Политические оценки рождали совершенно определенные военно-стратегические решения. Главное из них состояло в том, что на Восточном фронте Красная Армия против Румынии наступать не сможет и не будет. При этом нацистские стратеги, включая фюрера, конечно, не имели ни малейшего представления о том, что почти в те же самые дни, когда они давали инструктаж генералу Фриснеру, посылая его на "спокойный участок" - в Румынию, в Ставке Верховного Главнокомандования Красной Армии был принят план операции на решительное наступление, разгром группы армий "Южная Украина" и вывод из войны Румынии.
      II
      Всякое назначение на должность непосредственно после покушения на Гитлера означало полное признание особых заслуг назначаемого перед фашизмом, перед фюрером, мандат абсолютного доверия. Будь хоть малейший повод, Фриснера бросили бы в тюрьму. Однако он через три дня после 20 июля получил новое звание - генерал-полковника, удостоился беседы с фюрером и получил его указание принять командование группой армий "Южная Украина" в Румынии.
      И вот теперь, ободренный лаской и новыми погонами, 57-летний Фриснер приехал на свой новый командный пункт, расположенный в чудесном румынском курортном городке Слэник в южном Прикарпатье. После всего, что ему довелось пережить в Прибалтике, где советские войска обрушивали на группу армий "Север" один за другим тяжелые удары, здесь он действительно почувствовал себя как на курорте. Здесь совсем другое дело. Русские наступать не будут, тишь, курорт.
      Назавтра, 25 июля, в штабе группы армий 1-й офицер генерального штаба полковник фон Трота ориентировал Фриснера в обстановке. Из доклада полковника следовало, что весной группа армий потерпела поражение и с большими потерями была отброшена от Днепра. Однако благодаря энергии бывшего командующего господина генерал-полковника Шернера (на этом Трота сделал особое и многозначительное ударение) удалось в апреле 1944 г. создать новый оборонительный фронт по румынской границе. Показав карандашом по карте линию фронта от устья Днестра, севернее Кишинева и до Карпат, полковник завершил свой доклад:
      - В течение лета нам удалось подготовить очень сильные и глубокие позиции.
      Особое место в докладе заняли отношения с румынским руководством. Фриснер узнал, что Антонеску еще в апреле 1944 г., когда советские войска вышли на Днестр и вступили в северную часть Молдавии, сразу же объявил тотальную мобилизацию. В течение лета он пытался сделать все возможное для того, чтобы укрепить войска, вооружить их, "поднять боевой дух". Немецкие инструктора старались вовсю, а германское вооружение эшелон за эшелоном вливалось в румынскую армию. Танковая дивизия "Великая Румыния" получила немецкие танки и немецких советников. По их докладам и по заключению Трота, успешные оборонительные бои, хорошее оружие и тесное сотрудничество с немцами "подняли настроение и боевой дух румын".
      Правда, в последующие дни новый командующий узнал и о некоторых "теневых" сторонах обстановки. И действительно, в румынской армии росли патриотические, антигитлеровские настроения{1404}. Наступление Красной Армии в Белоруссии и Польше потребовало вывести из Румынии одну за другой шесть немецких танковых дивизий. Когда они стояли в румынских городах, то рассматривались правителями страны и гитлеровскими генералами как внушительный фактор "германо-румынского содружества". Теперь же появилась какая-то неуверенность.
      Во время первых же поездок в войска Фриснеру рассказали кое-что насчет "сомнительного отношения" отдельных румынских офицеров к "общему делу" и о слухах насчет попыток некоторых представителей руководящих кругов "сотрудничать с вражескими державами".
      Вообще различных слухов ходило предостаточно. Передавали, будто некий румынский подполковник, руководитель группы атташе при румынском министерстве авиации, еще 25 апреля говорил, что война будет решена на Балканах, точнее на румынском северном фронте. Истощенные румынские и немецкие войска не смогут удержать этот фронт, и русские прорвутся в Румынию. Поэтому война все равно в любом случае проиграна. Это положение должно быть понято во всех инстанциях. Нет смысла держать силы на Западе, в то время как русские прорываются в Румынию.
