Кей. Ну, я не знаю, зачем тебе понадобилось говорить ей это, Мэдж. Ты здесь - и в этом все дело.
      Мэдж. Нет, не в этом. Я хочу дать ей понять совершенно ясно, что для меня все эти семейные дрязги, финансовые и иные, больше не представляют решительно никакого интереса. А также что я не сочла бы нужным отпрашиваться на целый день с работы в Коллингфилде только затем, чтобы присутствовать на одном из этих нелепых, истерических собраний.
      Кей. Ты говоришь так, будто тебя каждый месяц заставляли на них присутствовать.
      Мэдж. Нет, не заставляли. Но вспомни, пожалуйста, Кей, что мне пришлось выдержать гораздо больше этих глупейших препирательств, чем тебе. Мать и Джеральд Торнтон, по-видимому, воображают, что время лондонской журналистки гораздо более драгоценно, чем время старшей преподавательницы большой женской гимназии. Почему - не могу себе представить. Но в результате меня очень часто заставляли бывать здесь, а тебя - нет.
      Кей (с оттенком усталости). Ну, хорошо. Но раз мы обе здесь, постараемся провести время получше.
      Алан. Да, разумеется.
      Мэдж. Джоан здесь. Я надеюсь, что Робин не вздумает тоже появиться. Тебе, кажется, не пришлось еще испытать этого, Кей. Я однажды была свидетельницей их неожиданной встречи здесь: Робин - полупьяный, готовый всех оскорбить, Джоан - в слезах, недовольная. Оба они во всех деталях обсуждали самые неприятные подробности своей частной жизни... Нет, это не такой опыт, который я хотела бы повторить.
      Кей (улыбаясь, но, по существу, серьезно). Я не могу порицать тебя, Мэдж. Но будь, ради бога, сегодня человечной! Ты сейчас не выступаешь перед общим собранием в Коллингфилде. Вот твой милый брат Алан. Я - твоя милая сестра Кей. Мы знаем о тебе все...
      Мэдж. Вот в этом как раз вы ошибаетесь! Вы почти ничего обо мне не знаете, вы все. Жизнь, которой вы не видите - называйте ее общим собранием в Коллингфилде, если это вас забавляет, - это моя настоящая жизнь. Она представляет подлинную меня, какова я сейчас, а то, что помните вы с Аланом и мать - и уж поверь, что мать не забыла ни одной смешной или нелепой мелочи, - все это давно не имеет ни малейшего значения.
      Кей. Мне не хотелось бы думать так, Мэдж.
      Алан (робко, серьезно). И это ведь неправда. В самом деле неправда. Потому что... (Колеблется и теряется.)
      Мэдж. Я слышала, как ты излагал свои необыкновенные взгляды, Алан, последний раз, что я была здесь. Я даже обсуждала их с Херриксон - это наша старшая математичка, блестящая женщина, - и она разбила их самым основательным образом.
      Кей (желая его подбодрить). Расскажи мне об этом, Алан, потом, если будет время. Мы не дадим себя попирать всяким мисс Как-их-там-зовут. И нам не важно, что они такие блестящие. Правда ведь, Алан?
      Алан усмехается и потирает руки.
      Мэдж (сознательно меняет тему разговора). Я надеюсь, ты занимаешься еще чем-нибудь другим, Кей, кроме этой дешевой журналистики? Начала ты писать новую книгу?
      Кей. Нет.
      Мэдж. Очень жаль, не правда ли?
      Кей (после паузы, пристально глядя на нее). Как обстоят твои дела, Мэдж? Строишь ли ты Новый Иерусалим в нашей старой Англии?
      Мэдж. Возможно, и нет. Но я стараюсь вложить некоторое знание истории и немного разумения в головы ста пятидесяти девочек из мелкобуржуазных семей. Это тяжелый и полезный труд. Во всяком случае, это работа, которой нечего стыдиться.
      Кей (пристально глядя на нее, очень спокойно). Тогда почему же ты стыдишься?
      Мэдж (поспешно, громко). Я не стыжусь.
      Входит Хейзел, только что пришедшая. Она очень хорошо одета, гораздо лучше всех остальных, и не утеряла былой красоты, но в ней ощущается что-то заметно приниженное, боязливое.
