7

— Конечно же, Гвидо, нам следовало об этом подумать!

Леонардо да Винчи и я проделывали путь, которым я прошел накануне и который привел меня к мрачному открытию. Снег прекратился, но Корсо теперь покрывал не белый слой, а уже смешавшийся с грязью, истоптанный и запачканный ногами римлян и бродячих животных, рыщущих в поисках пищи. От праздничных развлечений тоже остались следы: разорванные ленточки, кости, брошенные собакам, всевозможные отбросы… Утром город казался угрюмым, хмурым, насупившимся, неприятным, тоскливым, унылым… Холод забирался под наши подбитые мехом плащи.

— О чем нам надо было подумать, мэтр?

— Послание… записка под дверью Капедиферро… Ведь это было предупреждение! Такое же, как и надпись в колонне!

Честно говоря, ночь я провел скверно: так и не сомкнул глаз. А когда на короткое время меня одолевала дрема, в голову начинали лезть трупы, привязанные к лестницам, и нежные создания с голубыми глазами. Возможно, этим и объяснялось то, что озарения Леонардо под серым небом казались мне непроницаемо черными.

— Конечно, — продолжал старец, — ясно как день! Так же, как те три точки многоточия намекали на продолжение убийств, так и стишок о Джакопо Верде раскрывал нам время! Помнишь: «Джакопо Верде дважды головы лишился, Сола опустела, весь город веселился». «Город веселился»! Слова эти к первой жертве не имеют никакого отношения. Они обретают смысл применимо ко второй. Отсюда я вывожу, что с самого начала убийца замыслил испортить праздник Рождества!

Должен ли я признаться, что в тот момент подобное толкование показалось мне слишком заумным? К счастью, мы уже подошли к Капитолию, и это позволило мне воздержаться от замечания.

— Как раз на этом месте я потерял лошадиные следы, — пояснил я. — Мне повезло, что я услышал тихие голоса, доносившиеся от Форума.

— Сколько человек ты там насчитал?

— Десяток… включая капитана Барбери, суперинтенданта и обжигальщика извести, нашедшего труп.

— И ни один из них не проговорился. Ни соседу, ни жене, ни другу… Такое чрезвычайное событие! Довольно странно… Можно подумать, что всем строго-настрого приказано держать язык за зубами. Но даже в этом случае, допуская, что солдаты Барбери могли молчать, трудно предположить, что изготовитель извести связал бы себя словом. И потом, чего ради хранить в секрете это новое убийство?

— Чтобы подождать окончания праздника. Такая весть, принесенная в разгар рождественских торжеств, весьма омрачила бы их.

— В любом случае все об этом узнают, и гораздо быстрее, чем ты думаешь. Раз уж ты был свидетелем этого зрелища…

— Не сомневаюсь. Но, как вы помните, я погасил факел и спрятался. Уверен, никто из тех людей меня не заметил. Да они и сами полагали, что в такую мерзкую погоду вряд ли кто-нибудь будет шастать поблизости…

В этот момент, обогнув Капитолий, мы увидели Форум таким, каким он предстал предо мной накануне: белым и безмолвным. Лестница с трупом исчезла, остались только развалины Древнего Рима, укутанные в зимнее одеяло.

— А что ты думаешь о том обжигальщике?

— Капедиферро как раз допрашивал его. Оба стояли лицом ко мне, и из их слов я мог понять, что он живет где-то рядом и добывает мел. Из этого я заключил, что, вероятнее всего, он-то и обнаружил труп и известил власти.

— Действительно, это — объяснение его присутствия. Что ты еще услышал?

— Ничего полезного для нас… Потом к ним подошел Барбери, и все трое заговорили тише. Боюсь, что примет у нас маловато; не найти нам этого обжигальщика; помню только, что мужчина дородный, а вот лица не разглядел. Снег шел…

Мы спускались по крутому склону к развалинам, и мэтр опирался на мою руку, чтобы не поскользнуться. Я молчал, внимательно глядя под ноги, опасаясь оступиться. Неожиданно мэтр остановил меня: изо рта у него в такт тяжелому дыханию вылетали облачка пара. Глаза его блестели.

— Ошибаешься, Гвидо. Если этот обжигальщик — тот, кого мы ищем, мы найдем его, как если бы он сам пришел к нам!

В этот зимний час Форум был пуст.

