5 июля Иодль беседовал по телефону с Браухичем. Он хотел передать ему мнение фюрера. Подходит момент, сказал Иодль, когда должно быть принято решение о дальнейшем ведении операций, особенно об использовании танковых групп. Так как это решение, повторил он снова, должно быть определяющим, возможно даже вообще единственным важнейшим решением в этой войне, он считает необходимым, чтобы главнокомандующий сухопутными силами прежде, чем поставить новые задачи, обсудил бы с фюрером свои соображения и намерения{528}.
      У штаба сухопутных сил, как отмечает Варлимонт, в те дни не имелось намерений снова поднимать вопрос о Москве, который, как думали в декабре 1940 г., сам собой решится в ходе развития событий{529}. Тем более, на следующий день Гитлер внезапно выразил надежду, что группа армий "Север" обойдется собственными силами, а группа армий "Центр" устранит "последнее организованное сопротивление" и "сделает свободной дорогу на Москву". Теперь он опять стал думать о повороте от центра на Украину, а не в Прибалтику и говорить в этой связи о возможных действиях 2-й танковой группы Гудериана в южном или юго-восточном направлении для совместных действий с группой армий "Юг"{530}.
      Еще через два дня Гитлер дал общую развернутую оценку обстановки. Запись его речи гласит: "Группа армий "Север", вероятно, сможет имеющимися в ее распоряжении силами выполнить свою задачу наступления на Ленинград. Перед группой армий "Центр" возникает вопрос, должна ли она наносить удар на Москву или повернуть крупными силами на юг за Припятью. Фюрер решительно подчеркивает, что он хотел бы немедленно сровнять с землей Москву и Ленинград. Так как с подобной задачей может справиться авиация, то это не должно влиять на проведение наземных операций. В целом группа армий "Центр" должна была бы еще значительно продвинуться в московском направлении, чтобы на всякий случаи иметь против Москвы достаточные силы прикрытия, если часть сил будет повернута на юг. Решение относительно группы "Центр", следовательно, сегодня еще нет необходимости принимать"{531}.
      Одним словом, теперь после достижения Днепра и Западной Двины и, следовательно, "решающей победы над Советским Союзом" германское верховное командование видело перед собой так много заманчивых возможностей и блестящих перспектив, что сразу даже не смогло выбрать наиболее приемлемую для себя. Наступать ли за Днепром на север, на юг или на Москву - все казалось одинаково достижимым и в общем-то легким теперь, когда план "Барбаросса", как казалось в "Вольфшанце", в главной своей части выполнен.
      V
      В эти июльские дни 1941 г. бункера и бараки ставки Гитлера "Вольфшанце" наполняла атмосфера всеобщего ликования. За своими традиционными ужинами в кругу высших представителей генерального штаба и партии Гитлер разглагольствовал особенно длинно, пользуясь, как всегда, абсолютным пониманием своих верных соратников. Излюбленную тему составляли картины будущего устройства "Великогермании", ее организации, управления, тех богатств, которые польются в рейх. "То, чем для Англии была Индия, для нас будет Восток", - восторженно говорил Гитлер. Новую колонию на Востоке возглавят два рейхскомиссариата, подчиненные рейхсминистерству оккупированных восточных областей под руководством Розенберга. "Германские государственные крестьяне" приступят к "освоению" завоеванного пространства. Они создадут поселения, нечто похожее на рыцарские ордена, крепости, связанные друг с другом отличными дорогами.
      Кровавый застенок, в который гитлеровцы превратили оккупированную Европу, должен был теперь в гигантской степени увеличиться: новые миллионы уничтоженных людей, превращение оставшихся в рабов, введение самой варварской, изощренной системы эксплуатации "завоеванных" народов - такой станет после "победы на Востоке" "новая Европа".
      В эти дни Гитлер был окружен в ставке таким низкопоклонством, которого он не помнил в прошлые годы. Никакая самая примитивная и грубая лесть не считалась чрезмерной. И нацистские лидеры, и их окружение - никто не сомневался в том, что победа в только что начавшемся "восточном походе" фактически уже одержана. Все они настолько привыкли к чуть ли не автоматическому осуществлению своих стратегических планов, что находились в полной уверенности в скором завершении очередного "блицкрига".
