В рейхсканцелярии все пришли к выводу, что сегодня ночью войскам придется оставить позиции западнее Кюстрина. Передний край оборонительной полосы будет перенесен назад, на так называемую позицию Гарденберга. Здесь войска, вероятно, смогут держаться еще 24 часа. На Западе, где фронт практически не удерживается, англичане продвигаются на Люнебург. Американцы вышли к Эльбе между Магдебургом и Дессау. На юге они уже в Баварии, Красная Армия - под Брюном и западнее Вены. Ее атака под Лечином против 4-й танковой армии сегодня привела к прорывам, которые, правда, были приостановлены огнем, но здесь нет почти никаких надежд на сохранение целостности фронта. Наконец, Кребс не мог не вспомнить: когда сегодня вечером он проезжал через Темпельгоф, группа людей кричала ему вслед ругательства. Что будет дальше?
      Еще не занялся рассвет 17 апреля, как с фронта поступили еще более тревожные доклады. Бои под Дольгелином и в Зеелове продолжаются с неослабевающей силой. Шаг за шагом немецкие дивизии отступают под натиском русских. Из 4-й танковой армии сообщали: "Наши позиции в значительной мере еще можно удерживать. 9-я армия сумела своей дивизией "Курмарк" приостановить контратакой наступление советских войск на шоссе Кюстрин - Берлин. В других районах борьба продолжается". Прошло еще двое суток, и войска маршалов Рокоссовского, Жукова и Конева прорвали одерский и нейсенский рубежи. 9-я немецкая армия оказалась расчлененной 1-м Белорусским фронтом на три части. Соединения 1-го Украинского фронта форсировали Шпрее. В прорыв двинулись 3-я и 4-я гвардейские танковые армии генералов Рыбалко и Лелюшенко. К вечеру 19 апреля, оставив позади почти 50 км, они выходили на тылы 9-й немецкой армии.
      Только теперь в генеральном штабе сухопутных сил прояснились намерения советского командования: окружить Берлин с севера и юга, а не наступать 1-м Украинским фронтом на Прагу, как думали в ОКВ.
      Днем 19 апреля, когда по Берлину поползли слухи: русские танки прорвались на Шпрее и двигаются к городу с юга, - Геббельс выступил по радио с "обращением к немецкому народу", которое на следующий день, 20 апреля, в день рождения Гитлера, было напечатано во всех еще выходивших газетах. Еще кое у кого теплилась вера в какое-то тайное оружие, которое будет применено в ближайшие же часы или дни. Кроме того, ведь между русскими и американцами неминуемо произойдет столкновение. Геббельсу удалось достигнуть того, что большая часть немецких солдат под Берлином действительно верила: американцы вскоре придут на помощь против русских. Над Берлином разбрасывались листовки: "Войска и танки прибудут, и это приведет нас к свободе и к победе".
      Наступило 20 апреля - день 56-летия Гитлера. Танки генералов Рыбалко и Лелюшенко после стремительного броска вышли на южные подступы Берлина. Они уже находились в Баруте - в двух десятках километров от Цоссена. Столь убедительное "поздравление" фюреру, естественно, не могло не наложить отпечатка на традиционное празднество. После победы над Францией рейхстаг преподнес Гитлеру в день его рождения миллион марок. С тех пор в могилу легли миллионы немцев, а наступающие дивизии той самой Красной Армии, которую Гитлер многократно объявлял уничтоженной, в последний день его рождения стояли у стен Берлина и победоносно завершали войну.
