В германской ставке знали также о тайном прибытии в Рим из Сицилии на итальянском корвете американской военной миссии: генерала Тэйлора и полковника Гардинера и об их встрече с Бадольо. В "Вольфшанце" знали, что американские представители тайно прожили сутки в городе, ездили по его улицам в сопровождении итальянского офицера, помогавшего им пробираться через посты. Чтобы их не приняли за шпионов, они не снимали формы - их выдавали за пленных американских летчиков. В ставке Гитлера знали также, что Бадольо заявил Тэйлору: "Мы - друзья союзников, и только ждем благоприятного момента, чтобы протянуть им руку"{1166}.
      Эта осведомленность о всех действиях своего бывшего союзника и о сроках капитуляции позволила гитлеровскому командованию заблаговременно подвести войска к важным районам и вечером 8 сентября начать быстро и повсеместно разоружение итальянских частей таким образом, чтобы англо-американские войска не смогли им помочь. Выход Италии из войны был объявлен "предательством". Разделенная на две части страна стала теперь ареной ожесточенной борьбы.
      Когда 13 октября правительство Бадольо объявило войну Германии и когда в тот же день союзные державы признали Италию воюющей стороной, коалиционные проблемы германского генерального штаба еще больше упростились: итало-германский союз, несмотря на образование новой итальянской фашистской республики, фактически, на деле прекратил существование и вместе с ним своеобразным путем исчезли так и не решенные генеральным штабом проблемы коалиционной стратегии двух самых давних партнеров фашистского блока.
      Теперь германское военное руководство стояло перед необходимостью организации борьбы с англо-американскими экспедиционными силами и со своим недавним союзником.
      Правда, и сейчас на очень мрачном фоне появлялись свои маленькие радости. Так, генеральный штаб сухопутных сил с особым удовлетворением отмечал, что "благодаря принятым мерам" на севере удалось разоружить итальянские войска за 24 часа, встретив лишь незначительное сопротивление. 82 генерала, 13 тыс. офицеров, 402 тыс. унтер-офицеров и солдат сложили оружие{1167}. К концу месяца 183 тыс. бывших союзников отправились в рейх, но теперь уже в качестве военнопленных.
      В то же самое время США и Англия решили использовать перспективу "вывода Италии из войны без особого кровопролития"{1168}. Они вновь отложили срок вторжения в Западную Европу. Квебекская конференция двух западных союзников (середина августа 1943 г.) перенесла открытие второго фронта лишь на 1 мая 1944 г. Ближайшие усилия сосредоточивались в Италии. Другими словами, как стало ясно, "союзнический долг, призывавший к созданию подлинного второго фронта во имя скорейшего разгрома фашистской Германии и сокращения сроков войны, был и на этот раз забыт ради собственных интересов правящих кругов"{1169}. Нацисты еще раз получили неоценимый для них выигрыш: целых 9 месяцев для укрепления обороны на Западе. И это в условиях, когда они сами признавали неспособность отразить вторжение союзников.
      19 октября начальник отдела иностранных армий Запада генерального штаба сухопутных сил письменно сообщил Варлимонту свое мнение о соотношении сил на Западе: англо-американские войска располагают 43 крупными, сильными дивизиями, предназначенными для высадки во Францию, в том числе 14 танковыми. Им противостоят 26 немецких соединений. Противник будет иметь превосходство в воздухе и снабжении. И если первоначально немцы еще смогут держаться, опираясь на прибрежные укрепления, то, "когда американцы подведут новые дивизии, картина изменится для нас к худшему"{1170}.
      Тот факт, что вопреки взятым обязательствам США и Англия не произвели высадку во Франции и в 1943 г., вновь позволил германскому генеральному штабу улучшить к концу года положение на советско-германском фронте.
      4 октября 1943 г. штаб оперативного руководства выразил мнение, что, поскольку "в этом году уже нельзя ожидать большого наступления на Западе", можно "сделать еще многое для стабилизации положения на Востоке"{1171}. Он предложил взамен целого ряда разгромленных Красной Армией на Восточном фронте дивизий послать из Франции свежие соединения. Сразу же на Восток двинулись четыре дивизии. А 18 октября Иодль потребовал "высвободить дополнительные силы для Восточного фронта, ибо даже при отводе группы армий "Север" Восточный фронт имеющимися там в настоящее время силами невозможно стабилизировать"{1172}. И вот через два дня последовал приказ Гитлера немедленно перебросить с Запада на Восток ряд отборных дивизий, в том числе 25-ю танковую, "Лейбштандарт Адольф Гитлер"{1173} и 1-ю танковую дивизию с Балкан{1174}.
