Обсуждали лениво, исключительно для проформы. Причина всеобщего расслабления была понятна: в Селенград пришла весна. Снег таять начал. И через три дня у Иосыча — полтинник. По этому случаю Савельев даже арендовал зал в “Трех соснах”, а со всего Союза уже съезжались старые друзья.

— У меня еще один вопрос, — сказал Иосыч. — Не нашего профиля.

Вытащил из внутреннего кармана что-то плоское, отправил Илье по полированной поверхности стола.

— Я хотел бы спросить у Моравлина: он знает, что это такое?

Илья еще раньше заподозрил, что Иосыч выдал Оле это несусветное задание с дальним умыслом. Она физически не могла с ним справиться, сама-то, может, этого и не понимала, но Иосыч должен был знать. Выходит, Иосыч решил разобраться в личной жизни Ильи. На кой, спрашивается?

— Ну, знаю.

Иосыч нехорошо осклабился:

— Я думал, отпираться станет. Надо же. Глянул я тут на его курсовой и даже рот раскрыл. Подумал — самый большой волк в лесу сдох, Господь услышал наши молитвы! Моравлин документы оформлять научился! Целый праздник! А потом смотрю — а я ж знаю, кто так верстает. Уж больно манера специфическая. И тут мне Оля Пацанчик приносит плату, я гляжу — батюшки, и эту руку я знаю! Илья, — он подался вперед, — у вас что, семейный подряд?

Уши у Ильи стали пунцовыми.

— А ты не обалдел — девчонке на втором курсе такое задание подсовывать?! — парировал он.

— Мне интересно стало, как она выкрутится. Может, своим дельфийским даром воспользуется? — ехидно сказал Иосыч.

— Вот она и выкрутилась, — невозмутимо сказал Илья. — Именно своим дельфийским чутьем определила, кто ей эту платку отштампует. Доволен?

— Петр Иосыч, в самом деле, — вступился Котляков. — У нас Карпатов ее задание смотрел, и то — сложно показалось, а он с пяти лет в этом копается. Да и когда вы последний раз видели девчонку, которая своими руками платы штампует? Всю дорогу ребят просят.

— Да дело не в этом! — разошелся Илья. — Дело-то в том, что она физически не могла справиться! Нет, ну где она штамповать будет, а? Производственная практика только через год!

— Илья, — Иосыч встал и перегнулся через стол, — я понимаю твои благие намерения, но и ты пойми: Оля сюда пришла не для того, чтоб учиться пользоваться твоей помощью.

— Ага, она пришла, чтоб на втором курсе делать то, что не все на четвертом умеют. Я тебе вот что скажу: она каждый раз после твоих уроков приходила ко мне. Чему ты их учишь, если они без переводчика тебя понять не могут, а?

— Вот если бы ты не лез, она давно бы сама разобралась!

— В чем? В штамповках?

— Хотя бы.

— Как платы штампуются, я ей объяснил, не переживай. Можешь спросить. Ей вполне хватит знать в теории, как это делается. Потому что нигде, ни на одном предприятии женщину все равно до практической наладки не допустят! Ее посадят на документы, на проектирование… и то не факт, что образования хватит. Так что все эти твои “испытания” — ни к чему они. — Илья встал. — Ладно, я поехал, мне еще родителей встречать.

Иосыч, все еще кипя, в спину ему пригрозил:

— Я вот к тебе на защиту приду, посмотрю, как диплом оформлен. И кем. А я ее руку узнаю, не переживай!

— Вперед и с песней, — не слишком вежливо ответил Илья. — Нарочно попрошу ее что-нибудь сделать, чтоб посмотреть: распознаешь или нет?

23 апреля 2084 года, воскресенье

Селенград

Из комнаты сына донесся отчаянный женский крик, заставив Моравлина поморщиться. Лида вздрогнула, уронила чашку, расплескав чай. Виновато посмотрела на мужа, быстро вытерла лужицу. На кухню выскочил Илья, деловито покопался в ящиках стола. Попробовал на ноготь остроту ножа.

