Мишаня бровью не ведет, упрямо забирает кисть у Татьянкиной сестры, а меня посылает взбивать подушки.
      Белильщик Мишаня оказался такой, что лучше Татьянки и ее сестры вместе взятых. Любовь к спорту заставила. В школе Мишаня гимнастикой занимался. Тренера они на руках носили, и он в ответ их любил, когда не курили. Курцов отучал от никотина трудом. Как кого из секции заловит с сигаретой - на тебе ведро с известкой и кисть, иди бели раздевалку в спортзале. Да не просто корова хвостом машет, чтоб обязательно без полос. Мишаня, раскрыв рот, любил тренера, но и курить обожал с детских лет. Школу закончил с первым разрядом по гимнастике, и дома мать доверяла ему самые ответственные потолки.
      Мишаня с Татьянкой как взялись в четыре руки белить...
      У нас есть фотография - Татьянкина сестра делала, - стоим: Мишаня в панаме и гамашах, невеста в заляпанном халате, веревочкой подпоясана, я хоть и поприличнее одет, но тоже без галстука. Счастливые стоим - только что закончили с побелкой. Пусть теперь кто-нибудь попробует вякнуть, что молодая хозяйка неумеха!
      Глава восьмая и последняя
      КРУТИТСЯ ТОЧИЛО
      На второй день ни один мужик не заметил свежевыбеленных стен. Как уперлись в столы, глаза выше бутылок не поднимают. Можно понять - больше часа у ворот гостей промурыжили. Там без обрядов шагу не шагни: пока молодых свидетели не приведут, гости в дом заходить не моги. А молодых тоже: раз-раз за руку взял да привел - не получается. Место брачного ночлега держится в совершенном секрете. От свидетелей в том числе. А мы, так получилось, как разведчики запрятались. Положили нас через два дома от тещи, у Татьянкиной тети. В доме духота, мы под утро потихоньку перебрались на сеновал. В самом углу, за горой сена, на свежем воздухе разоспались. Мишаня, разыскивая нас, поднялся, с лестницы посмотрел.
      - Здесь, - объявил, - нет их.
      А Татьянка на ухо мне шепчет:
      - Пусть подождут-побегают. Стены разукрасили, не пожалели меня...
      По всей родне нас искали, пока мы сами не вышли из подполья. Гости без ума обрадовались, а им опять вместо опохмелки красный свет - прохода нет. Дя Афанасий перед тещиной калиткой сидит. На голове милицейская фуражка, в одной руке бутылка водки, в другой - рюмашка, у ног - банка трехлитровая пустая. Сидит и поет:
      Кто ходи в гости по утрам,
      Тот поступает мудро!
      То здесь сто грамм!
      То там сто грамм!
      На то оно и утро!
      Хотя сам сто грамм не дает. Не лает, не кусает, не наливает. Рубль нужен. Бросай в банку и проходи. Хочешь стопарик похмельный завалить десятку бросай. Нет денег - не беда. Нищий вариант тоже учтен. На калитке сковорода висит метр в диаметре и закопченная... Чернее сажи! Жалко рубль в фонд молодых - целуй сковороду. Можно не в засос, но чмокнуть должен. Гости заждались до такой степени, готовы дя Афанасия в лысину целовать...
      Есть фотография, где он не лает, не кусает, в дом не пускает. Такой весь сугубо официальный сидит...
      Раз в год с супругой обязательно свадебные фотографии достаем. И всегда интересно посмотреть. Все молоденькие... Мы с Татьянкой тест пилим... Детей в капусте ищем... Стеклянный банк Татьянка консервирует... Смотрим, смеемся, вспоминаем, и, честное слово, каждый раз именины делаются на сердце... Есть фотография, где Миша-подженишник дает на стуле цыганского дрозда на фоне протокольных стен... Кстати, мужики так и не заметили свежую побелку, пока им женщины об этом не сказали.
      - И вправду, - удивились мужики. И тут же предложили. - Так выпьем за молодую хозяйку!
      Нашли повод, но под аппетитную руку вскакивает дя Афанасий. Серьезный, как пол-литра.
      - Стойте! - наливает себе водки и кланяется всем. - Дорогие товарищи, спасибо за компанию! До свидания!
      Как на вокзале, только чемоданов нет, а так - вот-вот поезд отойдет.
