ПЕРЕПОЛЮСОВКА

В один момент Петр Егорович Замиралов запаниковал: зачем с баней затеялся, если переполюсовка ожидается? Не сегодня-завтра все прахом пойдет.

Идею этого катаклизма встретил с энтузиазмом. У брата в Красноярске гостил, тот и посвятил в теорию, согласно коей Земля вот-вот перевернется с ног на голову по причине смены полюсов.

— Ты думаешь, — рассказывал брат, — земную ось воткнули в галактику, крутнули планету-матушку, как глобус для пятого класса, и она миллионы лет пилит по заданному маршруту? Ничего подобного. Угол наклона оси постоянно меняется в одну сторону. А это значит что?

— Что? — открыл рот Петр Егорович.

— Ничего хорошего кой для кого. Примерно каждые 13 тысяч лет Земля с ног на голову перекувыркивается. Мы как раз находимся в той части прецессии, когда вот-вот переполюсовки жди. Катаклизмы как грянут на головы грешников — только держись. Старые материки уйдут под воду, новые вынырнут. Атлантида, к примеру, выскочит наверх, Аляска, наоборот, на дно провалится. Там, где бананы росли — тундра образуется, а где пингвины бегали — попугаи зачирикают.

— Это че, конец света? — спросил Петр Егорович.

— Конец не конец, да лишь достойные выживут. Как говорится, много званых, да мало избранных. Кто правильно живет — вознесутся… А Земля может перекувыркнуться за каких-то двадцать часов. Вчера ты в трусах огурчики собирал, а вот уже ледник на твои грядки заполз.

Не все Петр Егорович понял, лекцию по переполюсовке обильно водкой сдабривали. Прецессию не уразумел до конца, хотя сама теория легла на душу.

— Нужна переполюсовка, — горячо поддерживал брата, — чтобы избавиться от этих хапуг на чужом горбу. Миллионеров и другую мафию. Добром кровопийцы никогда не изменятся. Придавить ледником всех паразитов! И с нуля начать…

Брат учил специальным образом дышать, чтобы наверняка вознестись. Не накроет переполюсовкой, во-первых, тех, кто праведно живет. Не грешит почем зря. Хотя им тоже не след сложа руки потопа дожидаться.

— На халявку в избранные не попадешь, — говорил брат, — надо готовить сознание.

Дышать учил так. Семь секунд в нос воздух сосредоточенно затягивай. Потом семь секунд плавно выпускай, причем не просто сопи, стравливая углекислоту, а представляй внутри себя тетраэдрон — этакую объемную звезду многоконечную. Выдохнул и замри впускать воздух.

В бездыхательный период из вершин тетраэдронной звезды свет пойдет, а у тебя в этот момент электричество должно начать туда-сюда бегать по позвоночнику.

Как Петр Егорович ни пыжился — не пробегало. Может, что за бутылкой этот самый тетраэдрон медитировал?

И все же Петр Егорович считал: если не он, то кто тогда вознесется? Конечно, имелись грешки на счету. В молодости на разнообразие тянуло — шкодил с разбитными бабенками тайком от жены. На заводе работая, не раз миновал проходную отягощенный за поясом или в других укромных местах посторонними предметами. Особенно в последние годы, когда зарплату стали месяцами задерживать. Тридцать килограммов меди мог на себе зараз вынести. Но это какой грех, когда другие составами воруют? Свое беру, считал, сдавая цветмет в пункт приема.

Вернувшись домой из Красноярска, на трезвую голову завибрировал: на кой с баней горбатиться, если труды могут на днях, а то и раньше под воду или новый ледник уйти?

Побежал брату звонить. Тот — ни раньше, ни позже — в тайгу за кедровым орехом ушел.