      На совещаниях в ставке все чаще теперь говорили не о дальнейшем ведении войны против Советского Союза, не о ходе борьбы, а о послевоенных проблемах. Генеральный штаб старательно подсчитывал потери Красной Армии. Но он не смог увидеть ее резервы. Он их просто не замечал, ибо, вопервых, не верил, что резервы могут существовать, а во-вторых, что они появятся именно там, где готовился последний марш для полного завоевания России. 8 июля Гальдер заверил Гитлера, что только 46 советских дивизий пригодны для действий, а все остальные разбиты. 46 против 190 фашистских! Могут ли быть сомнения в исходе последней фазы борьбы? Все подчиненные штабы равнялись, конечно, на генеральный штаб. Группа армий "Центр" 12 июля сообщала: если ее танковая армия сможет сделать остановку на 7 дней для подвоза довольствия, "то можно рассчитывать, что армия достигнет Москвы"{532}.
      В начале июля после беседы с Браухичем Гитлер объявил Кейтелю свою "руководящую установку" по поводу дальнейшего развития вооруженных сил и особенно "танковой программы". "Сухопутные силы будут существенно сокращены, за исключением танковых дивизий, число которых к 1 мая 1942 г. должно увеличиться до 36, а моторизованных дивизий к этому же времени - до 18 соединений". Военно-морским силам следует ограничить мероприятия по вооружению такими размерами, "которые непосредственно служат ведению войны против Англии". Военно-воздушпые силы "усилить в большом объеме"{533}.
      Восточный фронт лишался каких-либо пополнений танками: "Танковые силы, имеющиеся на Востоке, должны и впредь считаться достаточными". Действительно, зачем нужны Восточному фронту танки, когда уже все почти кончено? Только Гитлер мог отныне разрешить посылку на фронт хотя бы одного танка. Фельдмаршал Мильх заявил в конце июня: "Сил авиации, имеющихся на сегодня, вне всякого сомнения, достаточно, чтобы одержать победу. Исход войны должен быть решен путем использования авиации"{534}. Советская авиация сбрасывалась со счетов вообще. В дальнейшем предполагалось военно-воздушные силы увеличить в четыре раза, для чего Геринг начал разрабатывать программу, исходящую из ежемесячных потерь персонала в 22-25%, причем в июле ожидались потери не более 800-900 машин. В качестве резерва, считал он, необходимо ежегодно обучать 60 тыс. человек из расчета двухлетнего срока подготовки. Необходимо иметь в итоге до 150 тыс. обученных летчиков{535}.
      Генеральный штаб в июле стал детально разрабатывать вопрос о скором возвращении в Германию войск после победы над Советским Союзом и о порядке его военной оккупации.
      15 июля завершилось составление доклада ОКХ "Об оккупации и охране русского пространства и о строительстве сухопутных сил после окончания "Барбаросса""{536}. Для оккупации "завоеванного русского пространства" следует оставить "возможно меньше сил" - 56 дивизий. Их распределение "должно будет отвечать политическому расчленению", которое, согласно докладу Розенберга, составит "четыре государственных образования": Прибалтику, Россию, Украину, Кавказ{537}. Генеральный штаб определил, что "Западную и Восточную Россию" займут танковые соединения 3-й и 4-й танковых групп, Украину и Кавказ - 1-й. 2-й танковой группе Гудериана предстояло стать подвижным резервом. Пехотные соединения "будут сосредоточены в тех же районах, где и танковые, и вместе они составят небольшие оперативные группы"{538}. Одновременно верховное командование установило, что с начала августа 1941 г. войска начнут возвращаться из России на родину, а число дивизий, завершающих последние операции, будет сведено до минимума.
      Немалую заботу вызывал у генерального штаба такой вопрос: как и в каком порядке перевозить войска обратно в Германию после победы над Советским Союзом осенью 1941 г.? Но и здесь генеральный штаб сухопутных сил, как ему казалось, проявил достаточную предусмотрительность и дальновидность.