      - Ты куда? - теща спрашивает.
      - Никуда, - отвечает, - но сейчас выпью на старую закваску и перестану вас узнавать, а компания на редкость душевная подобралась. Хочу попрощаться, пока в своем уме и добром здравии...
      Есть еще уникальная фотография: Татьянка выливает ведро воды на Васю-соседа. У того ошарашенные с синяком глаза... Хотя, как всегда, сам нарвался. На второй день гости опохмелились и захотелось им водицы студеной. Идти на колодец должна молодая хозяйка с ведрами на коромысле. И капли по дороге не пролей, а сами толкаются со всех сторон под руку. Особенно Вася старался навредить. Два раза Татьянка возвращалась к колодцу наполнять ведра по новой, а на третий подловила момент и окатила Васю. Иван Купала - обливай кого попало! А фотограф вовремя щелкнул.
      На второй день вообще дурнина была редкостная. Пашу Груздя нарядили невестой. Бюст натолкали: полсвадьбы на таком рассядется. Фата из драного тюля, платье - только к скотине ходить. Глаза, брови, щеки, губы разукрасили... Есть фотография: невеста с женихом целуются. Жених - в солдатском обмундировании Татка-кубышечка, что Паше в пуп дышит. Исправляя высотное неравенство, невеста-скромница (Паша) упала перед женихом-недомерком (Таткой) на колени и тянет намалеванные губищи целоваться в ответ на призыв "горько!" Вокруг ряженые: один с метлой, другой с пионерским барабаном... Натка-частушечница цыганкой нарядилась, в руках грелка, в которой водка... Вася-сосед в мотоциклетном шлеме с тачкой, тещу с тестем и других гостей за вознаграждение катать по селу. А кто не хочет платить, тех в лужу...
      Да что там говорить, славно погуляли! А ведь мы с Татьянкой было высунулись: не надо свадьбы, лучше деньгами возьмем! Дешевле, мол, и без хлопот. Родители нас мигом задвинули, лишили права голоса. И правильно сделали. Разлетелись бы деньги, а так есть что вспомнить, порадоваться, людям рассказать. Что называется: оп-па! оп-па! крутится точило! пропивали молодых весело, красиво!
      А если красиво "пропили", то и живется потом легче молодым, честное слово!
      1990
      РАССКАЗЫ
      ЧЕРЕЗ ДВЕ НОЧИ НА ТРЕТЬЮ
      Жизнь у меня такая пошла, что две ночи дома за бесплатно на кровати c женой сплю, а третью - на диване за деньги. За деньги в ТОО "Засада" сплю. Название боевое, а там комната, кухня, ванная, туалет и кладовка. "Засада" купи-продажная фирма. Моя задача между купи и продай сохранить товар. Платят хорошо, в два раза больше, чем днем в КБ за инженера-конструктора 1-ой категории.
      Народ в "Засаде" как на подбор из десантников. Директор поперек себя здоровее, но детство в портках через край играет. У них забава, как подопьют - кирпичи себе об лбы бить. Кирпич за края берется и ба-бах! собирай осколки. За водкой меня посылают: "Антоныч, - заказывают, - возьми три пузыря и пару кирпичей на обратной дороге". Я думал, кирпичи слабые. Попробовал разок на себе этот фокус и чуть жизнь самоубийством не прикончил. А кирпичу хоть бы хны. Вокруг "Засады" кирпича целого не осталось. Черте знает куда бегать приходится.
      Так что безмятежно в "Засаде" не поспишь. В последнее дежурство из-за их дури столько страху натерпелся. Целый бой провел. Ночь выдалась только ведьмам куролесить. Темнотища... без прибора ночного видения хоть глаз коли. А в "Засаду" как раз товар привезли - оргтехнику. Дремать надо чутко. Дома сплю, жена под боком, здесь - тулка-двустволка храбрость придает. И только я храбро заснул, собака где-то на верхнем этаже как завоет: у-у-у! Мороз мурашками по коже побежал. Не успел он до финиша дойти, опять: у-у-у! минуты две без перерыва. Потом тихо стало, как в могиле. Покрутился я с боку на бок в дискомфортной атмосфере, заснул. И снова вой! Точно, думаю, к покойнику надрывается. У них на это дело нюх. Пронеси, думаю, Господи, а в этот момент в коридоре, ближе к кухне, мелкий такой кашель: кхе-кхе... Ночь, тишина, двери на замках и вдруг "кхе-кхе..." Меня сразу в голову пробило: по мне псина воет. Тоска змеей сердце обвила. Но я тут же себя в руки взял и ружье тоже. Нет, думаю, это мы еще посмотрим, кому вой гробовой плитой аукнется. Лежу на спине, дышать боюсь. Ружье в сторону двери целю. Темнота еще гуще, хоть ножом режь, а из нее опять: кхе-кхе... Мысли как на пожаре скачут: кто? откуда? Двери двойные металлические! Четыре замка! На окнах решетки! Муха может и пролетит, но человек... А там явно не муха кашляет.
