Когда они продегустировали по три чашки, доктор Пингицер сказал:
      — Ах-ха. Работать. Не люблю работать. Не люблю психиатрия. Всегда не люблю работать. Люблю смех, игра, фантазия, фокус.
      — Почему же вы тогда работаете? — удивился Том.
      — Потшему? Недоразумений, — и доктор на мгновение задумался. — В Вена я видел эта девушка, Эльза. Это есть Эльза Варсхок. Ах-ха. Эльза есть жена, есть мать, есть сказаль: «Где для еда деньги?» Так? Я работай.
      — Вы разбираетесь в психиатрии? — спросил Том.
      — Психиатрия — нет. Люди — мало-мало. Мало-мало-мало-мало. Каждый год, каждый день — меньше, меньше, меньше, меньше. Потшему? Люди есть трудный. Люди есть люди. Люди есть смех, игра, фантазия, фокус. Ах-ха. Люди есть больной, люди есть помешан, люди есть обижен, люди есть обижать люди, есть убить, есть убить себя. Где есть смех, где есть игра, где есть фантазия, где есть фокус? Психиатрия — не люблю. Люди — люблю. Помешанный люди, прекрасный люди, обиженный люди, больной люди, разбитый люди — люблю, люблю. Потшему? Потшему люди терял смех, игра, фантазия, фокус? Для чего? Ах-ха. Деньги? — Он улыбнулся. — Я думаю, да. Деньги. Любовь есть деньги. Красота есть деньги. Смех есть деньги. Где есть деньги? Я не знаю. Больше нет смех. Работать теперь. Работать. Тигр. Тигр.
      — Вы знаете стихотворение?
      — Есть стихотворений?
      — Конечно.
      — Какой? — спросил доктор Пингицер. Том начал:
 
Тигр, о тигр, светло горящей, —
 
      начал Том, -
 
В глубине полночной чащи,
Кем задуман огневой
Соразмерный образ твоя?
 
      — Ах-ха. Есть больше?
      — Да, и порядочно, если только я не забыл.
      — Пошалуста, — сказал доктор Пингицер.
 
В небесах или глубинах, —
 
      продолжал Том, —
 
Тлел огонь очей звериных?
Где таился он века?
Чья нашла его рука?
 
      — Хо-хо. Такой стихотворений я не слышаль семьдесят два лет! Кто делал этот стихотворений?
      — Уильям Блейк.
      — Браво, Уильям Блейк! — воскликнул доктор Пингицер. — Есть больше?
      — Да. Минутку… Вот:
 
Что за мастер, полный силы,
Свил твои тугие жилы?
И почувствовал меж рук
Сердца первый тяжкий стук?
 
      — Больше? — спросил доктор.
      — Кажется, вспомнил все:
 
Что за горн пред ним пылал?
Что за млат тебя ковал?
Кто впервые сжал клещами
Гневный мозг, метавший пламя?
 
 
А когда весь купол звездный
Оросился влагой слезной,
Улыбнулся ль наконец
Делу рук своих творец?
 
 
Неужели та же сила,
Та же мощная ладонь
И ягненка сотворила
И тебя, ночной огонь?
 
 
Тигр, о тигр, светло горящий
В глубине полночной чащи!
Чьей бессмертною рукой
Создан грозный облик твой?
 