— Вы чем там занимаетесь? — не скрывая недовольства, спросил Моравлин.

— Дипломом! — весело ответил сын.

Лида нервно засмеялась, отвернувшись к окну.

— А нож зачем?

— На шашлык ее порежу! — объявил Илья, смеясь. — Шумная очень.

И исчез, весело насвистывая. Моравлин посмотрел на жену:

— Кошмар какой-то.

Некоторое время сохранялась относительная тишина, Моравлин слегка успокоился. Он не очень хорошо понимал, что произошло с его сыном меньше чем за год, и сейчас чувствовал себя чужим и чуть ли не лишним. Нет, ну что это такое? Конечно, диплом — это очень важно. Но защита ведь не завтра? Мог бы хоть выходные для родителей разгрузить. А то получается, что Илья привел девушку, закрылся с ней в комнате, а родители как идиоты торчат на кухне и гадают, чем там занята молодежь.

— Зачем ему эта девчонка? — удивлялся он. — Что, сам с дипломом не справляется, потому малолетку помогать приспособил?

— Ваня, ну что ты… — успокаивающе гладила его по руке жена. — Ну ты же сам понимаешь, это нормально… Ты же прекрасно знаешь, диплом — просто предлог… Он же должен встречаться с девушками…

— Молодой еще! — рявкнул Моравлин.

Лида удивилась:

— Ваня, ему почти девятнадцать. И он давно самостоятельный.

Следующий вопль окончательно вывел его из себя. Тяжело поднялся, намеренный разогнать эту чертову молодежь с ее забавами. Лида опередила, проскользнув мимо него в коридор. Моравлин слышал, как она, приоткрыв дверь, что-то говорит сыну. Вернулась скоро, неуверенно улыбаясь:

— Они просто играют.

— Играют?!

— Ну да.

— С такими криками?!

Лида развела руками.

— Они одетые? — с подозрением уточнил Моравлин.

Жена торопливо закивала:

— Да, конечно. Я когда вошла, они даже в разных концах комнаты находились. Илья у окна, Оля за дверью.

— И что она там делала?

— Сидела. На корточках. Ваня, ну что ты придираешься к мелочам? У них свои отношения, главное, чтобы это их самих устраивало. Если Илья носится за ней по комнате с ножом в руке и со зверским выражением лица, а она находит это забавным — ну, это же их личное дело…

— Замечательно. Сколько нового я узнал про своего сына! Взрослый мужик играет с не менее взрослой девушкой в ножички!

— Пять минут назад ты думал, что Илья еще ребенок, — тихо напомнила жена. — Ты себя вспомни, сколько тебе было, когда ты мне за шиворот таракана пустил. Египетского.

— А сколько мне было?

— Двадцать четыре. Илье тогда уже годик исполнился.

Моравлин отвернулся. Он сам не мог сказать, что именно его так злило. То ли эта детская непосредственность, то ли отчетливое понимание, что сын действительно вырос, и уже строит свою жизнь… А может, то, что такого умиротворенного Поля он давно не чувствовал.

Перед вылетом из Московья его предупредили, что Поле мерцает. Давно. И Моравлин готовился к испытаниям. А застал совершенно иную картину. Да, Поле по-прежнему мерцало. Но отчего-то казалось, что исчезли все проблемы, и впереди — безоблачное будущее. Про такие случаи говорят “Поле облизывает их”. Вот только Моравлин представлял, что за этим последует. Перед тайфунами тоже погода хорошая. А перед большой войной даже матерые разведчики начинают верить в мир во всем мире.

И все-таки Моравлин сумел вычленить причину своего раздражения. Девушка. Конечно, девушка. Если б от него что-нибудь зависело, он позволил бы сыну встречаться с кем угодно — только не с этой. Но от него ничего не зависело, и потому он злился.