Весной пастухи выводили пасти домашний скот среди останков разрушенных храмов и других руин: цитаделей, деревянных и каменных жилых домов, служивших укрытием для животных, жилищем для ремесленников. Славное прошлое Рима было предано забвению, память о нем искусственно разрушалась. Многочисленные стройки, постоянно возникавшие в городе, удваивали усердие обжигальщиков извести, и они растаскивали все, что могли пожрать их ненасытные печи, а затем сбывали свою продукцию для строительства какой-нибудь церкви или дворца. Работы по сооружению собора Святого Петра нанесли немалый урон древним развалинам: термы Диоклетиана и театр Марцелла превратились в огромные карьеры, бессовестно используемые архитекторами по указанию пап. Первым с энтузиазмом набросился на них Браманте: его даже прозвали «создателем развалин». И лишь после назначения Рафаэля уполномоченным по охране памятников античности власти наконец сообразили, какие неоценимые потери влечет за собой подобное пренебрежение стариной. Назначение состоялось летом 1515 года. И я склонен утверждать, что к нему имели касательство некоторые из описываемых здесь событий.

Как бы то ни было, сам Форум здорово пострадал от такого варварства. Когда мы с отцом ходили туда гулять, нам было тоскливо и стыдно. Колизей, когда-то величественный и заполненный кричащей толпой, выглядел теперь как жалкая развалина, заросшая сорняками. Стволы колонн, торчавшие и валявшиеся тут и там, напоминали отрубленные ноги исчезнувших великанов. Местами скапливались мусор и нечистоты, отвратительно воняли лужи с застоявшейся водой, а крики торговцев скотом отпугивали птиц.

Однако сегодня застывший на морозе и укрытый снегом, спрятавшим святотатственные следы человеческой глупости, Форум вновь обрел кое-что из былого достоинства. Достоинства кладбищенского…

— Здесь!

Оказавшись у подошвы холма, мэтр выпустил мою руку и потрусил к цепочке хорошо различимых следов, ведущих от колонны, к которой была приставлена лестница, к кампо Торрекьяно.

— Здесь был обжигальщик!

Хорошо было видно, что следы свежие, отчетливо отпечатавшиеся на снегу после снегопада.

— Почему вы так уверены? — спросил я.

— Потому что в моем возрасте уже знаешь человеческую натуру. Даже если капитан Барбери и взял с него слово молчать, он не смог запретить очевидцу вернуться на место преступления. Проснувшись сегодня утром, наш обжигальщик захотел удостовериться, что все это не было кошмарным сном. И, как я и предчувствовал, следы приведут к нему так же, как если бы он сам вел нас за руку!

Я должен был согласиться со справедливостью его рассуждений. Горя от нетерпения пообщаться с ремесленником, я собрался было идти по следам к кампо Торрекьяно, но Леонардо жестом остановил меня:

— Не спеши, Гвидо! Нужно сперва осмотреть место преступления!

Из внутреннего кармана меховой подкладки плаща он достал какую-то диковинную вещицу с голубенькими стеклышками и ловко водрузил ее на переносицу. Затем внимательно рассмотрел следы.

— Обжигальщик этот — славный малый, похоже, высокий и сильный. Расстояние между шагами дает мне основание думать, что возраст его ближе к моему, чем к твоему… Поищем еще что-нибудь…

Мы подошли к колонне, вокруг которой развертывалась эта трагедия. Но там не было других следов, кроме тех, что мы приписывали изготовителю извести. Остаток колонны, выбранной злоумышленником, был припорошен снегом, и в его высоте — около шести футов — не было ничего примечательного: нас окружали столбы и повыше.

Мэтр приступил к осмотру колонны; поскреб пальцем смерзшийся снег.

— Надо же… — пробормотал он.

Я не осмелился задать вопрос, догадавшись, что сейчас лучше помолчать. Потом Леонардо, присев на корточки у основания колонны, осторожно стал разгребать снег ладонью тонкими слоями, будто снимая шелуху с луковицы.

— Нет, крови не видно, — заключил он. — Не как в первый раз… Жертва, возможно, была удавлена или удушена. Или даже отравлена, кто знает… Об этом мы узнаем, когда увидим тело…

Он прервался.

— Помоги мне расчистить до основания.

Я тоже присел, и мы принялись разгребать снег вокруг колонны. Вскоре показалась земля; в одном месте виднелись две круглые ямки.

— Сюда-то он и вставил свою лестницу. Видимо, высоты для опоры ему не хватило, и он предпочел покрепче установить ее у основания. По твоим словам, длина лестницы была футов десять?

