— Я смотрю, у нас с тобой вкусы совпадают. По крайней мере, если судить по знакомым мне названиям.

Здесь был ранний “Парфенон”, полное собрание “ShowSnow”… Включая селенградский концерт. Сейчас Оля понимала, что это не предел совершенства, но на тот концерт они ходили вместе. С удивлением нашла и запись красноярского концерта Джованни Бертоло.

— Это раритет, — пояснил Илья. — Их было отштамповано всего пять тысяч экземпляров, какой-то меценат оплатил пиратский тираж. Я случайно купил.

— А я была на том концерте, — с улыбкой сказала Оля.

— Ты говорила.

Потом Илья сделал ей выборочное прослушивание незнакомого. Оле нравилось решительно все. Он поставил запись, и ничего подобного Оле слышать не доводилось. На модные “хохочущие” ритмы был положен хриплый ехидный голос, а уж слова там были такие, что Оля давилась от смеха.

— Это кавер-версия одного модного сто лет назад певца, Владимира Асмолова. Вокал оставили, а инструментовку переписали заново. Писк нынешнего сезона. Тебе записать?

— Да нет, — подумав, сказала Оля. — Если это модно, я сама могу купить, чего тебе время тратить? Давай чего-нибудь другое, чего в Московье не найдешь.

Илья взял пульт, но диск менять не стал. Перепрыгнул через два или три трека, и сел обратно. Спиной к Оле. Она хотела уточнить, что это с ним, но тут расслышала слова… и спрашивать ей расхотелось.

Я знаю, расстаемся мы напрасно.

Я знаю, что любовь еще жива.

Мне ясно все, мне лишь одно неясно —

Как отыскать мне нужные слова?

Как объяснить, что все мои ошибки,

Все глупости и выходки мои,

Все это — ожидание улыбки,

Неловкое признание в любви.

Оля заворошилась еще в середине первого куплета, думая, что только грустных песен про любовь ей сейчас для полного счастья и не хватает. А потом ее накрыло понимание, и стало совсем плохо. Потому что Оля совершенно искренне могла бы произнести все до единого слова этой песни от своего имени.

Илья обо всем догадался. Обо всем, что она скрывала. И выбрал такую вот тактичную форму полунамека на то, что ее чувства останутся неразделенными. Фактически, он предлагал расстаться, чтоб она не травила себе душу понапрасну.

Илья остановил песню после слов “Неловкое признание в любви”, сразу поставил другой диск, западный, и еще некоторое время сидел молча, давая Оле время оклематься. Что ж, надо отдать ему должное, он достаточно деликатен. По крайней мере, он вообще не смотрел в ее сторону — понимал, что вряд ли Оле будет приятно, если он увидит выражение ее лица.

Можно было уходить, но Оля подумала, что это будет невежливо. Он поступил мягко, и ее долг теперь — показать, что она с достоинством приняла этот удар и не будет ни обвинять его, ни изматывать слезами и мольбами.

— Как тебе понравилось в Евросоюзе?

Илья красноречиво скривился:

— Почти из гостиниц не выходил. Не могу на это смотреть. Ну, ты наверняка телевизор смотрела, да? Там все то же самое, только выключить нельзя.

И замолчал. Оля любовалась его движениями, думая, что за два года он сильно возмужал. Когда они познакомились, он не мог похвастаться ни такими широкими плечами, ни такой уверенностью сильного мужчины.

— Ты левша, что ли? — спросила она, заметив, как ловко он орудует левой рукой.

— Нет, — довольно резко отозвался Илья.

Оля принялась доказывать очевидную, на ее взгляд, вещь. Разгорелся какой-то глупый спор, как всегда, из-за пустяка. Ну спрашивается, какая кому разница, кто прирожденный правша, а кто — переученный левша? Но Оля упрямо стояла на своем, а Илья, как обычно, не собирался ей уступать. В конце концов разозлился:

— Между прочим, родителей дома нет.

— И что?

— Я могу с тобой сделать все, что захочу.

— А я кричать буду.