      В имперской канцелярии происходил церемониал поздравлений. Прибыли почти все "старые боевые соратники" - вся банда, дни которой подходили к концу: Геринг, Геббельс, Гиммлер, Борман и другие, а также верхушка трех видов вооруженных сил вермахта. "Соратники" стали требовать от фюрера, чтобы он покинул Берлин и со своим штабом и главной квартирой переехал в Верхнюю Баварию. Но Гитлер был нерешителен. Единственное, с чем он согласился на случай, если Германия после встречи американцев и русских окажется разделенной на две части, чтобы гросс-адмирал Дениц в северной части рейха, которая тогда станет самостоятельной, взял на себя правление государственными делами. Гиммлер со своим штабом и министерство иностранных дел должны направиться к Деницу на север, Геринг - в южную часть страны. Одновременно разбивался на две части штаб верховного командования. Одна должна была остаться на севере у Деница, другая - двинуться на юг, чтобы поступить в распоряжение, вероятно, Кессельринга.
      Основным аргументом, который Гитлер неоднократно высказывал, почему он сам все еще остается в Берлине и, вероятно, останется там, была непоколебимая вера в самого себя. Он верил, что его присутствие будет воодушевлять тех, кто сражается.
      Здесь же появился план "освобождения Берлина и разгрома Красной Армии у его стен": с севера от Ораниенбурга на город будет наступать армейская группа Штейнера. Она уничтожит танковые части маршала Жукова, прорвавшиеся севернее города. С запада к Берлину выдвинется снятая с фронта 12-я армия Венка, с юго-востока нанесет контрудар 9-я армия, а с юга двинется со своими войсками фельдмаршал Шернер, чтобы разбить войска 1-го Украинского фронта.
      Но дело в том, что не существовало никакой армейской группы Штейнера. Имелся только сам генерал СС Штейнер с небольшим отрядом измученных, грязных, апатичных ко всему солдат. 9-я армия, понесшая огромные потери, вела бои из последних сил. 12-я армия Венка вообще не была пригодна для решения сколько-нибудь крупных задач. Ей крайне не хватало техники, и фактически существовал только один корпус из трех дивизий, укомплектованных 17 18-летними юнцами. В некоторых подразделениях армии половина солдат не имела оружия. Сначала предполагалось 12-й армией восстановить связь с окруженной в Руре группой армий "Б", но когда это оказалось бессмысленным из-за быстрого продвижения фронта, Венк стал получать различные задачи и, наконец, оказался в рейхсканцелярии, перед фюрером.
      - Венк, в ваши руки я вручаю судьбу Германии, - торжественно произнес Гитлер.
      ...Советские войска, преодолевая ожесточенное сопротивление, на шестой день наступления прорвали оборону по Одеру и Нейсе. 21 апреля они вступили в пригороды Берлина.
      Тем временем на северном участке фронта Красная Армия разгромила восточно-прусскую группировку и овладела Кенигсбергом, а затем разгромила земландскую и вслед за ней восточнопомеранскую группировки немцев.
      Одновременно войска 4-го Украинского фронта совместно с 1-м Чехословацким армейским корпусом вели наступление на территории Чехословакии. В ожесточенных боях в районе Моравска-Острава, который упорно обороняли немецко-фашистские дивизии под командованием Шернера, советские войска, возглавляемые генералами А. А. Гречко и К. С. Москаленко, освободили этот важный промышленный район Чехословакии. При этом советские и чехословацкие воины осуществили прорыв чехословацкой оборонительной линии, созданной еще до войны.
      Генерал армии Людвик Свобода вспоминает об этом: "Глубокое чувство негодования и волнения охватило наших воинов, когда они были вынуждены преодолевать эту полосу укреплений, созданных на средства чехословацкого народа и предназначенных для защиты страны от гитлеровской агрессии. Многочисленные жертвы, пролитая кровь и затраченная энергия наших воинов привели нас к глубокому историческому выводу, что наша республика не должна допускать к власти силы, которые могут привести страну к новому Мюнхену!"{1453}
      В южных районах Чехословакии войска правого крыла 2-го Украинского фронта совместно с румынскими войсками после ряда боев освободили Братиславу, Брно и двинулись на Прагу...
