- Да вот незадача - на твоей землице клад лежит, - вздохнул Парамон.
      - Значит, мой! - выкрикнул Спирька. - А тебе, брат, и солдатику поклон низкий!
      - Жадность да важность - делу помеха, - сказал Игнат.
      Парамон недовольно покосился на солдата.
      - Брат-то мой, Спиридон, на своей земле сколько лет прожил, а и одного самоцвета не нашёл. Хотя многие находили. Ежели с нами он в долю нынче не войдёт, то опять без клада останется. А мы ночами к себе всё перетаскаем.
      Спирька заволновался: кто его знает, а вдруг и вправду не найдёшь без них клада на своей землице? Ведь вот он, только руку протянуть! Змеиные глазки Чёрта буравили Игната и Парамона.
      - Ну, что от меня надобно? - спросил он.
      - Чтобы не таиться, чтобы находка наша законной была, - забубнил Парамон, - нужно нам всем троим быть в сотоварищах... Тебе - одна треть, и нам - по трети.
      - Мне половина, - быстро проговорил Спирька. - На моей земле клад.
      - Или бери треть, или ничего тебе не будет, - твёрдо произнёс Парамон. - Пошли, Игнат, камешки таскать.
      - Ладно, пусть будет треть, - согласился Спирька.
      - Тогда вот тут распишись, - протянул Спирьке расписку Парамон, а Игнат протянул чернильницу с пером.
      Спирька недоверчиво оглядел бумагу, наклонился низко, чуть ли не понюхал её.
      - Мелко, словно маку насыпано... - проговорил он. - Про что тут?
      - А про то, что каждый из нас имеет право на треть клада и судиться-рядиться с другим не будет, тяжбы затевать не станет, - бойко отбарабанил поп. - Пиши, братец мой ненаглядный, чтоб дело крепкое было... Видишь - мы с Игнатиком расписались уже.
      Спирька повёл плечами, словно приноравливался тяжёлую ношу на спину взвалить, потом неуклюже взял перо и старательно накорябал несколько букв.
      Игнат тут же схватил бумагу и помахал, как флагом, - чтобы чернила высохли быстрее.
      - Ха-ха-ха! - захохотал, закряхтел Парамон, едва добравшись до лавки. - Ой, ох, грехи наши тяжки... Спирька, ты ж свою беду подписал, неуч! Теперь голова твоя гроша ломаного не стоит! Я ж из тебя теперь верёвки буду вить, братик ты мой единственный!
      - Что, что, что? - завертелся Спирька. Он то смотрел на брата, то пытался заглянуть в глаза Игнату. - Но вы же оба тоже подписали... А? Что сие за бумага?
      - Так, чепуха, - улыбнулся Игнат, спрятав расписку под камзол, к сердцу. - Расписочку ты заверил, Чёрт, о том, что сдал я тебе подати за оба села в срок и полностью. Только и всего.
      - Где сдал? Когда? Кому? - Спирькины глаза смотрели затравленно, а лицо стало серым, как неотбелённый холст.
      - Да тебе же, братец, тебе сейчас сдали, - сквозь смех молвил Парамон. - Ты же расписался собственноручно. Я как свидетель имя там своё проставил, а Игнатик - как сборщик. Всё честь честью, по закону! Князь доволен будет!
      - Обман? - захрипел Спирька. - Обман вы сотворили, и я князю всю истину доложу сей же час!
      - Доложи, доложи, - махнул тонкой ручкой поп, - а мы князю-батюшке твою подпись покажем. И клятвой подтвердим, что всё тебе сдали. А? С кого тогда спрос будет? Батогами тебя, братца моего единственного, накормят на заднем дворе... Твой же Дурында тебя же и примется бить, хе-хе-хе!
      - Погубили меня... - поник головой Спирька.
      - Ничего, ты много наворовал у князя-батюшки, - примирительно сказал Парамон. - И никогда со мной не делился. Вот и считай теперь - мою долю отдал.
      - Брата на солдата променял, - сказал Спирька и с ненавистью взглянул на Парамона.
      - Все люди - братья! - наставительно произнёс поп.
      Спирька аж застонал от страха, заметался из угла в угол, как крыса в клетке. Потом остановился, уловил злорадный взгляд Парамона.
      - Головы ты моей не получишь! - прошипел Спирька. - Ладно, сам недоимку покрою. Объегорили вы меня - да ещё сочтёмся, сплетутся наши дорожки...