— Ничего. Я музыку погромче сделаю. У меня такие динамики, что взрыва слышно не будет, не то, что криков. Хочешь убедиться?

Он обернулся и смотрел на нее исподлобья, не улыбаясь. И взгляд у него был темным, тяжелым. Однако Оля не обратила внимания. У нее даже не екнуло нигде. И сердце быстрей не забилось.

— Ой, я так испугалась, прямо пол дрожит, так трясусь!

— Хочешь, чтобы попугали?

— Да нет, зачем же, — быстро сказала Оля, желая прекратить этот странный разговор.

Илья опять отвернулся и погрузился в свои дела. Оля чувствовала себя лишней. Надо уходить, только перед этим не мешает выполнить одно обещание.

— Тебя Иосыч просил позвонить, — сказала она. — До третьего августа.

— Зачем?

— Они разобрались, что там было с Цыганковым.

— Поздно.

— Но почему?!

— Меня это уже не волнует, потому что завтра я улетаю на Венеру.

Оля потеряла дар речи. Вот тут внутри все оборвалось и замерзло. Она сидела, глядя ему в спину широко раскрытыми глазами, и не могла собраться с мыслями. Как же так, ведь Иосыч сказал — пятнадцатого… А выходит, сегодня — последний день. Вот, значит, зачем он на самом-то деле поставил ту песню: да, он все понял, но расставание неизбежно.

— К-как — завтра?! Не пятнадцатого?

— Так. — Он даже не спросил, откуда ей известна дата его отлета. — Я билет поменял.

— Ты… ты не можешь улететь завтра, — пролепетала Оля. — Ты просто не имеешь права. Четвертого катастрофа будет, ты же корректировщик, ты… ты не можешь. Нет, ты не улетишь. Так нельзя, так неправильно… Ты же должен спасти мир, ты к этому готовился…

— Вот для того, чтобы это сделать, я и улетаю завтра. Если я это сделаю, катастрофы просто не случится.

— Нет… — Оля качала головой, всеми силами стараясь сдержать слезы. — Нет, Илья, так нельзя, ты должен остаться… А Филька?! — вцепилась она в спасительную идею. — Слушай, нельзя ж так все бросать, он же будет думать, что ему все можно. Тебя вернут с Венеры для суда, это будет намного хуже. Ты должен остановить его сейчас, он же тебе всю жизнь испортит!

— Тех, кто эмигрирует на Венеру, не трогают. Они для Земли умирают.

— И ты вот так все бросишь, оставишь Службу, друзей…

— У меня нет друзей.

— Потому что ты сам всегда всех гнал! Ты сам себе внушил, что если родители бросили тебя в Селенграде одного в страхе перед твоей инициацией, то ты вообще никому не нужен! — крикнула Оля. — Ты сам виноват, что остался один!

Илья встал:

— Знаешь, тебе лучше пойти домой.

— И пойду! Если ты струсил, я сама разберусь! Я не боюсь ни Фильки, ни черта с рогами! Мне Цыганков все объяснил, что надо делать!

— Что делать?

— Все! Так что лети себе на Венеру и упивайся там своим унижением! Тебя опустили, а ты молча обтекаешь! А я — не буду! Ты завтра вылетаешь на Венеру? А я прямо сейчас — в Селенград! Чао! Скатертью дорожка!

И, не дожидаясь, когда он ее попросту вытолкает, выскочила в коридор и хлопнула дверью. Влетев в свою квартиру, на минуту прислонилась к стене. По щекам текли слезы злой обиды.

Ничего не получилось. Ничего из того, что она запланировала. Вместо того, чтобы договориться на все случаи жизни, опять поругались. Как обычно. Только сейчас Оля поняла, почему: все то, что ей казалось важным, он игнорировал, как пустяк или досадную помеху. Они всегда хотели разного.

02 августа 2084 года, среда

Московье

Чертова девчонка, думал Илья. Это ж кошмар какой-то, а не девушка. Нарезал несколько кругов по квартире, унимая нервную дрожь и желание кинуться за ней и в буквальном смысле вытряхнуть из нее все. Все, что он хотел знать.