— Так мне показалось. Но шел снег, и было темновато…

— Понятно. Вопросов здесь больше, чем ответов…

Мэтр с задумчивым видом смотрел на заиндевевшую колонну.

— Если бы у меня сейчас была ветка или палка… Ладно! Тем хуже, придем еще раз. Ну что ж, Гвидо, навестим этого ниспосланного провидением свидетеля. Кто знает, может быть, он прольет свет на эту тайну.

Мы направились к кампо Торрекьяно, находившемуся в северной части Форума. Следы шагов вели к башне Миличе, возвышавшейся над базарной площадью императора Траяна. Монумент этот когда-то был крепостью семейства Арчьони, но в результате землетрясения верх башни обрушился, частично уменьшив символ могущества семьи. Надо сказать, что в предшествующие века знатные римские семьи постоянно оспаривали друг у друга этот квартал. Сперва Арчьони отстаивали свою крепость Миличе, затем Конти, которые возвели ниже ее уровня самую высокую башню Рима; были еще и Франджипани, перестроившие Колизей в неприступную цитадель. Там же стояла и большая триумфальная арка Форума, на три четверти уже ушедшая в землю, которую в свое время венчала башня с зубцами.

Пройдя почти рядом с аркой, мы по следам вышли к одной из хибарок, окружавших кампо Торрекьяно.

Сердце мое забилось сильнее, когда Леонардо властно постучал в дверь.

— Открывайте! — крикнул он.

В ответ — ничего, кроме тяжелых шагов.

— Есть здесь кто-нибудь? — повторил Леонардо.

— Никого, кто бы вас ждал, — проворчал сердитый голос за дверью.

Проигнорировав реплику, Леонардо решительно нажал на дверь.

Внутри дома царила полутьма, окрашиваемая догорающими в камине головнями. Окна не было, либо оно было закрыто, забито, заткнуто. После белого снега различить можно было только большой стол посреди комнатушки да неясные темные формы, свисавшие с потолка. Справа от двери застыла высокая фигура человека с поднятыми руками, готовыми обрушиться на нас с какой-нибудь дубиной.

— Прекрасно! Значит, так здесь встречают посланцев Святого Отца? — громко бросил мэтр.

— Если у папы есть что сказать мне, пускай сам приносит свое послание, — насмешливо ответил человек, нимало не смутившись. — Да и вы так же походите на папских посланцев, как моя шлюха мать на святую!

Меня удивил не столько его дерзкий тон, сколько правильность языка, несвойственная человеку, живущему в таких условиях. Однако если не считать этой детали, угрожающий нам хозяин хибарки вполне мог быть обжигальщиком извести, которого я мельком видел накануне.

— В прозорливости вам не откажешь… Позвольте представиться… — Мэтр напыщенным жестом снял свои стекла. — Я Леонардо да Винчи, художник, архитектор, изобретатель, анатом при случае… В настоящее время живу в Ватикане.

— Ведомо мне, кто такой Леонардо да Винчи. Не знаю, служит он папе или его брату. Но я с удовольствием оглушил бы художника, как обычную свинью.

Я готов был вмешаться, находя неприемлемой наглость этого малого, однако мэтр остановил меня движением головы.

— В таком случае, мессер обжигальщик, раз уж вы, как кажется, честно зарабатываете себе на жизнь, поговорим откровенно. Вчера вечером на Форуме вы присутствовали при довольно необычной сцене, и вам приказали молчать о ней. Причины такого приказания мне пока неизвестны, но я их узнаю, не сомневайтесь. Не исключено, что они очень веские…

Последнюю фразу Леонардо произнес многозначительным тоном, и дубинка опустилась слегка. Теперь, когда руки не закрывали полностью лица мужчины, я смог рассмотреть нашего обжигальщика целиком: дородный великан в годах, с мясистым, одутловатым от выпивки лицом, на котором поблескивали живые, умные глаза.

— Как бы то ни было, — продолжил Леонардо, — узнай главный смотритель улиц или капитан полиции, что в городе заговорили об убийстве на Форуме, они, без всякого сомнения, будут считать вас источником этих слухов…

Обжигальщик положил дубинку на стол:

— Тогда как они не осмелятся подозревать такого человека, как вы, разумеется. Думаю, я понял вашу мысль. Но что я не могу уразуметь, так это цену молчания, которую вы потребуете.