      "Необходимость возвращающиеся на родину соединения перевезти обратно еще до наступления зимы, - говорилось в его специальном указании, - требует, насколько это будет возможно, ограничить силы для дальнейшего ведения операций. Как только будут в основной своей массе разгромлены русские силы, еще находящиеся восточнее линии Днепр - Двина, дальнейшие операции будут проводиться по возможности только моторизованными соединениями и теми пехотными соединениями, которым предстоит впоследствии окончательно остаться в русском пространстве. Основная масса пехотных соединений, когда она достигнет линии Крым - Москва - Ленинград, видимо, не сможет ехать по железной дороге и должна будет начать двигаться обратно маршем. Силы, связанные операциями по оккупации, которые позже будут возвращаться первыми, начнут отход в западную часть России зимой"{539}. И, наконец, сразу после окончания "восточного похода" предполагалось начать перестройку сухопутных сил: вместо имевшихся 213 соединений будет оставлено только 175.
      Так, в июле тысяча девятьсот сорок первого Гитлер и его военные помощники считали, что Советский Союз уже разбит и что очень скоро они будут стоять на недосягаемых вершинах могущества.
      Первый кризис
      I
      Согласится ли читатель, но нам кажется, что для военного историка очень важно сравнивать расчеты генеральных штабов с результатами действий, сопоставлять надежды и реальность, планы и их осуществление. Сравнение замыслов с действительностью всегда дает возможность извлечь те или иные уроки.
      Когда Гитлер, его фельдмаршалы и генералы думали, что Советский Союз уже разбит, они не представляли себе, что по ту сторону фронта кипит гигантская организационная работа, первым итогом которой станет появление резервов Красной Армии в таких размерах, о которых германский генеральный штаб не имел даже приблизительных сведений.
      В те самые дни, когда немецкие генштабисты трудились над составлением точнейших графиков "возвращения войск после победы", по ту сторону линии фронта принимались самые энергичные меры, чтобы сорвать подобные расчеты нацизма.
      Советский народ поднимался на борьбу. Коммунистическая партия руководствовалась указанием В. И. Ленина: "...Раз дело дошло до войны, то все должно быть подчинено интересам войны, вся внутренняя жизнь страны должна быть подчинена войне, ни малейшее колебание на это счет недопустимо"{540}. Партия развернула широкую деятельность по мобилизации всех сил народа и государства для отпора захватчикам.
      На восьмой день войны, 29 июня, Центральный Комитет партии и Совет Народных Комиссаров Союза ССР обратились к партийным и советским организациям прифронтовых областей с Директивой - первым документом партии и правительства в Великой Отечественной войне. В Директиве Центральный Комитет требовал отрешиться от настроений мирного времени, покончить с благодушием и беспечностью, мобилизовать все силы на разгром врага. Была намечена развернутая программа борьбы советского народа за организацию разгрома агрессора. Советские воины должны отстаивать каждую пядь земли, драться до последней капли крови, проявлять смелость, инициативу, сметку, свойственную нашему народу. От партийных и советских организаций требовалось обеспечить всестороннюю помощь действующей армии путем организованного проведения мобилизации, четкого и бесперебойного снабжения, быстрого продвижения эшелонов на транспорте и т. д. Партия и правительство требовали в занятых врагом районах формировать партизанские отряды и диверсионные группы, создавать невыносимые условия для врага и его пособников.
      Эта Директива, доведенная до всего народа в речи И. В. Сталина по радио 3 июля 1941 г., стала программой борьбы с захватчиками. Призыв нашел горячий отклик в сердцах советских людей, понимавших характер и цели начавшейся войны как войны всенародной, отечественной, направленной на отстаивание свободы и независимости Родины, на освобождение народов Европы из-под фашистского рабства.
      30 июня 1941 г. был создан Государственный Комитет Обороны (ГКО), сосредоточивший всю полноту власти в стране. Под руководством ГКО началась широкая работа по эвакуации промышленных предприятий из угрожаемой прифронтовой зоны в глубь страны.
      Советское правительство приняло народнохозяйственный план военного времени, который положил начало перестройке экономики страны. Планом значительно увеличивался объем производства военной техники, утверждалось строительство новых военных предприятий, железных дорог; военная промышленность усиливалась передачей в ее распоряжение предприятий других отраслей народного хозяйства.
      Исключительное значение для дальнейшего хода войны имело развертывание командованием Красной Армии новых резервных соединений. Уже в последних числах июня действующие фронты стали получать подкрепления из кадровых войск внутренних округов и из вновь развертываемых формирований.
