1

Ночь выдалась звездной, словно кто-то изрешетил черный бархатный купол беспорядочными автоматными очередями, и теперь в образовавшиеся пробоины сочился загадочный мерцающий свет. Невидимые глазу лучи серебрили хвою, колыхавшуюся на ветру наподобие морской пучины. Этот природный световой занавес был бы совершенно непроницаем для оптики самолетов-разведчиков, если кому-нибудь вздумалось проводить аэрофотосъемку площади, простиравшейся на триста километров с юга на север и на двести — с запада на восток и означенной во всех картографических реестрах неосвоенной. Территория, куда не вели автомагистрали, но куда изредка летали вертолеты без опознавательных знаков, поднимавшиеся с засекреченных взлетных площадок, могла бы вызвать интерес у всех криминальных полиций мира, и, чтобы получить сведения о ее местонахождении, многие не постояли бы за ценой.

Поселок с населением в полторы тысячи человек, не подлежавших переписи и не участвовавших в голосовании, притаился в таежной глухомани. Из секретных документов Минобороны он исчез в 1983 году, когда на месте бывших карьеров и рудников остались терриконики из пустой породы, когда отношения с франкфуртской фирмой «Урангезельшафт» были разорваны, а операции по обогащению руды из рудника Ресслинга в Намибии переместились в Швейцарию и Люксембург. Ни демпинговые цены, ни дефицит урана в СССР, возникший в конце восьмидесятых, не могли изменить степени рентабельности Уральска-12, как назывался этот фантом когда-то. Ныне те немногие, кто был посвящен в его существование, именовали его «базой», будто речь шла об овощехранилище или товарных складах.

Окутанная матовым ореолом, словно опухшая, луна заливала синевой брошенные корпуса горно-химического комбината, оружейные мастерские, приземистую лабораторию и больницу, бывшую когда-то полигоном 3-го Главного управления Минздрава, несколько жилых бараков и кое-что еще, не подлежавшее ни эксплуатации, ни вывозу в связи с гамма-фоном, превышавшим предельно допустимый в десять, а в некоторых местах и в пятьдесят раз. Но жить, как выяснилось, можно и в условиях длительного воздействия радиации. Криминальный гений собрал под замшелыми сводами мастерских и лабораторий талантливые кадры, не нашедшие применения в государственных структурах. Запыхтели заводики, засветились окошки в брошенных бараках, тоненькой струйкой потекла «нерентабельная» руда, застрекотали над тайгой «стрекозы», доставляя туда продукты и сырье, оттуда — товар. Нужный, добротно сработанный, ходовой и дорогостоящий товар, а главное — не облагаемый налогами, неучтенный, ибо производился нигде не числящимися людьми в несуществующем поселке: «стволы» различных калибров и разной скорострельности, которым могла бы позавидовать российская армия; золото, которое намывали старатели на речке Ладанке; редкоземельные материалы, счет которым шел на граммы, но цена им была — как тонне алмазов. Химики синтезировали порошок, по своим качествам не уступавший героину; текстильщики изобрели ионообменные ткани, способные отфильтровывать драгметаллы из растворов. Не было недостатка в неквалифицированных кадрах и для черных работ. Агенты вербовали отчаявшихся выжить и найти себя. Тем, кто колебался, создавали условия, при которых они охотно шли на подписание контракта, не интересуясь средней продолжительностью жизни на «базе».

Черной звездной ночью с «базы» ушли три уркагана. За каждым из них числился «вышак», терять им было нечего. Прошив заточкой сердце охранника возле барака, замаскировали его под спящего; проползли по самому невыгодному — и потому плохо-охраняемому — маршруту за отвалом, отрыли заранее упакованные мешки с наркотой, провиантом и бесшумными скорострельными «стволами», изготовленными тут же, на «базе», и двинулись к ограждению. Судя по найденному впоследствии прорезу в нижней сигнальной ветке из сверхпрочной проволоки, дело свое урки знали железно: прежде чем щелкнуть кусачками, бросили на сигнал два конца, и сирены не нарушили тишины, и прожектора не пронзили густой ночи. Через полчаса охранник из наемных головорезов увидел силуэт последнего из беглецов — уже там, далеко на залитом мертвым лунным светом терриконике, на полпути к вершине; поддавшись охотничьему чутью, устремился к ограде за складским пакгаузом, выхватил фонарь из подсумка, но включить его не успел: с быстротой молнии из темноты вылетел нож, и лезвие в три пальца шириной вошло ему под лопатку.