      Хейзел. Хэлло, Мэдж! (Замечает Кей.) Кей! (Целует ее.)
      Кей. Хейзел, дорогая, ты с каждым разом становишься все великолепнее!
      Хейзел (охорашиваясь). Тебе нравится?
      Кей. Да... И ты, конечно, достала это не в Ньюлингхеме. У Бон-Марше. Помнишь, как мы когда-то думали, что Бон-Марше - верх совершенства?
      Хейзел (оживляясь при этих словах). Да, а теперь они кажутся отвратительными. Не правда ли, хорошо? (Понимает, что выдала себя, поспешно.) Что, Джоан здесь?
      Алан. Да. Она наверху с мамой. А Эрнест придет сегодня?
      Хейзел (неуверенно). Я... право... не знаю.
      Мэдж. Я думала, это решено, что он придет. Мама в том уверена. По-моему, она рассчитывает на него.
      Хейзел (поспешно). Вот это напрасно! Я уже говорила ей. Я даже не знаю, будет ли он вообще здесь сегодня.
      Мэдж (расстроенная). Но ведь это же смешно! Нам говорят, что положение отчаянное. Кей и я - мы должны бросать нашу работу, мчаться за тридевять земель, не думать ни о чем другом, а теперь ты даже не знаешь, соблаговолит ли твой супруг перейти дорогу, чтобы прийти сюда.
      Хейзел. Но ты же знаешь Эрнеста? Он сказал, что, может быть, придет. Я спросила его еще раз сегодня за завтраком... и он сказал, что не знает... и я не захотела...
      Мэдж (резко обрывает ее). Не захотела! Скажи лучше - не посмела. Этот жалкий коротышка...
      Хейзел. Мэдж! Замолчи, пожалуйста!
      Мэдж смотрит на нее с презрением и отходит. У Хейэел очень несчастный вид.
      Кей. Как дети?
      Хейзел. Питер опять простудился... бедный крошка... он всегда простужается. С Маргарет все в порядке. С ней никогда ничего не бывает. Ты знаешь, она учится балетным танцам, и учитель говорит, что она изумительна для своего возраста. О, ты забыла ее последний день рождения, Кей! Бедная девочка была так расстроена.
      Кей. Извини меня, пожалуйста! Скажи ей, что я искуплю свою ошибку на рождество. Я, наверно, уезжала куда-нибудь по делам.
      Хейзел (с жаром). Я читала твою статью о Глирне Фосс... знаешь, ту, около трех месяцев тому назад... когда она приехала из Голливуда. Она действительно говорила тебе все это, Кей, или ты сама придумала?
      Кей. Кое-что она говорила. Остальное я сама придумала.
      Хейзел (с жаром). А говорила она что-нибудь о Лео Фробишере? Знаешь, о своем муже, они еще только что развелись тогда с ним?
      Кей. Говорила, но я этого не напечатала.
      Хейзел (снедаемая любопытством). Что она сказала?
      Кей. Она сказала (подражает американскому говору весьма дурного пошиба): "Держу пари, что этот мой недоделанный отставной муженек-актеришка вывалится и из следующей лодочки". (Обыкновенным голосом, сухо.) Тебе она понравилась бы, Хейзел. Она очаровательная малютка.
      Хейзел. Это звучит ужасно, но я полагаю, что нельзя судить о них по тому, как они говорят, употребляя все эти жаргонные словечки. И я знаю, Кей, что ты не считаешь себя особенно счастливой...
      Кей. Как сказать... Порой, когда я вспоминаю, что приходится переносить женщинам, большинству женщин во всем мире, я не только думаю - я знаю, что я счастливица. Но обычно - обычно я чувствую себя совсем не в ладах со счастьем.
      Хейзел. Вот об этом-то я и говорю - я уж знаю. Но все же счастлива встречаешься со всем этим народом, живешь в Лондоне и все такое. А я застряла в Ньюлингхеме, - как я ненавижу этот город, он становится все хуже и хуже. Правда, Алан? Хотя ты, наверно, не замечаешь.
      Алан. По-моему, он все такой же... Может быть, мы становимся худее вот и все.
