ВОЗМЕЗДИЕ ИЗ-ПОД КРОВАТИ

Федя Быстров — не Федя, а электровеник. Только что рядом стоял, глядь — уже и след простыл. Причем, сначала раскочегарится, а уж потом на лету подумает: туда ли разогнался? Походка — не понять, то ли с рыси на шаг переходит, то ли сейчас в галоп сорвется. Жена Клава ходить с ним не переваривает. Как ни мельтешит ногами, вцепившись в мужа, все одно не поспевает за его рысиным галопом. Разозлится:

— Да чтоб я с тобой куда-нибудь еще пошла!..

Федя осознает ошибку, умерит походку… минут на пять, а потом опять удила закусит, аллюр три креста, держи-лови…

На тему жены приключился с Федей презабавный случай. Разлетелся утром Федя на работу, а его дядя Леня из соседнего подъезда окликает:

— Федя, с кем это твоя жинка который день на обед приезжает?

— Ты, дядь Лень, глаза в кучу собери в следующий раз, — приостановился Федя из уважения к старшим, — моя дома не обедает, с собой берет.

— Не знаю, не знаю, — качает головой дядя Леня, — который день на «Ауди» с мужичком приезжает.

Махнул рукой Федя, отстань, мол, но шагов через сто заинтересовался, а если и вправду завела хахаля? Крутнул лыжи обратно, черт с ней с работой, можно и опоздать, если керосином запахло.

Обследуя супружескую кровать, нашел между подушками блондинистый волос. Жена была брюнетка, а Федя по скорбной причине лысения стригся накоротко.

«Убью!» — взвился над кроватью раненый в сердце супруг, но жены дома не было.

А когда он, отпросившись перед обедом с работы, торопился домой вершить правосудие, вспомнилась сообразно случаю картина детства. Как мчались вдоль села в сторону летнего заката лесник Красненко и тракторист льнозавода Эдик Маркаров. Говоруну Эдику в тот раз было не до разговоров. Поминутно оглядываясь, он резво переставлял босыми ногами. Красненко был в полной служебной форме — сапоги, темно-синяя гимнастерка с петлицами, фуражка с зеленым околышком. Эдик бежал налегке. Даже без трусов. Но несмотря на это весовое преимущество, оторваться от преследователя не мог. Красненко примагниченно бухал сапогами следом. При этом ширял Эдику пониже спины консервным ножом. Лицо и шея у Эдика были черные от загара, остальная кожа — сметанно белая, и только задница — как брусникой обсыпана.

Красненко, неожиданно вернувшись из тайги, застал жену в постели с Эдиком. Почему лесник-медвежатник схватил не охотничий нож, а консервный, Федя не знал, но сейчас подумалось: путный нож об пакостника марать не захотел. И специально выбрал объектом мести самое несерьезное место организма. Эдика с той поры звали Решето.

«Я тоже Клавкиному хахалю отперфорирую задницу консервным ножом», — решил Федя.

Есть у них один, с деревянной ручкой. Жало не длинное, но в самый раз дырок на долгую память оставить.

«Да еще прогоню голозадым по микрорайону!»

Дома Федя достал выбранное орудие мести, ударом молотка выправил погнутое о банки лезвие. Ржавчину снимать не стал. Пусть вдобавок загноится задница.

И задумался — где спрятаться в ожидании секс-голубков? Накрыть их должен в такой момент, когда козе понятно — преступление налицо, можно приступать к исполнению приговора.

Федя сунулся в шкаф и через минуту вывалился оттуда, хватая ртом воздух. Не успел надышаться, в двери заскрежетал ключ.

Федя нырнул под супружескую кровать. Как раньше не додумался укрыться здесь? Рукой подать до событий и полная конспирация.

— Погоди, хорошая, сам тебя разую, — раздался в коридоре мужской голос.

«Прямо с порога оголяются!» — гневно подумал под кроватью Федя и достал из кармана консервный нож.

Перед глазами появились две пары ног. Мужская — сорок пятого размера, женская — с тщательным педикюром. «Ишь, как к свиданию приготовилась!» Федя изо всех сил ухватился за ножку кровати, дабы не выскочить на любовников раньше времени.

На пол торопливо полетела одежда: блузка, пиджак, рубашка, юбка… Федя ждал кружевной лифчик, который подарил жене на день рождения. Лифчик не упал. Раздевание, как, впрочем, и все свидание, шло молча.

