ВЫПОЛНИТЬ ЛЮБЫЕ ЗАДАЧИ

Валерий Блюменкранц, который в зале просидел тихо, в машине вдруг разговорился, уж на что спокоен, и у него, как говорят, подперло.

— Я тоже военный, — сказал он. — Но я удивляюсь такому узкому мышлению товарищей офицеров. Мы живем в новой обстановке, они же ничего не хотят видеть, зашорены и боятся потерять хоть что-то из своих удобств… А кто поможет поступить дочке в институт, а кто даст пенсию, если распадется Союз… Да, никто! Сами себе дадут, если смогут… Они забывают, что кончилось такое время, когда кто-то им обязан все делать.

Тут уж я вступился за военных и сказал, что они пошли на службу к государству и что они дают ему все, подчас и свою жизнь, и хотят иметь льготы.

— Ну, конечно, им положено, — согласился Валерий. — Но без привилегий, которых они всегда ждут. Я говорю об этом, потому что сам заблуждался и сам ждал, пока не понял: кончилось это время. Надо жертвовать, жертвуют же остальные; если военные это не поймут, мы получим вот таких обозленных ребят!

— Они не просто обозлены, — возразила Галя Дробот. — Они напуганы, ибо не видят выхода из трудностей… Они обмануты, как и весь народ, им ведь тоже обещали райскую жизнь.

Валерий согласился.

— Правильно. Но разница между военными и народом та, что народ как-то разобрался, что его надули, а эти не разобрались и придумывают себе «врагов»: латышей, евреев, Ландсбергиса, Ельцина… Кого угодно.

Это был разговор в машине, и продолжился он до самого дома. А я вдруг подумал, что несколько лет назад мы встречались с Валерием на его судне, в тесной каютке, он только что приплыл из Атлантики, куда ходит на промысел, и разговоры наши были куда проще и обычней: о море, о книжках, о Высоцком наконец, которого Валерий знает наизусть и хорошо исполняет под гитару.

Нынче, волей судеб, мы все вовлечены в какой-то бесконечный спор по глобальным вопросам из жизни страны, каждого из нас задевает за живое все, что творится вокруг… С армией или Литвой, или с Россией…

Может, это и есть революция?

Мы возбуждены все, не только армия. И в этом состоянии, чуть ли не ежедневно, не ежечасно приходится делать выбор: куда двигаться, с кем идти, кого поддерживать… Кого отвергать?

И от этих решений зависит у каждого (у каждого!), как повернется его жизнь.

Вправду ли зависит, другой вопрос.

Но каждый уверен, что — сейчас — зависит. Я-то, про себя, точно уверен, иначе не копошился бы, а сидел, скажем, писал свои сказки про ежика Колю и ежика Юру…

То, что кто-то думает иначе, чем я, или, чем Валерий, вовсе не странно. Имеют, как говорят, право. Но странно было бы, если бы мы не разобрались в причинах такого разномыслия, не постарались бы понять другую сторону и не сделали бы выводов.

Разговор в Доме офицеров, несмотря на свою предопределенность и заорганизованность, вышел из назначенных ему берегов, и слава Богу! Уже после выступления нас окружила кучка довольно энергичных военных, они подошли к нам именно потому, что доводы с обеих сторон не были исчерпаны, и спор продолжался прямо на сцене. Был он не менее горяч.

Офицеры заговорили о законной деятельности омоновцев, которые «отстояли» законное имущество в Доме печати, которые стреляют лишь вынужденно, когда им не подчиняются, а ОМОН есть ОМОН, он обязан выполнять свои функции.

— Какие же у него функции? Стрелять?

— Да. Если это нужно для порядка.

— Это их функции?

— Конечно. А что касается оружия, то и нам полагаются пистолеты. И они у нас есть. Но, как видите, — с милой улыбчивой непринужденностью, — мы ведь перед вами безоружны… Мы не берем оружия в город, а оставляем дома, хотя это опасно…

Когда мы прощались с начальником Дома офицеров, он, как бы извиняясь, что так повернулось странно наше выступление, спросил в конце: «Но вы не жалеете, надеюсь, что приехали?.. Время такое, все возбуждены…»

Я сказал, что я ничуть не жалею.

И правда, я не жалел.

То, что мы видели, еще не вся армия. Это только часть армии, но уверен, она сейчас вся, как и мы, возбуждена.

Так возбуждена, что горячо рядом стоять.

В таком перенакаленном состоянии, ненавидя латышское правительство и не ощущая, что оно законное, армия способна на насилие… Ее даже не нужно будет призывать к действиям ни язовым, ни алкснисам, ни петрушенко, она сама так настроена, что в любой момент способна выйти на улицу с оружием, чтобы защитить свои интересы. Как она для себя их понимает.

И тут главное — указать адрес врага, который во всем виноват… Демократы, скажем, либералы, регионалы…

И тогда не избежать конфронтации, раскола в самой армии, ибо и в ней есть Павловы и Блюменкранцы, а есть сержанты Кузнецовы (он прислал записку) и полковники Петрушенко…

Еще один вопрос: против кого же направлена такая армия, против потенциального агрессора извне или против того самого «внутреннего врага»?