      - Жди, неуч, жди, хе-хе-хе! - веселился поп.
      - Досмеёшься! - пригрозил Спирька.
      - Не велика беда твоя: князю скажешь, дескать, собрано согласно реестру. Всё сдано, как положено, амбары засыпаны. Князь и не заглядывает в них никогда - эка невидаль, зерно или горох, - миролюбиво проговорил Парамон. - Да не серчай зря, а то тебя удар может хватить!
      - Тш-ш-ш! - предостерегающе зашипел Спирька. - Тут голос на пять комнат слышен... Ты, солдатик, сейчас к князю пойдёшь с нами. Доложишь сам о собранных податях...
      ... Ночной князь Данило Михайлович Стоеросов в шёлковом халате и любимых своих расшитых сафьяновых сапожках возлежал на низком турецком диване. Кольца сверкали на его пальцах. Конец длинной светлой княжеской бороды упирался в холм живота. Князь лишь недавно глаза от сна продрал и приказал подавать завтрак.
      - А-а, отец Парамон пожаловал! Милости прошу! И солдат тут? воскликнул князь лениво. - Спирька! Что за примета солдата ночью встретить?
      - К добру, князь-батюшка, доподлинно знаю - к добру! - поклонился Спирька.
      - К добру? Гм-гм, - задумался князь. - Может, ты, солдат, подати мне с мужиков собрал?
      - Собрал! - отрапортовал Игнат, вставая перед князем по стойке "смирно". - Вот ему, Спиридону, всё свёз, всё сдал. Зёрнышко к зёрнышку, яичко к яичку, телёночек к коровке.
      - Верно, князь-батюшка, верно, - поклонился Спирька, пряча злобное сверкание своих немигающих глаз. - Всё сдал.
      - О-о, молодец! - удивлённо произнёс князь и погладил бороду там, где она соприкасалась с животом.
      Игнат представил себе, как в том месте борода через шёлк халата щекочет князю брюхо.
      - Нужно его наградить! - продолжал князь. - Спирька, принеси солдату мою медаль... Пусть носит!
      Спирька юркнул в высокую двустворчатую дверь, и не успел поп рта раскрыть, как уже прибежал Черт назад, держа двумя пальцами цветную ленточку. На конце её болтался медный квадрат.
      Игнат взял ленточку с медалью в руки. На медном квадрате выпуклые буквы: "С бороды пошлина взята". В верхнем углу гвоздём пробита самодельная дырка - для ленты.
      "Это ж бороденный знак! - с усмешкой подумал Игнат. - Такие давали тем, кто не хотел бород брить. Плати пошлину, получай значок и носи бороду на здоровье! Единственная, видать, награда князя за всю его жизнь... Но не пристало боевому солдату такие побрякушки на грудь прикалывать..."
      - Доволен, солдат? - спросил князь. - Неделю будешь носить, чтобы все видели мою милость к тебе. Я добрый!
      - Рад стараться, Данило Михайлович! - по-солдатски громко, словно он стоял не в княжеском покое, а на плацу, ответил Игнат. - Только недостоин я вашей княжеской милости. Если бы не Спиридон - ввек бы мне с недоимками этими не спраниться. Ему и честь должна быть оказана по праву, а не мне.
      - Молодец, солдат! - снова похвалил Игната князь. - Люблю честных людей... Носи медаль, Спирька!
      Спирька бросился целовать князю руки.
      Поп Парамон подмигнул Игнату.
      ... Когда Игнат ушёл из усадьбы к себе в избушку, а поп Парамон, разомлев от горячего чая, прикорнул в каком-то закутке княжеских хором, Спирька позвал Дурынду и сказал ему хриплым шёпотом:
      - Отныне ты будешь при солдате Игнате неотлучно! Смотри, слушай вдруг мужики с солдатом худое чего надумали. А самое главное: расписочку у него нужно выкрасть, бумажечку махонькую... Нынче на груди он её спрятал, а завтра, может, иное место для неё отыщет. Ты всё выведай - куда он её прячет, где хранит! Десять рублей тебе за ту бумажку дам!
      8. Крылья ветряные
      Солдат смёткою богат.