«Это что ж они как звери?!» — возмущался в укрытии Федя. — Так приспичило, аж скулы свело?»

Кровать истошно заскрипела под тяжестью страстно упавших тел. Федино терпение лопнуло, хотя по плану надо было ждать развития любовного процесса до точки кипения. С криком:

— Животные!!! — выскочил наружу, по дороге шарахнувшись затылком о ребристый потолок укрытия.

Первое, что увидел на месте разврата — гренадерские ляжки и два холма атлетических ягодиц. В вершину одного из них, кипя праведной местью, всадил консервный нож. Для симметрии замахнулся поразить второй холм и… О! Боже! Увидел Надьку, Клавкину младшую сестру, она испуганно выглядывала из-за гренадерского плеча. Вот это пассаж!

— Извините! — приложил Федя руку с окровавленным ножом к сердцу. — Обознался!

Он задом выпрыгнул из квартиры и с мыслью: «Убью!» — посыпался вниз по лестнице. На этот раз убийственный гнев был направлен на дядю Леню-дезинформатора.

Однако на выходе из подъезда Федя спрятал в карман окровавленный нож. Зачем выносить свою дурость из избы?

Через месяц, на свадьбе свояченицы Надьки с гренадерским женихом, после первого стола подошел с полной рюмкой к молодому:

— Ты меня того, дорогой, извини. Я-то думал — Клавка…

— Да не бери ты нам ум! — захохотал жених. — До свадьбы ведь зажило! Вот если бы ты меня ржавым штопором прокомпостировал…

— Точно! — воскликнул Федя. — Как я сам не догадался? Штопором еще лучше!

— Что лучше штопором? — подошла жена Клава.

— Хахалей твоих перфорировать! — сказал Федя и опрокинул рюмку в заждавшийся рот.

ПЛАТОК С КРУЖАВЧИКАМИ

Жена Димы Карташова, Оксана, особа ревнивая — пробы ставить негде! Ладно бы Дима донжуан, который ни одну юбку, не измяв, не пропустит, с любой и каждой на подвиги готов. Мысленно он был не прочь. Но относился к категории мужчин, у кого от замыслов до дела дорога далека. Кабы женщины первыми проявляли интимную инициативу, делов бы натворил — на десять мужиков хватило. Жалко, дамы гроздьями на шею не вешались.

Не красавец был, прямо скажем. Физиономия густо обсыпана рыжими веснушками. Тогда как голова засеяна пегим волосом, а брови торчали белобрысые. В очках. И комплекцией не блещет. Шея длинная, ноги короткие, при росте 170 — детский размер обуви… Но жена ревновала к каждому столбу. Может, оттого, что когда-то хороводился с ее подругой Любцей. Целый год. А потом Любця завиляла хвостом и сделала Диме ручкой с мичманом. Дима погоревал, погоревал и по рецепту: лекарство от любви — новая зазноба, переключился на Оксану. Не стал далеко ходить в аптеку. Сначала без заднего умысла переключился, время покоротать. В результате накоротал на свадьбу. После которой выяснилась вся ревностная сущность молодой жены, крепнущая с годами.

Дима безгрешным не был. Пару-тройку раз оступался не только в мыслях. Но концы прятал — не подкопаешься. Поводов для ревности не оставлял. Однако Оксана неутомимо вынюхивала. Кто ищет, тот всегда… И нашла повод. Стопудовый. Пачку презервативов в кармане.

Довелось как-то читать в статье-агитке против вензаболеваний обращение врача к женам. Дескать, если вы обнаружили в кармане у мужа презерватив, не делайте из этого шекспировской трагедии с кровавыми разборками. У современного джентльмена презерватив, можно сказать, — обязательный атрибут, подтверждающий мужское достоинство. Без него он вроде как не настоящий мужик.

Оксана ту статью не читала.

Как и жена одного моего знакомого, на которого женщины не посягали по причине, что не успевали — опережал их с этим делом. На вящую радость слабого пола. Самое распрекрасное — жена даже в мыслях не допускала: ее дорогой супруг — заслуженный гулеван. Жила в счастливом неведении. И как-то нашла, подобно Оксане, презервативы у мужа. Перед стиркой полезла в карман рубашки, а там упаковка с забористой картинкой, на которой девица, грудь арбузная нараспашку, изображена. Как бы говорящая: от меня всей упаковкой сразу предохранись.