      Хейзел (смотрит на него каким-то безразличным взглядом). Кто-то мне только на днях говорил, каким тебя считают чудаком, Алан. И ты на самом деле чудак, правда? Я хочу сказать, что ты как-то не беспокоишься обо всем, как большинство людей. Я часто думаю - счастлив ты или тебе просто скучно? Я вообще часто задумываюсь о людях... (Кей.) А ты тоже? Хотя, наверно, теперь, когда ты такая умная и писательница, и все такое, ты знаешь о них все. А я - нет. Я совсем не умею судить людей по их внешности. У нас была горничная, знаешь - Джесси, и она казалась мне таким веселым созданьицем, всегда улыбалась и напевала. Эрнест обычно очень на нее сердился. Она в самом деле была уж чересчур веселой. А потом вдруг проглотила сразу двадцать таблеток аспирина, нам пришлось вызвать доктора и все такое, и она сказала, что это просто потому, что она больше не могла вынести - ей все осточертело. Ну разве это не странно?
      Кей. Но ведь у тебя самой иногда такое же чувство?
      Хейзел. Да, бывает. Но я всегда удивляюсь, когда оно бывает у других, потому что по ним этого как-то никогда не видно. Ах да... (Встает, понизив голос). Робин звонил мне вчера - вы знаете, он сейчас живет в Лестере, - и я сказала ему насчет сегодняшнего вечера... Он сказал, что, может быть, зайдет, потому что будет здесь неподалеку.
      Алан. Надеюсь, что не зайдет.
      Кей. Что он поделывает сейчас, Хейзел?
      Хейзел. Право, не знаю... Он ведь все время меняет свои занятия, ты знаешь. Что-то связанное с комиссионерством. Надо ли говорить Джоан, что он, может быть, придет?
      Кей. Нет. Рискуем... (Умолкает, потому что входит миссис Конвей в сопровождении Джоан.)
      Миссис Конвей сейчас шестьдесят четвертый год, она не стала скромнее и современнее, а сохранила эдвардианский стиль начала века.
      Миссис Конвей (по-прежнему очень живая). Ну как, Хейзел, привела ты с собой Эрнеста?
      Хейзел. Нет, мама. Я надеюсь... что он сам скоро будет.
      Миссис Конвей. Конечно, будет. Ну что ж, пока Джеральд не пришел, мы не можем начать. Он знает, как обстоят дела... в точности. Где Мэдж?
      Кей. По-моему, она пошла наверх.
      Миссис Конвей (зажигая еще лампы). Она, наверное, в ванной - занимается своим туалетом. Я никогда не знавала никого, кто бы так много занимался туалетом, как эта бедная Мэдж. Она употребляла всегда столько притираний, полосканий и духов, но ни один мужчина даже не взглянул на нее дважды, на бедняжку. Алан, я думаю, надо будет подать и портвейн и виски. Верно? Я сказала девушке, чтобы она все приготовила в столовой. Принеси их, пожалуйста!
      Алан уходит и затем, во время последующего диалога, возвращается с подносом, на котором портвейн и рюмки, а также виски, содовая вода и стаканы.
      Миссис Конвей. Теперь я вот о чем думаю: должны ли мы все усесться в кружок с натянутым и официальным видом - знаете, как подобает при решении серьезных дел, хотя у нас действительно деловой вопрос, - или сделать так, чтобы каждый чувствовал себя хорошо и уютно? Как вы думаете?
      Кей. Я думаю, мама, последнее тебе доставит большее удовольствие.
      Миссис Конвей. В конце концов, почему же нет? Так приятно, дети, видеть вас всех опять дома. Даже Мэдж.
      Входит Мэдж.
      Миссис Конвей (Вероятно, заметила ее уже раньше). Я говорю, что так приятно видеть вас всех опять дома, дети, даже тебя, Мэдж.
      Мэдж. Я уже не ребенок, и это больше не мой дом.
      Миссис Конвей. Ты была когда-то ребенком, и очень беспокойным к тому же, и в течение двадцати лет этот дом был твоим домом. И вообще, пожалуйста, не говори со мною таким тоном! Ты не в классной комнате, помни это!
      Хейзел. Ну, мама, пожалуйста... Нам и так нелегко будет сегодня...
      Мэдж (холодно). Не беспокойся, Хейзел! Маме приятно, когда другим нелегко. (Садится.)
      Миссис Конвей (зло наблюдает за ней, затем обращается к Кей). Кей, кто был тот мужчина, с которым Филипсоны видели тебя в... Как называется этот ресторан?