      Томас Трейси умолк, а потом сказал:
      — Вот и все стихотворение.
      — Ах-ха. Спасибо. Теперь: ви знайт этот стихотворений с ребенка. Да?
      — Да, — ответил Том, — я начал читать его наизусть, когда мне было три года.
      — Вы понимайт этот стихотворений?
      — Ничего я не понимаю — просто оно мне нравится.
      — Ах-ха. Так.
      Старик повернулся к двери:
      — Много… много… много… Теперь: два вопрос. Один. Ваш тигр есть чей?
      — Мой.
      — Два, — продолжал доктор Пингицер. — Тигр на улице есть чей?
      — Мм… Наверно, в самом деле вчера вечером черная пантера покалечила служителя и убежала из цирка — такое бывает. И наверно, раненая черная пантера разгуливает сейчас по улицам Нью-Йорка. Из одного только страха она может убить кого-нибудь, если решит, что так нужно. Но эта же черная пантера, разгуливающая по городу, — также и мой тигр.
      — Так?
      — Так.
      — Потшему? — спросил доктор Пингицер.
      — Не знаю — знаю только, что он ходил со мной по Пятой авеню, и мы зашли с ним в церковь святого Патрика. Ни на кого он не бросался. Не отходил от меня ни на шаг. Не побежал, пока в него не начали стрелять. Если бы в вас начали стрелять, разве бы вы не побежали?
      — Отшен быстро, — подтвердил доктор Пингицер. — Семьдесят два лет, но отшен быстро.
      Он помолчал, представляя себе, как он в свои семьдесят два года очень быстро бежит, а потом сказал:
      — Полиция, они убьют этот животный.
      — Постараются убить.
      — Убьют.
      — Постараются, — сказал Том, — но не убьют, потому что не смогут.
      — Потшему? Они не смогут?
      — Этого тигра нельзя убить.
      — Один тигр? Нельзя убивать? Потшему?
      — Нельзя — и все.
      — Но сам тигр будет убить?
      — Если нужно.
      — Это есть справедливо?
      — Не знаю. А по-вашему как?
      — Я тоже не знай, — ответил доктор. — Я знай отшен мало. Отшен, отшен, отшен мало. Ах-ха. Вопрос психиатрия: ви есть сумасшедший?
      — Да, конечно.
      Старичок посмотрел на дверь и приложил палец к губам.
      — Тихо, — прошептал он.
      — Я сумасшедший оттого, что они ранили тигра, — продолжал Том, — оттого, что еще раньше они посадили его в клетку, оттого, что его отдали в цирк. Но, кроме того, я сумасшедший от рождения.
      — Я тоже, но это есть информация не сказать. — Доктор Пингицер снова посмотрел на дверь. Вдруг он встал. — Я говорю так: этот человек есть здоров. Это они понимайт. Ах-ха! Работа конец.
      Он громко сказал:
      — О’кэй, пошалуста!
      Первым вошел Хьюзинга, а вслед за ним и остальные.
      Доктор Пингицер обвел взглядом лица и стал ждать тишины. А потом он сказал:
      — Ах-ха! Этот человек есть здоров.
      Какой-то мужчина, совсем непохожий на доктора Пингицера, вышел вперед и сказал:
      — Доктор Пингицер, я доктор Скаттер, главный психиатр острова Манхэттен. Могу я узнать, каким путем вы пришли к такому заключению?
      — Нет, — ответил доктор Пингицер и повернулся к Тому Трейси. — До свиданья, мой мальшик.
      — До свиданья, — ответил Том.
      Доктор Пингицер оглядел присутствующих и пошел к двери.
      Пока он шел, его сфотографировали газетные фотографы, и один из них спросил:
      — Как насчет черной пантеры, доктор Пингицер? Действительно ли она его, как он говорит?
      — Я имел обследовать его, а не черный пантер, — ответил доктор.
      К доктору Пингицеру шагнул другой репортер:
      — Доктор, почему черная пантера его не тронула?
      — Не знай, — ответил доктор Пингицер.
      — Неужели из разговора с ним вы ничего об этом не узнали? — не отставал репортер.
      — Нитшего, — ответил доктор Пингицер.
      — Ну, а как быть, если черная пантера свободно разгуливает по городу? — спросил репортер.
      — Это не есть проблем психиатрия, — ответил доктор.
      — А какая же?
      — Откуда есть этот черный пантер?
      — Из цирка.
      — Цирковой проблем, — сказал доктор Пингицер и вышел из комнаты.
      Все окружили доктора Скаттера, которого совсем не удовлетворили ни заключение доктора Пингицера, ни его манеры.

