря.
      Джесси судорожно вцепилась в плечо старика.
      – Он не может так поступить! Чейз обещал взять на борт Галлахера! Он сказал…
      – Послушай меня, девочка. Чейз, как и обещал, вышлет шаланду, чтобы забрать Галлахера из бухты. Но только сегодня утром.
      – Сегодня утром?! О Боже! А вдруг мы не успеем?!
      – Должны успеть, – твердо уверил ее Том. – Надо только быстрее передать записку Галлахеру и тому парню, который работает в тюремной кухне. Сегодня подходящий день для побега. Ведь в церковь на церемонию бракосочетания придут капитан Бойд и многие его лейтенанты. Галлахеру будет легче бежать.
 
      Запрокинув голову, Лукас взглянул на затянутое тучами небо. День выдался пасмурный и холодный, дул порывистый ветер, предвещая шторм. В тюрьме все дни сливались в один. Но Лукас помнил, что сегодня суббота, день свадьбы Джесси.
      Он прогуливался по тюремному дворику вместе с другими заключенными и ждал условленного знака, чтобы бежать. Его тело напряженно вздрагивало, сердце гулко стучало в груди. Время от времени Лукас бросал взгляд на увенчанный крестом шпиль церкви, возвышавшийся над тюремными стенами.
      Лукас не мог понять, почему Джесси решилась на брак с Харрисоном Тейтом. Долгими ночами, лежа в своей камере на соломенном тюфяке, он не смыкал глаз, терзаемый сомнениями. Может, Джесси сожалела о том, что вступила с ним в интимные отношения, и сейчас горько раскаивается, что совершила столь опрометчивый шаг? Он убеждал себя в том, что только полный дурак мог поверить в любовь Джесмонд Корбетт к грязному опустившемуся каторжнику, валяющемуся сейчас на заплеванном полу камеры. Порой ему казалось, что Джесси испытывает наконец-то радость и облегчение, что избавилась от него и вернулась к своему жениху.
      Однако в глубине души Лукас верил в любовь Джесси.
      Внезапно мысли Лукаса прервало завывание сирены – сигнал тревоги. Над стеной внутреннего дворика для прогулок заключенных поднимался столб черного дыма. По-видимому, во дворе тюрьмы начался пожар. Открыв массивную дверь, охранник выглянул наружу и чертыхнулся. Кухню объяло пламя.
      – Черт возьми! – в сердцах воскликнул он и быстро повернулся к заключенным. – А ну берите ведра и быстро тушите пожар!
      Каторжники выстроились в цепочку на центральном дворе тюрьмы. Но дверь во внутренний дворик для прогулок так и осталась открытой, и Лукас воспользовался ею.
      Видя, что кругом царит суматоха, он схватил Лиса за руку и увлек его за собой.
      – Давай быстро сюда!
      Лис хотя и удивился неожиданной прыти своего приятеля, все же последовал за ним.
      Как только они вновь оказались в опустевшем дворике для прогулок, через внешнюю стену кто-то перебросил веревки. Заключенные перелезли через каменную ограду и спрыгнули на землю. Однако при приземлении Лис подвернул ногу и громко охнул.
      – Где лошади? – спросил Лукас поджидавшего их в безлюдном предместье у тюремной стены Чарли.
      Мальчик махнул рукой в сторону зарослей акации.
      – Там! Давайте быстрее! Лукас подхватил Лиса под руку.
      – Ты сможешь быстро передвигаться?
      – Постараюсь.
      И он прихрамывая двинулся вперед, опираясь на плечо Лукаса. В зарослях кустарника их ждал старый Том с тремя лошадьми. Лис морщился от боли, стараясь не стонать.
      – Встретимся в Бухте кораблекрушений, – бросил Лукас, обращаясь к своему другу по несчастью.
      Лис с ужасом взглянул на серую в яблоках лошадь.
      – Я не смогу править! – воскликнул он.
      – Тебе не придется. Править будет Чарли. А теперь нам пора в путь!
      Лукас вскочил на своего коня, но прежде чем пустить его галопом, взглянул на стоявшую на холме маленькую церковь. У Лукаса сжалось сердце. Церемония бракосочетания должна скоро начаться. Па крыльце храма стояли гости – дамы в ярких нарядах и джентльмены в цилиндрах и фраках.
      Лукас представил, как он влетит на лошади на церковный двор, подхватит невесту и украдет ее прямо на глазах изумленной публики.
      Однако это всего лишь мечты… Лукас не мог подвергать Джесси опасности. Он собирался плыть в Америку. Но что ждет его в чужих краях? И что он может предложить юной прекрасной девушке, привыкшей к роскоши и комфорту?
      Если бы Джесси хотела бежать с ним, она ждала бы его сейчас здесь вместе с Томом. Нет, Джесси сделала правильный выбор. Она решила выйти замуж за Харрисона Тейта, брак с которым сулил ей спокойную безмятежную жизнь. Только сейчас Лукас понял, что в глубине души надеялся снова увидеть Джесси. Он втайне рассчитывал на то, что она согласится разделить его судьбу.
      Лукас в последний раз бросил взгляд на стоявшую в отдалении церковь и уже собирался пришпорить коня, но тут раздался звук набатного колокола. В тюрьме, по-видимому, обнаружили пропажу двух заключенных и подняли тревогу.
      – Черт побери! – выругался Лукас и пустил своего коня с места в карьер.
