ОСЕННЯЯ СОНАТА

«Дождалась на старости лет, — думала, сидя на корточках за сараем, Галка Рыбась. — Отродясь таких слов не говорил. Испугался, что потолок поехал!»

— Звездочка моя единственная! — вонзал в холодный ветер любовный призыв муж. — Счастье мое! Ягодка! Где ты? Отзовись!

«Счастье» мучилось за сараем.

…Начиналось все очень даже славно.

Галка с мужем Борыской в воскресенье двинули на дачу за картошкой. В автобусе встретили соседа Ивана Францева. Их участки впритык стоят.

Как водится в светской беседе, поговорили о погоде. Она стояла такой, что ноябрь нежаркий выдался. Уже прощупал население минусом в 20 градусов, тогда как снегом не баловал. Дачи, конечно, до селезенок промерзли. Рыбаси пригласили соседа на свою, где протопили в кухоньке печку, создали сносную температуру для общения за рюмкой чая. Рюмок, надо сказать, не было, как и чая. Зато покрепче нашлось. У Францева на даче имелась с лета забытая заначка, о которой вовремя вспомнил. И Рыбаси не с пустыми руками поехали за город.

Посидели душевно, посудачили о житейских проблемах, потом засобирались с картошкой домой. Пьяному, конечно, море по колено. Но моря не было. Одна Омка рядом подо льдом протекала. Арифметика маршрута к дому была такой, что если добираться через мост, то полчаса из жизни вон, а напрямую по льду — тридцать минут экономии.

Пока Борыска закрывал на зимние запоры дачу, Иван да Галка смело ступили на лед. Дама впереди с песней: «Нэсэ Галя воду…»

— Накаркаешь воду! — пошутил Иван.

И как глядел в нее.

Лед проломился, Галка, не допев песню про тезку, ухнула в ледяную Омку. Иван следом начал погружение. Галка шла с пустыми руками, Иван тоже, зато спина у него была с ношей, рюкзак, полный картошки, моркошки и свеклы, горбом торчал сзади. Корнеплоды дружно потянули Францева на дно. Галку туда же тащили сапоги, пуховик и остальные носильные тряпки.

Борыска увидел картину трагедийного моржевания и остолбенел с ног до головы. Только что веселилась компания, и вот на тебе — большая часть терпит бедствие.

Не сказать, чтобы уж совсем пузыри пускают, Галка, как Серая шейка из сказки, плавает на поверхности свинцовых вод, Францев норовит рюкзаком на лед залезть.

И все равно что-то спасательное Борыске надо предпринимать, так как МЧСа под боком нет. А у Борыски столбняк, в голову вошедший, не проходит. Стоит, глазами лупает и пальцем не пошевелит во спасение жены и соседа.

— Помогай! — кричит Галка. — Холодно ведь!

— Как? — Борыска инструкций просит.

— Жердины давай! Веревку!

— А где взять?

Францев не стал ждать орудий спасения. Как атомный ледокол в белом просторе Арктики, начал, двигаясь спиной к берегу, ломать рюкзаком лед, пробивать проход к земной тверди. Галка устремилась следом.

Вышли они на берег. Опасность затонуть, как «Титаник», миновала, другая грянула — замерзнуть, как путешественник Скотт. Одно отличие — у того дачи под леденеющим боком не было, а наши замерзающие бросились на место недавней трапезы. На этот раз Францев не стал пропускать даму вперед. В мгновение ока, так бедняга околел в Омке, разделся догола и нырнул под ветхое, но ватное одеяло на диван, стоявший на кухне дачи Рыбасей.

Галка продрогла не меньше соседа. Ниточки сухой не найти. Мозги и те застыли в лед. Посему тоже наплевала на условности, тут же у дивана сорвала с себя мокрые тряпки, верхние и нижние. Однако Борыска грудью встал между обнаженной супругой и одеялом, под которым клацал зубами Францев.

— Ты что? — округлил ревностью глаза. — Очумела?! Куда прешься, там же Иван голяком?!

