— Ну посмотри, жалко тебе, что ли?

Оля поняла, что Рита с нее живой не слезет. И вытряхнула прямо на стол весь свой бардак с единственной целью: чтобы Рита убедилась в отсутствии подношения. Конечно, теоретически у Павла была возможность подложить что-нибудь, Оля на перемене часто оставляла сумочку на столе, а сама уходила за соком или мороженым. Но на практике Оля в такое не верила.

И каков же был ее ужас, когда среди прочего мусора она увидела аккуратно сложенный листок бумаги. Бумаги! Боже, никто сейчас не пишет на бумаге. Кроме нее, но об этом никто не знает. Хотя Павел вполне мог знать о ее пристрастии к ведению дневника. Кровь бросилась ей в лицо. Дрожащими руками развернула листок. Красивым шрифтом — оказывается, он хорошо умеет держать стило в руках! — там было написано:

Оля отбросила записку прочь, едва не разрыдавшись от какого-то странного чувства: смесь страха, унижения и боли. Боли ощутимой, физической. Эта записка была издевкой, тупой и злобной. Рита попыталась придвинуть злосчастный листок бумаги поближе, но Оля шарахнулась всем телом, как от отравы. Рита спокойно прочитала, улыбнулась:

— По-моему, все так, как ты хотела.

— Вранье! — почти крикнула Оля, сдерживая слезы. Тут до нее дошло, где было назначено свидание, она вскочила: — Пошли отсюда быстро.

— Ты чего? Все нормально же. Я же тебе говорила, что надо быть смелой, давно бы все выяснили. Мне кажется, надо остаться, чтобы выяснить отношения.

— Нет! Я не хочу, чтобы он… чтобы хоть кто-то нас сегодня здесь видел. — Вырвала записку у Риты, скомкала, бросила ее в мусорный ящик. — Пошли.

Рите пришлось подчиниться, хотя она явно не понимала: чего это нашло на Олю? Оля тоже не понимала, только отчего-то казалось, что эта записка — признание не в любви, а в презрении. Глубоком, искреннем, неизлечимом. Вот только чьем? Как ни старалась она себя убедить, что Павел умеет писать, не смогла вспомнить ни одного случая, хотя бы косвенно это подтверждающего.

25 ноября 2082 года, среда

Селенград

Записку Павел нашел сразу. Уходя на перемену, бросил куртку в аудитории, а вернувшись, обнаружил, что ее кто-то трогал: он клал куртку вывернутой наизнанку, и теперь она тоже была вывернута, только не так ловко. В карманах он ничего особенного не держал, даже не думал, что кто-то в группе способен на воровство, но по привычке проверил. Ничего не пропало, зато прибавилось. Сложенный вчетверо листок бумаги, на котором аккуратным шрифтом было написано:

Показал Сашке — а чего стесняться? Оля такого бреда не напишет. Сашка хмыкнул.

— Кто-то из наших развлекается, — обронил Павел. — Найду и в репу заряжу.

— А если девчонка?

Павел отрицательно покачал головой: никто из девчонок не знал о его отношении к Оле. А ребята почти все догадались. Сашка забрал записку, вытащил свой разведчицкий набор — ну, блажь у человека была стать разведчиком, — принялся изучать. Павел поверх голов оглядывал аудиторию. По его невозмутимому лицу нельзя было понять, насколько болезненно он воспринял эту неудачную шутку. Но если бы сейчас ему показали пальцем, кто это сделал… с таким же безмятежным видом разбил бы морду в кровь.

— Девчонка, — уверенно сказал Сашка. — Сам стиль не для парня. Слишком манерный. Парень никогда не предложит прийти на свидание с другом. Вообще, такое могло прийти в голову только девчонке. Причем писала она не сегодня. И это не ручное письмо. Художественная печать на малом принтере.

— Трахну и брошу, — пообещал Павел. — Еще и ославлю на всю Академию.

— Кого? — уточнил Сашка. — Печать или принтер?

— Ту стерву, которая это написала.

