17

Искромсанное экспертами тело Земцова из морга забирал Влад. Было утро похоронного дня. Глупо светило солнце, ветер метался по земле, как зверь, потерявший след.

Лицо Сани было словно покрыто воском — ссадины и кровоподтеки, которые Влад видел на опознании, исчезли. Он сам платил за бальзамирование и грим; Женька и Ольга должны были запомнить его красивым.

Пока полупьяный санитар одевал покойника, Влад разыскал патологоанатома.

— Я хотел бы посмотреть заключение, которое вы готовили для следователя, — сказал он, войдя в провонявший формалином кабинетишко.

— А ты кто? — не поднимая глаз, спросил специалист по разделке трупов.

— Я его друг.

— Зачем тебе заключение? Я и так расскажу. Сядь.

Влад повиновался, присел на кушетку, накрытую белой простыней.

— Били его. Долго и нудно. Потом застрелили. Устраивает?

— Нет, не устраивает, — на стол легла приготовленная двадцатка.

Патологоанатом сгреб купюру в карман халата.

— Разрывы сухожилий в локтевых суставах, растяжение мышц, глубокие шрамы от наручников. Полагаю, заломили руки назад и подвесили на дыбе. В таком положении он провисел часов пять-семь. Два пулевых ранения — в бедро и голову. Большая кровопотеря из раны на бедре. Из той, что в голове, крови почти не было.

— Почему?

— Потому что стреляли в мертвого.

— То есть?

— Он умер от разрыва сердца. Выстрел в голову — контрольный, из девятого калибра с близкого расстояния. Есть следы ожогов и внутренние повреждения, какие бывают при воздействии электротока. Сердце не выдержало. На лице — следы медицинского пластыря, видимо, залепляли рот.

В предыдущие два дня Влад думал, что причина Саниной смерти яснее ясного — была крупная драка (просто так Саню было не взять), потом застрелили и спрятали труп.

Теперь все нарисовалось по-другому.

— Пытали?

— Факт. Вымогали деньги.

— Денег у него было меньше, чем стоило затраченное на пытку электричество, — сказал Влад и вышел.

Гроб стоял в холодном бетонном кубе — преддверии морга. Ольгины старики прийти сюда были не в состоянии, ей самой и Женьке Влад приходить запретил. Во дворе больницы ждали водитель Кожуха Савелий и Крапивин. Последний не поднимал на людей глаз.

«Что им было нужно? — думал Влад, сидя у изголовья гроба в пропитанном смертью катафалке. — Как он оказался за городом?..»

Накануне к Ольге приходил опер. Расшаркивался перед ней, просил прощения, ругал свою собачью службу. Потом задавал вопросы: когда ушел? что говорил? когда обещал вернуться?.. И еще — не брала ли Ольга в руки его пистолет? Ольга ответила: «Нет, не брала». На все остальные вопросы ответил Влад — при нем уходил Саня. В последний путь уходил. Вопросы опер задавал странные — какая, к черту, разница, брала она его пистолет или не брала!..

Измученный, невыспавшийся (за ночь дважды приезжала «скорая» к Ольгиным старикам), пришибленный горем Влад очнулся от раздумий, когда в распахнутую Кротом заднюю дверь катафалка хлынул солнечный свет.

— Выносим, Влад, — тронул его за плечо Крапивин.

Слышался вой. Излишне громко грянули трубы. Ольга оркестра не хотела, Влад настоял, а теперь и сам думал, что зря. Он сам купил дубовый полированный гроб и сам выбрал место на кладбище — рядом со своей матерью, чтобы приходить к двоим.

До кладбища было километра три. Саню несли на руках. Народу собралось много — вся окраина, весь берег: он прожил здесь двадцать семь лет и никому не сделал худа.

Влад шел за гробом и думал: «Скорей бы все кончилось». Речей никто не хотел, но распорядитель предоставил слово Губарю, тот путался в словах, Влад его не слушал.

«Только бы скорей все кончилось».

И все кончилось. Остались только холм, цветы и память. Поминали Саню во дворе, за длиннющим столом из тех самых досок, которыми он собирался обшить дом.

Влад налил в стакан водки — первый стакан за три дня: «Вот и уехал ты, Саня, к баобабам».