      III
      Как только стало известно о решении Гитлера, в ночь на 21 апреля началось всеобщее бегство из Берлина. Петляя среди руин, озаренных зловещими отблесками пожаров, двигались вереницы машин, увозя прочь из столицы, охватываемой железными тисками советских войск, чиновников партии и государственного аппарата, военных с бумагами, сейфами, награбленным имуществом. В безумном ужасе и панике они старались скорее выбраться. Геринг настолько быстро уехал в Баварию, что даже не попрощался со своим начальником штаба Колером, оставленным при Гитлере. Риббентроп с никому не нужными теперь дипломатами пробирался на север, к гросс-адмиралу Деницу. Штаб верховного главнокомандования также разделился на две части - "Юг" и "Север". В первую группу, которая двинулась на юг под руководством заместителя Иодля генерала Винтера, вошел оперативный отдел. Он станет штабом Гитлера, если тот все же уедет из Берлина. Офицеры мчались окольными дорогами, опасаясь появления советских танков, подгоняемые ударами авиации. Только после двух дней блуждания они смогли собраться в казармах Берхтесгадена. Авиация разбомбила 25 апреля Бергхоф - замок Гитлера, виллы Геринга и Бормана, после чего генштабисты еле спаслись в отеле "Шиффмейстер" в Кенигзее.
      Другая часть штаба верховного главнокомандования во главе с Иодлем отправилась в Крампниц, севернее Берлина, в те самые мрачные казармы на берегу озера, где Иодль весной 1941 г. обдумывал планы похода на Советский Союз, находясь, конечно, в ином расположении духа.
      В столице с Гитлером остались Борман, Бургдорф, заместитель Гиммлера Фегелейн, конечно Геббельс, назначенный комендантом Берлина, и другие.
      ОКВ раскололось, но генеральный штаб сухопутных сил еще жил. Он оставался в Цоссене и отсюда безуспешно пытался руководить событиями. Мутный рассвет 21 апреля офицеры генерального штаба встретили с настроением обреченных. Полным развалом, в маразме бесславно кончала свои дни высшая военная организация фашистского рейха.
      В 6 часов утра адъютант Кребса, задремавший в приемной, был разбужен телефонным звонком. Командир разведывательного отряда, высланного из Цоссена к югу, волнуясь, сообщал из Луккау:
      - Около 40 русских танков промчалось мимо нас. В 7 часов я начну наступление.
      Через пару часов снова раздался звонок:
      - Наша атака не удалась. Несем большие потери. Моя танковая разведка сообщает о дальнейшем массовом продвижении танков на север.
      Следовательно, советские танки идут на Берлин, но раньше они появятся в Цоссене. Кребс немедленно информировал имперскую канцелярию. Он настаивал на срочном отъезде штаба сухопутных сил в Берлин. Русские танки могут вскоре появиться здесь.
      Но Гитлер колебался. Его сейчас занимали совсем другие вопросы: действия авиации и наступление армейской группы Штейнера с севера для освобождения Берлина.
      Генерал Колер, оставшийся в столице единственным высшим представителем люфтваффе, стал подвергаться особому нажиму из бункера под рейхсканцелярией.
      Еще рано утром 21 апреля его вызвал по телефону Гитлер.
      - Знаете ли вы, что Берлин находится под артиллерийским обстрелом? Центр города.
      - Нет.
      - Разве вам не слышно?
      - Нет! Я нахожусь в Вильдпарк-Вердер.
      Далее последовал такой разговор:
      Гитлер: Большое волнение в городе из-за действий дальнобойной артиллерии. Предположительно это орудия тяжелого калибра на железнодорожной установке. Русские соорудили железнодорожный мост через Одер. Военно-воздушные силы должны немедленно определить местонахождение этих орудий и подавить огонь.
      Колер: У противника нет ни одного железнодорожного моста через Одер. Может быть, он имел возможность захватить одну тяжелую немецкую батарею и повернуть ее. Но, вероятнее речь идет о пушках среднего калибра русской пехоты, которыми враг может уже обстреливать центр города.
