Для этого - "сосредоточить все силы сухопутных войск и авиации, предназначенные для операции, в том числе те, которые могут быть высвобождены на флангах и своевременно переброшены". По предложению штаба сухопутных сил наступление будет проходить "с целью уничтожения противника, расположенного восточнее Смоленска, путем двойного окружения в общем направлении на Вязьму"{620}. После этой "решающей операции на окружение и уничтожение" группа армий "Центр" должна "приступить к преследованию в направлении Москвы, прикрываясь справа Окой, слева верхним течением Волги"{621}. "Сражение на уничтожение" под Вязьмой рассматривалось как предпосылка для прорыва на Москву. Группе армий "Север" предстояло завершить окружение Ленинграда и затем, не позднее 15 сентября, отдать подвижные войска и авиацию в группу армий "Центр".
      После завершения битвы на Украине войска Гудериана и 2-й армии Вейхса также включались в предстоящее наступление на столицу.
      На основе таких расчетов генеральный штаб сухопутных сил приступил вместе с руководителями группы армий "Центр" к планированию "последней битвы восточного похода". 16 сентября появился на свет план операции "Тайфун"{622}. Срок начала операции был определен на 2 октября. 2-я танковая группа переходила в наступление двумя сутками раньше. А. Филиппи и Ф. Гейм резюмируют: "Риск был велик, что понимало командование сухопутных сил и группы армий "Центр", но положение требовало в имеющееся время и с имеющимися силами добиться решения под Москвой еще в этом году"{623}.
      Наступление предполагалось осуществить в форме "Битвы под Каннами", состоящей из двух фаз. Первая - прорыв Западного фронта и его окружение ударами подвижных соединений на Вязьму. Вторая - преследование на широком фронте тремя танковыми группами: "удар до Москвы, ее захват или окружение"{624}. Атаку предстояло вести по старой схеме, идеальным выражением которой был план "Барбаросса". В основе - постулат: если разбить противника, находящегося непосредственно перед фронтом, то дальше, в глубине, можно свободно маршировать куда угодно и захватывать что потребуется. Ибо там, в глубине, - оперативная пустота. Ее не оказалось в июле за Днепром. Гитлер и Кейтель, Браухич и Гальдер верили: она будет между Вязьмой и Москвой.
      Для удара на Москву германское командование сосредоточило мощные, отборные силы. Ни разу в ходе второй мировой войны, кроме битвы под Москвой, германское верховное командование не развертывало на одном направлении столько сил: три танковые группы из четырех - 14 танковых и 8,5 моторизованных дивизий. Здесь находилось 75% всех танков Восточного фронта, почти половина всех солдат и авиации. 2, 4, 9-я полевые армии, 2, 4, 3-я танковые группы, 2-й воздушный флот, нацеленные на Вязьму - Москву, включали 77 дивизий (более 1 млн., человек, 1700 танков и штурмовых орудий){625}. Силы авиации на Восточном фронте составляли к 6 сентября 1916 самолетов, в том числе 1209 бомбардировщиков{626}.
      Группировка советских войск перед армиями фон Бока рассматривалась в конце сентября как "поразительно широкое и глубокое рассредоточение сил по обе стороны автострады Смоленск - Москва"{627}. Она оценивалась в 6 армий, или 100 соединений, от Почепа до Торопца. Систему оборонительных сооружений гитлеровцы ожидали встретить до окраин столицы.
      Все было подготовлено, казалось, с предельной тщательностью и старанием. В ночь на 2 октября во всех ротах Восточной армии зачитали приказ Гитлера: "Создана, наконец, предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага. Все приготовления, насколько это в человеческих силах, уже окончены".
      Войска стояли на исходных позициях. Небо посветлело. Мощные удары фашистской артиллерии и авиации возвестили о начале "последнего сражения на Восточном фронте". Через несколько часов историограф гитлеровской ставки Грейнер записал в дневник: "Группа армий "Центр" на рассвете в чудесную осеннюю погоду перешла в наступление всеми армиями"{628}. Все верили, что скоро будут в Москве.
      II
      Начавшееся 2 октября наступление сперва принесло войскам группы армий "Центр" крупный успех. Имея на направлениях главных ударов полное превосходство сил, армии фон Бока быстро двинулись вперед, охватывая фланги Западного и Резервного фронтов. На третий день наступления командующий 4-й танковой группой Гепнер сообщил, что выходит к Вязьме, а генерал Гот командующий 3-й танковой группой - к городу Холм-Жирковский.