Кожухова хоронили на другой день на центральном городском кладбище. Какая-то сила заставила Влада поехать туда. «О покойнике плохо не говорят», — убеждал он себя. Но простить ему Сани и даже того, что он «лег» отдельно от своего телохранителя, не мог; не понимал всей помпезности, недоумевал по поводу правительственной телеграммы, зачитанной у гроба мэром, всей фальши, с которой городские власти обставили проводы самоубийцы.

Отца Влада засудили на десять лет за то, что спер цистерну бензина, а Кожухов — человек Панича, его ставленник, его официальное лицо — погряз в махинациях, ворочал миллионами, и о нем скорбел сам министр; и мэр, и Вершков, и главный инженер Сушкевич, и директора из Совета наперебой говорили о том, какого хорошего человека потеряли, о том, что он оставил после себя сыновей, продолжателей своего дела, и все они знали, что это «дело» расследует правительственная комиссия и прокуратура, и все равно говорили, словно Кожухов не пустил себе пулю в сердце, а сгорел на работе. Среди лицедействующих Влад видел гэбэшника Судьина и его зама-полковника, эмвэдэшника генерала Коврова, прокурора города, следователя из Москвы.

Панича, конечно, не было — старик массовых мероприятий не любил.

Внимание Влада привлекла платиновая мадам в деловом костюме, стоявшая поодаль с букетиком цветов. Глаза ее не выражали вселенской скорби в отличие от глаз остальных. Мадам эта Владу была знакома, хотя он не встречал ее с того самого дня, как она уволилась из фонда «Новое поколение», где трудилась секретаршей Кожухова. Что-то сработало в его мозгу прежде, чем он узнал ее, заставило остановиться, отойти за мраморную стелу и наблюдать за ней.

Он вспомнил, что. В тот последний вечер, когда неожиданный телефонный звонок выдернул Саню из-за стола, он сказал: «Шеф дежурку прислал. Понадобилось съездить куда-то, на ночь глядя». А Ольга рассердилась: «Небось к Полине своей. А ты будешь свечку держать». — «Может, и так», — ответил Саня.

«А что, если это она позвонила Кожухову? — предположил Влад. — Не сама, а те, кому он был нужен, заставили ее это сделать?.. Если даже Ольга знала, кто его любовница, то они могли таким образом выманить его из дома, потому что были уверены: к любовнице Кожухов приедет один, без телохранителей».

«М о ж е т, и так», — сказал Саня.

Речи наконец кончились. Оркестр заиграл, толпа содрогнулась. Комья земли застучали по крышке. Полина протиснулась к могиле и появилась на аллее уже без цветов. Ни с кем не заговаривая, деловой походкой направилась к кладбищенским воротам.

Влад пошел за ней. Она свернула на тенистую аллею, миновала стоянку и держала путь к автобусной остановке. Он сел в свою «девятку», выехал на мостовую со старым трамвайным полотном. Догнав ее, распахнул пассажирскую дверцу:

— Садись!

Выражение растерянности на красивом лице сменилось улыбкой.

— Привет. Подвезешь?

В салоне запахло духами.

«Кто же пользуется духами, отправляясь на похороны?» — подумал Влад, но тактично промолчал. Он старался ехать как можно медленнее, соображая, с чего начать разговор.

— Как дела? — сообразил наконец.

— Мы знакомы?

Он достал из кармана маленькие солнцезащитные очки:

— А так?

— Теперь вспомнила! Ты дрался во Дворце спорта в прошлом году.

— Вспомнила ты меня по очкам, а в них я не дрался. Значит, видела меня не только во Дворце?

— Да. А где же?

— Мы вместе работали в «Новом поколении». До того, как оно выбрало «пепси». Нас знакомил Саня Земцов у тебя в приемной.

Он смотрел на дорогу, но чувствовал на себе ее взгляд и по затянувшейся паузе догадывался, что насторожил ее.

— Возможно. Я закурю? — не дожидаясь ответа, она извлекла из коробки «Ротманс» сигарету с золотым ободком.

Влад не сразу заметил, что она была под кайфом. Нервное напряжение, которое удерживало ее в форме на кладбище, спадало, с каждой секундой слова и жесты становились развязнее.

— Кто его убил? — спросила она, выпустив струйку дыма в приоткрытое окошко.

— Пристегнись, — потребовал Влад, остановившись у линии

«стоп» перед въездом на проспект. Дождавшись, когда она попадет ремнем в защелку, повернулся к ней: — Кого его-то? Земцова, что ль?.. А-а! Так Кожухов, кто ж еще, — проговорил, зевнув.