      Тут меня осенило: подкоп. За товаром пришли. А кхекает потому что горло в подкопе село. Нет, лучше дома на девятом этаже спать, никто не подкопается.
      Настроение, что там говорить, унылое, а барбос масла в огонь добавляет - затянул арию из кладбищенской оперы. Хотя мне это даже на руку, под прикрытием воя сполз с дивана на пол, залег. Патроны во внутреннем кармане грудь греют и рукой нащупал ведро битого кирпича - "Засада" после разгрузки товара расслаблялась. Холодное и горячее оружие к бою готово, а в коридоре опять ехидно закхекало, будто заманивает, ходи, мол, на наш сторона, будем тебе чик-чик делать.
      Мне, сами понимаете, не до хи-хи. Там похоронно воет, здесь погребально кхекает. Еще неизвестно сколько их из земли повылазило? Надоело лежать в неизвестности, ждать парализованно, чем кхеканье под вытье закончится, начал я перемещаться к линии фронта.
      На пороге прикинул - кашляет из кладовки. Туда, значит, подкоп вывели. Когда-то в кладовке дверь была, да на днях, пока я бегал за водкой с кирпичами, засадовцы от нетерпения начали дверь калганами на крепость тестировать. А лбы-то кирпичами натренированы. Раздолбали дверь в щепки, занавеска сейчас вместо двери висит. Из-за этой самой занавески кашель и происходит. Прицелился в него... К слову сказать, первым стрелять не собирался. Телефон подвел. У нас аппарат с крупнокалиберным грохотом, для глухонемых делался. Как долбанет из темноты. А мой инстинкт самосохранения не железный - даванул я на курок. Коридор крохотный - как из пушки по ушам шарахнуло, а в нос шибанул резкий запах. Баллончиком травят! - подумал я и в сторону запаха из второго ствола засадил, а потом прыгнул к выключателю.
      Картина после моей картечи открылась героическая. Занавеска в клочья, на полу кладовки стекло, жижа и над всем этим раззором ядреный вонизм. Не баллончиковый. При свете я сразу узнал бражку. Ее невинную расстрелял по роковой ошибке из двух стволов.
      Откуда было знать, что засадовцы решили к дню рождения директора соригинальничать. Водка, видите ли, им надоела, надумали поднести начальнику к тридцатилетнему юбилею двадцатилитровую бутыль медовухи. Играя и резвяся, она кхекала от удовольствия и сделала подкоп в моем воспаленном собачьим воем воображении.
      Засадовцы чуть не выгнали меня за расстрел подарка. Еле-еле упросил оставить. Ладно, говорят, работай. И назначили штраф в размере поддона кирпичей, чтобы не бегать в день рождения...
      Придется идти на стройку воровать. А что делать? Без ночных заработков мне днем житья от жены не будет. Это ведь такое существо, к хорошему быстро привыкает.
      ПЕТРОВИЧ
      Валентина жиманула на кнопку вызова лифта, а в ответ тишина. Ни тебе нужного шума, ни привычного скрипа. Валентина замахнулась треснуть кулаком по дверям ненадежного лифта - тащись теперь на своих двоих с шестого на первый - и в последний момент отдернула руку, отложила наказание.
      - Петрович, миленький, - донеслось снизу, - вставай родненький, пойдем со мной!
      Умоляла кого-то Клавдия из 199-ой квартиры, мужа которой звали Алексей, а по отчеству Георгиевич.
      - Петрович, радость моя, пошли!