Мягкий шлепок мертвого тела заглушил крик ночной птицы, и снова воцарилась тишина. Сообщник беглецов, подойдя к убитому, выдернул клинок и, хладнокровно вытерев его о траву, сунул в ножны.

Сирены взвыли только на рассвете.

Двумя днями раньше в шведском Худиксвалле арестовали несколько килограммов «снега». Дело было не в деньгах; если бы эта партия утонула в заливе, Дмитрий Константинович Панич пожалел бы о ней не больше, чем о партии коммунистов, но от нее зависел контракт с Консорциумом — организацией, контролировавшей бизнес в Скандинавии, основанной русско-еврейскими эмигрантскими «углами». С ними Панич встречался в Стокгольме. Если бы «снег» удовлетворил экспертов Консорциума, был бы подписан контракт на целую тонну, и Панич рассчитывал, что через полгода наркобизнес на европейском Севере будет подконтролен ему.

Краснодольск, где он обосновался, шерстила правительственная комиссия. Каждая тонна подлежала строгому учету, и «база» простаивала без сырья. Нужные бумаги на вывоз цветмета можно было раздобыть через Миноборонпром — некоторые высокопоставленные чиновники из этой конторы поддерживали наместника в регионе, а взамен пользовались услугами его рабов. Их интересовали редкоземельные металлы, которые водились вблизи урановых отвалов, главным образом — скандий. Лучшие умы «базы» разработали уникальную технологию добычи чистого осмия-187; если бы не темная сторона бизнеса, она стала бы открытием мирового значения. Дельцов «оборонки» скандий интересовал как способ накопления денежной массы в зарубежных банках, их партнеров — как нейтронный фильтр в ядерной технике. От секретных разработок перепадало кое-что и Паничу: его люди припасли десять кило по цене сто пятьдесят баксов за грамм и доставили «вертушкой» в Краснодольск. Отсюда он собирался переправить чемоданчик в Германию, а деньги из банка «Гамбург трэйдинг» перевести на счет посреднической фирмы «Перигей»-, созданной им в Москве специально для операций по закупке сырья. В случае разоблачения фирма должна была немедленно самоликвидироваться.

Доставку скандия в Клайпедский порт взялся обеспечить Анатолий Кожухов — председатель Совета директоров АО «Краснодольскцветмет», которого Панич «выбрал» на эту должность из зачуханных инженеров-технологов. Но скандий не дошел даже до Ошмян. Четвертого мая его тормознули неподалеку от Минска банальные белорусские рэкетиры, обезоружили хваленую охрану Володи Губаря и были таковы: медь и никель в фургоне их не заинтересовали.

О транспортировке знали Кожухов, Губарь, пара охранников, сам Панич и Борис (последний фамилии не имел: если человека разыскивает военный трибунал, не поверивший в инсценировку его смерти, ему лучше существовать без фамилии, что он и делал, благополучно справляясь с должностью заместителя коменданта «базы» по режиму).

Скандий вернули после того, как в Минск наведался Гена Козин по кличке Бригадир со своими ребятами и пообещал сжечь живьем тамошнего авторитета на главной городской площади, вырезать семьи могилевской бригады, а если понадобится — ликвидировать президента и осуществить в республике демократические преобразования. Трудно сказать, чего «минские» испугались больше, но через три дня Бригадиру в гостиницу позвонил неизвестный и назвал номер ячейки в камере хранения на желдорвокзале, где и оказался чемодан со скандием на полтора «лимона» баксов.

