- Мой фюрер, - докладывал Гелен 15 января 1944 г., - все изученные мною факты позволяют дать следующую оценку общего положения противника. Он вероятно сможет, при истощении сил, как и до сих пор... Гелен сделал особое ударение ни словах истощении сил".
      ...При истощении сил, - повторил он, - все же сохранить на продолжительный срок имеющийся в настоящее время численный уровень Красной Армии и, увеличив ее состав, обеспечить полную готовность к наступлению достаточным количеством соединений.
      Гитлер не понял как можно увязать одно с другим и попросил доложить яснее. Тогда Гелен заявил:
      - В основном, мой фюрер, имеются все предпосылки для продолжения наступления Красной Армии.
      Он заговорил о потерях Красной Армии, о ее "чувствительности к флангам" и обо всем другом, что, по его мнению, могло бы смягчить только что сказанное. Но все получалось выдуманно, ибо, перейдя затем к оценке "предполагаемых намерений противника на отдельных участках Восточного фронта", Гелен теперь уже просто не мог умолчать о многих слишком реальных вещах. Например о том, что на Украине советское командование сосредоточило большое количество танковых и механизированных корпусов и, вероятнее всего, "будет продолжать свои наступательные операции, чтобы оттеснить немецкие силы к Черному морю и румынской границе"; что между Ковелем и Дубно надо ждать ввода крупных сил "для охвата северного крыла группы армий Юг"; что в последующем необходимо считаться с возможностью сильнейшего удара на Минск, на Ригу и так далее.
      - Поэтому действия противника в настоящее время, - заканчивал доклад Гелен, - позволяют предположить, что он собирается вести планомерно широко задуманные операции с наименьшим для себя риском.
      Генерал посоветовал "сохранить немецкую восточную армию минимум в современном ее составе", т. е. не только не снимать войска для переброски во Францию, но и создать на Восточном фронте новые резервы.
      - В противном случае следует ожидать обострения общего положения и наступления дальнейших более серьезных кризисов.
      Этот доклад, из которого следовало, что Красная Армия не только не ослабела, но может наступать крупными силами по всему фронту, целиком противоречил главным основам и предпосылкам гитлеровской стратегии. Он давал понять, что отданная 3 ноября 1943 г. директива No 51 о повороте главных сил с Востока на Запад немыслима, ибо она, эта директива, как раз исходила из недооценки Красной Армии, из мысли о возможности ослабления немецкого Восточного фронта.
      Вопреки ожиданиям бури не последовало. Гитлер колебался.
      Он не знал верить разведчику или нет. Он и сам начинал сознавать неизбежность новых кризисов на Востоке.
      Возникала тяжелая проблема: как удержаться на Востоке и вместе с тем выстоять на Западе, где нарастала угроза вторжения?
      Из агентурных сообщений о Тегеранской конференции германская военная верхушка сделала вывод, что высадка англо-американских войск в Западной Европе, вероятно, неминуема. Гитлеровская разведка знала, что на обратном пути из Тегерана Черчилль встретился в Марокко с де Голлем, а по возвращении в Лондон - с Эйзенхауэром, который затем отправился в Вашингтон, где вскоре получил пост главнокомандующего объединенными силами союзников.
      Немцы старались разузнать о целях и месте высадки. В начале января 1944 г. абвер сосредоточил внимание на районах Средиземного моря и Южной Италии. Он хотел установить переброску союзных войск и судов из этих мест в Англию и выяснить не готовится ли десант в Южную Францию.
      Уже к 10 января 1944 г. штаб главнокомандующего группой армий "Запад" Рундштедта был достаточно информирован о ходе подготовки союзников к вторжению. Он считал высадку возможной в ближайшее время - погода позволяла произвести крупный десант. Главный удар ожидался между Шельдой и Нормандией. Не исключалось распространение англо-американских усилий на часть Голландии и Бретань{1198}. Германская разведка считала опасным участок Атлантического побережья почти в 600 км и не имела в конечном счете ясных представлений, где же все-таки произойдет высадка.