      Валентина замерла на месте, развесив уши по плечам. Муж у Клавдии неделями торчал в Москве, а она, выходит, уже мужичка к себе тащит.
      - Петрович, ты ведь тяжелый, а мне после операции надрываться врачи запретили.
      "Хе-хе! - плотоядно подумала Валентина. - Надо Лешке доложить. А то больно Клавка в последнее время нос начала задирать, в упор не замечает в своих дубленках и шубах".
      Муж у Клавдии директорствовал в акционерном по купи-продажным операциям обществе, а Валентина была контролером на еле дышащем госпредприятии.
      - Ну, пошли, Петрович, ты ведь писить хочешь!
      "А я хочу кожаное пальто!" - осенило Валентину.
      С ее слезным заработком мечтать о таком наряде можно только под одеялом, чтобы никто от смеха не умер. Валентина даже дышать стала реже, дабы не спугнуть выгодных любовников.
      - Петрович, здесь писить нельзя. Пойдем скорее.
      "С капюшоном брать или без?" - прикидывала в засаде фасон обновы Валентина. Она твердо решила расколоть Клавдию, совершить с ней сделку: ты мне пальто - я тебе молчание перед Лешкой.
      - Ая-я-яй-я-яй! Разве так можно делать, Петрович? Зачем ты написил! Пошли скорей домой, пока никто не увидел.
      - Скоты! - расконспирировала себя истошным криком Валентина. Это было выше ее сил, забыв про кожаное пальто, она посыпалась вниз по лестнице натыкать носом в место преступления Клавку и ее хахаля. Мало того, что наркоманы и алкаши превратили подъезд в отхожее место, еще и ухажеры Клавкины будут гадить безнаказанно!
      - Я подотру, сейчас подотру! - испуганно запричитала Клавдия.
      Петрович тоже смотрел виновато. Симпатяга ротвейлер он, в отличии от алкашей и наркоманов, имел совесть и ему было стыдно за содеянную лужу.
      - Петрович пешком по лестнице не ходит, а лифт не работает, - лепетала Клавдия, - ему всего пять месяцев, дите...
      "Вот чудило! - зло думала Валентина, спускаясь по лестнице. - Ей бы, дуре, мужичка завести, пока Лешка по командировкам мотается, она собаку придумала..."
      УМНОЖЕНИЕ СТРАСТЕЙ
      У Федора Ивановича Шаброва было две пламенные страсти: бани и женщины. И третья, производная, - помножить горячую первую на обжигающую вторую. Эффект от арифметического действия был крутой. Как-то в банно-любовный жар с топором ворвался свекор бабенки, с которой Федор Иванович делил деревенский пар. Быть бы Федору Ивановичу несортово порубленному среди тазов и мочалок, не вонзись топор при убийственном замахе в низкий потолок. Что позволило банному гурману пусть не сухим, но живым выскочить из передряги. В другой раз в порыве страсти Федор Иванович был прижат напористой подружкой к боку железной печи. Раненым вепрем, круша на своем пути лавки, ведра и корыта, носился наш герой по предбаннику, следом обнаженной сестрой милосердия бегала обмишурившаяся в дозировке чувств деваха, причитая: "Феденька, родименький, дай мылом смажу..."
      Пламенные страсти не являлись профессией Федора Ивановича. На хлеб зарабатывал ракетостроением. Мотался по заводам-смежникам, полигонам и военным частям. Ну, а на досуге парился с москвичками и ленинградками, пермячками и много с кем еще.
      Женился Федор Иванович четыре раза. "Как Хэмингуэй!" - гордился он. Первая жена была цирковой гимнасткой. Гибкая как хорошо запаренный веник, но париться не уважала до ехидной иронии: "В баню ходят, кому чесаться лень". Со второй парился бы до гробовой доски, кабы не теща. Нет, в бане она Федору Ивановичу даром была не нужна. И вообще не нужна. "Если переступишь, однажды мелом разъяренный зять провел жирную границу перед входной дверью квартиры, в которой жил с женой, - пеняй на себя!" Теща переступила. Федор Иванович забрал банную шапочку и хлопнул дверью. Третья поболее Федора Ивановича любила хлестаться на полке.
      И не только с мужем. Честно поделив имущество - три десятка веников, расстались.