      Таким образом, поняв, что им не грозит второй фронт, гитлеровцы осенью 1943 г. бросают лучшие силы из Франции против Красной Армии. Политика США и Англии в 1943 г. объективно вела к затягиванию войны
      После Сталинграда и Курска, когда сокрушительные поражения в России коренным образом повернули ход войны, когда в Северной Африке, Италии события пошли совсем не так, как предсказывалось, когда немецкие города оказались под ударами авиации союзников, все здравомыслящие немцы стали понимать: впереди поражение.
      "Самое позднее в конце 1943 г., - писал впоследствии Гальдер, - стало вполне ясно, что война в военном отношении проиграна"{1175}. Для многих это стало ясным раньше.
      "Труднейшая задача руководства в настоящее время заключается в том, говорил Иодль в ноябре 1943 г., выступая перед гаулейтерами в Нюрнберге, чтобы сделать такое распределение сил на всех театрах войны, при котором мы были бы достаточно сильными там, где противник начнет дальнейшее наступление". Но именно такая проблема, как убедительно показал 1943 г., оказалась неразрешимой.
      Чем же могли компенсировать нацистские стратеги экономические, моральные и военные провалы? "Как когда-нибудь окончится эта война, - говорил далее Иодль, - этого наперед не может сказать ни один человек". Но Германия победит, "потому что мы должны победить, ибо в противном случае это означало бы, что мировая история потеряла разум"{1176}. Виновата история!
      Геббельс в конце 1943 г. начал ломать голову над проблемой выхода Германии из войны. 10 сентября 1943 г. его срочно вызвали в ставку Гитлера по весьма печальному поводу: пришло сообщение о капитуляции Италии. В этот день, видимо, под впечатлением невеселых бесед в ставке, Геббельс записал в своем дневнике о возможных мирных переговорах. "Теперь, конечно, постепенно выплывает вопрос, куда мы должны сначала повернуться, в сторону Москвы или в сторону англо-американцев. Наконец мы должны понять, что очень тяжело справиться с обоими противниками"{1177}.
      В Растенбурге он понял: над Гитлером висит кошмар поражения на Востоке. Кроме того, фюрер обеспокоен угрозой высадки союзников на Западе.
      "Прежде всего дело состоит в том, что нет никакого представления, какие Сталин еще имеет резервы. Я очень сомневаюсь, можем ли мы при этих обстоятельствах высвободить дивизии с Востока для других европейских театров военных действий"{1178}.
      Гитлер в беседе тем же вечером, согласно записи Геббельса, заявил: "Англичане, без сомнения, ни при каких условиях не хотят большевистской Европы... Если они поймут... что имеют перед собой выбор только между большевизмом или сговорчивостью национал-социализма, они без сомнения выберут второе. ...Черчилль сам старый антикоммунист, и его сотрудничество с Москвой покоится сегодня только на соображениях целесообразности".
      Считая возможными какие-то переговоры, несмотря на все безмерные злодеяния, совершенные ими, Гитлер и Геббельс всерьез рассуждали с кого же начать, ибо "рано или поздно перед нами возникнет вопрос примкнуть к одной или другой стороне. Германия еще никогда не добивалась успеха в войне на два фронта; и теперь ей также не хватит надолго сил".
      23 сентября Геббельс снова появился в ставке Гитлера. После беседы на утренней прогулке он заключил, что фюрер пессимистически оценивает возможность мирных переговоров как с одной, так и с другой стороной. "Фюрер не думает, что в настоящее время можно чего-либо достигнуть на пути переговоров"{1179}.