      Солдатская поговорка
      Ветряная мельница Спирьки-Чёрта стояла на невысоком холме, и её дырявые крылья были любимым местом ночлега всех проживающих в округе галок. Галочьи крики временами достигали такой силы, что заглушали лай сельских собак и даже колокольный звон церкви. Когда галки, вопя и крича, кружили вокруг мельницы, то казалось издали, что крылья ветряные кружатся вместе со стаей.
      Иногда стая поднимала шум и среди ночи. Это случалось по разным причинам: то неожиданно поднявшийся ветер начинал крутить крылья старого ветряка, то к птицам подбирался какой-нибудь враг - хорь, крыса или деревенский кот-озорник.
      Внизу под мельницей, огибая холм, текла река. Перед тем как сделать вокруг холма петлю, река, словно собирая силы и переводя дух, долго крутилась в большом омуте, свивала в жгут свои текучие прозрачные пряди. За ледяную ключевую воду и глубину непомерную омут прозвали Бесовым.
      - Раз мельница Спирьки-Чёрта, значит, она Чёртова, - шутили крестьяне, - а раз так, то и омут Бесов...
      Над омутом, у подножия холма, кусты и травы стояли яркие, зелёные, словно никакой засухи нет и не было. А почти рядом, наверху, коробилось, трескалось от непосильной жары поле и темнели, умирали, сгорали, как тоненькие свечки, стебельки ржи.
      Надела земельного у Игната не было. Истосковавшись по работе, солдат всё время проводил на полосках деда Данилки и бабки Ульяны. Рыхлил землю, твёрдую, спёкшуюся в камень. Воду пытался носить с реки. Но что три дюжины вёдер могут поделать с палящим зноем, с жарой-убийцей?
      - На мельнице галки так хозяевами и останутся, видно, - тяжко вздохнул дед Данилка. - Нам-то в этом году молоть нечего будет...
      Игнат долго ходил вокруг мельницы. Остановился, подпрыгнул, повисел на крыле, которое накренилось ниже других.
      - Что, Игнатка, задумал-замыслил? - спросил дед Данилка.
      Он, положив руки на посох, сидел в тени мельчицы рядом с бобылём Савой. Тут же растянулся на земле Дурында, ни на шаг не отходящий от солдата.
      Игнат отошёл от мельницы, уселся возле деда. Длинный нескладный Савушка только что вернулся с болота и принёс большую корзину грибов.
      - Спасибо тебе, служба, - в который уж раз благодарил он Игната, теперь мужики по любой трясине ходят, что по лугу. Ух и места я в болоте отыскал - заповедные, право слово! Среди топи - остров. И луг там есть, и лес, и родники звенят, воркуют, как птицы. Трава на том лугу по пояс, ей-богу... Мягкая, ну прямо шерсть ягнячья. А грибов - не счесть. Как листьев, опавших осенью. И таких островов не один, не два...
      И Савушка снова и снова показывал Игнату и деду Данилке свой нынешний грибной улов.
      - Вот, глядите, каков барин! - крутил бобыль своих задубелых длинных пальцах толстячка-боровичка. - Ему знойко, он весь мокрый, а дух какой нутром земным тянет!
      - А я уже забыл, какие они, грибы-то... Где им здесь расти, в таком пекле? - И дед Данилка нежно снял с тёмной шляпки гриба тонкий зелёный листочек.
      Игнат взял листок из пальцев деда, понюхал его.
      - Колосница болотная, - сказал он. - Горья трава, да раны заживляет хорошо. Приложишь - и затянется. Меня не один раз выручала матушкина наука травяная.
      - Там на болоте чудес много, - радостно продолжал Савушка. - Я шалашик построил, ночую там.
      - Чего ж ты, Игнат, на мельницу скакать начал? - спросил дед Данилка. - Задумал что или с какой радости?
      - Наш командир говаривал: пускай ум наперёд в разведку, а без него как в потёмках, - сказал Игнат. - Мельница ведь ещё работать может.
      - Да какая уж работа! - махнул рукой Савушка. - В неделю-то всего разок жернова и похрустят. Вон, гляди, поп Парамон едет, ему мешка два смолоть нужно. И снова хоть спи, хоть так сиди. Под вечер ветер набегает самая бы работа, эх, да нет её...
      - Я в делах-то мужицких поотстал малость, - сказал Игнат, а мохнатые брови его грустно опустились почти на самые глаза. - Ежели нынче воду дать земле, рожь ещё может встать?