      Ходили слухи и о том, что Румыния готовит предательство тем же способом, что Италия. Начальник штаба 1-го авиационного корпуса докладывал: на одном из приемов некая личность, якобы близкая к политической жизни Румынии, сказала: Румыния в ближайшее время порвет отношения с Германией, причем инициатором будет сам Антонеску. Донесение на этот счет начальник штаба послал генерал-лейтенанту Герстенбергу, командующему германской авиацией в Румынии и германскому военному атташе. Герстенберг ответил: опасности предательства Румынии, подобно Италии, сегодня не существует. Круги, которые надеются на англо-американцев, теперь настроены против них из-за воздушного наступления на Румынию и их открытой утраты интереса к Балканам{1405}.
      Фриснер тоже получал разные неприятные сообщения о "ненадежности румын". Однако 1 августа немецкий посланник Киллингер дал ему вполне утешительное заверение: "правительство и народ идут за маршалом Антонеску". Генералы Ганзен и Герстенберг были настроены несколько скептичнее. Но не больше. Фриснер решил получить разъяснение у короля и Антонеску. Но прием не состоялся. Ему сообщили, что обоих нет в Бухаресте.
      Фриснер мог бы показаться бездеятельным генералом, если бы после вступления в должность не внес каких-то предложений, 3 августа он направил полковника Трота в "Вольфшанце" с запиской на имя фюрера, где давал оценку обстановки в группе армий: "В настоящее время нет оснований для тревог, и фронт группы армий можно удержать, если будут оставлены еще имеющиеся незначительные резервы (две немецкие танковые дивизии средней силы, одна немецкая танко-гренадерская дивизия и одна румынская танковая дивизия)". Кроме того, он высказывал соображение о целесообразности некоторого отвода своих войск на более выгодные, с его точки зрения, позиции{1406}.
      Фриснер, как и ОКХ, не испытывал особого беспокойства за фронтовые дела. Что касается внутриполитического положения в Румынии, то он предлагал "провести мероприятия", чтобы можно было "предотвратить всякие случайности". Единственным таким "мероприятием" оказалась просьба объединить в его руках верховное командование в "румынском районе" и одновременно создать здесь особую инстанцию для "единого политического руководства"{1407}.
      Трота прибыл в ставку и был принят поочередно Кейтелем, Иодлем, Гудерианом. Затем соображения Фриснера докладывались Гитлеру. Отвод войск на "более удобные позиции первой мировой войны" Дунай - Серет - Карпаты, предлагаемый Фриснером, сочли вряд ли обоснованным. Насчет объединения командования в "румынском районе" фюрер обещал подумать.
      Дело в том, что "Вольфшанце" ожидало высокого визитера: прибывал сам Антонеску. С ним и можно было решить все главные вопросы.
      III
      5 июля личный поезд румынского диктатора остановился у перрона Растенбурга. После торжественного ритуала воинской встречи оба фюрера уединились в бункере Гитлера. У них, конечно, имелось более чем достаточно тем для разговора. Противник - на границах Румынии. Ходят слухи, что в стране беспокойно. Что думает об этом маршал?
      Сознание обоих уже давно работало в едином извращенном плане: во всех явлениях жизни человечества выше всего стоят их воля, их приказы. Какое им дело до интересов народов?
      И в полном соответствии с этой убежденностью вели оба свои очередные переговоры, конечно, не зная, что они станут последними в их жизни.
      Сначала фюрер коротко сообщил Антонеску о внутригерманских делах. Он сделал особый упор на событиях, предшествовавших покушению, и расправе над "преступниками и предателями".
      Относительно немецких соединений, которые были выведены из Румынии для переброски на центральный участок советско-германского фронта, фюрер сказал, что он был вынужден так распорядиться потому, что точно установлено: русские со своей стороны перебросили большое количество соединений с юга на другие участки.
      Фюрер дружески пообещал: выведенные из Румынии соединения будут заменены дивизиями, разбитыми на других участках советско-германского фронта, после того как их восстановят. Кроме того, он прикажет направить в группу армий "Южная Украина" несколько подразделений штурмовых орудий.
      Затем фюрер замолчал, ожидая реакции партнера.
      Антонеску вежливо сообщил, что принял к сведению эту информацию фюрера. Тогда, не давая продолжать своему коллеге, Гитлер сказал: он, конечно, знает, что маршал хочет поставить ему вопрос о том, как он, фюрер, думает довести войну до успешного конца. Сейчас он ответит на этот вопрос.