— Что это? — удивленно спросила супруга.

— «Сникерс» в киоске покупал, — невозмутимо прозвучало в ответ, — на сдачу дали.

Наивная даже не задумалась, что нечаянная находка дороже «Сникерса» и на разменную мелочь не тянет. Поверила с ходу.

Если в том случае презервативы не случайно попали в мужнин карман, с Димой было сложнее. Не он концы оставил. Коварные дружки подсунули резиновый сюрприз в честь 1-го апреля. Знали слабость Оксаны.

У той ноги подкосились, когда обнаружила вещественное доказательство. Гад такой! Падла ненасытная! Сволочь! В упаковке на пять презервативов одного уже не было. Друзья специально капканную арифметику подстроили. Дабы не отвертелся Дима, мол, для дома, для семьи нес. Штучно, это не сигареты, защитное средство из пачек не продают.

Допрос по горячим следам Оксана устраивать не стала. Взяла себя в руки. Решила выжать из ситуации максимум воспитательного эффекта. Побежала за советом к подруге. Той самой Любце, с которой когда-то Дима крутил любовь.

— Кобелино! — как-то даже обрадовалась Любця. — Такая роскошная женщина под боком и туда же. Вот уж паскудное племя!

— Что делать-то? Натыкать бы носом, чтобы неповадно в другой раз! А как лучше — ума не приложу.

— Че тут думать! Возьми тарелочку с голубой каемочкой, аккуратненько разложи резиночки и пригласи на ужин. Устрой ему пир, чтоб по усам текло и в лоб попало.

Оксане жуть как понравился Любцин совет. Блеск. Чуть-чуть своего добавила в рецепт воспитательного блюда, и деликатес получился — закачаешься.

Дима закачался. Заходит на кухню, там на тарелочке с золотой каемочкой рядком лежат нафаршированные пельменями четыре презерватива. Красный, как перец, зеленый, как огурец, желтый, как банан, и черный, как негр. Отведай, дорогой супруг, пикантного кушанья. Не подавись. Тут же кетчуп стоит для остроты ощущений.

Увидав разблюдовку, Дима страшно удивился. Жена постельным юмором никогда не отличалась.

— Первое апреля — день смеха? — нейтрально спросил.

— День защиты от детей! — еле сдерживаясь, ответила Оксана. — И от проституток!

— Шуточки у тебя! — пожал плечами Дима.

Супруга не выдержала.

— Где пятый? — угрожающе закричала.

— Не брал! — испуганно открестился Дима. — Вообще на кухню не заходил!

— Что ты гонишь? — Оксана сунула Диме в нос упаковку. — Где пятый? От СПИДа отгораживался?! Паскуда!

— Ты что? — оттолкнул вещдок Дима. — С печки упала?!

— А ты откуда?! На какую?! По пути ее от аборта предохраняя?

Тарелка с оригинальным блюдом полетела в мужа.

— Угомонись! — крикнул Дима.

Пельмени в пахучей упаковке веером разлетелись по кухне, ароматизируя по пути пространство. Тарелка шибанула в лоб. От удара Дима сразу понял, чьих рук резиновая проделка. То-то Краснов, когда расходились, все поздравлял с 1-м апреля.

— Позвони Краснову! — крикнул Дима. — Он подсунул.

— Я что, дура набитая, у твоих дружков правду искать?! — возмутилась Оксана и… схватила телефон.

Краснов убедил ее.

«Придурки великовозрастные! — под конец разговора обзывалась в трубку Оксана. — И шуточки у вас дурацкие! А если бы я его прибила сгоряча?! Ума у вас только на гадости и хватает! Думали бы лучше, как денег больше заработать!»

С того дня Оксана стала еще тщательнее проверять карманы мужа. И Дима, в свою очередь, не оставлял их без присмотра — перед тем как войти в дом, обшаривал на десять рядов.

Беда подкралась не из кармана, залегла глубже.

Грянула, когда «в июль катило лето», наматывая на колеса жаркий июнь. События, предшествующие беде, тоже были связаны с колесами. Троллейбусными.

