Первого четверостишья.
Вот дотащился до третьей строчки,
А вот до четвертой дотащился
Вот дотащился до первой строчки,
Но уже второго четверостишья.
Вот дотащился до третьей строчки,
А вот и до конца, Господи, дотащился.
* * *
Как в Петрозаводске проездом я был
Там петрозаводку себе полюбил
Тогда говорил я ей: петрозаводка
Беги, дорогая, скорее за водкой
Нет, не побегу, — отвечала, — за водкой
Навеки запомнишь ты петрозаводку
* * *
Куда кругом ни бросишь взгляд
Нет утешения для взгляда
Кривулин вот из Ленинграда
Сказал: ужасен Ленинград
А мне казалось иногда
Что там как будто посветлее
И так похоже на аллею
У царскосельского пруда
Н-да-а-а
* * *
Когда в Наталью Гончарову
Влюбился памятный Дантес
Им явно верховодил бес
Готовя явно подоснову
Погибели России всей
И близок к цели был злодей
Но его Пушкин подстерег
И добровольной жертвой лег
За нас за всех
* * *
Словно небесной службой быта
Вся жизнь моя озарена
То слышу под собой копыта
То со двора колодца дна
Доносится мне трепет крыл
Я вся дрожу и позабыла
Что я хотел, и мог, и должна
Была сказать
* * *
Малая дитятя
Прибежала к тяте
Тятя, встань с кровати
Потяни-ка сети! –
А что тянуть их за концы?
Знамо дело — мертвецы
Одни и попадаются –
Факт
* * *
Желанья опали и голос осел
Когда я его вела на расстрел
А в нем
Желанья играли и голос бряцал
Когда он мне пел свой Интернацьонал
А у меня
Желанья окрепли, но все же не стало
Мне голоса и я его расстреляла
Как врага контрреволюции
* * *
В будущем как-нибудь детское тельце
К тельцу прижмется шепча горячо
Здесь вот покоится дедушка Ельцин
А рядом покоится вождь Горбачев
Ну, а другое такое же очень
Тихое тельце прошепчет в ответ:
А я вчера видела как среди ночи
По полю бродит Пригов-поэт –
Знаешь такого? –
Нет! –
Ну, и ладно
* * *
Премудрость Божия пред Божиим лицом
Плясала безнаказная и пела
А не с лицом насупленным сидела
Или еще каким таким лицом
Вот так и ты, поэт, перед лицом народа
Пляши и пой перед его лицом
А то не то что будешь подлецом
Но неким глубкомысленным уродом
Будешь
* * *
Когда я в Калуге по случаю был
Одну калужанку я там полюбил
Была в ней большая народная сила
Меня на руках она часто носила
А что я? — москвич я, я хрупок и мал
Однажды в сердцах я ей вот что сказал
Мужчина ведь мужественней и сильней
Быть должен — на том и рассталися с ней
* * *
Кто это полуголый
Стоит среди ветвей
И мощно распевает
Как зимний соловей
Да вы не обращайте
У нас тут есть один
То Александр Пушкин –
Российский андрогин
* * *
Когда мы с Орловым в Калуге лепили
Рельеф, там солдаты у нас уходили
А малые детки глядели им вслед
Маленькие такие
С Орловым любили мы то что лепили
И между собою любовно шутили:
Идеологический вот мол объект
Под самое же завершение вещи
Дело было, помню
Одна из живых там случившихся женщин
Застыла при виде дитяти лепного
И молвила тихо: Вот мне бы такого!
И был словно из-под земли этот глас
И члены все одеревенели у нас
Вот так мы искусством играем, бывает
А народ, Орлов
Искусство серьезно-таки понимает
Недвусмысленно
* * *
Мы будем петь и смеяться! –
И мы будем петь и смеяться! –
Да, но мы будем петь и смеяться как дети!
Эх-хе-хе, а нам это уже не под силу
* * *
Шостакович наш Максим
Убежал в страну Германию
Господи, ну что за мания
Убегать не к нам а к ним
И тем более в Германию!
И подумать если правильно
То симфония отца
Ленинградская направлена
Против сына-подлеца
Теперь выходит что
* * *
Два скульптора стоят перед стихией –
В их мастерской вдруг прорвало сортир
И жижа ползает между творений
Так в верхний мир ворвался нижний мир
Меж двух миров, обоим не ровня
Они стоят, не по себе им стало –
Вот верхний мир сорвется с пьедестала
И их расплющит столкновенье сил
* * *
Людмила Зыкина поет
Про те свои семнадцать лет
А что ей те семнадцать лет
Тогда она и лауреатом
Ленинской премии-то не была
Вот мне про те семнадцать лет
И плакать бы как про утрату
Что приобрел я за последующие двадцать лет?!