Ему казалось, что он продумал все детали. Она просто обязана была хоть что-то сказать! Он построил разговор так, чтобы она поняла: с одной стороны, он не провоцирует на ссору, с другой — ему нужен хоть какой-то ответ. Определенный. От нее, а не от Цыганкова.

Черт, ему надо было выяснять тогда. Сразу. По горячим следам. Но тогда он думал, что сумеет вычеркнуть ее из своей жизни. Просто забыть про ее существование. А поди, забудь, если это стихийное бедствие делает только то, чего хочется ей!

Главное, он так и не смог понять, с чего она психанула. Если только рассказала не все, и Филька там развил чересчур бурную деятельность… Илья совершенно не удивлялся тому, что помощи она потребовала именно у него. Она всегда шла к нему. Не к Робке, не к Котлякову или Черненко. К нему.

Черт, что делать-то? Она ж действительно рванет в Селенград. И напорется на то, что у Фильки четвертая ступень анти-режима. Дьявол, как все складывается, один к одному. Она выведет его из себя, у Фильки на нервной почве начнется инициация, и черт бы с Филькой, пусть помирает, но он ведь успеет угробить Олю. Такую цену Илья платить не соглашался. Значит, надо перехватить ее в стратопорту. Или в Селенграде. А в Селенград ему нельзя, потому что там эпицентр катастрофы. Ч-черт, что же делать?! Нет, лететь всяко придется. И лететь нельзя. Ладно, с катастрофой как-нибудь разберется, в крайнем случае еще сутки в запасе есть. Но вот на космодром он опоздает. А туда опаздывать нельзя, потому что он днем отправил уведомление о своем приезде в канцелярию губернатора. Если б не это, отлет можно было бы перенести. Но теперь деваться некуда.

Замкнутый круг.

Телефонный звонок заставил его подпрыгнуть на месте. Жгучая надежда опалила нервы: Оля?! Успокоилась? И, как всегда, когда дело касалось ее, Илья не угадал.

— Илья, это Стрельцов.

Голос венерианского губернатора заполнил комнату. Илья спохватился, что ни вчера, ни сегодня не смотрел новости, и не знает результата вчерашних выборов на Венере.

— Да все нормально, — беззастенчиво считав его мысли, сказал Стрельцов. — Я ж не Хохлов, чтоб выборы проиграть.

— Поздравляю. Без эксцессов прошло?

— Ну, что значит — без эксцессов? Была парочка комичных моментов, но у нас еще найдется время об этом поговорить. Я, эта, чего? Мне только что принесли уведомление о твоем прибытии завтра. А насколько мне помнится, виза у тебя открыта только с пятнадцатого.

— Да у нас тут катаклизм намечается, вот меня от греха подальше и сплавляют.

— Катастрофа под кодовым названием “четвертое августа”?

— Ну да.

— Не понимаю я землян. Когда они со мной торги начали — еще куда ни шло. Катастрофа не сегодня, кажется, что можно время потянуть. Но чтоб накануне катастрофы выгонять корректировщиков с планеты!…

— Так по прогнозам я и стану причиной.

— Бред. Пересчитай прогноз.

Илья вздохнул с небывалым облегчением. Стрельцов в таких вещах ошибаться не может. Тем более, что наверняка сам интересовался. Но на всякий случай Илья уточнил:

— Мой отец считал. Все сходится.

— Твой отец, дорогой мой, на моей памяти раза два та-акие ляпы делал, что первокласснику смешно бы стало. Если совсем интересно, у Петьки Жабина лежит очень хороший прогноз. Там не учтены детали, в частности, не принята во внимание детонация стихийных корректировщиков, но она на общую картину существенного влияния не окажет. Ладно, я не об этом. Просто хотел предупредить, что до первого сентября все рейсы на Венеру и с Венеры отменены. Я закрыл космодром.

— Боишься, что народ в панике рванет с Земли на Венеру?

— Не народ. Народ бы я принял, с удовольствием. Еще пару-тройку миллионов — точно взял бы. Но рванут совершенно бесполезные для Ольговой Земли люди, у которых найдутся деньги на билет. Это, опять-таки, тоже не так страшно. Причина в действительности политическая.