Дима ехал домой, сидя на сиденье. Рядом стояла молодая очень даже привлекательная женщина. Но в тот момент Дима не был расположен к джентльменству. Не уступил даме место. И зря. С утомленно прикрытыми глазами, откинувшись на спинку сиденья, ехал себе и ехал.

Женщина была в оранжевой сильно синтетической блузке, которая не обеспечивала достаточной вентиляции, норовя прилипнуть к разгоряченному духотой телу. Ввиду отсутствия кармана носовой платок находился в рукаве. Изнывая от жары, женщина то и дело доставала его наманикюренной ручкой, промокала обильный пот с надушенной шеи и напудренного лба, обмахивалась, как веером, и возвращала на место. В очередной раз извлекая платок для облегчения страданий, женщина уронила его Диме на брюки.

Белоснежный батистовый, он спланировал прямо на интересное место. Упади на колени, женщина, извинившись, сразу бы подняла. А тут приземлился Диме на ширинку. Хозяйка платка не относилась к разбитным. Постеснялась немедленно сказать о случившемся. Понадеялась, мужчина сам заметит и отдаст.

Дима обратил внимание не сразу. Как говорилось выше, он изображал дремлющий вид. Вдруг краем глаза видит — у ширинки что-то белеет. Зрение у Димы не очень чтобы очень, вдобавок тот край глаза, которым засек ЧП, косил на брюки не через очки. Зафиксировав нештатную ситуацию в районе брючной калитки, Дима напряженно замер. Одет он был в белую безрукавку, на ее счет и отнес непорядок в гардеробе. «Е-мое!» — мысленно покачал головой, вспомнив, что последний раз пользовался ширинкой перед уходом с работы. Живо представил, как пятнадцать минут назад стоял на остановке с умным видом и нежданчиком, торчащим из штанов. Картинка — зашибись…

Надо сказать, в роковой ошибке ширинка сыграла главную дезориентирующую роль. Потому что была допотопной механики. Не на «молнии» — на пуговицах. У модельера этой модификации джинсов везде зудилось на оригинальность. Штаны черные, а ширинку на запоре держали пуговицы обратного тона — кричаще-блестящие, из серебристого металла.

Диме это возвращение к забытому прошлому не нравилось. Конечно, в свое время износил не одну пару брюк на пуговицах, но когда это было, привык уже без возни ниже пояса: надо — вжик вверх, надо — вжик вниз. Однако джинсы с ширинкой вчерашнего покроя покупались без его ведома. Оксана не спрашивала: нравится — не нравится. Купила — и носи.

Между пуговицами, по разумению Димы, край рубахи и торчал. Несмотря на то, что наш герой имел в тылу ревнивую супругу и всю дорогу ехал с закрытыми глазами, он прекрасно разглядел: рядом стоит симпатичная молодка. А у него в интересном месте сущее непотребство. Как у деда, выжившего из памяти. Который сходил по нужде и забыл привести хозяйство в надлежащий вид. Продолжая сидеть с непроницаемым лицом и полузакрытыми глазами, Дима правой ладонью накрыл ширинку вместе с непорядком, подождал немного, добавил к правой левую. И осторожно, дабы не привлекать внимание попутчиков, начал платок, принимаемый за рубашку, заталкивать указательным пальцем в джинсы.

Что уж совсем озадачило Диму — толкающим перстом определил — материал влажный. «Нет, руки в туалете я о рубаху не вытирал, — вспоминал Дима. — Неужели намочил?..» И ускорил работу указательного.

Женщина видела возню у ширинки и чувствовала себя неловко. Поэтому старалась не выказывать жгучего интереса к происходящему. Голова ее была индифферентно обращена к окну, будто мысли, возникающие у корней золотистых кудряшек, витали в далеком романтическом далеке. И аллергенная действительность: тополиный пух за окном, нервные выкрики кондуктора, толчки соседей по электротранспорту в бока и спину, — все это словно бы отскакивало от нее, как от стенки. Выдавали женщину карие очи, они косили на ширинку так, что зрению грозила нешуточная опасность.

«Ничего себе, — думала она, выворачивая глаза на скрывающийся в глубине джинсов платок, — вроде приличный мужчина…»

Женщину разбирало страшное любопытно: зачем попутчик на такую ерунду позарился? Извращенец что ли? И одновременно было жалко платка. Почти новый. А впереди целый вечер — рукавом что ли вытираться? Женщина ехала к подруге на день рождения. Но ведь не возмутишься на весь троллейбус: зачем чужую собственность в свои штаны засовываете? Люди вокруг. Черте что подумают.