      Советское командование поставило задачу в кратчайший срок создать фронт обороны на западном направлении путем выдвижения резервов к рекам Западная Двина и Днепр, чтобы остановить здесь противника.
      Еще до начала войны были приняты меры к формированию Группы армий резерва Главного Командования в составе 22, 20, 21, 19-й и 16-й армий, имевших задачу развернуться западнее Невеля, по восточному берегу Днепра на Чернигов, а затем вдоль Десны до Киева и далее до Кременчуга{541}.
      Сосредоточение одновременно большого количества войск в условиях быстрого продвижения германской армии и господства в воздухе немецкой авиации представляло исключительные трудности. К началу Смоленского сражения полностью развернуть на Днепре необходимые силы и организовать оборону достаточной устойчивости не удалось. Прибывающие дивизии немедленно после выгрузки из эшелонов шли в районы обороны, к которым приближались передовые танковые отряды врага.
      Чтобы повысить устойчивость западного направления, в тылу создаваемого на Днепре фронта Ставка Главного Командования Красной Армии в середине июля готовила еще один эшелон войск - Фронт резервных армий из шести армий{542}.
      Всего к середине июля только на западном стратегическом направлении на глубину нескольких сот километров Советское Верховное Командование последовательно развернуло в трех эшелонах 74 новые дивизии{543}. Таким путем удалось существенно изменить общее соотношение сил. Ввод в действие такого большого количества резервов Красной Армии имел неоценимое значение для хода борьбы. На Днепре, у смоленских высот, на Березине, под Могилевом, Псковом, Житомиром и во многих других местах закипели необычайные по напряжению бои. Но из всех русских городов, о которых говорилось в те дни в германском генштабе, все чаще и тревожнее стал упоминаться один: Смоленск.
      II
      Смоленское сражение заслуженно вошло в историю как военное событие первостепенной важности. Пусть Красной Армии не удалось достигнуть в его ходе желаемого перелома борьбы, пусть она еще не смогла разбить группу армий фон Бока. Но на полях Смоленщины советские войска в напряженных кровопролитных боях настолько потрясли наиболее мощную группировку фашистской армии, что заставили германское командование впервые во второй мировой войне заняться пересмотром оперативных планов.
      В начальной стадии Смоленского сражения армиям фон Бока удалось добиться серьезного успеха. Танковые группы Гудериана и Гота прорвались к Смоленску и Ярцево, к Ельне, Кричеву, Духовщине. Но здесь они встретили упорное сопротивление{544}. В "смоленских воротах" войска генерала П. А. Курочкина, сначала решительно отбивая атаки, а затем ведя бои в оперативном окружении, сковали более десятка немецких дивизий. Дивизии генерала М. А. Лукина сражались за Смоленск. Корпус генерала Ф. А. Бакунина стойко оборонял окруженный Могилев. Под Ярцево стояла насмерть группа войск К. К. Рокоссовского. А созданный Гудерианом вокруг города Ельни выдвинутый к востоку плацдарм, который немецкие генералы сразу же стали рассматривать как трамплин для последнего броска на Москву, немцам никак не удавалось расширить из-за активного сопротивления частей генерала К. И. Ракутина. Более того, 21-я армия под командованием генерала Ф. И. Кузнецова перешла в наступление южнее Бобруйска и надолго связала 2-ю армию фельдмаршала фон Вейхса.
      В середине июля 1941 г. стратеги из "Вольфшанце" начали все больше ощущать, что сопротивление советских войск постепенно сковывает их волю. Это были двадцатые - тридцатые сутки войны против Советского Союза. В Польше к такому же сроку все уже было кончено, во Франции - приближалось к полной развязке. Но здесь, в России, стало получаться как-то иначе. Везде имелся крупный успех, но нигде все еще не чувствовалось приближения действительной победы. И все же два года военных триумфов сделали победу в умах завоевателей чем-то совершенно обязательным и закономерным. Вплоть до 20-х чисел июля в расчетах Гитлера и его штабов совершенно ясно обнаруживается автоматическое повторение довоенных оценок возможностей ведения войны против СССР, уверенность, что расчеты плана "Барбаросса" верны, что события будут протекать точно по графику и закончатся в срок, несмотря на отдельные трудности.
