Румыния потеряла под Сталинградом 18 дивизий, или две трети своих боевых соединений{1011}. Антонеску сообщал Гитлеру после Сталинграда о состоянии румынской армии: "Из четырех генералов трое погибли в штыковых боях, как и все командиры рот". Румыны потеряли 200 тыс. убитыми (из них 11 тыс. офицеров и 9 тыс. унтер-офицеров){1012}. Начальник генерального штаба был смещен.
      Взаимоотношениям с Румынией Гитлер, ОКВ и ОКХ придавали теперь первостепенное значение. Они хотели обязательно удержать разгромленного под Сталинградом союзника, дающего больше других дивизий, нефть и занимавшего такие важные оперативные позиции. Гитлер щедро одаривал своего румынского вассала за счет оккупированных советских территорий. Он не вмешивался в "управление" районом между Днестром и Бугом, названным "Транснистрией", поощряя румынский оккупационный режим на захваченной земле.
      Когда 10 января Антонеску прибыл к Гитлеру с "государственным визитом", он встретил особое внимание и почтение ставки. Четыре дня переговоров ободрили нацистских лидеров: Антонеску как будто прочно сидит в обойме блока. Он дал согласие на восстановление разбитых дивизий. Немецкие инструкторы усилят обучение офицеров и унтер-офицеров румынской армии. Немецкие поставки для ее снабжения увеличатся{1013}. Все финансовые и хозяйственные вопросы, казалось, удалось согласовать. По требованию Антонеску главу германской миссии в Румынии недостаточно вежливого Гауффе срочно заменили на прежнего генерала-дипломата Ганзена, который сразу занялся вопросом перевооружения румынских дивизий. Однако никакие торжественные приемы и демонстрации дружбы не могли скрыть той беспощадной для нацистов истины, что разгром под Сталинградом резко обострил германо-румынские взаимоотношения.
      Правящая клика Румынии, у которой теперь под ногами горела земля, думала прежде всего о том, чтобы как-то удержаться у власти, поправить свои позиции внутри страны. За кулисами дружбы с рейхом она стала усиливать попытки внешнеполитической переориентации. После предварительного зондажа в Италии и Ватикане румынские представители стали запрашивать через Берн, Лиссабон и Мадрид о возможных условиях мира, которые предъявили бы США и Англия.
      Попытки сближения с империалистическими кругами западных держав имели под собой почву. США с самого начала не осудили военные действия румынских фашистов против СССР и даже поддержали их{1014}. Англо-американские реакционные силы поощряли антисоветские устремления господствующих классов Румынии. Авиация союзников долгое время не бомбила Плоешти. Усилия румынской дипломатии стали как бы раздваиваться. Появилась тайная дипломатия Бухареста. Михай Антонеску зондировал возможность заключения мира с Лондоном и Вашингтоном.
      В марте 1943 г. румынский поверенный при испанском правительстве Димитреску сообщил дипломатам Франко: "Гитлер, возможно, будет готов к миру и допустит соглашение с англичанами и американцами. Он оставит все занятые им страны, кроме Украины". Гитлер еще надеется, провокационно заявлял он, подстраиваясь в тон низкопробной фашистской пропаганде, что "на этом пути сумеет спасти Европу от большевистской опасности". Димитреску считал, что Германия могла бы "в крайнем случае заявить о своем согласии с вторжением крупных англоамериканских вооруженных сил на Балканы, а также с занятием американскими войсками Рейнской области"{1015}.
      Германская разведка быстро узнала о мадридском демарше союзника. Гитлер в драматических выражениях сообщил обо всем Антонеску во время встречи в замке Клессгейм под Зальцбургом 12 апреля 1943 г. и возмущенно потребовал смены министра иностранных дел М. Антонеску. Однако румынский диктатор ничуть не смутился и даже не подумал удовлетворить требования фюрера. Времена уже изменились. 1 июля М. Антонеску вел беседу с Муссолини о возможности мирных переговоров. Нить оборвалась только с падением фашистского режима в Италии.
      Союзник рейха еще долго оставался в блоке. Он держал против Советского Союза шесть дивизий в 17-й армии на кубанском плацдарме и две, а позже семь дивизий - в Крыму.