Мэтр торжествовал:

— От вас потребуются рассказ и прогулка на место преступления. Я даже не спрошу, чем вас так запугал капитан полиции.

Великан неопределенно улыбнулся:

— Если бы я вам сказал, вы тоже испугались бы. Так и быть, я согласен с вами пройтись, но только ненадолго: у меня с утра много дел.

— Тогда поспешим, а по дороге вы нам расскажете эту историю.

Сказано — сделано.

Лишь выходя из хибары обжигальщика, я смог определить, что свисало с потолка: большие куски развешанного для вяления мяса.

— Первые стоны я услышал вчера вечером, перед тем как в Сан-Пьетро ин Винколи прозвонили десять часов. Примерно в это время я и вышел, потому что позабыл на Эсквилине 4 свои инструменты и боялся, как бы их не засыпало снегом. Сперва я предположил, что воет от холода какое-то животное, и не придал этому большого значения. Возвращался через Форум и обратил внимание, что стоны продолжались, хотя звучали потише. Но и тут я не смог бы сказать, какому животному они принадлежали.

Обжигальщик издал горловой скрежет — смех? — от которого у меня похолодела кровь.

— А ведь можете мне поверить, я-то разбираюсь в криках животных…

Ни у Леонардо, ни у меня не возникло желания поинтересоваться, откуда у него такие познания.

— И только дойдя до церкви Сан-Лоренцо, вон там… она построена в бывшем храме… я заметил лестницу, приставленную к колонне, и пошел посмотреть… На ней был тот бедный старик, голый, как новорожденный. Он тихо стонал, готовый отдать Богу душу. Я побежал к лестнице, чтобы снять его, но только я поставил ногу на первую перекладину, как он издал последний вздох. Он умер, я ничего не смог для него сделать.

— Значит, старик… И… и он ничего не произнес вразумительного — ни одной фразы, ни слова, которые могли бы нам помочь?

— Думаю, разум его умер уже давно, продолжала корчиться и хрипеть его плоть…

— Может, вы заметили, что послужило причиной смерти?

— Причин хватало! На морозе, под снегом, голышом, с руками, связанными за спиной… В его возрасте…

— Понятно. Но не было ли на теле ран, признаков насилия и прочего?..

— Мне так не показалось.

До этого я держался в сторонке, но меня заинтересовал один вопрос:

— Могли бы вы по крайней мере описать лицо этого несчастного?

— Не уверен. Лицо было засыпано снегом, да я и не всматривался. Я лишь заметил, что старик был худ и что было ему на первый взгляд лет шестьдесят-семьдесят. Ничего общего с тем парнем, которому отрезали башку в прошлый раз.

Мы стояли у колонны, послужившей местом казни, и Леонардо повернулся лицом к собеседнику:

— Вы, стало быть, полагаете, что есть какая-то связь между двумя преступлениями?

Тот же скрежет-смех вырвался из горла великана.

— Любой на моем месте подумал бы то же самое. Достаточно было видеть волнение Капедиферро и то, как он беспокоился, боясь, что все это получит огласку. К тому же эта странная манера убивать людей…

В этот момент я почувствовал: великан знает больше, чем говорит. У Леонардо, должно быть, возникло такое же чувство, потому что я увидел, как мэтр вздернул брови.

— И вы не мешкая отправились в Дом полиции?

— Не совсем. Точнее, я сперва отнес домой инструменты, потом… Не забывайте, было холодно, а я немного простудился. Мне нужно было пропустить пару стаканчиков, прежде чем…

— Иначе говоря, вы побоялись туда идти.

— Честно сказать, я никогда не ходил туда по своей воле.

— Допустим. В котором часу капитан полиции прибыл к Форуму?

— Поздно. После полуночи, это точно. Его люди долго мне не верили. Ну а Капедиферро приехал немногим позже.

— После полуночи… — задумчиво повторил мэтр. — Соответствует вполне. А… вам, конечно, неизвестно, куда отвезли тело и опознали ли его?

— Зачем бы им говорить мне? Но…

Мужчина сделал шаг назад и потер руки.

— Ну вот, я вам рассказал, что знаю. Свои условия я выполнил. Теперь ваша очередь.

Леонардо уклончиво ответил:

— Еще один вопрос. Известно, что обжигальщики лучше, чем кто бы то ни было, разбираются в античных памятниках. К вам это применимо?