Дима продолжал манипулировать пальцем в ширинке. Платок — по большому счету это был платочек — в заталкиваемое место пролазил с трудом. Просвет между пуговицами разработчик штанов оставил маленький. Кроме этого, джинсы были узковаты в бедрах, результат беспримерочной покупки, что создавало дополнительные трудности. Но Дима упорно пропихивал платок в щель.

Когда лишь уголок белоснежной материи остался торчать из нее, женщина, разозлившись на себя за нерешительность, коснулась плеча похитителя:

— Зачем так поступаете?

— Как? — испуганно округлил глаза Дима, при этом успел поставить последнюю точку в задачке с ширинкой.

— Зачем вы это сделали?

— Ничего я не делал! — Дима поспешно поднялся с места и запротискивался к выходу.

— С виду приличный мужчина, — обиженно сказала обворованная.

— Все они только с виду мужчины, — поддержала ее кондуктор, — а как билеты брать, сразу импотенты.

— У меня проездной, — огрызнулся Дима и выскочил из троллейбуса на две остановки раньше срока.

«Дуры, — думал, ожидая на солнцепеке следующий троллейбус, — будто у самих сорочки никогда из-под платья не торчат, или из декольте ничего не вылазит».

У двери своей квартиры Дима, перед тем как нажать кнопку звонка, проверил карманы — нет ли чего-нибудь лишнего, только потом поднял руку к кнопке. Хотелось поскорее сорвать с себя мокрые от пота рубашку, джинсы и встать под душ…

Джинсы начал снимать с порога. На глазах у Оксаны.

Та застыла столбом, когда из расстегиваемой ширинки выпал платок. Батистовый, с кокетливыми кружавчиками. От него за версту несло духами.

Бараном на новые ворота Дима уставился на сугубо женский предмет.

— Листья тополя падают с ясеня, — нехорошим тоном сказала Оксана. — Только не гони, на работе в честь 1-го апреля подсунули.

— Я думал рубашку затолкал, — с идиотской улыбкой сказал Дима, — оказывается, сопливчик.

— Хорошо, что не бюстгальтер! Кобель! Что — в качестве прокладки она тебе положила?! Или для невстанихи на других?!

Оксана не закрывала рот два дня. Не верила ни единому оправдательному слову. «Тебя мало в колодце утопить!» — кричала. Но все же дала неделю на розыски свидетелей: хозяйки платка и кондуктора.

Дима усиленно ищет. Хотя совсем не уверен, видела ли кондуктор, что он толкал в ширинку. А приводить в свидетели одну смазливую владелицу батистового платка из брюк — лучше сразу в колодец на даче прыгнуть.

С ГОЛОВОЙ НЕ ДОГОВОРИВШИСЬ…

Егор Куколяшев, сосед Николая Целуйко по гаражу, шесть жен сменил. «Шесть ходок сделал», — смеется.

Он бы и на седьмую пошел в поисках идеала, уже начал поговаривать о перемене слагаемых в семейной сумме, как инфаркт приласкал. В объятиях у потенциально седьмой не выдержало сердце любовной истомы.

Слава Богу, не до смерти. А все одно — стал Егор как та бодливая корова, которая сызмальства комолая. На языке инфаркт рубцов не оставил. В обществе женщин молотил им — только успевай комплименты с ушей смахивать. В остальном наблюдались последствия.

Например, с передвижением в пространстве. Стоило Егору разогнаться нормально ориентированным способом — носом вперед, — в грудь как гвоздь вбивали. Впору волком выть. Хоть ложись и помирай. Но живи, сколько влезет, если передвигаться пятками вперед. Никаких тебе гвоздей.

Будто компас какой-то внутри Егора перевернулся с ног на голову. Когда в магазин за хлебом сходить — терпел, не пятился, в гаражном кооперативе, после «соточки», и на даче, в любом состоянии, включал заднюю скорость. И вполне сносно приноровился гонять коленками назад. Шею бы еще не клинило от выворачивания за спину.