      Длительные дебаты не убедили Гитлера. Пусть сам Кребс ответит: может ли артиллерия русской пехоты вести огонь по центру Берлина. Авиация должна немедленно установить местонахождение русской батареи и подавить ее.
      Все эти беседы и приказы насчет отдельных пушек свидетельствовали уже о полнейшей деградации военного руководства,
      Колеру пришла в голову удачная мысль. Он позвонил на командный пункт авиационной дивизии в бункер у Зоологического сада. Здесь наблюдатель сидит на высокой башне. На запрос следует немедленный ответ: ведущая огонь русская батарея калибра не больше 122 мм уже с утра находится в пункте Mapцан, под Берлином, где она заняла позиции. Замечена зенитчиками. Расстояние до центра Берлина - примерно 12 км. Зенитный дивизион от Зоопарка уже возобновил огонь своими спаренными орудиями по батарее, а также по стоящим там на исходных позициях танкам.
      Затем Колеру следовал поток запросов от Гитлера, на которые теперь никто не мог дать ответа: о численности авиации южнее Берлина, о плохих действиях реактивных истребителей под Прагой и о многих других деталях никому не понятной обстановки.
      Вечером фюрер вызвал Колера уже по вопросу, касающемуся его прямого начальника.
      - Рейхсмаршал Геринг, - сказал Гитлер, - держит в Каринхолле свою собственную, именно собственную личную армию. Эту армию - немедленно распустить и включить в состав сухопутной армии. Он не должен иметь свою собственную армию.
      - Но, мой фюрер, - ответил начальник штаба Геринга, - в Каринхолле не было никакой частной армии, а лишь дивизия "Герман Геринг", которая находится только в распоряжении местного фронтового руководства армии. Большая часть этой дивизии уже в боях или была в боях.
      Гитлер опровергает это и утверждает, что он точно информирован: в Каринхолле расположены крупные силы.
      Колер срочно проверяет, и в результате оказывается, что за исключением одного батальона все части дивизии - в боях. Он докладывает Гитлеру и получает приказ: "Батальон немедленно подчинить обер-группенфюреру войск СС Штейнеру". Разговор на этом прекращается. Но вскоре следует новый звонок:
      - Каждого военнослужащего ВВС в пространстве между Берлином, побережьем у Штеттина и Гамбурга привлечь к назначенной мной атаке северо-восточнее Берлина.
      На возражение Колера, что в авиации нет обученных сухопутным боям войск, и на вопрос, где же надо начать атаку, ответа не последовало. Гитлер бросил трубку.
      Все это показывает, насколько до последних своих дней они грызлись между собой. "Вождь" опасался, что ближайший соратник в последний момент отнимет ставшую призрачной власть.
      ...Колер понятия не имел о каком-то запланированном наступлении Штейнера. Из телефонных разговоров он пытался уяснить положение и внести ясность. Так, от майора Фрейганга и штаба генерала Конрада (дивизия "Герман Геринг") он узнал, что генерал СС Штейнер, кажется, должен начать атаку от Эберсвальде на юг. Но до настоящего времени в исходный район Шёневальде прибыл только сам Штейнер с одним офицером. Где соединения, предназначенные для атаки, неизвестно.
      Поздно вечером Колер связался по телефону с Кребсом и попросил его дать, наконец, более точные данные о назначенной атаке, к которой Гитлер привлекает летчиков. Тут же в разговор включился сам Гитлер:
      - У вас все еще имеются сомнения в отношении моего приказа? Мне кажется, я выразился достаточно ясно. Все силы авиации, которые находятся в северном районе, необходимо немедленно передать Штейнеру. Тот командир, который задержит боевые силы, не позже чем через пять часов заплатит за это жизнью. Лично вы ответите мне головой. Чтобы все до единого были направлены для выполнения задачи.
      Затем у телефона Кребс:
      - Всех на атаку из Эберсвальде на юг.
      И разговор окончен. Колеру было от чего сойти с ума.