      "Бог свел, Бог развел," - не делал Федор Иванович трагедий из неудач на семейном фронте.
      "Так всю жизнь и прокукарекаешь!" - осуждал двоюродный брат.
      "Не надо грязи!" - весело защищался Федор Иванович.
      Да от сумы и от тюрьмы не зайчись. Всю жизнь прилично оплачиваемый Федор Иванович в период закладывания демократических реформ под социалистическую экономику опустился в бане до общего отделения. Полетело под откос ракетостроение. Побежали инженеры-ракетчики кто куда. А Федору Ивановичу куда? Всю жизнь был специалистом по общим вопросам. Что-то подписать, что-то протолкнуть. Должность имел не нищую - ведущий конструктор, да вести уже никуда не мог... И возраст - 52 годика... Покатилось солнышко под горку. Вместо пышущей жаром красотки, грубое мужичье в парной, вместо шампанского со льда - разбулдыженное пиво.
      Покукарекаешь тут пожалуй в свое удовольствие.
      Вывела из экономического тупика все та же баня. Федор Иванович томился у кассы в ожидании куда-то ушагавшей кассирши, когда из номера напротив вышла в ярком "адидасе" стройно-приятная женщина. Она попросила у банщицы веник и не успела огорчиться отсутствием оного, как Федор Иванович, обольстительно улыбаясь, предложил даме свой:
      - Все бы вам отдал, - как роскошный букет вручил Федор Иванович веник, - только часы оставил!
      - Почему? - приняла дар Регина, так звали женщину.
      - Подарок друга, - сказал Федор Иванович и махнул отчаянно рукой. Впрочем и часы отдам, если впридачу меня в парную возьмете.
      - Пойдемте, если без глупостей, - неожиданно для себя весело позвала Регина.
      В то время как Федор Иванович рабочие будни отдавал на создание ракетного щита родины, Регина была победно действующим мастером спорта по фехтованию, а когда молодые мушкетерши стали оттеснять клинком от наград, начала зарабатывать на жизнь в спортшколе. И все бы ничего, да конверсия, перековывая ракеты на сковородки, рапиру тоже начала сокращать как стратегическое вооружение. Пришлось менять ее на бездонную сумку челнока. И здесь Регина стала мастером, мотаясь по пакистанам, таиландам и турциям. Хлеб был тяжелым, но с маслом, машиной и мебелью. Мужика бы еще путнего, с кем разделить маленькие радости жизни. А Федору Ивановичу не с кем было располовинить большие невзгоды. Под шум березового веника сошлись в парной два одиночества.
      И стало Федору Ивановичу наплевать на агонию оборонки.
      - Опять ты закукарекал! - качал головой двоюродный брат.
      - Не надо грязи! - счастливо отвечал Федор Иванович.
      ...За стенами номера мороз заворачивал за тридцать, в парной уши заворачивались от обратных градусов. Федор Иванович с прикрытыми глазами млел, лежа на животе, а по его широкой спине нежно, ласково, упруго похаживал березовый веник. Вот он погнал-погнал жар на поясницу, потом обрушился на нее хлесткой благодатью. Кайф! Лежать и плакать! Зашлепал-зашлепал по спине и богатырским округлостям со следами рокового ожога... Сердце экстазно екало: Ох! Хорошо! Ух! Классно! Стонать и плакать! Федор Иванович перевалился на спину. Веник воздушно накрыл лицо. В нос ударил запах последождевой июльской рощи. Дышать и плакать! Но веник уже зеленым бесом заплясал на волосатой эстраде могучей груди, а потом принялся безжалостно хлестать мускулистые столбы ног...
      Громом среди ясного неба в кайфоловную атмосферу влетела Регина и буром пошла на парильщицу, деваху с крепкими руками-ногами и остальным телом.
      - Падла! - неинтеллигентно закричала Регина. - Я тебе покажу кузькину мать!
      И начала показывать кожаной сумочкой-чемоданчиком. Не рапира, а все равно больно румяной парильщице. На ней не было нутриевой шубы, как на Регине. Один веник в руках. Пусть даже вовремя, после Троицы и до Ильина дня срубленный, все одно трудно с таким дуэльным оружием выступать против остроугольной сумочки, находящейся в руках профессиональной фехтовальщицы. Ложный выпад, веник инстинктивно дернулся вверх, прикрывая красиво выпуклую грудь, в это время на не менее красиво выпуклом бедре, некрасиво вспыхнул синяк. Но и Регина пропустила удар веником в голову. Опростоволосился мастер в буквальном смысле - песцовая шапка полетела на пол.