      21 января Цейтцлер объявил, что реорганизация румынской армии - "это дело их собственных командных инстанций". Но, поскольку обстановка на Восточном фронте трудная, в ходе реорганизации румынские войска должны не отдыхать, а участвовать в боях: 4-й армии следует оборонять плацдарм под Ростовом и позиции у Азовского моря. Все небоеспособные части должны собраться под руководством штаба 3-й армии в Крыму для охраны побережья{1016}. Ни один румынский солдат не имеет права перейти через Днепр. Там поставят заслоны и всех будут отправлять в Крым.
      Немедленно из Бухареста последовал решительный протест. Антонеску и большой румынский генеральный штаб заявили: не может быть и речи об отправке войск под Ростов и в Крым. "Сегодня из остатков обеих армий нельзя выжать боевую силу одного полка"{1017}. Необходимо видеть всю правду, упрекал обитателей "Вольфшанце" румынский генштаб, а не стоять на почве фальшивых иллюзий. Антонеску требовал объединить остатки армий союзников и направить их для охраны побережья западнее Буга. Он требовал помощи германского генерального штаба в перевозке туда войск. Он разъяснял: "Ни на какие новые румынские силы, кроме дивизий, находящихся на Кавказе и в Крыму, рассчитывать нечего"{1018}.
      Теперь клика Антонеску все больше думала об охране подступов к Румынии, о сосредоточении войск поближе к стране, чтобы не ослаблять "устои" своего колеблющегося антинародного режима.
      И немецкий генеральный штаб согласился. Кейтель скрепя сердце сообщил в Бухарест, что остатки румынских 3-й и 4-й армий "в соответствии с приказом румынского большого генерального штаба о переброске могут быть переведены в Транснистрию"{1019}.
      Единственное, что еще принимало без особых возражений румынское командование, - германскую охрану Плоешти. После того как надежда на захват кавказских месторождений нефти испарилась, нацистские руководители начали беспокоиться о судьбе нефтяных источников Румынии. 1 января 1943 г. Геринг заявил: он намеревается снова сосредоточить в немецких руках противовоздушную оборону нефтяных районов{1020}. Начальник миссии германских военно-воздушных сил в Бухаресте сразу приступил к переговорам с румынским командованием, которые завершились соглашением о вводе дополнительно 5 тыс. человек для охраны нефтяных источников.
      Зимняя катастрофа на Волге и на Дону оказала на румынскую армию потрясающее влияние и подорвала ее моральный дух. В войсках ширились антивоенные настроения. Германский генеральный штаб решил "принять меры": в начале февраля 1943 г. из ставки Гитлера полетела телеграмма в Бухарест: "В румынских соединениях 17-й армии наблюдаются явления разложения". Генерал Ганзен немедленно отправился к Антонеску. "Маршал воспринял содержание телеграммы спокойно и рассудительно, - доносил впоследствии Ганзен, - и указал, что, видимо, с немецкой стороны были совершены тактические и психологические ошибки"{1021}. Виноваты немцы!
      И снова в ставке Гитлера проглотили пилюлю. Прежде союзники никогда не смели бы так ответить фюреру. Теперь следовало промолчать и принять к сведению: из Бухареста выедет комиссия, чтобы разобраться в этом деле. Вскоре она разобралась: "О признаках разложения не может быть и речи"{1022}. Гитлер рассыпался в благодарностях Антонеску, хотя в "Вольфшанце" кривились от злости, потому что превосходно знали: речь "может быть"! Румынские солдаты больше не желали участвовать в войне на стороне гитлеровского рейха.
      Не лучше обстояло и с венгерским союзником. Разгром под Воронежем 2-й венгерской армии означал удар, от которого венгерская армия уже не смогла оправиться.
      Венгерские части, состоявшие более чем на 60% из резервистов, не хотели воевать против Советского Союза. Разгром на Дону вызвал в стране гнев народа в отношении правителей{1023}. Коммунистическая партия Венгрии обратилась к населению страны с призывом сплотиться и подняться на борьбу за независимую, свободную и демократическую Венгрию.
      2-я венгерская армия общей численностью 200 тыс. человек{1024}, по выражению В. Хубача, "растертая" советскими войсками, отправилась в тыл, где из ее обломков к осени собрали несколько соединений для несения оккупационной службы и охраны железных дорог.