      - Немецкий народ проливает свою кровь в этой борьбе, - начал Гитлер. - И это дает ему право поставить со всей серьезностью вопрос перед своим союзником: готов ли также и он принести любую жертву для победы? Если да, то необходимо найти пути и средства, чтобы убрать с дороги еще имеющиеся в некоторых областях трудности. Если же союзник не готов к этому, то он должен ясно и открыто сказать, что он не собирается держаться до конца.
      Гитлер помрачнел, воспаленный этой мыслью. Больше всего он не хотел бы услышать ее подтверждения. И не столько из боязни, что Антонеску не понял вопроса, сколько для того, чтобы убедить его не отвечать положительно на этот вопрос потому, что немыслимо услышать: "Да, мы не можем держаться", - Гитлер сказал:
      - Я могу заявить в любой форме, что Германия никогда не оставит в беде своих союзников, но она должна от каждого союзника получить ясный ответ: действительно ли он хочет бороться до конца. Если нет, - фюрер остановился и выдержал длительную паузу.
      - Если нет, - повторил он, и явственно прозвучала угроза, - то союзник должен это сказать, чтобы Германия могла сделать необходимые выводы, чтобы рейх мог себя сохранить перед судьбой, которая ему может быть уготована при большевистском или англо-американском вторжении.
      Мысль о немедленной и полной оккупации Румынии, давно уже подготовленной и облеченной в оперативный план "Маргарита", теперь, казалось, принимала форму решения. Люди из окружения Антонеску тайно вели переговоры с англичанами?! Они хотят победы западных союзников и надеются выжить с ними? Они должны знать, что только он, фюрер, может их спасти и больше никто, И он продолжал, явно запугивая своего партнера:
      - Я полностью убежден, что на Тегеранской конференции англичане и американцы отдали большевикам всю Европу восточнее Одера, а может быть даже восточнее Эльбы. Только греческие острова и области Италии англичане оставили для себя. Южная Италия по этому плану раздела станет большевистской, Сицилия перейдет англичанам и, вероятно, станет объектом ссоры между ними и американцами.
      Гитлер сделал паузу, желая увидеть, какое впечатление произвела начертанная им картина будущего.
      Антонеску из всего этого не мог не увидеть: фюрер уже говорит о победе врагов как о вероятном исходе войны.
      Теперь предстояло говорить Антонеску. Неизвестно, верил ли он в то, что собирался говорить, надеялся ли на что-либо, кроме отсрочки полного краха. Но что он мог сказать? Он был главой такого же режима, что и Гитлер, он был гитлером в миниатюре, и он не мог сказать ничего другого, кроме "да". Разрыв между реальностью жизни и ее отображением в сознании был столь же характерен для Антонеску, как и для Гитлера. Оба находились в одинаковой ситуации, и обоих ждал примерно один и тот же исход. Но имелись причины, чтобы не сразу сказать "да".
      Антонеску, конечно, понимал, что Румыния нужна теперь Гитлеру только как предполье Германии и нефтяной оазис. Но и ему Германия была необходима как возможное спасение в борьбе против Советского Союза. Он не верил торжественным клятвам этого человека, к которому теперь относился с холодным страхом и затаенной надеждой. Сталинградский урок научил его пониманию действительного отношения нацистов к партнерам. Но он не сомневался и в том, что если скажет "прямо и честно нет", что дальше воевать не станет, в тот же день начнется оккупация Румынии "другом и союзником". Пример недавних действий немцев против итальянского и венгерского партнеров не оставлял на этот счет ни малейших сомнений, как и ясной была бы личная судьба Антонеску при таком повороте дела.
      И, наконец, имелся еще один, вероятно, самый главный побудитель согласия продолжать борьбу до конца. Внутреннее положение в стране обострилось до крайних пределов. Революционный взрыв назревал. Наступление Красной Армии могло окончательно развязать все демократические силы. Только продолжение войны отсрочит революционную развязку! Колебаний быть не могло. Зная, какие претензии может предъявить германский союзник к состоянию румынской армии, Антонеску решил действовать испытанным средством: сначала обвинять самому, а уже потом дать ответ. Он скажет, что это немцы виноваты в том, что русские стоят на румынской границе. И пусть причиной ослабления армии окажется моральное влияние покушения на Гитлера. Маршал сказал:
      - Я благодарю вас, фюрер, за ту широкую, всеохватывающую картину современной обстановки, которую вы начертали. Как солдат и лояльный руководитель союзного государства, я и со мной весь румынский народ решительно осуждаем покушение, совершенное на вас, фюрер. Я хочу использовать этот случай, чтобы от имени румынского народа выразить удовлетворение тем, что предусмотрительность и на этот раз позволила вам спастись.