— Брешешь! — встрепенулась она.

— Собака брешет. Убил, а сам поехал к любовнице коньяк пить. Переждал у нее, пока нашли труп и раструбили об этом по телевизору, а потом пришел на работу. Инсценировал попытку покушения на него. А тут его уже ждали. «Руки вверх! — говорят, — Анатолий… — как там его по батюшке? — вы арестованы!» Ну, он достал пистолет и застрелился. Делов-то!

О том, что Кожухов был пьян, говорил Губарь на Саниных поминках; о том, что он пил только коньяк, знало все объединение.

— Откуда тебе это известно? — занервничала Полина. Пепел упал на юбку.

— А я, между прочим, сотрудник службы безопасности фирмы «Кожух энд сыновья», а не мурка с крыши, — заговорил Влад серьезно. — Шеф застрелился из пистолета убитого Земцова. Наш пистолетик — табельный «Макаров». Откуда он у Кожухова? А на нем обнаружили дамские пальчики — позавчера допрашивали Ольгу Земцову, не брала ли она в руки пистолет мужа. Она не брала.

Полина подавленно молчала. Влад ехал, не зная маршрута, нарочно поворачивая на разрешающие сигналы, но ее, похоже, маршрут не очень интересовал.

— А любовница тут при чем? — потушив окурок в пепельнице, спросила она.

— Подозревают в соучастии.

— В соучастии? — Полина уже не справлялась с собой и не могла скрыть заинтересованности. — А зачем… зачем Кожухову нужно было инсценировать попытку покушения на него?

— Чтобы из виновного стать жертвой, наверно, — предположил Влад и свернул на улицу Металлургов. — Тебе не кажется, что я не знаю, куда ехать?

— А тебе куда?

— Мне на «кудыкину». А тебя могу отвезти домой.

— Тут недалеко. Генерала Сопикова, двадцать четыре.

Он выехал на бульвар Бажова и повез ее по указанному адресу.

— Сейчас оперативники проверяют адреса в записной книжке Кожухова. Особенно интересуются женщинами. Найдут отпечатки пальцев на каком-нибудь предмете рядом с его отпечатками, а там уж расколят — вдвоем они убивали или были еще сообщники.

Он говорил вполголоса, придавая рассказу о следственных действиях интонацию секретности.

— Здесь, что ли?

— Да. Спасибо.

Полина вышла из машины не сразу, будто раздумывала, не стоит ли пригласить его к себе.

— Меня Полиной зовут, — представилась запоздало.

— А меня — Феликсом. Феликс Эдмундович Дзержинский. Все?

Усмехнувшись, она захлопнула дверцу и быстро пошла к подъезду. Влад дал задний ход, выехал со двора.

То обстоятельство, что он не только не напрашивался в гости к хорошенькой и, несомненно, знавшей себе цену бабенке, но даже не захотел назвать имени, сработало убедительнее всего: значит, она его не интересует. Самодовольный тип, называющий себя сотрудником службы безопасности, работал, насколько она помнила по фонду, на должности охранника. Решил ли он прихвастнуть своей «крутизной», преследовал ли какие-то другие цели (возможно, вскоре объявится снова и подкатится теперь уже как к старой знакомой) — польза от общения с ним была: через двадцать минут Полина вышла из подъезда в наброшенном на халат плаще, с большим тяжелым пакетом в руке. Поравнявшись с мусорным контейнером во дворе, она подняла пакет и осторожно, словно там была бомба, опустила его на дно.

…Влад с улыбкой наблюдал за этой операцией в окошко на лестничной клетке. Операция носила кодовое название «Хрусталь» и имела целью избавление от вещдоков. Под обличьем бизнес-леди скрывалась плохо закамуфлированная простушка краснодольского розлива, и раскусить ее не составляло труда.

— Отнесла бы в пункт приема стеклотары, — посоветовал он, как только горе-конспираторша подошла к двери своей квартиры. Она испуганно обернулась, уставилась на Влада, стоявшего на пролет выше. — Пригласишь в дом или будем разговаривать здесь?

— Что тебе от меня нужно?

— Узнать, что тебе рассказывал Кожухов в последние сутки своей жизни.

— Ты что, из милиции?