      Никто ничего не знал. Ни района сосредоточения, ни точного времени начала атаки, ни маршрута, ни каких-либо других данных. Тем не менее, около полуночи Гитлер в очередном телефонном разговоре с полной уверенностью сказал генералу авиации дословно следующее:
      - Вот вы увидите, у русских будут кровавые жертвы, они потерпят величайшее в своей истории поражение перед Берлином.
      С утра 22 апреля штаб сухопутных сил била страшная лихорадка: советские танки, вчера остановившиеся, теперь снова двинулись вперед и приближаются к Цоссену. Надо убегать, но от Гитлера нет разрешения.
      Адъютант Кребса Г. Больдт вспоминает: "Незадолго до начала обсуждения обстановки у начальника, в моей комнате - как в улье. Связные, писаря, дежурные офицеры приходят и уходят. Беседы генералов и офицеров ведутся так громко, что я вынужден многократно просить тишины, чтобы понять у телефона, что мне говорят. За несколько минут до 11 часов в комнате внезапно становится так тихо, что, пожалуй, слышно было бы, если бы на пол упала булавка.
      И вот снова это хриплый, лающий звук разрыва снаряда. Кто хоть раз побывал там, в гуще, на фронте, тот слишком хорошо знает этот шум. Все смотрят друг на друга скорее с ужасом, чем с удивлением, и вот кто-то нарушает молчание и говорит: "Это, несомненно, русские танки из Барута. Десять или может быть пятнадцать километров от нас". Другой говорит: "Через полчаса они могут уже быть здесь".
      Генерал Кребс вышел из кабинета: "Разрешите просить вас, господа". Последнее обсуждение обстановки у начальника немецкого генерального штаба сухопутных сил началось".
      Тем временем приходит донесение: Барут взят русскими. Кребс немедленно связывается с Гитлером и еще раз настойчиво просит разрешить перенести штаб в другое место. Гитлер отклоняет. "На лицах офицеров, которые прощаются друг с другом, - вспоминает Больдт, - можно ясно прочесть одну мысль: "итак, русский плен"".
      Вскоре - звонок Бургдорфа: Гитлер уже приказал все войска, сражающиеся по обе стороны Эльбы между Дрезденом и Дессау, с наступлением темноты оттягивать на Берлин. "Как только наступит завтрашний день, - заключает Больдт, Германия будет разделена на две половины".
      Наконец сразу после полудня Гитлер разрешил штабу сухопутных сил перебраться в Потсдам. И вот совершенно обалдевшие от всего происходящего генералы "святая святых" панически продираются через нескончаемые толпы беженцев, стремясь поскорее уехать от советских танков в тот самый гордый Потсдам, который веками олицетворял величие прусского милитаризма.
      IV
      Последнее в истории третьего рейха военное совещание у Гитлера открылось во второй половине дня 22 апреля. Доклады, как обычно, сделали Иодль, потом Кребс. Они подробно сообщили о положении на разных фронтах. Гитлер в полузабытье почти не слушал обоих генералов, ровными голосами говоривших о страшных, невообразимых для всех присутствующих делах.
      Он несколько оживился, когда речь зашла о положении севернее и южнее Берлина. Наступающий клин русских достиг примерно линии Тройенбритцен Тельтов. Севернее города бой идет в предместьях Лихтенберг и Фронау. Здесь глубокий прорыв советских танков.
      - Поэтому, - заключил Кребс, - решение судьбы Берлина - это вопрос одного-двух дней.
      Гитлер прервал доклад. Он спросил: где же находится генерал Штейнер со своими атакующими войсками. Ведь удар с севера должен был разбить русских и спасти столицу. Гитлер остановил Кребса потому, что последний не сказал ни слова о наступлении Штейнера, хотя приказ был отдан еще 20 апреля, и теперь Штейнеру следовало уже громить обходящую группировку русских.