— Тебе не приходит в голову, что это могла сделать и Оля?

— Исключено. Вот это, — Павел глазами показал на записку, — дешевка. Оля никогда так не напишет. И еще. Она прекрасно пишет от руки. И если пишет по бумаге, то не пользуется принтером. Я это знаю.

— Тогда нам остается только одно — пойти туда и посмотреть, кто придет.

— Ага, и будем сидеть, как два идиота, а все наши бабы будут следить издалека и ржать!

— Брось. Там есть кабинетики за стеклом с односторонней прозрачностью. Правда, обслуживание только по частным картам…

Павел молча кивнул. Для наиболее надежного исполнения плана постарались обогнать всех — особенно девчонок. И заняли самый удобный кабинет, из которого просматривался весь общий зал.

К полному изумлению Павла, через полчаса явились… Оля и Рита. На секунду он даже поверил, что эту дурацкую писульку составила действительно Оля, но быстро понял, что ошибался. Когда Оля вытряхнула из своей сумочки точно так же сложенный листок бумаги. Видел он и ее реакцию — побледнела, разозлилась, выбросила записку и тут же покинула кафе. Рита отправилась за ней.

А когда они скрылись, Сашка невозмутимо вытащил из мусорного бачка комочек бумаги и принес его Павлу. Тот расправил бумажку, уже зная, что там увидит.

Так он и думал — тот же шрифт, и содержание почти дословно скопировано. Разница в именах, да еще упоминание о каких-то телефонных звонках. Посмотрел на Сашку:

— Рита. Больше некому.

— Выходит, так. Зачем?

— Не знаю. Если б написала мне одному — понятно, кадрит. Но она ж и ее привела!

— Женская логика.

— Оля обиделась…

— Слушай, а че ты будешь делать, если она завтра подойдет и спросит: на фига ты написал эту записку?

— Не знаю. Скорей всего, скажу, что да, написал я, потому что не мог вот так подойти и сказать. Думал при встрече все объяснить.

— Не проще выйдет, если скажешь, что знать ничего не знаешь?

Павел покачал головой:

— Обида будет страшная. Тогда она поймет, что над ней кто-то посмеялся.

— Смотри. Тебе видней.

05 декабря 2082 года, суббота

Селенград

К обычному месту встречи в метро Оля опоздала на три минуты против обычного. Но Рита — верный человек, ждала. Поднялись наверх, болтая ни о чем. Вдруг Рита сказала:

— Слушай, Котляков-то на два поезда позже меня приехал.

Оля, несколько ошарашенная, удивилась:

— Ну и что?

— Так он только что из-за угла выглянул.

— Ну и наплевать…

Хотела договорить, на кого наплевать, но в этот момент они как раз повернули за угол. И впрямь стоят — Павел и Сашка Черненко. Сначала Оля подумала, других ребят ждут, но, только они с Ритой отошли метров на двадцать, как ребята строевым шагом устремились за девушками. Но не догоняли. Почему-то Оля решила, что они ждали Риту. Ну, а кого еще? Не Олю же.

Три пары пролетели почти незаметно. А после занятий отправились с Ритой побродить по городу. Как обычно, пошли по проспекту Алтуфьева от центра к окраине — они всегда проходили почти до конца, до “Айвазовской”, и там прощались.

— Я звонила Котлякову, — обронила Рита.

— Да? Он что-нибудь сказал про ту записку? — с жадным, болезненным любопытством спросила Оля.

— Сказал, — неохотно призналась Рита.

— Так это он ее написал?!

— Конечно. Он хотел разыграть…

Олю чуть удар не хватил. Кровь отлила от головы, ноги стали ватными. Так и есть, она была права, и за всем этим стояло его желание высмеять наивную Пацанчик. Как хорошо, что она не поддалась на его уловки!

— Да не тебя, не волнуйся. Тебе эта записка попала по ошибке, — уточнила Рита.

Оля перевела дух, гордо вздернула подбородок:

— Ничего я не волнуюсь. Мне вообще на Котлякова наплевать абсолютно.