      Томас Трейси, прогуливаясь по улице с тигром, не нарушил этим никакого закона.
      Однако то, что он сделал, настолько выходило за рамки обычного, было так неправдоподобно, что казалось всем противозаконным и уж, во всяком случае, дерзким, опрометчивым и бестактным.
      И конечно, всем и каждому было ясно, что Том безумен. Чтобы нормальный человек расхаживал по улицам с черной пантерой, сбежавшей из цирка, как будто между ним и животным полное взаимопонимание, — да такого просто не бывает!
      Поэтому после ухода доктора Пингицера Томаса Трейси решил обследовать доктор Скаттер, который не мог противостоять искушению дать ответам Тома такое истолкование, которое соответствовало бы его, доктора Скаттера, воспитанию и предрассудкам.
      Доктор Скаттер без всякого труда доказал, что Томас Трейси сумасшедший. Сделать это очень легко, это можно сделать с кем хочешь.
      — Далее, — сказал доктор Скаттер, обращаясь ко всем, в том числе и к капитану полиции Эрлу Хьюзинге, который, единственный среди присутствующих, отказывался верить заключению доктора Скаттера и упорствовал в своем почтительном отношении к заключению доктора Пингицера, — когда обследуемого спросили, как бы он отнесся к пребыванию в течение неопределенного времени в «Бельвю» для более полного и длительного психиатрического обследования, он ответил, что предпочел бы уехать домой, но если ему все же придется пробыть сколько-то времени в «Бельвю», он постарается провести это время наилучшим образом в постарается чувствовать себя там как дома, не хуже, чем в любом другом месте, а если можно, то и лучше. Такая реакция с его стороны наводит на мысль, что, помимо ранее выявленных симптомов, у обследуемого налицо также комплекс мученичества; кроме того, реакция эта свидетельствует о психотическом высокомерии и пренебрежении к интеллектуальным возможностям общества. Обследуемый явно находится во власти бредовых идей, считает, что законы, определяющие поведение остальных членов общества, в его случае не имеют силы. В основе такой уверенности лежит длительное общение с неким воображаемым тигром, который, как заявляет обследуемый, принадлежит исключительно ему и, по его признанию, обладает даром речи — иными словами, способен общаться только с Томом Трейси. По-моему, ни у кого не может быть сомнений в том, что его необходимо отправить в «Бельвю» для обследования и лечения.
      Вот как Томаса Трейси в одно прекрасное октябрьское воскресенье отправили в психиатрическую больницу «Бельвю».
      Том обнаружил, что люди там совсем сумасшедшие. И еще обнаружил, что у каждого из них есть тигр — очень больной, очень рассерженный, где-то глубоко раненный тигр, утративший чувство юмора, любовь к свободе, радость, фантазию и надежду.
      Был там сын Ниммо с поникшим, умирающим тигром; дочь Пиберди с тигром, напуганным до смерти, который носился без остановки взад-вперед; Рингерт собственной персоной с тигром, похожим на усталого старого пса.
      И Лора Люти, чья некогда прекрасная тигрица была теперь загнанной, истощенной и жалкой.
      Без тигра был один Томас Трейси.
      Тигр Тома Трейси скрывался в подвале похоронного бюро Руша, Рубелинга и Райана, что на Мэдисон-авеню, между Пятьдесят пятой и Пятьдесят шестой улицами. Там было темно и таинственно, и все ил поминало о смерти. Тигр скрывался под комнатой, где Руш, Рубелинг и Райан украшали мертвецов пудрой, румянами и улыбками.
      Там и лежал его тигр в страхе и одиночестве, тоскующий и павший духом, и было у него только одно желание — умереть.