      В результате поражения под Сталинградом отношение венгерского генерального штаба к немецкому стало более чем холодным. Нацисты же боялись упустить Венгрию как сателлита, ценного главным образом с точки зрения его стратегических позиций, продовольственных и нефтяных ресурсов. Германские военные лидеры понимали: они не могут требовать от разбитой венгерской армии продолжения борьбы против Советского Союза. И немцы не хотели поэтому тратить значительные средства на ее восстановление, особенно после того, как разведка стала доставлять сведения о разных маневрах и мирных жестах венгерских руководителей в сторону англо-американского альянса.
      Наиболее дальновидным представителям правительственных и военных кругов Венгрии после Сталинграда стало ясно, что Германия проиграет войну. С начала 1943 г. они стали тайно искать выхода из войны, которая им уже обошлась в 146 тыс. убитыми и многими ранеными{1025}. Премьер-министр хортистского режима Каллаи старался "не опоздать с переориентацией на западные державы"{1026}. Он попытался в Берне, Стокгольме, Мадриде и Ватикане установить контакты с Лондоном и Вашингтоном. Выражались пожелания провозгласить Отто фон Габсбурга венгерским королем "в случае, если эта кандидатура получит поддержку и Америке"{1027}.
      С помощью Ватикана проанглийски настроенным венгерским дипломатам удалось наладить контакт с представителями Англии и США. "В 1943 г. Хорти и его клика еще надеялись, что в случае поражения Германии территория Венгрии будет оккупирована англо-американскими войсками. Поэтому они полагали, что сохранение капиталистического строя можно считать гарантированным"{1028}. Хортисты рассчитывали на "балканский вариант" высадки армий США и Англии в Европе. Глава правительства Каллаи тайно уведомил союзников, что границы Венгрии будут открыты, как только к ним подойдут британские войска.
      Правители восточноевропейских стран выражали полную готовность к сотрудничеству с западными державами на антисоветской основе. "Косвенными или прямыми предложениями своих услуг в качестве "антисоветских часовых" в Восточной Европе пестрела весной 1943 г. румынская, венгерская, болгарская и финская реакционная печать"{1029}.
      В Берлине знали о попытках Будапешта выйти из войны. Гитлер пригласил Хорти 16 апреля 1943 г. в тот же замок Клессгейм у Зальцбурга, где недавно принимал его румынского коллегу, и пытался отговорить от перемены политики. Предметом длительных рассуждений стала "Дунайская федерация". "Если уж 200 немецких дивизий, - говорил Гитлер, - не в состоянии остановить русских, то, само собой разумеется, пара английских или американских дивизий не могут и думать о том, чтобы успешно им противостоять... Никакой балканский союз Турции, Румынии и Венгрии не может равняться с русскими в большей мере, чем германский рейх с его 240 дивизиями. Сооружать восточный вал бесполезно, так как зимой он станет нереальным; остается только подвижная война, для того чтобы не дать русским паузы для отдыха"{1030}.
      Гитлер через Хорти упрекал всех союзников в "разложении". Для них, союзников, заявил он, "ни психологически, ни духовно борьба против большевизма не по плечу". Соединения союзников, горько констатировал он, под ударами советских войск бегут назад, в то время как германские колонны строителей, транспортные роты и подразделения пекарей неделями сдерживают русских{1031}.
      Третий рейх не мог обойтись без Венгрии: после Румынии она - важнейший поставщик нефти и сельскохозяйственных продуктов, особенно пшеницы. Через ее территорию проходили важнейшие коммуникации. Венгрия должна была оставаться в гитлеровской узде. Но позиция Хорти не внушала доверия. И, внешне признавая хортистскую Венгрию другом, гитлеровское военное руководство начало тайно готовить оккупацию всей территории союзника.
      Германский генеральный штаб потерял веру в своего венгерского коллегу сразу после Сталинграда. Уже в начале января 1943 г. Кейтель решил отобрать из разбитой венгерской армии "лучшие кадры", подготовить три дивизии, а всех остальных отправить на строительство оборонительных позиций под Смоленском{1032}. Когда три дивизии будут созданы, их нужно срочно послать в Югославию, где партизанская война принимает угрожающие для всего стратегического тыла Германии размеры. Именно в таком духе 11 февраля Кейтель просил начальника венгерского генштаба Сомбатхельи использовать свои части после того, как они вновь обретут какую-то силу.