      Вечером Геббельс был единственным гостем фюрера на чаепитии. Оба размечтались. Они стали чувствительно говорить о мире и его благах. "Как было бы прекрасно, - поверил их общие думы страницам дневника Геббельс, - снова суметь вернуться в круг актеров, опять как-нибудь вечером пойти в театр и в общество германских художников"{1180}. Да, совершив безмерные преступления, они вздыхали о тихих радостях. Но до конца оставалось не так уж много.
      Грандиозные сражения 1943 г. стали важнейшим этапом на пути к победе антигитлеровской коалиции над фашистским блоком. Советский Союз в 1942-1943 гг. добился перелома в ходе борьбы. Стратегическая инициатива, захваченная Красной Армией в битве под Сталинградом, оставалась в ее руках вплоть до полного разгрома фашистской Германии. В связи с провалом наступления под Курском, в ходе которого 30 гитлеровских дивизий потеряли от 50 до 75% личного состава, немецко-фашистская армия вынуждена была перейти к обороне на всем советско-германском фронте.
      Летне-осеннее наступление Красной Армии, продолжавшееся пять месяцев, привело к изгнанию захватчиков с Левобережной Украины, освобождению Донбасса, части Российской Федерации, Белоруссии. Безвозвратные потери сухопутных сил вермахта превысили 1400 тыс. человек.
      Наступал завершающий период войны.
      ... Третий рейх подводил итоги 1943 г. Что могли сказать нацистские заправилы немецкому народу о ходе войны и перспективах? Только ложь. И обманывая ежедневно, беспрестанно, они требовали от немцев новой крови, новых крайних усилий. В рождественскую ночь Геббельс разглагольствовал по радио, заклиная "верить в предстоящую победу нашего оружия". Предновогодние военные обзоры пропаганда использовала для фальшивых оценок только что проигранных битв, надеясь вселить дух оптимизма в сознание обреченных на фронте и бедствующих в тылу. "Случай со Сталинградом, - заявила 30 декабря "Фёлькишер беобахтер", - не был признаком даже начинающегося германского ослабления, но важным толчком к тому, чтобы немецкий народ определил свое решение бескомпромиссно вести "тотальную войну"". В последний день уходящего года нацисты бросили призыв ко всей. Германии: "непоколебимо - с боевой решимостью - к несомненной победе". А когда утром 1 января 1944 г. миллионы немцев открыли газеты, то увидели на первых полосах огромными буквами: "Лозунг фюрера на 1944 год: борьбой и жертвами быть достойными победы!" Ставка Гитлера сообщила народу: "национал-социалистское руководство полно решимости вести эту борьбу с крайним фанатизмом и до последней возможности".
      И третий рейх еще полтора года продолжал борьбу с безумным ожесточением, стараясь ценой новых миллионов жертв продлить ненавистное народам господство нацистского режима.
      Но набат возмездия звучал все более грозно.
      В новогоднюю ночь 1944 года Красная Армия уже наступала на землях Правобережной Украины, нацеливая удары все дальше к Западу.
      Глава седьмая. Под сокрушительными ударами
      Неумолимо - к катастрофе
      I
      Война вступила в пятый год. Гигантские сражения сотрясали мир. Все напряглось до предела, и все плоды рук человеческих без остатка бросались в пламя войны. Казалось, горело все: суша, вода, воздух и человеческие сердца. Бушующий вихрь продолжал испепелять в своем смертельном круговороте миллионы жизней, тысячи городов, непреходящие ценности культуры. Но если свободолюбивые народы приносили жертвы во имя победы над чудовищным злом и спасения будущего, то фашизм будущего не имел. Колоссальные потери Германии были жертвами напрасными, не нужными никому, кроме преступного режима, как будто задумавшего превратить последний акт разыгранной им трагедии в кровавое пиршество, на котором гибель третьей империи сопровождалась бы всеобщей гибелью.
      История сжалась. Дни наполнялись событиями месяцев, а месяцы - лет. На Германию обрушивались могучие удары. Они развеяли в прах все расчеты завоеваний, во имя которых безжалостно лил чужую и свою кровь третий рейх. Но фашизм оставался смертельно опасным. Его военная мощь давала возможности упорной борьбы. Он назвал удерживаемую им часть Европы своей крепостью: у ее стен должны пасть штурмующие ее армии и народы. Всей своей дьявольской хваткой, всем натренированным аппаратом насилия и пропаганды нацистский режим заставлял немецкий народ по-прежнему отдавать разум, труд, опыт и жизнь за обреченное дело, безысходность которого становилась все более очевидной даже главным его вдохновителям. Гестаповско-пропагандистская машина все еще добивалась своего. Третий рейх продолжал вести борьбу с неослабевающей яростью. Его армии цепко держали позиции, его флоты атаковали превосходящие силы союзников, а заводы готовили все более совершенное оружие, которое, по расчетам нацистских главарей, завтра поможет повернуть ход борьбы.
