6

Придя на следующее утро в полицейское управление, я не застал инспектора, но он, уходя, распорядился, чтобы мне позволили вызвать по телефону Лондон. Мне нужно было навести через отдел справки о Фифин, о Бауэрнштернах и узнать кое-что, связанное с Канадской тихоокеанской железной дорогой. Я знал, что все это выяснят очень быстро, и поэтому остался ждать ответа. Таким образом, я почти все утро провел в кабинете инспектора. Хэмп появился сразу после того, как я закончил телефонный разговор. Я вернул ему книжку Олни и спросил, удалось ли узнать что-нибудь о номерах, которые я нашел у Фифин.

– Я узнал все, но вы будете разочарованы. Вот ваш список… Это телефон «Трефовой дамы», я уже вам вчера говорил. Первый сверху – телефон театра, так что он никакого интереса не представляет.

– Ровно никакого. Ну, а остальные четыре?

– Гм… А вот следующий меня немного удивил, – сказал инспектор, ткнув пальцем в один из номеров. – Мне бы сразу следовало его вспомнить. Ведь это телефон Электрической компании Чартерса. Зачем какой-то акробатке мог понадобиться этот телефон? Непонятно!

– Там шесть тысяч рабочих и служащих, – сказал я равнодушно. – Она может объяснить, что один из них – ее хороший знакомый. Дальше, пожалуйста!

– Дальше аптекарь, уважаемый человек, известный в городе. У него есть грим и прочее, что нужно актерам, кроме того, он достает им аспирин и другие лекарства. Небольшой побочный заработок. Торгует он совершенно открыто и честно. Следующий тоже в порядке, я выяснял. На квартире у акробатки нет телефона, а этот номер – соседский, через площадку. В случае чего туда можно позвонить, и соседи ей передадут. По соглашению. Это здесь обычное дело.

– Никогда не видел такого количества пустышек! – сказал я с раздражением. – Ну, а последний? Галантерейная лавка или газетный киоск?

– Вы угадали. Лавка. Я ее знаю. Фамилия владельца – Силби. Он торгует газетами, сигаретами, всякой всячиной. Принимает письма до востребования. Мне к нему идти бесполезно – у Силби в свое время были неприятности с полицией. Так что сходите вы сами. Это на Мьюли-стрит. Увидимся еще сегодня?

– Вряд ли, – сказал я угрюмо. Я возлагал столько надежд на бумажку с номерами телефонов, и к чему все свелось? Впрочем, должен оговориться: тому факту, что среди них оказался телефон Электрической компании, я придавал больше значения, чем можно было заключить из моего ответа инспектору.

Хэмп объяснил мне, как найти лавку Силби на Мьюли-стрит, между рыночной площадью и заводом Чартерса.

Это была дрянная улица, тонувшая в густой черной грязи, и лавка Силби была здесь вполне на месте. Таких лавчонок в Англии тысячи, и одному богу известно, кто их выдумал. Тут продавались газеты, программы скачек, бульварные романы в бумажных обложках, открытки с толстоногими и толстозадыми женщинами, астрологические изыскания по шести пенсов за книжку, сонники и уйма всякой другой дешевой дряни. В мирные времена здесь, наверное, бойко торговали сигаретами и шоколадом. Что-то притаившееся, вороватое чудилось в этой тесной лавчонке, по которой давно скучала мусорная свалка. Я застал слонявшуюся без дела пожилую чету, очевидно, мистера и миссис Силби. При взгляде на их бескровные лица с подслеповатыми глазами вспоминались те твари, что кишат в каждой гнилой деревяшке. У обоих рты были всегда полуоткрыты, оба беспрестанно шмыгали носом, издавая какие-то противные, хлюпающие звуки.

– Да? – спросил мистер Силби.

Я собирался начать с того, что хотел бы время от времени пользоваться их телефоном, но теперь решил действовать напрямик.

– Вы мистер Силби? Вот в чем дело. Я только что видел номер вашего телефона у одной особы… – Я сделал паузу и увидел, что в его выцветших глазах мелькнул страх. Женщина подошла поближе, и мне показалось, что она тоже испугана.