      Стоит ли говорить, как повлияла на жителей Нью-Йорка история Тома Трейси и его тигра, расписанная на первых полосах всех газет; раздутая до еще больших размеров известными и неизвестными комментаторами радио и телевидения; дополненная кадрами кинохроники, где Томас Трейси и его тигр шли вместе по Пятой авеню, заходили в церковь я выходили из церкви; подтверждавшаяся фотографиями, где Том Трейси пил кофе с доктором Пингицером в обществе полицейских, психиатров, газетчиков и других?
      Повлияла самым обычным образом.
      Простодушные собаки, направлявшиеся в укромное место облегчиться, сталкивались с мужчинами, которые, увидев их, падали как подкошенные; женщины визжали при виде любой тени и шлепали детей, просившихся на улицу погулять.
      В воскресенье вечером все сидели по домам, а многие — и в понедельник утром, так как тигр был все еще на свободе, а Томас Трейси — в «Бельвю».
      Томаса Трейси много обследовали.
      Он, в свою очередь, тоже нашел своих обследователей небезынтересными.
      В свободное время Томас навещал Лору Люти, которая никак не могла его вспомнить. Он завел разговор о воскресном визите в Фар-Рокауэй, но Лора, бледная и поблекшая, ничего не помнила.
      — Я съел тогда шесть шоколадных конфет, — напомнил Том.
      — Надо было съесть семь, — сказала Лора.
      — Зачем?
      — Тогда была бы одна про запас. Всегда хорошо иметь про запас. Я всегда была такого мнения.
      — Иметь про запас шоколадные конфеты? — спросил Том.
      — Все вообще, — ответила Лора. — Мать, отца, жизнь, удачу. Шесть хорошо, но с одной про запас еще лучше. Одна, одна, еще одна, должна же быть еще одна.
      — Неужели вы не помните? — спросил Том. — Ваш отец еще пошел за мороженым.
      — Мороженое тает. В этом секрет мороженого — оно тает.
      — Лора, — сказал Том, — посмотрите на меня, послушайте меня.
      — Ничего нет печальней тающего мороженого, — сказала Лора.
      — И вовсе это не печально, — возразил Том. — Мороженое должно таять.
      — Правда?
      — Конечно!
      — А я не знала. Я так плакала, когда увидела, как тает мороженое.
      — Какое мороженое, Лора?
      — Девочка из мороженого, мальчик из мороженого, — ответила Лора. — А я не знала. Столько слез, и все зря. Я плакала, пока тоже не растаяла. Вы точно знаете про мороженое?
      — Нет, — сказал Том, — не точно. Я не знаю, что произошло, но это и неважно. Послушайте меня, Лора: однажды, шесть лет тому назад, я стоял перед входом к «Отто Зейфангу».
      — Почему вы там стояли?
      — Я там работал. Я стоял и разговаривал с дегустаторами кофе — Ниммо, Пиберди и Рингертом.
      — Где они теперь?
      — Ниммо умер, Рингерт здесь, а где Пиберди — я не знаю. Так вот: я там стоял и увидел, что по Уоррен-стрит идет прекрасная девушка.
      — Прекрасная?
      — Самая прекрасная девушка в мире.
      — И кто же она была?
      — Вы, Лора.
      — Я? Самая прекрасная девушка в мире? Должно быть, вы ошибаетесь.
      — Нет. Это были вы, Лора.
      — Ну а теперь уж я наверняка не самая прекрасная девушка в мире.
      — Вот об этом я и хочу поговорить.
      — Хорошо, поговорите.
      — Я хочу, чтобы вы снова прошли по Уоррен-стрит.
      — Вы хотите?
      — Да.
      — Почему?
      — Не знаю, как это выразить… Я люблю вас.
      — Что вы хотите этим сказать?
      — Не знаю. Наверно, я хочу этим сказать… что вы по-прежнему самая прекрасная девушка в мире.
      — Вот уж нет.
      — Да — для меня.
      — Нет, — сказала Лора. — Это так самонадеянно — быть прекрасной. Это просто дурной вкус. И это вызывает жалость куда большую, чем когда ты лежишь и знаешь, что ты мертвая.
      — Вы не мертвая, Лора.
      — О нет, мертвая.
      — Лора, ради бога, я люблю вас, Лора.
      — Извините, очень прошу извинить меня, но я все-таки хочу быть мертвой. Томас Трейси не знал, что и думать. Неужели она и в самом деле сумасшедшая?
      Как и доктор Пингицер, он не знал.
      Так или иначе, она была в «Бельвю».
      До этого она много месяцев лежала в горячке и, по мнению специалистов, скоро должна была умереть.
      Они знали, что потом все они тоже умрут, но это их не тревожило, потому что они надеялись умереть в здравом уме и твердой памяти.