      Тем временем Москва стала прифронтовым городом. Московская партийная организация по указанию ЦК ВКП(б) вела напряженную работу по укреплению обороны столицы. Сотни тысяч трудящихся днем и ночью на ближних и дальних подступах к Москве возводили оборону. Собирались добровольческие формирования. На фронт выступали только что созданные коммунистические рабочие батальоны москвичей. Предприятия столицы переходили на круглосуточную работу. Они начали снабжать столь близкий теперь фронт оружием, обмундированием, снаряжением. 19 октября Государственный Комитет Обороны принял постановление о защите Москвы. В городе вводилось осадное положение. Столица Советского государства готовилась к решающей схватке. "Всесторонняя деятельность коммунистов Москвы и Московской области, сплотивших трудящихся на защиту столицы от злобного врага, вылилась в героическую эпопею"{629}.
      А в те же дни советские войска, внезапно атакованные врагом, стояли насмерть на вяземских рубежах. Они доблестно сражались, но оказались не в состоянии сдержать таранные удары охватывающих танковых клиньев{630}. 7 октября танки Гепнера и Гота соединились в Вязьме. Отрезанными, а потом окруженными оказались войска пяти армий Западного и Резервного фронтов. Одновременно танковая армия Гудериана вышла в тыл Западного фронта еще дальше к востоку.
      Ряд советских частей вырвался из окружения и в дальнейшем присоединился к войскам на можайской линии обороны.
      Первая фаза операции "Тайфун" закончилась. Группа армий "Центр", как единодушно считали немецкие генералы, получила возможность движения массой своих танковых и моторизованных соединений к советской столице. "Теперь могла начаться вторая фаза похода: преследование противника до стен Москвы. Вступление танков на Красную площадь"{631}.
      В день, когда войска двух танковых групп соединились восточнее Вязьмы, Браухич, Гальдер и Хойзингер срочно вылетели в Оршу, чтобы договориться с фельдмаршалом Боком о немедленном продолжении наступления прямо к советской столице.
      - Окружение Москвы должно удаться, - сказал на прощание Гальдер Боку.
      7 октября штаб сухопутных сил отдал короткий приказ: "Преследовать в направлении Москвы". Гудериан двинулся к Туле, 2-я армия Вейхса приступила к боям против вяземского "котла", 4-я армия Клюге и танковая группа Гепнера наступали к Можайску, а 9-я армия Штрауса с группой Гота - на Калинин{632}.
      Возник еще один срочный вопрос: что сделать с Москвой после того, как ее судьба будет окончательно решена? Браухич пришел с этой заботой к Гитлеру, и 12 октября во всех штабах появилась экстренная телефонограмма:
      "Фюрер снова решил, что капитуляция Москвы, если о ней будет просить противоположная сторона, не должна быть принята". Дальше фашистские руководители указывали: "Точно так же как в Киеве мины замедленного действия представляли крупную опасность для войск, необходимо помнить, что то же самое в Москве и Ленинграде может быть применено в еще больших размерах. О том, что Ленинград должен быть заминирован и будет обороняться до последнего человека, сообщило само советское радио.
      Ни один немецкий солдат не должен поэтому вступать в эти города. Кто захочет покинуть город через наши линии, должен быть огнем отогнан обратно. Следует поэтому оставлять небольшие промежутки без заграждений, через которые выходящее из города население будет направляться во внутренние области России. Эти города, как и все другие, надлежит перед их занятием обессиливать артиллерийским огнем и авиационным наступлением, а их население обращать в бегство... Хаос в России будет тем больше, управление и подчинение нами занятых восточных областей станет тем легче, чем дальше население русских советских городов убежит во внутреннюю Россию"{633}. Такую судьбу нацисты хотели уготовить столице Советского государства, не сомневаясь в скорой и полной победе.
      III
      Нужно ясно себе представить, какой взрыв ликования в третьем рейхе вызвал успех под Вязьмой. Всем и так уже казалось, что "восточный поход" несколько затянулся. И вот наконец полная победа становится реальностью.
      Гитлер с 22 июня ни разу публично не выступал и не обращался с воззваниями. Теперь особая значимость событий привела его на трибуну берлинского Спортпаласа, разукрашенного гирляндами из елок по случаю начала "кампании зимней помощи". Его встретили исступленные овации нацистской и военной элиты.
      - В эти часы на нашем Восточном фронте, - подчеркивая с особым значением каждое слово, говорил Гитлер, - вновь происходят громадные события. Уже 48 часов ведется новая операция гигантских масштабов! Она поможет уничтожить врага на Востоке.
      Воплями восторга встретил зал следующие слова:
      - Я говорю об этом только сегодня потому, что сегодня я могу совершенно определенно сказать: этот противник разгромлен и больше никогда не поднимется.
      И в заключение:
      - Позади наших войск уже лежит пространство в 2 раза большее, чем территория рейха в 1933 г., когда я пришел к власти, и в 4 раза большее, чем Англия{634}.
      Военная пропаганда билась в судорогах упоения победой. Заголовки на первых страницах газет кричали: "Прорыв центра Восточного фронта!", "Исход похода на Восток решен!", "Последние боеспособные дивизии Советов принесены в жертву!"{635} Рейхс-прессешеф Дитрих собрал 9 октября многочисленных корреспондентов немецкой и зарубежной печати и сделал официальное заявление о "разгроме советского фронта"{636}. На следующий день "Фёлькишер беобахтер" писала в передовой "Военный конец большевизма": "На этот раз принесены в жертву последние боеспособные советские резервы. Против победоносного и полностью боеспособного немецкого Восточного фронта стоят лишь совершенно непригодные для серьезных действий красные соединения". Статья кончалась безапелляционным утверждением: приговор Советскому Союзу вынесен{637}. Для удобства читателей газеты печатали большие, в четверть листа, карты Московской области: каждый мог карандашом отмечать продвижение немецких войск до самой Москвы. "На фронте 1200 км вперед!" - командовала метровым аншлагом "Фёлькишер беобахтер" 13 октября. Она писала: "На обширном фронте маршируют и катятся на восток наступающие немецкие части. Нет слов для описания размеров советского поражения!"
      Крикливая и бессовестная пропаганда старалась создать во всем мире впечатление полного и окончательного триумфа Германии и поражения Советского Союза. В третьем рейхе теперь мало кто сомневался в победе. Пресса перешла и к другой теме: к вопросам эксплуатации "завоеванного" Советского Союза. Рейхс-министр хозяйства Вальтер Функ писал о "новых задачах на Востоке": "Беспримерная победа германского вермахта и его союзников открыла путь для политического и хозяйственного переустройства восточноевропейского пространства"{638}. "Специалисты по России" знакомили читателей с богатствами Донбасса, которые получил теперь рейх, с промышленными ресурсами Московской области, со значением транспортного узла Москвы, с богатствами Украины.
      Не было в те дни превосходных степеней лести, лжи, пошлости, хвастовства, которые считались бы чрезмерными, поскольку касались Гитлера, генералов, солдат вермахта и "побед на Востоке".
      Война против Советского Союза почти окончена! Такие настроения господствовали во всем рейхе и в генеральном штабе. И в полном соответствии с ними действовало верховное командование. Штаб группы армий "Центр" 14 октября отдал директиву: "Противник перед фронтом группы армий разбит. Остатки отступают, переходя местами в контратаки. Группа армий преследует противника". 4-й танковой группе и 4-й армии "без промедления нанести удар в направлении Москвы, разбить находящиеся перед Москвой силы противника, прочно овладеть местностью, окружающей Москву, и плотно окружить город".
      Итак, честь прямого наступления на советскую столицу предоставлялась фельдмаршалу фон Клюге и генералу Гепнеру.
      В ставке никто не сомневался, что они в ближайшие же дни плотно окружат Москву, а потом, вероятно, вступят в город. Как прикажет фюрер. И никто не предполагал, что в ближайшие дни все катастрофически изменится, т. е. никто из них Москву не окружит, что фюрер даст отставку Гепнеру, а потом, позже, его повесит, что Клюге хотя и будет прощена неудача, но ненадолго. А пока все продолжали двигаться вперед. Танковая армия Гудериана охватывала Москву с юго-востока и востока. 3-я танковая группа Гота и 9-я армия Штрауса наносили удар в обход Москвы с севера{639}.
      Если ход истории зависел сейчас от того, устоит ли Красная Армия перед новым ударом, а из всех ее фронтов удержится ли Западный, то на самом Западном фронте все сводилось к проблеме: успеет ли советское командование своевременно закрыть брешь и воссоздать оборону, смогут ли советские солдаты отразить натиск чрезвычайной мощи?
      Все, что произошло в ближайшие недели, имело величайшее значение для хода второй мировой войны.
      Три главных обстоятельства позволили обеспечить успех: Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии, командование Западным фронтом сумели создать новый оборонительный фронт; войска, окруженные под Вязьмой, сковали основные силы группы армий "Центр" на тот срок, который оказался необходимым для подвода сначала хотя бы минимально необходимых резервов; советские воины героически отстаивали Москву.
      Первостепенное значение имело создание фронта обороны на можайской линии, где москвичи возвели оборонительный рубеж{640}. Новый командующий фронтом генерал Г. К. Жуков застал на нем ограниченные силы. Ставка поспешно направляла сюда части и соединения с Северо-Западного фронта, с юго-западного направления, резервы из глубины страны, дивизии с Дальнего Востока. Она старалась сначала надежно прикрыть хотя бы главнейшие направления к Москве{641}. Начиная с 7 октября Ставка перебросила на можайскую линию 11 стрелковых дивизий, 16 танковых бригад и другие войска{642}. Сопротивление советских войск становилось все более организованным и упорным.
      Город стал фронтовым. Партийная организация, жители столицы отдавали все силы для укрепления обороны. В исследованиях, мемуарах, статьях советских авторов о великой битве под Москвой дается широкая картина трудового и воинского подвига коммунистов, комсомольцев, всех трудящихся Москвы в критические дни осени 1941 г.{643} Достаточно сказать, что создание только можайской линии обороны потребовало затраты около 2,5 млн. человеко-дней{644}. Выдающаяся деятельность ЦК ВКП(б), Московской партийной организации позволила превратить Москву в военный лагерь, оказавший фронту громадную материальную, моральную и военную поддержку{645}.
      Окруженные в боях под Вязьмой группировки советских войск упорным и героическим сопротивлением надолго приковали 28 соединений из группы армий "Центр". По свидетельству современных западногерманских историков, борьба окруженных соединений и частей продолжалась до 20 октября{646}. Маршал Г. К. Жуков пишет: "В середине октября самым важным для нас было - выиграть время для подготовки обороны. Если с этой точки зрения оценить действия частей 19, 16, 20, 24, 32-й армий и группы Болдина, окруженных западнее Вязьмы, то надо отдать должное их героической борьбе. Оказавшись в тылу противника, они не сложили оружия, а продолжали храбро драться, предпринимали попытки прорваться на соединение с частями Красной Армии и тем самым сковывали большие силы врага, не позволяя ему развить наступление на Москву"{647}.
      Маршал И. С. Конев подчеркивает: "Несмотря на тяжелую обстановку, нашим войскам, действовавшим на московском направлении, предстояло любой ценой задержать противника, чтобы выиграть время для организации обороны на можайском рубеже и дать возможность развернуть подходившие из глубокого тыла резервы. Своим упорным сопротивлением они задержали на 8 - 9 дней вражеские ударные группировки и обеспечили время для проведения необходимых мероприятий по дополнительному усилению обороны московского направления"{648}.
      Уже через несколько дней после приказа об ударе на Тулу танки Гудериана встретили упорное сопротивление 1-го особого гвардейского стрелкового корпуса. "Это не было преследование до последнего дыхания людей и лошадей"{649}, - не без иронии замечают западногерманские историки. Защитники Тулы героической обороной превратили свой город в неприступный бастион, который сковывал продвижение немецкого южного охватывающего крыла.
      Сосредоточенная около Калинина новая советская группировка хоть и не смогла удержать город, но и не позволила левому флангу группы армий фон Бока пробиться дальше на восток. Калининский фронт во главе с генералом И. С. Коневым, созданный 17 октября, занял нависающее положение над группой армий "Центр". На кратчайших путях к Москве с запада, еще в период Вяземского сражения, развернулась свежая советская армия (5-я). Солдаты, вышедшие из вяземского кольца, вливались в новые формирования, занявшие оборону под Можайском, Волоколамском, Малоярославцем и Калугой. Именно эти крепкие духом советские войска вновь остановили двинувшиеся вперед немецкие дивизии. Попытка "преследовать противника до Москвы" стала все больше напоминать отдельные, не связанные друг с другом рывки. Везде в середине и второй половине октября оборона советских войск крепла. Движение наступающих становилось все медленнее.
      Войска фон Бока смогли только вытеснить армии Западного фронта с можайской линии обороны, но нигде не осуществили прорыва или "котла". "Благодаря стойкости советских войск, четкому управлению ими и своевременному подводу оперативных и тактических резервов перед противником продолжал по-прежнему стоять сплошной фронт нашей обороны, который опять предстояло прорывать, снова неся большие потери"{650}. Западный фронт устоял и в конце октября остановил группу армий "Центр". Советское командование быстрыми, энергичными действиями срывало план "Тайфун".
      Снова пауза, каждый день которой - это прекрасно понимали в Растенбурге будет использован для укрепления обороны Москвы.
      В гитлеровской ставке порыв кануна "последнего удара" сменялся постепенно растущим пессимизмом.
      Проблема, перед которой стояло командование сухопутных сил в начале ноября, напоминала "быть или не быть?": нужно ли продолжать наступление или остановиться в непосредственной близости от цели?
      Предшествующее развитие событий, как думал генеральный штаб сухопутных сил, подтвердило его точку зрения: искать главные решения следует там, где находится "нервный центр русского колосса", - в Москве{651}. Сколько раз Браухич и Гальдер повторяли, что захват этого стратегического центра парализует все другие советские фронты. И вот их планам суждено, казалось, сбыться. Они считали абсолютно необходимым и возможным наступать дальше, хотя первый удар, несмотря на успех, не привел к стенам Москвы и погас неожиданно быстро.
      Штаб сухопутных сил и командование группы армий "Центр", как вскоре выяснилось, были едины в мнении, что задержка фронта на промежуточной линии вряд ли оправданна и что Москва должна быть занята до наступления зимы, к которой вермахт совершенно не был готов. "По мнению военного руководства, пишут Филиппи и Гейм, - имелась альтернатива: или завоевать Москву, или вернуть фронт на исходную линию"{652}. Что касается Гитлера, то для него любые другие решения, кроме наступления на Москву, были недискуссионными. Конечно, чудовищным и для генерального штаба, и для Гитлера показалось мнение, высказанное вдруг 24 ноября Гальдеру командующим армией резерва генерал-полковником Фроммом о необходимости заключить мир и о том, что для этого нельзя терять благоприятный момент{653}. Важно, что и такое мнение уже появилось под Москвой из недр гитлеровской военщины! Генеральный штаб пришел к выводу о необходимости "бросить на чашу весов успеха свою твердую волю и крепкие нервы"{654}, чтобы преодолеть еще один, теперь уже самый последний кризис этого тяжелого похода. В результате 30 октября появилась директива, уточнявшая задачи войск фон Бока на предстоящую операцию{655}.
      Силы Красной Армии ОКХ оценивало в общем оптимистически. Хотя соприкосновение с советскими войсками на ряде участков фронта теперь отсутствовало и данные разведки, особенно о глубине советской обороны, из-за нелетной погоды оказались более чем скудными, генеральный штаб сухопутных сил и группа армий "Центр" склонялись к мысли, что у противника на исходе последние войска. Гальдер предполагал, что советское руководство намерено "оставить весь промежуточный район, который может вывести нас лишь в бескрайние степи восточнее Волги".
      Однако, как это уже неоднократно бывало с германским генеральным штабом во второй мировой войне, в оценках противника он быстро переходил от одних крайностей к другим и нередко пытался примирить противоположные взгляды. Буквально через несколько дней Гальдер отмечает усиление советских войск и авиации под Москвой. Он вновь пересматривает оценки. В сложной и нестройной симфонии всех этих расчетов все настойчивее слышатся иные ноты: победа в 1941 г. вообще невозможна, Москва недостижима. Такое мнение вполголоса, но вполне определенно высказывалось в первые ноябрьские дни и во фронтовых штабах, и в бараке Гальдера, и в окружении Браухича.
      5 ноября Хойзингер пришел к Гальдеру.
      - Господин генерал-полковник, - со всей возможной решимостью сказал он, на основании анализа создавшейся обстановки нам нужно, наконец, точно установить возможности ведения дальнейших операций и принять после этого твердое решение. Существуют две крайние точки зрения: одни считают необходимым закрепиться на достигнутых рубежах, другие требуют активного разрешения дальнейших задач. Мы должны найти компромиссное решение и довести его до штаба армии включительно.
      Гальдер думал о том же, и совет начальника оперативного отдела еще больше укрепил его в мысли о необходимости выехать на фронт, чтобы выяснить мнение штабов групп армий и армий. К такой поездке он и стал готовиться. В течение двух дней кипела работа. В результате появился документ "Ориентирование начальника генерального штаба сухопутных сил от 7 ноября". Он лег в основу доклада Браухича, сделанного им в тот же день у Гитлера, и другого доклада, с которым Гальдер выступил на совещании в Орше 13 ноября.
      В документе говорилось:
      "Ожидаемое в ближайшее время наступление холодов, вероятно, сделает еще раз на ограниченное время возможным быстрое проведение операций на Востоке... Решение задач, еще выполнимых в этом году, должно создать благоприятные предпосылки для ведения борьбы зимой и в 1942 году... Противник, по-видимому, больше не сможет из-за несоответствия между пространством и силами создать сплошной фронт между Черным морем и Ладожским озером. Вероятнее всего, он будет вынужден ограничиться удержанием большого московского района (Вологда, Москва, Саратов), который включает важные дороги из военно-промышленной области Урала, из азиатской России и связь с Мурманском, а также обороной Кавказской области, удержания которой требует не только необходимость снабжения нефтью, но и взаимодействие с англосаксами. Если противник захочет сохранить лежащий в промежутке, не имеющий стратегического значения основной район волжских степей, то он должен будет по меньшей мере держать линию Дона, чтобы не допустить прорыва своей связующей линии между северной и южной Россией. Русские могут, по их нынешним силам, создать и вооружить еще около 50 дивизий". ОКХ склонялось к мысли: в этом году немецкие войска достигнут линии: нижнее течение Дона до устья Хопра - Тамбов - Рыбинск - Лодейное Поле, на юге Майкоп - Сталинград, на севере - Горький и Вологда. Так удастся "лишить противника военно-индустриальной основы для восстановления его вооруженных сил и ограничить возможности проведения больших оперативных перебросок". Для немецкой армии тем самым будет создано "возможно более благоприятное положение еще до полного наступления зимы"{656}.
      Следовательно, генеральный штаб сухопутных сил в первых числах ноября начал склоняться к мысли:
      - что война против Советского Союза, вероятнее всего, выиграна в 1941 г. быть не может и продлится в следующем году;
      - что сейчас необходимо продолжить наступление, чтобы выйти в глубь Советского Союза на линию, с которой в 1942 г. удастся нанести решительный удар;
      - что такое наступление связано с риском, но он неизбежен, а поэтому оправдан;
      - что силы Советского Союза на исходе, и поэтому СССР сможет удерживать лишь два стратегических района - Москву и Кавказ.
      С такой оценкой стратегической обстановки Браухич выступил на совещании у Гитлера днем 7 ноября и получил в общем и целом одобрение.
      Как о возможных перспективах Гитлер теперь говорил на совещании об операциях будущего 1942 г. в центральном районе России, "где наблюдается активизация русских", и о Северном Кавказе, овладение которым "придется перенести на будущий год"{657}.
      Победные вопли нацистской военной пропаганды с конца октября как-то сразу утихли. О Восточном фронте появлялась теперь только самая скупая информация. Карты Московской области исчезли со страниц газет. Как будто всего лишь полмесяца назад никто и не говорил, что победа над Советским Союзом одержана. И не удивительно, ибо еще до последнего, "решающего" наступления на Москву в сфере высшего руководства вооруженными силами именно здесь, у стен Москвы, складывается мысль о невозможности выиграть войну в 1941 г.
      Тогда, в начале ноября, составляются и первые наметки плана военных действий на следующий год, причем главный удар будет наноситься на юге. Еще 6 октября Паулюс докладывал Гальдеру так называемую оперативную разработку "Кавказ". 9 ноября разведка доставляет сведения о развертывании на Кавказе пяти новых штабов советских армий, после чего Гальдер отмечает: "Наступление на Майкоп невозможно раньше января". Наконец, на совещании у Гитлера 19 ноября вполне твердо определяются "задачи на будущий год". В первую очередь - Кавказ. Цель - русская южная граница. Время - март - апрель{658}.
      11 ноября в 8 часов вечера Гальдер отъехал в специальном поезде вместе с помощниками со станции Ангербург в Оршу на совещание с начальниками штабов Восточного фронта. Его главный багаж составляло "Ориентирование начальника генерального штаба". На следующий день поезд подошел к перрону Минска, а вечером прибыл в Оршу.
      IV
      Темой совещания начальников штабов групп армий, начавшегося в 10 часов утра 13 ноября, был один вопрос, по которому верховное командование хотело знать мнение фронтовых инстанций, хотя уже имело свое собственное: что делать дальше? Должны ли армии окопаться, начать готовить зимние позиции и ожидать весны или они должны и могут продолжать наступление на Москву зимой? Мнение верховного руководства уже, как мы знаем, было выработано, и разъяснить его руководству на местах составляло вторую задачу совещания.
      "Совещание в Орше, - считает Карелль, - имело особое значение для военной истории. Оно является ключом к ответу на вопрос, который сегодня пылко дискутируется: что было решающим для продолжения несчастного зимнего наступления? Кто несет ответственность? Был ли это Гитлер или генеральный штаб?"{659} Ответ был дан скоро.
      Открыв совещание, Гальдер сделал обзор положения на всем фронте между Ладожским озером и Азовским морем, повторив содержание доклада Браухича у Гитлера 7 ноября и своего документа "Ориентирование начальника генерального штаба".
      Что могли сказать собравшиеся здесь начальники штабов, выражая мнение своих командующих?
      Фельдмаршал Бок оставался в эти дни "движущей силой мнения о необходимости наступать на Москву"{660}. На севере Лееб уже ничего не мог сделать. Он лишь ожидал обещанной помощи Бока, который должен был нанести удар частью сил на север или северо-восток.
      На юге фельдмаршал Рундштедт уже 27 октября отдал приказ после достижения Ростова-на-Дону прекратить наступление ввиду того, что "при всем желании нельзя достигнуть поставленной цели" (Майкоп, течение Дона), что больше невозможно двигать войска дальше без достаточного обеспечения. Рундштедт исключал в ближайшее время какое-либо новое наступление. Донесением 3 ноября он поставил в известность штаб сухопутных сил, что "оперативные решения, которые не удались в этом году, должны быть перенесены на следующую весну"{661}.
      Первым выступил начальник штаба Рундштедта генерал Зоденштерн. Он потребовал для группы армий "Юг" разрешения прекратить наступление и перейти к обороне. В конце концов войска группы стоят далеко на востоке, на Дону, перед Ростовом, на 350 км восточнее линии фронта группы армий "Центр".
      Группа армий "Север", сообщал начальник штаба фельдмаршала Лееба генерал Бреннеке, сейчас настолько слаба, что не может быть и речи о продолжении наступления. Войска уже давно перешли к обороне.
      Затем докладывал генерал Грейфенберг, начальник штаба Бока. "Фельдмаршал считает, - сказал он, - что в военном и психологическом отношениях необходимо взять Москву. Опасность, что мы этого не сможем сделать, должна быть принята во внимание, - продолжал он, - но будет еще хуже, если мы останемся лежать в снегу на открытой местности в пятидесяти километрах от манящей цели"{662}.
      В итоге все начальники штабов фактически отвергли план верховного командования - еще в этом году достигнуть Майкопа, Сталинграда, Тамбова, Рыбинска, Вологды, Лодейного Поля. Вместо этого Рундштедт и Лееб ставили генеральный штаб перед фактом: их войска вообще больше не могут никуда наступать, не только до нефтяных районов или до Вологды, но и до чего угодно другого, расположенного хотя бы перед самым их фронтом. Они могут думать лишь о том, чтобы как-нибудь удержаться на месте и перезимовать. Все "ориентирования" Гальдера и выводы фюрера ставились под сомнение неумолимым фактом: сдвинуть армии на юге и севере невозможно.
      И лишь мнение фон Бока в ряде пунктов совпадало с планами верховного командования{663}. Правда, Бок, его помощники Грейфенберг и начальник оперативного отдела подполковник Тресков не разделяли в полной мере оптимизма генерального штаба о силах Красной Армии. И все же считали наступление на Москву лучшим решением, чем любое иное.