      - Да где ж её, воду-кормилицу, взять? - удивился дед Данилка.
      - Не о том речь, где взять, - озабоченно произнёс Игнат, - а спасёт ли вода хлеб?
      - Кое-что авось и выручит, - проговорил задумчиво Савушка. - Всё лучше, чем ничего.
      - Хуже не будет, - молвил дед Данилка. - Хоть и поздно, да дождик немного дело бы поправил...
      - Что ж мельница зря пропадает? - В глазах Игната зажглись задорные огоньки. - Машет крылами, да без толку! Её так приспособить надобно, чтоб воду из речки гнала!
      Дурында повернулся на бок, лицом к Игнату, удивлённо на него уставился.
      - Как это... мельница... с речки? - не понял Дурында.
      - Начну мастерить, тогда сразу разберётесь! - Игнат встал, потянулся. - Сейчас крылья жернова вертят, а будут воду таскать - и вся недолга. Только вот канавы рыть надобно, чтобы русло воде дать.
      - Ох, мудрено! - Савушка ещё раз полюбовался на свои грибы и закрыл их лопухом. Тоже встал, взглянул на дорогу: - Отец Парамон опять сам зерно порешил на мельницу свезти... Никому не верит. Всё боится - обманут, объегорят!
      Дед Данилка, положив подбородок на ручку посоха, всё ещё обдумывал слова солдата.
      - Слушай, Игнат, а ведь мельница-то Спирьки-Чёрта, - произнёс дед. Он тебе не даст с ней мудровать.
      - Солдаты чертей разве боятся? - усмехнулся Игнат. - Найду и на Спирьку управу. Он слова мне худого не молвит. Пошипит, как змей подколодный, да и замолкнет.
      ... Поп Парамон держал вожжи в одном кулаке. Лошадь лениво пылила по нагретой солнцем дороге. Парамон, пригревшись, клевал носом - видно, князь Стоеросов, как обычно, не дал ему ночью спать. Лошадь сама остановилась возле мельницы. Парамон раскрыл глаза, огляделся, перекрестился и крикнул:
      - Возьми-ка, Дурында, поднеси мешки!
      Как и предсказывал Савушка, поп привёз два мешка с зерном.
      Завидя Игната, поп Парамон ощерил в улыбке свой чёрный зуб:
      - День добрый, Игнатик! Что поделываешь? Мучица в твоей избе появилась уже?
      - Нет у меня муки, - сказал Игнат. - А я тут деду Даниле помогаю пропадает землица-то.
      - Всё горит, всё сохнет, - вздохнул поп и потёр лёгкие свои ладошки одна о другую. - Всё беды за грехи наши... Эй, Савка! Смели, когда ветер будет, муку, а я за ней Аринку пришлю!
      Савушка с усмешкой взглянул на попа:
      - Не могу я молоть муку.
      Поп глаза вытаращил:
      - Да что ты, Савка, сдурел?
      - Нет, не сможет он, - подтвердил дед Данилка, - верно сказал.
      - Смелешь ты мне муку или нет? - закричал Парамон Савушке. - Я брату скажу, он тебя в бараний рог свернёт! Я такую молитву сотворю, что налетит ураган, снесёт эту мельницу, щепку на щепке не оставит!
      - Эх, Парамон, Парамон! - засмеялся Игнат. - Ты молись, чтобы бог превратил твоё зерно в муку, - это же легче!
      - Тьфу, нечистая сила! - плюнул в сторону Игната рассвирепевший Парамон. Он от гнева стал красным как варёный рак. - Отчего не хочешь муку мою молоть?
      - Савелий истину говорит: не может он твою муку молоть, - сказал Игнат. - Ведь не муку, Парамон, мелют, а зерно!
      Парамон подумал-подумал и рассмеялся:
      - И то верно! Ох, хитры вы, мужики! Ну да ладно: не всё вы, и я над вами посмеюсь, придёт время... Чего понапрасну на поле сидите? Шли бы в храм, мы бы все вместе вознесли молитву, чтобы дождь на землю пал!
      - В эту пору дождя ждать - всё равно что от жука мёду, от рыбы песни, - сказал Игнат.
      - Ты, Игнатик, шутки шути, а людей не мути, - серьёзно произнёс поп и погрозил Игнату пальцем. - В церковь надо ходить чаще, смиреннее станешь!