Пришлось ждать…

Детство Петр Егорович провел в бараке, где десять дверей по одну сторону коридора и столько же по другую. В одном конце кашлянут, в другом за бутылкой бегут — от гриппа профилактироваться. Удачно женившись в отношении жилплощади, Петр Егорович покончил с барачной судьбой, но все время, несмотря на проживание в хорошей квартире, мечтал о своем доме… Чтобы выйти босиком, а крыльцо от солнца горячее, в небе самолет по своим делам жужжит, в палисаднике ветерок колобродит, птичка какая-нибудь цвенькает…

К пятидесяти годам купил в пригороде домик в дачных целях. Справный. С палисадником, крыльцом и огородом, но без бани.

«Должен в жизни хоть что-то капитальное своими руками построить!» — подумал Петр Егорович.

И наметил возвести баню. Да не в мышиный глаз площадью, как у свояка. У того, конечно, жаркая — ничего не скажешь. В любой мороз с двух охапок дров раскочегаривается, аж волосы трещат. Только париться в ней без асбестовых трусов и бронежилета — это как на минном поле танцевать. Куда ни повернешься, задница в печку упирается. Из железа сваренную.

У Петра Егоровича на всю оставшуюся жизнь красота правой полужопицы шрамом обезображена. «Скорую» в предбанник вызывали. Конечно, бдительность у нашего парильщика в момент жаркого соприкосновения с раскаленным боком печки была на 200 граммов водки понижена, но что это за баня, если нельзя стакан-другой дернуть в охотку?

Врач «скорой» женщина попалась.

— Че ты заробел, как девица? — Петру Егоровичу говорит, который застеснялся сразу обнародовать ожог из штанов. Дескать, дайте, доктор, лекарство, сам намажу. — У меня, — хихикает врачиха, — по субботам обычное дело диагноз: банное поджаривание филейного агрегата. Сегодня второй случай. Все жду, — съехидничала, — когда кто-нибудь из вас переднюю часть задницы подпалит.

Поэтому Петр Егорович строил баню «пять на шесть» по внешнему периметру. В парной предусматривал стопроцентную технику безопасности для передней и задней части. В предбаннике планировалось пару кроватей полнометражных и стол поставить. Парься, ешь-пей, горизонтально отдыхай в усладу.

У брата под Красноярском такая баня. Они с женой могут всю субботу в ней провести. Как начнут часов с одиннадцати… В снегу валяются, пиво пьют, спят, телевизор смотрят… А между этим парная… Для них часов восемь — делать нечего посвятить жаркому процессу. Дровишек подкинут и опять на полок. Оттягиваются на всю шкалу.

Петр Егорович хотел поставить баню по всем правилам — из осины. Свояк свел с мужичком, который пообещал посодействовать со срубом. Причем по сходной цене. Вскоре сруб был в разобранном виде доставлен. Петр Егорович нарадоваться не мог: по дешевке такую важную проблему новостройки решил.

На крыльях банного вдохновения, по принципу — готовь сани летом, сорвался за семьдесят километров на глухоманную речку булыжников набрать для каменки. Загляденье, каких насобирал. Увесистых, перекатами со всех сторон выглаженных. Такие будут паром стрелять, только успевай на уши шапку натягивать!

Вернулся Петр Егорович с камнями, а у сруба милиция. Оказывается, его украли в соседнем районе.

Накрылась баня медным тазиком.

Кипя злостью, Петр Егорович начал булыжники для каменки по всему огороду расшвыривать. Один, несясь, как тунгусский метеорит, ворвался в стройные — по ниточке — ряды помидоров и повалил широкую просеку, обильно забрызгав ее красной мякотью. Другой попал в ранетку. Густо обсыпанные урожаем ветви судорожно дернулись, плоды, как по команде, сыпанули на землю, враз образовав под деревом желтый круг. Шарообразный, как ядро, коричневый со светлыми прожилками каменюка, гневной рукой пущенный, угодил в туалет, тот загудел обиженным колоколом на всю округу. Петр Егорович готов был разорвать свояка. Из-за него красота мягкого места испорчена, еще и деньги накрылись — ищи теперь ветра в поле от этих ворюг. Совсем для других целей подобранный на осененном елями берегу камень круто вошел в парник и накрыл всей тяжестью заматеревший под солнцем снарядообразный огурец-семенник. Широким веером вылетел из-под толстой кожуры несостоявшийся урожай будущего года.