— Что, у тебя “рутовую команду” просят, а ты торгуешься?

— Просят?! Торгуюсь?! — возмутился Стрельцов. — У меня этих людей требуют! Как куртку, которую в гардероб на хранение сдали! Как рабов! Конечно, команду я просто не дал. Сказал — хорошо, но в обмен на независимость. Меня, разумеется, послали. Оскомышину больше нравится идея заплатить Индии два миллиарда евро за двух ее “рутов”, из которых один третьей, другой — четвертой ступени. Ну и пусть платит. Я взял и закрыл космодром. На ремонт.

— И на самом деле будешь спокойно наблюдать?

— Ты меня за кого принимаешь? Нет, конечно. Но спешить не стану. Если ситуация совсем аховая будет — тогда да, вмешаюсь. Но не раньше. Ты, эта, только не болтай особо, у меня с вашей Службой свои счеты, в общем, я тебе по секрету сказал.

— А ты меня за кого принимаешь? — усмехнулся Илья.

— Ну, а когда все утрясется, я сам на Землю наведаюсь, — продолжал Стрельцов. — Во-первых, расставить все точки над “i”, надо ж объяснить вашим недотепам, с чем они тут игры играют и шутки шутят. Во-вторых, старых друзей навестить хочу. А когда обратно полечу, прихвачу тебя вместе с этой девочкой.

— С какой? — не понял Илья.

— С Ольгой Пацанчик.

Илья сам не знал, смеяться ему или плакать. Будет у него на Венере карманный тайфунчик… И почувствовал, как до ушей расползаются губы в дурацкой улыбке.

— А кстати, она опять тут твои действия просекла, — похвастался Илья. — Буквально час назад сказала, что никуда я не полечу. Причем я точно знаю, что про закрытый космодром она не знала. Меня порой умиляет точность ее предсказаний. Настоящий дельфиец.

— Н-да? — с сомнением спросил Стрельцов. — Какие-то сказки ты мне рассказываешь, не бывает таких дельфийцев… Ну ладно, это не суть важно. Девочке я сделал эмигрантскую визу. Она не доучилась, я знаю, доучится в Ольжичах. Есть у меня такое подозрение, что на Земле ей делать нечего. Ты уж предупреди ее, а то сильно удивится, узнав, что потеряла земное гражданство. Если что, пока есть время все переиграть.

— Нам с ней в одном Поле находиться нельзя. Мы Поле кривим.

— Все кривят. Оно, знаешь ли, кривое от природы, — насмешливо сказал Стрельцов. — Давай, ты ограничишься сказками про дельфийца, который с нулевыми вероятностями работает, а? Не надо мне только про Поле рассказывать, я в нем с десяти лет кукую.

— Спасибо, — сказал Илья.

— За что?

— За то, что сказал насчет Поля. И за то, что Олю на Венеру забираешь.

Стрельцов затих. Потом недовольно сказал:

— Илья, забрать ее на Венеру должен был ты, а не я. И я удивляюсь, почему тебе отец не объяснил столь очевидных вещей.

— Мой отец ее терпеть не может. Но я учел твое мнение.

— Вот и молодец.

Ну вот, подумал Илья, освободив телефонную линию, проблема решилась сама собой. Он совершенно не задумывался, как без Оли станет работать Робка. В конце концов, Стрельцов знает, что делает. И это просто прекрасно, что нашелся кто-то, кто принял за Илью самое важное решение.

Быстро покидал в сумку барахла на два дня, в дверях столкнулся с отцом.

— Ты куда? — спросил отец.

— В “Ступино”.

Отец недоверчиво оглядел его скромный багаж:

— У тебя рейс вроде как ночной? И почему без вещей?

— Потом объясню, — сказал Илья и прыгнул в лифт.

02 августа 2084 года, среда

Московье

Оле было плохо. Когда схлынула первая волна возбуждения, она поняла, что натворила. Она не могла выполнить ни одно из своих обещаний. Ну как, спрашивается, она будет с Филькой разбираться?! Что она может Фильке предъявить, кроме слов Цыганкова? А Цыганков мог и наврать. Про катастрофу и говорить нечего. Ей стало так стыдно, что захотелось провалиться сквозь землю. Или умереть на месте.