Галка, как и не слышит. Голая до последней складочки настырно лезет к чужому мужчине в постель.

— Оденься! — требует муж. — У тебя, что — крыша поехала?

Замерзающий горячему не товарищ. До Борыски не доходит, что у жены из всех половых желаний одно осталось — согреться. Больше ничего от соседа и любого другого мужика не нужно ни за какие коврижки и ананасы.

Недогадливый муж теснит ее в коридор на холод, но Галка буром лезет под одеяло к соседу.

Еле вытолкал из кухни. Дал старое, в краске измазанное трико, которое с треском едва налезло на крутые, гусиной кожей крытые бедра. Лишь после этого разрешил запрыгнуть под бочок к обнаженному соседу.

Сам рядом сел. Для пресечения порнографии. Попутно дрова в печку подкладывает. Они минут через пять закончились.

К тому времени Галка немного согрелась. Зуб на зуб стал попадать. И тут началось… Не подумайте, греховные желания зароились в голове. Как раз ничего общего с этим не имеющие. Желудок расстроился. Трудно сказать, по какой причине. Или переохлаждение тому виной? Или испуг дал себя знать? Или самогонка плохо легла? Медвежья болезнь открылась. Расстроился желудок, никакой моченьки нет. Как ни хочется на холод, а надо бежать.

Когда Борыска полетел за дровами, Галка, отчаявшись перетерпеть схватки, выскочила из-под одеяла, схватила фуфайку, прыгнула в старые туфли, что с лета валялись в углу, и помчалась за сарай. Туалет на зиму заколачивали.

Борыска прибегает с дровами, первым делом, конечно, в сторону дивана зырк, нет ли шалостей между утопленниками?

Уже рот раскрыл заорать, что это Галка под одеялом у голого Францева ищет? — как понял: кроме последнего нет никого на диване.

— Где? — выпали дрова из рук.

— Сама не своя вскочила, ни слова не говоря, убежала, — сказал Францев. — Спрашиваю: что? Подозрительно хихикает.

«Крыша поехала!» — ахнул Борыска.

Страшная мысль о сумасшествии клюнула в голову, когда Галка в присутствии живого мужа лезла к Францеву в кровать, тут Борыска утвердился в жутком предположении окончательно.

«За что?» — пронзило болью сердце.

Выскочил на крыльцо.

— Галочка! — закричал в начинающие сумерки. — Любимая!

Заглянул под крыльцо. Испуганно пробежался по участку. Посмотрел на деревья соседнего — не повесилась ли?

— Родная моя! — стенал на всю округу. — Цветочек ненаглядный! Солнышко кареглазое! Счастье единственное! Не уходи!

«Прямо как лебедь, что подругу потерял! — сидела Галка за сараем. — Откуда слова берет? Сериалов мексиканских насмотрелся что ли?»

«Лебедь» метнулся к полынье.

«Может, в воду прыгнула?» — резанула жутка мысль.

— Любовь моя! — простонал в реку. — Как я без тебя?!

— Там у нас туалетной бумаги нет? — спросила Галка из-за сарая…

И теперь часто воскрешает в памяти музыку тех сладких слов, что кричал в вечереющее дачное пространство напуганный муж.

И так светло становится на душе… Так отрадно…

ТРУСИКИ С УШАМИ

С некоторых пор Галка Рыбась увлеклась рыбной ловлей. Раньше ездила с мужем так, за компанию. Уху сварить, на бережку позагорать. Лет пятнадцать потеряла. Когда пристрастилась, обнаружился прирожденный дар на крючок, червячок, подсекания. Мужа на раз глубоко за пояс заткнула по объемам добычи. Перелавливала на голову. Счет опережения шел на килограммы и ведра. И не только мужа обставляла по всем статьям. Весь берег, куда бы ни поехали.

Однажды даже стреляли в нее. В дальнюю деревушку приехали. Галка давай черпать рыбу. Озерко небольшое, а Галка разошлась. И удочкой, и сетью. Местные видят — таких гостей надо отваживать. Полоснули на вечерней зорьке из камыша. В борт надувной лодки заряд пришелся. Вплавь Галка добиралась до берега. Всю снасть утопила.