— Обжигальщики — тоже люди, — согласился великан. — Они часто любят то, что разрушают. А что до вашего вопроса: семья моя занимается обжигом два столетия. Естественно, о камнях мы знаем больше, чем эрудиты из Ватикана.

— Прекрасно, — обрадовался Леонардо. — Могли бы вы в нескольких словах рассказать об окружающих нас руинах?

— На этом закончим?..

Он поискал глазами, с чего бы начать.

— Взять хотя бы вот этот… О нем я могу говорить с уверенностью… Вот там стоит большая арка Септима Севера, высота ее, говорят, семьдесят футов, но большая часть ушла под землю. Подальше, слева, вы видите верхушку древнего храма Мира и четыре колонны, оставшиеся от храма Сатурна. Перед вами, если смотреть в сторону Палатина, стоят три колонны от какого-то огромного здания — забыл, как оно называлось. Обжигальщикам уже давно запрещено работать на Форуме, поэтому мои знания о здешних камнях ограниченны. А там, слева, находится церковь Сан-Лоренцо в Миранде, о которой я уже упоминал. Она построена шестьсот-семьсот лет назад на том, что осталось от колоннады Антонина и Фаустины. Все остальные сооружения — относительно недавние и, как вы понимаете, не имеют отношения к античности.

Мэтр, явно довольный, согласился.

— А колонна, к которой убийца приставил лестницу?

Обжигальщик приблизился к ней, немного очистил от снега.

— Взгляните на этот изгиб. Эта колонна не такая, как другие. Я хочу сказать, она не являлась подпоркой для храма. Впрочем, если вы придете сюда еще через несколько дней, когда растает снег, то увидите, что она уцелела, верхушка сохранилась и окружена красивыми листьями. Основание углубилось в землю, возможно, футов на двадцать или даже тридцать.

— Но не являясь частью здания, для чего она предназначалась?

— Она поставлена в честь императора. Византийского, я полагаю. Звали его Фока.

— Колонна Фоки, — пробормотал Леонардо, будто его осенило. — Колонна-монумент! Вот вам и связь!

Мы непонимающе уставились на него. Мэтра охватило странное возбуждение.

— Вот вам и связь! — повторил он. Затем, обратившись к обжигальщику, сказал: — Благодарю, дорогой друг! Вы мне очень помогли. Можете рассчитывать на мое молчание.

Тот подозрительно покосился на меня:

— Хорошо. А на молчание молодого человека?

— Положитесь на него, как на меня. Я ручаюсь.

— Тем лучше. В таком случае… — ремесленник с облегчением вновь потер руки, — я возвращаюсь к своим делам.

Он повернулся и пошел, но через несколько шагов обернулся и напоследок предостерег нас:

— Если нарушите свое слово, то мне терять нечего…

Когда он удалился на приличное расстояние, достаточное, чтобы не слышать нас, я наклонился к Леонардо:

— Убежден, что этот человек сказал нам не все.

— Не все… но он открыл нам глаза на главное.

— На главное?

— Да, Гвидо, колонна! Колонна Фоки!

Я дотронулся до нее так, будто внутри скрывалось сказочное сокровище.

— Колонна Фоки…

— Вдумайся! Колонна Марка Аврелия, колонна Фоки… Понемногу до меня доходило.

— Вы считаете… что убийца приносил жертвы на колоннах великих императоров?

— Бесспорно. Иначе почему он предпочел именно эту, тогда как рядом есть колонны повыше, к которым удобнее приставить лестницу?

— Но какая зависимость между колонной, будь она даже императорской, лестницей и голым мужчиной со связанными за спиной руками?

— Пока не вижу никакой. Возможно, ответ мы найдем в библиотеке Ватикана.

Лицо Леонардо, обрамленное белой бородой и растрепавшимися волосами, дышало вдохновением.

— А пока…

— Пока?

— Гвидо, разве нет в этом городе другой императорской колонны, одной из самых величественных?

— Вы имеете в виду колонну Траяна?

— Да, именно колонну Траяна.

Мне враз стали понятны умозаключения Леонардо: кроме этой колонны Фоки, о существовании которой я не знал, в Риме были две колонны в честь императоров: колонна Марка Аврелия, где совершилось первое преступление, и колонна Траяна, где…

— Но… Мэтр, нужно срочно предупредить капитана Барбери! Нам известно место предстоящего убийства! Установив наблюдение, можно…

Леонардо прервал меня, будто расшалившегося щенка:

— Тише, Гвидо! Дело в том, что убийца все просчитал, он предвидел, что мы придем к такому выводу. Так что меня немало удивило бы, окажись он в собственной ловушке… да и то, что он вообще подошел бы к Траяну.