      Кей. "Ива", мама. А мужчину этого зовут Хуго Стил. Я тебе уже говорила.
      Миссис Конвей (мягко). Да, дорогая, но ты сказала мне так немного. Филипсоны говорили, что вы производили впечатление очень близких друзей. Вероятно, это старый друг?
      Кей (резко). Да.
      Миссис Конвей (тем же тоном). Разве не жаль... что ты не можешь... Я хочу сказать, если он действительно хороший человек...
      Кей (стараясь прекратить разговор). Да, очень жаль.
      Миссис Конвей. Я так часто надеялась, что ты устроишься с каким-нибудь хорошим человеком. И когда Филипсоны сказали...
      Кей (жестко). Мама, мне сегодня сорок один. Ты забыла?
      Миссис Конвей (принимает это благодушно). Конечно, нет! Мать всегда помнит Джоан...
      Джоан (чье внимание было отвлечено куда-то в сторону, оборачивается). Да, бабушка Конвей?
      Миссис Конвей (обиженно). Не называй меня, пожалуйста, этим глупым именем!
      Джоан. Я забыла, простите!
      Миссис Конвей. Разве я не говорила тебе, что сегодня рождение Кей? И я кое-что припасла для тебя...
      Кей. Нет, мама, не надо... в самом деле...
      Миссис Конвей (вынимает небольшую бриллиантовую брошь). Вот! Твой отец подарил мне ее на второе рождество после нашей свадьбы. Это очаровательная брошка. Бразильские бриллианты. Она и тогда уже была старинной вещью. Погляди на окраску камней! Это всегда характерно для старинных южноамериканских бриллиантов. Вот, возьми!
      Кей (ласково). Ты очень-очень добра, мама, но, право, мне лучше не брать ее у тебя.
      Миссис Конвей. Не говори глупостей! Она моя, и теперь я дарю ее тебе. Возьми, или я обижусь. И желаю тебе всякого счастья, разумеется.
      Кей берет брошь, затем, внезапно растроганная, целует мать.
      Миссис Конвей. Когда ты была моложе, я никогда не любила тебя так, как Хейзел, но теперь я думаю, что я ошибалась.
      Хейзел. О, мама!
      Миссис Конвей. Я знаю, Хейзел, дорогая, но ты ведь такая дура со своим коротышкой! Если бы он был моим мужем...
      Хейзел (с несвойственной ей резкостью). Но он не твой... и ты в самом деле очень мало знаешь о нем.
      Миссис Конвей (оглядываясь вокруг). Пора мужчинам прийти. Мне всегда противно было видеть целое сборище женщин, которые сидят одни, без мужчин. У них бывает всегда ужасно глупый вид, и я тогда тоже начинаю чувствовать себя глупой. Не знаю почему. (Замечает Алана. С некоторым раздражением.) Ах да, ты здесь, Алан. Я и забыла о тебе. Или позабыла, что ты мужчина.
      Алан (кротко). Мне придется отрастить густую бороду, бить себя в грудь и р-р-ы-ы-чать.
      Джоан (стараясь быть светской). Когда дядя Фрэнк... вы знаете, муж Фреды, они живут в Лондоне... повел детей в первый раз в Зоологический сад - маленькому Ричарду было тогда только пять лет, - там была громадная обезьяна, и то, что сказал Алан, напомнило мне о ней, и она...
      Миссис Конвей (безжалостно обрывает ее). Можно предложить кому-нибудь рюмку портвейна? Кей? Хейзел? А как ты, Мэдж? Это вино ученых. Помнишь, что Мередит писал о нем в "Эгоисте"? Но теперь никто не читает Мередита и никто не пьет портвейна. Когда я была молодой девушкой, я любила читать Мередита и думала, что очень умная. Но тогда я не любила портвейна. Теперь я охладела к Мередиту, но от портвейна не откажусь. (Наливает себе рюмку и потягивает из нее.) Это не очень хороший портвейн, даже я могу это распознать, хотя мужчины уверяют, что женщины ничего в винах не смыслят, но в нем, даже в таком виде, есть аромат, и оно согревает... как приятный комплимент. Они, впрочем, тоже вышли из употребления. Никто больше не говорит комплиментов, исключая старого доктора Холлидея, которому уже далеко за восемьдесят и который стал совсем беспамятным. На днях он полчаса говорил со мною, принимая за миссис Решбери...