Девушку выпроводили под вечер. Ужинать вместе с ними она отказалась, чему Моравлин был рад. Лида, кажется, расстроилась и решила, что Илья девушку обидел. Илья ничего не говорил, только взгляд у него был не такой, как обычно. Какой-то мутный, как у пьяного или очень счастливого человека. На вопросы отвечал невпопад, много смеялся и порой выглядел идиотом.

После ужина Моравлин заперся в комнате, выделенной ему сыном под рабочую. Кошмар. Два года назад эта квартира была его, и как ее распланировать, решал он. А теперь — сын.

Включил компьютер. По-хорошему, то, что он собирался сделать, было деянием запретным с точки зрения внутренней этики Службы. Он хотел просчитать прогноз отношений своего сына с этой девушкой. Со своим паролем вошел в закрытую базу данных. Просмотрел журнал событий, удивился: девушка интересовала не только его. Савельев, Лихенсон, Бондарчук, опять Лихенсон. Снова Лихенсон. Иосыч. Илья. Так, а сыну-то зачем это понадобилось? Проследил дальнейший путь — сын снял копию и отправил ее по незнакомому адресу. Моравлин пожал плечами — странно. Снял себе копии, запустил алгоритм сопоставления, посмеиваясь и надеясь, что программа даже без его участия выдаст ответ о полной несовместимости субъектов.

Однако того, что выдала программа, он даже помыслить не мог. Они оказались абсолютно совместимыми в исходной предрасположенности. Так не бывает, подумал Моравлин, полез сам вручную сравнивать данные. Ч-черт, понял он вскоре, так действительно не бывает.

Во всех учебниках ситуации рассматриваются на примере неких средних, “общих” случаев. На практике рекомендовалось учитывать все нюансы, вызывающие отклонения от этих “общих” случаев, каковые, собственно, и делали каждую ситуацию уникальной. Фактически же было доказано, что “общий” случай — это математическая модель, абсолютно недостижимая в реальных условиях. Так вот, прогноз, рассчитанный только что, и был тем самым “общим” случаем. Математической моделью. Хрестоматийной ситуацией.

“Интересно, а что, до меня никто не пытался просчитать? — обалдело думал Моравлин. — И Лихенсон тоже? А если считали, то почему мне никто не сказал?” Не поверил, набрал номер Лихенсона:

— Алексей? Моравлин-старший. Слушай, у меня такой вопрос: кто-нибудь пытался посчитать прогноз на совместимость моего сына и Ольги Пацанчик?

В динамике некоторое время была тишина. Потом Лихенсон неохотно признался:

— Я считал. Еще в прошлом году. Там белиберда получается.

— Да? А у меня — хрестоматийная ситуация.

— Ну да, — еще неохотней сказал Лихенсон. — Ты считал просто совместимость? А я еще и схему. Вообще бред получился. Причем абсолютно непогрешимый с точки зрения математики. Такое бывает, на самом-то деле. Математика иногда может довести до абсурда. Это как с Новой Хронологией Фоменко. Вроде все правильно, но — бред.

— А что именно у тебя вышло?

— Полная совместимость по схеме максимум-плюс для обоих. Математическая абстракция.

— Н-да, — озадаченно сказал Моравлин. — А ты этот прогноз сохранил?

— Разумеется. Но я тебя умоляю — никому его не показывай! Тебя из Центрального за меньшую ересь поперли.

Через пять минут Моравлин получил прогноз Лихенсона. Полчаса сверял все исходные данные, все алгоритмы и допущения. Чертовщина какая-то. Наверное, если б не знал, что в прогноз введены данные реальных людей, решил бы, что кто-то из теоретизирующих математиков шутит.

Потому что это был прогноз отношений одной вероятной величины и одного математического допущения. Схема максимум-плюс — это вероятностная модель взаимоотношений двух корректировщиков высших ступеней, но разных режимов. Вся подлость в том, что если с Ильей еще туда-сюда — пост-корректировщик высшей ступени мужского пола все-таки явление достаточно вероятное, — то с девушкой намного хуже. Ну не может быть женщина реал-тайм корректировщиком высшей ступени! Фоменко сам считал. И доказал, что женщина-“рут” — математическое допущение, такое же, как отрицательные числа. А после него на этом же материале защищал докторскую диссертацию Стайнберг. И лишь подтвердил версию основателя школы. “Покажите мне минус два яблока, чтоб я мог их потрогать, — ошалело вспомнил Моравлин знаменитые слова Стайнберга, — тогда я вам найду и женщину-“рута”!”