Панича акция не удовлетворила. Не то чтобы он жаждал большой крови (кровь была как раз по части наркомана и психопата Гены и его головорезов), но схема засветки канала так и не была установлена. Связь с рэкетирами держал кто-то из таможенников, но вот и предстояло выяснить, от кого он получал информацию.

Очередной караван с медью уходил двадцать первого. — С тобой поедет мой крестник, — напутствуя Бригадира, сказал Панич. — Хочу посмотреть его в деле. Место Пантеры вакантно, а дел предстоит невпроворот.

Карательную экспедицию готовил лично Бригадир: подозреваемые в измене получили ложную информацию о том, что в «КамАЗе-4310», взятом в аренду «Перигеем» в одном из подмосковных АТП, поедет пресловутый чемоданчик.

В Смоленске Бригадир присоединился к колонне из двух машин, следовавших из Краснодольска в Литву с лицензированным металлом. О том, что в чемоданчике, кроме дохлого таракана, никто не живет, знали двое — Бригадир и Панич: скандий давным-давно отфильтровывал нейтроны в одном из ядерных реакторов Германии.

2

Он бежал на Запад, к границе. Бежал, в чем был — в камуфляже, в ботинках с высокой шнуровкой; «вальтер» в новой замшевой кобуре тяжелел с каждым километром, ремни растирали кожу.

Поток встречных машин становился плотнее. Изредка водители игриво сигналили одинокому бегуну на шоссе, что-то кричали вслед солдатики из кузовов. Влад на них не реагировал — у них другая жизнь, другая работа, не зависящая от крепости мыщц и выносливости.

Километров через тридцать второе дыхание сменилось третьим, дышать стало легче, но одежда промокла насквозь, а к ногам будто привязали по гире. Мысли улетучились, как после сеанса медитации. Ритмично отталкивая обочину рифлеными подошвами, он сосредоточился на облаках. Они плыли домой, на восток — чистые, не подбитые еще газом домен и пылью руды. Икаром парил аист. Красиво парил, спокойно, с достоинством.

Длинный вонючий хвост транспортной колонны начинался за километр до пункта таможенного контроля. Здесь Влад перешел на шаг, пошел не спеша, с интересом разглядывая незнакомые иномарки. Его «девятка» стояла где-то в середине. Узкоглазый напарник Крот дремал за рулем; шипела включенная рация. Впереди попыхивал сизым дымком суперМАЗ.

— Ну что там, Крот? Увалень пожал плечами:

— Пока по плану, — пробасил. — Таможенник наживку заглотил. Бригада где-то под Крупками.

Влад взял с заднего сиденья пакет с полотенцем, пошел к колодцу. Ледяная вода взбадривала, возвращала в реальность.

Реальность была однообразной, изрядно надоевшей за те четыре года, что он сопровождал караваны с металлом. Раньше было проще: караваны доводили до Савелова или Кубинки, въезжали на аэродром, сбрасывали груз в брюхо «АН-12». Пара «КамАЗов» — два рейса под охраной военлетов, по девятьсот баксов за рейс. Кожухов закладывал две «штуки», так что пара сотен оставалась на карман, а если поторговаться — армия соглашалась за полторы. Никакого риска — через час металл под Шяуляем. Теперь все по-другому — нужно прикрывать груз до Ошмян, там его забирают литовцы. Вывели армию на свою голову, а что изменилось-то? Металл как шел, так и идет, только охрана срывает вдвойне, на таможне по пятьсот баксов за транспорт берут, а их, машин, никак не меньше сотни в день.

Участились случаи разбойных нападений на трассе, «люди гибли за металл». Не те, что выписывали фальшивки на продажу, тем все побоку: двести тонн какого-нибудь никеля через границу в день — четыреста процентов навара, есть на что охрану нанимать.

Обычно действовали так: в конверт клали «штуку», на конверте писали номера машин, которые нужно пропустить без досмотра. Срабатывало без сбоев, но в апреле рэкетиры положили троих под Витебском, в начале мая грабанули фуру с каким-то редкоземом. Чудом уцелевшие парни из охраны усмотрели наводку: кто-то из таможенников передавал своим рэкетирам номера недосмотренных машин.