      Кризис нацистской системы заключался прежде всего в том, что после ряда поражений на советско-германском фронте, особенно после сталинградской катастрофы, противоречия между целями и возможностями германского империализма обострились до последнего и крайнего предела. Они не просто влияли на политику и деятельность военного руководства третьего рейха, они пронизывали все ткани фашистского государства. Но для разрешения этих противоречий третий рейх объективно не имел ни возможностей, ни средств.
      Однако нацизм не был бы самим собой, если бы до самого конца не прилагал геркулесовы усилия, чтобы преодолеть всеохватывающий кризис.
      Объявлением "тотальной войны" фашистские лидеры пытались ликвидировать увеличивающееся несоответствие между ресурсами страны и требованиями фронта.
      Другое непримиримое и постоянно растущее противоречие - между жизненными интересами немецкого народа и целями, которые ставил перед собой господствующий блок монополий и фашистско-милитаристского аппарата, - нацисты стремились ликвидировать усилением и без того жесточайшего террора, дальнейшей активизацией органов принуждения.
      Германский фашизм глубоко запутался в лабиринте антагонизмов. Он делал все, чтобы выбраться из него, любой ценой избежать надвигающегося поражения. Но укрепление его господства внутри страны путем государственно-монополистических мероприятий нацистского руководства становилось все более относительным. А поражение на фронтах, политическая изоляция Германии, расширение антифашистского движения Сопротивления и весь комплекс внутренних противоречий - были величинами абсолютными, неумолимой реальностью, которая приближала день полного краха.
      Боевая сила вермахта, несмотря на рост военного производства, падала из-за колоссальных потерь на советско-германском фронте. Под мощными ударами Красной Армии буквально сгорали дивизии вермахта и все те массы военной техники, которые нацизм гнал на Восток из Европы, превращенной в гигантский военный концерн. Авиационные удары союзников наносили все более ощутимый морально-психологический ущерб населению Германии, причиняли растущий урон ряду ее промышленных центров. Тотальная мобилизация всех ресурсов страны, укрепившая на время власть военных монополий и приведшая к полному их слиянию с фашистским государственным аппаратом, возвела эксплуатацию трудящихся в высшую степень, вызывая дальнейший рост недовольства, постепенно суживая социальную базу фашизма. Усиление гнета в оккупированных странах расширяло фронт национально-освободительной борьбы народов Европы, активизировало движение Сопротивления, сплочение всех антифашистских сил. Поражения нанесли колоссальный военный, экономический, моральный ущерб фашистскому блоку. Но они еще не сломили военной мощи Германии. Ее ресурсы далеко не исчерпались, а фанатизм главарей не иссяк. Призраки поражения уже маячили на кровавых горизонтах нацистской империи. В страхе перед этим кошмарным видением фашистская правящая клика была исполнена решимости продолжать борьбу любой ценой, любым, самым крайним напряжением сил до полного конца. Вермахт по-прежнему держал на Востоке от Баренцева моря до Крыма свой главный фронт, над которым, как и раньше, ночами висели бледно-мерцающие ракеты. А позади этого гигантского фронта не только ежедневно, ежечасно продолжались чудовищные преступления, но и делалось все, чтобы не допустить катастрофы режима, творящего их.
      II
      Антифашистская коалиция полностью развернула свой потенциал. Теперь срок окончательной победы зависел от координированных усилий союзных держав, их политики, военной стратегии и военной активности, от целеустремленности в распределении усилий и ресурсов, последовательности и энергии нанесения сокрушительных ударов на завершающем этапе борьбы.