      Парамон сел в повозку, лихо свистнул и погнал лошадь к деревне.
      - Ну, Яков, - сказал Дурынде Игнат, - теперь у нас большое сраженье начнётся. Нужно канав мелких нарыть поперёк поля, чтобы воду по ним пустить... Да ворот наладить - воду из реки тянуть... Надобно мужиков позвать в помощь - одни не управимся.
      ... Вечером Дурында рассказал Спирьке о том, что задумал Игнат.
      Чёрт сел на лавку, сложил руки, тощие пальцы его то свивались в клубок, то распутывались. Наконец он произнёс:
      - Пусть работают, может, какой толк и будет от полива. Потом я вспомню, что мельница-то моя, свою долю попрошу... Тогда они у меня попляшут!
      Глаза Спирьки вспыхнули злобой. Он вскочил с лавки, пробежал по горнице неслышными шажками из угла в угол, вернулся, снова сел.
      - С солдатиком справиться нужно, устыдить его при всех... Вот будете канавы копать завтра, и с солдатиком на спор: кто скорее копать умеет? Ты с ним справишься? - Спирька оглядел мощную фигуру Дурынды.
      - А как же! - пробасил Дурында. - Он же мозгляк, щуплый. Оглянуться не успеет, как у меня всё готово будет.
      Спирька опять пробежался по горнице.
      - Расписочка где у солдата запрятана, присмотрел? Или ещё нет?
      - Есть вроде на примете у меня место одно, - ладонью потёр затылок Дурында. - Может, там она.
      - Добро, - улыбнулся Спирька краем губ. - Завтра к полудню сам приеду смотреть на конфуз солдатика... Смотри, Дурында, не опозорь себя. Солдатик не так прост, как прикидывается.
      - Да где ему, - отмахнулся Дурында. - Щуплый он, старый.
      ... Утром, когда мужики собрались возле мельницы, Дурында предложил Игнату:
      - Давай, служивый, кто кого?.. Будем канавы копать. Кто до полудня больше сделает?
      "Неспроста парень такое надумал, - сообразил Игнат. - Видно, Спирька или Парамон хотят меня перед мужиками высмеять, - рассудил он. - Я в крестьянской работе не горазд, только привыкать начинаю. Яков меня сильнее..."
      - Ладно, согласен, - сказал Игнат. - Только давай работу разделим поровну: я буду копать, а ты - уставать за меня.
      Дурында подумал, покрутил головой.
      - Обманут тебя, бедолага, - весело сказал чернобородый Демид. - Не соглашайся. Знаешь ведь - хитёр солдат Игнат!
      - Кому нужна усталость? - едва удерживаясь от улыбки, молвил дед Данилка. - Это же вроде хворобы.
      - Устанешь - ноги протянешь, - поддержал Савушка.
      Мужики шумели, смеялись, подталкивали друг друга:
      - Ай да Дурында! С солдатом хочет тягаться!
      - Силён малый, да с чужого голоса поёт.
      - Вправду говорится про глупого: беду скоро наживёшь, да не скоро выживешь!
      Дурында пытался морщить лоб, тёр ладонью затылок, потом рассмеялся и подмигнул Игнату:
      - Не на такого напал! Нашёл дурака, чтоб я за тебя уставал. Нет уж, работать буду я, а ты за меня уставай!
      - Нет, так я не хочу! - нарочито бойко запротестовал Игнат.
      - Забоялся? - презрительно сказал Дурында. Правильно Спиридон говаривал: "Солдат с тобой тягаться не станет".
      - Ага, значит, это Спирька-Чёрт тебя науськал? - подхватил Демид. Вот откуда ветер дует!
      - Забоялся? Забоялся? - гордо повторял Дурында.
      - Ладно, раз так дело повернулось, я согласен, - сказал Игнат. - Я буду за Якова уставать. Посмотрим, кто выдюжит.
      Дурында начал копать канаву, а Игнат лёг в тени мельницы и время от времени тяжело охал и стонал. Между охами и стонами Игнат вставал, помогал Василию, Демиду и Саве прилаживать ворот к мельничному механизму.
      От ворота тянулись верёвки к реке. На верёвке крепили бадейки. Бадейки должны были зачерпывать воду, а мельничная сила - вытягивать их наверх.