      В феврале штаб Рундштедта считал вполне вероятными десанты также на юге Франции и на побережье Бискайского залива. Они будут предшествовать вторжению во Францию. Тревога насчет юга несколько улеглась лишь после получения информации о переброске из районов Средиземного моря в Англию трех союзных дивизий, в том числе одной танковой.
      В первых числах января Кейтель указал Рундштедту: необходимо усилить береговую артиллерию, но о получении пополнений и техники "и не думать". Западный фронт обещали усилить подразделением разведки. Лишь во второй половине месяца Рундштедт стал получать некоторые подкрепления.
      Штаб оперативного руководства ОКВ, который отвечал за "все театры военных действий" кроме главного - советско-германского, находившегося "в ведении" ОКХ, планируя и распределяя силы между подчиненными ему театрами на 1944 г., считал главной задачей "удерживать и оборонять "Крепость Европу" в том ее виде, в котором она находилась во время военных действий предыдущего года", т. е. по-прежнему владеть всей оккупированной Европой{1199}.
      Наиболее полное обоснование такому решению дает документ под названием "Стратегический обзор и распределение сил германской армии" от 7 апреля 1944 г. Его содержание устно сообщалось всем командным и штабным инстанциям до командиров дивизий включительно.
      Штаб оперативного руководства приходил к выводу, что в начале 1944 г. складывается "новое положение", требующее не оставлять перед угрозой вторжения оккупированную Европу. Он исходил из следующих четырех главных предпосылок.
      Во-первых, из интересов военно-воздушных сил. Для них первостепенное значение представляют все выступы и выдвинутые вперед острова европейского континента, "чтобы иметь возможность заблаговременно перехватывать вражеские авиационные соединения" и, кроме того, чтобы иметь удобные базы для своих боевых соединений и разведчиков. "Оставление отдельных выдвинутых позиций европейской оборонительной системы неизбежно должно привести по меньшей мере к укреплению вражеских военно-воздушных сил и тем самым к решающему увеличению радиуса их действия. Если бы противнику удалось приблизить воздушные базы, то его большое наступление в воздухе, вероятно, приняло бы решающие в военном отношении размеры".
      Во-вторых, удержание "Крепости Европа" необходимо для военно-морского флота, ибо задачи ведения войны (особенно подводной) требуют иметь в германских руках "все европейское побережье от Норвегии до испанской границы". При этом "чем дальше друг от друга находятся отдельные базы подводных лодок, тем эффективнее использование подводного оружия... Отдача отдельных островов и участков побережья противнику при его господстве на море в решающей степени затруднит ведение нами войны на море и разорвет коммуникации".
      Третьими стояли проблемы "германского военного хозяйства". Сырьевые месторождения Европы должны оставаться под германским контролем. Но поскольку отдельные наиболее важные районы (никель Петсамо, румынская нефть, норвежская руда и т. д.) "лежат на европейской территории", они должны вместе с их коммуникациями охраняться в военном отношении. "Кроме того, продовольственное хозяйство после потери областей на Востоке не может отказаться ни от какой европейской сельскохозяйственной зоны".
      И, наконец, важной мотивировкой плана упорной обороны европейского континента штаб оперативного руководства считал задачи борьбы с национально-освободительным движением. "Предотвращение беспорядков, говорится в документе, - которые возникли главным образом после начала похода против Советского Союза (курс. наш. - Д. П.) во многих негерманских областях требует по возможности соразмерной и плотной оккупации.
      Следовательно, удержание "Крепости Европа" означает, кроме всего прочего, также решение оккупационных задач самого широкого масштаба... Возникновение "пустых" позиций неоднократно имело следствием немедленное формирование партизанских групп". Некоторые из них, по мнению штаба оперативного руководства, имели только местное значение. Но "в целом образование крупных повстанческих областей... означает большую опасность для всеобщего руководства войной, и поэтому должно быть при всех обстоятельствах предотвращено"{1200}.