      Советский Союз делал в этом отношении все возможное и зависящее от него. Советское Верховное Главнокомандование, владея стратегической инициативой, намечало развернуть в 1944 г. наступление на огромном фронте - от Балтийского до Черного моря. В начале года главные усилия концентрировались на юго-западном направлении. Красная Армия готовилась провести ряд стратегических операций на важнейших участках фронта. План советского командования отличался целеустремленностью и ясностью: разбить фашизм, достигнуть скорейшей победы, освободить территорию Советского Союза, совместно с партнерами по коалиции изгнать нацистов из оккупированных ими стран. Патриотизм советских людей, мощная военная экономика, развернутая самоотверженными усилиями советского народа под руководством коммунистической партии, героическая борьба Красной Армии - все направлялось к общей цели. Здесь не оставалось места ни колебаниям, ни компромиссам.
      Несколько по-иному развивались действия других государств антигитлеровской коалиции.
      В США и Англии различные группировки господствующих классов поддерживали планы открытия второго фронта еще в 1943 г. "Тревога, овладевшая правящими кругами США и Англии, обусловливалась... их стремлением не опоздать к моменту окончательного крушения гитлеровской Германии"{1181}. Им противостояли сильные и влиятельные круги крупной буржуазии, которые бойкотировали второй фронт или стремились всячески затянуть его открытие. Эта разница во взглядах проистекала, во-первых, из различия военных целей отдельных групп американского и британского монополистического капитала; во-вторых, - из соперничества между решающими монополистическими группировками внутри США и Великобритании; в-третьих, из несоответствия взглядов на методы ведения политики в отношении Советского Союза в Европе и во всем мире во время и особенно после войны.
      Основу сотрудничества между господствующими кругами США и Великобритании составляла общая угроза со стороны германского фашизма. Главная цель их военных усилий заключалась в том, чтобы разбить нацизм, используя усилия СССР. Вместе с тем английские и американские империалистические круги были едины в намерениях предотвратить рост влияния Советского Союза на мировую политику, ослабить СССР, свести к нулю возможности победы социализма в других странах. Общая позиция антикоммунизма в англо-американских отношениях, несмотря на частные разногласия, обеспечивала союз в главном.
      Возникавшие противоречия внутри англо-американского блока касались непосредственных военных задач обеих стран, определяемых различием их положения в капиталистическом мире. На военную стратегию Великобритании влияло ее экономическое ослабление в ходе войны. Военные расходы расшатывали британскую экономику. Ограниченные собственные источники сырья, трудности снабжения им в условиях, когда морские коммуникации то и дело разрывались, как тонкая нитка, под ударами вражеского флота, рост национального долга, тяжелые потери торгового флота - все это подрывало экономическую мощь Великобритании и ставило ее во все большую зависимость от американского союзника. Поскольку Великобритания оказалась не в состоянии продолжать войну только своими собственными финансово-экономическими средствами, США и страны Британской империи брали на себя возрастающую долю производства и поставок техники для британских вооруженных сил. Если в 1939 - 1940 гг. Великобритания покрывала из собственных ресурсов 90,7% потребностей в военных материалах, то в 1944 г. лишь 61,2%, американская же доля возросла на 27,2%{1182}.
      Все это вместе взятое вызывало в британской политике следующие тенденции: во-первых, сохранить империю, чтобы гарантировать место Англии в послевоенном мире как первостепенной державы и ее конкурентоспособность в отношении политических позиций США. Другая тенденция состояла в том, чтобы по возможности дать приоритет европейской политике над "имперской", попытаться восстановить в Европе равновесие сил, реставрировать старые социальные взаимоотношения. Но в Лондоне хорошо понимали колоссальные трудности "европейского" курса и плохо верили в его осуществимость: после окончания войны и сокрушения Германии ни Великобритания, ни ослабленная Франция, не смогут составить надежного противовеса Советскому Союзу. Англия окажется не в состоянии одна выполнить роль "барьера против коммунизма".
      Поэтому возникала третья, главная, тенденция политики: сохранить положение "великой державы", делая основную ставку не на Западную Европу{1183}. Средиземное море представляло собой традиционную жизненную артерию британского империализма. Оно связывало Англию с Индией и Ближним Востоком. Великобритания не могла полностью господствовать на Средиземном море. Но она еще была в состоянии создать такую ситуацию, при которой, как и прежде, ни одна великая держава не утвердилась бы на его берегах, особенно в восточной части. Следовательно, господство в районе Средиземного моря могло стать основой политического преобладания британского империализма. Ближний и Средний Восток составили бы фундамент сохранения позиций Великобритании как великой державы{1184}.