      Беспокойная для Нью-Йорка неделя миновала.
      Тигр был по-прежнему на свободе, то есть, попросту говоря, умирал от голода и страха под комнатой, где Руш, Рубелинг и Райан бальзамировали мертвецов.
      Однако, по сведениям из газет, в понедельник утром тигра видели в трех разных местах в Гарлеме, в двух — в Гринвич-Виллидж и в шести — в Бруклине; а в Фресно, штат Калифорния, мальчик убил из ружья двадцать второго калибра черную кошку, чье сходство с тигром Тома Трейси было достаточно велико, чтобы стоило заняться ею. Фотография мальчика, который гордо держит за хвост убитую кошку, обошла все газеты страны.
      Фамилия его была Бенинтенди, имя — Сальваторе.
      К вечеру во вторник тигра уже видели самые разные люди во всех концах страны.
      Какой-то лондонец увидел его в Сохо и послал в «Таймс» письмо, где объяснял, как эта, говоря его словами, «тварь» могла попасть туда. Объяснение было очень интересное, и симпатии автора были целиком на стороне «твари», как это бывает иногда с симпатиями англичан — во всяком случае, добродушных английских чудаков.
      Букмекер в Сиэтле, избитый людьми из шайки соперничающего букмекера, сообщил полиции, что на него напал «Тигр Тома Трейси».
      Хозяин одного чикагского салуна стал рекламировать новый коктейль «Тигр Тома Трейси», двадцать пять центов порция.
      Владелец фабрики игрушек в Толедо, штат Огайо, созвал своих художников и коммивояжеров, и уже к утру субботы у него на столе были: черный бархатный «Тигр Тома Трейси», которого дети могут брать с собой в постель, образец свитера с отштампованным изображением тигра и его кличкой, резиновые надувные «Тигры Тома Трейси» различной величины и коробочка, из которой «Тигр Тома Трейси» прыгает на ваших близких.
      У самого же зверя была простуда, быстро переходившая в плеврит. Его глаза потеряли блеск, из них все время выделялась желтая слизь. Нос у него был заложен. Белые зубы покрыл налет, у которого был вкус близкой смерти.
      Томас Трейси по-прежнему находился под наблюдением врачей, результаты которого вместе с другими не менее сенсационными новостями ежедневно сообщались стране и миру.
      Дюжина, а то и больше психиатров и газетчиков благодаря Тому Трейси и его тигру стали знаменитостями.
      Какой-то пронырливый репортер обнаружил преданность Тома Лоре Люти и потряс мир газетной шапкой:

ТОМАС ЛЮБИТ ЛОРУ

ХОЗЯИН ТИГРА УВЛЕЧЕН КРАСОТКОЙ «БЕЛЬВЮ»