      - Вот тут бадейки будут опрокидываться, сливать воду в жёлоб, говорил Игнат, отмечая вехой место, - а дальше - вода уже пойдёт по канавам... О-о-ох... как я устал... все кости ломит... о-о-ох! - застонал Игнат так громко, чтобы Дурында его услышал.
      А Дурында превзошёл сам себя: он неустанно рыл и рыл, покрывая поле морщинами канавок и канав.
      Стоя в воде, двое мужиков прилаживали к канату бадейки. У Игната сердце сжалось, когда он увидел их худые тела.
      - Аж рёбра светятся! - дёрнул себя за ус Игнат. - Вот до чего довели хлеборобов!
      Солнце показывало полдень. Задымилась, запылилась дорога.
      - Загадку отгадайте, люди добрые! - сказал Игнат. - Шесть ног, две головы, один хвост. Ну-ка?
      - Человек на лошади, кто не знает? - усмехнулся дед Данилка, сверкнув зубами.
      - Ладно, - покрутил ус Игнат. - А кто таков: лют, а не князь, хитёр, а не поп?
      Наступило молчание, потом все заговорили сразу.
      - Нет, нет, нет! - замахал руками Игнат. - Все - пальцем в небо. Спирька-Чёрт это, вот кто. Вон сюда скачет. А зачем, сам скажет!
      Дурында отставил заступ и, заслоняясь от солнца своей громадной, чёрной, как сковорода, ладонью, посмотрел на дорогу. Радостная улыбка пробежала по его лицу. Он отёр пот и направился к мельнице, где только что улёгся в тени Игнат.
      Солдат слегка стонал.
      - Сил нет, до чего Игнатка намаялся, - сказал дед Данилка Дурынде. Не пожалел ты его!
      - А ещё в сраженьях бывал! - пробасил Дурында. - Будет знать, как со мной вязаться.
      - Да, уморил ты его, - закивал головой Савушка.
      - Поделом - с силой не вяжись! - гордо произнёс Дурында.
      Подскакал на пегой толстоногой и пузатой лошадке Спирька. Увидел лежащего без чувств Игната, обрадовался. Серое лицо Чёрта порозовело, тонкие губы растянулись в улыбке. Плётка, которой он погонял лошадёнку, забила дробь по сапогу.
      На Спирькиной груди сверкал квадратный бороденный жетон, полученный от князя. Поэтому Спирька презрительно посматривал на медаль, висящую на кафтане Игната: дескать, и мы не лыком шиты - имеем награды и отличия!
      - Много он накопал? - хрипло спросил Спирька Дурынду.
      Дурында обвёл рукой часть поля, покрытую сетью канав, стукнул себя в грудь:
      - Всё я сделал... Готово!
      - Готово-то готово, да сделано бестолково, - не открывая глаз, сказал Игнат.
      - Это ты копал? - стараясь разобраться в случившемся, спросил Спирька. - А он что делал?
      Дурында как мог рассказал Спирьке об условии спора, про то, как хитрый солдат пытался его, Дурынду, обмануть и как у солдата ничего из этого не вышло.
      - Меня не проведёшь! - радостно пробасил Дурында и снова стукнул себя кулаком в грудь.
      - Ох и остолоп! - прохрипел Спирька и вытянул парня по спине плёткой. - Дурында ты и есть!
      Чёрт ещё раз ударил парня и ускакал.
      Онемевший от удивления и боли Дурында остался на дороге, и пыль от копыт на мгновение скрыла его от Игната, Савушки, деда Данилки.
      - Жалко его, - сказал Игнат, садясь на траву. - Яков парень-то неплох. Работящ, да доверчив очень.
      - Чужой ум хорош, а свой лучше, - молвил дед. - Он под Спирькину дудку пляшет, вот и доплясался.
      Когда пыль осела. Дурында протёр глаза и пошёл к мельнице. Лицо его было растерянным и удивлённым.
      Он молча сел рядом с Игнатом и дедом.
      - Не туда иди, куда дорожка ляжет, а куда ум-разум подскажет, - сказал Игнат. - Вот ты, Яков, сам на свой крючок и попался. Опозорился, как швед под Полтавой.
      Игнат, глядя в голубые простодушные глаза Якова, растолковал, что произошло.
      - Ты прихвостень Чёртов! - вставил дед Данилка. - Спирька тобой вертит, как пожелает. Тьфу, смотреть тошно!
      Яков со всем соглашался, кивал головою.