 
      Жена священника церкви Святого Антония всегда держала наготове свободную комнату для невест, приезжающих из окрестных имений в город венчаться в маленьком храме. Здесь они переодевались и ждали прибытия своих женихов. Каменный дом священника довольно просторный. Из его окон открывался вид на угрюмые темные воды залива и качающиеся на волнах суда, стоявшие на якоре в бухте.
      Джесмонд Корбетт в нижнем белье стояла у окна и смотрела на раскинувшийся внизу под холмом город. Свои волосы она тщательно причесала и украсила белыми розами и лентами, на ноги надела изящные атласные туфельки. Джесси видела расположенное вдали мрачное квадратное здание тюрьмы.
      – Пора надевать свадебное платье, дитя мое, – напомнила ей Женевьева.
      Джесси отошла от окна и бросила на тетю испытующий взгляд.
      – Ты никогда не рассказывала мне о том, что случилось с графом Стржецким, Женевьева.
      Женевьева надела на невесту пышную атласную юбку свадебного наряда и расправила ее.
      – Он умер два года спустя после того, как мы бежали с Тасмании.
      – А ты когда-нибудь жалела, что бежала с ним?
      Женевьева выпрямилась и внимательно посмотрела на Джесси.
      – Нет, никогда. Даже если бы мы прожили вместе не два года, а всего лишь два дня, – ответила она с грустной улыбкой. – А теперь повернись, я посмотрю, как сидит на тебе юбка сзади.
      Джесси послушно повернулась спиной к тете.
      – А как ты жила после смерти графа и до своего возвращения на остров?
      Женевьева надела на Джесси лиф, и пальцы начали проворно застегивать крючки на спине.
      – Я много путешествовала, побывала в России, Италии, Баварии. – Женевьева взглянула на Джесси в зеркало, и их глаза встретились. – У меня были любовники. Светское общество уже вынесло приговор и заклеймило меня позором, поэтому я ничего не теряла. И потом, мужчины такие забавные существа, я люблю, когда они меня развлекают.
      Женщины рассмеялись. Но вскоре улыбка сошла с лица Женевьевы, и ее глаза погрустнели.
      – Я даже два раза влюблялась, но по-настоящему я любила в своей жизни только одного человека – Станислава. И когда я поняла, что никого не полюблю так, как любила его, я вернулась домой.
      Взяв племянницу за плечи, Женевьева повернула ее лицом к себе.
      – Твое замужество, Джесси, не означает, что ты никогда больше не найдешь свою любовь. Не отчаивайся, детка, у тебя все впереди.
      – Я знаю. Впрочем, я и не собираюсь искать свою любовь. Я надеюсь обрести счастье в браке с Харрисоном, Женевьева. Ведь он всегда считался моим другом. Если я не смогу дать ему любовь, то по крайней мере я подарю ему верную дружбу…
      – Джесси… – начала Женевьева, но тут до слуха женщин донесся набат.
      Джесси подбежала к окну и взглянула на здание тюрьмы, откуда валил черный дым.
      – Это побег, да? – спросила подошедшая к ней Женевьева. – Твой ирландец бежал?
      – Да.
      Джесси прижалась горячим лбом к холодному стеклу. Она видела, как из ворот тюрьмы выбежали констебли и бросились вслед за всадниками, направившимися в сторону побережья.
      – Так вот почему ты согласилась на свадьбу! – воскликнула Женевьева. – Беатрис с помощью шантажа заставила тебя выйти замуж за Харрисона!
      – Она сказала, что Лукаса повесят за убийство, Женевьева. Ты ее знаешь, она сдержала бы слово. Поэтому я понимала, что необходимо опередить ее.
      Женевьева кивнула. Она действительно хорошо знала, на что способна ее сестра.
      – У Лукаса есть возможность бежать с острова?
      – Да, китобойное судно, плывущее в Америку, возьмет его на борт.
      В дрожащем голосе Джесси слышались слезы. Она боялась расплакаться. Разве может она пойти с красными глазами к алтарю? У Джесси душа болела при мысли, что все рухнет.
      Женевьева погладила девушку по щеке.
      – Ты, наверное, хочешь бежать вместе с любимым? – тихо спросила она.
      – Ты высказала мое сокровенное желание.
      – Но ведь побег связан с большим риском, ты знаешь? Вас будут преследовать власти. А в Америке вы окажетесь без гроша в кармане, среди чужих людей.
      Джесси смахнула слезу со щеки.
      – Меня ничто не останавливает, кроме…
      – Тогда что же?
      Джесси бросила взгляд в окно на пустой церковный двор. Все гости уже собрались в храме и ждали жениха и невесту.
      – Дело в том, – промолвила Джесси, – что судно, направляющееся в Америку, собиралось выйти в море на следующей неделе, уже после свадьбы. Но планы изменились из-за надвигающегося шторма. – Джесси помолчала, а потом продолжала, перейдя на шепот: – Как я могу бежать сейчас, бросив Харрисона, который ждет меня, чтобы повести к алтарю? Он не заслужил такого унижения. Харрисон любит меня, и я не могу поступить с ним так жестоко.
      Тем не менее мысль о побеге не давала Джесси покоя. Она невольно искала глазами верховую лошадь или экипаж, на котором могла бы отправиться вслед за любимым.
      – Джесси, чувство вины и чувство долга еще не повод, чтобы выходить замуж за человека, которого не любишь.