Тем не менее с пятками в авангарде ты уже не хахаль. Актуально перекроив непечатно забористую женскую частушку, можно сказать: «С задним ходом на фига, когда с передним до фига?» Так намеченная на седьмую ходку невеста и сказала Егору.

Однако к тому времени он хронически заразил многоженством Николая Целуйко. До гвоздей в грудь частенько антисанитарно из одного стакана водку пили. И допились. Через это Николай в разряд рецидивистов по статье супружества попал.

Первая жена загляденье досталась. Взял бы и съел, ладненькая да миниатюрная. Николай любил цирковой фокус. Берет супругу из положения стоя за щиколотки и поднимает свечкой под потолок. Та верещит от страха и удовольствия. Ух, была кошечка-крохотулечка. Но Лев по гороскопу. Всю жизнь бы строила всех в шеренги и колонны. Не дай Бог, кто не под козырек… На третий год остоелозило Николаю в казарме жить.

Вторую супружницу выбирал, чтобы не из джунглей, а мирное животное. Нацелился на Рыбу.

Егор Куколяшев отговорил:

— Четвертая ходка у меня с Рыбой происходила. Красавица… Но холодная по ночному делу, как колода. И в домашнем хозяйстве ни рыба ни мясо. Года два мучился, ждал перевоспитания… Дождался. Устроилась на хладокомбинат… Вокруг морозильник, а она разгорячилась — не удержать: и рыба, и мясо, и остальное пошло… Хвостом закрутила во все стороны… Направо-налево икру метала. Терпел я, терпел, а потом говорю: таскай назад такую простипому, хватит с меня второй жены, на всю округу стерлядь была…

Николай послушался опытного товарища. Выбрал Овна. Овечку по-русски. До свадьбы точно агнцем Божьим вела себя. Потом оказалась волчицей в овечьей дубленке. Утром не успеешь глаза продрать, у нее уже кричальник на полквартиры разинут. Агнцем лишь во сне носом к стенке была.

«Да что у меня, две жизни?» — возмутился Николай и задал стрекача под покровом ночи.

— Стрелец без закидонов знак, — делился познаниями гороскопов Егор. — Надо попробовать на собственной шкуре.

Сердечный удар помешал Стрельца под семейным кровом испытать. Зато Николай третью жену взял, меченную этим знаком.

«Ах ты, моя стрельчиха!» — ласково звал супругу Надежду.

Та была шебутная бабенка. Ничего командирского в помине. И весела-я-я… На гулянке мертвого расшевелит. «Эх, милка моя, шевелилка моя…» Петь, плясать, хохотать — всегда пожалуйста. Николай сам не из угрюмых. Одно не приветствовал: его стрельчиха пококетничать была горазда.

— Я ведь только поболтать, — смеялась на замечания мужа.

Сдобная да веселая, «шевелила» мужеский пол на подвиги. Однако назойливых категорически отшивала:

— С головой не договорившись, к заднице не лезь!

И никому не удавалось договориться.

За восемь лет супружеской жизни Николай поменял трех жен, и каждую с ветерком катал на одном и том же мотоцикле. Он бы и в технике искал идеал, кабы мотоцикл так же легко выходило поменять на «Жигули», как разонравившуюся жену — на свежую. От одной супруги избавиться — другую завести, денег много не надо. С техникой такой номер не проходил. По сей причине «Урал» служил верой и правдой Николаю и всем его супругам.

В тот день они с ветерком возвращались с пляжа. Набравшая через край энергию солнца, воды и речного простора, Надежда восседала в люльке. На фоне пролетавших мимо березовых колков мечтала о ванной, борще и мягком, перед телевизором, кресле. Сладкие грезы прервал заглохший мотор. Бензин иссяк. Километра за четыре до бензозаправки и за пять до гаража.

— Придется толкать, — обреченно сказал Николай.

— Я что, трактор «Беларусь»? — отказалась Надежда. — Или бульдозер?

На их счастье, Егор Куколяшев мимо проезжал на своем «Москвиче». Не задним ходом. За рулем он без всяких гвоздей мог передвигаться коленками вперед.

— Дай бензину, — попросил Николай.

— У самого на две затяжки осталось. Давай до бензоколонки дотащу.

Они зацепили мотоцикл тросом.

— Преступление таких женщин на мотокоптилке возить! — укорил Егор Николая, кивая на Надежду. — Ей не каждый «Мерседес» подойдет.