      Таким, по мнению германского главнокомандования, стало "новое положение" уже в начале 1944 г. "Этому новому положению, - говорилось далее в обзоре, должно удовлетворять распределение сил на театрах военных действий, подчиненных ОКВ". Они требовали дивизий, в том числе и с Восточного фронта.
      Но эти военно-стратегические цели, которые преследовал фашизм в Европе, не находились ни в каком реальном соотношении с положением и силами Германии вообще, с обстановкой на советско-германском фронте в особенности. Штаб оперативного руководства ОКВ выдвигал свои требования - удерживать всю Европу, продолжать расправы с национально-освободительным движением, иначе Германии станет трудно воевать, особенно ее флоту, авиации, туго придется военной экономике. Все это, быть может, нацисты и могли бы сделать - удержать "всю Европу" даже в условиях англо-американского вторжения, не будь одного, а именно - Восточного фронта. Он, правда, находился "в ведении" ОКХ. Но именно этот "подчиненный ОКХ" Восточный фронт диктовал все и вся, в том числе и степень возможности удержать "всю Европу".
      По существу двойное руководство, обращенное одной стороной к Западу, а другой - к Востоку без эффективно действующего центра не могло обеспечить ни правильную оценку роли и соотношения Восточного и будущего Западного театров военных действий, ни четкой координации усилий между театрами - существующими и предполагаемыми.
      Главные силы вермахта постоянно находились на Востоке, и поэтому в конце 1943 г. - начале 1944 г. все выводы ОКВ, что угроза вторжения союзников во Францию может потребовать каких-то сил с Восточного фронта, оставались пустым звуком на фоне развивающегося наступления Красной Армии и непрерывных требований ОКХ усилить Восток.
      Фашистские военные руководители, все высшие штабы составляли новые планы, сочиняли директивы, делали различные прогнозы в надежде найти какой-то выход из сложившейся ситуации. Но неразрешимые проблемы, в лабиринте которых все глубже запутывалась гитлеровская стратегия, не давали ни малейшего шанса на поворот событий в желаемую для Кейтеля, Иодля, Цейтцлера и других сторону. Противоречия германской стратегии, которые сейчас стали очевидными в наибольшей, чем когда-либо прежде, степени, усиливали в свою очередь несогласованность деятельности высших штабов вермахта. Любая попытка одних штабных инстанций принять какие-то меры моментально входила в противоречие с интересами других инстанций, потому что эти меры требовали новых сил, а их становилось недостаточно, чтобы удовлетворить пожелания всех "инстанций" и решить все многочисленные задачи - реальные и кажущиеся.
      Берлин и стратеги из "Вольфшанце", думая о "Крепости Европа", вместе с тем ломали головы и строили прогнозы насчет возможного развития событий на Восточном фронте. Безысходность ситуации привела даже к мысли попытаться заключить мир с Советским Союзом! В начале 1944 г. Геббельс сочинил и направил фюреру в ставку записку на 40 страницах, в которой советовал начать "мирные переговоры со Сталиным". Записка до Гитлера не дошла и застряла у Бормана. Тогда Геббельс поехал в главную квартиру, но беседа с Гитлером не дала результата{1201}.
      Настроения обреченности появлялись и в армии, и даже в среде руководства. Согласно показаниям Шпеера на Нюрнбергском процессе, все знакомые министру экономики военные командиры в начале 1944 г. говорили ему: "Война должна окончиться в октябре или ноябре". Сам он исходил из этого при решении вопроса о горючем{1202}.
      История обладает тем свойством, что она не торопится завершать свои циклы, и поэтому никогда не надо спешить с выводом, что данное явление уже себя исчерпало и можно открыть следующую страницу. Историю нельзя перехитрить, а это так хотели сделать нацисты! Когда в ОКВ отдали 3 ноября 1943 г. директиву No 51, то всерьез полагали, что Советский Союз ослабел и что можно снять силы для переброски на Запад, чтобы отразить вторжение союзников.