– А вы кто такой? – спросил он неуверенным, дрожащим голосом.

– Это вас не касается… – отрезал я свирепо. И вот тут-то, будь он честный человек, он непременно послал бы меня к черту. Но он, конечно, этого не сделал.

– Я желаю знать, как номер вашего телефона попал к…

Спеша оправдаться, женщина перебила меня:

– Видите ли, сэр, так как у нас есть телефон, а у многих нету, некоторые покупатели сговариваются с нами. Они наш номер сообщают своим знакомым, а те передают через нас все, что нужно, и за это мы получаем шесть пенсов. То же самое и с письмами. И людям удобно, и нам небольшой доход.

– Есть у вас список ваших абонентов? – спросил я резко.

– Как же, сэр! Можно показать, если угодно, сэр! Принеси джентльмену список, Арнольд.

Арнольд показал мне список, и, конечно, я ничего из него не узнал. Сплошь все Смиты, Брауны и Робинсоны. Отдавая через прилавок этот список хозяину, я вдруг заметил на полу среди мусора окурок сигареты. Он был много длиннее, толще и чище, чем обычно бывают окурки в таком месте. Я его подобрал и, уже отойдя от лавки, остановился на улице, чтобы рассмотреть его. Как я и думал, это была американская сигарета. Можно было даже прочесть конец слова, напечатанного мелким шрифтом: «илд». Честерфилд! Значит, только что к Силби заходил покупатель, куривший честерфилдские сигареты. Но я готов был дать голову на отсечение, что ни один покупатель с этой улицы не курит «Честерфилд» – его в Грэтли ни за какие деньги не достанешь. Ясно, что человек, бросивший в лавке Силби этот окурок, приходил туда, чтобы справиться относительно вызова по телефону. Дойдя в своих размышлениях до этого вывода, я случайно оглянулся и увидел, что мистер Силби, как гигантский трясущийся термит, стоит в дверях лавки, вперив в меня стеклянные глаза.

Миссис Уилкинсон оставила мне кое-что на завтрак, и я поел у себя наверху, глядя, как черный дождь поливает двор и садик. Мне предстояло послать в отдел подробный отчет, и так как его нужно было зашифровать, то это отняло у меня большую часть дня. Отправив письмо, я под дождем чуть не бегом вернулся домой, напился чаю и лег вздремнуть. Меня окружили легкие, радостные сновидения. Я видел себя в Чили; стояло чудесное солнечное утро, со мною была Маракита и наш мальчик, и Пауль и Митци Розенталь. А в следующую минуту, очнувшись, я вспомнил, что я в Грэтли, на Раглан-стрит, лежу на диване, что за окном умирает хмурый январский день, а я постарел, очерствел, выдохся, из живого человека стал чем-то вроде тени. И я злился. Сны не должны быть так ярки и так мимолетны.

Злила меня еще одна неприятная вещь – то, что я не переставал думать об этой Бауэрнштерн, и хотя не помнил ясно, да и не хотел помнить ее лица, передо мной стояли зеленовато-карие глаза, горящие и печальные. Я твердил себе, что мне нет никакого дела до этой женщины и что если я решил на час-другой выбросить из головы все дела, с какой стати утомлять себя мыслями о подозрительных личностях? Но все было напрасно.

Без десяти семь, – скорее по счастливой случайности, чем благодаря умелому лавированию, – я добрался во тьме кромешной до той самой двери, за которой накануне вечером целовал мисс Экстон. Митинг был назначен в городском зале на площади, в каких-нибудь трех минутах ходьбы от лавки мисс Экстон. Поэтому мы с нею успели еще подняться в гостиную, и меня снова угостили канадской водкой. Обычно я почти не пьянею, но сейчас я проглотил неразбавленную водку так быстро, что сразу почувствовал действие алкоголя. Мисс Экстон – странно, я до сих пор не знал ее имени – была очень эффектна и более чем когда-либо походила на зелено-золотую, огненно-ледяную королеву. В ее обращении со мной ничто не напоминало о вчерашних поцелуях, но и не давало повода думать, что она отрекается от них. Большинство женщин стали бы ко мне нежнее или, наоборот, холоднее, а эта держалась совершенно так же, как вчера в начале нашего разговора.