Старик приказал разобраться.

Влад растерся жестким холщовым полотенцем, переоделся в сухое. Вернувшись в машину, связался по рации с Бригадиром.

— «Девятка» обошла, жмет под сто сорок, — отозвался тот.

— Ну и что?

— В третий раз обходит.

— Проверяют, нет ли сопровождения.

— Так у меня ведь нет, Мех? Я один на дороге — бери меня, кушай! — хрипло рассмеялся Бригадир.

Влад мельком глянул на себя в зеркальце. За пару суток отросла щетина. Маленькие черные очки скрывали глаза. Неизменная лыжная шапочка, обветренное лицо с острыми скулами, шрам поперек лба. Всего шрамов было четыре: два ножевых, два — рассечения на поединках. Поединкам на татами и в подворотнях не было счета. Десятки раз на Влада ставили на тотализаторах, он всегда уходил с честью, противников выносили. Иногда ему казалось, вся жизнь была сплошным поединком, начиная с того первого, классе, кажется, в седьмом. Не помнил уж, как звали ту девчонку, все дразнили ее Рыжей, дергали за косички, доводили до слез. Из-за нее он подрался со старшеклассником. Избил того в кровь, с недетской жестокостью, и угодил в комнату милиции. А потом пошло-поехало. Вспомнить нечего — сплошной поединок!

Крот продернул за большегрузом метров на пятьдесят, заглушил мотор. Если все будет благополучно и Бригадир пройдет Беларусь вчистую, можно будет пускать груженый транспорт.

Влад достал из сумки копченое сало, балык, колу, но связь неожиданно возобновилась.

— Влад! — послышался встревоженный голос Бригадира. — Кажется, началось. На тридцатом километре за Крупками две «девятки» углом… шестеро…

Бригадир не договорил. Шестеро, облокотившись на капоты «Жигулей», пялились в лобовое стекло «КамАЗа-4310» с прицепом, затянутым синим пластиковым тентом.

— Давануть бы их, — сцепив зубы, проговорил Ботов, сидевший за рулем.

Бригадир спрятал рацию под сиденье, усмехнулся и вышел налетчикам навстречу. Понимающе оценил оттопыренные кожанки и цепи в руках.

— Что везем? — спросил щербатый «качок», облокотившись на капот.

— Дипломатическую почту, — с напускной таинственностью ответил Бригадир, остановившись в двух метрах. — Так что давай лыжню, хозяин, не путайся.

Шестеро загоготали, звякнули цепями.

— Крутой! — констатировал коротышка. — Сколько тонн, дядя?

— Че?

— Платить собираешься? — рассердился бугай с карикатурными баками.

Бригадир заметил: двое заходили со спины.

— За что платить-то? — удивился притворно. — Порожняком еду. Могу ваши «девятки» прихватить. По пять «штук» дадут, как считаете?

Цепь со звоном вылетела из руки стоявшего сзади, дзинькнула об асфальт. Бригадир на испуг не поддался — двенадцать годов отсидки по «домам» сделали его привычным к подобным выходкам.

— Ты до Калининграда живым хочешь дойти, дядя? Или как? — приблизился вплотную щербатый.

— А с чего ты, сынок, взял, что я на Калининград иду? — удивился Бригадир. — Вроде документов не проверял?

Мимо прошла колонна из пяти грузовиков. Рэкетиры разбрелись по обочине, старательно делая вид, что их вынудила остановиться аварийная ситуация. Один даже по скатам постучал ногой — для вящей убедительности.

Когда шоссе опустело, Бригадиру заломили руки и втолкнули в одну из машин. В ту же секунду бугай рванул дверцу «КамАЗа»; оказавшись в кабине рядом с Ботовым, ткнул ему в бок «парабеллум»:

— Заводи!

Ботов поспешно завел мотор.

— Вон тот лесок видишь?

— Конечно, — залепетал Ботов притворно, поворачивая в указанном направлении. — Я че?.. Я — ниче, всегда пожалста!..