      Но когда генералы в "Волчьем логове" думали, будто можно по своей воле смотреть в любую сторону и как бы заставлять магическим взором останавливаться армии одних противников, чтобы разбить других, то они не предполагали, что на Восточном фронте, на Украине, очень скоро - который уже раз - потерпят провал их очередные стратегические иллюзии.
      Поражение на Украине
      I
      Советское Верховное Главнокомандование, прочно владея стратегической инициативой, решило продолжать зимой 1944 г. наступление на всем южном участке советско-германского фронта. Цели наступления: разгром крупнейшей стратегической группировки врага, освобождение миллионов советских людей, возвращение металлургии Криворожья и Керчи, марганцевых рудников Никополя, плодороднейших сельскохозяйственных районов, черноморских портов, словом, полное освобождение юга страны, - имели чрезвычайно большое военно-политическое и экономическое значение. Замысел Советского Верховного Главнокомандования состоял теперь в том, чтобы мощными ударами на широком фронте от Овруча до Каховки расчленить оборону германских армий, окружить их и уничтожить по частям. В наступлении принимали участие четыре Украинских фронта, Отдельная Приморская армия, Черноморский флот - всего 168 стрелковых, 9 кавалерийских дивизий, 28 800 орудий и минометов, свыше 2 тыс. танков и САУ, 2360 самолетов{1203}.
      Подготовка Красной Армии к новому удару велась именно в те дни, когда в бункерах "Вольфшанце" разрабатывались планы "перенесения стратегических усилий с Востока на Запад". Иллюзии начали рассеиваться довольно быстро. Уже 16 ноября Геббельс записал в дневнике: "Доставляет серьезную заботу положение на Восточном фронте. Куда это приведет в дальнейшем? Советы располагают резервами, о которых мы не имеем никакого представления"{1204}. 20 декабря 1943 г. Гитлер все еще развивал свои планы: если союзники вторгнутся на Западе, их наступление будет отбито, после чего войска опять смогут вернуться на Восток.
      Но все произошло как раз наоборот. Союзники на Западе вторгаться не торопились, а в конце 1943 г. - начале 1944 г. грянуло мощное наступление на Правобережной Украине. Все четыре Украинских фронта двинулись вперед. Первыми нанесли удар 24 декабря войска 1-го Украинского фронта под командованием генерала Н. Ф. Ватутина. 5 января перешел в наступление 2-й Украинский фронт генерала И. С. Конева, 10-11 января - 3-й и 4-й Украинские фронты генералов Р. Я. Малиновского и Ф. И. Толбухина. Шесть советских танковых армий в распутицу, в начавшиеся морозы и метели сокрушили германский фронт на юге. К началу 1944 г. войска генерала Ватутина продвинулись до Новоград-Волынска и Бердичева, а соединения генералов Малиновского и Толбухина громили немецкие дивизии на нижнем течении Днепра, изолируя Крым.
      Все спуталось и перемешалось в гитлеровской ставке. Опять один за другим удары, и снова с прежней неослабевающей силой. Осенью, как и летом, зимой, как осенью. Значит русские обладают такими резервами, о которых ни фюрер, ни его советники снова не имели никакого представления. Русские опять скрыли свои резервы, а потом внезапно, как гром небесный, ввели их в дело. Что же останется от директивы No 51?
      Утром 27 декабря Гитлер вызвал Цейтцлера для обсуждения событий на Восточном фронте.
      - Мой фюрер, - глубокомысленно сказал начальник генерального штаба, - я думаю, что здесь идет зимнее наступление.
      - Это совершенно правильно, - ответил Гитлер. - Однако все-таки, какими он (СССР. - Д. П.) располагает здесь полными новыми армиями?
      - Он восстановил девять танковых корпусов.