Борыска однажды от друзей видеокассеты принес про рыбалку. С наглядными советами и показательными рецептами. В глубокой тайне от Галки учебный материал смотрел. Когда та из дома уходила. Другие мужики крутую порнографию украдкой включают, пока супруга в отлучке, Борыска рыбалку. И прятал кассеты в кладовку среди рухляди. Не дай Бог, посмотрит и станет еще лучше ловить!

— Ведьма ты, Галка! — бросал в сердцах. — Мужики так и говорят: у твоей бабы, наверное, хвост есть.

— Потому что у вас на рыбалке одна выпивка в башке! А здесь надо уметь настроиться.

У Галки тоже не всегда одна рыба в голове сидела. Как-то надоумило выгодный бартер совершить в сельской местности. Выжать из поездки максимум пользы. В том, что наловит больше мужа карасей ведра на два, не сомневалась. Надумала также совершить выгодный натуробмен у приозерных аборигенов. По вечной схеме: ты — мне, я — тебе, и все руки от удовольствия потирают. Галка мечтала потирать, получив гуся, а взамен дать…

Рассуждала о рыночной ситуации в деревне следующим образом. В глухомани фруктов в помине нет. Откуда в глубине сибирской лесостепи персикам и абрикосам взяться? Тогда как в Омске на оптовой ярмарке можно по дешевке отовариться. «Менять надо по дороге на озеро, — думала, — не на обратной дороге. Фрукты свежее будут».

Однако деревенские, завидев дары юга, не побежали наперегонки гусей отлавливать.

— Нэма дурных! — сказал дед в соломенной шляпе и калошах на босую ногу, с ширинкой на полторы пуговицы застегнутой. — А на трусики зминяемся. Хай внучечка хрукту зъисть.

— Ты че, дед?! — оторопела Галка. — На кой мне твои подштанники?

— Ни, дочка, цэ вин так кролэй клычэ! — пояснила бабка. — Вин вжэ ж хохол нэрусський!

Отчаявшись заполучить по дешевке гуся, Галка согласилась на «трусики».

— На фиг они тебе сдались? — оторопел Борыска.

— Зажарю, за уши не оторвешь.

— С детства не переношу. Дома этого добра бессчетно было!.. Мать маленького всю дорогу норовила обмануть. Дает кролика, сама говорит: ешь курочку. Я попробую и — нэма делов. Ты, говорю, с крылышком дай.

— Жрать захочешь, будешь трескать. Эти «трусики» надо уметь готовить.

— Ага, трусики-рейтузики с арбузоштамповочного завода.

Кроликов было два. По поводу их масти Борыска пел: «Один черный, другой серый — два веселых труса».

Что не грустные — это уж точно. Разрабатывая план операции с гусем, Галка собиралась привезти его домой в живом качестве. В жару мясо в убойном виде попробуй доставь за три сотни километров. Как уже говорилось раньше — по раскладу рыбалки обмен происходил до путины. Поэтому Галка рассчитывала, пока будет на озере с лодки тягать карасей, гусь самопасом поживет на берегу. Привяжет веревкой за лапу к дереву и пусть клюет травку.

С кроликами такой фокус не проходил. Галка попыталась черного привязать, удрал, еле поймала.

— В лодку возьму, — решила.

— Дед Мазай с трусами, — прокомментировал Борыска.

Или зайцы умнее кроликов, или что? Трое в лодке, считая Галку, ерунда получалось, а не лов. Что черный, что серый не посидят на месте. И возятся, и возятся на дне. Лодка была — одно название. Правильнее окрестить — лодчонка. Двухместная надувная, а по хорошему — только-только одному не дыша сидеть. А если еще неразумная скотина на две возится? Одним словом, за поплавком следить некогда, так как, того и гляди, ушастое мясо за борт свалится. Сменив червя, Галка посудину с наживкой забыла закрыть. Не успело грузило коснуться водоема, как банка была перевернута, земля, присыпавшая наживку, растащена по всему дну. Грязь, визг, черви, никакой эстетики.