      Континентально-европейский аспект этой проблемы сводился для Англии к укреплению позиций в Юго-Восточной Европе, прежде всего на Балканах. Рассматривая их как центральный пункт своих коммуникаций с Азией и Африкой, британский империализм традиционно поощрял любые противоречия между великими державами и государствами этого региона.
      Политические прогнозы в отношении Балкан казались Лондону не менее сложными, чем относительно Западной Европы. И здесь, на Юго-Востоке, английские политики предвидели "коммунистическую угрозу" после ликвидации германского противовеса Советскому Союзу. Кто же как не Великобритания "заполнит вакуум"? Так складывались планы организации и обеспечения экономического и политического преобладания британского империализма на Балканах путем высадки экспедиционных сил и, в случае необходимости, организации "Дунайской федерации" под эгидой Лондона{1185}. Военно-стратегическим выражением этих планов были упорно отстаиваемые британскими лидерами при выработке межсоюзнической стратегии, варианты "открытия второго фронта на Балканах".
      Другая политическая линия, существовавшая в Англии, состояла в том, чтобы создать политический и военно-экономический союз Франции, Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии и Португалии, который при английском господстве противостоял бы растущему влиянию США в Европе и обеспечил бы экономический подъем Англии{1186}. Такой союз предполагался и как противовес растущей мощи СССР, и как центр борьбы с демократическим и социалистическим движением в Европе.
      Наконец, еще одна тенденция британской политики, носителями которой оказались круги британского монополистического капитала, тесно связанные с американским капиталом, заключалась в обеспечении послевоенного тесного сотрудничества с США.
      Столкновение точек зрения о необходимости высадки экспедиционных сил на Балканах или в Западной Европе определялось борьбой между этими политическими тенденциями.
      По-иному складывались к завершающему этапу войны политические и военно-стратегические расчеты в США.
      Не в пример большинству европейских государств, экономический потенциал США в результате войны не ослабел. Расширение объема выпуска продукции и достигнутая во время войны полная занятость повысили удельный вес американской продукции в общем балансе мирового хозяйства. Участие в экспорте возросло с 13,45% в 1938 г. до 40,08% в 1945 г.{1187} Для монополий война стала необычайно прибыльным бизнесом. Поэтому военно-политические и стратегические цели американского империализма отличались от целей британского. Если для последнего речь шла о сохранении или восстановлении прежних мировых позиций империи, то планы американской монополистической буржуазии носили глобальный характер. Главная цель США состояла не в том, чтобы сохранить свой довоенный статус, но расширить его до размеров мирового господства американского империализма.
      Мнения господствующих кругов США по вопросу о направлениях главных линий экспансии разделялись в зависимости от позиций различных группировок финансового капитала.
      Что касается официальной военно-политической стратегии правительства США, то оно старалось выработать такую линию, которая, в той или иной мере соответствуя внешнеполитическим тенденциям основных влиятельных групп монополистической буржуазии, вместе с тем позволила бы: во-первых, одержать победу над главными империалистическими конкурентами - Германией и Японией, ослабить их как фактор экономического и политического соперничества, заменить фашистский режим в Германии на менее экстремистский; во-вторых, не допустить в итоге войны усиления позиций социализма в сравнении с капитализмом и ослабить Советский Союз руками Германии; в-третьих, обеспечить после войны решающее преобладание США как в глобальных, так и в регионально-европейских масштабах.
      На отдельных этапах войны каждой из соперничающих могущественных групп американского капитала удавалось оказывать преобладающее влияние на военную политику США. Однако в течение 1943 г. все отчетливее становилась европейская ориентация внешнеполитического и стратегического курса правительства. Эта стратегия исходила из расчета, что военно-политическое преобладание в Европе может стать главной опорой установления господства во всем мире и что прочные европейские позиции американского империализма будут гарантией против распространения социализма в обстановке, когда ослабленные Германия, Франция и Англия не смогут составить ему надежного "барьера". По мнению американских стратегов, передовые военные плацдармы США должны будут проходить теперь именно в Европе. США необходимо иметь сильных европейских союзников - главным из них в перспективе может стать лишь Англия. В военно-политическом курсе США и в их военной стратегии в конечном итоге возобладали тенденции к открытию второго фронта в Западной Европе{1188}.