      - Наступают трудные часы, - многозначительно произнес Гитлер и положил ладонь на карту в том месте, где изображен Крым, - здесь обрисовался большой кризис. Он немедленно окажет дальнейшее влияние на Турцию. Мы не можем ничего спасти, последствия катастрофические, особенно для Румынии...
      Вероятно, у Гитлера еще теплилась какая-то надежда: силы Красной Армии в конце концов истощатся, тогда все повернется к лучшему. "Нельзя все-таки предполагать, - сказал он после некоторой паузы Цейтцлеру, - что это (Красная Армия. - Д. П.) античный великан, который всякий раз, когда падает на землю, становится сильнее".
      Последовал ответ:
      - Они это делают уже много месяцев подряд.
      Как же поступить с Крымом? Гитлер и Цейтцлер теперь стали называть положение в Крыму "вторым Сталинградом": "Мы обязаны, - твердо заявил фюрер, если только возможно, оборонять этот второй Сталинград..."{1205}
      Возникла мысль: для ликвидации блокады Крыма перебросить на юг три дивизии из-под Ленинграда. Но начальника генерального штаба мучали сомнения. Пусть в настоящий момент переброска сил с севера к югу и возможна, но в перспективе она, вероятно, приведет к осложнению под Ленинградом.
      - У Петербурга, - проговорил Цейтцлер, - как я предчувствую, станет плохо.
      - Не так уже плохо, - возразил фюрер. - Если я оттуда возьму пару дивизий, будет все же не так плохо, как здесь. - Он снова показал на Крым. - Потому что здесь дела хуже.
      - Но как будет реагировать Финляндия?
      - Да, - продолжает Гитлер, - это будет неприятно из-за финнов, но все-таки не так плохо, как здесь, на юге. Я считаю потерю Крыма наихудшей возможностью. Она окажет самое плохое влияние на Турцию. Финны не могут выйти из союза, они должны будут обороняться до конца.
      Разговор окончился безрезультатно, никаких решений не последовало. Через несколько часов Гитлер получил телеграмму Манштейна: он вынужден под натиском Красной Армии начать на Украине широкое отступление.
      Удары сыпались один за другим. Без малейшей передышки. Только что фюрера поразило, что русские смогли вновь перейти в наступление. А тут совершенно непостижимое известие: придется терять Украину, предмет столь давних, алчных вожделений. Гитлер срочно вызвал Иодля.
      - Прочитайте вот это, здесь, Иодль, - мрачно, срывающимся голосом сказал фюрер, протягивая телеграмму Манштейна,
      Не ожидая, пока начальник штаба оперативного руководства вникнет в смысл, Гитлер взял лист из его рук и с бешенством заговорил, накаленный мыслями о новой неудаче.
      - Таким образом Никополь и Кривой Рог будут потеряны! - восклицал он.
      Потом начался долгий разговор с бесконечными отступлениями, один из тех, которые заканчивались лишь глубокой ночью. Постепенно в бункер пришли Кейтель, Цейтцлер, Шмундт. Они молча слушали, как бледный, с отекшими глазами фюрер доказывал, возмущался, клеймил окончательно впавшего в немилость командующего группой армий "Юг".
      - Он получил свежую 1-ю танковую дивизию с Балкан! - кричал Гитлер. - 14-ю с запада, 25-ю с запада, 24-ю из Италии, а также эсэсовскую, следовательно, пять танковых дивизий и, кроме того, три пехотные и одну парашютнодесантную. Он получил больше, чем требовал! Но он действует так, будто он ничего не получал! Соотношение сил у него сейчас, как и прежде, лучше, чем где-либо на всем фронте.
      Гитлер начал считать, сколько танков прибыло к Манштейну с новыми дивизиями. Фюрер любил демонстрировать перед генералами свою память.
      - Он получил одновременно больше 1500 танков.
      Бесконечный разговор шел сумбурно и нервно. Перед рассветом в комнате остались лишь Гитлер и Цейтцлер. Наконец решение определилось.