Некоторое время шли молча. Потом Рита тихо, задушевно сказала:

— Оль, заведи себе парня. Только Котлякова не трогай.

— Почему? — удивилась Оля, хотя по одному лишь тону Риты было ясно: ничего хорошего от ответа на этот вопрос ей ждать не стоит.

И точно. Рита вдруг сказала, что у Павла есть девушка. Настоящая. Не подружка на час, не мимолетное увлечение в Академии. Оказалось, Ритин брат Славка еще два года назад познакомил Павла с девушкой, дальней родственницей его, Славкиной, жены. Девушку зовут Алена, живет она в Челябинске, и Павел приезжает к ней на все каникулы. И очень ее любит.

Оля шла, не чуя, где она, и что происходит вокруг, задыхаясь от боли. Твердила себе, что это самовнушение, истерика, что никак нельзя чувствовать боль просто от слов, это реакция на разочарование — но не могла притупить это сверлящее острие, рвавшее нервы в солнечном сплетении. Только и сумела выдавить:

— Почему ты мне раньше ничего не сказала?!

— Я не могла, — с достоинством ответила Рита. — Ты же должна понимать, что это не моя тайна. Просто когда я последний раз говорила с Котляковым по телефону, он попросил меня как-то утихомирить тебя. Он хорошо к тебе относится, но, просто… Ты же бегаешь за ним, как хвостик. Проходу не даешь. Все смеются.

Оля слушала ее, обмирая от стыда. Стыдно было настолько, что она даже не краснела. Вот и произошло то, чего она больше всего боялась. Небо обрушилось, и воздуха не осталось. И если она сейчас задохнется, то это хорошо, потому что после всех новостей жить не хотелось.

Рита обняла ее, вместе они присели на заснеженную скамейку. Оля даже плакать не могла, только смотрела перед собой. И очень боялась, что Рита вспомнит о том, что ей пора домой. Потому что никто, кроме нее, Оле не поможет.

Сейчас она вдруг увидела себя такой, какой видели все — несдержанной, совершенно не имеющей гордости, навязчивой и глупой. Господи, вся группа видит, что она бегает за Котляковым… Рита сказала, что Павел на самом деле молодец, потому что, когда над ним стали смеяться, он осадил шутников. И над Олей смеяться не разрешил.

Конечно, Рита права. Во всем права. Оля вообще ни о чем не думает, только о мальчиках, и учебу совсем запустила. Средний балл с четырех целых восьми десятых съехал на четыре и четыре. А впереди — сессия. Еще немного, и она окончательно свалится, ее отчислят. Нельзя так себя вести, нельзя, отчитывала себя Оля.

И как хорошо, что Рита обещала ей помочь! Как хорошо, что она смогла понять: Оля так вела себя только потому, что не знает, как надо. Рита обещала подсказывать. Какое счастье, что у нее есть настоящая подруга, не отказывающаяся от нее даже в такой ситуации, готовая помочь! Это вам не Ленка Соколова, которая делает гадости за спиной.

10 декабря 2082 года, четверг

Селенград

Павел каждый день ждал этого разговора, прокручивал в голове десятки вариантов ответа, но Оля про записку так и не спросила. Она вообще перестала замечать Павла. Он до этого не подозревал, что можно вот так — просто не видеть человека. Она смотрела на него так же, как на стенные панели. Как будто он стал прозрачным.

Конечно, он знал, что впереди еще три с половиной года совместной учебы, как-нибудь сгладится. Только нарастало ощущение, что надломилось нечто очень важное. И никогда уже не срастется. Никакие объяснения не помогут, просто потому, что Оля уже сделала какие-то свои выводы, и его слова ей не нужны.

Группа разошлась на перемену, Павел остался в аудитории. Сидел, задумчиво крутил в пальцах причудливую заколку. Носил с собой как талисман. На что-то надеялся.