Жена Петра Егоровича, приседая с каждым броском, наблюдала картину разрушительного камнепада из окна.

— Сволочи! — жутко кричал Петр Егорович, запуская в любовно взращенную огородину камни. — Ворье! Продажные твари!

Ругал и расхитителей, и милицию, которая ловит не тех, кто миллиарды загребает, а всякую мелочевку.

Голодать бы Петру Егоровичу грядущей зимой: камней привез с запасом — четыре ведра, но, схватив очередной, слишком рьяно размахнулся, в поясницу ударила резкая остеохондрозная боль. Что и спасло огород от стихийного бедствия.

…Через год Петр Егорович поднатужился и купил новый сруб. Уже подвел баню под крышу, полы начал стелить, а тут переполюсовка как снег на голову. Надо бы подналечь да закончить к зиме стройку, а кому хочется зря напрягаться?

Погоды в тот сентябрь на загляденье были. Теплынь… Облака по небу… В самом верху изогнутые перистые застыли, пониже кучевые проплывают… Благодать… То и дело пили со свояком на крылечке недостроенной бани пиво, о переполюсовке беседовали.

Две недели маялся неизвестностью Петр Егорович…

— Петюня, не беспохлебся! — выйдя из тайги, успокоил брат по телефону.

В цивилизацию он вернулся в прекрасном расположении духа. Лучше некуда отшишковался и удачно оптом реализовал орех.

— Смело строй баньку, — учил. — С ней и вознесешься. Это ведь, если говорить технически, не на небо улететь, а уйти в другое измерение. Все нужное с тобой переходит. И заблаговременно определись, что брать. Вдруг выбирать дадут.

— Жену не буду, — обрадовался Петр Егорович на возможность строить баню.

— Молодых вдовушек найдем! — поддержал инициативу брат и серьезно добавил. — Не забывай дышать. Я даже в тайге медитировал.

— На кедре? — съехидничал Петр Егорович.

— Не, нынче падалку собирали.

«Надо дышать, — настраивал себя Петр Егорович, настилая полы в парной, — а то вдруг не дадут баню с собой взять».

Однако, как в перекурах ни рисовал в животе тетраэдрон, как ни сопел строго по расписанию — электричество не хотело бегать по позвоночнику.

«Может, по причине радикулита электропроводность в спине слабая? — беспокоился Петр Егорович. — К врачу что ли сходить?»

Но, подумав, решил врача в переполюсовку не посвящать. Тот был чересчур жадный, как больничный давать.

СУДЬБА НАЛЕВО, СУДЬБА НАПРАВО

Вдруг у Аркадия Шурыгина жизнь нараскоряку сделалась. Конечно, каждый сам кузнец своей невезухи. Аркадий ковать ее начал на дне рождения жены Антонины. Сорок лет — бабий век, но жена говорит: «А мы не станем горевать, а будем гулять от пуза!»

— От пуза — это как? — спросил Аркадий.

— А так, что я всю дребедень кухонную — салаты, горячие с холодными закусками — беру на себя, а ты купи винно-водочной отравы и культурную программу обеспечь. Стихи любимой жене, тосты, анекдоты. Чтобы не в ритме гонок «формулы 1» за столом сидеть, когда не успеваешь бутылки открывать. Хочу благородно и цивильно. Чтобы не «наливай-поехали» звучало круглый вечер, а настоящие поздравления. Как-никак, не у 20-летней свиристелки день рождения, 40-летняя дама юбилей справляет.

Аркадий взял под козырек. Продумал исходные данные задания. Тост сочинил, анекдотов начитался и сверх заказанного сюрприз приготовил. Такой, что почище шоу под куполом цирка. Натуральный смертельный номер. Жене ни слова, ни полслова про инициативу. Всю программу на контрольную проверку предоставил, а здесь — молчок.