— Перебьется, — отмахнулся от претензий Николай.

— Тогда пускай пешком идет, — заявил Егор, — двоих не утяну.

— Вы что, на мои габариты намекаете? — с кокетливой обидой дернула головой Надежда.

Она была женщиной пышных конституций. Впереди и в бедрах содержалось богато ядреных объемов.

— К габаритам ноу претензий, — с элементами английского галантно заговорил Егор. — Наоборот, вери мач восхищений. Имею в виду, мой мустанг двоих в мотоцикле не утянет. Пусть дама перебирается ко мне.

— Ладно, — согласился Николай.

Не успели Куколяшев с Надеждой сесть в машину, Егор начал с «головой» договариваться.

— Такую королеву физиономией об ветер возить — это вопиющая бесхозяйственность к достоянию государства. Ведь мягкие прелести тазобедренных частей все кочки на дороге соберут. Такие богатства на руках переносить надо.

— Ботало ты.

— А коленки! Чистое дорожно-транспортное происшествие. Руки так и норовят руль бросить и потрогать, несмотря на возможную аварию. Хорошо, если мордой об столб дело кончится, а если в сердце любовь саданет? Оно у меня без того натруженное.

Однако, вопреки изношенности сердечной мышцы, правая рука бросила «баранку» и потянулась к округлой, чуть тронутой загаром сахарно-царственной коленке.

— Но-но! — кокетливо загородила аварийные прелести Надежда. — С головой не договорившись, к заднице не лезь.

— Это верно! Женщинам обязательно надо поначалу мозги запудрить. Знаешь песню:

Все бабы спят, им жабы снятся.

Лишь только я один сидю.

Возьму-ка зонтик прогуляться,

Себе сужетик подыщу.

— Ну ты даешь! — похвалила сольное пение Надежда.

Вдохновленный кавалер заорал во все горло:

Вот он идет, на ем калоши.

И плащ накинут в рукава.

Фуражка мягкая на вате,

Чтоб не озябла голова…

Надежда в долгу не осталась, грянула в ответ:

Эх, девки, бяда

В нашем переулке.

Мужик бабу продавал

За четыре булки!

— За четыре булки меня не продавали, а за сто рублей вторая жена променяла. Я ее с хахалем за ноги в кровати поймал. Хахалю — пинков и по мордасам, ее давай стыдить: ты че, шалава, опупела?! Она бесстыжие зенки вылупила и говорит: «Он на сто рублей больше тебя получает, а в остальном вы все одинаковые». Вот халда была!

— Баб вы мастера хаять! А сам-то, сам! Инфарктник уже, а все «сужетики» по коленкам нашариваешь.

— Против такой королевы разве утерпишь?

За светским разговором они проскочили заправочную, спохватились у ворот гаражного кооператива.

— О, — присвистнул Егор, глянув в зеркало заднего обзора.

Мотоцикл на привязи не просматривался. Вот тебе и «все бабы спят, им жабы снятся»!

— Где его потеряли? — сделал удивленное лицо Егор. — Что значит обворожительная женщина! Весь ум из головы долой!

Возвратившись, застали Николая, зло толкающим мотоцикл.

Его «потеряли», можно сказать, не найдя. Трос оборвался на старте. Егор, очутившись рядом с Надеждой, забыл элементарную вещь: взял на прицеп — трогай помалу. А он, одурманенный загорелыми прелестями соседки, рванул с места в карьер.

— Ну что, — зло спросил Николай Егора, — с головой договорился, скоро к заднице перейдешь?

— Дурак! — закричала Надежда, высунувшись из машины.

— Ты за кого меня, Никола, принимаешь? — искренне возмутился Егор. — И в мыслях не было. Я после инфаркта, знаешь, водила какой. Одна дорога в голове. Цепляй по-новой и не выдумывай околесицу.

— У тебя, как я погляжу, только на словах инфаркт.

— Тебе бы такое. Ходить по-человечески не могу. Как рак пячусь…

«Следующую жену из Раков буду брать, — думал Николай, тащимый на прицепе. — По гороскопу идеальная для меня супруга».

Но вдруг вспомнил мудрую формулу из рассказа Шукшина: «Жену выбирай, не выбирай, — все равно ошибешься…» — и крепко засомневался в целесообразности обмена шила на мыло.