Походила по квартире. Хорошо, что родители с братиками уехали отдыхать, а то бы пришлось объяснять, с чего Оля разнервничалась. Села на подоконник в кухне. И оттуда увидела Илью, спешным шагом выходившего из подъезда. Наверное, торопился в стратопорт — рейс на Венеру завтра, но ему ж еще до космодрома добраться надо.

В первую секунду она чуть не крикнула в распахнутое окно: “Подожди!” Ей внезапно показалось, что еще есть шанс все исправить. Но пока она думала, он успел дойти до посадочной площадки, тут же подали маршрутку, и он исчез. Навсегда. Оля закрыла глаза, не сдерживая катившиеся слезы. Вот и все. Больше никогда она его не увидит.

И только тут ее накрыло понимание. Минувший день встал перед глазами в ужасающей яркости. Оля застонала, зажмурившись и стиснув зубы до хруста.

Идиотка!!!

Она так привыкла бояться разоблачения, так боялась слов “телефонная дружба в любовь не переходит”, что попросту не увидела очевидного!

Эта песня. Она примеряла ее на себя, а того не поняла, что Илья не смог сказать сам, потому и выбрал такой способ — и намеком, и двояко истолковать невозможно. Это не от ее имени было, а от его. Он же не мог знать, что у нее крыша на боку. Двояко б не истолковал никто — кроме нее. Господи, что же она наделала, дура, козлища позорная… Все правильно, он же уезжал на Венеру, вот и попрощался. Там же так все ясно — “я знаю, расстаемся мы напрасно…” Ничего себе она прощание ему устроила.

Оля заметалась по кухне. Что же делать, что же делать… Ладно, сказала она самой себе, если сейчас не получится его вернуть, можно поехать на Венеру. Она хорошо себя знала, хватит упрямства разыскать. И все объяснить. Он должен понять, должен, она просто тормознула, она всегда так волнуется, когда его видит, что совершенно ничего не соображает. “Фиг с ней, с этой Землей, да и с Академией тоже, если все будет нормально, останусь на Венере”, — думала Оля. Но пока в резерве оставались и другие способы. Илья очень хороший телепат, он просто обязан ее услышать. Она закрыла глаза, сосредоточилась, вызывая его образ, вложила все силы в этот обращенный к нему призыв…

…Нужно хотеть по-настоящему. Нужно, чтоб желание шло из солнечного сплетения, так, чтоб мышцы пресса подводило. До ощущения, что или ты крикнешь во все горло, или задохнешься. Чтоб крик рвался, поняла?

— А на что это похоже?

— На оргазм, но ты все равно не знаешь, что это такое…

…Оля сразу поняла, что это оно. Именно то, что ей в больнице рассказывал Цыганков. Ей стало жутко, она долго сидела неподвижно, широко распахнув глаза. Голова кружилась, а сердце выскакивало из ушей. Цыганков тогда еще сказал, что кричать нельзя, надо перетерпеть, лучше вообще не двигаться, терпеть, пока в глазах не потемнеет. Потом будет привычка, этот прорыв будет происходить за доли секунды, но первые попытки — они всегда такие.

Значит, она может.

02 августа 2084 года, среда

Московье

Поезд простоял в туннеле почти сорок пять минут. Авария. Илья нервничал, до ближайшего рейса оставалось в запасе не так много времени.

И тут его волной накрыло болью. Чужой. Ему не по себе стало: даже сильный телепат неуверенно работает в метро. Слишком много железа. Кто-то проломил все энергетические и резонансные кольца. Нехило. И уже в следующий миг Илья понял: боль — женская. Закрыл глаза, сосредоточился, постарался создать ощущение комфорта — не для себя. “Я не брошу тебя одну”, — мог бы сказать он, вот только телепатия слов не знает, ей подавай образы.