      Раздается звонок.
      Миссис Конвей. Это, вероятно, Джеральд.
      Мэдж (устало). Наконец-то!
      Миссис Конвей (с некоторым недовольством). Тебе не следовало бы быть такой нетерпеливой.
      Мэдж бросает на нее негодующий взгляд. Алан выходит и вводит Джеральда Торнтона, который держит в руках портфель, и Эрнеста Биверса. Джеральду теперь за пятьдесят, и, хотя он следит за своей внешностью, ему меньше не дашь. Он совсем седой, в очках, стал гораздо суше и жестче, чем был в первом действии. Эрнест Биверс имеет значительно более преуспевающий вид, чем раньше, и утратил всю свою былую робость. С прибытием обоих мужчин все приглашенные, по-видимому, в сборе, так что чувства ожидания больше не ощущается.
      Миссис Конвей. Хотите выпить, Джеральд, прежде чем начнем?
      Джеральд. Нет, благодарю вас. (Кей.) Как вы поживаете, Кей?
      Кей. Очень хорошо, благодарю вас, Джеральд. (Смотрит на него в упор.) Извините меня, вот уж: воистину...
      Джеральд. Что - воистину?
      Кей. Я всегда вспоминаю ваши слова много лет тому назад, что вы ничего не имеете против того, чтобы жить в Ньюлингхеме, но что вы твердо решили быть как можно более непохожим на ньюлингхемского жителя.
      Джеральд (потешно, слегка хмурясь). Не помню, чтобы я это говорил...
      Кей. Да, говорили. А теперь - извините меня, Джеральд, - но воистину вы внезапно стали похожи на всех ньюлингхемских жителей, взятых вместе...
      Джеральд (отрывисто). Так что же мне делать? Извиняться? (Отворачивается.)
      Она продолжает задумчиво глядеть на него.
      Хейзел (которой удалось на минуту заполучить Эрнеста). О, Эрнест... я так рада, что ты пришел...
      Эрнест (неодобрительно). Ах, ты рада? Вот как?
      Хейзел (понимающе). Ты, значит, не хочешь остаться... только чтобы показать мне...
      Эрнест. Мне нечего тебе показывать. На сей раз ты поняла.
      Хейзел (понижая голос). Эрнест... пожалуйста... будь с ними сегодня помягче... особенно с мамой... Ты так мог бы помочь, если бы захотел...
      Эрнест (обрывая ее причитания). Я не понимаю, о чем ты говоришь.
      Оба замечают Мэдж, которая стоит рядом, глядя на них с презрительной улыбкой. Эрнест бросает на нее пронзительный взгляд, затем отворачивается. Хейзел застывает в смущении, потом подымает глаза, словно собираясь апеллировать к Мэдж.
      Мэдж (холодно). На твоем месте, Хейзел, я не стала бы ничего говорить. Я имею в виду - мне. Это только испортило бы дело.
      Миссис Конвей (громким, бодрым голосом). Итак, пожалуйста, прошу всех успокоиться и быть внимательными! Нам нужно вести себя по-деловому. Правда, Джеральд? Я очень рада, что вам удалось прийти, Эрнест. Вы поможете нам вести себя по-деловому, не правда ли?
      Эрнест (свирепо). Да!
      Мэдж. Но это вовсе не значит, что вам дано право вести себя неприятно.
      Миссис Конвей (резко). Успокойся, Мэдж! (Джеральду, покровительственно улыбаясь.) Итак, Джеральд, мы ждем. Расскажите нам все.
      Джеральд (который просматривал бумаги, смотрит на нее и затем обводит взглядом всех присутствующих с выражением некоторого отчаяния, как бы спрашивая, что же в конце концов делать с такой публикой; сухим тоном законника). Действуя согласно инструкциям, полученным мной от миссис Конвей, я, после того как было решено, что все вы должны здесь собраться, заготовил краткое сообщение относительно нынешнего финансового положения миссис Конвей...
      Миссис Конвей (протестующе). Джеральд!
      Джеральд (с некоторым отчаянием). Да?