Оглядываюсь, шарю по карманам — ни премии,
ни почета, ни уважения, разве что
в годах приобретение –
да это все равно что утрата
* * *
Так Лермонтов страдал над жизнью
Ее не в силах полюбить
И Шестов так страдал над книгой
Ее не в силах разлюбить
И Достоевский так над Богом
Страдал не зная как любить
Так я страдал над государством
Пытаясь честно полюбить
Вот так я среди всех страдаю
И не хотят меня любить
БАНАЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ НА ТЕМУ ТВЕРДЫХ ОСНОВАНИЙ ЖИЗНИ
Я трогал листы эвкалипта
И знамени трогал подол
И трогал, в другом уже смысле
Порою сердца и умы
Но жизни, увы, не построишь
На троганье разных вещей
Ведь принцип один здесь: потрогал –
А после на место положь
* * *
Вот Достоевский Пушкина признал:
Лети, мол, пташка, в наш-ка окоем
А дальше я скажу, что делать
Чтоб веселей на каторгу вдвоем
А Пушкин говорит: Уйди, проклятый!
Поэт свободен! Сраму он неймет!
Что ему ваши нудные мученья!
Его Господь где хочет — там пасет!
ПИСЬМО ЯПОНСКОМУ ДРУГУ
А что в Японии, по-прежнему ль Фудзи
Колышется словно на бедрах ткань косая
По-прежнему ли ласточки с Янцзы
Слетаются на праздник Хоккусая
По-прежнему ли Ямомото-сан
Любуется на ширмы из Киото
И кисточкой проводит по усам
Когда его по-женски кликнет кто-то
По-прежнему ли в дикой Русь-земле
Живут не окрестясь антропофаги
Но умные и пишут на бумаге
И, говорят, слыхали обо мне
* * *
Дай, Джим, на счастье плаху мне!
Такую плаху не видал я сроду.
Давай, на нее полаем при луне,
Действительно — замечательная плаха!
А то дай на счастье виселицу мне,
Виселицу тоже не видал я сроду.
Как много удивительных вещей на земле,
Как много замечательного народу!
* * *
Вот я, предположим, обычный поэт
А тут вот по прихоти русской судьбы
Приходится совестью нации быть
А как ею быть, коли совести нет
Стихи, скажем, есть, а вот совести — нет
Как тут быть
* * *
Когда пройдут года и ныне дикий
Народ забудет многие дела
Страх обо мне пройдет по всей Руси великой
Ведь что писал! — Но правда ведь была!
То, что писал
Черт-те что писал
И страх какой
И правда ведь была
И страх пройдет по всей Руси великой
* * *
Стужа синяя с утра
Снег алмазный расцветает
Радостная детвора
От восторга замирает
Потому что этот край
Эти детки, эта стужа
Суть обетованный рай
Замороженный снаружи
И снутри для вечности
Частной человечности
В обход
* * *
В Японии я б был Катулл
А в Риме был бы Хоккусаем
А вот в России я тот самый
Что вот в Японии — Катулл
А в Риме — чистым Хоккусаем
Был бы
* * *
Большой театр проходя
Я видел балерин прекрасных
С лицом кошачьего дитя
И выправкой стат
у
й древесных
О, милые мои! — подумалось –
Пляшите, понимая мир
Как нежно-каменный эфир
Вот только б это все не сдвинулось
Дыханьем жизни бронетанковой
* * *
Я маленькая балеринка
Всегда чего-то там такое
А не чего-то там другое
Моя прозрачна пелеринка
О, я гордячка, я беглянка
Бегу откуда-то куда-то
И нету мне уже возврата
О, Боже, где моя полянка? –
В Большом театре, дитя мое
* * *
Я маленькая балеринка
Живущая на склоне лет
Моя цветная пелеринка
Повылиняла весь свой цвет
А все не треплется, не рвется
И словно Делия легка
Да деревянная не гнется
Моя изящная нога
Сволочь, сука, блядь — не гнется! не гнется! не гнется! не гнется!