      Гитлер потемнел. Почему Антонеску столь бестактно начал с этой щекотливой темы? Ирония? Насмешка?
      - Я не скрою, - продолжал, казалось, не замечая реакции фюрера, Антонеску, - моей особой озабоченности отрицательным влиянием покушения на боевые качества и дисциплину вермахта. Однако после вашего, фюрер, сообщения я вернусь в Румынию убежденным, что немецкая армия снова будет поднята на высший уровень, как на это надеются союзники Германии.
      Гитлер думал: куда он клонит?
      Антонеску продолжал:
      - Я не хочу скрывать от вас, фюрер, того тяжелого беспокойства, которое мне самому и румынской армии внушают события на Восточном фронте. В течение долгих лет, которые уже тянется война, ни один румынский офицер не повернулся против руководителей государства.
      Это был рассчитанный удар. Гитлер понял: "союзник и друг" хочет свалить все неудачи на немецкую армию, "подточенную предательством".
      Антонеску перешел к конкретным претензиям и требованиям. Противовоздушная оборона Румынии ничего не стоит, так как Германия не дает обещанных истребителей и орудий. Никуда не годное положение с транспортом. Он используется только для перевозки войск и нефти, а для хозяйственных нужд исключен. Скоро его не будет хватать и для нефти: уже сейчас вместо требуемых минимум 1100 вагонов в месяц предоставляется только 400.
      Фюрер попытался вселить надежду: положение скоро можно будет выправить германская промышленность усиливает выпуск истребителей. В ближайшее время их будет получено 1000-1500 штук, не считая ночных. После того как полностью восстановится положение в центре Восточного фронта, наступит очередь других его участков.
      Но все эти "будет", казалось, не производили на собеседника ни малейшего впечатления. Он повторял свои требования, претензии, опасения.
      - Однако, несмотря на эту чрезвычайно критическую обстановку, - заключил Антонеску, - моральное состояние страны все еще хорошее. Страна в полном единстве идет за мной, - вновь заявил он.
      - Ни один офицер или солдат никогда не изменит мне. (Ровно через 18 дней ему "изменит" почти вся армия!) Антонеску продолжал:
      - Военное командование крепко держит в своих руках моральное состояние и дисциплину соединений. Румынская армия в любом случае выполнит свой долг. Но я должен снова обратить ваше внимание на опасность, вызванную положением на Восточном фронте, а также политическим развитием в Турции и Болгарии, Тот факт, что Германия вывела из Румынии ряд соединений, произвел впечатление, что рейх намерен постепенно бросить Румынию.
      Фюрер перебил:
      - Я лично фанатически убежден, что нужно любой ценой удерживать каждый квадратный километр завоеванной земли!
      Затем он стал рассуждать о том, что клика преступников, устроивших путч, придерживалась иного взгляда: можно отступать с завоеванных территорий. Это они вместе с итальянцами отдали Эль-Аламейн, уверяя, что снабжение может идти через Бенгази. Это они хотят теперь очистить Прибалтику. Это они... Гитлер задыхался от бешенства, проклиная "предателей" и сваливая на них всю вину за неудачи Германии. Излив свою ярость, он остановился. И продолжал спокойнее.
      - Я уверяю вас, маршал, что не собираюсь приказывать значительные отходы войск. Под влиянием катастрофы на центральном фронте я должен был предпринять некоторое движение назад исключительно для того, чтобы закрыть образовавшийся большой разрыв фронта. В этих рамках определенное количество соединений было снято с южноукраинского фронта, но в полном соответствии с указаниями, данными мной. Сейчас я могу вас, маршал, уверить в любой форме, что Германия не собирается покинуть своего союзника на произвол судьбы, но предпринимает только обмен некоторых войсковых соединений. Как только они будут готовы, я направлю в Румынию 8 - 10 подразделений штурмовых орудий.