— Я их в багажник посажу, — крикнула Галка мужу. Тот, в надежде обловить жену, разместился у камышей. — Если людей возят, кролики и подавно не сдохнут.

— Ладно, что не в салон, — буркнул Борыска. Но внутренне остался доволен ушастым фактором, отвлекающим жену от рыбалки.

Галка направила изгаженное «трусиками» рыболовецкое судно к берегу и перегрузила живность в багажник, набросав туда травки, дабы веселее в заточении скотине сиделось.

И не успела навести порядок на корабле и отчалить от берега, как видит — к ним едет рыбнадзор в милицейской машине. Борыска тоже заметил явление проверяющих народу, поплыл к стоянке.

Из машины вышел милиционер и рыбнадзор. Физиономия у последнего свирепей свирепого. Поперек себя толще. Кулаки — оковалки волосатые. В принципе, Борыске нечего было бояться. Они практически ничего еще не поймали, не считая десятка элементарных карасей. Ни о каких ценных породах рыб не было и речи. И все же Борыска подрастерялся. На заданный испепеляющим тоном вопрос:

— Что у вас в багажнике? Сети?

Ответил:

— Трусики.

Рыбнадзор побагровел от такой наглости.

— Я при исполнении! — возвысил голос. — А вы издеваться?!

— А презервативов нет? — хихикнул милиционер.

— Ой, извините, — поправился Борыска, — виноват, кролики в багажнике травку едят.

Рыбнадзор, распираемый чувством должностного величия, позеленел от ярости. Он — царь и государь водоема, а ему вместо почитания насмешки.

— Не корчите из себя юмор! — затопал в берег. — Вы находитесь на подведомственной мне территории! Открывайте!

Галка как назло ключ от багажника засунула в самый дальний карман и не вспомнит в какой.

— Понаедут городские! — ругался рыбнадзор. — Надо вообще запретить вам рыбалку!

— Ты, Игнатич, не каркай! — не соглашался веселый милиционер. — Что без них делать будем?

Наконец багажник был открыт. Оттуда стрелой вылетел черный кролик прямо на безграничную грудь рыбнадзора.

— Я при исполнении! — отпрянул страж озера.

Ну, совсем не ожидал столь прыткого сюрприза.

Борыска его вовремя успел поймать за уши.

— Пятнадцать лет здесь работаю, — смахивал следы животного с груди рыбнадзор, — собак привозят, кошек, но чтобы кроликов на рыбалке откармливать в багажнике!.. Вы, городские, совсем с ума рехнулись!

— А где трусы? — спросил милиционер!

— На мне, — ответил Борыска.

— А на вас? — обратился к Галке.

— Купальник, — прозвучал ответ.

Рыбнадзор, удивленный кроликами, даже в салон не заглянул, где в мешке имелся криминал — пару сетешек, что на ночь Галка собиралась поставить.

…Как не надеялся Борыска, супруга и на этот раз обловила процентов на тридцать. В сумме взяли килограммов девяносто.

— Трусики, — собираясь в обратную дорогу, спросил Борыска, — не потеряли в весе от темноты?

— Они травы умяли, как добрая корова. Им что день, что ночь. Прожоры. Надо больше в багажник бросить на обратную дорогу.

Так и сделали. Стартовали домой в ночь. Галка настояла. Настроенная максимально окупить затраты на поездку, не могла пропустить вечернюю зорьку. И только отсидев ее — дополнительно ведро карасей взяли — рванули домой.

Собирались по темноте. При свете фонарика. И гнали до Омска без остановок.

— Как там наши трусики-рейтузики? — веселил себя, отгоняя сон, Борыска.

— Че им сделается? Жрут травку и в ус не дуют!

На самом деле жрали, в ус не дули. И не только природный корм. Что уж подействовало на кроликов-трусиков? Тряска? Шум ли двигателя? Или скорость? Жор напал зверский. Прикончив траву, они…

Когда в гараже Галка с Борыскрй полезли в багажник, глазам не поверили. Само собой — не осталось ни травинки, ни былинки. Кроме них были съедены резиновый коврик, шланг от насоса. И запаска изгрызена вдоль и по всей окружности.