      «Миррор», которой не очень везло с материалами о Томе Трейси и его тигре, взяла реванш у других газет, потребовав немедленного расследования работы нью-йоркской полиции и смещения, если нужно, ее начальника, Огаста Блая, ибо раз он не в состоянии поймать или застрелить хромого тигра, какую помощь получат от него граждане Нью-Йорка, если на город будет сброшена бомба?
      Эта тема была подхвачена людьми, с готовностью подхватывающими самые разнообразные темы.
      «Миррор» спросила напрямик начальника нью-йоркской полиции: «Когда вы сможете гарантировать населению самого большого города в мире, что тигр Трейси будет уничтожен или пойман и люди снова получат возможность спать спокойно?»
      Этот вопрос был задан ему по телеграфу.
      Шеф полиции Блай созвал самых умных своих подчиненных и попросил их ответить на телеграмму. Получилась дюжина разных ответов, но ни один не годился, потому что никто не знал, когда же тигр будет пойман или уничтожен.
      «Я и сам не знаю», — хотел ответить шеф полиции, но не посмел.
      Вместо этого был написан и отправлен в газету «Миррор» — тоже по телеграфу — ответ из пятисот слов. Он был напечатан на первой полосе под заголовком: «Позор нью-йоркской полиции». «Миррор» потребовала, чтобы Блай подал в отставку. Газета также предложила награду в пять тысяч долларов тому мужчине, женщине или ребенку независимо от пола, цвета кожи и вероисповедания, который доставит «Тигра Тома Трейси» живым или мертвым в редакцию газеты «Миррор».
      На следующий день какой-то человек приволок в редакцию «Миррор» черную пантеру с простреленной навылет головой, и «Миррор» получила наконец сенсационный материал, которого ей так не хватало.
      Материал о том, как был убит «Тигр Тома Трейси», разослали по всей стране и по всему миру.
      Несколько часов подряд в редакции не умолкали телефонные звонки. Звонили герою дня, Арту Плайли, и в основном женщины. Некоторые из них предлагали себя в невесты. В редакции уже рассматривался вопрос о покупке ему приличного костюма, чтобы Арта Плайли можно было показать в рубрике «Знаменитости наших дней», когда полиция доставила туда Тома Трейси — посмотреть на убитого тигра.
      Все прочие газеты прислали на всякий случай по репортеру и по фотографу. Пожалуй, шеф полиции шел на чудовищный риск, но проверить и разобраться все-таки следовало.
      «Миррор», однако, не захотела показать тигра Тому Трейси.
      Арта Плайли попросили сфотографироваться пожимающим руку Тому Трейси, но он уже знал, что к чему, и заявил:
      — Меньше чем за пять не могу.
      — Пять чего? — спросили Арта Плайли.
      — Сотен, — ответил он. — «Миррор» может снимать меня задаром, так написано в контракте. Но другая газета — только за пять сотен.
      — Это школьная газета, — пошутил фотограф, и Арт Плайли, никогда не учившийся в школе, счел своим долгом пожать руку Тома Трейси бесплатно, за что главный редактор «Миррор» строго его отчитал.
      Что касается Тома Трейси, то он пожимал руки всем и каждому, думая, что все ему искренне сочувствуют, или же просто потому, что ничего другого ему не оставалось делать.
      «Ньюс» обвинила «Миррор» в том, что эта последняя ввела в заблуждение жителей Нью-Йорка и что мертвый тигр, находящийся в распоряжении вышеупомянутой газеты, вовсе не «Тигр Тома Трейси».
      Разгоревшиеся соперничество и зависть привели к тому, что через два дня в торжественной обстановке состоялся официальный осмотр тигра газеты «Миррор» Томасом Трейси и дрессировщиком зверя, сбежавшего из цирка, а также полудюжиной людей, готовых ради саморекламы на все.
      Церемония была непродолжительной. Трейси посмотрел на мертвую черную пантеру, лежавшую возле специально изготовленного гроба, в котором «Миррор» собиралась похоронить ее, — посмотрел издали, с противоположного конца комнаты. И тут же, не дожидаясь никаких вопросов, заговорил, не оставив камня на камне от задуманной церемонии.
      — Это не мой тигр, — сказал он. — Это даже не черная пантера. Это пума, у которой мех выкрашен в черный цвет.
      Чтобы подвести черту под аферой, Арта Плайли арестовали, деньги с его банковского счета вернули газете «Миррор», а самого его посадили в тюрьму. Там, однако, его посетил главный редактор газеты «Ньюс», и состоялась новая сделка: если Плайли предоставит газете «Ньюс» исключительное право на публикацию своих признаний, газета «Ньюс» заплатит ему шесть тысяч долларов. Плайли признавался в течение трех дней, в результате чего заработал немалый срок. Случилось это потому, что в своих признаниях он старался не пропустить ничего, и таким образом всплыли многие другие его ловкие проделки. Он объяснил, что ему всегда хотелось приобрести известность, и теперь, когда он ее наконец приобретает, нет смысла останавливаться на полпути.
      Было бы скучно входить в детали его признаний. Ему хотелось прославиться — вот и все.
      На девятый день пребывания под похоронным бюро Руша, Рубелинга и Райана тигру Тома Трейси стало совсем худо. И тогда поздним вечером, дрожащий и отчаявшийся, он выполз из своего убежища к открытому мусорному баку, где обнаружил кости, остатки мяса и овощную ботву. Все это он стал понемногу перетаскивать к себе в убежище.
      Маленький мальчик, проснувшийся от кашля в два часа ночи и дожидавшийся, пока мать принесет лекарство, сказал, когда она подошла к нему:
      — Мама, посмотри, какая большая кошка около мусорного бака!
      Мама посмотрела и разбудила папу. Ружья у папы не было, но зато он был фотолюбителем и у него был аппарат со вспышкой.
      Папа просидел у окна три минуты, дожидаясь, пока тигр вернется к мусорному баку. Когда тигр вернулся, на папу напал столбняк, и он даже не смог щелкнуть затвором.
      Мама сердито вырвала фотоаппарат у папы из рук и протянула его восьмилетнему мальчику. Мальчик как мог навел на резкость, тигр увидел вспышку и метнулся в свое убежище.
      Папа оделся и в темной комнате проявил пленку. На снимке обозначился тигриный зад.
      Со снимком тигриного зада отец пошел в полицию. В течение часа его допрашивали, а в четыре утра больной тигр услышал голоса и увидел свет карманных фонариков. Затаившись, он смотрел и слушал.
      Когда все успокоилось, тигр вылез наружу и побрел к центру города.
      Фотография и рассказ о том, как удалось ее получить, были, как и следовало ожидать, напечатаны вместе с фотографиями больного мальчика, который расхворался еще сильнее.
      Специальные картографы вычертили план района, в котором жил мальчик. Высказывались разные предположения о том, где именно может прятаться тигр.