      Но и здесь гитлеровские генштабисты получили отказ. Пережив Сталинград, генералы Хорти стали еще меньше, чем раньше, думать о задачах коалиционной стратегии. Дважды приглашал к себе Сомбатхельи немецкого представителя в Будапеште и растолковывал ему: венгерское правительство не может посылать войска против Югославии, ибо "в случае вражеского вторжения и переворота в Румынии необходимо держать силы в руках". Оба раза представитель вермахта недовольно морщился, обещая сообщить мнения господина шефа генерального штаба своему начальству.
      "Вольфшанце" не оставалось в долгу. Гитлеровское командование даже не ответило штабу венгерской 2-й армии на просьбы улучшить снабжение. "Отсутствие ответа - тоже ответ", - философски резюмировал Сомбатхельи. Разбитым венгерским частям пришлось в феврале идти пешком с Дона под Гомель. Им не дали ни одного эшелона. Когда в последних числах февраля Сомбатхельи попросил у Кейтеля немного оружия для прибывших в Конотоп измученных частей разбитой 2-й армии, то получил отказ. Генеральный штаб сухопутных сил любезно уведомил своих союзников о приказе Гитлера в дальнейшем не поставлять Венгрии "никакого оружия и никакого снаряжения"{1033}.
      Тем не менее хортистское правительство продолжало участвовать в войне, подчинив свою экономику интересам германского рейха и затрачивая огромные суммы на армию и военное производство. Оно обрушило террор на компартию, на трудящихся и на все прогрессивные слои, выступавшие против войны, за национальное и социальное освобождение.
      Финляндия рассматривалась германским генеральным штабом как ценный союзник, хотя с ней не существовало формального договора, и финская реакция всячески старалась поддерживать лозунг "самостоятельного" участия в войне против Советского Союза.
      Уже во время битвы под Сталинградом, понимая, что теперь карта Гитлера будет бита, финское правительство приступило к изучению вопроса, каким способом выйти из войны. На следующий день после разгрома 6-й армии, 3 февраля 1943 г., совет министров Финляндии собрался для решения этой проблемы, но возобладали реакционные силы, считавшие разрыв с Германией недопустимым. Кабинет был реорганизован. Риббентроп 26 марта потребовал письменной гарантии, что Финляндия ни при каких обстоятельствах не заключит сепаратного мира{1034}. 14 мая в ставку Гитлера прибыл финский начальник генерального штаба Тальвела. Он вел длительные переговоры с Кейтелем по общим вопросам ведения войны и сообщил, что отныне финская армия может проводить только чисто оборонительные мероприятия. На этой, основе финны начали противиться германским намерениям использовать финские аэродромы для авиационного наступления на Ленинград{1035}.
      Когда в сентябре 1943 г. под ударами Красной Армии войска немецкой группы армий "Север" на ряде участков были отброшены и возникла угроза выхода Финляндии из войны, премьер-министр Линкомиес под нажимом Берлина заявил 3 сентября: "после зрелой оценки положения" он пришел к выводу, что Финляндия "должна продолжать борьбу".
      В Северной Финляндии находилась 20-я германская армия генерала Дитля численностью 176 800 человек. На остальных участках держала фронт финская армия (10 дивизий, 350 тыс. человек). Все попытки нанести поражение войскам Красной Армии и занять Мурманскую железную дорогу провалились. "Между Финским заливом и Ледовитым океаном господствовала позиционная война в самой тусклой форме"{1036}. Финское руководство придерживалось теперь стратегии выжидания. Оно все больше и больше склонялось к выходу из войны, как только произойдет дальнейшее ухудшение дел германской армии на севере.
      Под ударами Красной Армии коалиция агрессоров обнаруживала все больше и больше острых противоречий и вместе с тем лишалась реальной основы коалиционная стратегия германского верховного командования и генерального штаба.
      Последняя попытка
      I
      Одной из характерных черт образа мышления германского военного руководства как до войны, так и в ее ходе была органическая слабость в умении оценивать войну в широких масштабах глобального или даже континентального порядка. Опытнейшие профессионалы ведения военных операций, они тускнели, когда ход событий ставил перед ними задачи, где требовался особый размах мышления, где военная стратегия тесно переплеталась со стратегией политической и экономической. У них на всем лежала какая-то печать главным образом тактического и оперативного масштабов. Та область военного руководства, которая лежит на грани стратегии, политики, экономики, постоянно выглядела авантюристической и малокомпетентной. В этом отражалось многое: и метод подбора руководящих военных кадров, и традиционное "центральноевропейское" мышление генералитета, и другие обстоятельства.