Легковые зажали «КамАЗ» в «клещи» — одна впереди, другая сзади. В салоне ведущей причитал Бригадир:

— Да что надо-то?.. Нет у меня ни хрена, говорю же!..

— Заткнись! — не выпуская его заведенной за спину руки, приказал бугай. — Сейчас проверим, есть или нет.

— Найдем редкозем — отстегнешь по двойному тарифу, несговорчивый! — грозно пообещал коротышка, направляя машину в чащу.

По слегка примятой колее проехали метров двести, остановились на полянке. Здесь налетчиков поджидал старый «Урал», крытый брезентом. Двое курили, сидя на мощном бампере.

Бригадира и Ботова вытолкнули из машин, пинками подогнали к кузову:

— Открывай! Быстро!

— Да вы что, пацаны? — упирался Бригадир. — Там же пломба! У нас бумаги на опасный груз, менты и те права на досмотр не имеют!

Щербатый оказался доморощенным каратистом с расшатанными нервами — круто развернувшись, приложил подошву промеж лопаток Бригадира:

— Подотрись своими бумагами!..

Бригадир успел подставить руки, но грудью все же впечатался в борт, издав короткий крик. Ботов подбежал к прицепу, сорвал пломбу, проворно расшнуровал тент. Налетчики открыли замки, борт с лязгом упал, и в ту же секунду Ботов с Бригадиром, как по команде, нырнули под кузов.

— На землю всем!!! — раздалась душераздирающая команда из фургона.

— Ле-е-ечь!!.

— Мордами вниз!!.

Несколько длинных автоматных очередей разорвали лесную тишину; из фургона, крича и матерясь, высыпало восемь человек в масках:

— Бросай оружие!!.

— Стволы на землю, суки!!!

Средств не выбирали — кого-то достали пули, на головы, плечи, спины посыпался град ударов прикладами и ногами, месили до конца, без пощады, тут и там слышались голоса: «Кто навел, сволочь?!», «Говори, кто у вас на таможне?!.» Глаза Бригадира налились кровью, хрипя туберкулезными легкими, он осатанело избивал бугая, уже не сопротивлявшегося, лежавшего без движения, но так ничего и не сказавшего.

Двое подхватили живучего коротышку, поволокли к «девятке», бросили под горловину бака. Бригадир отвинтил пробку, швырнул в кусты; Ботов заученно сунул в бак шланг, прозрачная желтоватая струя полилась на одежду, лицо, волосы коротышки. Он пробовал кричать, но пробегавший мимо каратель ударил его каблуком в челюсть.

Семерых окровавленных, бездыханных, раскачав за руки, за ноги, на счет «три» побросали в кузов «Урала», тела с грохотом падали на деревянный пол.

Бригадир присел на корточки, щелкнул зажигалкой:

— Считаю до одного. Кто навел?

Коротышка, булькая кровью из раздробленного рта. рванулся, залепетал, таращась на Бригадира готовыми вылезти из орбит глазами:

— Н-не на-до!.. все… с-скажу!.. \ — Ну?!

— Т-таможенник с-сообщал… там-можжжженник Ш-шепило… инспектор Ш-шепило!..

— Четвертого мая про скандий тоже он сообщил? — Он!..

— А ему об этом откуда известно?!

— Н-не знаю эт-того… чч-честно!..

Коротышку бросили в кузов «Урала» последним. Закрыли борт. Бригадир вскочил в кабину, вырулил на лесную дорогу и помчал к Березине.

Две толстых доски во всю длину камазовского прицепа пандусом легли на поляну, по ним из-под тента выкатились джип и «восьмерка».

— Уходим! Быстро! — скомандовал кто-то из карателей. Факелами вспыхнули «девятки» рэкетиров — им они больше не были нужны.

До узкой горловины пункта таможенного досмотра было метров пятьсот. Засунув руки в карманы, Влад не спеша направился к шлагбауму. Грузовики стояли в два ряда.

Россию перекачивали на Запад.