      - Сучка! - ответила Регина словом.
      Федору Ивановичу было лестно, что за него бьются две молодые женщины: Регине сорок четыре, девахе и того на 15 лет меньше. Но ведь не до членовредительства... Вон парильщица схватилась за ушибленную грудь...
      - Стоять! - закричал Федор Иванович и бросился разнимать рыцарский турнир за его любвеобильное сердце.
      И получил под глаз сумкой, а в глаз веником. Двое дерутся - у третьего чуб трещит.
      Веник, уставший от жары и назойливой сумки, начал облетать сухим листопадом, превращаясь в жесткий голик, который все удачнее противостоял фехтовальной сумке. Шуба, чудная для 30-ти морозно-уличных градусов, раза в два увеличивала сто парных. Пот ручьями лился в глаза Регине. Смахивать его парильщица не давала. Почувствовав перегрев соперницы, она перешла в наступление с верхней полки.
      И тогда Федор Иванович ринулся разливать мушкетеров в юбке и без. Схватил таз, до краев с кипятком, и швырнул содержимое на раскаленные камни. Каменка ударила горячим ураганом в поединок и в Федора Ивановича. Последний первым выскочил из парной. Следом, жадно хватая ртом воздух, выпрыгнула Регина. Парильщицу бросило к стене так, что иззанозило всю румяную тыловую часть...
      ... Регина вела машину в нервно-паралитическом ритме. Колом в землю тормозила на поворотах, собакой с цепи срывалась на зеленый, самоубийственно проходила повороты.
      - Кобель! - со злой слезой бросала на заднее сиденье в Федора Ивановича. - Кобель!
      - Я ее как парильщицу нанял! - отмывался Федор Иванович.
      - А почему она голая? - резонно спросила Регина.
      - По-твоему в парной в фуфайке работают? - не менее резонно парировал Федор Иванович.
      - Кобель! - гнула свое жена.
      - Хватит! - вдруг понесло Федора Ивановича в сторону собственного достоинства. - Хватит! Я участвовал в 115 пусках ракет! Ядовитого гептилу наглотался больше, чем ты кислорода. Сколько наших мужиков уже гикнулось! Может мне жить осталось с гулькин хвост, а ты не вылазишь из заграницы. Меня от тоски уже стенки загрызли! Да пропади пропадом такая жизнь!
      Дома, пугая Регину, схватил чемодан. И напугал. Упала на колени. Заголосила на свою судьбу распроклятую, как все шло наперекосяк в Китае, откуда влетела в парную, как пила кровь красноярская таможня, как сожгли на взлетке товар в знак протеста...
      - Брось ты из-за денег убиваться, - успокаивал Федор Иванович. - Дело наживное.
      - Конечно, - ревела Регина. - Только не уходи! Не уходи!
      Как можно бросить женщину в таком растрепанном состоянии? Федор Иванович остался, твердо поклявшись париться только с Региной.
      ПРЕДВЫБОРНЫЕ ХЛОПОТЫ
      С ножом в руках Еловка готовилась к выборам президента.
      Колоть свинью Дерюгин пригласил дружка, Саню Петракова. "Запростака!" сказал Саня. И нецензурно присвистнул, когда увидел с кем предстоит сразиться.
      - Ну и вырастил ты слона! - сказал Саня.
      - Дак давай для храбрости, - щелкнул по горлу Дерюгин.
      Они выпили по полстакана и пошли в атаку. Решительно завалили на бок свиноматку. Петраков держал за задние ноги. Дерюгин замахнулся и ударил ножом под сердце. Да руке "для храбрости" не хватило. Дрогнула рука. Свинья завизжала, задергалась. Петраков попытался своим весом пригвоздить животину к земле, чтоб не рыпалась. Веса не хватило. Саня получил удар копытом по скуле. После чего свиноматка вскочила на ноги и ринулась в огород.
      - Скотина! - обиженно крикнул ей вослед ушибленный Петраков.