Перед самым уходом я вдруг вспомнил, что не заказал для нас обеда в «Трефовой даме». Я позвонил Фенкресту и, называя его «мистер Сеттл», но так, чтобы он понял, что для меня он по-прежнему Фенкрест, сказал ему прямо, что рассчитываю на хорошее обслуживание. Он клятвенно обещал, что все будет на высшем уровне. Вешая трубку, я подметил пытливый взгляд мисс Экстон, но она не сказала ничего, а я сделал дерзко-самодовольную мину тупого и похотливого самца, который готовится совратить женщину.

Когда мы вышли, она вдруг заметила:

– Слушая, как вы заказываете обед, можно подумать, что никакой войны нет.

Нужно было подать соответствующую реплику.

– Когда мужчина ведет красивую женщину обедать, ему нет никакого дела до войны.

Она легонько сжала мою руку у плеча, как бы благодаря за эту идиотскую фразу. Помню, я подумал, долго ли может продолжаться эта комедия. Ведь чуть не каждое наше слово и жест были просто оскорбительным отрицанием всякого ума в собеседнике.

Но все познается в сравнении. Несколько минут спустя я понял, что значит неуважение к уму другого. Этот митинг! Геббельс мог бы передавать его прямо в эфир. Если даже такие митинги, проходившие по всей стране, не подорвали дела обороны, значит, мы сумеем победить Гитлера.

Зал, похожий на дешевый гроб громадных размеров, щедро украсился флагами в доказательство того, что он на нашей стороне. Народу собралось довольно много – служащие, торговцы, жители пригородов (для рабочих устраивались отдельные митинги в заводских столовых). Председательствующий, мэр Грэтли, прочел по бумажке вступительную речь. Он читал настолько медленно, что даже такие слова, как «который» и «где», приобретали загадочный и довольно зловещий смысл и от них веяло черной магией. Объявив, что местный член парламента не нуждается в представлении, он тут же представил нам этого самовлюбленного и нервного человечка, который держался как обидчивый гость на свадьбе. У него была манера выкрикивать банальности таким сердитым голосом, будто мы спорили с ним много часов и его терпение истощилось. Он, вероятно, занимал какую-нибудь очень скромную государственную должность, он старался внушить нам, что они с Черчиллем вдвоем взвалили на себя всю оборонную работу. Он был не очень последователен. То он ругал нас за непонимание того, что это наша война, война всего народа, то давал понять, что война, в сущности, дело не наше, а его и нескольких его вестминстерских знакомых. Он негодовал на то, что у нас слишком много критикуют, что слишком многие «сидят себе и критиканствуют», но наряду с этим возмущался нашей «самоуспокоенностью» и доказывал, что в ней-то и заключается главная опасность. Он заявил, что вряд ли хоть кто-нибудь из нас честно делает то, что нужно, но не сказал, что именно нужно делать. В конце концов оказалось, что он и Британская империя воюют за свободу, что они всегда защищали ее и сейчас не дадут ей погибнуть. За что мы и наградили его взрывом аплодисментов.

Следующий оратор был высокий мрачный человек, сэр Такой-то. Этот разрешал все вопросы очень просто. Беда в том, сказал он, что у нас на службе множество немцев, которым мы поручаем говорить по радио с Германией и обещать германскому народу то, другое, третье, тогда как следовало бы выгнать этих немцев-вещателей и их друзей, левых либералов-интеллигентов, и объявить Германии, что мы будем беспощадно уничтожать всех немцев, дав ей понять, что мы не намерены больше «терпеть всякие глупости». Это неизбежно приведет нас (он не сказал, какими путями) к скорой и полной победе. К концу этой замечательной речи, которая словно была написана для него Геббельсом, я уже спрашивал себя, зачем я трачу время, выслеживая нацистских агентов, когда такие господа стоят каждый целой дюжины.