В знаменательный день родня и другие гости набежали крепко выпить, до одури наесться. Аркадий сразу вожжи правления торжественной пьянки в свои руки схватил. Дабы не просто очередную рюмку кувыркнули и с вилками наперевес к тарелкам, а с чувством, толком и поздравлениями. Кое-кому с целью создания масштабности праздника заранее написанные речи всучил. Сам не умолкал с шутками и анекдотами.

Поздравлять юбиляршу, кроме прочих, пришла ее сестра с мужем Гошей. Свояк Гоша в последнее время начал учить Аркадия, как в современных условиях судьбу строить. По жизни был он специалистом по парнокопытным и другой скотине с рогами и без. Ветеринаром. Долгие годы молчал в тряпочку о карьерных достижениях, связанных со свиньями и баранами. А тут выгнул грудь колесом.

— Вот ты, Арканя, майор в отставке, — наседал на Аркадия, — и что? Молодой мужик, а настоящих колыбашек в глаза не видишь. Я на кошках и собаках в день больше зашибаю, чем ты за месяц.

Гоша пользовал домашнюю животину в частной клинике.

— Вчера кота опростал новому русскому, он махом, не спрашивая прейскуранта, двадцать баксов отслюнил. Следом пятьдесят дают за добермана клещенутого, я его вылечил. А тут, — тычет Гоша в сторону Аркадия вилкой, — сорок пять мужику! И он в расцвете сил бегает с протянутой рукой рекламным агентом! Такая работа простительна семнадцатилетней ссыкухе…

Аркадий на юбилее умышленно спровоцировал свояка.

— Ну, как, Гоша, — зацепил ветеринара, — много абортов кошкам сделал?

— Сам ты выкидыш, — Гоша не любил иронии в адрес своей профессии. — Евроремонт не можешь сделать!

— Откуда у меня дурные деньги?

— В наше время стыдно скулить. Замути какое-нибудь дело. Знакомый пацан на противозачаточных за два года поднялся. Начинал с того, что сумками из Москвы презервативы возил. А сейчас монополист в этом деле. 22 года, он уже квартиру двухуровневую купил. А ты живешь, как голохреновка!

— Замумукал ты меня! — крикнул Аркадий и, повалив стул, ринулся к окну, рванул створки в разные стороны…

Осенняя погода ударила Аркадия в грудь и заспешила к столу с яствами и весельем.

Гости, затуманенные алкоголем, сразу не въехали, к чему клонит хозяин, стоящий на подоконнике. Думали, зажарился от гулянки, охладиться захотел.

— Продует! — забеспокоилась сестра жены.

— Прощайте! — крикнул Аркадий и шагнул в темноту.

— Дурак! — махнул рукой Гоша.

Гости нехотя отложили рюмки с вилками, бросились к месту трагедии. Суют головы за окно. Да что там разглядишь? Темень октябрьская вплоть до первого этажа, фонари во дворе давно свое отгорели.

Будь они с электричеством, все равно свежего трупа Аркадия было не разглядеть. Что он — дурак, прыгать с такой пятиэтажной высоты в день рождения супруги? В том и заключался сюрприз, Аркадий шагнул не в губительное воздушное пространство, а на карниз, что вокруг дома для архитектурной красоты был проложен. Сантиметров сорок выступало. Хоть пляши. Аркадий плясать не стал. Притаился и ни мур-мур.

Гости от окна к двери побежали, собирать по двору бренные останки Аркадия.

— Неужто разбился? — кричала по дороге к дорогим останкам жена Антонина.

Аркадий дождался, когда заметались во дворе гости, и вернулся домой. Пропустил рюмашку для сугрева — прохладно в одной рубашке за окном. А тут уже и гости зашумели в коридоре.

Аркадий снова вернулся под купол цирка — на карниз.

— Сволочи! — заругались гости. — Вообще беспредел! Труп украли!

— Кому он понадобился, дурак такой! — не унимался Гоша.