В стратопорт он опоздал. Стратолет стартовал буквально на его глазах. В небо с тяжким хлопком взметнулся клуб белого плотного дыма, и через несколько секунд высоко над головой искрой сверкнула капсула стратолета. Илья выругался и пошел к кассам, брать билет на следующий рейс.

03 августа 2084 года, четверг

Селенград

Чтоб не так хотелось спать, Илья наглотался фрискала. Вообще-то он не для этих целей, но от сонливости помогает лучше, чем кофе. Цыганков, увидев его в дверях своей палаты, потерял дар речи. Илья уселся на стул и деловито спросил:

— Что ты ей рассказал?

Цыганков наконец продышался:

— Много. Но не все. Я надеялся, что ты сам придешь.

— Я пришел. И что?

Цыганков закрыл глаза, глубоко вдохнул:

— Илюха, я тебе тогда наврал.

Илья даже не сразу понял, о чем речь. А когда понял, то едва сдержался, чтобы не свернуть Цыганкову шею.

— Илюха, только дослушай. Ничего у Оли не было — ни с Яшкой, ни со мной, ни с Робкой. Точно знаю. Яшка сам мне жаловался, как она его кинула. Я к ней руки тянул, хочешь, по морде мне дай. Но вообще-то она сама справилась. Она мне башку железным прутом проломила.

Илья не смог сдержаться, расхохотался. Смеялся долго, до слез, чувствуя, как с каждым судорожным толчком диафрагмы выходит из него горечь безнадежности. Господи, это же действительно не девушка, а стихийное бедствие!

— Не веришь?! — изумился Цыганков. — Ты вот волосы мне на лбу подними — там шрам! Восемь швов наложили. Хорошо, под волосами не видно было. И рожу она мне расцарапала. А с Робкой у нее тоже ничего не было, вот сам у него спроси. Я и ей тогда про тебя наплел. В тот же день. Только она мне ни фига не поверила.

— У нее телепатия какая-то избирательная, когда слышит, когда нет, — пробормотал Илья. Злости на Цыганкова он уже не испытывал ни в малейшей степени. — Так я не понял — ты ей за свою голову отомстил, что ли?

— Хуже, Илюха. Просто Оля нужна Фильке. Потому я вас и поссорил. Иначе он бы тебя убил. Он договор такой с Полем заключил.

— Разберусь. Ты мне сначала про суд расскажи.

— Суд? Да не будет его. Это уж я Олю напугал слегка, подумал, если она не будет биться в истерике, ты ж ей не поверишь, что это важно.

Цыганков своего добился, этого Илья отрицать не мог. А потому внимательно его выслушал.

То, что Цыганков рассказал, Илью нисколько не удивило. Удивление было раньше — когда он ездил по Евросоюзу и в каждом городе натыкался на огромные рекламные щиты, транспаранты, световые и лазерные установки. И везде было одно и то же: упитанные американские дети убегали от злобных русских корректировщиков. А ближе к первому августа начали появляться и другие плакаты: с изображением закованного в металл викинга в рогатом шлеме и змеей вокруг бедра. Вот это Илью уже сильно ударило. “Вещий Олег, проваливай в свою Россию”. “Укушенный змеей сумасшедший Олег”. “Службу покусали змеи, и теперь им повсюду Вещий Олег мерещится!”

Теперь Илья понимал, как была организована эта кампания по “разоблачению” Службы и кому это было надо. И даже не верилось, что за всем этим стоит мелочное желание одного-единственного антикорректора утереть нос одному-единственному пост-корректировщику. Впрочем, с антикорректорами всегда так. Как бы ни были велики способности, цели их всегда смехотворны.

Просто Фильке расхотелось оставаться человеком, только и всего.

Наверное, “Игорь” растолковал ему, какие возможности открываются перед обладателем четвертой ступени антирежима. Через год президентские выборы. Филька молод, да, но! У него четверка антирежима. Он выиграет выборы. А пока начинает гнуть свою линию.

Расчет прост. Катастрофы действительно не будет. Филька же прекрасно понимает, что никто не допустит гибели Земли. А потому можно совершенно спокойно утверждать, что конец света попросту выдуман русской Службой для повышения своего рейтинга. Ход беспроигрышный, потому что Служба не может отказаться от выполнения своего долга ради того, чтоб не позволить Фильке тешить свои амбиции.