      Гитлер еще не знал, что из этой атаки ничего не получилось. Подробности злополучной истории "атаки Штейнера" мы узнаём из воспоминаний генерала авиации Колера. Незадолго до начала заседания в "фюрербункере" Колер несколько раз получал оттуда задания по телефону: выяснить, как развиваются события севернее Берлина, ибо со Штейнером у рейхсканцелярии нет никакой связи. Генерал авиации, непривычный к подобным вещам, подошел к делу просто: с узла связи начал вызывать разные штабы и наводить справки. И ему стоило особых усилий установить, что никакой атаки Штейнера нет и быть не может.
      Так обстояли дела севернее Берлина в момент, когда Гитлер на совещании задал Кребсу роковой вопрос: где находится генерал Штейнер со своими атакующими войсками?
      После паузы Кребс промямлил, что эту атаку вообще не начинали и что вследствие ухода нескольких соединений из Берлина для участия в готовившейся Штейнером атаке, согласно приказанию самого же Гитлера, русские смогли проникнуть через ослабленные таким образом участки фронта на северные окраины города.
      Последовала длительная, гнетущая пауза. Гитлер еле слышным голосом попросил всех участников конференции, кроме Кейтеля, Кребса, Иодля, Бургдорфа и Бормана, покинуть помещение. Царило до предела напряженное и полное ожидания молчание. И вдруг, обуреваемый дикой силой, Гитлер вскочил. Он завопил. Он становился то белым, как полотно, то лицо его заливала ярко-красная, пурпуровая краска. Голос срывался. Он пронзительно кричал о трусости, предательстве и неповиновении. Упреки в адрес генерального штаба, вермахта и войск СС сыпались один за другим.
      Неожиданно к удивлению всех Гитлер сник и как слепой стал медленно пробираться к своему стулу. Все закончилось так же внезапно, как началось. "Фюрер третьего рейха" трясся в рыданиях как ребенок и сквозь рев впервые без обиняков или раскаяния признался: "Все кончено... война проиграна... Я застрелюсь". Воцарилось гробовое молчание. Все стояли растерянные, наблюдая эти дикие конвульсии. Затем все участники омерзительной сцены пришли в движение. Они бросились к обожаемому фюреру - первым Иодль - и стали уговаривать его остаться на этом свете. Иодль напоминал о "долге перед народом и вермахтом". Ведь солдаты еще сражаются. На юге Шернер и Кессельринг способны изменить ситуацию. Он должен сейчас же переехать в Берхтесгаден и руководить оттуда борьбой.
      Трудно понять, чего здесь было больше: фарса, отчаянной надежды отдалить час расплаты, тупой преданности или боязни друг друга и мести фюрера за "предательство в последний час". Видимо, и то, и другое, и третье в разных пропорциях.
      Наконец Гитлер пришел в чувство. Он заявил, что останется в Берлине, и приказал объявить об этом народу. Он подтвердил, что гросс-адмирал Дениц получит все полномочия в отношении гражданских и военных дел на севере Германии. Кейтель и Иодль должны принять на себя из Берхтесгадена дальнейшее руководство войсками, сражающимися на юге страны, в Богемии, Австрии и в Северной Италии. Потом Гитлер приказал, чтобы Борман - он только недавно отказался подчиниться приказу Гитлера покинуть Берлин, - Бургдорф, Кребс и, конечно, Геббельс, а также связные офицеры остались с ним в бункере. Кейтель и Иодль отказались уехать в южные районы. Они решили отправиться к войскам и обещали Гитлеру сделать все, чтобы освободить Берлин. Кейтель в эту же ночь поехал к Венку и к соединениям его, 12-й армии. Иодль - к Штейнеру, а оттуда в Крампниц, где теперь собиралось все больше офицеров ОКВ. Кейтель и Иодль надеялись организовать атаку с юга на Берлин 9-й и 12-й армий, а с севера войск Штейнера и Хольсте. Кроме того, Иодль рекомендовал полностью оголить Западный фронт против союзников и эти силы также направить для "борьбы за Берлин",
      Тем временем генеральный штаб сухопутных сил с великими усилиями, буквально пробиваясь сквозь толпы беженцев, прибыл из Цоссена в Потсдам. Руководство штабом вместо Кребса, сидевшего, как полагали, с Гитлером в его бункере, временно принял генерал Детлефсен. Он не мог ничем и никем руководить, потому что все ответственные лица находились в Берлине и в Крампнице и потому что не имел ни с кем устойчивой связи, кроме Иодля и "фюрербункера". Так закрывалась последняя страница истории генерального штаба сухопутных сил.