— Да уж, — сказал Борыска, — наварили мы на твоих ушастых добрый куш. — Новая запаска как псу под хвост.

— Зачем ты ее в багажнике оставил?

— Надо было тебе на шею надеть! — сказал Борыска. — И посадить в багажник вместе с ними, чтобы пасла!

— Зато рыбы наловили, — сказала Галка. — Продам, купим новую резину.

— А тебя вместо коврика постелем? И колеса ртом накачивать будешь.

— Все бы ты прикалывался!

— С твоими заморочками не только прикалываться, колоться скоро начнешь. Забирай своих трусиков из гаража, не то и остальную резину почикают.

Лучше бы он оставил живность в гараже. С кроликов начался скотный двор в квартире. Но это уже другая история. И не одна.

Борыска еще не знал, что в их квартире в свое время будут жить курицы с петухом, козел, от запаха коего будет спасаться дезодорантом, поросенок…

Но об этом в другой раз.

ШАХ МИРОН

«Тебе, Галка, главное суматоха, а не прибыток», — ворчала на дочь мать.

Была здесь доля истины. Добрый ломоть.

А что делать, если человек не из созерцательной породы?

В период демократических преобразований, кои свелись у Галки Рыбась к демократизации кошелька от денег, записалась для наполнения мошны на курсы массажа. Подруга подбила: «Массажисты, знаешь, какие тити-мити делают?»

Галке «тити-мити» ой как нужны были.

Теорию — поглаживание, разминание, потряхивание — следовало практикой на руках, ногах, спинах и где пониже закреплять. Кого в опытные кролики и собаку Павлова? Мужа, естественно. Борыска у Галки, что надо кролик. Обувь 47 размера. И вышестоящая площадь поверхности такая — за полдня растиранием не обежишь, ладонями не изрубишь. Есть где практиканту теорию в тело внедрять. Но чтобы эти 110 килограммов отмассировать, семь потов согнать не хватит. Галка где руками, где ногами, где пятками себе помогала.

«Собака Павлова» поначалу отбивался: «Ой! щекотки боюсь! Ой! отстань! Ой! не щепайся!»

Но когда Галка наловчилась доставать до самого не могу — сразу изменил отношение. Аж стонет от удовольствия: «Еще давай!»

Отточила Галка мастерство на «кролике-собаке» — соседа по даче Ивана Францева прострел в бок звезданул. Галка и виновата. Запрягла навоз таскать, побоялась: пока Борыска приедет — другие по своим грядкам растащат. Иван помог на свою поясницу. Скрючило беднягу. Ни чихнуть, ни свистнуть. Галка вызвалась загладить вину мануальной терапией.

В отличие от мужа, у Ивана вес 70 килограммов. «Такого богатыря мы запросто!» — подумала Галка и набросилась на «простреленную» часть тела. Лихость массажистку и подвела. Не внесла со слона поправку на моську, и как давай мять Ивана из лучших побуждений!

— Хватит! — закричал тот резано.

— Ничего-ничего, — заботливо успокаивает Галка, — зато после хорошо будет.

— Когда после? Одна спина болела, теперь дышать невмоготу!

Галка еще раз нажала в специальную точку.

Иван дурниной орет:

— Прекращай!!

И сознание потерял.

Потеряешь, когда ребро хрустнуло на излом.

Массажист из Галки получался не из тех, кто пациента, как парень девку у ворот гладит…

Но Борыска запретил открывать практику.

«Нечего мужиков посторонних за задницы лапать!»

«А жрать на что?» — хотела сказать Галка, но к тому времени поумерила надежду на массажные «тити-мити». Долгая история клиентуру набирать. Перекинулась на другое начинание. Купила по дешевке цыплят. Большеньких. С прицелом — покормить немного, а осенью на мясные нужды рубануть птичье стадо. На суп, лапшу и другие питательные блюда.