Задумался. Теоретически все это могло означать только одно: оба субъекта обладают “не своими” характерами. У Ильи психология пост-корректировщика высшей ступени, у Оли — реал-тайм корректировщика, если б таковые могли рождаться в женском теле. Ничего больше. Видимо, придется примириться с этим. Конечно, остается вероятность, что они не состыкуются по другим причинам, социальным, например. Но математика есть математика. Илья способен ужиться либо с такой женщиной, либо с полной ее противоположностью. Либо полный плюс, либо полный минус. Знак тут роли не играет, важен модуль. И полная бездарность будет воспринята его психикой точно так же, как и гениальность.

— Но бездарность безопасней, не так ли? — понимающе уточнил голос за спиной.

У Моравлина зашевелился пух на загривке. Медленно обернулся. В кресле у противоположной стены сидел незнакомый человек без возраста и особых примет.

— Игорь, — представился он. — Смотрю, тоже заинтересовались отношениями вашего сына и Оли?

— Что значит “тоже”?

— А все ими интересуются. Они, когда вдвоем, Поле кривят. Все волей-неволей напрягаются.

— Поле кривят?

— Ну да. Как кривила бы пара максимум-плюс. Ступеней нет, а эффект такой же. Между прочим, вы не задумывались, к чему это приведет?

— Не думаю, что к чему-то хорошему.

— Во-во. Были б они оба корректировщиками… Прошу прощения, та ступень, которой в потенциале располагает ваш сын, — с точки зрения Поля всего лишь мелочная помеха. Будь у них что-то влиятельное, они бы эту кривизну скомпенсировали. А так она нарастает и вскоре достигнет критического радиуса, после которого…

— Что — после которого?

— А вы не знаете?

Моравлин опустил взгляд. Такую вероятность он сам и просчитал на Высших математических курсах. Его диплом. Критический радиус кривизны Поля, своеобразная точка невозвращения. Если эту точку перейти, то дальше радиус начнет уменьшаться сам, необратимо, пока участок Поля, подвергнутый искривлению, не замкнется в сферу. Это математическая модель возникновения новых полей. Все бы ничего, но неизвестно, что при этом станется с родительским Полем.

— А вы как думаете? — Игорь вежливо улыбался. — И мне так кажется, вы не о том думаете. На вашем месте я проблему сформулировал бы следующим образом: что произойдет с планетой? — Игорь сделал выразительную паузу. — А вот тут мы с вами и оказываемся перед настоящей проблемой. Потому что деление Поля провоцирует и деление материи, им управляемой. Клеточное поле порождает клеточное — и клетка делится пополам. Человеческое поле порождает человеческое — и женщина рожает младенца. Планетное поле… Продолжать? — он игриво дернул бровью.

— Вы полагаете, планета обречена?

— Ну, как вам сказать… С нашей точки зрения — да. Поскольку Земля как единый организм существовать перестанет. Возникнут два осколка, существующих по отдельности, каждый со своим Полем. Но человечество, увы, приспособлено к жизни только в условиях целостности планеты. Хотя, — Игорь подался вперед, — есть и еще один вариант.

— Какой же?

— Вероятно, вам доводилось слышать о существовании некоего прогноза, составленного якобы самим Олегом Скилдиным…

— Да. Его не существует, я узнавал. Я очень хотел взглянуть.