      Капитан полиции Эрл Хьюзинга много раз беседовал в «Бельвю» наедине с Томом Трейси и в конце концов решил, что ему следует пойти прямо к самому шефу Благо и кое-что сказать, даже если он, Хьюзинга, лишится из-за этого работы.
      — Трейси может отыскать для нас тигра, — сказал капитан Хьюзинга шефу.
      — Как? — спросил Блай.
      — На первый взгляд это кажется сложным, но мы с ним много разговаривали, и оказалось, что ничего сложного тут нет. Я знаю — он это может.
      — Как? — опять спросил Блай.
      — Прежде всего он не хочет, чтобы об этом знали — никакой гласности.
      — Можем провернуть все втихую, — пробурчал шеф. Эта история так ему осточертела, что он уже начал чувствовать себя старше своих шестидесяти шести лет.
      — На Уоррен-стрит есть здание, где помещалась когда-то контора по импорту кофе, принадлежавшая Отто Зейфангу. Конторы больше нет, а дом остался, и сейчас в нем товарный склад. Трейси нужно, чтобы снова сделали вывеску «Отто Зейфанг», совсем как прежнюю, и повесили ее на прежнее место. Нужно, чтобы был восстановлен отдел дегустации и чтобы человек по имени Пиберди, человек по имени Рингерт и человек по имени Шайвли сидели там и дегустировали кофе. Пиберди живет в меблированной комнате, Рингерт — в «Бельвю», Шайвли — вместе с дочерью в Бронксе.
      — Зачем ему вся эта чушь? — спросил Блай.
      — Я знаю, выглядит это глупо, но я знаю также: тигра он найдет. Ему нужен только один день, обязательно воскресенье. Это и нам очень подходит, потому что в середине дня по воскресеньям на Уоррен-стрит не бывает ни души, разве что один-два пьяницы.
      — Вы так долго проторчали в «Бельвю», — сказал шеф Блай, — что и сами немного тронулись. Но валяйте дальше, выкладывайте все до конца.
      — Еще ему нужно, чтобы в кладовой было не меньше ста мешков кофе.
      — Это еще зачем?
      — Он раньше там работал, — начал объяснять Хьюзинга. — В это воскресенье он придет туда к восьми утра и примется перетаскивать мешки. Пиберди, Рингерт и Шайвли будут в это время в отделе дегустации дегустировать кофе. Время от времени Трейси будет заходить к ним и тоже дегустировать. В полдень, когда у него начнется перерыв на ленч, он выйдет на улицу и станет у входа. В полпервого на Уоррен-стрит появится девушка по имени Лора Люти. Она остановится перед входом к «Отто Зейфангу».
      — Остановится, стало быть?
      — Да, остановится.
      — Ну и что?
      — В тот же миг там появится тигр Тома Трейси. Трейси возьмет девушку под руку и пойдет с ней по Уоррен-стрит. Через три подъезда от «Отто Зейфанга» будет пустой склад. Он войдет туда с девушкой и с тигром. Внутри склада будет клетка. Тигр войдет в эту клетку, Трейси клетку запрет. После этого они с девушкой уйдут из склада.
      — Уйдут, стало быть?
      — Да, уйдут.
      — Валяйте дальше, — сказал шеф, — расскажите мне еще что-нибудь.
      — Мы должны обещать ему две вещи. Первое: никакой огласки. Никаких фотографий даже для наших архивов. Мы с вами сможем наблюдать все из здания напротив. Второе: мы можем держать тигра в клетке, но должны обещать, что никто об этом не узнает. Если тигр болен, мы должны обеспечить ему квалифицированную медицинскую помощь. Особое внимание надо обратить на его раненую ногу — переднюю правую.