      Наиболее активной фигурой в эти дни оказался Иодль. Пожалуй, из всей руководящей клики он один думал о каких-то планах и пытался их осуществлять.
      Колер рассказывает в своих записках: после того как до позднего вечера 22 апреля он безуспешно пытался связаться по телефону или радио с Крампницем или Цоссеном, пришлось самому поехать к Иодлю, чтобы уяснить обстановку и главное - получить разрешение на задуманный им выезд к Герингу в Оберзальцберг.
      "Я нашел Иодля после долгих поисков в блоке 7 комната 103 казармы Крампниц. В маленькой, голой комнате, где он как раз был занят отдачей приказов своим офицерам и штабу сухопутных сил, на столах рядом с картами и бумагами стояли несколько бутылок красного вина и стаканы. Иодль и я вышли в соседнее помещение, так как я попросил у него разговора наедине".
      Иодль заявил Колеру: "Гитлер считает положение очень трудным, он принял решение остаться в Берлине, оттуда руководить обороной, а в последний момент застрелиться. Он сказал, что сражаться не может из-за своего физического состояния; бороться, так сказать, лично - он также не пожелал бы потому, что не может подвергаться риску раненым попасть в руки врага. Мы все решительно пытались его переубедить и предложили перебросить войска с Запада на Восток для дальнейшей борьбы. Он возразил: ведь все рассыпается. Пусть этими делами займется рейхсмаршал. На чье-то замечание, что ни один солдат не стал бы сражаться во главе с рейхсмаршалом, Гитлер ответил: "Что значит сражаться! Тут осталось не так уж много сражаться, а если дело дошло до переговоров, то рейхсмаршал умеет это лучше, чем я!""
      Далее между Иодлем и Колером шел такой разговор.
      Колер: Что же будет дальше? Что будет делать главный штаб вооруженных сил?
      Иодль: Главный штаб вооруженных сил концентрирует войска здесь, в Крампнице. Позже - отход на север. Мы повернем 12-ю армию на восток для атаки на левый фланг 3-й русской танковой армии совершенно независимо от того, что предпримут американцы на Эльбе. Вероятно, что возможно будет этим актом доказать другим, что мы хотим воевать только против Советов. Я приказал в случае, если прорыв нельзя будет приостановить, отвести итальянский фронт за По, не докладывая об этом фюреру. Сейчас нужно действовать и приказывать.
      Колер: Если Западный фронт нужно перебросить на Восток, то необходимо немедленно начать переговоры с западным противником. А иначе он зайдет нам в тыл, раздавит штабы и службы тыла; руководство станет невозможным, а войска будут уничтожены двойным охватом. Без переговоров с западными противниками план невыполним. Для ВВС просто невозможно, игнорируя Запад, вести борьбу только на востоке. Еще менее возможно в узком северном пространстве вести борьбу только на востоке, а в южной части бороться против Востока и Запада. Воздушное пространство неделимо, его невозможно отгородить каменной стеной. Если Западный фронт повернуть на Восток, то сделать это нужно по всему фронту - от Северного моря до Альп - и одновременно вести переговоры с Западом.
      Но Иодль уже решил: сперва повернуть на восток войска, находящиеся на севере, а затем надо выждать, что после этого предпримут американцы и англичане.
      Колер распрощался и двинулся в Баварию, к своему шефу Герингу.