      Антонеску все прекрасно понял. Все, включая "некоторое движение назад". Он заговорил о том большом доверии, которое питает к фюреру он сам, все военные и политические деятели Румынии, об абсолютной вере в каждое его, фюрера, слово.
      Гитлер уставился на собеседника стеклянными глазами, ожидая, что после таких излияний он преподнесет еще какой-нибудь сюрприз.
      И Антонеску выпалил:
      - Я абсолютно верил вам, фюрер, и после нашей с вами последней встречи, где вы, фюрер, дали гарантию, что Крым будет удержан и что в начале лета путем наступления будет возвращена Украина. Несмотря на эти ваши гарантии, обещанные военные операции не были проведены!
      Антонеску выкладывал дальше: если совершенно открыто ответить на поставленный фюрером вопрос, хочет ли Румыния продолжать сражаться, он, Антонеску, заявляет, что его ответ будет зависеть от дальнейшей позиции Венгрии и Болгарии, от того, будет ли стабилизирован Восточный фронт и, наконец, от того, получит ли Румыния достаточно средств противовоздушной обороны.
      Гитлер возмутился.
      - Я не могу дать никаких гарантий о позиции Болгарии. Против любого нарушения ею лояльности Германия прибегнет к оружию. Неизвестно, кто в будущем возглавит в Болгарии регентство. Можно ждать любых неожиданностей. Что касается Венгрии, то я гарантирую, что ничего не произойдет. Здесь Германия при малейшей опасности будет действовать со всей жестокостью. Германия прежде всего сама в огромной степени заинтересована в том, чтобы стабилизировать Восточный фронт. Она сделает для этого все возможное и будет сражаться до последней крайности, чтобы добиться этой цели.
      Гитлер кричал, перечисляя заслуги рейха перед Румынией: никто в Европе не принес таких жертв, как Германия. Война при любых обстоятельствах должна быть выиграна, тогда сами собой улягутся все недоразумения, ликвидируется напряженность в отношениях. И тут же он упрекал Антонеску в невыполнении плана поставок по различным товарам. Фюрер уже вопил. Его собеседник тоже стал терять контроль над собой. Перебивая Гитлера, он жестко и возмущенно доказывал, что Румыния тоже делает все возможное и поставляет все обещанное.
      - Что касается вашего утверждения, будто ни одна нация в Европе, кроме немцев, не принесла столько жертв, что немецким городам нанесен ущерб, то я вам отвечу, что Румыния находится в состоянии крайнего перенапряжения, и если еще какая-то часть Бухареста не пострадала, то во всей стране положение гораздо хуже, чем в Германии.
      Наконец они успокоились. Последовала длинная пауза. Накал беседы спал.
      Фюрер первым прервал молчание. Он снова сказал: "Сама судьба связала Германию и ее союзников". Они должны продолжать борьбу, располагая абсолютным взаимным доверием. И здесь он вспомнил злой упрек Антонеску насчет невыполненного обещания: вернуть Крым и Украину.
      В стенограмме их беседы мы читаем: "Возвращаясь к замечанию Антонеску насчет того, что фюрер не сдержал данное весной обещание вернуть Крым и Украину, фюрер ответил, что была проведена вся подготовка к наступлению, включая сосредоточение войск и необходимых средств, но вследствие исключительно плохой погоды танки буквально застряли в грязи. Это, должно быть, заговор природы, что зимой 1941/42 г. помешал операциям чрезвычайный холод, в то время как теперь стала помехой чрезвычайная влажность. Поэтому он (фюрер) из-за обстоятельств, не зависящих от его воли, не смог осуществить планы, которые изначально обещал"{1408}. Антонеску отвечал:
      - Я хотел бы сказать, что не имею ни малейших сомнений в намерениях фюрера. Ни один из союзников Германии не лоялен к ней так, как Румыния. Она останется на стороне Германии и будет последней страной, которая покинет рейх.
      Он сделал паузу и провозгласил:
      - Потому, что известно: конец Германии будет означать также конец Румынии.
      Беседа кончилась.
      Антонеску, сославшись на усталость, вышел из помещения и уехал. Он даже отказался от приглашения на ужин с фюрером{1409}.