— На органы для пересадки! Почки, сердце, печень…

— Точно! — согласился с догадкой ветеринарный медик Гоша. — Сейчас на органах умные люди такие колыбашки делают!

— Вызывай милицию! Пустят Аркадия на органы — кого хоронить будем?

— Ой, что наделал! В день рождения! — жена причитает. — И ведь не ругались ничего в последнее время.

«Вот врать-то», — мысленно хихикнул Аркадий. Он, прилипнув к стене, ждал момента эффектно завершить номер, чтобы у гостей челюсти отпали. Даже реплику на выход с карниза придумал: «Други, отставить нытье — вот вам мой цветущий труп собственной персоной! Отложим пускать его органы на пересадку! Они для начала выпить хотят граммов триста».

Пока Аркадий отрабатывал отпадный монолог, «скорая» приехала, у врача сразу профессиональный интерес возник:

— Где самоубийца?

— Украли! — жена рыдает. — На органы!

— Вы из меня лоха не делайте? — врач не верит. — Где разбившийся гражданин?

— Нет! — в один голос родня отвечает. — На органы похитили!

— Как это нет! — Аркадий встал на подоконник. — А это что — накакано? — И приказывает. — Наполнить рюмки! Доктору штрафную в стакан!

— Морду бьют за такие шутки! — отказался доктор от угощения.

Свояк Гоша так и сделал. Подошел к родственнику, стащил с подоконника и, ни слова не говоря, врезал по скуле.

Не поняли юмора гости. Аркадий думал, они от хохота начнут кипятком писать. Попадают со смеху, и будут даже пострадавшие.

В результате пострадал сам, упав от удара затылком об пол.

Гости так разобиделись — допивать и доедать не стали.

С той поры началась у Аркадия черная полоса. Рекламная фирма, где подрабатывал к пенсии, развалилась. Жена Антонина сделала семейному счастью ручкой.

— Специально подгадал, — возмущалась, собирая вещи перед уходом, — именно на дне рождения сыдиотничать. Обгадить юбилей! Как только башку дурную не свернул! Вот уж действительно — дураку все по колено. Умный, как пить дать, шею бы сломал.

— Умный не полез бы! — вякнул Аркадий.

— Не идиотничай! — не хотела слушать жена.

Пригорюнился Аркадий от такого поворота судьбы. Как быть? Что делать? Хоть на самом деле во двор из квартиры прыгай.

Посмотрел из окна вниз, подумал и… отказался от крайностей. Вспомнил, как по радио психолог вещал, если почерк изменить — судьба тоже меняется. И бросился к столу. Всю жизнь у него буквы направо, животом вниз укладывались, Аркадий начал их влево клонить, на спину заваливать. «Мама мыла раму. Раму мыла мама», — исписывал листок за листком, стремясь к счастливой жизни.

Рука консервативно сопротивлялась. Чуть контроль ослабнет, «мама» вместе с «рамой» норовили прилечь по старинке, вернуть судьбу на невезучие рельсы.

Только не на того напали. Аркадий парень упертый. Боролся за новую жизнь все свободное время. Гору бумаги извел, пучок стержней исписал. И загнул судьбу на левую сторону.

Сразу, как в сказке, «пруха» пошла. Наследство получил. Бабушка дом новому русскому продала. Пусть хоромы ее на княжеские не походили, больше — избушка на рахитичных ножках. Зато заваливалась набок не в таежной глуши, а в центре города, и земельный участок был неслабый. Новый русский купил избенку, чтобы на ее месте виллу отгрохать. Бабуля выторговала за свою догнивающую недвижимость однокомнатную квартиру плюс еще 110 тысяч рублей. 100 тысяч любимому внучку Аркане отвалила. Не из чулка, цивилизованно — на счет в сбербанке перевела.

«Нельзя держать в рублях, — потерял сон из-за наследства Аркадий, — при моей непрухе — обязательно инфляцию жди».

Решил снять наследство и выгодно купить на него доллары.