Наконец выступил человек, которого я, собственно, и пришел послушать, – полковник Тарлингтон. Я не видел его ни разу после той встречи у конторы завода, но за это время мне пришлось неоднократно слышать о нем от разных людей. Как и в первую встречу, он напомнил мне генерала прошлой войны, сменившего мундир на штатское платье. Говорил он очень хорошо, хотя, как всегда, отрывисто, видимо, привык ораторствовать с трибуны и знал свое дело отлично. Он расшевелил публику, чего явно не сумели сделать три предыдущих оратора. До сих пор я слушал рассеянно, думал о другом. Но полковника я стал слушать внимательно, стараясь ничего не пропустить.

Избрав позицию мнимой чистосердечности – я, мол, человек прямой, без всяких вывертов, – Тарлингтон объявил, что он – за настоящую оборонную работу без слюнявой сентиментальности. Всех, кто устраивает забастовки или кричит о своих драгоценных «правах», нужно отправить на фронт, а если они не угомонятся, немедленно расстрелять. Он намекнул, что лидеры лейбористов, пользуясь своим положением, шантажируют страну. Он сказал, что у нас болтают невероятную, фантастическую чепуху о послевоенном переустройстве мира. Война еще не выиграна, и, если даже мы ее выиграем, мы будем беднее, чем до нее, и все здравомыслящие люди должны уже сейчас делать все для того, чтобы укрепить позиции работодателей, частную инициативу и обеспечить необходимый контроль капитала над трудом. Он просил нас не забывать, что коммунисты продолжают свою деятельность в нашей среде и широко используют сентиментальный бред о России, который слышишь сейчас повсюду.

В заключение мы узнали, что нашей стране нужен сейчас тот непоколебимый дух старой Англии, благодаря которому наш флаг развевается во всех концах мира.

Сказано было, разумеется, еще очень многое, но общий смысл всего был именно таков. Я заметил, что несколько репортеров стенографируют речь полковника, и подумал, что, несомненно, некоторые наиболее провокационные фразы будут приведены не только в местной прессе. Во время этой речи раздалось два-три возгласа протеста из глубины зала, но их тотчас заглушили аплодисменты поклонников Тарлингтона в первых рядах. Впрочем, даже и эта публика не вся была довольна: я приметил вокруг себя несколько сосредоточенных и недоумевающих лиц. Во всяком случае, Тарлингтон хорошо сделал свое дело.

– Ну, что вы скажете? – спросила меня мисс Экстон, когда мэр предложил выразить полковнику благодарность.

Я ответил ей самым непринужденным тоном:

– Скажу, что полковник Тарлингтон – в высшей степени ловкий человек.

Она обожгла меня сверкающим синим взглядом, но разговаривать было уже некогда.

Когда мы пробирались к выходу, я заметил в толпе озабоченное лицо, которое тотчас узнал. Это был Хичем из Электрической компании. Он торопливо протолкался к нам и, извинившись перед мисс Экстон, отвел меня в сторону.

– Я вам только что отправил письмо, мистер Нейлэнд, – начал он. – Сегодня было заседание правления, и я, как и обещал, поставил вопрос о вас. Я не скрыл, что у вас нет опыта в нашей работе, но указал на вашу квалификацию и опыт в организации труда. Правление сначала возражало, но неожиданно один из влиятельных членов правления вдруг предложил взять вас на испытание, так как мы очень нуждаемся в хороших работниках. Если вы не уедете из Грэтли и зайдете ко мне в середине будущей недели, я смогу вам кое-что предложить.

– Очень, очень вам благодарен, – сказал я, скрывая изумление, и с невольным раздражением подумал, что, если бы мне действительно нужна была служба, никогда она не досталась бы мне так легко. – Кстати, не скажете ли вы, кто это похлопотал за меня?

Хичем усмехнулся.

– Скажу, но смотрите, не выдавайте. Вы его только что слушали. Это полковник Тарлингтон.

Очень довольный, я вернулся к мисс Экстон. Наконец-то дела мои двигаются вперед! Мне показалось, что она опять с любопытством посмотрела на меня. Мы очутились теперь в давке у самого выхода. Кто-то около нас сказал, что дождь все еще льет.