      – Но мне очень жаль его…
      – Так ты решила вступить в брак с Харрисоном из жалости? Ах, Джесси, Джесси… – Женевьева укоризненно покачала головой. – Ты думаешь, Харрисон обрадовался бы, если бы узнал причину твоего замужества? А как же твой ирландец? Его тебе разве не жалко? А себя? Я знаю, ты надеешься, что тебе в браке удастся остаться прежней Джесси. Но ты ошибаешься. Семейная жизнь сделает и тебя, и Харрисона глубоко несчастными.
      Джесси снова взглянула в окно на свинцовые воды залива. А что, если ей действительно бежать сейчас? Сумеет ли она догнать Лукаса?
      – Я знаю, что тебе предстоит сделать очень трудный выбор, – нарушил установившуюся в комнате тишину голос Женевьевы.
      В дверь постучали, и обе женщины вздрогнули от неожиданности. В комнату заглянула седовласая жена священника.
      – Вам пора идти в церковь, – улыбнулась она, и как бы в подтверждение ее слов раздался праздничный колокольный звон.

      Джесси с тяжелым сердцем шагала по булыжной мостовой через двор к распахнутым дверям церкви в своем белом свадебном платье и кружевных перчатках. Там под сводами храма ее ждали священник, жених и гости. Джесси чувствовала запах воска и слышала гул голосов, заглушаемый звоном колоколов.
      Джесси порой казалось, что вся ее жизнь является всего лишь подготовкой к торжественному моменту – свадьбе с Харрисоном. Ее будущее предопределено. Тем не менее чем ближе она подходила к церкви, тем тяжелее становилось у нее на душе. Джесси постепенно замедляла шаг, борясь с искушением повернуться и убежать. Ветер доносил до нее запах моря и дальних странствий, будил ее воображение, обещая знакомство с чужими далекими краями. Перед ее глазами уже предстал интерьер полутемного храма. И тут Джесси по-настоящему испугалась. Ей показалось, что она делает роковую непоправимую ошибку. Она поняла, что лучше сегодня встретить смерть вдвоем с Лукасом, чем жить с нелюбимым человеком. Джесси испытывала чувство вины перед Харрисоном, но ничего не могла поделать с собой. Теперь она не сомневалась, что оба они будут несчастны в браке.
      Вскрикнув, она резко обернулась и посмотрела в глаза шедшей за ней Женевьеве.
      – Нет, я не могу больше, у меня нет сил, Женевьева! Я не пойду к венцу с Харрисоном!
      Женевьева порывисто обняла Джесси.
      – В таком случае беги, дитя мое. Порой побег является лучшим выходом из сложной ситуации.
      – Ты им скажешь… ты извинишься перед всеми от моего имени? Постарайся объяснить Харрисону, Уоррику и Филиппе, почему я так поступила…
      – Я думаю, Уоррик и Филиппа поймут тебя. И надеюсь, Харрисон тоже со временем придет к заключению, что ты поступила правильно.
      Они ни словом не обмолвились о Беатрис, зная, что уж она-то никогда не поймет и не простит дочь.
      Улыбаясь сквозь слезы, Женевьева поцеловала Джесси в щеку и подтолкнула ее к воротам.
      – А теперь беги!
      Подхватив юбку, Джесси побежала, слыша за своей спиной возмущенный голос жены священника:
      – Что она делает?! Разве можно бежать из-под венца!
      Но Джесси даже не обернулась. Она сбежала с холма и повернула направо, где проходила тропа, ведущая к побережью. За грядой валунов она вдруг остановилась как вкопанная, увидев Тома, державшего под уздцы двух быстроходных лошадей – гнедого мерина и вороного жеребца по кличке Ураган.
      – Что ты здесь делаешь?! – воскликнула она, переведя дыхание.
      Том передал ей поводья Урагана, а сам поднялся в седло гнедого.
      – Я подумал, что тебе может понадобиться хороший скакун, – хитро прищурился старик. – Но хочу заметить, ты что-то припозднилась, я ожидал, что ты появишься здесь раньше.
      – Но, Том! – воскликнула Джесси, быстро садясь на вороного жеребца. – Тебя жестоко накажут, что ты помог мне и Лукасу бежать!
      – Я уже решил, что, наверное, мне придется умирать в Америке.
 
      Лукас попридержал лошадь на вершине холма и взглянул вниз на бушующие у скал волны. Ветер усилился и теперь рвал с него куртку. Лукас в душе не надеялся, что за ним придет шаланда. Но как ни странно, она ждала его у берега, спрятанная между скалами.
      – Черт возьми, да они уже здесь, – прошептал Лукас, щурясь от ветра.
      Махнув рукой Чарли и Лису, он пустил коня по тропе, спускающейся с холма к берегу.
      Шаланду вытащили на песок, и у ее кормы стоял один из офицеров с «Агнес Энн», маленький поджарый португалец с темными волосами и обветренным красным лицом.
      – Мы уже собирались уходить. Думали, что ты так и не появишься, приятель, – сообщил он.
      – Я рад, что вы меня все же дождались, – обрадовался Лукас, спешиваясь.
      Его сапоги утонули по щиколотку в мокром песке.
      – Честно говоря, если бы я знал, что меня ждет такая бешеная скачка, я предпочел бы побегу виселицу, – пробормотал бледный как мел Лис, сползая на землю.
      Лукас рассмеялся и помог ему слезть.