      Самое поразительное в этой беседе заключалось в том, что партнеры вели ее так, будто им предстояло вместе воевать еще много лет, и что временные недоразумения как на фронте, так и в их собственных взаимоотношениях и уж, конечно, в их странах никак не повлияют на конечную победу, в которую они верили или представляли друг другу, будто верят. Стереотипы их мышления оказались столь устойчивыми, что если снять оболочку ухищрений, колкостей и уверток, останется лишь несколько гладких, как круглые камни, мыслей, повторявшихся ими в разной связи сотни раз: воевать до конца, врагов в тылу уничтожить.
      Оба, т. е. и Гитлер, и Антонеску, клявшиеся друг другу в вечной дружбе "до конца", и Фриснер со своим штабом в прикарпатском курорте тогда, конечно, не имели представления, что ровно через 15 дней все их долгие сомнения, раздумья, все опасения и надежды, интриги друг против друга, тайные и явные планы и расчеты разрешатся мгновенно и предельно ясно. Германо-румынский фронт будет взорван, растерзан и стерт, их дивизии будут панически бежать в горы, десятки тысяч солдат попадут в окружение и плен, генералы утратят всякое управление, орудия, танки сотнями будут брошены на дорогах.
      Они не представляли себе, что через 18 дней со страшным треском рухнет вся государственная система румынского фашизма, что румынские армии повернут оружие против Гитлера, а вернейший друг и союзник фюрера окажется в ситуации еще худшей, чем дуче год назад. Того по крайней мере выволокли из плена немецкие парашютисты и тем на несколько месяцев продлили существование.
      IV
      На следующий день после отъезда Антонеску Кейтель снова принял полковника Трота. Находясь тут, под рукой, полковник представлял командование румынским участком фронта, и под свежим впечатлением имел с ним доверительную беседу насчет приезда Антонеску. Фельдмаршал, конечно, повторял мысли Гитлера, потому что своих большей частью вообще не имел, по крайней мере во всем том, что касалось политики и высокой стратегии.
      Кейтель сообщил, что Румыния вполне надежна. Антонеску "готов принести любую жертву ради победы". Никаких сомнений, в этом нет и быть не может. Румынская армия будет сражаться до последнего, а румынский народ, весь как один человек, идет за своим вождем. Поэтому нет никакой необходимости готовить отход на укороченные позиции. Что же до просьбы Фриснера насчет объединения в его руках командования над всеми силами в Румынии, то вопрос очень деликатен. Тут высокая политика. Ведь можно задеть самолюбие Антонеску как главнокомандующего. Поэтому лучше повременить.
      С тем полковник Трота и уехал из "Вольфшанце", обещав доложить все господину генерал-полковнику Фриснеру.
      Все выводы, сделанные в ставке Гитлера насчет обстановки в Румынии, все военно-стратегические расчеты и основанные на них действия вплоть до начала наступления Красной Армии на южном участке советско-германского фронта еще раз необычайно убедительно показали глубину политического, стратегического и военно-оперативного банкротства фашистского верховного командования, которое обнаружилось под ударами Красной Армии. Банкротами оказались все: и стратеги, сидящие в "Волчьем логове", и генералы со своим окружением в городке Слэник, и фюреры, и все их присные.
      Они создавали оторванные от жизни военно-стратегические догмы и слепо верили им. Уже давно, несмотря на вопиющее несоответствие жизни, укоренили они в своем сознании навязчивую идею: противник будет действовать только так, как они за него предполагают, а если он поступает иначе, то лишь временно, вопреки неким правилам, а потом все равно будет действовать именно так. Несмотря на весь свой военный опыт, они, казалось, не хотели видеть катастрофического расхождения между реальностью и собственными вымыслами. Гитлер и ОКВ - потому что в своем "Волчьем логове" вообще жили в каком-то ином мире; генералы в Слэнике и в других слэниках, т. е. на различных командных пунктах, - потому что привыкли думать, как фюрер, смотреть на вещи его глазами. А после 20 июля прибавилось нечто такое, что вообще исключало какое-либо различие военных оценок генералов с "Вольфшанце".
      Но это, конечно, лишь одна сторона вопроса. Другая заключалась в том, что догматической стратегии фашизма противостояла принципиально другая стратегия творческая стратегия советского военного руководства. Верховное Главнокомандование Красной Армии настолько глубоко поняло сильные и слабые стороны расчетов и мыслей врага, настолько реалистически в теории и на практике использовало слабое и нейтрализовало сильное в методах ведения войны противником и, наконец, настолько тонко противопоставило этой стратегии свое, совершенно иное умение руководства войной и ее сражениями, что все дальнейшие события с военной и с исторической точек зрения, собственно, как и целый ряд предшествующих, могут быть поставлены в число высших образцов воинского мастерства, советского военного искусства.