      Миссис Конвей. Неужели вам непременно нужно говорить так сухо и не по-человечески? Я хочу сказать, что знаю вас с тех пор, когда вы были мальчиком, и дети знают вас всю свою жизнь, а вы вещаете так, будто видите нас в первый раз. Это звучит так ужасно!
      Джеральд. Но я здесь не как друг дома, а как ваш поверенный.
      Миссис Конвей (с достоинством). Нет, вы здесь как друг дома, потом уж мой поверенный. И я думаю, было бы гораздо лучше, если бы вы просто и по-дружески рассказали нам, как обстоят дела.
      Алан. Знаете, Джеральд, я думаю, так будет лучше.
      Кей. Я тоже так думаю. Когда вы напускаете на себя вид такого законника, я никак не могу принять вас всерьез. Мне все кажется, что вы играете в одной из наших старых шарад.
      Хейзел (с неожиданной теплотой). Ах, как мы тогда веселились! И вы так хорошо играли в них, Джеральд! Почему бы нам не устроить теперь...
      Эрнест (грубо). В вашем-то возрасте?
      Хейзел. Не понимаю, почему бы нет? Мама была старше, чем мы теперь, когда она выступала...
      Джеральд (которого все это нисколько не забавляет). Вы, надеюсь, не предлагаете обратить все это в шараду, Хейзел?
      Кей. Как жаль, что это не шарада!
      Алан (очень спокойно). Быть может, это все-таки шарада.
      Миссис Конвей. Пожалуйста, ты-то не говори глупостей, Алан! Ну, Джеральд, расскажите нам, как обстоят дела... и не читайте массы цифр и всяких данных. Я знаю, что вы принесли их с собой... но пускай они останутся для тех, кто захотел бы взглянуть на них. Может быть, вы, Эрнест, захотите потом посмотреть...
      Эрнест. Возможно. (Джеральду.) Давайте!
      Джеральд (суховатым тоном). Итак, положение сводится к следующему. Миссис Конвей в течение долгого времени получала доходы из двух источников: от акций фирмы "Фарроу и Конвей" и с недвижимости в Ньюлингхеме - с домов, находящихся в северной части Церковной улицы. Фирма "Фарроу и Конвей" жестоко пострадала от кризиса и до сих пор не оправилась. Дома на Церковной улице далеко не представляют собой той ценности, какую они представляли раньше, и единственный способ заставить эту недвижимость окупать себя - перестроить дома на систему отдельных квартир. Но это потребует существенных вложений капитала. Миссис Конвей получила предложение относительно продажи ее доли участия в фирме "Фарроу и Конвей", но это предложение весьма невыгодное. Оно не покроет расходов по перестройке домов на Церковной улице. Между тем эта недвижимость может вскоре превратиться из источника доходов в задолженность. Таким образом, как вы видите, положение весьма серьезное.
      Мэдж (холодно). Должна сказать, что я крайне удивлена. Я всегда полагала, что мать осталась чрезвычайно хорошо обеспеченной.
      Миссис Конвей (гордостью). Ну конечно. Ваш отец позаботился об этом.
      Джеральд. Надо иметь в виду - акции и недвижимость значительно упали в цене.
      Мэдж. Да, но и в этом случае... я все-таки удивлена. Очевидно, мать была крайне расточительна.
      Джеральд. Миссис Конвей не проявляла всей той осторожности, какую она могла бы проявить.
      Миссис Конвей. Надо было вырастить и воспитать вас шестерых...
      Мэдж. Не в этом дело. Я знаю, сколько мы стоим. Деньги были истрачены после. И я знаю, кому они в основном достались - Робину!
      Миссис Конвей (рассерженная). Довольно, Мэдж! Это были мои деньги...
      Мэдж. Нет, не твои. Они были у тебя, чтобы ты сберегла их для нас. Алан, ты старший и ты жил здесь все время, почему ты не мог ничего сделать?
      Алан. Боюсь... что я... не очень-то интересовался... этими вещами.
      Мэдж (с возрастающей силой). Значит, надо было интересоваться. Я нахожу, что это совершеннейшее безобразие. Я больше двадцати лет тяжелым трудом зарабатывала свой хлеб и надеялась, что в будущем смогу воспользоваться хоть немногим из того, что оставил отец, смогу позволить себе побывать несколько раз в настоящем, хорошем отпуске или купить собственный маленький домик. И вот теперь все это пошло прахом... только потому, что мать и Робин вдвоем растранжирили эти деньги...