— Милиция сейчас занимается списанием хищений на твоего любовника. А убийцы его телохранителя никого не интересуют. Кроме меня. Я промолчу, когда ты плюнешь мне в лицо, если я не найду их.

Она покосилась на дверные глазки соседних квартир и вставила в замок ключ:

— Входи!..

Накануне Панич позвонил в ресторан «Тридорожье» и попросил организовать поминки по безвременно усопшему Кожухову для небольшой группы лиц. Ресторан был построен на его деньги и находился в семи километрах по Московскому шоссе. Столы накрыли на террасе, выходившей на живописный берег Серебрянки. Первым приехал Панич с двумя телохранителями и китайцем, которого сразу же отправил на кухню — проследить, чтобы повара приготовили несколько заказанных заранее блюд по его вкусу. За ним подтянулись остальные: Зарицкий, Вершков, мэр Краснодольска Зуров в сопровождении Иевлева. Последним прибыл Губарь.

Дымились мангалы, звенела посуда на столах, сновали подобранные по росту официанты в красных косоворотках. Девушек на сей раз не приглашали — дел накопилось множество, решать их нужно было без постороннего присутствия.

— Грязно работают, сволочи, — сдавив граненую стопку в кулаке, предложил версию Иевлев. — Вначале заграбастали банк, потом прислали комиссию, организовали провокацию в Беларуси и вывели дело на международный уровень. Теперь поняли, что регион им не захомутать — освободили место для своего представителя. Дальше найдут нарушения в акционировании и попытаются заграбастать все в свои лапы.

— Все не заграбастают, — спокойно возразил Панич. — Всем они подавятся.

Он имел в виду «базу». Никто, кроме него и Губаря, не знал ни о попытке вынести «снег», ни об аресте транспорта в Худиксвалле, ни, тем более, об осмии: старик надеялся, что все вскоре уладится, и опасался посеять панику до времени.

— Выпьем, — сказал он, чтобы прекратить этот разговор.

Потянулись к закускам — волованам с икрой, анчоусам, крабам, копченой утке, форели, мидиям, фаршированной муссом индейке, поросятам в сацибели и прочему, — словно ели в последний раз или, по крайней мере, допускали, что в последний.

— Кажется, там определился этот самый «представитель», только вот кого он представлять будет, пока не знаю, — неуверенно проговорил Зубов, промокнув салфеткой сальные губы.

Информированность мэра ни у кого не вызывала сомнений.

— Ну так не томи, Аркадий Лаврентьевич, — дожевав ломтик камчатской сельди в винном соусе, попросил Панич. Вчера он узнал от Салыкова о предполагаемой кандидатуре на место Кожухова и теперь хотел знать, совпадает ли его информация с той, которой располагает мэр.

— Угадайте, кто мне вчера звонил? — спросил Зуров.

— Если я угадаю, вы решите, что ваш телефон прослушивается, — пошутил Зарицкий.

Шутку оценили взрывом смеха.

«Хорошо поминают покойника», — подумали официанты.

— Вечером, часиков в девять, — отсмеявшись, продолжил Зуров, — звонок. Снимаю трубку: «Аркадий, сколько лет, сколько зим! Мещанинов Николай Иванович беспокоит».

Он помолчал, впитывая жадные взгляды. Не смотрел на него только Панич — пытался согнуть большим пальцем зажатую в кулаке стальную вилку: Салыков оказался точен!

— Тот самый? — удивленно спросил Вершков.

— А какой же еще? Он, он! Директор комбината, секретарь горкома, затем Генеральный треста, теперь — замначупр министерства.

— И… что? — произнес Панич в тишине.

— Ни-че-го. Просто я подумал: зачем ему было звонить спустя десять лет? Прощупывал, как тут да что, не собираюсь ли я в Москву на Совет Федерации. А поездочку такую мы с губернатором наметили еще в мае, значит, была у них встреча?

— А чей он человек? — пьяно растягивая слова, поинтересовался Губарь. До визита сюда он успел пропустить несколько рюмок в «Самоцвете», где поминали Кожухова.

Появились официанты с подносами, принесли горячее.

— Ничей, — сказал Зарицкий. — Если он действительно объявится здесь, значит — ничей. Не прижился в столице — сбросили в неблагополучный район.