* * *
Я растворил окно и вдруг
Весь мир упал в мои объятья
Так сразу, даже страшно так
Вот — не обиделись собратья б
Некрасов, Рубинштейн, Орлов –
Но им я не подам и виду
Я с ними как обычно буду
Наедине же — словно Бог
Буду
* * *
Когда бы жил я как герои
Простые из моих стихов
Да вот, увы, я их хитрее
А ведь иначе мне нельзя
Поскольку вот они — герои
А ведь иначе им нельзя
За них хитра сама природа
А за меня, кроме меня
Кто хитрым будет?
* * *
Нету мне радости в прелести цвета
Нету мне радости в тонкости тона
Вот я оделся в одежды поэта
Вот обрядился в премудрость Платона
Но не бегут ко мне юноши стройные
И не бегут ко мне девушки чистые
Все оттого, что в основе неистинно
Жизнь на земле от рожденья устроена
Бедные! что без меня вы здесь значите!
Злые! оставьте меня вы в покое!
Вот я сейчас вам скажу здесь такое –
Все вы ужасной слезою заплачете
Подлые
* * *
Там где Энгельсу
Сияла красота
Там Столыпину
Зияла срамота
А где Столыпину
Сияла красота
Там уж Энгельсу
Зияла срамота
А посередке
Где зияла пустота
Там повылезла
Святая крыса та
И сказала:
Здравствуй, Русь! Привет, Господь!
Вота я –
Твоя любимая махроть
* * *
Среди древних лесов
И бескрайних российских равнин
Сошлись ДОСААФ
И другой — ОСОАВИАХИМ
Сошлись в небесах
Пуская губительный дым
Один — ДОССАФ
И другой — ОСОАВИАХИМ
Когда же набегом лихим
Погиб ОСОАВИАХИМ
Над ним ДОСААФ зарыдал –
В нем он брата родного, родимого
брата узнал
* * *
Пред ней я плакал как дитя
И как дитя лобзал ей руки:
О, я не вынесу разлуки! –
И не надо! — отвечала она шутя
Что поделаешь? — отвечала она шутя
Всякое бывает! — шутила она отвечая
Вон, рушится что-то там! –
отвечала она воздевая руки
Рушится! рушится! гарью теплой
тянет откуда-то! неведомо откуда!
неведомо! но мной уже чуемо! –
взвыла она, чернея лицом и телом
Горит! горит! рушится! рушится!
меня погребая! рушииится! — взвывала
она пеплом и гарью
до самых корней покрываясь
Меня нету! нету! нееетууу! –
доносилось из глуби, вокруг оси
центральной безумно и стремительно
закружившейся
Но я не вынесу, не вынесу разлуки!
— шептал я губами белыми,
в пропасть клубящуюся головой
склоняясь — не вынесу!
* * *
Так подмывает сей же час –
К окну и крикнуть детворе:
Какие Пленумы у нас
Идут сегодня на дворе
В июле-декабре-апреле-мае
Как Пленум Пленуму да Пленумом хребет ломая
Идет –
Крикнуть бы
* * *
Мне наплевать на бронзы многопудье
И на медуз малиновую слизь
Мне только бы с Небесной Силой
На тему жизни переговорить:
Куда ведешь? и где предел поставишь
Где остановишь и где знак подашь?
Скажи! скажи! Она же отвечает:
Гуляй, гуляй, пока не до тебя
Вот памятником лучше бы занялся
Пока
IV. Органы власти
* * *
Нам всем грозит свобода
Свобода без конца
Без выхода, без входа
Без матери-отца
Посередине Руси
За весь прошедший век
И я ее страшуся
Как честный человек
* * *
Безумец Иван — безумец первый
Безумец Петр — безумц второй
А там и третий и четвертый
А там и мы как есть с тобой
И дальше, дальше поскакали
Энергья все-таки какая
Во всем
* * *
Ярко-красною зимою
Густой кровью залитою
Выезжал Иван Васильич
Подмосковный государь
А навстречу подлый люд
Над царем давай смеяться
Что плешивый и горбатый
Да весь оспой исковекан
Два царевых человека
Ой, Малюта да Скурата
Два огромные медведя
Из-за детской из-за спинки
Государя выходили
На кусочки всех порвали
На лохмотья, на прожилки
И лежит чиста-морозна
Ярко-красная дорога
На столицу на Москву
* * *
Петор Первый как злодей
Своего сыночечка
Посреди России всей
Мучил что есть мочи сам
Тот терпел, терпел, терпел
И в краю березовом
Через двести страшных лет
Павликом Морозовым
Отмстил
* * *
Когда он на Святой Елене
Томился дум высоких полн
К нему валы высоких волн
В кровавой беспокойной пене
Убитых тысячи голов
Катили вымытых из почвы
Он их пинал ногою: Прочь вы
Подите! Вы не мой улов
Но Божий
* * *
Кругом зима, кругом царизм
А я, бывало, к Ильичу
Весенней ласточкой влечу
Являя духа пароксизм:
Идем, идем под светлы своды!