А снять не может. Почерк-то, выводя налево «мама мыла раму», изменил до неузнаваемости. Расписаться никак не получается в прежнем стиле. Бьется изо всех сил у окошечка и все зря. Кучу бланков извел, а ни рубля не дают.

— Может, это и не вы вовсе? — упрямится служащая банка.

— Как это не я?! — сует Аркадий паспорт. — Посмотрите фото!

— А подпись! — тычет пальцем под портрет служащая. — Подпись-то не ваша!

— Я почерк поменял! — вышел из себя Аркадий. — Чтобы судьбу в корне улучшить!

На эту новость заведующую вызвали.

— Справка из психиатрички есть? — заведующая спрашивает.

— Да нормальный я! Нормальный! — закричал Аркадий. — Выдайте сейчас же деньги!

И дальше в том же смысле права качает. Дескать, произвол над правами человека! Буду жаловаться!

Зашушукались сбербанковские — не пора ли милицию вызывать?

Зря не вызвали. Вдруг в зал врываются двое в масках. С пистолетами.

— Всем стоять! — командуют. — Не двигаться! Убьем!

«И почерк не помог, — подумал Аркадий. — Пристрелят, как собаку. Я здесь единственный мужчина».

Рядом с «единственным» не менее перепугано женщина столбом застыла. Она только что получила 20 тысяч и начала пересчитывать из соображения — доверяй да проверяй, а тут грабители налетели… Увидели денежки, выхватили кровные сбережения, проверять, в отличие от хозяйки, не стали, забрали еще до кучи из кассы наличку и рванули на выход.

Без грабителей и без 20 тысяч женщина забилась в истерике. Жалко, как-никак не чужого дяди были деньги, свои.

Аркадию тоже кровные жалко, поэтому заплясал от радости. Не вприсядку. Мысленно. Понимал, пустись в перепляс у окошечка — психушка обеспечена. А как хотелось, не отходя от кассы, чечетку отчебучить. Ведь это не кто иной, как он, должен был биться в слезах на месте потерпевшей. Ему, кабы не новый почерк, на роду было написано оплакивать безвременно ушедшие, даже убежавшие, 100 тысяч. А так наследство до копеечки целехонькое.

Круто изменил судьбу, завалив буквы на спину.

И в семейном плане раскоряк рассосался. Супруга простила прикол с несостоявшимся трупом. Родственники тоже поостыли в неприязни, узнав про наследство. Аркадий на радостях мировую им выставил. Не хуже памятного юбилея гулево закатил.

— С такими деньгами на карниз нельзя выходить! — уважительно говорил за столом ветеринар Гоша. — Надо, Аркадий, беречь себя. И завещание обязательно напиши на ближайших родственников…

Я на том пиру был, вино с водкой пил и заверяю: Аркадий научился ставить размашистую загогулину росписи по-старому и зажил по-новому.

РЕВЕЛА БУРЯ В НОВОГОДНЮЮ НОЧЬ

Завелся у Любаши Светличной жених на море-океяне. Не из пучка водорослей. От брата Димки. Морячок торгового флота, он в ревущих широтах показал дружку Мише фотоличико сестры: гля, какая сеструха!

«Ба!»— сказал Миша и побежал сочинять письмо в сторону берега.

Дошла океанская весточка по волнам и через тайгу с болотами в Сибирь. Завязалась переписка. И вдруг, трах-бах, от моряка телеграмма: «ПРИЕДУ НА НОВЫЙ ГОД ТЧК».

В доме у Светличных случился психоз. Любаша у родителей была последним чадом. Когда хорошо за сорок обоим стукнуло, учудили младшую дочу. В момент образования просоленного Любкиного жениха родители невесты имели прочный, не отдерешь, статус деда Макара с бабой Мотей. С пенсией и внуками. Кроме моряка-холостяка Димки и Любаши, имелась еще дочь Валентина и сын Геннадий.