В западные СМИ вброшены огромные средства — Партией, в которой Филькин отец занимает одно из первых трех мест. Рекламные слоганы звучны и рассчитаны на убогий менталитет американцев. Служба — тормоз на пути прогресса, Служба пугает людей языческими богами, Служба темнит и греет руки на панике. Служба распускает слухи о грядущем глобальном землетрясении, чтоб захватить власть на планете. Но умные люди в Партии разоблачают Службу: никакого землетрясения не будет! И Вещего Олега Служба выдумала для того, чтобы он якобы предотвратил землетрясение, — им же надо объяснить отсутствие жертв. Долой мистификации и суеверия, даешь свободный разум!

А все для чего? Для того, чтоб Служба потеряла влияние и не посмела Фильке напомнить, что с его ступенью он обречен в лучшем случае на постоянное присутствие блокатора. В лучшем. В худшем — на ошейник. Блокатора он убьет в инициации, а ошейник… Вот когда к нему приступят, он поднимет хай. И тут-то “свободное человечество” встанет на его защиту, потому что Служба уже, считай, опростоволосилась. Вот так антикорректоры и восходят на трон.

Впрочем, тщеславные планы Фильки, равно как и методы, которыми Службе придется восстанавливать свой авторитет, Илью не слишком волновали. Куда сильней интересовали последствия Филькиной агитации. И вот тут он схватился за голову.

Эвакуация населения из опасной зоны не проводилась нигде. Ни в Японии, ни в Союзе, ни в Корее. Оскомышин, к счастью, распорядился хоть заморозить АЭС на территории от Находки до среднего течения Амура. Остальные работают. Не остановлено ни одно предприятие.

Но хуже всего — на японском берегу в этой же зоне находится американская якобы не военная база. По некоторым данным, на ее территории размещены ракеты с ядерными боеголовками. Если базу эвакуировать, то факт размещения ракет всплывет, а это — нарушение договора по Внешней Безопасности между Союзом и Америкой. Скандал американцам не нужен, поэтому они приказали: верить Партии, которая не верит в предсказания Службы. Американцы в действительности хитрые, они при любом раскладе в выигрыше. Если права Партия, то никакого землетрясения не будет вообще, а значит, никакой угрозы. Если права Служба, то она найдет способ предотвратить катастрофу, а значит, волноваться не стоит тем более. В общем, пока Служба и их собственные корректировщики сходят с ума в ожидании катастрофы, американские и русские бонзы торопятся сделать свой “политик”. Суки, руки греют на мировом костре.

— Вот база-то и рванет первым делом, — обреченно сказал Илья.

— А знаешь, что мне давно покоя не дает? С самого начала не давало? Уж больно ставки велики. А игроки — мелочь. Ну кто в главных ролях? Не Оскомышин, не Стрельцов. Эти в стороне держатся. А на переднем плане — ты, Оля, Филька. Ну, еще я, может быть. Даже не Робка. Почему Поле прицепилось именно к нам? Почему оно сделало ставку на Фильку? Четверка антирежима, конечно, это сильно, но не настолько, чтоб весь земной шар взбаламутить. Тут что-то иное, — убежденно сказал Цыганков.

Илья не возражал. Ставки действительно высоки. Если б не так, Стрельцов не стал бы напрягаться. А если даже Стрельцов насторожился…

— Илюх, а ведь это — конец света, — тихо сказал Цыганков.

— А?

— Звиздец планете, говорю. И не только Земле. Звиздец людишкам в принципе. Поле просто набрало достаточно сил, чтоб от нас отделаться. Мы ему уже не нужны, но пока мы есть, оно не может уйти. Этот Игорь делает все, чтоб человечество исчезло. Потому что, прикинь сам: если землетрясение будет, то ракеты рванут. В зоне разлома. А за ракетами рванут наши АЭС. Это уже не континент пополам, это планета. Земли не будет, Луну сметет. А той энергии, которая высвободится, вполне достаточно, чтоб Поле зажило своей жизнью. Это тот же принцип, что с Мертвым шквалом. Когда плотность мертвых потоков превышает критическую величину… А тут будут только “мертвяки”.