— И все же лучше было бы поставить в известность Дом полиции. Капитан смог бы…

— Можешь оставить капитана в покое. Уж если он так не хочет, чтобы римляне узнали об этом преступлении, то ему не очень-то понравится, что мы вмешиваемся в это дело.

Мне на ум пришла другая идея:

— На днях я встретил хранителя ключей от колонн… Может быть, он может что-нибудь сказать? И кто знает, позволит нам войти…

— Войти в нее, вот что нам нужно. И я даже думаю… — Леонардо не закончил фразу. — Пойдем. Прежде всего надо взглянуть на эту колонну…

Колонна Траяна находилась недалеко от Форума. Чтобы дойти до нее, нам потребовалось подняться к Капитолию и свернуть направо, к древней базарной площади. Колонна Траяна была одним из самых лучших сохранившихся памятников в Риме, ее чудесным образом пощадило время. Она возвышалась среди развалин и вновь построенных сооружений подобно несокрушимому маяку в море руин. Высотой сто двадцать футов, она во многом походила на колонну Марка Аврелия; как и ту, ее венчала статуя императора, но она отличалась большим изяществом вырезанных букв на спиральной ленте голубого мрамора, которыми описывались сражения Траяна против даков.

Прибыв на небольшую площадь, мы в первую очередь услышали радостные крики детей, играющих в снежки. Должен сказать, что такая беззаботность приободрила меня, расслабила напряженные нервы. Увлекшиеся игрой мальчики даже не взглянули в нашу сторону.

Еще один ободряющий знак: нетронутый снег вокруг цоколя — доказательство того, что накануне не произошло ничего страшного. Ни трупа на плечах императора, ни следов крови на поверхности колонны. Траянская колонна была все той же, что восхищала римлян в течение почти пятнадцати веков.

— Может, мы ошиблись, — пробормотал я. — Может, нет ничего общего между этими колоннами…

Леонардо даже не потрудился ответить.

Он внимательно рассматривал надпись между крыльями двух богинь Победы над дверью.

— «…дабы все знали о высоте горы, снесенной здесь и уступившей место этому великому памятнику…» — прочитал он. — Наши предки высоко ценили себя и думали о своих потомках. Довольно мудро. Но не вижу, чем это может помочь нашему делу.

— Вот именно, — поддакнул я. — Только хранитель ключей может открыть эту дверь и…

Я не успел закончить фразу: Леонардо тронул щеколду, а я инстинктивно зажал себе нос, створка распахнулась сама собой, и в лицо нам ударил невыносимый запах тухлятины.

Пораженный этой вонью, я попятился. А мэтр только улыбался и, казалось, превосходно себя чувствовал.

— Все понятно, — сказал он. — Сюда-то он и хотел нас привести! Представляю себе, что он нам здесь оставил…

Обескураженный, я последовал за Леонардо внутрь колонны. Вонь стала совершенно невыносимой, но, к моему большому удивлению, внутренняя лестница освещалась слабым дневным светом и видимость была достаточной.

Через секунду я понял, на что намекал мэтр.

На первой ступеньке, прямо на виду, лежала голова. Голова мужская, отрубленная на уровне плеч, с завязанными белой тряпицей глазами. Кожа лица уже позеленела и начала разлагаться, распространяя запах гнили.

Это голова бедняги Джакопо Верде; сомнений быть не могло.

— О Боже! — только и выдохнул я.

— «Джакопо Верде дважды головы лишился», — продекламировал Леонардо. — Вот и связь между обоими преступлениями: колонны Марка Аврелия, Фоки и Траяна. А для чего повязка на глазах?

Он нагнулся, чтобы рассмотреть «трофей», аккуратно приподнял слипшиеся в запекшейся крови волосы, осторожно отодрал с глазниц тряпицу.

Я больше не мог выносить этого зрелища: тошнота подкатила к горлу.

— Я… мне надо выйти…

Леонардо удержал меня за руку:

— Потерпи, Гвидо. Надо бы осмотреть лестницу… Может быть, там еще что-то есть…

Усилием воли подавив тошноту, я сжал кулаки и с отвращением перешагнул через останки Джакопо Верде. Чтобы отвлечься, я стал считать ступени и скоро увидел, откуда шел свет в колонну: в мраморной окружности были проделаны узкие щели.