— Тут есть один нюанс. Действительно, Олег Скилдин никаких прогнозов не составлял. Он обыкновенный реал-тайм корректировщик, работяга Поля. Он и информатики толком не знал. А прогноз, о котором я говорю, ему приписывают. Был один занимательный случай, когда на аудиенцию к Пильчикову, тогдашнему директору Службы, явился некий гражданин, который положил ему на стол отлично просчитанный прогноз и ушел. Ни имени его, ни координат не осталось. Потеряли. Прогноз этот до сих пор должен находиться в архивах Службы в разделе для анонимных авторов. Как-нибудь при случае поищите. Вот, собственно, в том прогнозе и упоминалось о второй возможности решения нашей с вами проблемы, даже, я бы сказал, Проблемы. А именно: Поле как система самоорганизующаяся имеет ресурсы для поддержания своей стабильности. Именно поэтому многих корректировщиков не удается спасти во время инициации: Поле не отпускает их, дабы не растрачивать энергию. И в нашем с вами случае существует вероятность, что Поле само компенсирует кривизну, уничтожив причину искривления.

Моравлин нахмурился, не понимая, куда клонит его собеседник.

— Причина в данном случае — союз двух субъектов. Обратите внимание, не два субъекта, а именно их союз. Поодиночке они неопасны. Когда радиус достигнет субкритической отметки, Поле просто уничтожит одного из них. Вам сказать, кого? Вашего сына. Потому, что он корректировщик и является более сильным раздражителем. — Игорь откинулся в кресле поудобней. — Все будет выглядеть вполне невинно. Оля влипнет в какую-нибудь дурацкую историю, он полезет ее спасать… ураганная инициация в таком месте, где его не сразу достанут. И все.

— А если не влипнет?

Игорь рассмеялся:

— Ну как это не влипнет? Смешно, право слово. Вы ж сами ее видели. Она без царя в голове. Что ее правая нога вчера хотела, то она и творит. А ваш сын верит, что из нее выйдет что-то путное. Пытается ее чему-то научить, как-то обтесать. Он к ней очень привязан. Вон, взять хоть учебу. Преподаватели уже интересуются, что у них за семейный подряд.

— Даже так?

— А что? Дело молодое. Только у вашего сына неприятности на защите будут, если Оля от него не отвяжется. Ему уже пообещали чересчур пристрастную оценку — не понял. Думает, обойдется. Впрочем, защитится-то он всяко. За это не переживайте. Другое дело, что Оля уговаривает его на Венеру ехать. И он согласился. Это же он сам, по собственному желанию отказался от распределения в Московье. Поменялся с Птицыным.

— Я не знал.

— Естественно. Не станет он вас извещать. Он же взрослым себя считает.

Моравлину было очень неприятно это слышать. Скрипел зубами, но Игорь не производил впечатления недоброжелателя.

— Я только об одном вас предупредить хочу, — Игорь подался вперед. — Поверьте, никто не заинтересован в гибели ни вашего сына, ни Оли. Но чтобы они оба остались живы, чтобы их отношения не взялось рубить Поле, а вы ж понимаете, Поле жалости не ведает… Так вот, четвертого августа они должны находиться в разных местах.

— А что будет четвертого августа?

— Если они не расстанутся, четвертого августа будет достигнута субкритическая величина кривизны радиуса. Ровно в 12:35 по московскому времени. Постарайтесь удержать вашего сына до этой даты в Московье. Или отправьте его в Европу, куда угодно, только подальше. А Олю мы отзовем в Селенград. Тогда не произойдет ничего страшного.

— Но она же вернется!

Игорь с улыбкой покачал головой:

— Нет. Она встретит другого человека. Просчитаны все мыслимые вероятности. Она забудет вашего сына.

— Мне важней, что будет при этом с моим сыном.

— Конечно, первое время ему будет тяжеловато…

— Я об этом и говорю.