      Дерюгин запрыгнул в дом и вылетел оттуда с ружьем. Хавронья, не разбирая дороги, свинячим галопом шла по грядкам. Перепахивала их, как взбесившийся трактор.
      - Стоять! - приказал Дерюгин и выстрелил. Метко, но дробь такой слонихе была до лампочки. Обсыпанная брусничинами крови, свинья ни на йоту не снизила скорость пахоты огорода.
      Дерюгин попытался снова поймать ее на мушку.
      - Огонь! - кричал ему под руку Саня. По причине ранения копытом в скулу он залил травму вовнутрь остатками водки, что принимали "для храбрости", и взял на себя роль наводчика двуствольного орудия...
      Еловка готовилась к выборам президента.
      Размазывая крупные слезы по щекам, бабка Марьиха пришла к соседу Свистунову.
      - Петя, - упала ему в ноги, - зареж мою Майку. Я тебя мясом отблагодарю.
      - Мне своего девать некуда! Всю живность подчистую порешил! - сказал Петя и пошел за кувалдой.
      С коровами Петя расправлялся ударом в лоб.
      - Ой, Господи! - скрылась Марьиха в дому, дабы не присутствовать при кончине любимой Майки. Майка непонимающе смотрела на Свистунова, готовящегося к роковому удару. Он размахнулся и вдруг кувалда за спиной враз отяжелела.
      На ней повисла бабка Марьиха:
      - Не бей! - кричала она.
      - Как скажешь, - пожал плечами Петя. - Но с тебя стакан неустойки.
      Приняв в себя неустойку, Петя с кувалдой на плече побрел восвояси.
      Через два дома от него Леха Веселов, в генах которого бурлила казацкая удаль предков, сверкая шашкою на солнце, лихо рубал головы гусей.
      - Га-га-гад! - заполошно бегали по двору обреченные птицы.
      - Я вам дам "гад"! - бегал за ними Леха.
      - Идиот! - ловила обезглавленных птиц Лехина жена.
      Леха не обращал на женщину внимания. Дедовская шашка, которая когда-то лихо рубала белополяков, не затупилась в многолетнем бездействии. Белые головы с красными клювами летели направо и налево.
      Непросыхающий от пьянки раздолбай Кирюхин ходил по деревне, подзуживая мужиков:
      - Баб режьте! Баб! Их обязательно в гарем будут гуртовать!
      Еловка готовилась к выборам президента.
      То и дело в деревню наезжали агитаторы.
      - Если будете голосовать за коммунистов, - говорили агитаторы, - они после победы у вас все отберут и в колхоз силком загонят.
      - А че у нас отбирать-то? - веселился Веселов.
      - Коров, свиней, гусей! - поясняли агитаторы.
      - Оно ведь точно, - соглашался в прошлом скотник Петраков. - От молочного стада одни доярки остались.
      - И в свинарнике окромя дерьма только сквозняки.
      - А в пруду пиявки с пустыми бутылками.
      - Лично я за Зюганова буду голосовать! - не слушался агитаторов Кирюхин. - Давно пора баб обобществить под одно одеяло! А то закозырялись, на косой козе не подъедешь с любовью! А в колхозном гареме не покрутишь динамо задом!
      Еловка помараковала и начала решительную подготовку к выборам.
      В дерюгинском огороде стоял визг недорезанной свиньи, бухало ружье.
      - В глаз бей! В глаз! - кричал Саня-наводчик, падая в картошку от выстрелов.
      У ворот бабки Марьихи ходил Петя Свистунов с кувалдой. Он уже три раза получал по стакану неустойки и хотелось еще.
      - Бабка Марьиха! - кричал он. - В конце концов будем кончать твою Майку или как?
      Бабка Марьиха, обняв кормилицу-поилицу, ревела навзрыд.
      Леха Веселов с шашкой наголо несся вдоль деревни за гусем-вожаком, который, перелетев через забор, бежал к колхозному пруду.
      - Я тебе покажу колхоз! - кричал Леха. - Изрублю в лоскутья!
      Еловка готовилась к выборам президента...