Россия Мехова не волновала, для него она давно перестала существовать. Пустое пространство, на котором выживают сильнейшие. Тонны сырья, люди, березки — все было давно просчитано и оценено. Все повязаны единым тарифом — те, что не продавались, ходили под прицелом.

Лично о нем, Мехове, Россия не заботилась: сорок «рэ» материной пенсии на троих, баланда в колонии, одни штаны на два года в детдоме. Мерз и голодал, покуда не научился заколачивать на пропитание кулаками.

Минут сорок он покрутился у шлагбаума, наблюдая за суетой таможенников. Инспектор Шепило выходил из помещения редко — только когда пахло солидным наваром от «алок» с прицепами или возникали конфликты с иностранцами. Все больше шустрила какая-то «гестаповка» с каменным лицом — кричала на всех, отбирала документы, сопровождала выборочно на личный досмотр. Очередь продвигалась медленно. Концентрация выхлопов вышибала слезу.

Главным было выяснить, кто поставлял Шепиле сведения о грузе. Влад должен был пригласить таможенника в машину и потолковать с ним с пристрастием или без — это как получится. Планы изменились, когда Шепило вдруг обошел приземистую контору и углубился во двор к каменному гальюну. Тучи стянуло, сумерки уплотнились, никого во дворе не оказалось — такое вот стечение обстоятельств, не воспользоваться которым Влад не мог. Перемахнув через кусты, он стал под навес курилки.

На ходу застегивая ширинку, Шепило спешил по тропинке КПП.

— Шепило, — негромко окликнул его Влад. Тот остановился. — Покурим? Потолковать надо.

Таможенник торопливо огляделся, шагнул под навес. Конфиденциальность сулила наживу. Был, конечно, риск нарваться на проверку, но кто не рискует, тот не работает на таможне.

— Ты взял деньги за недосмотр транспорта с металлом, а сам навел на нас рэкетиров. Или ты добровольно сдаешь своего информатора, или выпадаешь из обоймы, как отстрелянный патрон — по инвалидности тебе никто отстегивать не будет.

Шепило сделал круглые глаза и стал похож на министра, потерявшего портфель:

— Какого… информатора?.. Каких рэкетиров?!

Влад мертвой хваткой вцепился в воротник его кителя, притянул продажного таможенника к себе:

— Мы «пустышку» прогнали!! Первый раз на лапу берешь? — проговорил, дыша угрозой в раскрасневшееся лицо. — Кто тебе про скандий нашептал, сволочь?!

Шепило рванулся, попытался обеими руками сверху отбить захват, но Влад опередил его — встретил нырок ударом колена. Голова инспектора откинулась, каркас под шиферным навесом гулко вздрогнул. Можно было исправить положение, пригрозив разборкой по месту жительства, но двуличный инспектор выхватил вдруг длинноствольный пистолет, и теперь уже ничего, кроме радикальных мер, не оставалось: упредив выстрел, Влад рубанул инспектора пяткой в грудь, а когда тот упал, провел серию добивающих ударов по печени.

Двенадцатизарядный «Майами» он подбирать не стал, рванул через кусты вдоль пакгауза — туда, в хвост колонны, пригибаясь и стараясь не попадать в перекрестья включенных фар.

3

Круги улеглись, и серая, как вечер, поверхность Березины словно остекленела. Шалый, чувствуя, как рвется пористая ткань легких, в последний раз ухватился пятерней за водоросли, подтянулся к мостовой опоре. «Конец… конец… конец…» — пульсировало в голове. Знал: один всплеск, один шумный вдох — и тот что с проворством каскадера выскочил из кабины «Урала» перед самым мостом, пристрелит. Он где-то здесь, на берегу, всматривается в марево сумерек, вслушивается в каждый шорох. Там, на дне, остались семеро; по расчету палачей должно было быть восемь и ни человеком меньше — свидетелей они не оставят.