Афганистан, где мы потерпели сокрушительное поражение, доказал второе. Как определил, не помню уж, кто: мы мстим внутренним врагам за свое поражение в Афганистане. И это куда проще: там народ был вооружен, а тут армия воюет с безоружными. Но, судя по всему, народ тоже вооружается, если не в Прибалтике, то на Кавказе…

Таким образом, готовятся новые столкновения и истоком их являются не только коммунисты, но и подчиненная им до поры армия.

И еще отмечу одну особенность, ее подсказал мой друг Валерий Блюменкранц: армия хоть и часть народа, но держат ее в суровой изоляции, она мало знает, что происходит в стране, а иногда она не хочет этого знать. Имеется в виду, прежде всего, старший командный состав. Младшие офицеры и сержанты с солдатами все-таки ближе к жизни, ибо недавно были штатскими и несут в себе все их проблемы.

Обработка мозгов особенно наглядна в армии, где большевики не сдали своих позиций… А может, и укрепили их при помощи своей печати.

Во время встречи был брошен нам из зала вопрос: что мы читаем, какие газеты выписываем. И когда мы перечислили с Галей некоторые из них, там были и «Комсомолка», и «Московские новости», и «Огонек», и «Известия»… снова произошло в рядах смущение, и нам вскоре положили на стол ту печать, которую, по мнению товарищей офицеров, нам следовало бы знать.

Среди них окружная прибалтийская газета «За Родину» за 17 января — день нашей встречи. Я дал обещание, что непременно прочту, и я ее прочел, причем от корки до корки. Полагая, что она такая же, как другие номера, выходившие раньше или позже, я хочу сейчас о ней поразмышлять. Может быть, и она поможет нам в чем-то разобраться.

С первого же столбца сверху:

С чем же обращаются, если не секрет?

А вот с чем:

Статья: «НАБОЛЕЛО! Отказали в прописке лейтенанту в отчем доме, почему?»

«Парламент и правительство республики эти суверенные права представляют только избранным лицам за счет ущемления ни в чем не повинных людей и семей… А не кажется ли вам, господа, что ваши действия — это действия тех же самых „троек“, которые решали судьбы людей в период известных репрессий…»

Интересно, что начали с бедного лейтенанта, с его действительно наболевшей проблемы, но тут же, о нем забыв, кончили стандартным политиканством, ратующим за возвращение прекрасного прошлого, они и отцом родным, то бишь, Иосифом Виссарионовичем Сталиным, не побрезговали пожертвовать, но, правда, хают его время, его же самого всуе не называют.

Принято это, как обозначено в газете, на общем собрании военнослужащих ПВО Рижского гарнизона.

Вспоминайте встречу в Доме офицеров!

Центристский блок, известно, создан комитетом КГБ и верхушкой компартии, он состоит, кажется, из странных, с уголовным прошлым, лидеров, людей, которые никого, в сущности, кроме себя, не представляют. В народе, как говорят, о них и не слыхивали. Зато их в самый момент организации принимал лично Горбачев… Морально помогал организовываться. А может, и материально. Социально свои, как некогда про блатных и коммунистов подсказал Солженицын…

И вот уж их голос (отрабатывают доверие партии) прорезался в нужном месте и в нужное время. Не для того ли их создавали!

Какой части, этого не указано.

Можно предположить, что такие «единогласные» резолюции пишутся в штабах, а не в частях, уж больно лексика у них комиссарская, которая и во времена моей юности, а проходил я службу тут же, в Прибалтике, была такой же самой…

Она-то и выдает затаенную мечту командования (в данном случае командования округа, но, конечно, и любого другого командования), чтобы солдаты, как роботы, выполняли «ЛЮБЫЕ ЗАДАЧИ…»

Понимаете? Любые!

Не такие ли «любые задачи» были поставлены в эти дни в Вильнюсе?

Я привел лишь одну первую страницу одной армейской газеты, можете быть уверены, что остальные страницы остальных газет похожи на эту.

Когда мне дарили этот номер, произнесли слова: «Но вы и это почитайте», имея в виду, что до сих пор я читал «не это».

Ну, что же, спасибо, газета тоже помогла мне кое-что понять в моих отношениях к армии и к тем, кто ею командуют.

На следующий день я рассказал за завтраком Владимиру Кайяксу о встрече с офицерами, в частности, об их претензиях к правительству в вопросах быта.

— Да, это ошибка, — сказал он. — Но причина такого антиармейского настроения среди населения, мне кажется, была в том, что в прошлом году возник конфликт по поводу одного армейского полигона, на котором они отрабатывали бомбометание. Так вот, там оказалось большое кладбище… И латышей, и русских, и евреев… Они практически его уничтожили… И народ, разумеется, осерчал…

Это письмо серьезное, искреннее, и писал его человек, остро переживающий всё, что с ним и его близкими тут происходит.