Скорей, я муза есть свободы!
А он отвечает: Не хочу
Тебя
Хочу другую
* * *
Разыгрались в небе тучи
Словно юноши нагие
Я глядела на них с кручи
Как московская княгиня
Ах, как весело бы с ними
Поиграться — Поиграйся!
А там голову и снимем
Как красавице Настасье! –
Какой Настасье? –
А Романовой!
* * *
Нет, в этом все же что-то есть
Лет пятьдесят уж будет с лишком
Лежит он в славном пиджачишке
И думает о чем — Бог весть
Забавно все-тки по пути
И ни в какую там ни шутку
К нему под мавзолей зайти:
Лежи, лежи, я на минутку
Пришел, вот видишь, посмотреть
На то, что от людского быта
Как правило землей укрыто
А надо б пред собой иметь
Как правило
* * *
Скажите мне, где этот мир ночует
У Ленина на левом ли плече
На правом ли…, но только лишь почует
Что где-то там у прочих горячей –
Он откочевывает причитая
Под небо Кампучии чи, Китая
Чи
Ночное –
И так всю жизнь
* * *
Я возле Ленина хожу
И слов, и слов не нахожу
Волнуюсь: встанет иль не встанет
А он встает из гроба чистый
И спрашивает: Коммунистка?
Я отвечаю: Я — святая!
Сам вижу — отвечает — а то
чего бы я это встал вдруг
* * *
Они нас так уже не любят
Как Сталин нас любил
Они нас так уже не губят
Как Сталин нас губил
Без ласки его почти женской
Жестокости его мужской
Мы скоро скуки от блаженства
Как какой-нибудь мериканец
Не сможем отличить с тобой
* * *
Нет, Сталин тоже ведь — не случай
Не сам себе придумал жить
Не сам себе народ придумал
Не сам придумал эту смерть
Но сам себе придумал сметь
Там где другой бы просто умер
Чем жить
* * *
Когда Иосиф Сталин с Жуковым
Поля Германьи обходил
Один другому говорил:
Вот сколько их детей и внуков их
Сломил советский наш металл
А Сталин тихо добавлял:
И история
* * *
Когда один в виде Небесной Силы
Иосиф Сталин над страной летал
То кто бы его снизу подстрелил? –
Против небесных снизу нету силы
Но все-тки его сверху подстрелили
Не ушел
* * *
Всей страною загрустили
Всей душой изнемогли
Когда в гроб его вместили
На том свете разместили
В центре нынешней земли
Ну, а сверху глас Отчизны
Вдруг раздался как живой:
Эй, товарищ, больше жизни!
Отпевай, не задерживай, шагай!
* * *
О, страна моя родная
Понесла ты в эту ночь
И не сына и не дочь
А тяжелую утрату
Понесла ее куда ты?
* * *
Он жил как пламенный орел
Что даже Сталин-тигр
Своей клешней его не поборол
Среди взаимообразных игр
Но старость — ведь она не тигр
И даже не орел
Ногу отняла без всяких игр
И он рухнул как подрубленная на
лету топором под
корень птица
* * *
Лебедь, лебедь пролетает
Над советской стороной
Да и ворон пролетает
Над советской стороной
Ой ты, лебедь-Ворошилов
Ой ты, ворон-Берия
Ой, страна моя — невеста
Вечного доверия
* * *
О, коммунисты, деточки златые
Повсюду жизнь как чудище Батыя
Огромным пальцем лезет в небеса
И выколупливает там глаза
Они текут — и кто бы порицал
Но это ж не интернационал!
Ведь правда же!
* * *
На саночках маленький гробик везут
Везущие плачут и прочие стонут
Кого там хоронят? кого там везут?