Шалый медленно, придерживаясь за опору, вынырнул. Хватил широко раскрытым ртом воздух, потом снова и снова, радостно убеждаясь, что на ближнем берегу никого нет, и снова можно дышать, плыть, жить. Минуты через три он ощутил боль в простреленной икре; рот все время наполнялся кровью: языком пересчитал зубы — не хватало как минимум двух. Тело слабело от потери крови. Нужно было выплывать как можно скорее, пока не подъехала какая-нибудь машина и не обнаружила сломанных перил, пока не иссякли силы.

Шалый отцепился от опоры и поплыл на дальний правый берег — к леску, где можно было отлежаться. Он дохромал до «железки» и, рухнув в старый партизанский окоп, густо заросший травой,уснул.

Ночью к разрушенному мосту подогнали десяток машин с фароискателями. Из Минска вызвали водолазов. На место происшествия выехала следственная группа, подоспел сам начальник УВД области. «Скорые» освещали окрестности проблесковыми маячками.

К двум часам ночи тяжелую машину вытащили лебедками на берег. В кабине никого не оказалось; из кузова были извлечены тела семерых погибших. Водолазы продолжали обследовать дно. Слово оставалось за экспертизой — были ли эти семеро сброшены в реку мертвыми или захлебнулись в воде, хотя явные следы насилия на телах и даже огнестрельное ранение в область живота Сергея Пелевина исключали несчастный случай. У троих документов не оказалось, двое, судя по паспортам и водительским удостоверениям, проживали в Могилеве, еще двое — в Минске.

Автомобиль «Урал» числился за могилевским «Спецтрансом», согласно путевому листу и показаниям диспетчера колонны, доставленного на место происшествия, утром двадцать второго мая на нем выехал водитель Шалов Леонид Савельевич, 1972 года рождения. Среди погибших его не было, зато был другой Шалов — Василий Дмитриевич. Он, а также уроженец Бобруйска Турич в прошлом имели судимости, оба — за разбой.

Часом раньше дорожный патруль обнаружил неподалеку от автомагистрали остовы сгоревших автомобилей «ВАЗ-21099», принадлежавших Туричу и Пелевину. Из кармана Василия Шалова была извлечена пачка сигарет «Прима» Гродненской табачной фабрики с записанным на лицевой стороне номером автомобиля. Судя по номеру, автомобиль был зарегистрирован ГАИ

Свердловской области, а значит, должен был пересечь государственную границу. Оперативники связались с погранпунктами.

Номер в документах не значился, зато значился на конверте, обнаруженном в кармане убитого инспектора таможенной службы Шепило Петра Вениаминовича. Тело инспектора нашли неподалеку от ПТК в Красном, врач констатировал разрывы внутренних органов и кровоизлияние в мозг.

Следователь Станислав Родимич на свой страх и риск произвел обыск в квартире и на даче покойного Шепило, но обнаружить удалось «немного»: пятьдесят тысяч долларов, тринадцать ящиков спиртных напитков, четыре пистолета иностранного производства, боеприпасы, полцентнера икры и других продуктов, золотые украшения — всего на сумму около трехсот тысяч долларов. Так как жребий пал на Шепило случайно и он был одним из тысяч таможенников, нетрудно было представить себе общую картину мздоимства по управлению. Дело пробовали замять, Родимича — привлечь к служебной ответственности за несанкционированный обыск, но следователь оценил обстановку и понял, что накануне встречи президентов России и Беларуси оно может принести ему дивиденды куда большие, чем взятка в десять тысяч долларов, предложенная посредником от имени начальства пункта таможенного контроля.

Дела соединили в одно производство. Расследованием занялась межреспубликанская бригада во главе с Родимичем и старшим следователем по особо важным делам при российском генпрокуроре Кормухиным.

4

— Что ты мне лапшу на уши вешаешь, Фарид?! В каких еще «рамках Интерпола»?!. — Паничу казалось, что он кричит. На самом деле голос его осип, и звонивший из Москвы «смотрящий» Салыков едва его слышал. — Ну, вот что. Пусть Фасман узнает по своим каналам, откуда у них эта информация… Это его дело — в посольстве у морского атташе, в торговом представительстве Израиля или у самого Господа Бога! В случайности я не верю. Все!