      - Без крупного усиления дело поправить нельзя, - заключил Гитлер. - На севере в худшем случае дополнительную нагрузку получат финны. Но здесь, на юге, мы можем потерять Крым, железорудный район Кривого Рога, потеряем Никополь. Вот что произойдет, если мы не справимся здесь с этой историей! Кроме того, эта потеря и в продовольственном, и в хозяйственном отношениях для нас бесконечно тяжелее, чем потеря там, на севере. Таким образом, я решил перебросить необходимые силы. С запада я не могу перебрасывать войска в массовых масштабах. Мы можем получить необходимые силы только с севера. Я думаю, что необходимо высвободить из группы армий "Север" 12 дивизий.
      - Конечно, - ответил долго молчавший Цейтцлер. - Это очень хорошо, что завтра прибудет Кюхлер. Тогда я смогу сегодня все подсчитать и начать готовить.
      Оба тут же наметили дивизии, которые следовало двинуть к югу.
      Гитлер не мог успокоиться. Он искал обвинений против Манштейна.
      - Но скажите мне только одно, - обратился он снова к начальнику штаба, желая вернуться к прежней теме. - Сколько мы дали танков группе армий "Юг", включая танки пяти дивизий, которые мы подвели сюда? По моей оценке, она получила вместе со штурмовыми орудиями намного больше тысячи.
      - Она получила все, чем можно было снабдить, - дипломатично ответил Цейтцлер. - В прошлом месяце я дал 100, в этом снова 80.
      - Он ведет себя так, - вновь, драматически повысив голос, сказал Гитлер, будто он пасынок. В действительности только один он что-либо и получал.
      Цейтцлер немедленно поддакнул:
      - Он пожирает все в огромных размерах. Группе армий "Центр" первый раз мы дали танки 14 дней назад. С группой армий "Центр" мы обращаемся плохо.
      - Итак, мой фюрер, - закончил Цейтцлер, - я должен сейчас начинать. Сегодня вечером первая дивизия сможет уже отправиться{1206}.
      Но направить дивизии с севера не удалось.
      В то время, когда нацисты стали снимать войска на севере, Красная Армия начала в январе 1944 г. наступление под Ленинградом и Новгородом, приведшее к серьезному поражению группы армий "Север". Переброска всего лишь двух дивизий на Украину, конечно, не спасла положения. Красная Армия неудержимо двигалась на Запад. Гитлеровское командование оказалось перед альтернативой: или уже сейчас, немедленно, отступить с Украины и оказаться перед угрозой вступления Красной Армии в Румынию и Венгрию, или решительно отказаться от "новой стратегии" ("усиление Запада за счет Востока") и срочно двигать дивизии на советско-германский фронт из Западной Европы.
      Сила обстоятельств заставила нацистских военных лидеров остановиться на втором решении. Журнал военных действий ОКВ отмечает: "Западный фронт имел таким образом преимущество лишь номинальное; в действительности же это было не так, потому что стратегия, которой придерживался Гитлер на Востоке, оставалась неосуществленной"{1207}. Другими словами, фронт против Советского Союза стабилизировать не удалось, как и мифическими оказались рассуждения насчет возможности усилить оборону Западной Европы за счет Востока.
      II
      В последних числах января силы 1-го и 2-го Украинских фронтов на среднем течении Днепра, южнее Киева, наступая навстречу друг другу, утром 28 января приближались с востока и запада к Звенигородке. Они должны были замкнуть у Корсунь-Шевченковского кольцо окружения вокруг десяти немецких дивизий.
      В тот же день после полудня в ставке Гитлера началось очередное совещание.