      Беседа Колера с Иодлем примечательна в двух отношениях. Она, во-первых, воссоздает атмосферу последних дней существования генерального штаба; во-вторых, показывает, что главные причины "поворота германского фронта с Запада на Восток" на завершающей фазе второй мировой войны состояли не в стремлении "спасти немецкое население от Красной Армии", как часто утверждают многие буржуазные историки и мемуаристы, а в надежде вбить клин между западными державами и Советским Союзом, в страхе гитлеровской клики перед неминуемой расплатой за преступления и в чисто военных моментах.
      Тогда же вечером Гитлер согласился с предложением Иодля "весь фронт против англосаксов повернуть; силы, введенные на этом фронте, бросить в сражение за Берлин, и эту операцию возглавить верховному командованию вооруженными силами". Битва за столицу теперь объявлялась "сражением германской судьбы". От имени Гитлера последовал приказ Деницу: "Все остальные задачи и фронты имеют второстепенное значение". Гросс-адмирал сразу же распорядился отложить все прочие задания флота и бросить войска по воздуху, водным и сухопутным путями с севера в столицу для поддержки сражающихся войск. Все сосредоточилось на Берлине. Здесь как будто сконцентрировалась ярость и безграничная злоба, которую воплощал в себе гибнущий фашизм.
      Дениц получил приказ: направить в Берлин всех, кто может носить оружие. Немедленно были приняты меры к централизации распавшегося военного руководства. В ночь на 25 апреля из "фюрербункера" приказали: объединить генеральный штаб сухопутных сил и штаб ОКВ под руководством последнего. Кребс получил специальную задачу: добиться наконец атаки с севера злополучной группы Штейнера, в которую теперь были включены две танковые дивизии, снятые с Западного фронта; нанести удар из Ораниенбурга "против глубокого фланга русских, прорвавшихся к Науэну и далее на запад". Одновременно 9-я армия должка двинуться к западу и соединиться с 12-й армией, после чего обе повернут на север, разобьют советские войска в южной части города и "установят широкую связь с Берлином".
      Но тогда еще никто из приближенных Гитлера не знал, что танковые корпуса 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов 24 апреля соединились юго-восточнее Берлина и завершили полную изоляцию главных сил 9-й армии. А на следующий день 4-я гвардейская танковая армия с юго-востока и 2-я гвардейская танковая армия с северо-востока встретились в Потсдаме. Здесь они полностью замкнули кольцо окружения вокруг обреченной столицы рейха. Теперь исключалась всякая помощь берлинскому гарнизону не только 9-й армией, но и группой Штейнера, "исходный плацдарм" которой уже давно находился в руках советских дивизий. Совершенно безнадежными стали также попытки армии Венка пробиться к востоку. Все эти планы существовали только в умах отчаявшихся, доживавших последние дни фашистских властителей. Советские войска приступили к ликвидации обеих окруженных группировок.
      После того как Иодль со своим штабом бежал 23-го из Крампница от советских войск и обосновался в Фюрстенберге (60 км северо-западнее Берлина), он все еще пытался что-то предпринять: как мог подгонял 12-ю и 9-ю армии навстречу друг другу, чтобы потом, после соединения, все же повернуть их к северу. Используя подземный кабель связи, он 26 апреля в 18 часов еще беседовал с Гитлером, по-прежнему надеявшимся на помощь с севера и юга. Тем более, что поступили донесения: головные части 9-й армии перерезали дорогу Цоссен - Барут. Иодль обещал все возможное. Но вскоре стало известно, что советские войска решительно преградили путь прорывающимся дивизиям 9-й армии. Они прочным кольцом охватили Берлин и с ожесточенными уличными боями победоносно приближались к рейхсканцелярии.
      А там творилось невообразимое. Военный и политический крах фашистского деспотизма завершался агонией. В последний момент оказалось, что Геринг изменник: он прислал с юга письмо Гитлеру - собирается взять власть в свои руки.
      Одно совпало с другим. Выяснилось, что Гиммлер попытался вступить в контакт с англо-американским командованием через шведского графа Бернадотта, встретившись с ним в Любеке.