Оля материализовалась перед ним совершенно бесшумно. Или он слишком глубоко задумался. Факт, что заметил ее Павел слишком поздно. Она уже была рядом, а он не успел спрятать ее заколку. Посмотрела в глаза — осуждающе, молча протянула руку, аккуратно отобрала вещичку и направилась к своему месту, на ходу закручивая волосы и пристраивая клешнястую заколку.

Вот теперь Павел точно знал — все потеряно.

11 декабря 2082 года, пятница

Селенград

“Оля, позвони по этому телефону. 25-09-87-22, Дима”.

Оля перевернула перфокарту, внимательно ее изучила. Потом еще раз посмотрела на надпись с обратной стороны. Понюхала. Перфокарта пахла тем, чем ей и положено пахнуть — перфокартой.

Забавно.

Она не знала, что и думать. Им раздали именные приглашения на традиционное факультетское празднество в честь себя, любимых. Бывший Военный, ныне факультет “Системы жизнеобеспечения” устраивает дни открытых дверей, спортивные, интеллектуальные, специальные состязания и так далее. Учитывая, что на военке оружием занимались только на военной кафедре, а вообще-то изучали системы жизнеобеспечения в условиях Внеземелья, перфокарта в качестве бланка для приглашения была достаточно колоритной деталью. Интересно, где они их нашли, эти перфокарты?! Их же использовали в середине двадцатого века, на самых первых компьютерах. Наверное, на заказ штампуют, специально для Академии — лишний раз подчеркивают, что выпускники Академии, по существу, первопроходцы в Космосе. Всегда на передовой.

С парадной стороны Олина перфокарта ничем не отличалась от остальных. Лого Академии и факультета, название, коротенький и приятный текстик, начинающийся с имени. Сделано под ручное письмо, но понятно, что печатали на принтере. А на обороте — коротенькая записка. И вот она-то была написана от руки.

Что бы это значило?

Что ее интриговало еще сильней — отсутствие настораживающего, особенного или просто неприятного. Обыкновенная просьба. Никаких признаний и страшных драм. Вот только то, что исходит эта просьба как бы из пустоты, и телефон ей незнаком — только это и интригует.

Пожав плечами, Оля спрятала бланк, порадовавшись, что Рита его не видела. Не хотелось давать повод для возвращения к “записочной” теме. Хватило и того раза. Опять станет говорить, что Оля только про мальчишек думает. А как тут не думать, когда жизнь загадку за загадкой подкидывает? Даже с тем же Павлом так ничего и не прояснилось. Оля подумала: как это — записка попала к ней по ошибке? В записке была ее фамилия, а второй Пацанчик в Селенграде нет. Да и Наташа Володина, как-то разговорившись с Павлом по душам, потом сказала, что у него никакой девушки по имени Алена нет, а нравится ему кто-то из Академии. Только не сказал, кто. Да она и не расспрашивала. Правда, когда Оля заикнулась об этом при Рите, та сильно обиделась и предложила выбирать, кому верить: ей, которая в трудной ситуации Олю не бросила и всячески помогает, или Володиной, которая к Оле равнодушна. Оля, хотя и знала, что Наташа ей симпатизирует, конечно, выбрала верную Риту.

Так, а кто ж такой этот Дима? Конечно, она не собиралась ему звонить. Еще чего! Но узнать, кто мог так трогательно знакомиться, не помешает. Да и пора выполнить совет Риты и завести себе парня. Почему бы не этого? Вдруг писаный красавец? Тем более, он явно со старшего курса, совсем взрослый. Шутить не станет.

Оле понравилось ощущение от этой простой записки. Это было как в хорошем сюжете — одинаковые бланки, никаких подозрений, и текст на оборотной стороне, ничем не прикрытый… А самое главное, никто не тычет носом в эту записку, затаскивая в интригу силой. Вообще, Оля поймала себя на странном ощущении, что во всем этом просматривается легкий след тяжелой лапы контрразведки. Вот так и начинаются интриги настоящие.