      Вплоть до 28 января никто не брал на себя смелости сообщить фюреру все до конца об итогах наступления Красной Армии на Украине в последние дни и о том, что стряслось под Корсунь-Шевченковским. Сказать правду, значило возразить "предначертаниям", опровергнуть тезис: Советский Союз истощен. Фюрер уже давно терпеть не мог правды. И поэтому Цейтцлер, имевший сведения о новом кризисе, провел все утро 28-го в мучительных сомнениях. Он знал, что советские танки прорвались к Звенигородке и угроза окружения корсунь-шевченковской группировки весьма реальна. Но как сказать обо всем этом фюреру? Проблема, возникшая перед Цейтцлером, мучила его, вероятно, не меньше, чем положение на фронте.
      Цейтцлер, конечно, понимал, что десяток дивизий, попавших в "котел" не скрыть и не спрятать. Он решил, как всегда, в ходе доклада сначала рассказать по возможности о делах благоприятных, ободрить фюрера хорошими сведениями, а плохие приберечь до конца совещания, когда "фон" будет создан.
      После того как все собрались, Гитлер приказал Цейтцлеру начать доклад о положении на Востоке. Коренастый начальник штаба подошел к разложенной на столе большой карте. Он стал водить по ней пальцем и, рассказывая ситуацию, останавливать палец в самых "благоприятных" местах.
      - Здесь наступление не такое сильное, как накануне, - говорил он показывая на окрашенное в зеленый цвет место, изображавшее леса между Коростенем и Ровно.
      - На этом фронте ничего особенного, - продолжал он. - А здесь (палец перемахнул сразу далеко на юг) результаты для нас вполне удовлетворительные.
      Фюрер любил, когда ему рассказывали как хорошо воюют его гренадеры, и Цейтцлер стал говорить о "подбитых советских танках", тщательно умалчивая насчет своих.
      Наконец палец уперся в то место карты, где был изображен выступ немецкого фронта у Корсунь-Шевченковского. Больше на карте не оставалось "благоприятных" мест. Речь оборвалась. Цейтцлер старательно подыскивал слова.
      - А здесь, мой фюрер, они внутри, - выпалил он, потеряв весь свой запас дипломатии.
      Гитлер знал, кто такие "они".
      - То есть как они внутри? - в изумлении, сверля глазами Цейтцлера, воскликнул он.
      Цейтцлер надолго замолчал. Стало тихо. Присутствующие старались не смотреть на перевернутую физиономию Гитлера. Все с преувеличенным вниманием изучали карту.
      - Да, мой фюрер, - ответил наконец деревянным голосом начальник штаба. Здесь танки прорвались до Звенигородки.
      Взрыв против обыкновения не последовал. Гитлер сразу почувствовал себя смертельно уставшим. Опять все то же. На Восточном фронте никакой передышки...
      И фюрер лишь невнятно пробормотал:
      - Какая неприятная история.
      Затем опять пошел длинный разговор о том, откуда взять дивизии, танки, чтобы выправить положение. Оказывается, везде все связано, сковано. "Если бы здесь иметь подразделение штурмовых орудий!" - восклицал фюрер. "Если снимать это подразделение, то вот отсюда, сверху, - отвечал Цейтцлер. - Но Манштейн хочет держать его у Ровно, хоть оно нужнее на юге".
      Гитлер, Цейтцлер, Хойзингер стали снова, в который раз, ломать головы: как разрешить неразрешимое. Они долго занимались одним-единственным подразделением штурмовых орудий; откуда его брать, куда бросить? Фюрер стал склоняться к мысли, что, быть может, Манштейн прав и надо держать подразделение у Ровно, "если там что-либо произойдет". Но Цейтцлер убеждал: опасностей больше на юге, у Звенигородки. Фюрер согласился, и в конце концов решили сюда перебрасывать это самое подразделение штурмовых орудий и еще одну дивизию.
      Цейтцлер, конечно, понимал, что предотвратить крах на Украине и полное окружение под Корсунь-Шевченковским батальоном штурмовых орудий не удастся. И когда после заседания он вернулся в штаб, сообщение не заставило себя долго ждать. Около пяти вечера штаб группы армий "Юг" донес: наступающие танковые клинья русских соединились.