— Ничьих не бывает, полковник! — отрезал Панич. — Здесь он действительно объявится, чутье Аркадия Лаврентьевича не подвело. Назначение ему подписал сам премьер. Нетрудно догадаться, что ему обещано.

— Должность министра? — выпалил Вершков.

— Сообразительный ты наш, — потрепал его по щеке Панич. — Так что «наводить порядок» он станет любой ценой. А сверху ему активно помогут.

— Мещанинов коммунист, — снова заговорил мэр, — такие, как он, своих убеждений не меняют. Так что его «руку» нужно искать в стройных, хотя и постаревших верхах оппозиции, с которыми заигрывает премьер.

— Это ты, Аркадий Лаврентьевич, на партийном собрании расскажешь. Политика — дело грязное, а главное — бесполезное. Меня больше интересует вопрос, сколько этот Мещанинов стоит.

— Коммунисты не продаются, — отправив в рот ложку хрена, прослезился чекист Зарицкий.

Это вызвало новый взрыв смеха. Иевлев, в прошлом работавший инструктором горкома, смеялся так, что пролил на скатерть треть бутылки.

«Веселый, однако, был человек покойник», — подумали официанты.

Тему преемника Кожухова временно отложили; стали говорить о пустяках, и Панич вышел из-за стола:

— Пройдемся, Игнат, — поманил Зарицкого.

…Они шли берегом реки. С террасы слышался смех. Заиграла музыка (мэр любил джаз).

— Что там у прокуроров? — нервно заговорил Панич. — Собираются они убраться отсюда, или им помочь?

— Пока не собираются. У Рутберга ничего нового, а Кормухин настаивает на соединении дел, привлекает все больше уэповцев. Вчера выходил на связь с Куликовым, зафиксировано несколько звонков в министерство. Что именно он затеял — не знаю, но мой человек говорит, нашел в сейфе Кожухова на даче какой-то любопытный документ.

— Меня не устраивают эти твои «кто-то», «какой-то», «ничего нового»! Мне нужно знать наверняка! — перешел Панич на крик, что позволял себе исключительно редко. — Какой документ?!

— Не знаю…

— А сколько у тебя на счету денег, ты знаешь?!. Не знает он! Так вот, я тебе скажу: ксерокопию контракта фирмы «Перигей» с «Краснодольскцветметом» они нашли. Что будет дальше — догадаться нетрудно: проверка авизо, счетов в «Техэкспорте», розыск «Перигея», если уже не нашли. Мне начхать на «Перигей», его со вчерашнего дня не существует в природе. Но почему я знаю об этом, а ты нет!

Зарицкий молчал.

— Твой шеф Судьин — старый друг этого Мещанинова. Вместе заседали в бюро горкома в молодые годы. Иевлев работал у него в отделе промышленности и транспорта с восемьдесят пятого по восемьдесят шестой. Но этого мало! Ма-ло!.. Ты меня понял?.. К его дочке попытается подкатиться Федя Вершков, они знакомы — Мещанинов когда-то принимал его на работу. Но я должен зацепить Мещанинова еще до того, как он здесь объявится, а для этого — знать о нем все. Все, вплоть до размера одежды! Слабости, недостатки, знакомства, окружение в Москве. Деньги — само собой. Если мы не переплатим тех, кто его сюда внедрил, придется принимать другие меры. А мне этого очень не хочется, Игнат.

Полина допила перелитый в графин коньяк, совсем раскисла, и было непохоже, чтобы в таком состоянии да при ее умишке она что-то скрывала. Тем не менее ее информации хватило минуты на две.

— Сказал, что Саня велел ждать его звонка? — в раздумье повторил Влад.

— Да. Что поехал в милицию и обещал позвонить. Он недоверчиво поглядел на нее:

— А почему же он тогда сказал тебе не снимать трубку? Если ждал звонка?

Она пожала плечами. Здесь, на кухне, с сигаретой в нервных пальцах, в домашнем халате, непричесанная, с размытым слезами гримом на лице, она казалась старой и некрасивой. Влад подумал, что ее ждет не самое счастливое будущее.

— Я не знаю. Он был напуган и все время пил, как будто хотел оглушить себя коньяком, а организм не пьянел.