– Ах, боже мой, какой я разиня! – воскликнул я, на этот раз совершенно искренно. – Я начисто забыл, что до «Трефовой дамы» две мили. А такси не найдешь.

– Тут совсем близко проходит автобус, – успокоила меня мисс Экстон. – Сейчас как раз должен подойти. Бежим скорее!

Мы побежали и действительно успели на автобус. Всю дорогу пришлось стоять, и вокруг было слишком много мокрых пальто, но мисс Экстон это ничуть не смущало. Я считал, что она из породы людей требовательных, разборчивых и довольно нетерпимых. Но она обладала способностью удивлять и на этот раз удивила меня больше, чем когда-либо.

В «Трефовой даме» я сразу же увлек ее в бар, где царил широколицый любезный Джо. В этот час посетители уже отобедали, и в баре сидели всего несколько человек. Знакомых среди них не было. Я заказал два двойных мартини.

– Вы ведь не любите сладкий? – спросила мисс Экстон.

– Нет. Джо, смотрите, чтоб был не сладкий.

– Постараюсь, – ответил Джо, показывая золотой зуб. – Но в такое время, когда всего не хватает, он сам собой получается сладкий.

Это повторенное несколько раз слово «сладкий» смутно напомнило мне о чем-то, но я не сразу сообразил, о чем именно, и минуты две напряженно думал. Потом вспомнил. Среди отдельных слов, записанных Олни на последних листках его записной книжки, было и слово «сладкое». Пока я размышлял об этом, Джо предложил мисс Экстон сигарету.

– Вы, кажется, любите честерфилдские, – говорил он. – У меня еще сохранился небольшой запасец.

– А что, их очень трудно достать? – спросил я, отказавшись от предложенной и мне сигареты.

Джо прищурился.

– У Борани я познакомился с ребятами из американского посольства. Пока у них были запасы, они и меня не забывали. У меня до сих пор сохранилось немножко.

– Чтобы самому курить и других угощать, а? – ввернул я небрежно.

– А как же! Только, поверьте, я далеко не каждого угощаю.

Итак, похоже на то, что Джо или кто-то из его знакомых приходил в лавку Силби незадолго до меня. Вряд ли в таком месте, как Грэтли, еще у кого-нибудь есть запас американских сигарет. Затем трудно предположить, что кто-нибудь, случайно получив от Джо сигарету, унес ее отсюда и выкурил где-то на Мьюли-стрит, в лавке Силби. Впрочем, Джо и его приятели могли ходить к Силби и по делам, которые меня не интересуют.

Мы уже допивали мартини – кстати сказать, очень крепкий, – как вдруг мисс Экстон спросила:

– Кто этот человек, с которым вы разговаривали после митинга? Я его где-то встречала.

– Это Хичем с завода Чартерса. – Я воспользовался удобным моментом и продолжал: – Он сказал, что правление как будто намерено предложить мне работу.

– Вот замечательно! – улыбнулась она.

– Еще бы! Между прочим, правление хотело мне отказать, так как я не специалист по электротехнике, но один из членов правления вступился за меня. И знаете кто?

– Догадываюсь, – отозвалась она спокойно, снова ошеломив меня. Я был уверен, что она притворится, будто ничего об этом не знает. – Полковник Тарлингтон?

– Господи, откуда вам это известно? – спросил я с невинным видом, стараясь, чтобы на лице моем можно было прочесть не больше, чем на свежевыбеленной стене.

Она попалась на удочку.

– Вчера вечером после вашего ухода я вспомнила, что вы говорили насчет службы, и позвонила полковнику. Просила за вас.

– Ну и молодчина же вы! – сказал я, глядя на нее так, будто мне хотелось опять целовать ее. – Но я не знал, что вы с ним близко знакомы. Помните, вы говорили, что почти не знаете его и что он не в вашем вкусе?

– Так оно и есть, – ответила она, и глазом не моргнув. – Но мы встречались несколько раз. Имела же я право сказать ему, что такой человек, как вы, может быть им полезен! Полковник ничуть не рассердился. Напротив, поблагодарил меня. И вам следовало бы сделать то же самое.