      От взгляда историка не должно ускользнуть, что одновременно, начиная с середины и второй половины июля, в умах высших руководителей генерального штаба начинает медленно вызревать переоценка некоторых исходных расчетов "восточного похода". Конечно, пока этот процесс только начинался, и он, повторяем, не мог сразу быть вполне осознан. Но здесь - именно процесс, причины которого прослеживаются в историческом аспекте совершенно четко. И генералы из высших штабов могли сколько угодно отрицать наличие угрозы срыва их намерений и ждать скорого окончания похода, но подсознательно они начали ощущать ее. Пройдет немного времени - процесс разовьется, и переоценки станут неизбежными. Уже в середине июля мы встречаем в оценках обстановки штабом сухопутных сил первые тревожные нотки, которые довольно скоро переходят в минорные аккорды. В меньшей степени новые интонации заметны в тех выводах, которые делают Гитлер и ОКВ, быстрее они нарастают в штабе сухопутных сил, тесно связанном с фронтом, с войсками и чувствительнее реагировавшем на все импульсы борьбы.
      Утром 15 июля, когда немецкие войска приближались к Смоленску, фельдмаршал Браухич говорил по телефону с командующим группой армий "Центр" Боком о ходе Смоленского сражения u ближайших перспективах.
      - Я должен констатировать, - доложил своему начальнику фон Бок, - что на Днепре и восточнее в настоящее время происходит сражение, которое хотя и началось хорошо, но результат его еще совершенно не ясен. Не следует считать общее положение там слишком легким. Победа еще не одержана.
      - В первую очередь, - ответил Браухич, - надо довести до конца сражение за Смоленск... Не может быть и речи о дальнейшем стремительном продвижении танков на восток после овладения районом Смоленска. Русские дерутся не так, как французы: они нечувствительны на флангах. Поэтому основным является не овладение пространством, а уничтожение сил русских{545}.
      Новый противник дерется "не так", как предыдущие! Это вызвало новые проблемы, которые стали возникать перед германским генеральным штабом. Во второй половине июля у него уже не оставалось сомнений: вермахт встретился с могущественной армией, стоящей насмерть за родную землю. "Русские войска сражаются, как и прежде, с величайшим ожесточением"; "противник наверняка не думает об отступлении"; "противник ведет упорные атаки"; "большая активность", "твердость управления" - такие оценки немецкими генштабистами советского командования в июле 1941 г. встречаются все чаще{546}.
      Одновременно сюрприз за сюрпризом преподносила разведка. В середине июля она обнаруживает усиление "в несколько раз" советских войск на западном направлении{547}, выясняет развертывание нескольких новых группировок Красной Армии на широком фронте от Ленинграда до Киева, что порождало в "Вольфшанце" всяческие тревоги.
      "Меня все в большей степени начинает беспокоить вопрос, - пишет Гальдер 19 июля, - не появились ли уже на фронте группы армий "Север" авангарды группировки противника, сосредоточивающейся в районе Бологое - Ржев?"{548}
      Получалось как-то само собой: в генеральном штабе все меньше и меньше говорили о полной победе над Россией в несколько недель и кое-что стало представляться в ином свете, чем еще месяц назад. "Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами, пришел к выводу Гальдер 20 июля, - а также медленность прибытия на фронт пехотных дивизий... и, кроме того, большое утомление войск, с самого начала войны непрерывно совершающих длительные марши и ведущих упорные кровопролитные бои, - все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главнокомандующего сухопутными войсками"{549}. Все чаще высказываются сомнения в "возможности достижения решающего успеха" на тех или иных направлениях, ибо упорное сопротивление Красной Армии "приводит к критическому обострению обстановки на отдельных участках"{550}.
      Гитлеровское руководство могло считать, что кампания стоит перед совершенно новыми перспективами с того момента, когда обнаружило отсутствие за Днепром "пустоты". И поскольку советское командование меньше чем за месяц выдвинуло из глубины такие резервы, которые по расчетам германского генерального штаба оно могло развернуть лишь за полгода, постольку становилось все более очевидным: "за Днепром" война не кончается, а только лишь начинается.