      – Ты растревожил старые раны?
      – Дело не в том, – ответил Лис, направляясь к лодке по мелководью. – Чертенок Чарли, правивший лошадью, заставлял лететь ее как стрела. Я чуть Богу душу не отдал от страха сломать себе шею.
      – Лошади не летают, – проворчал Чарли, переваливаясь через борт шаланды.
      – Поторапливайтесь! – крикнул португалец. Его голос заглушал рев морских волн, разбивавшихся о берег. – Близится буря!
      Лукас, упершись плечом в корму, столкнул лодку в воду, а потом запрыгнул в нее.
      – Я хорошо знаю бухту. Держитесь левой стороны. Мощная волна ударила в корпус лодки, обдав Лукаса с ног до головы. Прибой и юго-восточный ветер мешали морякам отчалить от берега. Шестеро гребцов налегли на весла.
      Повернувшись к берегу, Лукас взглянул на высокий утес, возвышавшийся над бухтой. За ним располагалась пещера с водопадом, где он провел самые счастливые часы своей жизни. У Лукаса сжалось сердце от боли, что он больше никогда не увидит Джесси. Он навсегда потерял ее…
      Но тут его внимание привлекло движение на дороге, ведущей в бухту. Он увидел двух всадников, скакавших во весь опор. Лукас узнал лошадей – вороного гунтера и гнедого мерина из имения Корбеттов! Вскоре он различил стройную женскую фигурку в белом платье. Всадница нещадно настегивала лошадь.
      – Подождите! – закричал Лукас, вскакивая на ноги. – Поверните к берегу! Быстрее!
      – Черт возьми! В чем дело? – с негодованием воскликнул португалец.
      – Женщина поплывет с нами!
      И Лукас показал на всадницу, которая на полном скаку въехала в зону прибоя. Пенные волны вздымались у ног вороного жеребца, и он недовольно мотал головой, нервно пританцовывая на месте. Джесси обдавали ледяные брызги. Но казалось, ей все было нипочем. Спрыгнув в воду, она поплыла. Белое платье с пышной юбкой, словно облако, колыхалось на поверхности вокруг нее. У Лукаса перехватило дыхание от страха за нее.
      – Джесмонд! – в ужасе закричал он срывающимся голосом.
      Лодку подбросило на гигантской волне, и Лукас потерял Джесси из вида.
      – Джесси! – закричал он, вцепившись руками в борт.
      Джесси вынырнула совсем рядом с шаландой. Одетую в белое платье, ее сразу увидели в черной воде. Матросы подняли ее на борт. Лукас заключил промокшую Джесси в объятия.
      – О Боже, ведь ты могла утонуть!
      Она запрокинула голову, и на ее дрожащих от холода губах появилась улыбка.
      – Я умею плавать.
      Их губы слились в страстном поцелуе. И тут раздался выстрел, пуля просвистела у виска Лукаса.
      – Вот дьявол! – закричал Лис, помогавший старому Тому перелезть через борт лодки. – Констебли открыли стрельбу!
      – Сядь на дно лодки и пригнись! – крикнул Лукас, обращаясь к Джесси, повернувшись лицом к берегу, на котором уже появились преследователи.
      Сильный ветер дул ему в спину, волны били в корпус лодки, грозя перевернуть ее. На дороге появились еще двое всадников – подкрепление. Один из конных констеблей направился не к берегу, а вдоль побережья, в город.
      – Куда он?! – стараясь перекричать рев волн и грохот прибоя, спросил Чарли.
      – Он поскакал в гавань, чтобы предупредить капитана «Отпора» о нашем побеге, – догадался Лис.
      Констебли тем временем перезарядили ружья и вновь открыли огонь по шаланде. Лукас почувствовал, как на его плечо легла нежная женская рука.
      – Как ты думаешь, они могут попасть в нас с такого расстояния? – спросила Джесси, не сводя глаз с берега, откуда велась стрельба.
      – Да, если они меткие стрелки. Мы двигаемся очень медленно против ветра. Держись рядом со мной!
      Лукас обнял дрожавшую от холода и страха девушку и прижал к своей груди.
      – Посмотри! – воскликнула Джесси.
      Вниз по склону к побережью скакали во весь опор двое всадников в развевающихся на ветру плащах, но они не относились к стражам порядка. Один из них, опередив своего приятеля, спрыгнул на землю и, бросившись к констеблям, выбил у ближайшего ружье из рук. Остальные опустили оружие.
      – Черт возьми, кто они такие? – спросил один из гребцов, налегая на весла.
      – Один из них мой брат, – ответила Джесси. – И Харрисон Тейт.
      Харрисон направил своего коня в воду и остановился, когда тот зашел по колено. Брызги от пенистых волн обдавали всадника, который не сводил глаз с лодки. На таком расстоянии Джесси не могла разглядеть лица Харрисона. Она мысленно просила у него прощения за то, что сбежала из-под венца.

      – Вы сошли с ума! – воскликнул констебль, из рук которого Уоррик выбил ружье.
      – Нет, это вы спятили! В лодке находится моя сестра, вы могли попасть в нее!
      Уоррик не мог совладать с охватившим его гневом и вцепился стражу порядка в горло. Они упали и покатились по мокрому песку.
      – Черт возьми! Мой новый сюртук! – воскликнул Уоррик, вставая и разглядывая пятна на дорогой ткани своей праздничной одежды.