      Все было продумано до деталей. По расчетам советского верховного командования, Белорусская операция и разгром группы армий "Центр" должны были вызвать, при условии тщательной маскировки намерений на южном участке фронта, переброску крупных немецких сил из Румынии на центральный участок. Так и произошло.
      В июле и первой половине августа из Румынии немцы направили к северу 5 танковых и 6 пехотных дивизий. И последняя из них - 97-я егерская дивизия двинулась из группы армий "Южная Украина" на север ровно за один день до начала наступления Красной Армии в Румынию.
      Здесь прибавить нечего.
      К тому моменту, когда советские войска начали наступление в Румынию, в распоряжении Фриснера оставался лишь самый незначительный резерв. Буквально за несколько часов до нанесения удара Красной Армией поступил приказ снять с передней линии и направить в тыл 258-ю пехотную дивизию. Артиллерийская подготовка застала ее на марше. Румынские войска, находившиеся на тыловой "позиции Траяна", не готовые к бою, располагались по деревням, вдалеке от боевых позиций.
      Группа армий "Южная Украина" к середине августа включала армейские группы: одну под командованием румынского генерала Думитреску и другую - немецкого генерала пехоты Вёлера. Созданная "из политических соображений" группа Думитреску оказалась пустым делом. Подчинение ей 6-й немецкой армии носило чисто формальный характер. Штаб этой группы не мог отдавать ни директив, ни приказов 6-й армии, а после начала наступления советских войск штаб 6-й армии не имел вообще никакой связи со штабом группы. "Группа Думитреску" существовала символически, потому что имелась немецкая "группа Вёлера". А 6-я армия получала приказы прямо от Фриснера.
      Почти до самого начала наступления советских войск (20 августа) ни верховное командование, ни штаб Фриснера не предполагали, что оно может произойти{1410}.
      Оценка обстановки отделом иностранных армий Востока генерального штаба сухопутных сил 15 августа гласила: "Развитие действий противника перед группой армий "Южная Украина" от начала летних операций характеризуется отводом крупных сил врага для ввода против групп армий "Северная Украина" и "Центр" (всего до настоящего времени 2-3 танковые армии, 8 - 10 подвижных корпусов, 3 пехотные армии, 28 стрелковых дивизий). Что такая переброска сил в дальнейшем прекратится, нельзя установить достаточно точно, однако при общем развитии событий между Карпатами и Северным морем следует ожидать вероятного ввода там крупных сил. Поэтому наступление Красной Армии с далеко идущими оперативными целями против группы армий "Южная Украина" теперь, как и прежде, невозможно"{1411}.
      16 августа (за 4 дня до наступления) штаб 6-й армии докладывал: "Ничего особенного, везде спокойствие". 18 августа (за два дня до наступления) в донесении начальника штаба 30-го армейского корпуса, оборонявшегося против плацдарма у Бендер, где 3-й Украинский фронт готовил свой главный удар, начальнику штаба 6-й армии говорилось: "У плацдарма мы не ожидаем ничего серьезного"{1412}.
      17 и 18 августа штабом группы армий на участке фронта северо-западнее Ясс стала распознаваться подготовка крупного наступления советских войск. Передвижения на плацдарме южнее Тирасполя оценивались как "сковывание" или как будущее "вспомогательное наступление". В этот день командование группой армий отдало секретное распоряжение всем немецким и румынским командирам вплоть до командиров дивизий: "В ближайшие дни нужно считаться с возможностью крупного наступления на нашем фронте, которое будет сопровождаться на отдельных участках многочисленными демонстративными и сковывающими наступательными действиями"{1413}.
      О том, сколь мало значения всему этому придавалось в "Вольфшанце", свидетельствует приказ ставки начать переброску из Румынии на север упомянутой 97-й егерской дивизии. Фриснер впоследствии объяснял: "Складывалось впечатление, что противник всецело поглощен операциями против групп армий "Центр" и "Север". В соответствии с этим, передвижения войск противника, обнаруженные нашей авиацией перед фронтом группы армий, первоначально были истолкованы как переброска сил на север.