      Но главное заключалось, конечно, в глубокой недооценке возможностей социализма, способности Советского Союза вести войну во всех отношениях на уровне самых современных требований.
      Все это еще раз чрезвычайно ярко обнаружилось весной и летом 1943г.
      Советский Союз продолжал нести основную тяжесть борьбы с армиями гитлеровского рейха и его сателлитов, намного облегчая Англии и США развертывание боевых действий на других фронтах войны и дальнейшее накапливание сил. Только до середины ноября 1942 г. нацистское командование вынуждено было дополнительно привлечь на советско-германский фронт с начала войны 80 дивизий. Число немецких соединений увеличилось за этот срок более чем на 40%, а число дивизий сателлитов - в два раза{1037}. В конце весны - начале лета 1943 г. против Красной Армии Германия держала 67% всех соединений сухопутных сил и войска сателлитов{1038}. С битвы под Сталинградом и до конца марта 1943 г. немецкий Восточный фронт был вынужден отступить на 600-700 км и оставить территорию, захваченную летом 1942 г. Помимо катастрофы под Сталинградом, немцы понесли тяжелое поражение ни Северном Кавказе, в районах Среднего Дона и Воронежа{1039}. Кроме того, гитлеровцы потеряли ржевско-вяземский и демянский плацдармы. Советские войска сняли блокаду Ленинграда. Правда, в конце февраля - начале марта 1943 г. группе армий "Юг" удалось контрнаступлением снова захватить некоторую территорию северной части Донбасса и в районе Харькова. В. П. Морозов, детально исследовавший этот вопрос, приходит к выводу, что гитлеровскому командованию "не удалось полностью выполнить задачи в ходе февральско-мартовского наступления в Донбассе и под Харьковом"{1040}. Однако невыполнение гитлеровцами задач, предусматривавшихся на завершающем этапе зимней кампании 1942/43 г., в значительной степени повлияло на их планы на последующую, летнюю кампанию 1943 г.
      Общие итоги поражения вооруженных сил агрессоров зимой 1942/43 г. были следующими: Красная Армия разгромила до 40% всех дивизий, находившихся к 19 ноября на советско-германском фронте. До 1200 тыс. человек из состава немецкой, румынской, итальянской и венгерской армий были убиты или пленены. Чтобы стабилизировать положение, ОКВ перебросило на Восточный фронт из различных стран Европы 33 дивизии и 3 бригады.
      Перед германским военным командованием весной 1943 г. стояла масса проблем. И нацистское руководство сделало еще одну попытку разрешить их одним ударом.
      II
      Весной 1943 г. обе стороны готовились к новым сражениям. Обстановка на всех фронтах второй мировой войны и соотношение сил коренным образом изменились в пользу Советского Союза и стран антигитлеровской коалиции. Благодаря усилиям Коммунистической партии и всего советского народа Советский Союз имел налаженное, быстро растущее военное хозяйство. Победы Красной Армии способствовали подъему национально-освободительной борьбы народов Европы. В ряде оккупированных стран складывался единый национальный фронт борьбы народных масс. Советский Союз продолжал оставаться ведущей силой антигитлеровской коалиции, сплачивая вокруг себя антифашистские силы, вдохновляя их на борьбу, расширяя свои международные контакты и связи.
      Социалистический общественный строй явился источником неуклонного роста могущества Советского государства в ходе войны. Плановая система хозяйства позволила, рационально используя промышленные ресурсы, изготовлять боевую технику во все увеличивающихся размерах и вскоре превзойти военное производство Германии. При этом значительно возрастал выпуск новых образцов оружия. Военно-политическое положение Советского Союза к лету 1943 г. по сравнению с 1941-1942 гг. значительно укрепилось{1041}.
      Успехи Красной Армии еще острее поставили проблему второго фронта в Европе. Сущность проблемы второго фронта теперь состояла в том, чтобы войска Англии и США осуществили бы, наконец, давно обещанную высадку в Европе и активно содействовали полному разгрому вооруженных сил фашистского блока{1042}.