      В эти дни генерала Паулюса навестил в главной квартире ОКХ у Растенбурга его старый приятель генерал Кирхгейм, командир дивизии, сражавшейся в Африке. Беседуя с Паулюсом, он спросил, не произойдет ли на Востоке чего-либо непредвиденного, особенно во время зимы. Паулюс ответил, что сложные проблемы, с которыми придется столкнуться зимой, станут самой большой заботой ОКХ, тем более что операции начались позднее, чем предполагалось. Но, продолжал Паулюс, когда он доложил об этом фюреру, тот пришел в возбуждение: "Я не хочу больше слушать эту болтовню о трудностях снабжения наших войск зимой. Создавать себе из этого какие-либо препятствия совершенно нет необходимости, потому что не будет никакого зимнего похода. Спокойно доверьте это моему дипломатическому искусству. Армия должна нанести русским только несколько сильных ударов... Тогда обнаружится, что русский колосс стоит на глиняных ногах. Я тем самым категорически запрещаю говорить со мной о зимнем походе"{551}.
      Конечно, о "зимнем походе" прежде не думал ни один генерал, включая Паулюса и Гальдера. Но теперь... Темп наступления падал. Уже в начале июля ОКХ досрочно ввело из стратегического резерва 14 дивизий, около 60% его состава. Восстанавливать израсходованный резерв было нечем{552}. Советские войска продолжали сражаться с необычайным, нарастающим упорством. 19 июля Гитлер отдал директиву No 33: группе армий "Центр" продолжать наступление на Москву только пехотой. Танковые соединения группа армий должна повернуть: часть - к северо-западу, чтобы прервать коммуникации между Москвой и Ленинградом, другую часть - на юг, в тыл группировке советских войск на Украине. Этот новый план свидетельствовал о том, что группы армий "Север" и "Юг" из-за упорного сопротивления Красной Армии уже не могли решать свои задачи собственными силами.
      Советские войска сначала замедлили, а потом остановили продвижение армий фон Бока под Смоленском. И сразу же в гитлеровском лагере возникло еще больше непредвиденных проблем.
      III
      Возникает существенный вопрос: представляло ли собой изменение принципиальных решений германского верховного главнокомандования о ведении операций на Восточном фронте в июле - августе 1941 г. некое "свободное творчество умов" ОКВ и ОКХ, плод "борьбы генералов против ошибочных расчетов Гитлера" или же эти решения были вынужденными и принимались под влиянием неумолимых сил извне?
      Авторы большинства исторических исследований, вышедших на Западе после второй мировой войны, рассматривают процесс выработки решений германским командованием летом 1941 г. лишь как борьбу между взглядами Гитлера, ОКВ, с одной стороны" и генерального штаба сухопутных сил - с другой.
      Генерал Г. Блюментритт пишет в книге "Роковые решения": "В конце июля и начале августа мы потеряли несколько драгоценных недель, пока наше верховное командование размышляло о том, какой стратегии нам лучше всего придерживаться". Рассказав далее о столкновении мнений Гитлера, стремившегося на Украину и Кавказ, и Браухича, отстаивавшего идею наступления на Москву, автор делает вывод: "Нам предстояло дорого заплатить за бесплодные споры, занявшие несколько недель августа и весь сентябрь"{553 -555}. Следовательно, почти двухмесячная остановка группы армий "Центр" под Смоленском объясняется не ходом борьбы на фронте, точнее, не героическим сопротивлением Красной Армии, а "потерей времени в спорах" и "размышлениях" в среде германского высшего командования.
      Но вправе ли непредвзятый исследователь игнорировать тот факт, что все вопросы германской стратегии лета 1941 г. могут быть объяснены лишь в том случае, если их рассматривать в тесной связи с действиями Красной Армии, в обусловленности ими? Безусловно нет. Однако некоторые исторические труды, вышедшие, в частности, в ФРГ, освещают проблемы 1941 г. именно без учета определяющего воздействия борьбы Советских Вооруженных Сил на стратегию немецко-фашистского командования{556}. В этом их односторонность, которая, как известно, никогда не помогает воссоздать объективную картину истории.
      Оценивая до 20-х чисел июля обстановку все еще вполне оптимистически, Гитлер хотел внушить генералам и войскам уверенность в близкой победе на Востоке.
      ...Особый поезд Гитлера двинулся вечером 20 июля из Растенбурга в первую поездку на оккупированную территорию Советского Союза. На следующий день в вагоне фюрера началось совещание с командующим группой армий "Север" фельдмаршалом Леебом и его помощниками. Гитлер заслушал краткий доклад фельдмаршала лишь для формы и не дал ему много говорить, так как считал, что наперед знает все, о чем тот может сказать.