      – Вы жалеете свой сюртук, – запричитал констебль. – А на то, что вы сломали мне ногу, вам наплевать!
      Однако Уоррик, не обращая на его жалобы никакого внимания, подошел к Харрисону, который все так же, сжимая в руках поводья, не сводил глаз с медленно удалявшейся лодки.
      – Кто он? – спросил Харрисон, не поворачивая головы. – Кто этот каторжник?
      – Ирландец. Он работал в моем имении конюхом.
      Харрисон взглянул на Уоррика.
      – Конюхом? Ты хочешь сказать, что моя невеста убежала с конюхом?!
      – Мне очень жаль, Харрисон…
      Однако Харрисон уже не слушал его. Он поворотил коня и поскакал по тропе, ведущей к дороге.
      – Куда ты? – крикнул ему вслед Уоррик, хотя не надеялся получить ответа.
      Однако Харрисон попридержал коня.
      – Я хочу разыскать капитана Бойда с «Отпора», – обернулся он. – Шаланда далеко не уйдет. Но даже если беглецов в укромном месте поджидает судно, фрегат настигнет его, и мы схватим каторжника. Я добьюсь, чтобы ирландского ублюдка повесили.
      И Харрисон пришпорил коня.
 
      Матросы с «Агнес Энн» считались сильными опытными гребцами, и вскоре благодаря их усилиям шаланда начала двигаться живее, рассекая волны. Когда лодка миновала опасную зону прибоя и прибрежных рифов и вышла из бухты, матросы подняли паруса и взяли курс на северо-восток, туда, где стояло на якоре, поджидая их, американское китобойное судно.
      Джесси сидела, прислонившись спиной к груди Лукаса. Он крепко обнимал любимую, стараясь согреть ее теплом своего тела. Они оба смотрели, как постепенно отдаляется берег. Джесси сознавала, что она в последний раз видит зеленые холмы своей родины. Но она знала, что никогда не пожалеет о принятом ею решении покинуть Тасманию вместе с любимым человеком.
      – Почему ты отважилась на такой поступок? – спросил ее Лукас.
      Она взяла его руку в свои ладони.
      – А разве тебя не обрадовало мое решение бежать с тобой?
      – Очень обрадовало. Но насколько я помню, ты сегодня собиралась выйти за кого-то замуж.
      – Все из-за матери. Она узнала о нашей связи и пригрозила, что, если я не выйду замуж за Харрисона, тебя повесят, обвинив в убийстве Джона Пайка.
      – И ты согласилась пойти на эту жертву ради меня?!
      Лукас погладил дрожащими от волнения руками Джесси по голове.
      – Мне кажется, брак с Харрисоном Тейтом для тебя равносилен смерти, – промолвил он.
      – Я готова умереть за тебя.
      – Может так случиться, что нам сегодня придется умереть вместе.
      – Нет, мы не умрем. Нас уже ждет «Агнес Энн».
      Джесси кивнула в сторону стоявшего на якоре китобойного судна. Но Лукас заметил еще один корабль и нахмурился.
      – Боюсь, что нас ждут крупные неприятности, – предупредил он. – Сюда на всех парусах приближается фрегат «Отпор».
      Джесси повернула голову, и у нее замерло сердце. Из-за мыса Последней Надежды показалось военное судно. Его нос рассекал свинцовые волны. Он шел на всех парусах.
      – Черт подери, – промолвил один из матросов, – британский военный фрегат!
      – Надеюсь, они нас не потопят? – спросил Чарли, стуча зубами от холода и страха.
      Старый Том хмыкнул.
      – От англичан можно всего ждать, – пробормотал он.
      Джесси бросила испуганный взгляд на фрегат, а потом перевела его на Лукаса.
      – Неужели они могут потопить нас?
      Лукас усмехнулся:
      – Вряд ли. Ведь они знают, что ты находишься на борту шаланды.
      Джесси смерила взглядом расстояние между лодкой и китобойным судном. Там уже суетились матросы, готовясь поднять беглецов на борт. Однако военный фрегат двигался очень быстро и мог перехватить шаланду. Наблюдая за действиями капитана Бойда, Джесси поняла, к чему он стремится.
      – «Отпор» хочет вклиниться между нами и «Агнес Энн», – догадалась она.
      Лукас кивнул. Португалец, должно быть, тоже разгадал замысел капитана фрегата и начал выкрикивать команды своему экипажу. Гребцы удвоили свои усилия. Паруса шаланды трещали на ветру. Лодка быстро приближалась к китобойному судну, но фрегат развивал хорошую скорость.
      В открытом море еще явственнее ощущалось приближение шторма. Маленькую шаланду подбрасывало на гигантских волнах с белыми пенистыми гребнями. Порывистый ветер грозил сорвать парус. Португалец снова закричал, приказывая матросам убрать паруса, и они бросились выполнять его распоряжение. Лодку трясло от ударов волн о корпус и сильно раскачивало.
      Судорожно вцепившись в борт, Джесси следила за фрегатом, идущим на всех парусах. Ее лицо обдавали ледяные соленые брызги.
      – Если фрегат сейчас не повернет, он врежется в нас, – проговорил Лукас, крепко прижимая девушку к груди.
      Джесси содрогнулась. Казалось, им нет спасения. Но тут фрегат вдруг неожиданно развернулся у них на глазах и направился в порт.
      – О Боже! – простонал Лукас. – Я уже думал, что мы погибли.