Едва-едва зародившуюся свободу хоронят
Братья! — доносится шепот вокруг –
Давайте, давайте, нагими телами
Согреем ее, пусть погибнем мы сами
Пусть вымрем мы все, но свобода будет вокруг
* * *
А ну-ка, флейта, пыли средь и зноя
Подруга Первой Конной и Второй
Сыграй нам что-нибудь такое неземное
Что навсегда б взошло над головой
Сыграй-ка нам про воински забавы
Или про страшный подвиг трудовой
Заслушаются звери, встанут травы
И люди лягут на передовой
* * *
Как жаль их трехсот пятидесяти двух юных, молодых, почти еще без усов
Лежащих с бледным еще румянцем и с капельками крови на шее среди дремучих московских лесов
Порубанных в сердцах неистовым и матерым Сусаниным, впавшим в ярость патриота
И бежавшим отсюда, устрашившись содеянного, и затонувшим среди местного болота
Жаль их, конечно, но если подумать: прожили бы еще с десяток лишних шляхетских лет своих
Ну и что? а тут — стали соавторами знаменитого всенародного подвига, история запомнила их
* * *
В гостинице я жил однажды
И в комнате со мною свойск
Жил офицер военных войск
Военною объятый жаждой
Он говорил: мы их тогда
Опережающим ударом
Боеголовками ударим
И разнесем их города
И базы и боезаряды
Там — пушки, танки, крейсера
И кавалерия — ура!!!
Вот так — чтоб к нам не лезли гады
* * *
Ревлюцьонная казачка
Подковала мне коня
Ну а после многозначно
Посмотрела на меня
Полетел я в бой кровавый
И там голову сложил
А потом с посмертной славой
Прямо к ней поворотил
Возвышаясь на сиденье
Обомлелого коня
Я въезжаю в поселенье
Но не видно им меня
А она вдруг увидала
Из ушей вдруг кровь пошла
После мертвою упала
После встала, подошла
Поднимает кверху око
Оно пусто и дрожит
Говорит: тут недалеко
Едем вместе, будем жить
* * *
Вот, говорят, курсанты пели
В двадцатом роковом году
Простые юноши в быту
Надев военные шинели
И розы девушкам дарили
Изольдам комсомольских лет
И всех кого нашли — убили
А те их через много лет
Тоже нашли
И убили
Метафизическим способом
* * *
Вот гармонику беру
И играю что выходит
И в ответ из-под земли
Мальчик маленький выходит
Я играю и пою
А он тихонько подрастает
В конармейца вырастает
А я играю и пою
Но потихоньку затихаю
А он пошел в обратный рост
Вот лишь маленький нарост
Пыли — вот она какая
Тайна жизни
* * *
Вот мороз, а вот те солнце
Вот те ворон-воронок
Тело мерзлого армейца
Даже ворону не впрок
Ой ты мерзлый конармеец
Нынче ангел жарких стран
Как оттуда те виднеется
Все, что тут ты настарал
* * *
Любимая в садике где-то живет
А он же врагов побеждает
Они ему там угрожают
Она же привет ему шлет
Он их побеждает, а ей отвечает
Что вот уже скоро весна
Что скоро вернется и ждет пусть она
Она ждет.
Они же мешают.
* * *
Генерал Торквемада войска собирал
На подземно-небесную битву
Вот выходит он после молитвы
А пред ним — ослепительный бал
Что ты пляшешь, нечистая сила? –
Говорит боевой генерал
И кровавый чертенок упал
На седые усы генерала
* * *
Лидер гнойный и вонючий
Что ты гонишь стаей тучи
И военны корабли
К брегу нашия земли
Где живем мы понемножку
В частности, вот я живу
На одну хромаю ножку
На другую голову
* * *
В штабе, где враги сидели
И строчили свой донос –
Партизаны налетели
Все пустили под откос
И ушли с народной песней
Шагом упругим молодым
Вот враги — старались жили
А остался только дым
БАНАЛЬНОЕ РАССУЖДЕНИЕ НА ТЕМУ: ЕСЛИ ЗАВТРА В ПОХОД
И мне бы до последней капли крови
Да ведь на первой капле и помру
Какая ж польза от меня Отчизне
Среди кровавых битв грядущих дней
Вот то-то и оно — Отчизна терпит
Меня по мере сил и жить дает
Но только грянут трубы полковые
Я и останусь — да Она уйдет
* * *
Холм к холму идет с вопросом:
Долго ль нам еще стоять
Средь пустых лесов-покосов
И томиться, твою мать? –
А хуй его знает
Товарищ майор
* * *
Над картой ночею бессонной
Сидели в штабе до утра
Под городом Армагеддоном
И он сказал тогда: Пора!