Ладно. Оля долго колебалась, но любопытство взяло верх. Глубоко вздохнув и порадовавшись, что на большой перемене все, в том числе и персонал, обедают, вошла в сеть и подключила генератор паролей, малюсенькую программку, написанную ею еще в Московье. Ей нужна административная база военного факультета.

На взлом ушло почти двадцать минут, в течение которых Оля потела от страха, что ее сейчас поймают. Потом мгновенно скопировала базу себе на машину и выскочила из сети, пока не поздно. Ну, теперь можно копаться в свое удовольствие.

Ага, этим телефоном пользуется некий Гетманов Дмитрий из группы В-3012. На триграфии — довольно приятное лицо, оставившее Олю в полном равнодушии. Самое главное, этого человека она никогда не видела. И не понимала, что побудило его оставить ей свой номер.

С обеда вернулась Наташа. Оля не удержалась, показала ей свое приглашение.

— Ух ты! — восхитилась Наташа.

Посмотрела на оборотную сторону своей перфокарты, ничего не обнаружила, слегка расстроилась. Оля почувствовала, как ее самомнение взлетает до небес.

— А кто это такой?

— Я его не знаю, — призналась Оля. — Вот, смотри, я в базе нашла. Только не говори никому, потому что базу я взломала.

— Ну, ты даешь… Ничего, по-моему.

— Мне не очень. — Оля поморщилась.

— Но он же с третьего курса! Чего тебе еще надо?

Третий курс — это аргумент. Возразить Оле было нечего. Она уже выяснила: в Академии девушки не смотрят на шмотки парня и почти не обращают внимания на внешность. Зато возраст играет огромную роль. Чем старше парень, тем престижней с ним встречаться. Особенно если вспомнить, какие на старших курсах учились девушки.

Оля видела их всякий раз, когда занятия шли в первом корпусе. Яркие, гордые принцессы с холодными глазами теоретиков от ядерной физики и модельной внешностью. Их уже окутывала невесомая тень Внеземелья. Оля чувствовала себя замарашкой в их присутствии. Она и первый корпус из-за этого не любила, из-за ощущения, что все там на нее свысока смотрят. Там был недосягаемый мир взрослых, в который ее, малолетку, еще не приняли. Поэтому Оля с радостью возвращалась в “лягушатник” второго корпуса, в свою скорлупу первокурсницы, где ей было уютно и тепло.

Оля понимала, что если не саму личную жизнь, то ее видимость устраивать придется. И если уж не получается с тем, кто нравится, то надо выбирать кавалера попрестижней. Наташа встречалась с парнем со второго курса, Сашкой Кленовым, и это уже было круче, чем встречаться с однокашником. Тем более, что Сашка был дьявольски красив. У Оли тоже был знакомый из группы В-2024, с наладочного отделения, Димка Ковалев. Но все это было не то. И Сашка, и Димка были еще детьми. А вот третий курс — те да, те совсем взрослые. Уверенные, нахальные, знающие. Наверное, это и привлекало больше всего: ощущение, что они прикоснулись к великим тайнам. Взять хоть того наглого брюнета из раздевалки — он же совсем не такой, как мальчишки из группы. Правда, брюнет про Олю давно забыл: его заарканила Лилька Одоевская из В-1012. Или тот беловолосый дежурный с вахты? Это ж совсем другое дело! Оля поежилась, вспомнив тяжелый жесткий взгляд, каким “беленький” пригвоздил брюнета, когда тот полез знакомиться с Олей. Вот с таким парнем встречаться можно и по-настоящему, не для престижа.

И все-таки Оле было страшновато.

— Будешь звонить? — спросила Наташа.

— Нет, конечно! Пусть сам подходит, если ему надо.

Сейчас Оля чувствовала в себе силы ответить вот так, гордо, как ответила бы принцесса с третьего курса. И скрывала, как сильно польщена. Ведь она была уверена, что никто никогда по доброй воле на нее не западет. А тут совершенно незнакомый человек одним ленивым жестом сделал из неудачницы достойную внимания девушку.