 
      – Честно говоря, я уже попрощался с вами и решил, что вы вот-вот отправитесь на дно кормить рыбу, – попыхивая трубкой, произнес капитан Чейз, когда беглецы поднялись на борт его судна.
      Кто-то тут же набросил шерстяное одеяло на плечи продрогшей Джесси. У нее подкашивались колени от слабости, и она едва держалась на ногах, Лукас поддерживал ее, обняв за талию. Джесси чувствовала запах свежей древесины, которую использовали при ремонте судна, смолы и неистребимую вонь китового жира.
      Матросы подняли с грохотом якорь, ветер наполнил паруса, и китобойное судно тронулось в путь.
      – О Боже, – прошептал Лукас, оглянувшись назад. – Они преследуют нас.
      Джесси проследила за его взглядом и оцепенела. Фрегат опять развернулся и теперь шел за американским судном. Китобоец, который возвращался домой после четырехлетнего промысла, не мог развить большую скорость с перегруженными уловом трюмами, парусов оставалось немного.
      – Как ты думаешь, они догонят нас? – боязливо спросила Джесси.
      – Конечно, если захотят, – спокойно ответил капитан Чейз. – Посмотрите на паруса фрегата! На таких парусах можно догнать торговое судно, а ведь торговые суда намного быстроходнее китобойных!
      Тем временем пошел дождь и ветер усилился. Стоя у борта рядом с Лукасом, Джесси смотрела, как внизу кипит свинцовая вода. Фрегат подходил все ближе. Теперь уже Джесси могла различить реющий на мачте синий флаг береговой охраны.
      – Еще немного, и они нас догонят, – промолвила Джесси.
      – Не бойся, они не сделают тебе ничего плохого, – прошептал Лукас, целуя ее в шею.
      – Я беспокоюсь не о себе, а о тебе. – Джесси взглянула на Лукаса через плечо. Его глаза цвета морской волны сейчас помрачнели, словно океанские волны во время шторма. Любовь и нежность переполняли сердце Джесси. – Запомни, я ни о чем не жалею. Что бы ни случилось. Я никогда не раскаюсь в том, что убежала с тобой.
      Лукас зарылся лицом в ее волосы.
      – О Боже, как я люблю тебя, – прошептал он.
      Джесси улыбнулась:
      – Я знаю.
      Фрегат догнал китобойное судно и шел теперь параллельным курсом, вырвавшись немного вперед. Между ними образовалось расстояние примерно в двадцать ярдов.
      – Вот сукин сын, – пробормотал капитан Чейз и отдал приказ команде увеличить скорость движения.
      Фрегат находился так близко, что хорошо просматривались лица людей, суетящихся на его палубе. Джесси не удивилась бы, если бы увидела среди них своего брата или Харрисона. Однако единственным человеком, которого она знала, был капитан Бойд, одетый в парадный мундир, в котором он явился на церемонию бракосочетания в церковь. На его боку болталась парадная шпага. Подойдя к борту, капитан Бойд поднял рупор.
      – Эй там, на судне! Остановитесь! – раздался его голос над волнами.
      Капитан Чейз тоже подошел и борту и крикнул зычным голосом, который хорошо слышался и без рупора, несмотря на шум ветра и рев волн:
      – Вы обстреляли нашу шаланду, которая шла под звездно-полосатым флатом, жалкие ублюдки!
      Англичанин расправил плечи и принял горделивую осанку.
      – Вы находитесь в британской колонии и поэтому должны подчиняться нашим законам!
      – Да пошел ты! Мы уже вышли в нейтральные воды и находимся на расстоянии более трех миль от берега! Или ты не заметил?!
      Бойд опустил рупор и повернул голову так, как будто прислушивался к словам стоявшего позади него человека. Наконец он кивнул и снова приставил рупор к губам.
      – Члены вашего экипажа доставили на борт трех заключенных, бежавших из тюрьмы ее величества, что дает нам право преследовать вас в нейтральных водах и произвести досмотр вашего суда.
      – Я не согласен!
      Бойд снова помолчал, а потом крикнул в рупор:
      – Я настаиваю на том, чтобы вы остановились!
      – Вы не имеете права останавливать американское судно, – ответил капитан Чейз. – И хочу напомнить, если вы забыли, что мы обрели независимость от вашей империи! Мы не для того боролись, чтобы я теперь подчинялся вашим абсурдным приказам!
      Капитан «Отпора» на мгновение оцепенел от такой наглости.
      – Так вы остановитесь или нет?! – наконец он снова рявкнул в свой рупор.
      Чейз усмехнулся:
      – И не подумаем!
      – Отлично! В таком случае даю вам пять минут на размышление. И если вы не подчинитесь нашему требованию, мы откроем огонь!

      – Ты куда? – Джесси поймала Лукаса за руку в тот момент, когда он, решительно отстранившись, хотел куда-то уйти.
      Лукас бросил на нее суровый взгляд.
      – Мне надо поговорить с Лисом и Чарли. Мы должны сдаться британским властям.
      – Ну уж нет, черт возьми! Я такого не допущу! – прорычал капитан Чейз, посасывая свою трубку.
      Ветер трепал длинные темные волосы Лукаса.
      – Я не хочу, чтобы вы все подвергали из-за нас свою жизнь смертельной опасности, – заявил он.
      Чейз стоял на палубе, широко расставив ноги и уперев руки в бока.