– Ну, конечно, я вам ужасно благодарен, – сказал я с пафосом. – Надеюсь доказать это при первом удобном случае.

В «Трефовой даме» в этот вечер царило большое оживление. Столовая была переполнена, незанятым оставался только один столик, который Фенкрест приберег для меня. Я увидел миссис Джесмонд в обществе офицеров и каких-то дам, а за другим столом, в компании военных, – Шейлу Каслсайд. Зато Периго на этот раз нигде не было видно. Обед нам подали очень хороший и для меня раздобыли бутылку великолепного Meursault, которую я честно разделил с мисс Экстон, по-видимому, не боявшейся спиртного. За обедом мы говорили больше всего об Америке. Я знал от инспектора, что она туда ездила. Она рассказывала мне, как гостила у друзей в Калифорнии, пока не почувствовала, что ее долг – вернуться на родину и работать для фронта. Вернувшись, пробовала заняться то тем, то другим, но ничего у нее не ладилось, и она в конце концов открыла магазин подарков. Вся эта история, разумеется, не выдерживала никакой критики, но еще не настало время сказать ей об этом.

Я видел, что она сегодня искренно наслаждается всем. Я часто потом спрашивал себя, почему она была так весела в тот вечер. Оркестр гремел, почти не умолкая, и мы во время обеда разок потанцевали. После некоторого нажима с моей стороны официант принес мне того бренди, которым нас угощала миссис Джесмонд два дня назад; в это время к нашему столику подошел летчик, был мне представлен, отказался от бренди и пригласил мисс Экстон танцевать.

Не успели они отойти от стола, как ко мне подлетела Шейла Каслсайд. Как всегда возбужденная, а может быть, и чуточку подвыпившая, она была сегодня очень привлекательна. Мне нравился этот длинноватый, бесстыжий нос и забавные глаза – один немножко темнее другого.

– Где вы пропадали? – осведомилась она.

Я объяснил, что рыскал по городу, по разным делам и почти все время был очень занят.

– Зачем вы притащили с собой эту ужасную особу? – Шейла скорчила гримасу. – Я ведь вам говорила, что я ее терпеть не могу.

– Говорили. Но в конце концов я вам не муж, Шейла. Так что не устраивайте мне сцен.

– Если б вы знали то, что знаю я… – начала она, но вдруг осеклась.

– Что же именно?

– Нет, ничего. Напрасно я заговорила о ней. Раз она ваш друг… – Шейла пожала плечами.

Я заглянул ей в глаза.

– Шейла, мы с вами хотели поговорить, помните? Разговор будет серьезный.

Она испуганно, но утвердительно кивнула головой.

– Я готова. Когда хотите…

Едва Шейла подошла ко мне, я решил, что разговор с ней не следует откладывать. Справки, наведенные мною сегодня утром через отдел, дали мне в руки все, что нужно.

– Отлично. Но говорить здесь, на людях, неудобно. Если можете, улизните от своей компании, а я оставлю мисс Экстон на полчаса с ее летчиком. Нельзя ли где-нибудь поговорить без свидетелей? Не беспокойтесь, будет только разговор, больше ничего.

– Да знаю я, черт возьми! – сказала она. – Может быть, наверху есть свободная гостиная. Надо поискать. Кто первый найдет, пошлет другому записку… Что, эта Экстон пила бренди?

– Нет, даже не дотрагивалась. Хотите?

– Ваше здоровье! – Шейла залпом проглотила драгоценный напиток. – Не заказывайте ей больше. Она того не стоит. Ну, я пошла.

Она вернулась к своей компании, затем, посидев минуты две, подошла к миссис Джесмонд и заговорила с нею – должно быть, спрашивала относительно гостиной. Мне пришел в голову другой план, и, воспользовавшись тем, что мисс Экстон еще танцевала и, видимо, не собиралась пока бросать своего кавалера, я вышел и отправился на поиски Фенкреста. В кабинете его не было, в баре тоже, поэтому я вернулся и как раз вовремя, чтобы заказать выпивку для мисс Экстон и ее кавалера.