      - Необходимо быстрее занять Ленинград, - начал свою речь Гитлер, - и урегулировать положение в Финском заливе, чтобы парализовать русский флот. От этого зависит бесперебойный подвоз руды из Швеции. Нужно считаться с тем, что если русские подводные лодки будут лишены базы в Финском заливе и на балтийских островах, то вследствие затруднений в подвозе материальных средств и горючего они смогут продержаться не более 4-6 недель{557}.
      Гитлер нетерпеливо стремился решить прежде всего военно-экономические вопросы. Он искал скорейшего результата именно в этой области, чтобы сразу же начать эксплуатировать успех.
      И поэтому фюрер подгоняет армии, наступающие на Украине. Более того, так как Рундштедт продвигается слишком медленно, Гитлер стал склоняться к мысли направить ему в помощь с севера танковую группу Гудериана. Он продолжал:
      - В такой связи возможно, что Гудериан повернет на юго-восток, и, таким образом, для наступления на Москву останутся только пехотные силы группы армий "Центр". Это обстоятельство, - твердо закончил Гитлер, - не составляет для меня ни малейшей заботы, ибо Москва для меня - это только географическое понятие{558}.
      Относительно ожидаемого нового сражения, особенно 4-й танковой группы, фюрер сказал, что предвидит упорное сопротивление русских южнее Ленинграда.
      - Русскому руководству должно быть ясно, что потеря Ленинграда - это потеря одного из важнейших символов русской революции и что это может означать полное поражение.
      И в заключение Гитлер заявил:
      - Принимая во внимание общее положение на Восточном театре военных действий, в ближайшее время необходимо ожидать развала русских. Он станет тем более полным, чем чувствительнее будут наноситься сейчас удары{559}.
      Совещание окончилось. Казалось, все указания даны. Гитлер и его ближайшие сообщники торопились вернуться назад. Поезд отправился в Растенбург.
      Итак, фюрер предсказал: поражение Красной Армии все же вот-вот наступит.
      Но если полная победа близка, как он сейчас предвидит, то ведь необходимо дать армии план дальнейших действий до выхода к Волге - конечному рубежу "восточного похода" - и позже, после войны. Пора уже решить, какие войска будут выведены из России после победы, т. е. уточнить прежние наметки.
      К утру 23 июля из-под пера Иодля появился проект новых указаний верховного главнокомандования, получивший название "Дополнения к директиве No 33", документа удивительного, ставшего, пожалуй, свидетельством самых больших в истории германского генерального штаба заблуждений. Чего же сейчас требовало верховное командование? Немедленного занятия танками Украины, Крыма и Кавказа, пехотой - Москвы и Ленинграда, быстрейшего выхода к Волге. Затем часть победоносной армии отправится домой.
      1-й и 2-й танковым группам предстояло "при поддержке пехотных и горных дивизий после достижения индустриального района Харькова наступать через Дон на Кавказ". Группа армий фон Бока после завершения боев в районе Смоленска "достаточно сильными пехотными соединениями своих обеих армий" разобьет противника, "еще находящегося между Смоленском и Москвой", и, нанося удар левым флангом, займет Москву. Затем 3-я танковая группа двинется к Волге{560}.
      Развивая мысли Гитлера, ОКВ в конце июля разработало программу дальнейшего наступления через Кавказ в Иран и Ирак, а также марша на Урал.
      Вторжение на Ближний Восток намечалось провести после полной победы над СССР в шесть этапов: 1) захват района развертывания на Северном Кавказе (ноябрь 1941 г.); 2) развертывание для наступления через Кавказ (до конца мая 1942 г.); 3) наступление через Кавказ (июнь 1942 г.); 4) наступление до Араса; 5) захват Тегерана и Керманшаха в качестве исходного района для наступления к ирано-иракской границе; 6) наступление для достижения цели операции пограничных перевалов Ревандуз и Ханаган (с 4-6 июля до начала сентября 1942 г.){561}.
      Конечно, ОКВ понимало, что подобный рейд всецело зависит "от хода текущих восточных операций"{562}. Более того, предпосылкой "наступления через Кавказ" считалось достижение зимой 1941 г.