      Миссис Конвей (гневно). Ты должна бы постыдиться говорить такие вещи! Что из того, что я помогала Робину? Он нуждался в этом, и я его мать. Если бы ты нуждалась, я бы и тебе помогла...
      Мэдж. Нет, не помогла бы. Когда я сказала, что мне представляется случай стать совладелицей той школы, ты, помню, посмеялась надо мной...
      Миссис Конвей. Потому что тебе было хорошо и там, где ты была, вовсе ни к чему было покупать какую-то школу.
      Мэдж. А Робину, видимо, надо было покупать?
      Миссис Конвей. Да, потому что он глава семьи... он должен содержать жену и детей. Это так похоже на тебя, Мэдж. Называешь себя социалисткой и бранишь людей за то, что они проявляют интерес к деньгам, а потом оказывается, что ты самая меркантильная из нас.
      Мэдж. Я совсем не называю себя социалисткой... хотя это не имеет никакого отношения...
      Эрнест (который просматривал вечернюю газету, грубо прерывает). Долго еще это будет продолжаться? У меня есть другие дела.
      Миссис Конвей (стараясь умиротворить его). Хорошо, хорошо, Эрнест! Погляди, Мэдж, что ты наделала. Заставила Джоан плакать.
      Джоан (неожиданно заплакавшая втихомолку, на заднем плане). Простите... я только... вспомнила... так много разных вещей... вот и все...
      Джеральд. В настоящий момент миссис Конвей имеет значительную задолженность банку. Сейчас перед нами две возможности: продать дома за сколько удастся и сохранить акции "фарроу и Конвей", - но я должен предупредить, что за дома удастся выручить немного, другая возможность продать акции, затем раздобыть недостающую сумму, примерно от двух до трех тысяч фунтов, и перестроить дома на квартиры...
      Миссис Конвей (с надеждой). Мы получили нечто вроде плана от одного архитектора, - и в самом деле, это выглядит очень привлекательно. Там можно устроить по крайней мере тридцать очень милых квартирок, а вы знаете, какие деньги люди сейчас платят за квартиры. Не правда ли, великолепная мысль, Эрнест?
      Он не отвечает.
      Миссис Конвей (Улыбается ему, затем ее улыбка постепенно гаснет, но она с надеждой возвращается к прежней теме). Я подумала, что, если мы все мирно и дружно обсудим ее, мы сможем что-нибудь решить. Я знаю, вы деловые люди, вы любите приходить на готовенькое, но я верю, что лучше решать по-дружески, по-хорошему. Неправда, будто люди все делают только за деньги. Я всегда удивлялась этому. Люди на самом деле очень добры и милы... (Замолкает, потом взглядывает на женщин более интимно.) Вот только на прошлой неделе я была на похоронах старухи миссис Джепсон и возвращалась через кладбище вместе с миссис Уайтхед... Я не была там целую вечность... и увидела могилу Кэрол. Конечно, очень взволновалась, когда так вдруг набрела на нее. Но она так замечательно содержится... вся в цветах... И я подумала, какой пример... никто не велел им этого делать, и никто им не платил... они просто по доброте душевной...
      Мэдж (резко). Нет, неправда! Кто-нибудь да должен был заплатить.
      Кей (оборачиваясь). Алан! Это ты, наверное?
      Алан. Ну... я посылаю им кое-что... раз в год, понимаешь. Немного, конечно.
      Хейзел. О, мама, я и забыла о Кэрол!.. Ведь уже шестнадцать лет...
      Алан. Семнадцать.
      Хейзел (с меланхолическим изумлением). Подумать только - моя Маргарет почти такая же большая, какой была Кэрол! Разве тебе это не кажется странным, Кей?
      Кей. Я тоже почти совсем забыла о Кэрол.
      Миссис Конвей (несколько взволнованная). Не думайте, что я забыла... потому что я так бесчувственно отнеслась к этой могиле. Я не из тех, кто помнит о могилах, - я людей помню. Как раз на днях, когда я сидела наверху, вдруг слышу, как Кэрол кричит: "Ма-ма, ма-ма", - знаете, как она обычно делала. Я вспомнила о ней, о моей бедной крошке, и о том, как она пришла в этот ужасный день с совершенно посеревшим лицом и сказала: "Мама, у меня такие ужасные боли". И когда ей сделали операцию, оказалось, уже слишком поздно...