— Послушайте, Иван Сергеич, об этом ли? Скажите честно, неужели вы желаете вашему сыну такой судьбы, как эта девушка? Конечно, если видеть ее раз в год, она может развлечь, позабавить, расположить к себе, как она расположила вашу жену. Но вы подумайте, что произойдет, если ваш сын будет видеть это шумное и суетливое создание каждый день. Помилуйте, разве ему, при его собачьей работе блокатора, нужна такая жена? Она же будет думать только о собственных амбициях, у нее есть дар, и есть соответствующее этому дару тщеславие. Этого ли ждет ваш сын? Она не будет заботиться о нем, она не поступится ни малейшим своим капризом ради него и в конце концов превратит в свою бледную тень. Ведь эта девушка еще и упряма.

— Полагаете, я сам этого не вижу? Я даже пытался ему растолковать…

— А вот этого — не нужно, — с улыбкой профессионального психиатра сказал Игорь. — Он же возомнит, что весь мир восстал против него, и начнет геройствовать. Не мешайте. Пусть он сам убедится, что сделал неправильный выбор. И не переживайте. Его судьба от него не убежит. Не волнуйтесь, даже если он в самом деле уедет на Венеру. Ничего страшного. Поживет там столько, чтобы новые впечатления вытеснили старую боль, и вернется.

— А Вещий Олег?

— Какой Вещий Олег?

— Ну, нашли же парня… Роберта Морозова…

— Иван Сергеич, дорогой, вы все правильно просчитали. Но! Вы просчитали вероятность появления этой самой математической абстракции, искривляющей Поле. И она появилась! Все, что сейчас наблюдает Служба, есть результат проявления этой кривизны. Не Вещего Олега вы спрогнозировали, поверьте. Вы спрогнозировали рождение нового Поля. А Роберт Морозов — ни при чем. Он обыкновенный реал-тайм корректировшик третьей ступени, через которого проявляются все эффекты кривизны Поля. Отсюда и наложение импульсов.

— То есть, Вещего Олега не существует?

— Разумеется. А вот вероятность ураганной инициации вашего сына вполне реальна.

— Ясно… Простите, а откуда вам это все известно? Кто вы такой, вообще?

— Я? — удивился Игорь.

И тут у Моравлина потемнело в глазах, он почувствовал, что падает. Больно ударился локтем, что-то с грохотом посыпалось сверху… Распахнул глаза, понял, что сидит на полу. А за окном сгущаются сумерки, хотя только что был белый день. Рядом с перепуганными лицами сидели на корточках жена и сын. Моравлин невольно оглянулся и опешил: никаких кресел за спиной не оказалось. Там была голая стена.

— Я заглядывала, ты задремал за компьютером, — быстро говорила жена. — Я пошла разобрать постель, и тут ты упал со стула.

Значит, это был сон. Странный сон.

— Пап?

Глаза у Ильи были обычные. Никакой мути, жесткая ясность бывалого блокатора. Моравлин попросил жену принести воды. Пить хотелось немилосердно.

— Все нормально? — спросил Илья таким тоном, каким друг к другу обращаются только офицеры Службы.

— Непонятно что-то, — признался Моравлин. — Слушай, вызови-ка Бондарчука. Пусть по остаточным следам поработает.

Бондарчук явился один, с мобильным сканером. Выгнал всех с “объекта”, заперся. Моравлин пока позаимствовал у сына резервный компьютер и отправился на кухню. Хотел убедиться в том, что ему привиделся кошмар.

Через четверть часа ему стало не до размышлений, сон это был или явь. Потому что версия Игоря о рождении нового Поля имела под собой куда более надежную математическую базу, нежели его прогноз о реинкарнации Вещего Олега. В прогнозе — перед собой можно и не лукавить — имели место некоторые натяжки. Полностью исчезающие, если учесть фактор искривления Поля. Конечно, некоторые неточности и погрешности имели место и здесь, но Моравлин был даже рад их наличию: по крайней мере, не очередная математическая абстракция. Но с оглашением своих выводов спешить не стал. Этот расчет станет основным его аргументом, когда потребуется удержать сына.

Бондарчук вывалился из комнаты в полном изумлении. Причем в изумлении, смешанном с хорошо замаскированным ужасом.