Цыплята летом на балконе жили, к осени оперились, вес набрали и, откладывая куда подальше суп из себя с лапшой и картошкой, начали откладывать яйца.

Несушек гильотинировать на мясо было выше Галкиных представлений о рационализме. С другой стороны, время вовсю к холодам спешит. Того и гляди, куры вместе с яйцами померзнут на балконе. Надо переводить птицу на зимний вариант существования. Галка нашла металлическую детскую кроватку с сеткой по бортам, перевернула кверху дном, вот тебе и курятник. В большой комнате поставила.

— Вонища будет! — заворчал Борыска.

— Сам рассказывал, в детстве курей дома зимой держали.

— Частный дом — не квартира.

— Для тебя в первую голову стараюсь!

Галка создала крылатому поголовью максимум комфорта, дабы не отвлекались куриные мозги от яйценосного дела. Песком наполнила здоровенный таз и по очереди ежедневно хохлаток в него садила, которым по жизненной программе купаться в пыли положено.

По технологии жизни петух также необходим. И здесь Галка наперекор природе не пошла. Не стала жалеть зерно. Из четырех первоначально имеющихся петушков одного оставила. Самого боевого. Дочка его Мироном окрестила.

Мирон, став шахом курятника, принялся доказывать, что он во всем доме царь-государь. В том смысле, что никто слова не моги вякнуть. Иначе скандал.

— Оторву башку! — грозился Борыска.

— Нестись перестанут! — защищала производителя Галка.

— Сам топтать буду, чем такое терпеть!

Мирон, стоит кому рот раскрыть, сразу горлопанить начинал. Глушить кукареканьем человеческую речь.

Да что рот, телевизор не включить. Как разорется на всю квартиру! Дескать, что за непорядок?! Кто позволил?!

— Оторву башку! — грозился Борыска, перетаскивая телевизор из «птичника» в самый дальний от Мирона угол — на кухню.

И против магнитофона истошно кукарекал. Не давал детям слушать на полную катушку.

— Вот это правильно! — соглашался Борыска. — Бум-бум-бум! Что за музыка? Моя бабушка на такие песни говорила: как печной заслонкой по башке бьют.

Магнитофон был первой и последней солидарностью Мирона с хозяином.

В отношении телефона взгляды разнились кардинально. Средство связи Мирон ненавидел лютее телевизора. Стоило зазвонить аппарату, наливался агрессией, орал, что есть мочи.

— У вас — петушиные бои идут? — спросит абонент.

— Ага, петушиный боец.

Когда приходили гости, Борыска зашвыривал горлодера в кладовку:

— Охолонь!

Мирон и в темноте орал.

Борыска вспомнил бабушкин рассказ из деревенской молодости. Когда, бывало, на игрищах чуть не до утра пробудут, а с рассветом в поле. Петух в доме — главный будильник. Братья возьмут соломинку, в горло ему засунут, перекроют подъемную музыку. Петух встрепенется в нужный момент обозначить начало трудового дня, а из горла шиш да маленько. Пока родитель разберется, что к чему, молодежь лишний часок сна урвет.

Борыска соломинку для питья коктейлей принялся засовывать Мирону в горло.

— Не мучай животное! — дочь со слезами набросилась на отца. — Тебе бы так! Он что, виноват, если в квартире жить заставляют?

— Ага, не виноват. Скоро всех выживет! Оторву башку!

Борыска ворчать-то больше всех ворчал, но яйца, что гарем Мирона поставлял, в первую голову сам употреблял. Слаб был на этот продукт. В молодости мог за один присест десятка полтора выпить. Галка принесет ячейку, Борыска ее ополовинит, не отходя от стола. Только скорлупки отлетают.

— Поменьше бы яйца пил, — ворчала Галкина мать, когда оставалась наедине с дочерью.

— Жалко что ли?

— Простофильная ты! От яиц на подвиги мужиков тянет! По другим бабам начнет скакать, не так запоешь!

— Брось ты, мама!

— Набросаешься матерью!