Мишин причал в Кашире Московской области располагался. Как бабе Моте не вдалбливали, что Кашира помене их Ачинска в длину и поперек, не перетолкуешь, считала: жених из москвичей.

— Ой, Любка, — причитала, — опозоримси-и-и…

Миша сообщал, что он механик. Данное рукомесло баба Мотя оченно уважала. Это не Димка-непутня, радист какой-то, а здесь — механизмы! Имя заведовать — не ручки у радио туды-сюды вертеть.

Были у бабы Моти переживания по застольной программе: чем угодить москвичу, что в их родову метит? Но главная тревога, терзавшая сердце хозяйки, — компания. В ее мужицкой части. Ох, богата она была на подводные камни. Самый опытный мореход может лоб расшибить и перехотеть жениться.

В отношении камня «врезать за Новый год» баба Мотя на оргкомитете постановила: если кто переврежет, невзирая на принадлежность лица — муж, сын или зять, — морду утюгом отрихтует.

Но мужики не только врезать были мастаки. У деда Макара после третьей рюмки душа перла наружу так, что пуговицы не выдерживали. До пупа расстегивались как сверху, так и с шириночной стороны. Свои с пониманием относились к рвущейся сквозь застежки душе. А вот как москвич отреагирует?

Зять Никита по пуговицам был вне подозрения. Зато под хмельком петь любил. Вокалировать начинал без палочки дирижера. Как мешком из-за угла. Даже для самого певца. Вдруг в голове замыкалось реле, и всегда на «Ревела буря, дождь шумел!..» А ревел, как та буря во мраке. Штормовую стихию в масштабе один к одному рисовал. Сидит компания, выпивает-закусывает, на небе ни облачка, вдруг Никита как рявкнет подвальным басом: «Ревела!..» Не зная певца, можно с инфарктом в салат окочуриться.

Дочери Валентине баба Мотя наказала ни на секунду не отвлекаться от мужа Никиты, отвлекая его реле от бури. А на вырывающуюся от винных паров душу деда Макара сама нашла управу: приказала надеть на нее вместо рубахи водолазку сына Генки. Шириночную калитку хотела обойти спортивным трико. Дед попытался вякнуть: «Я что — цирк приехал?» На что баба Мотя рявкнула: «Тут хуже — москвич едет!»

Но посмотрела на обтянутый от лысины до пяток видок мужа и плюнула: «Срамота!»

Дед даже с распахнутой настежь ширинкой смотрелся лучше.

Кстати, жених тоже переволновался, собираясь на смотрины. Писаным красавцем себя не считал, но и не урод, чтоб глаз косой или нос набок. А все одно — беспокойство имелось. Как никогда часто в зеркало гляделся. Но с каждым автобиографическим отражением все больше убеждался — нормальный ход. И вдруг красота, как в помойное ведро. Всю жизнь тридцать два зуба без пломб и червоточины, а тут… За день до отлета к невесте жених в баню пошел, после парной бес под руку толканул: открой пиво зубами…

Переступив порог Сибири, Миша старался левую половину рта не раскрывать. Маскировал изъян красоты. В результате даже улыбка кособокая получалась. Отчего вся физиономия имела вид: «Что вы тут, лапти сибирские, волокете в жизни? Вот мы — москвичи!..» Он-то улыбался от души, даже застенчиво. А получалось сквозь зубы. Окружающие думали: «За каким хреном-овощем вообще было ехать?»

Невесту посадили как раз со стороны зубной недостачи. Любаша, глядя на поджатые губешки суженого: изводилась, ну что ему не по душе?

Потенциальная теща тоже не знала, как быть? Она, сияя личиком, гостю рыжики отведать предлагает: «Кушайте, сами собирали». Тот всю тарелку полуведерную подчистую навернул, а все равно морду кривит. Бабе Моте как нож под сердце. Да что за люди москвичи эти?! Ведь видно — нравятся грибочки. Нет, косорылится, как, прости, Господи, навозом накормили.