      Антисоветские тенденции политики и военной стратегии западных держав постоянно затрудняли и замедляли выработку единой координированной стратегии антигитлеровской коалиции, вели к затягиванию открытия второго фронта, рассредоточивали усилия, затрудняли ведение войны антигитлеровской коалицией в целом. Вселяя заправилам фашистской Германии надежды на успешную политическую игру между Советским Союзом и его западными партнерами, эти тенденции объективно составляли политический и военно-стратегический резерв Германии. По мере обострения антисоветского курса Англии и США нацисты укреплялись в мнении, что при каком-то благоприятном стечении политических обстоятельств в будущем еще удастся поправить дела. Так создавались дополнительные стимулы для упорного сопротивления, которое в свою очередь оборачивалось на полях сражений лишней кровью, новыми тысячами жертв.
      Для господствующего блока германских монополистов, юнкеров, милитаризма угроза поражения представляла собой прежде всего классовую угрозу. С точки зрения борьбы против США и Англии проигрыш Германией войны означал бы крах планов захвата гегемонии в мировой конкурентной империалистической борьбе. Но поражение на Западе не грозило ликвидацией классовых позиций германской буржуазии, монополий, юнкерства. Капитуляция же в борьбе против Советского Союза означала бы прежде всего классовую катастрофу, ибо грозила полным уничтожением всех экономических и политических позиций монополий, юнкерства, милитаризма и фашизма; она влекла бы за собой полное свержение господствующего военно-промышленного блока, суровое наказание фашистских преступников, развязывание народной инициативы и в конечном счете победу в Германии сил демократии и прогресса.
      Все это гитлеровские заправилы достаточно понимали. Перед лицом такой угрозы реакционные силы Германии, главным образом монополии и фашистский государственный и военный аппарат, делали все, чтобы самыми крайними мерами мобилизовать ресурсы страны для продолжения борьбы прежде всего против Советского Союза. По мере нарастания угрозы поражения они смирялись с неизбежностью утраты надежд на господствующее, а потом хотя бы на равноправное положение германского монополистического капитала в империалистическом мире; вынуждены были признать провал своих попыток на завоевание первенства в мировой империалистической конкурентной борьбе. Но они хотели выжить как господствующий класс, поэтому предпринимали шаги для того, чтобы всемерно использовать антисоветские тенденции в политике США и Англии, чтобы играть на противоречиях между отдельными группами американского и английского монополистического капитала, попытаться найти классовый компромисс с Западом.
      Но правящие силы рейха знали, что невозможен никакой компромисс с главным противником во второй мировой войне. Если насчет Запада и могли существовать какие-то иллюзии, то здесь - никаких. И поэтому по единой воле монополий, юнкеров, фашистского государства и милитаристов борьба и на завершающем этапе войны неизменно ориентировалась прежде всего на Восток, против Советского Союза. Такой направленности главных военных усилий третьего рейха в 1944-1945 гг. не смогли помешать ни открытие Англией и США второго фронта в Европе, которого так опасались военные лидеры фашистского рейха, ни продвижение союзных армий в центральные районы Германии. Полное прекращение сопротивления на Западном фронте для переброски всех сил на Восточный фронт в конце войны также объяснялось в первую очередь классово-политическими мотивами.
      В этих обстоятельствах и коренится главная причина того, что гитлеровская Германия в завершающем периоде войны мобилизовала все свои возможности, все силы до последних и крайних пределов для ведения ожесточенной борьбы прежде, всего и особенно против Советского Союза.
      Следовательно, ответ на вопрос, почему третий рейх яростно сражался "до конца" на Восточном фронте, лежит не в плоскости "боязни большевиков" или личных качеств "демонической натуры Гитлера", как гласят распространенные легенды буржуазной историографии второй мировой войны, а прежде всего в сфере классовых интересов германской реакции.