Иногда не выдерживала, недовольно выговаривала зятю, глядя на поглощение, провоцирующего супружескую неверность продукта. Дескать, вредно столько-то.

— Жалко что ли? — без обиды спрашивал Борыска. — В яйце все в дело идет, усваивается без отходов.

— То-то и оно, что в дело, — туманно говорила теща, не объясняя, почему следует укоротить аппетит на диетпитание.

Поглощал Борыска яйца до поры, пока сальмонелла не грянула со всех газет и телевизора. Не напугала страшной заразой, таящейся в сыром яйце, против которой одно спасение — крутая термообработка. Но вареные яйца Борыска на дух не переносил. Одну штуку не мог запихать в себя, не то что пяток-другой…

Лет десять поствовал…

А тут полная уверенность в чистоте продукта… Посему, крепя сердце, терпел петуха.

В тот день в спальне покрасили батарею. От запаха перебрались с Галкой спать в «птичник». Дело житейское, приобнял среди ночи Борыска супругу. Новое место всегда располагает. И у супруги настроение оказалось не прочь. Без дебатов «хочу — не хочу», «могу — не могу» ночной консенсунс возник.

Посреди него кто-то из супругов охнул от наплывших чувств. И сразу прямо в консенсус грянуло, как из ружья:

— Ку-ка-ре-ку! Ку-ка-ре-ку!

Во весь противный голос заблажил паршивец. Всю гармонию криком истошным порушил.

На свою голову.

— Все! — выпрыгнул из объятий Борыска. — Хватит издевательств!

Выхватил из курятника Мирона и, будучи в страшном гневе, отделил беспардонные голосовые связки от легких и других органов, способствующих кукареканью. Оторвал башку. Выполнил давно обещанное.

Замолчавшие детали выбросил на балкон и вернулся к жене продолжать консенсус. Только Галке уже не до него. Спрыгнула с дивана в сторону балкона.

— Потрошить буду, а то пропадет.

— Брось в морозилку! — звал супругу из кухни на диван Борыска.

— Не, свежего надо!

— Вот уж отродье — даже мертвый гадит!

Одно утешало, кончилось петушиное иго.

На следующий вечер вернулся Борыска домой, а там опять:

— Ку-ка-ре-ку!

— Ожил? — перепугался Борыска.

— Ага, из супа воскрес, — смеется Галка. — Не боись, это не Мирон, нового на курочку обменяла.

— Оторву башку, будет орать!

— Живодер ты, папка! — со слезами из кухни вышла дочь. — Жалко Мирона!

— Меня бы кто пожалел! — проворчал Борыска и пошел знакомиться с новым производителем.

— Здорово, Мирон-2! — сказал белоснежному красавцу с малиновым гребнем.

Завидя Борыску, петух недовольно забегал по курятнику, забил крыльями. Но молча. Видимо, хохлатки доложили, что в присутствии хозяина лучше держать язык за клювом.

ПОЛЁТ ЛАСТОЧКИ

Грянул июль. Картошка все еще стояла не окученной.

В субботу Галка Рыбась закинула Борыске удочку съездить в поле. На что получила яснее ясного:

— Нет!

Не расположен был супруг к тяпке. После обеда залег на первом этаже дачи, отвернувшись к стенке. Даже со спины читалось настроение: «НЕ КАНТОВАТЬ!»

Кантовать, не кантовать, да картошка перестаивает. Галка с часик помаялась, помоталась по участку. Ни к какому делу душа не лежала. Сердце рвалось в поле. Опять пошла на поклон.

— Ну, поехали, Боря. Ведь цвести вовсю начинает! На неделе дожди обещают, как раз бы огребли.

— Нет, — ответила спина.

Можно было спустить собак: «Что мне, больше всех надо?! Ты один за троих ешь!» Да толку от крика картошке точно не будет. Нужен подход.

Галка выждала минут двадцать и пошла с подходом.

— Борь, ты не будешь огребать, я сама. Только отвези.

— Нет!

— Ты пока на озере порыбачишь.

— Нет!