Мужикам и совсем бы плевать на кривизну гостя, кабы им граммов по двести на каждый глаз. От закусок стол проседал, а пить разрешалось по предпраздничной инструкции только сухое вино. Под страхом смерти. «Портвейна» хотя бы взяла, — ворчал про себя дед Макар на бабку, — а то мочу эту…»

— По коньячку? — предлагал Миша мужикам.

— Ага, — дружным хором звучало в ответ.

— Они не пьют! — сверкала глазами на хор баба Мотя.

— Не пьем, — вздыхали мужики.

Дочь Валентина, помня материнский наказ, отвлекала Никиту от «Ревела буря» пинками. Хотя с чего петь-то? С кисляка впору волком выть. Но жена пинала: «Не пой!» И ведь не в войлочных тапочках сидела. Как же — московский гость! В туфлях. Еще бы лодочки, тогда куда ни шло. А тут подошва, как из БелАЗовской резины. После третьего пинка налился синяк. Вскоре конечность можно было ампутировать.

Никита запросился поменяться местами.

— Че у тебя, гвоздь в стуле?

— Ногу отсидел.

Через полчаса к ампутации созрела вторая конечность. Баба Мотя тоже периодически толкала деда в бок:

— Застегнись!

Дед судорожно хватался за насмерть застегнутую на замок и две булавки ширинку. А москвич с кривой физиономией недоумевающе смотрел на дергающегося с частотой отбойного молотка Никиту, на деда, то и дело хватающегося за причинное место. Только Гена сидел тихо, со смертной тоской в глазах. Он вспоминал, как славно гуляли без москвича раньше.

В прошлом году в три часа ночи давай в фанты играть. Деду Макару досталось с балкона овцу изобразить. Взбрыкивая, зарысил дед на четвереньках на балкон, откуда на всю округу заголосил:

— Бе-е-е-е!..

Жалостно так. Глупая овечка от отары отбилась, боится, что на шашлык наденут. Отблеял дед Макар и только за рюмку — сольный номер отметить, — звонок в дверь. Лейтенант милиции.

— У вас, — строго спрашивает, — на балконе сельхозскотина?

— Ага, — дед Макар цветет.

— В частном секторе, — говорит милиционер, — похищена овца. Надо провести опознание.

— Запростака, — хохотнул дед Макар, упал на четвереньки и, бекая, пробежался по комнате.

— Косим под психклиента? — не улыбнулся милиционер. — Так и занесем в протокол.

— Мил человек! — пришла в себя баба Мотя. — Какой протокол? Старый дурак напился. Но ничего мы не воровали. Смотрите сами…

— Успели перепрятать! — заглянул милиционер на балкон. — Придется пройти в отделение.

От волнения дед Макар в секунду расстегнул все пуговицы на ширинке.

— Вы че? — отпрыгнул от него милиционер и достал наручники. — Гомик?

— Точно, — сказала баба Мотя. — Убила бы, какой комик. Продыху от его надсмешек нет. Доблеялся, старый козел!

— Я имел в виду, что он гомосексуалист!

— Какой там сексуалист! Давно уже, слава Богу, с этим не пристает.

— А че тогда на меня ширинку нацелил? Я же при исполнении.

И забрал деда.

Не успела баба Мотя утереть слезу и снарядить дочек выручать папу родимого, как грохот в дверь:

— Откройте! Милиция!

Дед Макар в милицейской фуражке и в обнимку с недавно арестовавшим его лейтенантом, у которого в руках бутыль самогонки.

Оказывается, милиционер — это племянник соседа снизу, приехал к дядьке в гости из Абакана. Ну, и решил подшутить.

Славно всегда гуляли. Нынешний праздник летел, как говорил в таких случаях дед Макар, корове в подхвостицу…

Баба Мотя всю жизнь угощения делала тазами. Таз пельменей, таз колдунов — вареники с капустой, — таз винегрета… На этот раз тазы были практически нетронутыми. Мужикам на сухую в горло не лезли ни пельмени, ни колдуны…