      До захода солнца Игнат и Яков помогли Савушке, Василию, Демиду и другим мужикам наладить ворот и бадейки. Подождали ветра, но его не было, и крылья мельницы были неподвижны.
      Уже начали прилетать крикливые галки, располагаться в привычных местах.
      - Идите! Вечеряйте! - сказал Савушка, едва перекрикивая галочий грай. - Будет ветер - приходите хоть ночью! Посмотрим, что вышло!
      9. Сказка о Хитром Лапте
      ... У сказочника-баюна всегда красно слово за щекой припасено...
      Из скоморошины
      Бабка Ульяна и Стёпка приготовили вернувшимся с мельницы мужикам всё, что только можно было найти в доме. Даже грибы, которые Савушка сегодня принёс Ульяне, и те уже были сварены, пожарены. После еды все вышли из избушки, расселись, разлеглись кто где - на старых поленницах, на завалинке, а то и прямо на тёплой, прогретой за день солнцем земле.
      Ай во боре, во боре
      Стояла там сосна,
      Зелена-кудрява...
      напел Василий тихо.
      А остальные подхватили:
      Ехали бояре,
      Сосну ту рубили,
      Досточки пилили...
      Песня то громче, то тише кружила над избушкой, подчиняя голоса своему неспешному полёту.
      - Повеселее бы что, - сказала бабка Ульяна, когда песня кончилась. Позадористее, чтоб радости поболе.
      - А почему Игнат молчит? - спросил Демид. - Или от песен наших отвык?
      - Песни мы ещё успеем петь, - молвил дед Данилка. - Пусть лучше-ка солдат нам скажет про битвы-сраженья, где дым-порох нюхал, от пуль-пчёл отмахивался...
      И все сразу обрушились на Игната с просьбами:
      - Про Полтаву!
      - Как ты с царём встретился!
      - Как ты шведа в полон брал!
      - Про города заморские, дальние!
      Просьбы были жаркие, шли от самого сердца. Игнат понял, как истосковались его земляки по сказкам и рассказам.
      - Про царя что сказать? - покрутил ус Игнат. - Видел я Петра Алексеевича. Не одиножды. Такой же он человек, как любой. Две ноги, две руки. Ростом большой был, голос звучный. Но он - царь, а я, известно, солдат. Что меж нами близкого?.. А про войну тем интересно, кто её не ведал, в неё не окунался. Война - это... да страшно вроде и начинать. Может, лучше про неё не говорить?
      - Сказывай, сказывай, мы не пугливые! Любим про страшное!
      - Чего бояться? Говори, Игнат, говори!
      - Кто войны не видел, в бою не бывал, тому чего бояться? - усмехнулся Игнат. - Ну ладно, слушайте. Лежу я за бугорком, а с той стороны поля пушки шведские стоят. Сначала одна ударила - огонь, гром. Потом другая - огонь, гром. Потом третья. Потом все вместе. А я лежу. Дым стоит - ничегошеньки не видно. Днём темно стало. И где-то сбоку шведы бегут - земля гудит. Дальше не знаю, как и говорить... Страх один!
      - Ну, Игнатик, ну говори!
      - Да что ж ты нас томишь-то...
      - А не будете бояться? - спросил Игнат, и его мохнатые брови поползли на лоб.
      - Нет, нет!
      - Тогда слушайте, только не мешайте, - продолжал Игнат. - Лежу, значит, я за бугорком, а с той стороны поля пушки шведские стоят. Сначала одна ударила - огонь, гром. Потом другая - огонь, гром. Потом третья. Потом все вместе... А я лежу. Дым стоит - ничегошеньки не видно. Днём темно стало. И где-то сбоку шведы бегут - земля гудит... Дальше не знаю, как и говорить... Самому страшно...
      - Да что ж это ты, Игнатик! Говори уж до конца!
      - Чего же говорить? Тут и сказу конец. Всё, - улыбнулся Игнат.
      - А где же страшное? - спросила Стёпка.
      - Как - где? Да разве не страшно: лежу я за бугорком, а с той стороны поля пушки шведские стоят... Сначала одна ударила - огонь, дым. Потом...
      Засмеялся дед Данилка, за ним и остальные.
      - Ладно, Игнатушка, ладно, - сказала бабка Ульяна, - знаю я тебя, языкатого.