      Но правительства западных держав определяли свою политику и стратегию "не условиями коалиционной войны, а все теми же стремлениями путем затягивания второго фронта ослабить не только Германию, но и Советский Союз"{1043}. Несмотря на благоприятные условия для вторжения союзных армий в Европу, сложившиеся в начале 1943 г., оба правительства не собирались его предпринимать и выжидали дальнейшего развития событий на Востоке.
      В таких условиях третий рейх начал готовить последнюю свою попытку перехватить инициативу ведения войны.
      Правильно понять стратегию германского верховного командования периода лето - осень 1943 г. можно, лишь рассматривая ее в тесной связи с военно-экономическим положением фашистской Германии.
      Несмотря на ряд тяжелых военных неудач, руководители гитлеровского рейха стремились мобилизовать все силы на дальнейшее ведение войны "до полной победы". Они смогли в какой-то мере разрешить острую проблему рабочей силы, вызванную мобилизацией в армию до 1943 г. 11,2 млн. человек и ростом потерь.
      В конце мая 1943 г. в германской экономике работало 6,3 млн. военнопленных и иностранцев. Максимальным использованием ресурсов Германии, "тотальным" грабежом оккупированных стран мощные концерны, работавшие на войну, все же вплоть до середины 1944 г. постоянно поднимали уровень выпуска военной продукции. В 1943 г. она составляла около четырех пятых всей продукции Германии{1044}. В январе началась реализация расширенной программы выпуска танков, позволившая за год увеличить их число по сравнению с 1942 г. в 2,5 раза, а производство штурмовых орудий - в 4 раза.
      В 1943 г. авиационная промышленность выпустила 22 тыс. самолетов по сравнению с 13 тыс. в 1942 г. Среднемесячный объем производства артиллерийско-стрелкового вооружения за год возрос почти в два раза{1045}. Крайне остро, как и в течение всей войны, стояла проблема снабжения фронта горючим, смазочными маслами, каучуком. В результате тотальной мобилизации всех сил Германии удалось к лету 1943 г. значительно повысить выпуск военной продукции и в целом сохранить общую численность вооруженных сил{1046}.
      Но поддерживать военное производство на необходимом уровне и получать продукты питания гитлеровская Германия могла лишь за счет неслыханного ограбления оккупированных стран и поставок нейтралов. Именно это обстоятельство в огромной степени влияло на дальнейшее формирование стратегических идей в различных военных и государственных инстанциях рейха.
      Стратегический план германского верховного командования на лето 1943 г. это попытка установить равновесие между целями и возможностями. Он представлял собой последнее усилие нацистов, направленное к тому, чтобы выйти из кризисной ситуации, удержать Европу и прежде всего то главное, ради чего гитлеровский рейх начал войну, - продовольственную базу и земли Украины, руду, уголь, металлургию Донбасса, господство на Черном море и на Балтике, самые богатые области "восточного пространства". И основное: этот план - последняя попытка вновь захватить инициативу в борьбе с Советским Союзом, изменить ход войны в пользу Германии.
      Новый план составлялся в надежде еще раз попытаться решить проблемы ведения мировой войны при концентрации основных усилий на советско-германском фронте.
      Оценивая многие обстоятельства, влиявшие на создание плана весной 1943 г., мы придерживаемся мнения, что ведущие из них и в данном случае, как и прежде, лежали в сфере интересов монополистического капитала, давних экономических устремлений германского империализма. Теперь стратегический успех или провал самым непосредственным образом вторгались в промышленно-экономическую и финансовую калькуляцию крупнейших монополистов, которые стояли на службе гитлеровской политики и вместе с тем обладали крупным самостоятельным влиянием на нее.
      Еще в период подготовки агрессии против СССР руководство фашистской Германии предрешило, что в "эксплуатацию Советского Союза" должны будут включиться "надежные лица, представляющие германские концерны"{1047}. С самого начала предусматривалась ведущая роль германских монополий в захвате богатств Советской страны. Через месяц после вторжения Геринг издал директиву "Принципиальная установка для руководства хозяйством во вновь занятых восточных областях", в которой провозглашалось образование так называемых восточных компаний. В частности, создалась крупнейшая "Горная и металлургическая компания Остланд" (БГО) с задачей "использования русского угольного и железоделательного хозяйства, а также добычи железной руды в интересах германского военного хозяйства"{1048}. Немного позже гигантский концерн Флика совместно с государственными заводами основал фирму "Днепр-сталь". На оккупированной части Советского Союза предполагалось создать колоссальный "хозяйственный комплекс" с большим удельным весом частных предприятий, что особенно привлекало германских монополистов.