«Он приехал к Полине в двадцать минут двенадцатого, — размышлял Влад. — Саня ушел из дома в половине восьмого. Значит, вместе с Кожуховым они пробыли часа три. Эскулап сказал, что на дыбе Саню продержали часов семь, а смерть, по заключению экспертов, наступила с восьми до десяти утра. Значит, взяли Саню одного, без Кожуха. Но кому нужен телохранитель? Преследовали, конечно, шефа. К любовнице он мог пойти без Сани. А если он вызвал Саню и попросил спрятать его, то не пошел бы к любовнице. Как они не достали его здесь — остается только удивляться! Вот почему Саня оказался за городом: успел высадить Кожуха в городе, а сам уводил преследователей…»

— Брехня все! — подытожил вслух и встал.

— Да честное слово, все было так, как я тебе рассказала!

— Я не о том. Кожухов тебе соврал. Никто его на «гоп-стоп» не брал, и ни в какую милицию Земцов не обращался. Все было расписано раньше, до того, как он уехал из дома.

— А что… что же тогда?

— Узнаю — скажу. У тебя телефон какой?

Она взяла сумочку из мятой кожи, нашла визитку.

— Кто этот генерал Сопиков, никогда не знал, — пробежав глазами по набранному курсивом адресу, Влад спрятал визитку в карман. — Полководец, что ли?

— Милиционер. «Черную кошку» ликвидировал, передача по телевизору была.

Влад ушел, не простившись.

— Эй! — окликнула она его. — Ты обо мне… о том, что он у меня был, расскажешь?

— Кому, дура? — буркнул он себе под нос и хлопнул парадной дверью.

По пути домой он заехал на Оранжерейную потолковать с Губарем, но оказалось, что на работе никого нет, все поминают директора. Губарь на сегодня отпадал — налижется в кабаке, а с пьяным какой разговор?

Во дворе гаража стоял дежурный «РАФ», за рулем сидел водитель Голованов и читал газету.

— Привет, — подошел к нему Влад.

Водитель нехотя поздоровался, очевидно, решив, что Влад попросит подвезти.

— Слышь, Сергей Иваныч, вечером накануне убийства Сани ты за ним приезжал?

— Ну, я.

— А кто тебя за ним посылал?

— Начальник ваш посылал, Губарь, — перевернув страницу, ответил Голованов.

— А разве ты ему подчиняешься?

— А тебе зачем?

— Просто так. Делать мне нечего, вот я и спрашиваю.

Влад обошел управленческий корпус, сел в машину на стоянке перед фасадом, но уезжать не спешил.

«Если Саню вызвонил Кожухов, — думал, откинувшись на спинку сиденья, — то зачем бы ему понадобился посредник, Губарь? Он сам мог позвонить в гараж и распорядиться выслать дежурную машину…»

Был тут какой-то алогизм, но в чем он заключался, Влад не понимал.

Следующим утром его разыскал заполошенный Губарь и, затащив в кабинет, положил перед ним чистый лист бумаги:

— Пиши заявление. Задним числом, с десятого мая.

— Какое… заявление?

— По собственному желанию.

— По чьему собственному? По твоему?

— Пиши, — устало сказал Губарь. — Острить будешь у старика, сейчас поедешь к нему, он тебе все расскажет.

18

Мэр Зуров с супругой, начальники силовых ведомств, местные предприниматели, представители трудовых коллективов приветствовали на перроне нового исполняющего обязанности генерального директора Мещанинова.

Николай Иванович приехал в Краснодольск вместе с дочерью и внуком. Брать их с собой он поначалу не хотел, но до нового учебного года оставалось два месяца, и дочь убедила его, что не произойдет ничего страшного, если они проведут их здесь, помогут ему наладить быт на новом месте. Мещанинов с наслаждением вдыхал серный дым отечества, отвечал на рукопожатия, благодарил, а потом укатил вселяться в новый дом.

Вспышка эмоций, объятия старых знакомых растрогали Николая Ивановича, но банкет в мэрии по случаю его возвращения он категорически отверг, оставил дочь с внуком обживать ведомственный особняк за каменной оградой и тут же отправился в управление.

К исполнению обязанностей он оказался на удивление подготовленным — основные цифры, характеристики, показатели помнил наизусть. Мало кто знал, что все выводы комиссии, полтора месяца работавшей в Краснодольске, ежедневно ложились на его стол в министерстве, и разговор с премьером о его назначении состоялся задолго до смерти Кожухова — сразу после подписания постановления «Об упорядочении хоздеятельности предприятий цветной металлургии».