      ОТДЕЛЕНИЕ КРЫМА
      - Летит самолет, хохол достает из торбы шмат сала и режет ломтями. А сало!.. Он кабанчика по спецтехнологии откармливал, сало по-дедовскому рецепту солил, в землю для доводки закапывал. Получилось такое, что не зевай - язык откусишь. А духовитое! Весь салон слюновыделением захлебывается!.. Зверский аромат сквозь обшивку в кабину пилотов проник. Подлетает к хохлу стюардесса: "Угостите, - говорит, - командира салом". "Вин его исты нэ будэ", - отвечает хохол. И дальше наворачивает за обе щеки. Через десять минут стюардесса снова бежит:"Командир очень просит, хотя бы кусочек". - "Я же тоби казав - вин его исты нэ будэ!" - "Почему?" - "Бо я ему его нэ дам".
      Умел Александр Петрович Торопов анекдоты рассказывать. Стюардессу, жеманницу с вертлявой попкой не в бровь, а в глаз изобразил, пассажира с хомячными щеками, как "вин ист сало" тоже метко показал. Обычно слушатели хохотали до икоты. Этот слушатель лишь нехотя улыбнулся. Александр Петрович начал еще один анекдот про хохлов, он их знал прорву. За что поливал себя много позже погаными словами. Это ведь надо - кусок райской земли со всеми пляжами, пристанями, кораблями и главное - заводским санаторием профунькать. Хрущев в 50-е годы с пьяных глаз отчебучил: на тебе, ридна Украина, с лысого плеча малэнький презент - полуостров Крым. Александр Петрович через 25 лет своими руками закрепил подарок. И был-то, в отличии от Никиты, трезвый, как высоковольтная мачта.
      Как он любил в Крыму отдыхать! Сколько сил положил на постройку заводского санатория в Судаке...
      Но все по порядку. Александр Петрович в то время работал на родном авиационном заводе председателем профкома. Завод давно ракеты делал, авиационным для отвода шпионских глаз назывался. По территории ночами бутафорские самолеты с места на место перетаскивали, забивая баки американским спутникам, дескать, моя хата с краю, про ракеты ничего не знаю.
      Как-то с аналогичного "авиационного" приехала делегация. Среди ракетчиков в погонах в 60-е годы обрела крылья фраза: Королев работает на ТАСС, Янгель - на нас, а Челомей - на унитаз. На них Янгель работал в Днепропетровске, в КБ "Южное". Наш "авиационный" стал в кавычках, перейдя на производство ракет Янгеля. С КБ "Южное" и заводом при нем - "Южмашем " - был в тесных контактах.
      Приехала с "Южмаша" на "авиационный" Александра Петровича делегация. Днем плотно работали, вечером развлекательная программа - банкет. Александру Петровичу ни раньше ни позже пить нельзя. У него открылись неполадки в уролого-половой сфере.
      - Жить будешь, - сказал знакомый уролог, - но лучше бы у тебя, Петрович, триппер был.
      - Типун тебе на зык, Августиныч! - вскочил со стула Александр Петрович.
      - Триппер я бы тебе в момент вылечил, - похихикал на испуг пациента врач, - уретрит такая увертистая зараза...
      И категорически запретил даже думать о вине-водке-пиве во время лечения.
      - Будешь таблетки водкой запивать - вовек не вылечу.
      В период запрета делегация из Днепра, так на их жаргоне назывался Днепропетровск, приехала. В заводской гостинице банкет устроили. Никого не интересует, что нельзя принимать за галстучек. Председателю профкома развлекать гостей по штату положено.
      Один незнакомый днепровец тоже не пил ни капли. "Поди аналогичную заразу подцепил," - посочувствовал Александр Петрович и пригласил гостя в бильярдную, "погонять шары".
      Попутно начал развлекал анекдотами.
      - Вы идете по улице и вдруг труп, как узнать - хохол он или нет? Не в курсе? Надо помазать губы салом, хохол враз оживет.
      Днепровец играл "на троечку". Можно было не напрягаться, спокойно рассказывать анекдоты.
      - Едут в купе негр и хохол. Негр достал банан. "Що цэ такэ?" - спросил хохол. - "Банан" - "Дай попробуваты". Негр дал. Достает ананас. "А що цэ такэ?" - "Ананас" . - "Дай попробуваты". Дал. Зарубал хохол ананас и достает сало. "А это что такое?" - спросил негр. - "Сало", - нехотя отвечает хохол. - "Дай попробовать!" - "А шо его пробоваты, сало як сало".