      Хейзел. Да, мама, мы помним.
      Эрнест (резко, к общему удивлению). Я вам вот что скажу, чего вы не помните, а некоторые из вас никогда и не знали. Она была самая лучшая из всей компании, эта девочка, маленькая Кэрол, - стоила всех вас, вместе взятых.
      Хейзел (уязвленная супруга). Эрнест!
      Эрнест. Да, я и тебя посчитал туда же. Ты была той, которую я желал, все правильно, я и получил то, чего желал. Но мне не потребовалось и двух часов, чтобы распознать, что маленькая Кэрол была лучшей из всей компании. (Добавляет мрачно.) Меня ничуть не удивило, что она так быстро ушла. Подальше отсюда! Все кончилось! Слишком хороша, чтобы жить!
      Миссис Конвей (готовая расплакаться). Эрнест совершенно прав. Она была лучшей из вас всех. Мое дорогое дитя, я не забыла тебя, я не забыла тебя! (встает.) Ах, почему Робин не с нами? (Плачет и направляется к выходу.) Джеральд, продолжайте ваши объяснения. Я ненадолго. Сидите! (Уходит в слезах.)
      Несколько секунд царит молчание.
      Мэдж. Разумеется, при такой ситуации бессмысленно матери и Алану продолжать жить в этом доме. Он слишком велик для них.
      Алан (кротко). Да. Мы смогли бы удовлетвориться гораздо меньшей квартирой.
      Мэдж. Тогда этот дом можно продать, что было бы кстати. Это ведь собственность матери, не так ли?
      Джеральд. Да. Я думаю, что было бы лучше переехать в маленькую квартиру и тем сократить издержки. Но за этот дом сейчас много не выручить.
      Хейзел. Но как же, маме ведь предлагали за него несколько тысяч как раз после войны?
      Эрнест (сухо). Да, но сейчас - это не как раз после войны. Это как раз перед следующей войной.
      Джеральд. Сколько, вы думаете, Эрнест?
      Эрнест. Берите все, что вам предложат.
      Кей. Итак, что же нам прикажете делать? На худой конец мы можем соединенными силами оказать помощь маме...
      Мэдж. Но это же чудовищно! Когда я жила дома и кое-что понимала, нас считали очень состоятельными. Налицо были все акции и недвижимость, которые отец оставил не только матери, но и всем нам. А теперь не только все это пущено по ветру, но нам еще предлагают заботиться о матери...
      Кей (с оттенком усталости). Но ведь если денег нет - их нет.
      Джеральд. Суть не в том...
      Его прерывает громкий звонок. Все оборачиваются и смотрят. Алан делает движение, затем останавливается. В комнату входит Робин. На нем старый макинтош. Он одет с претензией на дешевое франтовство и выглядит тем, кем является на самом деле, - опустившимся сорокадвухлетним человеком, пьяницей и неудачником.
      Робин. Привет! Все тут? Где мать?
      Алан. Она сию минуту вернется.
      Робин снимает макинтош и небрежно отдает его Алану, который - это характерно для него - принимает его и уносит.
      Робин (не обращает на это никакого внимания и глядит на Джоан). Ну-с, Джоан, как отпрыски?
      Джоан (натянуто). Они здоровы, Робин.
      Робин. Все продолжаешь им рассказывать, что за ужасный человек их отец?
      Мэдж. Неужели нам придется выслушивать все это снова?
      Робин. Нет, не придется, досточтимейшая Мэдж! Что я там зрю живительную влагу? Я не ошибся. Выпьем, Джеральд! Эрнест, выпьем! Нет? Ну, тогда я выпью! (Идет и щедрой рукой наливает себе виски с содовой. После первого, быстрого глотка оборачивается к присутствующим и ухмыляется.) Привет, Кей! Соблаговолила посетить нашу провинцию, а?
      Кей. Да, только мне придется сегодня же вернуться.
      Робин. Не порицаю. Я сам бы хотел вернуться в город. Там мое настоящее место. Я не прочь бросить свои дела и снова попытать там счастья. Есть у меня там несколько хороших ребят.