— Иван Сергеич, там ничего нет. И не было. Я взял след вашей ауры, след ауры вашей жены, Илюхи, но больше никого в этой комнате за последние сутки не было. Никого, обладающего аурой живого организма. Кроме мелких насекомых, само собой.

Моравлин отметил эту оговорку — “никого, обладающего аурой живого организма”. Илья тоже насторожился, вопросительно посмотрел на Бондарчука. Шифровальщик еле заметно кивнул. Илья шагнул к телефону, вызвал из базы нужный номер:

— Вась, тебе до Беляевской далеко ехать?… Ты рядом, да? Давай сюда. Беляевская, тридцать семь, квартира девятнадцать.

Пресловутого Ваську Цыганкова, про которого Моравлин наслушался еще в бытность свою прогнозистом Селенградского отделения, долго ждать не пришлось. Моравлин с интересом оглядел его. А сильно парень изменился. Два года назад был рослым, слегка мешковатым подростком. Сейчас выровнялся, превратился в мужчину. Конечно, отпечаток его антикорректорского дара был, что называется, на лбу прописан, но Василий приспособился. Моравлину Иосыч первым делом похвастался, что Савельев завербовал штатного антикорректора. Роскошь, которой не всякое московское отделение похвалиться могло. Антикорректоры со Службой не сотрудничали. А зря.

Зато теперь он начал понимать, кто такой Игорь. Антикорректоров вызывают на уничтожение блуждающих потоков. Мертвых потоков. Аур давно умерших людей, по какой-то причине продолжающих существовать в виде цельных сознаний.

Дверь комнаты держали закрытой. Василий вдвинулся в щель и почти тут же вылетел обратно. До Моравлина донеслись обрывки разговора.

— Ага. Он… — Это Цыганков. — А я думал — куда он из зала делся? Но его там уже нет. Опять смылся.

Илья уточнил что-то неразборчиво. Потом послышался размеренный голос Бондарчука:

— Давай мы на ночь всех отсюда переселим — и работай.

Васька горячо запротестовал. Три голоса смешались, вычленился лишь конец фразы Цыганкова:

— …тут только Фильку инициировать!

— Спятил?! — уже в полный голос спросил Илья.

— Ладно, хватит спорить, — сказал Бондарчук, выходя из закутка, где они совещались. — В любом случае, он уже ушел. Иван Сергеич! Тут такое дело. Поле гладкое, но там побывало некое изменение, которое уже нами отмечалось.

— Мертвый поток?

Бондарчук промолчал.

— Шура, ты пойми: мы лучше переночуем в гостинице, чем по соседству с мертвым потоком. У меня семья, и я не хочу с утра узнать, что жена или сын покончили с собой.

— В том-то и дело, что это не “мертвяк”, — сказал Бондарчук. — Мы не знаем, что это, но след от него странный. Как бы так сказать… если б “постовщик” высшей ступени мог превратиться в “мертвяк”, получилось бы то, что вас навестило.

Еще одна математическая абстракция, подумал Моравлин.

— Его один раз уже разрушали, наш Вещий руку приложил…

Моравлин вздрогнул. Бондарчук ничего не заметил:

— …но через две недели он снова вылез. Он ведет себя как живой антикорректор — болеет после блокады. Но это не антикорректор. И не живой человек. И не “мертвяк”. Какое-то порождение Поля, не то вирус, не то служебная программа. Он вам что-нибудь говорил?

— Нет, нет. Я сразу упал, как его увидел.

— А как выглядел? — живо заинтересовался Васька.

— Как обыкновенный человек. Самый обыкновенный. Я даже описать не могу. Ну… среднестатистический мужчина. Математическая модель среднего человека.

— Понятно, — кивнул Бондарчук. — Значит, точно не мертвый поток.

Все это Моравлина совершенно не удивило. Так и должно быть. Уточняя на счет мертвого потока, он лишь проводил избыточную проверку. Сам уже понял, кто приходил.

Это было само Поле. В образе, который, как оно полагало, не вызовет никаких эмоциональных переживаний у человека. Неизвестный прогнозист был прав: Поле решило само компенсировать свою кривизну. Пока еще методами убеждения.