      - А ну её, войну! - махнул рукой Игнат. - Рубились, кололи, стреляли... Ворогов били, будем опять бить, ежели на нас пойдут. Вот и весь сказ.
      - Не морочь нам голову, по-настоящему сказывай, - продолжала бабка. То всё присказки, ты сказку давай.
      - Что ж, - вздохнул Игнат, - можно и сказку... Жил-был боярин, а при нём слуга верный. Ну, вроде как Спирька у нашего князя. Жили они в лесу, в глухомани, в самом буреломе их домик стоял. Пришёл к ним солдат - со службы шёл, да заплутался. "Солдат, а солдат, - говорит боярин, - сказки знаешь?" - "Знаю". - "Тогда ешь - пей сколько душе угодно, а потом нам сказывать будешь", - говорит ему боярин. Ну, слуга тут несёт всякие кушанья, солдат поел, попил. "Слушайте, говорит, сказку-быль. Только не перебивайте! Кто перебьёт, тот и досказывать будет". Согласились боярин и слуга, легли все на лавки - слушать приговились. Ну, солдат и начал так: "Зачем я к такому хозяину ночевать пришёл, который сказки заставляет сказывать? Зачем я к такому хозяину пришёл ночевать, который сказки заставляет сказывать? Зачем я к такому хозяину..." И говорит солдат, и говорит всё одно и то же. Боярину надоело, он осерчал, как крикнет: "Я тебя сюда пустил, чтоб ты сказки сказывал, а не языком молол!" - "Ага, перебил?! - обрадовался солдат. - Теперь сам досказывай! Уговор-то дороже денег!" Солдат кулак под голову - и заснул, а боярин принялся доканчивать: "Кто таких сказочников пускает ночевать, так тому и надо. Кто таких сказочников пускает ночевать, так тому и надо. Кто таких сказочников пускает ночевать..." Тут уж слуга верный не выдержал: "Да что ж это делается? И сказки нет, и спать не дают..." Боярин обрадовался: "Э-э, слуга верный! Ты меня перебил - тебе и досказывать". А сам голову под пуховик - и спать. Вот слуга-то до самого утра и говорил, и говорил...
      - Опять присказка, Игнатушка, - сказала бабка Ульяна и стукнула клюкой в пол. - Не томи, родимый...
      Игнат увидел, что побасенки да присказки уже сделали своё дело и все приготовились, настроились слушать настоящую сказку.
      - Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, - начал Игнат. - В то время, когда реки текли молочные в берегах кисельных, а по полям летали жареные утки, близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли, в некотором царстве, в некотором государстве жил да был солдат, по прозванью Хитрый Лапоть. За что его так прозвали, никто толком не ведал. Может, за то, что носил он всегда с собой в ранце лапоточки из родной деревни. А может, за то, что была у него поговорка такая, присловье:
      "Ах ты лапоть!" Это он о себе говаривал, когда дело у него не выходило, и о сотоварищах своих, ежели у них что не получалось... Сам-то он службу знал хорошо. Без толку под пулю не лез, а уж спуску ворогу и супротивнику не давал... Служил Хитрый Лапоть долго и беспорочно двадцать пять лет, день в день. Сто подвигов совершил, в ста боях победил. А царь добрый был государь - велел наградить солдата по-царски: грошом ломаным да лаптём соломенным. Купил солдат на грош второй лапоть, обулся и пошёл Хитрый Лапоть домой, в деревню. Идёт, песенку посвистывает - сам себе командир. Шагал он много ли, мало, только дошагал до столба каменного. А за столбом дороги разбегаются - одна налево идёт, другая - направо. На столбе слова, а Хитрый Лапоть грамоте не учён, прочесть их не может.
      - Вот, - говорит, - дела! Я раз по дороге шёл, две дороги нашёл, в обе вошёл. Так это были штаны - надел их, и вся недолга. А тут попробуй пойми...
      Сел он возле столба, ждёт прохожего-проезжего Никто не идёт, не едет. Стал Хитрый Лапоть все сказки вспоминать, какие помнил: может, в какой из них про такой же вот столб говорится? И, верно, припомнил, только плохо в той сказке всё оборачивалось: куда ни кинь - всё клин, куда ни глянь - всё дрянь, куда ни пойдёшь - добра не наживёшь.
      Так оно и оказалось... На другой день едет по дороге стар-старичок. Сам седой-преседой, и лошадь у него седая, будто в снегу вся.