Он сунул в руку стоявшего рядом охранника трубку радиотелефона и вышел на веранду. Извилистая Серебрянка пенилась под проливным дождем. Дробный стук дождевых капель по крыше теперь уже не усыплял, а, наоборот, будоражил и без того расшалившиеся нервы.

— Мазь готоф… раздеваться, — китаец неопределенного возраста, которого Дмитрий Константинович взял к себе в услужение в прошлом году, улыбался, глядя на хозяина снизу вверх узкими щелочками глаз.

— Медведь! — зычно позвал Панич телохранителя. — Едем во дворец! Возьми Монгола.

Не обращая внимания на китайца, он сбросил махровый халат и решительно направился по деревянной лестнице на второй этаж.

— Мазь — один час… два нельзя… мазь пропадай, женьшень новый собирай, — семенил за ним обескураженный отменой массажного сеанса Хан Ван By.

— Значит, собирай! — задержавшись на ступеньке, зыркнул на него Панич. — Отлынь, не до тебя!

Китаец предпочел ретироваться, понимал: косящих под нетрадиционных лекарей в России нынче пруд пруди, а противорадикулитную мазь готовить умеет каждый второй, и попади он под горячую руку — Панич выбросит его, сдаст властям, а на его месте завтра окажется другой узкоглазый нелегал.

Пятидесяти восьми лет от роду, все еще статный, приветливый на людях, Панич был немногословен, умел располагать собеседников — разумеется, тех, которых допускала к нему охрана. В Краснодольск он наведывался нечасто, все больше разъезжал. Соседи поговаривали, лечился на водах, потому как инвалид, одинокий, ухаживать за ним некому. Поговаривали также, что некогда он работал на урановых рудниках, и теперь у него рак крови.

Было в целом свете очень мало людей, знавших о Дмитрии Константиновиче больше, нежели он того хотел. Кое-что знали в Главном управлении исполнения наказаний МВД России, где хранился архив с перечнем основных вех его «трудовой» биографии. И хотя многотрудная жизнь и северный климат действительно подточили здоровье Панича, инвалидом труда он никогда не был, потому что из двадцати четырех проведенных «у хозяина» лет не проработал ни дня: работать ему не полагалось по статусу вора в законе. «Коронован» Панич (он же Кадило, он же Шатун, он же Северцев, больше известный по кличке Пан) был во Владимирском централе еще в шестьдесят восьмом.

Он действительно отлучался «на воды», но предпочитал воды, протекавшие вдали от родной Серебрянки — преимущественно на оффшорных территориях, где банки давали немалые налоговые льготы, а власти не интересовались происхождением капиталов.

Идея приспособить брошенный властями Уральск-12, где Панич в свое время пребывал в качестве зека, принадлежала ему. Это он с помощью своего однобарачника, угодившего в колонию за растрату, Салыкова рассчитал экономическую выгоду от использования неподконтрольной властям территории и необлагаемого налогом населения, состоявшего из беглых урок и желтолицых «нон-грата», он придумал систему найма рабочей силы и ее охраны, доставки сырья, продовольствия и готовой продукции. И вот теперь, спустя восемь лет, система заработала на полную мощность, прибыль семьи составляла двадцать четыре миллиона в год, шестьдесят процентов из которых пока уходило на покупку чиновников, правоохранительные органы, командировочные расходы, ценные бумаги, банковские операции, транспорт, связь, пополнение «общака» — на все то, что обеспечивало Дмитрию Константиновичу относительное спокойствие.

Сам он ни в каких документах не фигурировал, фамилия Панич никому ни о чем не говорила, наличные деньги оседали на счетах подставных лиц, вкладывались в торговый бизнес, превращались в банковские бумаги, акции совместных предприятий и фирм, имеющих выход за рубеж, интегрировались. Тщеславием Пан не отличался — считал себя патриотом «малой родины», где несла свои воды Серебрянка, где стоял его терем за высоким забором, и воздух пах кедром и сосной.