— Я тебе червей накопаю!

— Нет!

Что с упрямым бараном будешь делать? Галка нутром чувствовала, как просит картошка пошевелить ее, присыпать земелькой, помочь тяпкой да добрым словом. Схватила кошелек и побежала к центральным воротам садоводческого общества. К ларьку. Взяла пол-литра водки. Укрепившись жидким аргументом, ринулась в новую атаку.

— Борь, глянь, что у меня есть!

Борыска повернулся на зов, безразличным взором посмотрел на победно выставленную руку жены с бутылкой.

— Съездим, а потом раздавим! — заговорщицки подмигнула Галка.

— Нет! — отвернулся к стене Борыска.

— Ну, че ты! Я шашлыки сейчас по быстрому замочу, вернемся мясо как раз дойдет, под водочку замолотим.

— Нет! Иди закопай лучше!

Так бы и перелобанила упертого бутылкой. Галка сделала зверскую физиономию, замахнулась на спину и… выкатилась из комнаты, полной угрюмого «нет».

Галка заметалась с бутылкой — куда ее? Прошлой осенью Борыска начал перекапывать землю, Галка, в домике была, вдруг крик, будто нож под сердце Борыску саданули. Выбежала. Он стоит у забора, а на вилах разбитая литровая бутылка и запах спирта по всему участку.

— Совсем сдурела? В землю добро зарывать!

— А тебя кто просил впритык к забору копать? Сроду там не трогал!

На этот раз в землю заначивать не стала. Но спрятала подальше. Не хочешь ехать, не надейся остограмиться на халявку.

Картошке от этого не легче.

Чем пронять упертого? Рыбалку не хочет, водку не хочет…

А женские чары?

Галка достала косметичку, которой пользовалась больше по необходимости, без особого рвения. Надо так надо. На этот раз, как в театр собиралась. Ярко накрасила глаза, напомадила губы, брови подвела, румян не пожалела. Духами щедро пометила плечи, за ушами и обширную площадь бюста. Глянула в зеркало. Хороша, чертовка. И направилась вниз. Перед этим решительно все с себя сняла, лишь халатиком прикрылась. И тот перед дверью сбросила. Зашла к мужу во всем блеске наготы.

Было на что орган зрения положить. И не только орган. Сорок лет, а как то самое яблочко наливное. Или мяч, накачанный до упора. Не ущипнуть. Туго до звона.

Галка не стала подкрашенные глазки строить, плечиками надушенными кокетничать. Навалилась на мужа всем своим роскошным богатством. Бери меня. Не жалко. И ни слова о картошке. Коварная женщина. Припасла чуть попозже завести речь об окучивании, когда завязнет птичка в расставленных сетях. Благоухающая духами, румянами и кожей Галка стиснула мужа в объятьях.

— Ты че совсем рехнулась?! — с трудом оторвал от себя соблазнительницу Борыска. — Не поеду окучивать!

Галка спрыгнула с кровати, вылетела за порог.

Хоть плачь! Хохол упрямый! Галка упала на кровать в соседней комнатенке.

«Ну, уж нет! Слез не дождешься!» — показала фигушку в сторону мужа.

И вдруг маскарадное настроение напало. Да пропади она эта картошка! Что ей, больше всех надо?!

В углу валялась балетная пачка. Самодельная. Когда-то смастерила к новогоднему вечеру в КБ. Выбрасывать жалко, а дома надоело с места на место перекладывать. Принесла на дачу подурачиться как-нибудь.

С отчаянья захотелось именно сейчас. В окошко видит, соседка Наталья ковыряется на своем участке.

Галка натянула пачку, футболку, на голову шляпу белую, еще свадебную. Здоровенную, как сомбреро. На ногах белые гетры и кеды.

Второй этаж дачи украшал балкон, на два метра выдающийся вперед. Борыска построил чай или пиво летними вечерами пить, любуясь на речку.

Галка белоснежной балериной вышла на балкон. И на стол вскочила. Высоко сижу, далеко гляжу.

Садиться не стала. Крикнув соседке: