Все это приближало военно-организационный кризис, для преодоления которого гитлеровский военный организм не был готов. Войска везде скованы, совсем лишены свободы маневра, они перенапряжены и утомлены. Великие Луки, Ярцево, Киев, Коростень и особенно Ельня становятся кошмаром: здесь днем и ночью перемалываются немецкие дивизии. Ельня, по оценке Гальдера, стала "типичным театром позиционных военных действий". Она удерживалась по строгому требованию Гитлера, несмотря на постоянно растущие потери.
      Генералы вермахта лихорадочно искали новых решений. Все они сознавали, что перспективы становятся хуже и хуже. Некоторые из них обескуражены, иные, вроде Гудериана, думают о лихом наступлении во что бы то ни стало. Но Гитлер именно теперь, в начале августа, стал понимать, с какими трудностями столкнулся вермахт. Что же можно еще сделать в 1941 г.? Какое дальнейшее решение следовало принять в условиях, когда фронт везде останавливается и, по признанию самого Гитлера во время совещания в Борисове, должен будет "стабилизироваться, как в прошлую войну"? Одна из целей войны германских монополий и фашизма - хозяйственно-экономическое ограбление Советского государства. И когда Гитлер почувствовал невыполнимость в 1941 г. плана полной победы над Советским Союзом, с точки зрения интересов германского монополистического капитала и фашизма оказалось в общем-то логичным постараться до осенней распутицы и зимы захватить самое главное, то, о чем все они так давно мечтали, - экономически наиболее богатые области Советского Союза, захватить хлеб, руду, уголь Украины, а может быть, и кавказскую нефть. Ведь Гитлер сказал там же, в Борисове, что "нельзя добиться всего одновременно и всюду". Если не все, то хотя бы это. Тогда поправилось бы экономическое положение Германии и создались бы военно-хозяйственные условия для продолжения войны в 1942 г.
      Именно из таких расчетов, а не в результате недомыслия или новой непоправимой ошибки, как иногда утверждается, Гитлер в начале августа 1941 г. решился и вынужден был перенести главные усилия наступления к югу и в направлении Ленинграда. Последнее обеспечивало господство на Балтике и, в частности, свободу вывоза руды из Северной Европы.
      Генералы могли сколько угодно возражать фюреру, адвокаты милитаризма могут ныне патетически восклицать, что своим произвольным решением о повороте из-под Смоленска на юг Гитлер "проиграл войну на Востоке" (как будто она могла быть выиграна при другом решении), но, бесспорно, Гитлер преследовал тогда в чрезвычайно непосредственной форме давние и сокровенные военно-экономические цели фашизма, которые в данном случае еще более прямо, чем раньше, влияли на стратегию и на вновь принимаемые планы.
      Когда Гитлер поехал из Борисова в Полтаву, чтобы встретиться с Рундштедтом, Гальдер, оставшийся в Растенбурге, просил по телефону командующего группой армий "Юг" вновь поставить перед фюрером вопрос о возобновлении после паузы наступления на Москву. Но Гитлер отклонил предложение. Он повторял: Ленинград, Украина и только в последнюю очередь Москва. С особым удовольствием выслушал он доклад Рундштедта об успешном наступлении танковой группы Клейста на Кривой Рог: "В этом районе, как он ожидает, имеются исключительно ценные залежи высококачественных руд и большая металлургическая база"{594}. Завершив посещение штаба группы армий "Юг" награждением специально прибывшего сюда Антонеску "Рыцарским крестом", Адольф Гитлер закончил свою "фронтовую поездку" и отбыл в "Волчье логово". Здесь Гальдер сделал еще одну попытку повлиять на Гитлера, теперь через Иодля.
      - Каковы все-таки наши главные цели? - поставил вопрос начальник генерального штаба советнику фюрера. - Хотим ли мы разбить противника или мы преследуем хозяйственные цели, т. е. захват Украины и Кавказа?
      - Фюрер считает, - последовал ответ Иодля, - что обе цели могут быть достигнуты одновременно.
      - Но если это так, - возразил Гальдер, - мы не можем отдать ни одну из частей, которые должны быть использованы для наступления на Москву. Ленинград можно захватить имеющимися силами, поэтому Леебу нет необходимости что-либо передавать.
      Иодль сказал:
      - На вопрос, что должно быть нами захвачено: Москва или Украина или Москва и Украина, следует ответить: "Москва и Украина". Мы должны это сделать, ибо в противном случае не сможем разбить противника до наступления осени.
      Иодль пообещал, что поставит перед Гитлером вопрос: планируется ли еще до наступления осени захват Москвы и будут ли направлены для этой цели все силы группы армий Бока?
      Тем временем группе армий "Юг" удалось окружить на Украине 6-ю и 12-ю советские армии, а группа армий "Север" возобновила наступление на Ленинград. Под впечатлением нового успеха германское верховное командование издало 12 августа "Дополнение" к директиве No 34, в котором группе армий "Юг" ставилась задача захватить плацдарм на Днепре, овладеть Крымом, Донбассом и промышленным районом Харькова. Группе армий "Север" предстояло окружить Ленинград. Что касается группы армий фон Бока, то ей предлагалось прежде всего "ликвидировать вклинившиеся на запад фланговые позиции противника, сковывающие довольно крупные силы пехоты группы армий "Центр""{595}. Кроме того, группе армий фон Бока разрешалось "по своему усмотрению" провести наступление на Москву. Но свобода действий предоставлялась командованию группы армий только, если удастся выполнить ряд условий, прежде всего "окончить операции по захвату Ленинграда". Гальдер разочаровался: "Несмотря на то что "Дополнение" к директиве и содержит указание о свободе действий, оно фактически не дает разрешения на свободу действий в нашем понимании"{596}.
      И действительно: о каком наступлении на Москву могла идти речь, когда войска Бока остановлены, ослаблены и еще даже не привели себя в порядок, а взять Ленинград неимоверно трудно?
      Как только 15 августа командующий группой армий "Север" фон Лееб под впечатлением смелых действий советских войск под Старой Руссой настоятельно потребовал новых сил, Гитлер вызвал Браухича и приказал ему передать Леебу из группы фон Бока танковый корпус. Ленинград важнее Москвы! Бок, узнав, что он должен опять, как и в Бельгии, отдать все свои танки, рассвирепел. Поуспокоившись, он продиктовал по телефону Гальдеру свое официальное мнение: в таком случае всякая мысль об использовании группы армий "Центр" для наступления на Москву отпадает. Но на занимаемом рубеже невозможно и долго обороняться. "Группа армий своими 40 дивизиями, - сообщал он, - занимает весьма растянутый фронт протяженностью в 730 км, и переход к серьезной обороне вызовет далеко идущие последствия, которые в деталях еще не продуманы".
      Гальдер, прочитав сетования фельдмаршала, пришел к выводу: "Теперь группа армий должна перейти к обороне, следовательно, все проделанное и достигнутое за это время было напрасной попыткой". Донесения со всех сторон, как и раньше, содержали сведения об активности и упорстве русских и о прогрессирующем ослаблении немецких войск. "Измученная немецкая пехота не может более вести наступательные бои... Наши войска сильно измотаны и несут большие потери", записывает Гальдер 10 августа. Войска испытывают подавленное настроение, нет никаких резервов, противник продолжает подтягивать новые силы, у Ельни кровопролитные бои - вот главные впечатления генерального штаба между 10 и 15 августа.
      Под влиянием всех этих событий и сведений о положении на фронте Гальдер сформулировал 11 августа знаменательный вывод: "На всех участках фронта, где ведутся наступательные действия, войска измотаны. То, что мы сейчас предпринимаем, является последней и в то же время сомнительной попыткой предотвратить переход к позиционной войне... Общая обстановка показывает все очевиднее и яснее, что колосс Россия... был недооценен нами. Это утверждение распространяется на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и в особенности на чисто военные моменты. К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий противника... И если мы разобьем дюжину из этих дивизий, то русские сформируют еще одну дюжину"{597}.
      Кризис германского наступления на Восточном фронте становится очевидным фактом, и отныне он будет все больше и больше влиять на всю политическую и военную стратегию гитлеровского рейха.
      Поворот на юг: "роковая ошибка"?
      I
      Самым большим заблуждением германского командования летом и осенью 1941 г. следует считать его уверенность в том, что оно вполне может каким-нибудь успешным маневром танковых соединений выиграть войну против Советского Союза еще в этом году. Версии о возможности победы в 1941 г. придерживаются и некоторые историки на Западе: если бы Гитлер послушался руководителей ОКХ и нанес удар из-под Смоленска прямо на Москву, война окончилась бы скорой и полной победой. Гитлер пренебрег разумными советами, приказал повернуть крупные силы от Смоленска на Украину, одержал лишь частную победу под Киевом, а когда решил затем двигаться к Москве, время уже оказалось безвозвратно потерянным, наступила осень, Москва не пала, и победа ускользнула{598}.
      В основе подобного взгляда - ложная идея, будто ход войны зависел только от пожеланий нацистской стороны, в то время как другая сторона обречена лишь на пассивное подчинение воле агрессора. Но на ход событий все решительнее влияла Красная Армия.
      ...Август перевалил на вторую половину. Армии фон Бока по-прежнему стояли в обороне. Дискуссии в "Вольфшанце" и в разных штабах не дали никакой ясности, и Гальдер настоял, чтобы Браухич представил Гитлеру записку с предложениями командования сухопутных сил о дальнейших операциях группы армий "Центр". Такая записка была представлена Браухичем Гитлеру 18 августа. В ней говорилось: "Основная масса живой силы противника находится перед фронтом группы армий "Центр". Судя по этому, русское командование, видимо, считает наступление группы армий "Центр" на Москву решающей опасностью. Оно использует все силы массирование войск, оборонительные работы, чтобы остановить этот удар".
      Переходя к вопросу о желаемой, с его точки зрения, цели дальнейших операций, Браухич продолжал: "В то время как фланговые группировки сухопутных сил на юге и севере могут поставленные им задачи решить собственными силами, самостоятельно, ближайшей оперативной целью группы армий "Центр" должно стать уничтожение расположенных перед ней главных сил противника и прорыв вражеского оборонительного фронта... Таким образом будут созданы предпосылки для захвата московского транспортного и промышленного района. После овладения этим промышленным районом, в сочетании с успехом на юге и севере, противник не сможет воссоздать свои разгромленные силы"{599}. По условиям погоды для удара на Москву остаются сентябрь и октябрь. Операция на Москву должна быть осуществлена в это время. "Возможности подвижных соединений... позволяют использовать их только на незначительное расстояние и с пониженным боевым напряжением, вследствие чего их применение должно быть ограничено проведением решающего сражения. Операция может иметь успех в случае, если все силы группы армий "Центр", путем отказа от побочных задач и второстепенных мероприятий, будут последовательно сосредоточены для достижения одной этой цели... В противном случае не хватит сил и времени, чтобы еще в этом году в решающей степени разгромить живую силу противника и его материальную базу. Но именно это должно оставаться целью военного руководства"{600}.
      Браухич предполагал, что группа армий "Центр" займет исходный район для наступления на Москву к началу сентября.
      Предварительный ответ ОКВ последовал через два дня: "Фюрер не согласен с предложением главнокомандующего сухопутными силами от 18.8 о продолжении операций. Для него Москва и сосредоточенные там крупные силы противника не имеют значения. Первоочередная задача состоит в том, чтобы захватить у русских промышленные районы и использовать их в своих целях. Кроме того, необходимо быстрым продвижением на юг повлиять на позицию Ирана в отношении планов Англии и России. Наиболее важно занять Крым и ликвидировать там советскую военно-воздушную базу, которая создает угрозу для румынских нефтяных районов"{601}.
      21 августа появились официальные указания Гитлера о дальнейшем ведении войны, определявшие, в частности, задачи группы армий "Центр". Гитлер вновь подчеркивал: предложение главнокомандования сухопутных войск от 18 августа о продолжении операций на Востоке расходится с его планами. В соответствии с мнением, которое он имел с самого начала, фюрер считает, что важнейшей задачей до наступления зимы является захват не Москвы, а Крыма, Донецкого промышленного и угольного района, а также перехват путей подвоза нефти с Кавказа. На севере такой задачей будет окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками. Фюрер требовал незамедлительно использовать благоприятную обстановку, сложившуюся в результате выхода войск на линию Гомель - Почеп, "для проведения операции смежными флангами группы армий "Юг" и "Центр" по сходящимся направлениям". Успех такой операции должен обеспечить уничтожение 5-й армии русских "прежде, чем она отойдет за Десну". Таким путем станет возможным "обеспечить левый фланг группы армий "Юг" при продолжении его операций восточнее среднего течения Днепра в направлении Ростова и Харькова". Гитлер требовал от Браухича выделить необходимые силы для разгрома 5-й армии, сковавшей под Коростенем 6-ю немецкую армию.
      И особенно подчеркивалось: "Фюрер придает величайшее значение скорейшему овладению Крымским полуостровом для обеспечения снабжения Германии нефтью из Румынии... Поэтому фюрер приказывает как можно быстрее форсировать Днепр и продвигаться всеми силами, в том числе подвижными соединениями, в направлении Крыма, прежде чем противник сумеет подтянуть свежие силы"{602}.
      Итак, верховное командование пришло к окончательному решению: главным объектом наступления в ближайшее время станет не Москва, а юг Советского Союза.
      Не нужно специально изучать военную историю, чтобы иметь представление о том, как во все времена вырабатывались различные военные планы. Сначала существуют разные взгляды, потом они подробно обсуждаются, наконец, главнокомандующий выбирает тот вариант, который считает наиболее целесообразным, и все подчиняются директиве главнокомандующего. Гитлеровское руководство не составляло в этом смысле исключения. Однако после войны иные генералы вермахта в поисках оправданий за поражение стали возводить военно-оперативные дискуссии в ранг некой "героической борьбы генералов против Гитлера". Обсуждение планов операций в августе 1941 г., порой даже острое, но отнюдь не выходящее за рамки упомянутых дискуссий чисто специального характера, используется для доказательства наличия "генеральской антигитлеровской оппозиции". Причем, видимо, желая сыграть на чувствах неискушенных немцев, кое-кто из бывших генералов вермахта горестно сетует: если бы Гитлер принял мнение ОКХ, то в 1941 г. Советский Союз был бы побежден.
      Мы еще вернемся к этому, безусловно, существенному вопросу. Но прежде остановимся на эпизоде, которому западногерманская историография также придает немалое значение: на так называемой последней попытке командования сухопутных сил все же убедить Гитлера в необходимости наступать осенью 1941 г. не на юге, а сразу на Москву.
      ...Утром 23 августа в Борисове, в штабе группы армий "Центр", собрались командующие армиями - Клюге, Штраус, Вейхс и командующий 2-й танковой группой Гудериан. Сюда прибыл из "Вольфшанце" Гальдер.
      - Фюрер решил, - обратился он к собравшимся, - не проводить ни задуманную им раньше операцию против Ленинграда, ни предложенную генеральным штабом сухопутных сил операцию против Москвы, а прежде занять Украину и Крым.
      Все молчали.
      Гудериан спросил, окончательное ли это решение.
      - Это именно так, - последовал ответ. И Гальдер зачитал директиву Гитлера от 21 августа.
      - Что мы можем сделать против этого решения? Гальдер покачал головой:
      - В ставке неумолимы.
      Разгорелась дискуссия. Все пришли к решению: Гудериан должен сопровождать Гальдера в главную квартиру, в качестве "фронтового генерала" сделать доклад Гитлеру о взглядах группы армий "Центр" в отношении дальнейшего развития операций и попытаться все же убедить фюрера в преимуществах "московского варианта".
      Поздно ночью самолет стартовал на Растенбург{603}.
      II
      Решение, которое Гитлер и его военные советники с первой недели "восточного похода" называли "единственным и самым трудным в этой войне", наконец, определилось. Правда, обстановка существенно отличалась от безоблачных дней конца июня. Тем не менее генералам штаба сухопутных войск еще казалось, что они держат в своих руках ключи победы. Они все еще не могли отделаться от представлений, что война обязательно кончается в столице вражеского государства. Наполеон диктовал условия мира из столиц. Маршал Петэн после падения Парижа заявил: "Франция должна капитулировать". Они верили, что и "восточный поход" окончится в советской столице. Они займут Москву, и сразу последует новый Компьен.
      Но, видимо, прошло еще слишком мало времени от начала похода, чтобы генералы поняли: удар на Москву с точки зрения конечных целей столь же бесперспективен, как и поворот на юг или в каком-нибудь другом направлении. Их все еще гипнотизировали бешеные ритмы европейских побед, вера в "идеально точные расчеты" исходного плана. Другими словами, они еще не уяснили, что возможности Советского Союза, его экономический и моральный потенциалы, героизм советского народа неизмеримо выше всех их самых точных штабных представлений.
      Гигантская, многосторонняя работа по развертыванию сил, проводимая Коммунистической партией, Советским правительством, ГКО и Верховным Главнокомандованием Красной Армии, давала плоды. Решающее значение приобрело формирование мощных стратегических резервов Красной Армии. Призыв из народного хозяйства нескольких миллионов человек, быстрая перестройка экономики на военную программу позволили советскому военному руководству сформировать уже летом 1941 г. целый ряд новых соединений. Летом и осенью 1941 г. Ставка Верховного Главнокомандования Красной Армии ввела из стратегического резерва значительное число стрелковых и кавалерийских дивизий, стрелковых, танковых бригад, противотанковых артиллерийских полков, частей войсковой артиллерии и т. д. Всего летом 1941 г. Ставка направила на фронты более 324 соединений. Резервы прибывали на все стратегические направления советско-германского фронта, но наибольшее количество - на западное направление.
      Осенью 1941 г. здесь находилось более 40% всех сил Красной Армии. Общая глубина стратегической обороны на западном и юго-западном направлениях стала превышать 400 км. Строились глубоко эшелонированные рубежи. Подготовка и ввод стратегических резервов позволили Советскому Верховному Главнокомандованию существенно изменить общее соотношение сил на фронте и на основных направлениях.
      Все эти обстоятельства определяли бесперспективность стратегии германского верховного командования в 1941 г., даже если Браухич и Гальдер смогли бы отстоять свой вариант немедленного наступления на Москву.
      Осенью 1941 г. главный вопрос "большой стратегии": может ли Германия вообще выиграть войну против Советского Союза при данной исторической ситуации, при сложившейся расстановке мировых политических и военных сил, соотношении потенциалов воюющих сторон - был в общем и целом в широком плане предрешен: нет, не может. И на таком историческом фоне изменение направлений новых ударов агрессора в принципе не могло дать какого-либо иного ответа на главный вопрос "большой стратегии", хотя и способно было создать дополнительные трудности оперативно-стратегического масштаба.
      Когда генеральный штаб германских сухопутных сил в августе - ноябре 1941 г. считал, что его план способен привести к победе, а план Гитлера - неверный, то это была очередная ошибка, которая, в общем, понятна. Но чем объяснить послевоенные выступления некоторых историков Запада, повторяющих подобную же аргументацию? Карты давно уже раскрыты! Очевидно, делается по но имя поддержки легенды о непогрешимости генерального штаба, о единоличной виновности Гитлера за проигрыш войны и ее важнейших кампаний. Истина, безусловно, в том, что осенью 1941 г. исход борьбы на фронте зависел отнюдь не от "роковых решений" или ошибок Гитлера, Кейтеля или Браухича, не столько от их пожеланий, сколько от Красной Армии, от мощи Советского Союза, от соотношения экономических, политических и иных условий. Мы не можем согласиться с драматическими сентенциями тех историков на Западе, которые придерживаются мнения, будто "поворот на юг" означал "роковую ошибку" Гитлера, стоившую Германии войны.
      III
      На рассвете 24 августа самолет Ю-88 с Гудерианом и Гальдером на борту сел на аэродроме главной квартиры Гитлера в Летцене. Автомашины с генералами подъехали к лесу, где под высокими деревьями прятались бетонные казематы "Вольфшанце". Эсэсовцы потребовали пропуска. Машины двинулись асфальтовыми дорогами, по обеим сторонам которых стояли низкие серые бараки с кустарником на крышах. Впереди - казино. Слева - барак Кейтеля. А в конце дороги несколько углубленный в землю, усиленно охраняемый барак фюрера, окруженный двойным забором. Чтобы пройти во внутреннюю часть резиденции, нужно иметь особый желтый пропуск. Комнаты выглядели мрачно: дубовая мебель, серые стены, полумрак.
      В течение двух часов после прибытия Гудериан в комнате для совещаний барака Гитлера делал доклад о состоянии танковой группы{604}.
      Гитлеру не сказали о главной цели приезда Гудериана. Браухич запретил командующему танковой группой самому касаться вопроса о Москве. Поэтому речь шла о состоянии моторов, о снабжении, потерях и сопротивлении советских войск. Но вот Гитлер поставил вопрос:
      - Считаете ли вы свои войска готовыми для большого усилия?
      Все посмотрели на Гудериана.
      - Если войска получат большую, воодушевляющую цель - да!
      - Вы, конечно, думаете о Москве?
      - Да. Разрешите изложить мои основания? Гудериан начал речь в защиту взгляда, что лучше было бы наступать на Москву.
      - Москву нельзя сравнить с Парижем или Варшавой. Москва - это не только голова и сердце Советского Союза. Это также центр связи, политический центр, самая мощная индустриальная область, она прежде всего узел коммуникаций всей страны. Московский вариант имел бы решающее значение для войны. Гудериан продолжал:
      - Сталин это знает. Он знает, что московский вариант означает окончательное поражение. И если он это знает, он все военные силы сосредоточит перед Москвой. Если мы перед Москвой и в Москве одержим победу над силами врага и выключим центральную сортировочную станцию Советского Союза, тогда перед нами падут Балтика и хозяйственные области Украины намного легче, чем с невредимой Москвой перед нашим фронтом.
      В комнате стало тихо. Кейтель опирался о стол с картами. Иодль и Хойзингер делали заметки.
      Окна были открыты, в помещение проникала вечерняя свежесть вместе с запахом керосина, которым саперы обрызгивали заболоченный пруд вблизи барака Гитлера. Он ненавидел комаров, а они роились тучами.
      Гудериан подошел к карте и положил руку на ельнинскую дугу:
      - До сегодняшнего дня я удерживал этот плацдарм против Москвы. План развертывания и боевые директивы готовы. В группе армий "Центр" везде все готово для марша на Москву. Во многих частях солдаты уже сделали щиты с надписями: до Москвы столько-то километров. Если вы прикажете, танковые корпуса выступят сегодня же ночью. Мне нужно лишь дать моему штабу по телефону условный сигнал. Разрешите нам наступать на Москву, мы ее возьмем.
      Карелль пишет: "История прусской и немецкой армии не знает примера подобной сцены между генералом и его верховным главнокомандующим"{605}.
      Гудериан кончил. Все посмотрели на фюрера.
      Гитлер встал, быстрыми шагами подошел к карте и положил ладонь на Украину. На этот раз он был предельно краток.
      - Нам необходим хлеб Украины. Донецкая индустриальная область должна работать для нас. Должен быть перерезан подвоз нефти русским с Кавказа, тогда их военные силы умрут с голоду. Мы должны прежде всего захватить Крым, чтобы устранить этот опаснейший авианосец против румынских нефтяных источников!
      Гудериан молчал. Он понял, что его аргументы не убедили Гитлера. Да, конечно, его честолюбивым планам - вступить в Москву, возможно первым, не суждено сбыться. Но наступление на юг, в котором ему отводится почетная роль, пожалуй, не менее заманчиво, ибо это воля самого фюрера. Накануне приезда в ставку на совещании в Борисове он говорил, что предполагаемое наступление к югу через Стародуб невозможно из-за плохих дорог и тяжелого состояния войск. Здесь, в ставке, он быстро изменил точку зрения и в ходе дальнейших обсуждений поспешил заявить: наступать через Стародуб на юг можно.
      Совещание окончилось поздно вечером. Гудериан зашел к Гальдеру и доложил об итогах. Начальник штаба выразил удивление "столь внезапным поворотом мыслей" командующего танковой группой.
      - Мое вчерашнее мнение, - пояснил Гудериан, - проистекало из убеждения, что главнокомандование сухопутных войск санкционирует мое предложение. Теперь же, во время посещения фюрера, я убедился, что должен согласиться с проведением операций на юге. Мой долг состоит в том, чтобы невозможное сделать возможным и провести в жизнь эту идею.
      - Но почему же вы не бросили ему под ноги свое командование?
      - А почему не сделали этого вы?
      Их решительность пропадала у порога барака диктатора.
      Через полчаса в штабе 2-й танковой группы, в Прудках, зазвонил телефон. Трубку снял начальник оперативного отдела. Раздался голос Гудериана:
      - Байерлейн, то, что мы подготовили, отменяется. Новое идет вниз, поняли?
      - Я понял, господин генерал-полковник.