      20 августа 1941 г. было официально основано монопольное объединение угля, железной руды, железа и литейной промышленности "в оккупированных западных районах Советского Союза" с постоянным капиталом 60 тыс. марок{1049}. Создателями концерна под эгидой министра хозяйства стали крупнейшие промышленные предпринимательские союзы: "Хозяйственная группа горного дела", "Хозяйственная группа железоделательной индустрии". Его возглавили генеральный директор Плейгер и совет из 12 лиц. Так владыки Рура готовились наложить руку на промышленность Советского Союза.
      После того как гитлеровские войска оккупировали Донбасс, монополии немедленно бросились вслед за армией и стали расхватывать добычу. Но какое разочарование ожидало их всех! Советские люди в июне - октябре вывезли с Украины на восток 283 крупных предприятия, демонтировали и эвакуировали важнейшее оборудование, вывели из строя почти все агрегаты, которые невозможно было увезти. Захватчикам требовались длительные сроки для восстановления экономики Донбасса. Правда, крупными капиталовложениями предполагалось помочь восстановлению производства. В 1943 г. компания БГО получила от государства кредит в 200 млн. марок{1050}.
      Сразу же началась острейшая борьба между отдельными монополиями и группами за наиболее прочные позиции, главным образом в Донбассе. Лишь к ноябрю 1942 г. удалось договориться насчет дележа основных предприятий. Круппу "достались" краматорские заводы, Маннесману - металлургический завод в Таганроге, акционерному обществу "Среднегермайская сталелитейная промышленность" - ряд заводов и фабрик в Каменске и Днепропетровске, компании "Герман Геринг" заводы "Коминтерн", "Карл Либкнехт", "Артем" в Днепропетровске и Нижнеднепровске, обществу Сименс-Шуккерт - завод в Рутченково и т. д.{1051}
      Можно согласиться с И. М. Файнгаром, считающим, что "германские крупные промышленники и банкиры даже перед угрозой смертельной опасности в условиях войны ни на одну минуту не прекращали конкурентной борьбы за прибыльные миллиардные заказы, за влияние на государственный аппарат, за дележ награбленного в оккупированных странах и т. д."{1052}.
      Монополии рассчитывали к весне 1943 г. дать "непрерывный поток промышленной продукции для рейха". Так, Флик обещал добывать ежедневно более 2 тыс. т марганца. "Положение с обогащением руды в течение весны будет налажено", - сообщал он 31 марта 1943 г. "Общая потребность в марганцевой руде для Германии и германских союзников будет удовлетворена". Добыча железной руды увеличится на 15 тыс. т ежедневно{1053}. На совещании 15 января 1943 г. о развертывании металлургического производства в масштабе комплекса "Днепр-сталь" был сделан вывод, что только предприятия Каменска будут давать рейху ежемесячно 105 тыс. т стали{1054}. Дальнейшие перспективы с точки зрения извлечения сверхприбылей за счет террора и принуждения рабочих представлялись германским монополиям внушительными.
      Понятно, что, когда наступление Красной Армии стало угрожать потерей Донбасса, интересы монополий, стремление экономически обеспечить ведение войны в решающей степени воздействовали на стратегические расчеты. На совещании в "Вольфшанце" 12 марта, где обсуждались дальнейшие планы войны, Гитлер заявил: "Донецкая область для нас - это самое главное. Она будет атакована. Для нас чрезвычайно важно ничего там не потерять"{1055}. По свидетельству Манштейна, на совещании в штабе группы армий "Юг" в марте 1943 г. Гитлер говорил, что совершенно невозможно отдать Донбасс даже временно. "Если бы мы потеряли этот район, то нам нельзя было бы обеспечить сырьем свою военную промышленность... Что касается никопольского марганца, то его значение для нас вообще невозможно выразить словами. Потеря Никополя... означала бы конец войны. Далее, как Никополь, так и Донбасс не могут обойтись без электростанции в Запорожье"{1056}. Эта точка зрения, продолжает Манштейн, имела решающее значение для Гитлера в период всей кампании 1943 г. и привела к тому, что группа никогда не имела необходимой свободы при проведении операций{1057}.