      – Здесь я капитан, и только я принимаю решения! Наше судно американское, и будь я проклят, если его остановят британцы и подвергнут досмотру! Британцы считают, что все моря мира принадлежат им и что все должны плясать под их дудку. Но я не собираюсь потакать им с их манией величия, даже если мне за такую дерзость прострелят задницу! – Чейз посмотрел на Джесси. – Прошу прощения, мэм, за грубость.
      Галлахер бросил на капитана настороженный взгляд.
      – А как же мисс Корбетт? Я не хочу, чтобы она пострадала.
      – Не думаю, что британцы станут стрелять по судну, на борту которого находится леди.
      – А вдруг станут?
      Джесси бросилась на шею Лукаса.
      – Я не хочу, чтобы ты сдавался властям из-за меня!
      – Но, Джесси…
      – Нет, нет, я не допущу! Неужели ты думаешь, я смогу жить дальше, зная, что из-за меня ты снова попал на каторгу?
      Однако лицо Лукаса исполнилось решимости. На его скулах ходили желваки.
      – Я сдамся властям, – твердо заявил он.
      Чейз повернулся к своему помощнику, португальцу.
      – Мистер Виайра, возьмите мистера Галлахера под стражу и не спускайте с него глаз до моих следующих распоряжений. Если он будет сопротивляться, примените оружие.
      Помощник капитана с невозмутимым видом бросил спокойный взгляд на Лукаса и положил руку на пистолет, висевший на поясе.
      – Слушаюсь, капитан.
 
      Уоррик стоял у мачт вдали от борта фрегата и наблюдал за происходящим. Судно сильно качало на волнах, палуба под его ногами ходила ходуном. Но Уоррик чувствовал себя здесь, в открытом море, в своей стихии. Море – его давняя заветная мечта. Над его головой штормовой ветер трепал паруса, но внимание Уоррика приковало китобойное судно, на котором сейчас находилась Джесси.
      Он видел ее. Джесси стояла у борта. На ней все еще надето белое свадебное платье. Однако его юбка измялась и обвисла, а один рукав оторвался. Волосы Джесси растрепались. Уоррик думал, что они с Джесси хорошие друзья и всегда готовы поделиться друг с другом радостями и печалями. Но оказалось, что он плохо знал свою сестру, у которой от него существовали тайны. Впрочем, если бы Уоррику стало известно о связи Джесси с каторжником, то ирландцу не поздоровилось бы. Уоррик с удивлением думал, как много общего у него с матерью, Беатрис Корбетт. Он тоже считал, что связь Джесси с каторжником – несмываемый позор для их семьи.
      Стоявший рядом с ним Харрисон взглянул на золотые карманные часы, а потом вновь сосредоточил все свое внимание на девушке, замершей у борта китобойного судна. Ее обнимал темноволосый ирландец.
      – Черт возьми! – процедил Харрисон, обращаясь к своему приятелю. – О чем ты думал, назначая парня грумом своей сестры?
      Уоррик, скрестив руки на груди, окинул своего друга внимательным взглядом.
      – А чем, собственно, он тебе не нравится? Он прекрасно разбирается в лошадях. Кроме того, парень – образованный человек, единственное преступление которого состоит в том, что он любит свою родину и боролся за ее независимость.
      Харрисон бросил на Уоррика изумленный взгляд.
      – Да ты с ума сошел!
      – Почему ты так решил? Потому что я наконец понял причину ненависти, которую испытывают к нам ирландцы? Или потому, что я теперь поддерживаю свою сестру, разглядевшую в каторжнике достойного ее любви человека? Кстати, мы оба слишком плохо знаем своих сестер.
      Харрисон высокомерно усмехнулся.
      – Ошибаешься, я прекрасно знаю Филиппу.
      – Ты заблуждаешься, Харрисон. Мне тоже казалось, что в Филиппе для меня не осталось тайн, ведь мы знакомы с детства. И только теперь я понял, что она очень сложный и красивый человек.
      – Не понимаю, что ты пытаешься мне сказать? Может, ты влюбился в нее?
      – Да, ты угадал. Я влюбился в Филиппу.
      Харрисон бросил на Уоррика ледяной взгляд.
      – Тем хуже для тебя, приятель. Потому что я не отдам за тебя сестру. Я не желаю, чтобы после всего случившегося наши семьи породнились.
      – Если ты думаешь, что сумеешь помешать Филиппе выйти за меня замуж, значит, ты знаешь свою сестру еще хуже, чем я предполагал.
      Харрисон с невозмутимым видом вновь взглянул на свои карманные часы.
      – Пора, – заметил он. – Пять минут истекли. Капитан, вы готовы?
      И Харрисон подошел к борту. Джесси увидела брата и оцепенела. Уоррик мог разглядеть выражение ее лица. Лукас крепче обнял любимую. Уоррику стало жаль их. Ему хотелось, чтобы влюбленные ушли от погони, хотя для него наступила бы вечная разлука с сестрой.
      – Эй, на судне! – крикнул капитан Бойд в рупор. – Пять минут истекли. Вы готовы подчиниться нашим требованиям?
      Матросы «Отпора» зарядили пушку и нацелили на китобойное судно. Они, конечно, блефовали, но на китобойце не знали, что их всего лишь пугают. Харрисон надеялся, что у американцев сдадут нервы. Он решил во что бы то ни стало схватить Галлахера и добиться его казни.