30 апреля 2084 года, воскресенье

Селенград

Илья ждал звонка. Руки чем-то занимались, сами по себе, а Илья ждал звонка. Оля терпеть не может ранних подъемов в воскресенье, это она ему уже сказала. Пообещала выспаться, потом позвонить и прийти. Как и в прошлое воскресенье, делать вид, что занимается его дипломом. Только в прошлое воскресенье дома были его родители, а сейчас он один.

Телефон так и не ожил. Звонок был сразу в дверь. Странно, подумал Илья, вроде бы рановато… Распахнул дверь и не сразу понял, что произошло. Вместо Оли на лестничной площадке стоял Цыганков. Морда независимая, а взгляд — ищущий.

— Привет, Илюха, — как ни в чем ни бывало, сказал Цыганков. Отодвинул Илью плечом, прошел в квартиру. Оглянулся, постоял с настороженной рожей: — Ждешь кого, что ль? Ну ладно, ладно, сам знаю, что не мое дело, — и уселся за стол в гостиной.

Ничем хорошим для Ильи от этого визита не пахло. Антикорректор приходит, когда ему от тебя что-то позарез нужно — но при этом, как и положено антикорректору, он постарается заставить тебя почувствовать себя ничтожной мышью, которой за честь стать кошкиным обедом. А то, что этот антикорректор состоял на довольствии в Службе, сути дела не меняло. Как и то, что Илья поддерживал с Цыганковым видимость хороших отношений.

Хуже всего, что с энергетикой у Ильи обстояло не фонтан. Вчера Рита опять полезла в Поле, ее пришлось грубо укатать двойной петлей, после чего ей вживили ошейник уже на три ступени. А сегодня явился следующий антикорректор, но на него сил уже не было.

— Чего надо? — спокойно спросил Илья.

Цыганков с хорошо разыгранной неуверенностью развел руками:

— Да ничего. Могу я просто зайти в гости к однокашнику?

Отчего-то Илья разозлился:

— Ты? Исключено. Мозги пудри кому другому. Выкладывай, че надо, и мотай.

— Вот так, да? — тихо и почему-то без угрозы уточнил Цыганков, опустив глаза. — Ну ладно… Поговорить я с тобой хотел. По душам.

— Забыл меня спросить — оно мне надо? — Цыганков молчал, поэтому Илья добавил уже раздраженно: — Ладно, поговорим, но не сейчас. Или вечером зайди, или завтра. Только позвони сначала, а то…

— Не волнуйся, никто меня здесь не увидит, — равнодушно сказал Цыганков и посмотрел Илье в глаза — спокойно, нагло. — Мне надо поговорить. Сейчас. Потому что у меня есть причина для беспокойства.

Илья опустил взгляд. Понятно. Сел за стол напротив. Цыганков, не спрашивая разрешения, закурил.

— На Оленьку Филя глаз положил. С серьезными намерениями. В личном смысле, — спокойно сказал он.

Илья не изменился в лице, однако Цыганков догадался, что попал в цель.

— Вот так-то, Илюха. А Филька из тех, кто своего добиваться умеет. Оленьке, между прочим, его знаки внимания нравятся. Она молодая, дура еще, не понимает, что закончится этот флирт совсем не так, как ей хочется.

— Мне-то что? — Илья пожал плечами с великолепно разыгранным равнодушием. — Я ей не воспитатель.

— Илюх, скажи честно: у тебя с ней что-то было?

Илья молча покачал головой. Цыганков вздохнул с облегчением:

— Значит, она не наврала. Я, честно говоря, не верил. Видел же, что у вас отношения… не случайные. Знаешь, я к ней хорошо отношусь. Как бы то ни было, она никогда не лжет. Я сам антикорректор, и уважаю в людях умение не лгать.

— Ближе к теме, — перебил Илья.

— Да я просто хотел сказать… Знаешь, я ведь ей предлагал выйти за меня замуж.