— Может быть. Только это ничего не объясняет.

— Думаешь? А если ты — единственный человек, который может этому помешать? Вот черт знает… — Цыганков хихикнул: — Действительно — черт-то знает. Вдруг у тебя не просто дар, а дар с фенечкой? Раньше она не проявлялась, потому что нужна только на случай конца света. Олю Игорь использует как приманку, Филька ему нужен, чтоб сподручней тебя давить было…

— Игорь охотится не за мной, а за Вещим Олегом.

— Илюх, а тебе не приходило в голову, что ты и есть Вещий Олег? Не Робка с Олей, а ты?

Илья некоторое время сидел молча, обалдело хлопая глазами. Вот это был бы номер… “Если б я имел коня, это был бы номер”, вспомнилось некстати. “Примешь ты смерть от любимого коня”, всплыло вовсе уж ни к чему.

— Поеду я дальше. Ты, вот что… Может Оля появиться, мы с ней в стратопорту разминулись. Если объявится, задержи ее здесь. Вот что хочешь, то и говори ей, только задержи. А сам попроси медсестру позвонить мне, я номер оставлю.

“Следующим номером нашей программы…” Илья выругался. Что за подлые ассоциации с номерами и лошадьми?!

Поехал в пустующую по летнему времени Академию. Лоханыч был на месте.

— Лех, у меня такой вопрос: тебе мой отец говорил, что он новый прогноз составил? Насчет вероятности рождения нового Поля?

Лоханыч смотрел на него преданными еврейскими глазами:

— Илья, я с уважением отношусь к твоему отцу, но скептически — к его прогнозам. Иногда его заносит. Я ничего не знаю о том, что он составлял такой прогноз, но у меня у самого была такая мысль.

— И что скажешь?

— Ну, если применять Бритву Оккама, то все сходится. А если учесть все известные нам факты, которые вроде бы на первый взгляд не имеют прямого отношения, — то не совсем. В общем, если тебе интересно мое мнение, то оно таково: человечеству грозит катастрофа, способная поставить планету на край гибели. В связи с чем Поле породило “рута”, способного предотвратить этот катаклизм.

— Мне только что похожую версию Цыганков выдал. Но с другим акцентом: Поле как раз заинтересовано в нашей гибели.

— Ничего не могу сказать. Последнее время наблюдаются такие искажения, что нужно готовиться к любому исходу. Я уже привык к мысли, что правда в любом случае застанет нас врасплох. Как Цыганков?

— Да вроде бодрый.

— Думаю навестить его, когда эта катавасия кончится. В роли психотерапевта. Парню надо будет привыкать жить по-новому.

Илья собирался уходить, когда Лоханыч спросил:

— Ты, кстати, как: возвращаешься в Службу или проездом?

— На ближайшие дни я в распоряжении Службы. Я ж корректировщик. Потом — на Венеру, — честно ответил Илья и поехал в офис.

В офисе была только секретарша. Илья позвонил Иосычу:

— Петь, мне тут один человек намекнул, что у тебя есть прогноз на четвертое августа.

— Скилдинский-то?

— А, так его сам Скилдин и делал?

— Кто ж еще… Запоминай пароль. И вот еще: ты меня в офисе дождись.

Да, вот этот прогноз был великолепен. Илья повидал немало разработок на будущее, потому знал им подлинную цену.

Написан он было лаконично и сухо, и не оставлял ни единого вопроса. Причины катастрофы — если можно так выразиться, бытовые. Неумеренное расходование природных ресурсов, возникновение глубинных пустот после добычи нефти, неправильное природопользование… Результат — нарушенный информационный баланс и угроза смещения с орбиты за счет перемещения планетарного центра тяжести. Все просто, черт возьми! Поле стремится восстановить баланс, а для того ломает пополам крупнейший материк и разводит его части в стороны для поддержания равновесия!