      – Итак, вы готовы остановиться и выдать преступников?! – снова раздался над волнами громовой голос Бойда.
      Капитан Чейз усмехнулся.
      – Да пошел ты к чертовой матери, британский хлыщ! – крикнул он. – Если хочешь, стреляй! Но предупреждаю, что мы будем биться до последнего, если вы вздумаете пойти на абордаж!
      Лицо капитана Бойда побагровело от гнева.
      – Так вы отказываетесь подчиниться нашим требованиям?!
      – А ты что, не понял меня?!
      Бойд бросил нерешительный взгляд на Харрисона. Тот кивнул.
      – У нас нет выхода, – заявил он. – Мы должны открыть огонь.
      – Наведите пушку! – крикнул Бойд своим матросам. – Цельтесь по парусам и снастям! Готовься!
      Но тут к капитану подбежал потерявший терпение Уоррик.
      – Что, черт возьми, вы собираетесь делать?! – возмущенно воскликнул он. – Мы же решили просто припугнуть их! Или вы забыли, что на борту китобойного судна находится моя сестра?
      Харрисон схватил Уоррика за руку и оттащил от капитана.
      – Джесмонд сама виновата в том, что оказалась на судне, Корбетт! – зло крикнул он. – Если бы твоя сестра…
      Уоррик размахнулся и ударил Харрисона в лицо. Харрисон как подкошенный упал на палубу.
      – Заткнись, я не желаю тебя слушать! – закричал Уоррик, глядя сверху вниз на бывшего друга, распростертого у его ног.
      – Вы не имеете права здесь распоряжаться, сэр! – срывающимся голосом воскликнул Бойд.
      Уоррик медленно повернулся к нему, сжимая кулаки.
      – Если откроете огонь по китобойному судну, вас разжалуют и спишут на берег!
      Лицо англичанина вспыхнуло от гнева.
      – Вы не смеете мне угрожать на моем собственном корабле!
      Уоррик холодно улыбнулся.
      – Я не угрожаю, я предупреждаю о том, какие последствия будет иметь ваш необдуманный шаг.
      – Ирландец является заключенным, бежавшим из тюрьмы ее величества, – с трудом вставая на ноги, разъяснял Харрисон и вытер кровь, сочащуюся из разбитой губы. – Американцы покрывают его и поэтому тоже являются преступниками.
      – А Джесс? – спросил Уоррик. Теперь он понял, что навсегда потерял друга детства. Их добрые отношения навеки испорчены. – Теперь я не верю, что ты любил ее.
      Харрисон зло рассмеялся.
      – Если бы я не любил ее, то не бросился бы за ней в погоню!
      Уоррик покачал головой:
      – Нет, Харрисон. Если бы ты любил мою сестру, ты не стал бы подвергать ее жизнь опасности.
      Он неожиданно выхватил из рук капитана Бойда рупор и бросил его за борт.
      – В тебе взыграл инстинкт собственника, – продолжал Уоррик, – но не любовь. Хорошо, что Джесси убежала от тебя, она не была бы счастлива с тобой.
      Он взглянул туда, где стояла его сестра. Ветер трепал ее золотистые волосы и раздувал белую юбку. На губах Джесси играла печальная улыбка. Она понимала, что видит брата в последний раз.
      – Эй, Джесс, из-за тебя я испортил дорогой костюм! Ты должна возместить мне убытки! – крикнул Уоррик.
      Джесси не сводила глаз с брата, стоявшего у борта удалявшегося фрегата, до тех пор, пока его фигура не превратилась в черную точку. Отвернувшись, она уткнулась лицом в плечо Лукаса и заплакала.
 
      Лукас с восхищением смотрел на свою жену, стоявшую на корме китобойного судна. Его женой она стала два дня назад. Капитан Чейз провел короткую церемонию бракосочетания еще у берегов Тасмании. А потом начался шторм, и они едва не потерпели кораблекрушение в бурном море, среди гигантских вздымающихся волн, игравших их судном как щепкой. Лишь наутро второго дня небо стало ясным, ветер улегся и море успокоилось.
      После долгой непогоды, от которой Лукас и Джесси прятались в каюте, они снова вышли на палубу и вдохнули полной грудью свежий воздух. Держась за руки, они прошли на корму, откуда любовались рассветом, возвещавшим наступление нового дня.
      – Мы остались в живых, несмотря на преследование властей и опасный шторм, – улыбнулась Джесси, любуясь поднимающимся на горизонте солнцем. Восточный край неба окрашивался в нежные радужные тона. – Честно говоря, я уже попрощалась с тобой, решив, что нам суждено погибнуть в морской пучине.
      – Вы, наверное, пожалели о том, что отважились на столь смелый шаг, миссис Галлахер? – спросил Лукас, обнимая жену.
      Джесси с улыбкой нежно погладила его по щеке.
      – Ты стал моей судьбой, Лукас. Что бы ни случилось, я никогда не пожалею о том, что бежала с тобой.
      Лукас знал, что отныне им предстояло вместе жить, вместе бороться за свое существование, вместе пробивать себе дорогу в новой незнакомой стране.
      – Я люблю тебя, – прошептал Лукас, зарывшись лицом в ее волосы. – И всегда буду любить…
      Ветер развевал паруса у них над головой и поднимал зыбь на поверхности моря. Лукас крепче обнял любимую, чувствуя, что его сердце переполняет радость бытия.