И огляделся напоследок
И выходило так ли, эдак ль
Что победим
* * *
Бесчинствует немец над нашей державой
А я еще маленький в гриппе лежу
И гвоздик случайный в ручонке держу
Откуда он взялся-то мелкий и ржавый
А может не ржавый — стальной и блестящий
Не гвоздичек вовсе — карающий меч
Что негде где немца от гнева сберечь
В том будущем бывшем, сейчас — настоящем
Вечном
* * *
Бомбардировщики напали на меня
От них бежал я в страхе превеликом
Бежал и падал с громким к Богу криком:
Дай истребителя на них! Спаси меня!
Бог отвечал с укрытою улыбкой:
Беги, беги родства не поминя
А то вот может дать тебе зенитку
Да ведь промажешь, попадешь в Меня
* * *
Американцы в космос запустили
Сверхновый свой космический корабль
Чтобы оттуда, уже с места Бога
Нас изничтожить лазером — во бля!
Ну хорошо там шашкой иль в упор
Из-под земли, из-под воды, из танка
Но с космоса, где только Бог и звезды!
Ну просто ничего святого нет! –
Во, бля!
* * *
Когда я в армии служил
Мой командир меня любил
За то что храбрый был и смел
Шутник я был, танцор я был
Хоккей смотрел, поделки делал
Стихи писал, жену любил
* * *
Солдат клонит голову
Словно она оловом
До ушей налита
А она не оловом
А чем?
А свинцом пробита
Как это?
В маленькую дулечку
Пулечку отлитый
Вот какой он злой свинец
Матерьял проклятый!
Сволочь недобитая!
Падла мериканская!
Сучья блядь!
* * *
Солдат берет свою винтовочку
И в бой за Родину идет
Моряк берет же бескозырочку
И в море дальнее плывет
И всяк берет ему положенное
И куда следует идет
А Родина за ним следит
Чтоб не свершил противположенное
* * *
Возле нашего селенья
Бродит маленький солдат
И пугает населенье
На людей бросая взгляд
Говорят, что в революцью
Был он ловок и удал
И в борьбе с контрреволюцьей
Жизнь свою он потерял
И теперь уже посмертно
Позабыв, за что в бою
Пал, рыдает несусветно:
Возвратите жизнь мою! –
А как мы ее возвратим
* * *
Вы его встречали? — да встречали
В дни еще младенчества мои
Майскими короткими ночами
Когда здесь окончились бои
Когда вдруг казалось — из природы
По причине жизни ли самой
Призрак то ли счастья, то ль свободы
Сам проступит, да вот сам не свой
Проступил
* * *
Однажды в старину американцы
Стальным канатом обхватив Россию
Хотели подтянуть ее к себе поближе
Но весь народ российский приподнялся
Гвоздьми к земле приколотил отчизну
Так что злодеи лишь Аляску оторвали
И поднялась тогда волна морская
И смыла царску власть по всей России
И большаки пришли и вьют канаты
Назад свою Аляску подтянуть
* * *
Гибралтарский перешеек
С незапамятных времен
Неотъемлемою частью
Родины моей являлся
А потом пришли авары
И вандалы и хунза
Незаконно овладели
И владеют до сих пор
Но наступит справедливость
И свободные народы
Гибралтарского прошейка
С Родиной воссъединятся
* * *
Вот к генералу КеГеБе
Под утро деточки подходят
И он их по головке гладит
И говорит: бу-бу-бе-бе
Играясь с ними и к себе
Потом он на работу едет
И нас всех по головке гладит
И говорит: бу-бу-бе-бе
Играясь с нами
* * *
Я молча перед ним сидела
Он на электроплитке грел
Щипцы и пальцы мне вертел
Выворачивая
Щипцами — и я поседела
Сама не видя, а он пел:
Когда бы мне страна велела
Героем стать! — он громко пел
И следом ногти мне вертел
Выворачивая
Тогда я встала и ушла
Невидимой Лаиуш Ла
И не вернулась к нему
* * *
Что-то крови захотелось
Дай, кого-нибудь убью
Этот вот, из них красивый
Самый первый в их строю
Вот его-то и убью
Просто так, для пользы дела
Искромсаю его тело
Память вечная ему
* * *
Строгий юноша — из носу пламя
Револьвер на меня молодую!
Я ему говорю: осупл! Амя!
Не смеши, дорогой мой! — и дую