      Начальник штаба немедленно позвонил фюреру.
      - Мой фюрер, - начал он быстро, - я хочу доложить о положении на юге следующее. Прорвавшиеся танки на участке 8-й армии и в 1-й танковой армии соединились в Звенигородке. 1-я танковая армия немедленно двинула в направлении Звенигородки 17-ю танковую дивизию, чтобы навести порядок. Другие части также будут в кратчайший срок брошены, чтобы разбить прорвавшегося врага. 8-я армия предлагает: выступ между Каневом и Черкассами можно было бы отвести, чтобы благодаря этому получить свободу действий и массированно наступать к югу.
      - Да, сколько же там оказалось танков? - закричал в трубку Гитлер.
      - Этого нельзя сказать точно, - прикидывая в уме, ответил Цейтцлер. - Со стороны Шполы прорвалось определенно не слишком много. Но, конечно, нужно по меньшей мере еще день-полтора, прежде чем 17-я танковая дивизия сможет наступать...
      - Итак, из всего этого следует, - прервал его Гитлер, - что вся операция проиграна. Это какое-то бедствие. Нельзя ли перебросить сюда 13-ю и 14-ю дивизии?
      - В настоящий момент еще нет, мой фюрер, потому что они беспокоятся, что тогда брешь станет еще большей... Увеличатся заботы на западном участке, где прорыв, конечно, шире.
      Дальше они стали опять и опять подробно обсуждать ту же самую проклятую проблему, что и откуда вытащить и бросить к месту прорыва, чтобы как-то исправить положение. Но снова оказывалось, что вытаскивать нечего, везде слабины, трещины. И на все требуется время, а его тоже нет. Кроме того, пехота, оказывается, не совсем надежна.
      - Пехота вполне хороша, - отпарировал Цейтцлера Гитлер, - но она не держится, если позади нее не стоят танки. Это теперь установлено повсюду. Если позади стоят штурмовые орудия, все идет хорошо. Но если их нет, она не держится.
      Цейтцлер предложил попытаться отвести войска из корсунь-шевченковского выступа на северном его участке. Гитлер категорически возразил:
      - Не будем обманывать себя! Вы тогда только сделаете для противника еще одну брешь, в которую он сможет немедленно вползти.
      - Тогда я откажусь от этого и сегодня вечером еще раз доложу вам обо всем происходящем.
      III
      Цейтцлер не смог вечером доложить Гитлеру обо всем происходящем ничего хорошего. Кольцо советских войск сжималось.
      Все попытки прорвать окружение оказались тщетными. Гитлер рвал и метал. Когда по его приказу была предпринята отчаянная попытка февральской вьюжной ночью прорваться под Шендеровкой, ничего не вышло. Сведения о новых ужасающих потерях повергли "Вольфшанце" в состояние депрессии. 18 февраля все было кончено. 55 тыс. убитых и раненых, 18 тыс. пленных, поле боя, усеянное разбитой техникой, стали итогом Корсунь-Шевченковского сражения. В линии немецкого фронта на Украине зияли широкие пустоты.
      Январь и февраль 1944 г. ознаменовались кроме того поражениями группы армий "Юг" под Житомиром, Бердичевом, Никополем, Кривым Рогом.
      Тем временем Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии разрабатывала план дальнейшего наступления.
      Маршал Советского Союза Г. К. Жуков вспоминает: "После уточнения обстановки и задач, утвержденных Ставкой, фронты начали ускоренную подготовку новых наступательных операций и их материально-технического обеспечения. В связи с полной весенней распутицей на Украине это было связано с величайшими трудностями... Немецкое командование считало, что советские войска не смогут в таких условиях наступать, и оно будет иметь достаточно времени, чтобы перегруппировать силы и укрепить оборону. На этом необоснованном расчете мы и решили поймать врага, нанеся ему ряд сокрушительных ударов.