      IV
      Гудериан в данном случае выступал как представитель главного командования сухопутных сил, которое предпочло уйти за спину "фронтового генерала". Возражал ли Гудериан "верховному главнокомандующему", спорил ли с ним? Ни в малейшей степени. Полное согласие с Гитлером без всякого нажима с его стороны последовало легко и немедленно. Иначе не могло и быть, потому что генеральный штаб сухопутных сил, олицетворенный здесь Гудерианом, лишь искал лучших путей для решения общей - его и фюрера - задачи. Действительные взаимоотношения ОКХ и Гитлера характеризовались единством стратегических взглядов в той же мере, в какой едиными были классовые и политические цели фашизма, милитаризма и монополий. И не случайно собеседник Гитлера завершил в своих мемуарах описание сцены в "Вольфшанце" верноподданническим заключением: "После того как решение о переходе в наступление на Украину было еще раз подтверждено, мне ничего не оставалось, как наилучшим образом его выполнить"{606}.
      Как мы уже говорили, факт прекращения германского наступления на центральном участке фронта и поворот в августе - сентябре 1941 г. части сил группы армий "Центр" на южное направление широко комментируется вот уже четверть века многими историками и мемуаристами на Западе. Решению Гитлера "повернуть на юг" придается значение чуть ли не важнейшего фактора, предопределившего судьбу всего "восточного похода".
      Гудериан в своих мемуарах считает, что от его доклада Гитлеру "зависело очень многое, может быть, даже исход войны"{607}.
      Бывший генерал фон Бутлар пишет: "Решения Гитлера, явно противоречившие всяким требованиям старой немецкой оперативной школы, естественно, наталкивались на ожесточенное сопротивление со стороны многих военачальников действующей армии". Касаясь решения о "повороте на юг", он продолжает: "...Мы полагаем, что каждый, кто интересуется вопросами оперативного искусства, должен тщательно изучить это решение, оказавшее решающее влияние на весь дальнейший ход войны с Россией. Время показало, что решение Гитлера было неправильным". И далее: "Это решение и его последствия вполне наглядно продемонстрировали то, что отступление от старых, проверенных на практике принципов оперативного руководства всегда связано с риском и никогда не приводит вооруженные силы той или иной страны к прочному успеху"{608}.
      Типпельскирх видит ошибку германского военного руководства в том, что оно потеряло шесть недель в спорах о направлении дальнейшего наступления. Касаясь указаний от 21 августа, он пишет: "Главнокомандующий сухопутными силами, после того как он исчерпал все возможности доказать правильность своих соображений, подчинился данным ему приказам. Но между ним и Гитлером лежала теперь целая пропасть..." И, завершая изложение вопроса о "повороте на юг" и о сражении под Киевом, он подводит итог: "Но только исход всей войны мог показать, насколько достигнутая тактическая победа оправдывала потерю времени, необходимого для продолжения операций. Если цель войны не будет достигнута, то русские хотя и проиграли это сражение, но выиграли войну"{609}. В том же духе оценивают "поворот на юг" и многие другие авторы.
      Совершенно ясно, что перед нами четкая концепция историков определенных взглядов. Приведенные высказывания - это исходный пункт аргументации некоторыми историками Запада точки зрения о причинах поражения вермахта на советско-германском фронте и о взаимоотношениях между германским генералитетом и Гитлером.
      Есть ли в этих оценках и рассуждениях зерно истины? Какой же, в конечном итоге, может быть наша точка зрения о всех дискуссиях и решениях германского военного руководства в июле - августе 1941 г.? Подведем общий итог.
      Решить эту проблему - значит ответить на следующие вопросы. Свободно ли было немецко-фашистское военное руководство в выборе своих оперативно-стратегических решений в августе 1941 г. или их следует считать вынужденными? Могла ли гитлеровская армия выиграть войну против Советского Союза в случае, если бы действовала не по "решению Гитлера", а по "плану ОКХ", т. е. если бы в августе наступала всеми силами группы армий "Центр" на Москву? Существовали ли коренные противоречия между Гитлером и ОКХ летом 1941 г.? Что же в действительности вызвало решение о "повороте на юг"?
      Распространенная в военно-исторической литературе стран Запада точка зрения, согласно которой немецко-фашистское военное руководство остановило атаку на центральном участке советско-германского фронта преднамеренно, по своей воле, является плодом одностороннего подхода к оценке событий 1941 г.