Он на своей шкуре испытал ошибки экстремистов от демократии и сильно это переживает. Хотя выводы о том, кто же его друг, а кто враг, он делает, по-моему, ложные.

Даже его, житейски умудренного, это видно по письму, Горбачев смог обмануть, затеяв гражданскую, по сути, войну, которую он объявил республикам.

Вчера демагогически изрекал:

«Создали такое общество, что стычки и побоища стали нормой»… Кто же такое общество создал? Не вы ли, Михаил Сергеевич? И поджигаете, поджигаете, поджигаете… Мало вам крови? Да большевики ею уже землю на полметра пропитали, с тех пор как объявились, к несчастью людей, на земле…

А что касается русского человека в Латвии (да и повсюду), в силах и возможностях Народного фронта защитить этих людей и превратить их из своих врагов в своих друзей, если у них хватит разума и понимания истинного положения в обществе.

В ТЫЛУ ВРАГА

(По мотивам дневника)

Я могу ответить на вопрос товарища Орлова, прозвучавший в его письме: «Где Вы были раньше, уважаемый Приставкин?..» — и рассказать о моей службе в армии, которая пала на прекрасные города: Ростов Ярославский, на Саратов, а потом. и на Ригу.

Мы даже приехали с Орловым в Прибалтику в одно время.

Теперь-то я понимаю, какое это было везение попасть в молодые годы сюда, в тихую Балтию, в которую я прямо-таки влюбился, увидав впервые зимним утром 30 декабря 53-го года.

Четверо солдатиков, я помню их и сейчас — Башкатов, Титкин, Фалалеев и я, — вышли на рижском вокзале и направились в штаб округа, чтобы получить назначение в часть, в которой мы будем служить.

Полагаю, что сегодня это уже не секрет и можно назвать номер моей части: 64325-Б; находилась она в пригороде, за рекой Даугавой, окруженная глухим забором.

Пока мои друзья оформляли документы, пробежал я по центральной улице. В дневнике у меня написано: «Город мне понравился. Аккуратный. Чистый. Красивый. Жители — народ вежливый и культурный. Культурнее даже, чем у нас в Москве. Уборная у них в одном зданьице вместе с буфетом, где мы перекусили. Продавцы вежливы и услужливы необычайно, не успеешь подойти, как начинают предлагать, помогают выбрать…»

Это было в канун нового, 54 года. А сам Новый год, помню, встречал необычно: без друзей, в «ленкомнате», играла радиола, а я сидел и писал дружкам грустные письма. Оттого, наверное, что было одиноко, почему-то вспомнился и прошлый Новый год, когда 31 числа заставили меня выступать в Доме офицеров, это было еще в Саратове, а в перерыве даже не подпустили к буфету взять бутылку воды… И только из-за того, что рядовым это не полагается.

Надо бы наплевать на этот Дом и на буфет и уйти, что я и сделал, но сделал-то после того, как повеселил «господ офицеров». Они даже мне поаплодировали, а потом взашей…

— Двигай, двигай, рядовой, тут тебе не место! Твое место в казарме! Там из-под крана и попьешь!

Бродя впервые по Риге, накупил открыток, много, их почему-то в большом количестве тогда продавали во всех киосках. Стоили они совсем не дорого и были мне по карману. Я на радостях накупил их с полсотни, если не больше. Эти открытки я запаковывал, сидя в ленкомнате в ночь на новый 54 год (благо спать не гнали!), по пять штук в конверт и адресовал друзьям. Особенно открытки потрясли руководительницу нашего драмкружка Марию Федоровну, она рассказывала потом, что получала несколько дней подряд конверт за конвертом, ее не столько потрясла Рига, сколько обилие открыток!

Где-то в марте впервые удалось снова вырваться в город, и направились мы — Башкатов, Титкин, Фалалеев и я — по адресу одной из «заочниц», этот адрес кто-то нам подарил при отъезде из Саратова.

«Заочницы» дома не оказалось, но в том же доме мы неожиданно для себя познакомились с семьей бывшего военного по имени Петр Стефанович, у которого оказалась прехорошенькая, как тогда показалось, дочка Алла, а у Аллы подруга Марина.

На столе, как у нас в России, объявилась закуска. А мы скинулись, сбегали за пол-литрой, и началось общение. В чужом городе, даже таком прекрасном, как Рига, мы ощущали себя еще чужаками. А тут оживели, повеселели, расковались, чувствовали себя почти как дома.

Башкатов, самолюбивый, нервный, мнительный, и тот развязался и сразу всем понравился. Его стали звать просто Валечка… Маленький, юркий Титкин вертелся юлой, произносил озорные тосты и был на высоте, усатый красавец Фалалеев был боек, громок и крутил свои гвардейские усы, чтобы понравиться дамам. И он нравился им. Начались танцы, и даже появившаяся некстати «заочница» уже не могла нас увлечь и быстро слиняла.